Текст книги "Крах игрушечного королевства"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Фотографа звали Эдисон Альва Фарлей-младший. Он сообщил Гутри, что его так назвали в честь Томаса Альвы Эдисона, того самого, который изобрел – помимо всего прочего, – лампу накаливания и кинокамеру.

Прадедушка Фарлея – Джон Уинстон Фарлей, – проживал в Вест-Оранже, штат Нью-Джерси, когда в 1887 году великий человек перенес туда свою лабораторию. Они с Эдисоном стали друзьями, а сын Джона Уинстона Артур, которому тогда было двенадцать лет, и который впоследствии стал дедушкой фотографа, просто-таки боготворил изобретателя. В начале века, когда Артуру было двадцать пять лет, его жена Сара родила мальчика, которого они тут же назвали Эдисоном Альвой, чтобы избежать совсем уж явного сходства с Томасом Альвой Эдисоном. Если бы к этому добавить еще и фамилию, получилось бы Томас Альва Эдисон Фарлей – согласитесь, это уже несколько громоздко. Первый Эдисон Альва Фарлей вырос и стал отцом нынешнего Эдисона Альвы Фарлея-младшего.

– Что показывает, до чего же странные имена иногда дают детям американцы, – сказал Фарлей, обращаясь к Гутри. – Хотя лично меня теперь все зовут просто «Младший».

Гутри, у которого был личный интерес к вопросу о перемене полученных при рождении имен, не говоря уже о прозвищах, пожал протянутую руку и сказал:

– А меня теперь все называют просто Гутри.

И это-таки было правдой.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил Фарлей. – Фотография на паспорт? Или вам нужен художественный портрет, чтобы послать его своей невесте в Сеул? – и Фарлей подмигнул гостю. Гутри подмигнул в ответ, хотя и не понял, в чем суть шутки.

– На самом деле, – сказал Гутри, – мне нужна некоторая информация об одной кассете, которую вы отсняли в марте.

– Свадьба? – уточнил Фарлей. – Или выпускной вечер?

– Нет. Это были съемки интимного характера. Только женщина и видеокамера, больше никого.

Фарлей посмотрел на детектива.

– Можете ли вы припомнить такую видеозапись? – спросил Гутри.

Гутри уже знал, что в марте этого года Фарлей заснял на пленку Лэйни Камминс, она же Лори Дун, в получасовой интермедии, которую можно было назвать компрометирующей. А можно и просто грязной. Он дал Фарлею время на размышление. Прежде, чем начинать разливать кофе, стоит промыть ситечко.

Кстати, в углу фотостудии действительно пристроилась небольшая плитка, а на ней закипал кофейник. Правда, фотограф пока еще не удосужился предложить Гутри выпить по чашечке. Студия располагалась в помещении, которую на Уэдли или в других районах, примыкающих к нижнему городу, называли «дополнительной секцией». Зеленая зона здесь была до предела запущена. Потому ходили разговоры о том, что стоит построить на этом месте многоэтажную автостоянку, которая могла бы обслуживать весь нижний город, хотя все в Калузе знали, что этот район, собственно говоря, нельзя уже считать нижним городом. Все жители побогаче уже давно перебрались вниз по Намайями-трэйл, в более благополучные зеленые районы вроде Твин-Форкс.

Студия была довольно маленькой, как и большинство помещений в этих красивых, но как-то странно спроектированных домах, вошедших в моду за последние пять лет. Одна стена представляла из себя сплошное окно, открывающееся во внутренний дворик. Окно выходило на север, и потому в студию не попадали прямые солнечные лучи. Напротив окна висело множество полок, заставленных рядами фотоаппаратов и коробками с пленкой. Там же располагалась стереосистема: магнитофон, тюнер, проигрыватель для компакт-дисков, проигрыватель для пластинок – на семьдесят восемь и на сорок пять оборотов в минуту, – и колонки. Гутри еще не встречалось на одной фотостудии, где не стояла бы хорошая стереоаппаратура. Многие недоумковатые грабители забираются в фотостудии не за фотоаппаратами – на них часто выгравирован серийный номер, – а чтобы спереть именно стереоаппаратуру – ее легче потом продать. Вдоль третьей стены выстроилось несколько мощных ламп на подставках – чтобы освещать четвертую стену. На четвертой стене висела тщательно натянутая белая простыня, а перед ней стоял стул.

– Ну так как, имя Лори Дун вам ни о чем не напоминает? – поинтересовался Гутри.

– Мистер Лэмб, я делаю множество видеозаписей, – нетерпеливо произнес Фарлей. – Я не могу помнить всех своих заказчиков по именам.

Гутри подумал, что фотограф выражается, словно царствующий монарх.

Но говорить этого он не стал.

– Во время войны в Персидском заливе, – продолжал тем временем Фарлей, – мне приходилось делать сотни видеозаписей. В январе девяносто первого, когда там действительно стало жарко, я просто со счету сбился. Уж не знаю, как солдаты просматривали эти записи и где они брали в пустыне видеомагнитофон. Но ведь зачем-то все эти женщины шли к фотографам, чтобы сделать видеозапись – значит, их можно было посмотреть, как вы считаете? Здесь побывали девицы, которые хотели потолковать со своими дружками о сексе, жены, которые хотели напомнить о себе мужьям, и даже матери, которым хотелось отправить сыновьям нечто более личное, чем письмо на бумаге. И все они шли ко мне.

– Это было не во время войны в Персидском заливе, – возразил Гутри.

– Я понимаю. Я просто вам объясняю.

– И Лори Дун к вам не приходила.

– Не приходила? Тогда почему?..

– Это вы приходили к ней.

Фарлей снова посмотрел на детектива – на этот раз его взгляд был уже более пристальным.

– Вы что, из полиции? – настороженно спросил он.

– Нет, не из полиции, – сказал Гутри, вытащил из кармана бумажник и показал свою карточку частного детектива. – Я работаю в частном порядке, – и он подмигнул, в точности так же, как подмигивал Фарлей, упоминая некую гипотетическую невесту из Сеула. – Вся наша беседа останется сугубо между нами.

Фарлей не стал подмигивать в ответ. Он просто хмыкнул, каким-то образом ухитрившись вложить в этот краткий звук весь холод норвежского фиорда.

– Возможно, я смогу освежить вашу память, – сказал Гутри.

– Я бы не возразил.

– Лори Дун демонстрировала модельное дамское белье в салоне, именуемом «Шелковые тайны». Салон расположен на Сауз-трэйл – правильно?

Заканчивать надо вопросом, чтобы расшевелить клиента.

– Не знаю такого, – отрезал Фарлей.

– Вы не посещали его в марте?

– Я его вообще не посещал.

– Вы пришли туда как-то вечером…

– Никуда я не приходил.

– …и спросили, не согласится ли она позировать для видеокассеты, которую вы снимали – так? Вы сказали, что заплатите ей тысячу долларов…

– Это мне платят за съемки, а не я плачу.

– Заплатите ей тысячу долларов, – невозмутимо продолжал Гутри, – если она…

– Чушь! – …согласится мастурбировать перед камерой в течение получаса.

– Вы ошибаетесь…

– Впоследствии вы ее засняли.

– Извините, но вы ошибаетесь.

– На этой кассете засняты еще три девушки, мистер Фарлей.

– Мне ничего не известно об такой кассете.

– У меня есть имена этих девушек. Все они работают на фирму «Лютик». При желании я могу их найти.

Фарлей помолчал, подумал, и, наконец, спросил:

– Чего вы хотите, мистер Лэмб?

– Я вам уже сказал. Информацию.

– Тьфу, черт. А я уж подумал, что вам нужны деньги.

– Неверное предположение.

– И какая информация вам нужна?

– Сколько копий этой кассеты вы сделали? Сколько продали? Оригинал по-прежнему находится у вас?

– Это все не ваше дело.

– Совершенно верно. Но мисс Дун сказала, что одной из девушек, заснятых на этой кассете, всего шестнадцать лет.

– Мне об этом неизвестно.

– Так вы припоминаете эту кассету?

– Сколько вы хотите, мистер Лэмб?

– Еще один такой вопрос, и я сочту его оскорблением.

Фарлей снова посмотрел на детектива.

Гутри кивнул, подбадривая его.

Фарлей посмотрел и вздохнул.

Гутри ждал.

– Я сделал и продал пятьдесят копий, – наконец сознался фотограф.

– И сколько стоит копия?

– Двадцать баксов. За получасовую ленту это нормально.

– Да, пожалуй.

– За профессионально сделанную ленту – попрошу заметить.

– Что, кто-то остался недоволен?

– Я. Я рассчитывал продать пятьсот копий.

– Вы сделали только пятьдесят копий, но рассчитывали…

– Я делаю копии по мере поступления заказов. Я, может, и дурак, но не настолько же! Я потратил на эту ленту четыре тысячи долларов – по тысяче каждой девушке, которая там снималась. Плюс стоимость чистых кассет, затраченное время и стоимость виниловых коробок. Я сам печатал фотографии на обложку. Если сложить все расходы, это, наверное, будет пять тысяч. Я рассчитывал, что если я продам пятьсот копий, то получу стопроцентную прибыль. Многие получают в десять раз больше.

– Кому вы продали копии?

– Понятия не имею. Я просто поместил объявления в некоторых журналах. А, черт, я еще забыл приплюсовать стоимость этих чертовых объявлений. Пожалуй, я потратил тысяч шесть, если не семь.

– Все эти копии разошлись в здешних местах?

– Нет, не думаю.

– Так да или нет?

– Мне нужно свериться с записями. Я совершенно уверен, что большинство заказов поступало из всяких глухих штатов. Вы просто не поверите, сколько дурных наклонностей таится в американской глубинке.

– Хотите отчасти возместить ваши расходы? – спросил Гутри.

– Каким образом?

– Продайте мне оригинал за себестоимость.

– Ну уж нет.

– А за сколько?

– Семь штук.

– И почему мне все вспоминается эта шестнадцатилетняя девочка?

– На этой кассете нет никаких шестнадцатилетних девочек.

– А как насчет Канди Лэйн?

– Семь тысяч – вполне разумная цена.

– А по-моему, пять – куда разумнее.

– Пусть будет шесть.

– Заметано.

– Наличными.

– Забудьте.

– А что, ей и вправду всего шестнадцать? – поинтересовался Фарлей.

– Я не знал, какую сумму я могу предложить, – сказал мне Гутри, – и не хотел прерывать разговор, чтобы посоветоваться с вами.

Я подумал, что бы он стал делать, если бы это были его собственные деньги.

– Все в порядке, – сказал я. – Я вас попросил добыть оригинал кассеты, и вы его добыли.

Тогда я еще не знал, что с кассеты было сделано пятьдесят копий.

А вот теперь узнал.

– Ну… – протянул Гутри и пожал плечами.

Шесть тысяч долларов. И еще пятьдесят копий гуляют по стране.

– Он их сплавлял по двадцать баксов за штуку, – сообщил Гутри.

– Лучше бы он сперва поговорил с нами, – не выдержал я.

– Что?

– Тогда он мог бы продать нам всю партию, и еще Бруклинский мост впридачу.

– Мне показалось, что шесть тысяч – вполне приемлемая цена, – обиженно сказал Гутри. – Если бы эта пленка попала в суд, мисс Камминс пришлось бы туго.

– А что, если в суд попадет копия?

– Это маловероятно.

– Но возможно.

– Вовсе нет. В суде можно предъявить что угодно. Вопрос – стоит ли. Особенно если учесть, что в Калузе была только одна копия.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что в Калузе была только одна копия.

– Откуда вы это знаете?

– Я взял у Фарлея список.

– Список чего?

– Список людей, заказавших эту кассету. Заявки со всей страны, даже несколько штук от женщин. Из Калузы был только один покупатель.

– Можно посмотреть список?

– Да, конечно, – Гутри вытащил из внутреннего кармана пиджака несколько сколотых вместе листков бумаги и протянул их мне. – Я там подчеркнул того, который вам нужен.

Я просмотрел первую страницу. Около двадцати напечатанных на машинке фамилий и адресов. Ни одно имя не подчеркнуто.

– Это на третьей странице, – пояснил Гутри.

Я открыл третью страницу.

– Там сверху, – сказал Гутри.

Фамилия была подчеркнута желтым фломастером.

– Какой-то испанец, – сказал Гутри.

Роберт Эрнесто Диас.

«Вечерняя песня-II» был одним из старых малоэтажных кондоминиумов, построенных на рифе Сабал лет двадцать назад, когда еще действовали разнообразные ограничения, и строители еще не начали рваться к небу. Крытое гонтом двухэтажное здание располагалось в зеленой зоне и было окружено каналами и рукотворной бухтой. Оно вызвало у меня ощущение спокойствия и безмятежности, чем-то напоминая старинный монастырь. У причалов покачивались яхты. Бриз оставлял легкую рябь на воде. Вдоль дорожки, ведущей к секции 21, прогуливалась белая цапля.

Когда я подошел поближе, она улетела. Прежде, чем идти сюда, я позвонил Бобби Диасу, так что он меня ждал.

Он сразу же сказал мне, что у него назначена встреча, и что он надеется, что наш разговор не затянется надолго. Судя по его виду, Диас действительно спешил: половина лица у него была покрыта мыльной пеной, а вся одежда состояла из полотенца, обернутого вокруг бедер. Он провел меня в гостиную, предложил выпить и сказал, что он сейчас вернется.

Окно гостиной выходило на здешний плавательный бассейн. Девушки в бикини сидели в шезлонгах или плескались в воде. Пожилой мужчина в красных боксерских трусах сидел на краю бассейна, болтал ногами в воде и наблюдал за девушками. Я тоже принялся наблюдать за ними. Диас вернулся через десять минут, на ходу застегивая бежевую спортивную рубашку и заправляя ее в коричневые брюки. Он побрился и подравнял свои черные усы. Длинные черные волосы Диаса, все еще влажные после душа, были зачесаны назад. Он смотрел на меня с подозрением, но при этом приветливо улыбался.

– Вы так и не пили ничего? – спросил он. – Может, вам чего-нибудь налить?

– Да нет, не стоит тратить время, – отказался я. – Вы же торопитесь.

– Для выпивки время найдется всегда, – отмахнулся Диас.

– А вы сами будете пить?

– Конечно. Так что вам налить?

– Если можно, немного шотландского виски со льдом, – попросил я.

Вообще-то я предпочитаю мартини «Бифитер» с оливками, но у Диаса была назначена встреча, а мне нужно было задать ему несколько вопросов.

Бобби бросил в бокал несколько кубиков льда, налил туда «Джонни Блэка» и передал бокал мне. Потом он смешал себе джин с тоником.

– Ваше здоровье, – сказал он.

– Ваше здоровье.

Мы выпили. Снаружи, у бассейна, одна из девушек залилась смехом, напоминающим щебет зимородка. Диас уселся на синий диван, стоящий у белой стены. Квартира была обставлена в сдержанном современном стиле, в сине-зеленой цветовой гамме. Диванные подушки и картины на стенах были выдержаны в тех же тонах. Даже лимонная долька, плавающая в бокале у Диаса, казалась частью дизайна.

– Ну так что вас сюда привело? – спросил Диас.

– Лэйни, – ответил я.

– Так вы и сказали по телефону. А если поточнее?

– Видеокассета, – сказал я и посмотрел на Диаса.

На его лице ничего не отразилось.

– Кассета под названием «Шаловливые ручки».

И снова никакой реакции.

Я открыл «дипломат» и достал оттуда глянцевитую черно-белую фотографию, которую я сделал у одного фотографа, работающего в трех кварталах от моей конторы. Переснятая обложка кассеты. Рука Лэйни на фоне белых трусиков, и викторианское колечко на первом плане.

– Узнаете? – спросил я и протянул фотографию Диасу.

Диас взял фотографию. Внимательно ее изучил.

– Фотография – мелочи, – сказал я. – При определенных обстоятельствах я могу предоставить в качестве вещественного доказательства и саму кассету.

Тут я уже блефовал.

– Предполагается, что я должен что-то знать об этом? – с неподдельным удивлением спросил Диас.

– Предполагается, что вы заказали это в компании «Видео-Трэнд».

– Что-что я заказал?

– Видеокассету.

– Я заказал видеокассету?

– Видеокассету под названием «Шаловливые ручки», на которой засняты четыре женщины, выступающие под именами Лори Дун, Канди Лэйн, Вики Хелд и Дейдра Старр.

– Я думал, вы говорите об Лэйни.

– Вот именно. Она выступает под именем Лори Дун. Это порнографическая кассета, мистер Диас.

– Ага. Значит, порнографическая кассета.

– Да.

– И вы говорите, я заказал эту кассету…

– Да, именно это я и говорю.

– Так вот, я никогда даже не слыхал о ней.

– Человек, который делал…

– Извините, но я впервые слышу об этой кассете.

– Тогда как ваше имя оказалось в списке людей, заказывавших ее?

– Понятия не имею. В любом случае, кажется, закон не запрещает покупать порнографические фильмы.

– Да, не запрещает.

– Тогда какого черта… Извините, мистер Хоуп, но я никак не пойму, что, собственно, вам здесь нужно.

– Если мы сможем разобраться…

– Здесь не в чем разбираться. Вы пришли не к тому человеку. Я не заказывал кассету ни в каком журнале, и не знаю, откуда…

– А кто здесь говорил о журнале?

– Что?

– Я не упоминал ни о каком журнале.

– Ну, я… я просто предположил, что кто-то поместил объявление о порнографическом фильме, который можно…

– Я не упоминал также ни о каком объявлении.

Мы посмотрели друг на друга.

– Ну так как? – спросил я. – Может, мы все-таки разберемся с этой кассетой?

– Это зависит от того, с чем мы станем разбираться потом.

– Владели ли вы кассетой под названием «Шаловливые ручки»?

– Да.

– Отлично.

– Ну и что дальше?

– Вы ее просматривали?

– Да.

– Вы узнали в одной из исполнительниц Лэйни Камминс?

– Да.

– Когда это произошло?

– Когда я впервые просматривал кассету. Примерно неделю назад.

– Не могла бы вы вспомнить точную дату?

– Ну, могу. Но только потому, что я получил кассету в подарок на день рожденья.

– Ничего себе подарочек.

– Да уж лучше, чем галстук.

– Когда это было, мистер Диас? Какого числа у вас день рожденья?

– Одиннадцатого.

– Сентября?

– Да. Одиннадцатого сентября.

– Накануне того дня, когда был убит Бретт Толанд.

– Ну… да. Кажется, да. Я узнал это кольцо, как только взглянул на обложку. Лэйни постоянно носила его. Я сразу подумал: «Ха, а это что за штучка?»

– Получается, вы знали, что здесь снималась Лэйни, еще до того, как…

– Ну, скорее, я это заподозрил. Потом, когда я посмотрел кассету, конечно…

– Когда это было?

– Вечером.

– Вечером одиннадцатого числа?

– Да. Мне ее доставили после обеда, и она лежала в кабинете у менеджера, пока я ее не забрал, уходя с работы.

– Итак, вы просмотрели ее вечером.

– Да.

– Одиннадцатого сентября.

– Да, именно.

– И тогда же вы узнали Лэйни Камминс.

– Да.

– И что вы стали делать после этого?

– Пошел спать.

– Меня интересует, мистер Диас, когда вы сообщили Бретту Толанду, что видели порнографический фильм с участием Лэйни Камминс.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– А я полагаю, что понимаете.

– Я не говорил об этом Бретту.

– Тогда как эта кассета попала к нему?

– Понятия не имею.

– Значит, вы не передавали ее мистеру Толанду?

– И даже не говорил о ней.

– Эта кассета все еще у вас?

– Думаю, да.

– Могу я ее видеть?

– Я не уверен, что помню, куда ее положил.

– А вы не могли бы ее поискать?

– Я бы с радостью, но я вам уже говорил…

– Да, я помню. У вас назначена деловая встреча.

– Именно.

– Мистер Диас, – сказал я, поставив пустой бокал на столик, – послушайте, что я думаю. Я думаю, что вы позвонили Бретту Толанду в ту же минуту, как узнали Лэйни.

– Извините, но я ему не звонил.

– Я думаю, что вы сказали, что он может ни о чем больше не беспокоиться, потому что…

– Ему и так было не о чем беспокоиться. Этот медвежонок – наш. Лэйни его украла.

– Почему вы сейчас об этом заговорили, мистер Диас?

– Что?

– Что заставило вас связать между собой эти два дела?

– Потому что у Бретта не было других причин для беспокойства, кроме иска Лэйни.

– И теперь ему больше не о чем было беспокоиться, так? Потому что у вас была кассета, где Лэйни Камминс занималась мастурбацией.

– Позвольте!

– А разве она занималась чем-то другим, мистер Диас?

– Ну да, конечно, но…

– Тогда в чем дело? Вас шокирует это слово?

– Нет, но…

– Или само действие?

– Нет, но…

– Ведь вы же сами заказали эту кассету, разве не так?

– Да, я понимаю. Но у взрослых людей есть личные дела…

– Ага, ясно.

– …которые не являются темой для обсуждения.

– Как вы считаете, Мистер и Миссис Америка станут покупать плюшевого медвежонка, сделанного женщиной, которая снимается в порнографических фильмах?

– Я не знаю, что покупают Мистер и Миссис Америка.

– Но ведь вы делаете игрушки именно для них, разве не так?

– Я делаю игрушки для детей.

– Детей Мистера и Миссис Америки.

– Я же вам уже сказал: я не обсуждал эту кассету с Бреттом Толандом.

– И не рассказывали ему, что получили на день рожденья порнографическую кассету, на которой Лэйни Камминс занимается мастурбацией?

– Это совпало с моим днем рожденья чисто случайно.

– Вы не звонили ему и не говорили: «Бретт, а знаешь, что у меня есть?»

– Нет.

– Не отдавали ему эту кассету?

– Нет.

– Не говорили, что теперь у него есть прекрасная возможность заключить сделку?

– Нет! Бретту не нужна была никакая сделка. Лэйни просто украла мои разработки по этому медвежонку. Это был наш медвежонок!

– Что?

– Я сказал…

– Нет-нет, погодите минутку, мистер Диас. В прошлый раз вы…

– Послушайте, мистер Хоуп, это просто смешно. Я не отдавал эту кассету Бретту, не разговаривал с ним о…

– К черту кассету! В прошлый раз вы мне сказали, что Лэйни было поручено сделать эскизы этого медвежонка…

– Нет, вы, должно быть, неправильно меня поня…

– Я прекрасно понял и вас, и Бретта, и Этту. Вы все говорили, что идея медвежонка принадлежала Бретту, и что он поручил Лэйни ее разработать, когда она еще работала на Толандов. Разве вы не это говорили? Разве не вы мне сказали, что присутствовали при этом разговоре, а, мистер Диас? Вы присутствовали при том, как Бретт пересказал Лэйни свою блестящую идею и поручил ей поработать над косоглазым медвежонком и его очками, исправляющими зрение. Вы там присутствовали, мистер Диас. Вы сами мне об этом сказали!

– Да, я там был.

– Отлично. Вы также сказали, что Лэйни было поручено представить чертежи к концу сентября.

– Вот здесь вы ошиблись.

– Да? И в чем же?

– Я сказал вам, что видел какие-то чертежи…

– Ну и?

– …но я не уверен, что их сделала именно Лэйни.

– Тогда чьи это были чертежи?..

– Скорее, эскизы.

– Эскизы?

– Да. Рисунки, изображающие медвежонка в очках.

– Ну так кто же сделал эти чертежи, эти эскизы, или как там эта фигня называется?

– Я думаю, возможно, их сделал сам Бретт.

– Ясно. Вы думаете, что их мог сделать сам Бретт. Значит, придумал медвежонка Бретт, и эскизы сделал он, так что Лэйни тут вообще ни при чем – так получается? Она не делала никакого медвежонка, когда работала у Толандов – это вы теперь хотите сказать?

– Я говорю…

– Ну нет, мистер Диас, теперь вы говорите мне совсем не то, что говорили раньше. Вы мне сказали, что видели рабочие чертежи, до того как…

– Я говорил, что не знаю, были ли это рабочие чертежи.

– Тогда что же это было, черт побери?

– Эскизы.

– А когда вы увидели рабочие чертежи?

– Я же вам говорил, мистер Хоуп, что я этого не помню.

– Ладно, мистер Диас, замнем. Несколько минут назад вы сказали, что Лэйни украла ваши разработки по этом медвежонку, – я в упор посмотрел на Диаса. – Какие разработки?

– Я сказал, что она украла нашего медвежонка. Нашего, а не моего.

Медвежонка, которого она сделала для Толандов.

– Нет, вы сказали не это.

– Вы будете мне говорить, что я сказал?

– Да, буду.

– Вы ошибаетесь, мистер Хоуп. У меня на половину седьмого назначена встреча в Плум-Гардене. Чтобы добраться туда, мне нужно полчаса, а сейчас уже без пяти шесть. Если вы позволите…

– Да, разумеется, – отозвался я, очень осторожно взял со стола фотографию и спрятал ее в «дипломат».

Доктор Эбнер Гейнс сидел на высоком табурете перед стойкой, загроможденной микроскопами, пробирками, пипетками, горелками Бансена и великим множеством других приспособлений и инструментов, названия которых я бы не вспомнил даже под угрозой пытки. Как единственный владелец и главный аналитик «Судебной медицины Плюс», частной лаборатории, с которой я уже не раз сотрудничал, Эб был ученым, привыкшим к необычайной тщательности и дотошности в работе. И вообще Эб отличался безукоризненным профессионализмом, несмотря на вечно взлохмаченные волосы, пожелтевшие от табака пальцы, вечно измятые брюки, нечищеные туфли и якобы белый лабораторный халат, отмеченный следами Бог весть скольких опытов, проведенных у этой же стойки.

Эб ждал меня, и потому приветствовал своим обычным невнятным ворчанием. У него был вид очень занятого профессора, которого донимают назойливо любопытные студенты. Собственно, Эб и вправду был очень занятым профессором и преподавал в Южнофлоридском университете.

Я обернул руку носовым платком и показал Эбу глянцевую черно-белую фотографию пальчиков дамы, носящей викторианское кольцо, пляшущих на фоне белых шелковых трусиков – копию обложки «Шаловливых ручек». Я показал ему черный виниловый футляр с цветной фотографией на обложке, а потом открыл футляр, чтобы показать саму кассету.

– Здесь, на черно-белой фотографии, должны быть отпечатки пальцев, – сказал я. – Меня интересует, нет ли идентичных отпечатков на футляре или на самой кассете.

– Когда нужно? – спросил Эб.

– Еще со вчера.

– Завтра, – со свойственной ему лаконичностью отозвался Эб.

Этим вечером я снова вернулся к яхте.

Желтую ленту уже сняли, и ничего не мешало мне взойти по сходням и подняться на борт яхты, но я просто стоял у причала и смотрел на судно.

Если я хоть что-нибудь понимал в яхтах, каждая ее линия говорила: «Я должна снова вернуться в море, туда, где только волны и небо». После комы я начал забывать об этом. Я вообще много о чем забыл после комы. Я был одет в цвета ночи. Черные джинсы, черные туфли, черная футболка и черная же ветровка. С моря дул легкий бриз и ерошил мне волосы. Вдыхая соленый воздух моря, я подумал, что понимаю, что чувствовал Джон Мейсфилд, когда писал свои стихи. Силуэт яхты отчетливо выделялся на фоне вечернего неба. На борту этой яхты был убит человек. И моя клиентка была с ним в тот вечер.

Мне бы очень хотелось, чтобы Лэйни не снималась в этом проклятом порнофильме.

Но она в нем уже снялась.

Мне бы хотелось, чтобы Бретт Толанд не пытался использовать эту кассету для грязной попытки шантажа.

Но, если верить моей клиентке, он это сделал.

Две пули в голову.

Но Лэйни продолжала настаивать, что это не она убила Бретта.

Я продолжал смотреть на яхту. Наверное, мне хотелось, чтобы она раскрыла свои тайны. Когда я прислушался к хлопанью фалов об металлические мачты, у меня в памяти всплыли строчки: «И все, чего прошу я – корабль, и звезды, и штурвал». Прогресс, однако.

– Вам чем-нибудь помочь, сэр?

Неожиданно прозвучавшие слова напугали меня. Я резко обернулся на голос, стиснув кулаки. Если бы у меня на загривке росла шерсть, в тот момент она непременно бы вздыбилась. Я решил, что меня настигли мои ковбои, этот двойной ужас, смерть в ночи и толчок страха в сердце, мой ночной кошмар. Но вместо этого я увидел невысокого толстенького человека, одетого в серые полиэстровые штаны и синюю футболку с белой надписью «Яхт-клуб на Силвер-Крик». В левой руке человек держал фонарь, и под ногами у него плясало пятно света. В лунном свете мне были видны черты круглого лица, светлые усы и синяя бейсболка с длинным козырьком.

На лице не было написано ни угрозы, ни вызова.

– Я – адвокат, представляющий сторону защиты в деле Толандов, – сказал я. – Мне бы хотелось еще раз осмотреть яхту.

– Да, у нас тут было полно желающих поглазеть, – отозвался мужчина.

– Мэттью Хоуп, – представился я и протянул руку.

– Генри Карп, – сказал он.

Мы пожали друг другу руки.

Луна скрылась за облаком, и на пристани сразу стало темнее. Потом облако уплыло. Мы стояли и смотрели на воду. Флоридская ночь. На воде пляшут серебряные блики. Вокруг поскрипывают яхты. В высокой траве стрекочут цикады. Сентябрь.

– Вас почти не видно, – сказал Карп. – В черном-то.

– Извините, – сказал я.

– Тихая ночка, правда?

– Да, очень.

– Сейчас почти все время так. А я и не против. Когда тихо, все слышно. Мне нравятся ночные звуки.

– И мне тоже.

– Как по-вашему, это она его убила?

– Нет, – ответил я.

– Вот и мне так кажется, – сказал Карп. – Ну что, нашли они Тень?

– Простите?

– Ну, того человека, о котором я им говорил.

– Какого человека?

– Ну, того, который поднимался на яхту. Я же им все рассказал.

– Кому им?

– Детективам из прокуратуры.

Конечно, никто не может заставить прокурора расследовать факты, которые не укладываются в его версию событий и могут придать нежелательный поворот делу. Но с другой стороны, это его конституционный долг – обнаружить все улики, которые могут свидетельствовать о невиновности обвиняемого. Если Генри Карп сказал правду, то у меня есть все основания заявить на суде, что полиция располагала доказательством, свидетельствующим в пользу обвиняемой, и не поставила меня в известность, что требует, ваша честь, немедленного оправдательного вердикта. Судья, несомненно, тут же разразится речью на тему «Ну что вы, господин адвокат», уведомляя меня, что он поставит стороне обвинения это упущение на вид, и скажет, что если мне требуется дополнительное время, чтобы отыскать этого свидетеля, он готов это время предоставить. «Сколько вам нужно времени, мистер Хоуп? Две недели? Три? Сколько?»

Конечно, сперва я попытаюсь найти человека, которого мне сейчас описывал Генри Карп, а вот если я не успею сделать этого до суда, эти самые две-три недели могут оказаться очень кстати. Я собирался приставить к этому делу Гутри Лэмба, причем немедленно, как только Карп закончит свое описание. Правда, это описание можно было назвать в лучшем случае наброском.

Все, что видел мистер Карп, так это то, что из темноты появился человек, одетый, словно персонаж дешевых комиксов по имени Тень, в черные брюки, черный плащ и черную шляпу с широкими опущенными полями, и что этот самый человек поднялся на борт яхты Толандов.

– Потому я и назвал его Тенью, – сказал Карп. – Он выглядел, как Тень, и появился из темноты.

– А откуда именно?

– Со стороны автостоянки. Прошел через стоянку и пошел прямо на яхту. Плащ развивался за плечами, а шляпа была надвинута на глаза.

– Вы видели его лицо?

– Нет, я находился на другом конце стоянки. Он поднялся по сходням, и когда я подошел к яхте, его уже не было видно.

– Во сколько это произошло?

– Где-то около четверти двенадцатого. Я должен заступать на дежурство в половине двенадцатого, но в ту ночь я пришел немного раньше.

Четверть двенадцатого. За двадцать пять минут до того, как Баннерманы услышали выстрелы, доносящиеся с яхты Толандов.

– А перед тем, как появился этот человек, вы не видели, чтобы на стоянку въезжала машина?

– Нет, не видел.

– А не слышали, чтобы открылась и закрылась дверь автомобиля?

– Нет, не слышал.

– Вы просто увидели, что этот человек…

– Тень.

– …пешком проходит через автостоянку…

– И идет к яхте. Именно.

– Вы видели, чтобы он поднялся на яхту?

– Нет, не видел. Понимаете, я должен обходить всю территорию клуба, а не только причалы. У меня есть постоянный маршрут.

– А без двадцати двенадцать вас уже не было на стоянке?

– Нет, не было. В это время я находился за главным зданием клуба.

– Вы не слышали выстрелов со стороны причала?

– Не слышал.

– А вы рассказали об этом детективам из прокуратуры?

– Конечно, рассказал.

– А когда это было? Когда они с вами разговаривали?

– На следующий день после убийства. Я-то думал, что навел их на след. Ну, я ведь видел человека, который шел к яхте, понимаете?