Текст книги "Игра в «Мурку»"
Автор книги: Е. Теодор Бирман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Е. Теодор Бирман
Игра в «Мурку»
«Бог предпочел Иакова, потому что
еще не было ультрасаунда, и только
после рождения близнецов обнаружил
Он, что Исав уж очень серьезен».
Е. Теодор Бирман
«Лучшая подруга мамы, милейшая госпожа Родина…»
Эльфрида Елинек.
Посвящается ШАБАКу
и Сереге
ВСТУПЛЕНИЕ
Не будем заглядывать в новенькое удостоверение личности, получаемое неким репатриантом, прибывшим сегодня прямым рейсом из Москвы на постоянное место жительства в Еврейское Государство. Пересчитаем только на всякий случай получаемые им денежки из так называемой «корзины абсорбции», которые наш герой кладет в бумажник, и последуем за ним на остановку такси, где волею судеб подгоняет к нему свою «Шкоду» с шашечками Йоси Хальфон.
– Леан? – спрашивает Йоси симпатягу-репатрианта, и наша история тем самым получает завязку.
– Tel-Aviv, – отвечает симпатяга.
– Tel-Aviv is a great city[1]1
Тель-Авив – большой город.
[Закрыть], – возражает Йоси.
– Tayelet, – проявляет осведомленность пассажир.
На набережную так на набережную. Два небольших чемодана в багажнике не слишком утомляют «Шкоду», а пассажир не утомляет Йоси Хальфона лишними разговорами. С заднего сиденья он поглядывает на дорогу, на то, что попадается на глаза вдоль нее, а когда вид из окон не меняется более двух минут, он листает взятую с собой книгу, на передней обложке которой, поверх фотографии миленького сада с наклоненной амфорой, умеющий читать по-русски прочтет: «Протоколы с претензией».
А мы тем временем попробуем разглядеть нового репатрианта. Как он выглядит? А как должен выглядеть внук еврея?[2]2
Внук еврея по законам Израиля обладает правом на репатриацию.
[Закрыть] Волосы светлые, глаза серые, нос прямой, скулы чуть выдаются, выражение лица – общее. Достаточно? Вполне достаточно для первого знакомства.
Вот уже проехали развилку «Шапирим», вот уже зеленый мост, за которым порой кончаются пробки и всегда проступает Тель-Авив с его стеклянными башнями, которым полагается скрести небо. Ну, они и скребут, раз надо. Не будем грузить пока нашего героя подробностями о том, какая из этих башен по-настоящему тель-авивская, а какая – рамат-ганская и не затесалась ли между ними башня с пропиской в Гиватаиме. Захочет – сам разберется. Мы ведь поначалу тоже пытались разобраться, а потом перестали, и ничего – живы. Поясняем: в России, например, был город, затем сто километров – и еще город, еще сто километров – и третий город. И о каждом мы могли сказать: это – город столичный, это – областной, он меньше столичного. А этот – районный, он меньше областного и, уж конечно, намного меньше столичного. Если вы – новый репатриант в Еврейском Государстве или просто приехали в гости и не хотите сойти с ума уже по дороге из аэропорта в первый пункт своего назначения, не задавайтесь вопросом, мимо какого населенного пункта вы сейчас проезжаете, не спрашивайте таксиста или родственника: «Это какой город?» В Еврейском Государстве один город проезжает через другой, как в других странах поезд проезжает через областные и районные центры. В другой стране поезд в конце пути придет в столицу, здесь город неизвестно где начался и бог его знает когда растаял в другом городе, а то и вовсе в какой-нибудь зловредной автономии. Однако утверждаем со всей определенностью, какая только возможна в Еврейском Государстве: нет здесь такого, чтобы один город лежал на земле, а другой был бы поставлен в нем на попа. Вы уже спрашиваете: возможно ли полюбить или хотя бы понять такую страну, о которой неизвестно, где в ней тот или иной город начинается и где заканчивается, да и о границах самой этой страны нельзя сказать ничего такого, что можно сказать, например, про Швейцарию. А именно: что границы ее тверды настолько, что их никто и никогда не только не смел нарушить, но даже не думал оспорить какую-нибудь доску в пограничном заборе, верхняя часть которой отвалилась от прогнившей перекладины и повисла над территорией соседней державы.
– Какой забор в Швейцарии? – спрашивает Читатель. – Какая доска? Что еще за прогнившая перекладина? При чем здесь вообще Швейцария?
Да ведь мы потому и нагромоздили все это, чтобы уйти от ответа. Такой у нас метод.
– To Marina, – уточняет уверенный в себе пассажир, не дожидаясь наводящих вопросов Йоси Хальфона. «Маринами» называют яхт-клубы. В Еврейском Государстве очень популярен яхтенный спорт, так как он позволяет в случае экстренной ситуации быстро произвести эвакуацию населения собственными силами, не полагаясь на государственные структуры. Ведь чем меньше государство, тем оно юрче. А значит, требуется достаточно тяжелый государственный аппарат для того, чтобы его, это государство, сначала прищучить, а потом придавить.
Знаком ладони останавливает пассажир Йосину попытку открыть багажник и достать чемоданы по прибытии на место.
– One hour and forty five minutes later – in Оld Jaffa, please[3]3
Через час сорок пять минут – в Старом Яффо, пожалуйста.
[Закрыть], – говорит он, показывая на свои часы. Часы, как часы, ничего особенного. Пройти за час сорок пять прогулочным шагом из Тель-Авива в Яффо – тем более ничего особенного.
– Give me your cellular phone number, please. I will call and say you, where I’m exactly waiting for you[4]4
Дай мне номер своего сотового телефона, пожалуйста. Я позвоню и скажу тебе, где в точности я нахожусь.
[Закрыть].
Странный пассажир. Первый раз видит Йоси Хальфон такого самоуверенного фрукта из вновь прибывших. Один как-то открыл окно в машине и спросил его, не мешает ли ему ветер. Мешает, буркнул Йоси, и тот тут же закрыл окно и вспотел. Другой был так растроган, что подарил ему бутылку русской водки. Поди знай, что за отраву он привез из своей России, подумал Йоси, и отъехав за поворот, опустил бутылку в ближайший мусорный ящик. По повадкам можно подумать, что этот наглец – израильский летчик. И английскому языку его как будто учил местный олигарх из России – очень похоже. Это как раз тот самый английский, которым отдают распоряжения таксистам или на рынке «Кармель» показывают пальцем на восточный товар редкостного сочетания красок: this one[5]5
Вот это.
[Закрыть]. Ну, да Бог с ним. ШАБАК[6]6
ШАБАК – «Шерут битахон клали», общая служба безопасности Израиля, выполняющая функции контрразведки и обеспечения внутренней безопасности на территории страны.
[Закрыть] с ним пусть разбирается, а он, Йоси, – таксист. За час сорок пять можно еще обернуться, поискать клиентов, а если и замешкаться на полчасика, куда он денется без своих чемоданов? Посмотрит Старый Яффо – там красивый сад, мост через овраг. Будет звонить, скажем: «Од дака вэ ани магиа» («Еще минута, и я приеду»).
Пассажир, репатриант, симпатяга парень, не торопясь двинулся вдоль набережной. Он задержался посмотреть на две пары игроков, которые перебрасывались мячом, используя громадные деревянные ракетки без всякой обшивки. Сочный гулкий звук отбиваемого мяча составлял основную прелесть игры, но и игроки были – что надо. Красиво!
– What is the name of that sportive equipment[7]7
Как называется этот спортивный снаряд?
[Закрыть]? – указывая на ракетку, спросил репатриант у девушки, готовившейся
вступить в игру.
– Матка, – был ответ.
«Начинается», – недовольно подумал Серега, слышавший о еврейских антиэвфемизмах[8]8
Эвфемизм – нейтральное слово, используемое в текстах и публичных высказываниях для замены других, считающихся неприличными, например: «полуфранцуз» вместо «еврей».
[Закрыть].
Упс! Все-таки подглядели мы его имя там в аэропорту. Ну, подглядели. И что? Должны же мы с ним были когда-то познакомиться поближе, раз взяли себе в герои. Значит, Серега. Нормальное имя!
А он нас не ждал во время нашего саморазоблачения. Он уже (шустрый какой!) дотопал без нас до кафе «Лондон», уже улыбается работнику службы безопасности на входе в кафе. «Привет, коллега!» – говорит ему.
Это почему вдруг он – и коллега работнику безопасности? Когда это он успел устроиться в охранное бюро, получить тяжелые ботинки, черные брюки, рубашку с эмблемой, табельное оружие, пройти инструктаж? Не успел, не получил, не проходил, нет у него всего этого. Юмор у него такой.
Вооруженный своим особым чувством юмора и уже упомянутой нами книгой, куда он еще раз заглянул перед прогулкой по набережной, Серега двинулся дальше. С прищуром глянул он на американское посольство и кафе Mike's Place, но не приблизился. Дошел до кришнаиток и, не найдя шляпы или чего-то похожего, бросил им прямо под ноги десять рублей, дружески похлопал по плечу молодого американского миссионера, которому не давала покоя мистическая связь между красотою заката и божественной волей, пересек дорогу, посидел у фонтана. Глянул на падающих аккордеонистов на входе в Мигдаль ха-опера, посоветовал им держать ноги вместе и вытянуть носки, а непосредственно при приземлении бросить к черту аккордеоны и сгруппироваться. Вошел в Мигдаль ха-опера, окинул взглядом людей на эскалаторах и в лифте, полюбовался воздушным поцелуем бронзовой пары под куполом, ничего не стал им советовать, потому что уважал любовь и не совал нос в чужие альковы. Продолжил путь, дошел до Дельфинариума, прочел фамилии на обелиске, вздохнул, задержал взгляд на пламени свечей, оглянулся, без приязни просканировал контур мечети и, пройдя через зеленый холм, двинулся дальше вдоль моря к Старому Яффо. В Яффо он сверил свои часы с часами Абдул-Хамида Второго на башне, поднялся на холм, осмотрел площадь, переулки, сад, мост через овраг, вернулся на площадь и заглянул в католическую церковь. Здесь внук еврея потянулся было щепотью правой руки к левому плечу, но передумал, вышел из церкви и, щелкнув сотовым телефоном, набрал первый свой номер на Святой Земле – номер сотового телефона Йоси Хальфона.
Через два часа после того, как они расстались, Йоси тормознул рядом с Серегой. Серега молча открыл багажник и вынул из него чемоданы.
– Лама? (Почему?), – спросил Йоси. – Ло носъим ала? (Не едем дальше?) Хамеш-эсре дакот икув – зе беайя? (Пятнадцать минут опоздания – проблема?) Ну, бээмет! (Да ладно!)
Но Серега уже вручал ему деньги.
– Беайя им ха-русим ха-аэле (Проблема с этими русскими), – качал головой Йоси. – Эйн лаэм шум савланут! (Как они нетерпеливы!)
Когда «Шкода» скрылась за углом, Серега остановил другое такси.
– Dimona![9]9
Небольшой городок в пустыне Негев, где расположен израильский ядерный центр, часто именуемый в шутку текстильной фабрикой в связи с проводимой правительством политикой неопределенности в отношении ядерного потенциала страны.
[Закрыть]! – бросил он коротко водителю, загружая багажник.
– А не пора ли автору связаться с ШАБАКом? – шепчет на ухо бдительный читатель. – Конечно, он на мечеть смотрел без приязни, но все-таки: работник службы безопасности этому внуку еврея – коллега! И почему именно – в Димону? Мы, например, там отродясь не бывали.
Автор смотрит на этого читателя пустым взглядом. Не все должен непременно знать читатель. Для чего ему, например, знать, что всякая книга начинается не с заголовка, а с пробела перед заголовком? Или что вся эта история, от первого пробела до последней фразы «Прощай, Серега!» пишется на сервере ШАБАКа? И если он даже узнал сейчас от нас последнюю фразу повести, поможет это ему? Сколько смыслов и оттенков смысла может быть у этой фразы «Прощай, Серега!»? А? И без того, чтобы внимательно прочесть всю историю от корки до корки, ни за что нельзя предположить, какой же это смысл и оттенок смысла у этой фразы. А сам автор знает этот смысл и оттенок смысла?
Молчание.
ГОД СПУСТЯ
А год спустя встречаем мы Серегу все там же, на той же набережной в Тель-Авиве, в футболке, шортах и сандалиях на босу ногу. Он бредет как будто без особой цели (но это не так), и хотя выражение лица у него по-прежнему – общее, но к этому общему что-то прибавилось, и это что-то, скорее всего, – тоска. А если идет в Тель-Авиве человек по набережной и в глазах у него тоска, то многие, пожалуй, подумают:
наверное, этот человек – из Димоны.
Что это был за год в жизни Сереги, станет проясняться сейчас же из рассказа некоего инженера по имени Я., который о злоключениях Сереги вкратце расскажет своей жене Баронессе, трем друзьям А., Б. и В. (мужчины) и подруге В., которую все зовут Котеночком.
Имена эти – рудименты другой истории, поэтому в духе истории нынешней произведем их частичное переименование. Пусть А. будет Аркадий, Б. – Борис, В. – Виктор, а Я. – Теодор. Баронессу трогать не будем, а Котеночка переименуем в Аталию (обязывающее библейское имя).
Проверим: А. – Аркадий – логично, Б. – Борис – понятно, и В. – Виктор – тоже. Почему тогда Я. – Теодор, а не Яков, например? А разве все в этой жизни понятно? Вы, например, знаете, почему иногда доктор в психиатрической клинике читает больше книг, чем редактор журнала?
Итак, внимание! Еще минута, и Серега увидит идущего ему навстречу человека, похожего сразу на нескольких еврейских комиков из России. Он сразу поймет, что это бывший его соотечественник, что вот она, эта минута, и… вот рассказ самого Теодора, который и встретился в тот судьбоносный день Сереге фланирующим по набережной безо всякой цели (вот у Теодора уж точно никакой цели, кроме как подышать морем, не было).
– Бреду я, значит, по набережной, – рассказывал Теодор, – и мне навстречу идет мужик. Я однажды такого много лет назад встретил в Москве, когда шел пешком от дальней остановки какого-то не того автобуса в одну из гостиниц ВДНХ. Помните? «Заря», «Восток» и еще что-то, «Восход», кажется.
– Рядом с ВДНХ «Спутник», – сказал высокий худой мужчина, которого его компаньоны звали А., извините, – теперь уже Аркадием.
– Ну да, скажешь тоже! – возмутился Теодор. – «Спутник»! Кто бы меня впустил туда в те годы?
А этот парнишка в Москве, – продолжил Теодор, – присоединился ко мне по дороге и все рассказывал, как ему изменила жена, какая тоска у него на душе теперь. Он был очень молод, кажется, простоват, чувствовалось по его речи, что вполне может он глубоко увлечься какой-нибудь идеей или женщиной. На такого сразу положит глаз разгульная девица. Он, с одной стороны, обеспечит ей статус, которого требует конформистская часть ее представления о себе, а с другой прибавит остроты ее приключениям, причем не столько даже в ее ощущениях, сколько в глазах ее любовников. Парень этот, обнаруживший измену жены, шел со мной до самого гостиничного номера. Перед дверью я подал ему руку, сделал сочувственное лицо (собственно, я ему действительно сочувствовал, но чем я мог помочь?). Он посмотрел на меня с таким печальным удивлением, будто ему изменили еще раз, и я долго потом не мог забыть его глаз. Вот я увидел этого мужика на набережной, и взгляд мой задержался на нем, а он этот взгляд, видимо, сразу заметил, остановился передо мной и говорит:
– Простите, пожалуйста! Вы не работаете случайно в одной из следующих фирм:
– Hellbit;
– Hellta;
– Hellisra;
– Hellop;
– Taasiya Avirit;
– RAFAEL?[10]10
Частично искаженные названия израильских оборонных предприятий.
[Закрыть]Я на него глянул и сразу понял: парень ищет, кто бы его сдал в ШАБАК. Почему-то мне стало жаль его. Чувство вины из-за того, что я бросил в беде того парня в Москве, видимо, сидело во мне все эти годы. Я пригласил его выпить пива, и он с радостью согласился. Я ему сразу сказал, что у меня и сомнений нет, кто он такой, но как он дошел до такой жизни? Он пригорюнился и сказал: ну да, он разведчик, находится здесь вот уже год. Живет в Димоне. Снимает квартиру по улице Лехи, 13.
– Вы не бывали в Димоне? – спросил. – Там есть такая улица, называется Хагана. Вернее, она до дома номер 48 Хагана, а после дома 48 – Цахал[11]11
Цааль – армия обороны Израиля. Агана – подпольная военная организация в период до провозглашения государства в 1948-м году, ставшая впоследствии основой израильской армии. Эцель и Лехи – более радикальные подпольные организации, отколовшиеся от Аганы.
[Закрыть]. Причем от улицы Хагана отходят два тупика – ЛЕХИ и Эцел, а улица Цахал от дома 48 становится все шире и шире. Ну вот, на улице ЛЕХИ я и живу. По легенде я электрик. Задание мне было устроиться в «Хеврат-хашмаль» (Электрическая компания) и контролировать график потребления электроэнергии ядерного реактора. И ведь у меня получилось. (У него при этом глаза прямо засветились, рассказывал Теодор.) Приняли меня в Электрическую компанию, подучил иврит.
Теодор глотнул воды и продолжил рассказ, а вернее, пересказ.
– Ну, дальше понятно, в любую погоду, дождь, ветер посылали бедного гоя на самую верхотуру высоковольтных столбов. А он с детства боится электричества, ребенком сунул пальцы в открытую розетку, которую его отец ремонтировал. А тут еще начал понимать иврит, а вместе с этим стало к нему приходить понимание, с кем имеет дело. В общем, у парня полная уверенность, что рано или поздно кто-нибудь между разговорами по двум сотовым телефонам замкнет им, Серегой, не одну тысячу вольт. А тут еще и Димона ему осточертела за год.
– Видишь, – говорит, – до чего Мордехай Вануну[12]12
Мордехай Вануну – работник ядерного центра в Димоне. В 1986 году дал интервью еженедельнику Sunday Times, в котором раскрыл подробности израильской ядерной программы. Вскоре был похищен в Италии агентами «Мосада» и доставлен в Израиль. Был осужден на 18 лет, в 2004-м году вышел на свободу.
[Закрыть] дошел от тоски в Димоне?
– Ей-богу, жалко парня, – продолжил Теодор, – но графики он все же составил, послал в Москву. Там их проанализировали и видят: все как раз укладывается в пределы потребления электроэнергии текстильной фабрикой средних размеров. Получает он шифрограмму от полковника из Москвы. Видит – последняя цифра означает восклицательный знак. Он сосчитал буквы перед восклицательным знаком – семь букв: совпадает, наверняка – «Молодец!». Он мысленно представил полковника – Громочастного Петра Иосифовича. Крут полковник, но справедлив. Зря не похвалит, но если что не по нему, мало не покажется. (Бывали времена – Петр Иосифович смущался своим отчеством, в разные периоды – по разным причинам. Но теперь все позади.) Расшифровал Серега слово, а там: «Долбоеб!» В общем, хоть в петлю лезь. Вот он и решил, что если сам сдастся, то выходит – предатель.
– Слышал, наверное, – спросил Серега, – как у нас теперь с предателями?
– Слышал, – говорю.
– Вот я и подумал, – объяснял Серега, – что если меня кто-то разоблачит, то, может, простят. Скажут: «Фашла! Бывает».
– Так и сказал: «Фашла! Бывает» («Прокол! Случается»). Ну, думаю, абсорбировался на свою голову «внук еврея». Это здесь: «Фашла! Бывает». А там, говорю ему, тебя после этой «фашлы» в такую жопу засунут, куда-нибудь в Африку, что тебе Димона вместо Парижа по ночам во снах с поллюциями сниться будет. Тут он совсем приуныл.
– У меня в Димоне, – говорит, – и снов с поллюциями не бывает. Что же мне делать? – спрашивает. – Я до этого в Африке и служил, обрадовался переводу, думал, здесь все по-другому будет.
– И тут меня осенило, – сказал Теодор и опять глотнул воды.
– Меня в последнее время донимает ШАБАК. Я им сдуру расхвастался, какой я был крутой диссидент в молодости, как мы вчетвером на первом курсе, начитавшись источников к курсу «Истории КПСС», создали новую партию. К счастью, один из нас рассказал об этом родителям, и те через три дня уговорили нас распустить партию, а устав ее, как раз рукой их сына и написанный, сами и сожгли. У меня до сих пор хранятся два моих детских стихотворения (написанных еще до этой партии) на события в Чехословакии. Написаны на вырванном листе из школьного дневника. Одно, короткое, помню наизусть:
Своих студентов
Бьют дубинкой янки.
Советской демократии
Дубинки не нужны,
Ведь у нее есть танки.
Здорово? А? Второе – длинное, помню только, что заканчивается словами:
Мораль ясна без лишних слов:
В ЦК не нужно нам ослов.
И вот удивительно, ни разу в жизни КГБ меня не тронул. Даже на воспитательную беседу не позвал ни разу! А скольким я анекдот рассказывал о том, как Леонид Ильич принял в Кремле английского посла за французского и имел с ним продолжительную беседу! И хоть бы хны. А они мне говорят в ШАБАКе – это тебе удивительно, а нам удивительно, сколько еще ты нам будешь лапшу на уши вешать, гражданин диссидент.
– Все диссиденты – шпионы КГБ, – заявил мне контрразведчик Алекс, – это так же верно, как то, что все эстеты – педерасты. Выкладывай все про вербовку, можешь – в стихах, эстет.
Я хоть виду внешне не подал, но разобиделся. А потом подумал: ребята из ШАБАКа свое дело делают, что толку на них обижаться? И тут – этот Серега! Я ему и говорю:
– Предлагаю сделку, Серега! Ты мне добываешь мое досье в КГБ, а я тебе организовываю шпионскую сеть, и не где-нибудь, а в Тель-Авиве. Будешь жить в Шхунат-Бавли (район Бавли – престижное местечко), по утрам в парке «Яркон» бегать. Оттуда, если тебе даже в Нетанию нужно, на машине двадцать минут без пробок. Как тебе Тель-Авив?
У него глаза загорелись. Но тут же он посмотрел на меня странно так.
– Ты что же, будешь на нас работать?
– Серега, не забывайся, – говорю ему строго, – ты Россию любишь?
Он подтянулся весь в кресле, ничего не сказал, но я понял, что любит, но вслух таких слов не говорит.
– Вот и я! – говорю и тоже подтягиваюсь. – Еще вопросы есть?
– Никак нет, – отвечает.
Я его еще потом на вшивость проверил. Говорю, смотри, какое море красивое сегодня.
– Да, – соглашается, – красивое.
– В Димоне моря нет, – говорю.
И он подтверждает: да, мол, нету. И тут я ему шепнул в спину:
– Серый!
Стоп! Тут мы перестанем полагаться на рассказ Теодора и возьмем повествование в свои руки.
Серегина кисть правой руки дернулась куда-то. Он обернулся к Теодору, и глаза у него, как щели в стенном банкомате: одна не отдает кредитную карточку, другая не выдает квитанцию, о деньгах и речи нет – губы ниточкой, и ни слова.
– Ты что? – спросил Теодор и сам почувствовал, что бледнеет. – Мог бы меня?..
Теодор взял себя в руки, Серега взял себя в руки. Оба помолчали, глядя в разные стороны.
– Ты что, даже имени не поменял? – спросил наконец Теодор.
– А на кой? – ответил Серега с вернувшейся к нему беспечностью. – Какая разница – Вася, Петя, Серега? Так меньше напрягаешься.
– Да уж я вижу, – сказал Теодор.
Разглядев в подступающих сумерках Теодорову бледность, Серега покраснел. Почувствовав, что Теодор все еще обижен, он сказал оправдывающимся тоном:
– Ты знаешь, как нас принимали в школу КГБ?
– Откуда мне знать?
– Представьте себе, говорили нам, что вы посланы на оккупированную противником нашу территорию и там неожиданно столкнулись со своей одноклассницей, с которой вы когда-то бродили по ночам, смотрели с моста, как вода в реке течет в лунном свете. И девушка эта вас, конечно, узнала. Ваши действия?
– Ну, и что ты ответил? – спросил Теодор.
– Ничего, – сказал Серега и провел ладонью по горлу.
– Ты серьезно? – спросил Теодор.
Теперь Серега обиделся.
– Ты в своем уме? – спросил он. – Ну, я думал, что так надо ответить, чтобы приняли.
– А они что?
– Не помню точно. Но приняли.
Теодор подумал.
– Слушай, Серега. А почему график такой с электричеством получился?
Серега наклонился к самому уху Теодора и прошептал:
– Там действительно текстильная фабрика.
Увидев, как Теодор побледнел, он откинулся на пластмассовом кресле и расхохотался. Он был очень доволен своей шуткой.
– И знаете, – рассказывал Теодор друзьям, – вот как-то сразу он мне глянулся. И есть что-то магическое в людских именах. Скольких знал в России девушек по имени Катя – все роковые женщины, сколько было Серег – с любым можешь идти хоть на подвиг во имя Родины, хоть на вооруженный грабеж, – и ничего не бойся! И у евреев то же самое: что ни Хаим – лопух, что ни Моше – пройдоха!
