Текст книги "Преисподняя XXI века"

Автор книги: Джуниус Подраг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

47

Мы приземлились на поле и были размещены в здании, которое, как объяснила мне Каден, использовали для ночлега приезжие.

– Все бывшие гостиницы и мотели нынче используются как казармы сил Зонального управления или для поселения посетителей вроде нас.

После того как мы подкрепились в большой комнате, называемой «обеденный зал», Каден предложила мне пойти с ней прогуляться.

– Почему это место называют «обеденный зал», здесь ведь не только обедают, да и не зал это? – поинтересовался я.

– Не знаю, так принято. Я слышала, солдаты называют это место еще «обжорной», или «тошниловкой».

– А почему не называть все как оно есть?

Каден рассмеялась:

– Тах, если ты попытаешься докопаться до первопричины того, что, как да почему называется на нашем языке, ты только больше запутаешься. Мы принимаем слова как данность, независимо от того, почему возникло то или иное название.

Каден учила меня английскому, помогая уразуметь, что значат слова, смысл которых мне не могло помочь постичь даже вживленное в мою голову демонами магическое зерно.

Когда мы брели по набережной, она сказала:

– Ох, как же мне в прежние времена нравилась Рыбачья верфь… Я была здесь десятилетней девочкой, а потом еще раз, в свой медовый месяц.

«Медовый месяц»? Это выражение я знал.

– Так ты замужем?

Она покачала головой:

– Была замужем. Это было большой ошибкой для нас обоих. Интересы карьеры призывали меня в один штат, его – в другой, а поступиться карьерой ради семейных отношений не хотели ни он, ни я. Сейчас я даже не знаю, где он и что делает. Впрочем, я ничего не знаю и о большей части моих друзей, даже живы ли они. Так что семьи, близких у меня нет: и теперь мне начинает казаться, что оно и к лучшему.

Мне было приятно узнать, что она больше не замужем: это избавляло от необходимости убивать ее мужа. Айо! Я уже подумывал о том, как забраться ночью к ней в комнату – и в постель. Должны же даже в преисподней быть какие-то удовольствия.

– Почти все, что не занято Зональным управлением, пострадало от бунтов, пожаров и землетрясений. – Она указала на оставшиеся после разрушительных катастроф развалины и обломки. – Вот там были когда-то старые ресторанчики и просто прилавки, на которых можно было купить сэндвич с крабом. Здесь, – она указала она обугленный остов более современного здания, – выпекали особый хлеб на опаре, сан-францисский. Такого больше нигде не было: что-то здешнее, может, воздух, может, залив, океан, не знаю уж, что именно, придавало ему неповторимый вкус. Ox, Tax, – простонала она, схватив меня за руку, – как бы мне хотелось угостить тебя сэндвичем с крабом на куске настоящего сан-францисского хлеба… Это было восхитительно!

За нами следовали двое вооруженных людей. Заметив, что я смотрю на них, Каден сказала:

– Не беспокойся, они тебя охраняют. Следят за тем, чтобы никто не причинил тебе вреда.

Я покачал головой:

– Тюремная стража. Одиночное заключение. Нора. Зона строгого режима. Побег из Алькатраса. Скала. Тюрьма. Большой дом. Вверх по реке.

Она покатилась со смеху.

– Они сами не знали, что делают, когда позволили тебе смотреть телевизор. Ты все усваиваешь куда быстрее, чем они думают. Это напоминает мне один старый фильм…

– А я знаю, какой. «Человек, который упал на Землю». Дэвид Боуи, 1976 год. Он там смотрел шесть или семь телевизоров одновременно. Там показывают совсем голых, и мужчин, и женщин. В конце концов его схватили и ввергли в преисподнюю. Не стоило ему доверяться демонам, которые притворялись его друзьями. Я этот фильм три раза смотрел.

– Пару лет назад я посоветовала бы тебе не морочиться этим телевизором: сотня каналов, а смотреть нечего. Люди называли телевизор «ящик для дураков» или «зомбоящик», а то, что по нему показывают, – «великой пустошью». Но сейчас, когда в пустошь, населенную зомби, превращается весь мир, возможность валяться на диване и пересматривать старые фильмы и шоу воспринимается совсем по-другому. Для психического здоровья это куда полезнее, чем нынешняя реальность, которая страшнее любого фильма ужасов. – Она зашелестела страницами. – Офицер Зонального управления дал мне тут брошюру по истории Алькатраса…

Я склонился к ней поближе, вдыхая аромат роз, в то время как она на ходу знакомила меня с написанным на страницах. Хотя странный язык, называемый английским, я уже выучил в достаточной степени, чтобы разговаривать с людьми и понимать их, с чтением и письмом дело обстояло иначе. Если я что и понимал, то на «примитивном» уровне – этим словечком, «примитивный», они характеризовали меня, еще когда я находился в лаборатории, в пластиковом пузыре. Интересно, а какое слово было бы самым подходящим для обозначения их полнейшей неспособности читать и писать на моем языке?

Я шел с ней рядом, куда более увлеченный ее ароматом, чем словами, которые я, по мысли Каден, должен был молча прочитывать, пока она произносит их вслух. Впрочем, скоро до нее дошло, что ничего я не читаю.

– Ладно, так и быть, сама все расскажу. Слушай. Когда-то там находился старый форт, потом его преобразовали в федеральную тюрьму, а затем устроили туристический аттракцион. Там, на Скале, сиживало множество знаменитых злодеев. Роберт Страуд [45]45
  Роберт Страуд – американский преступник, более известный как «Птицелов из Алькатраса». Был приговорен к пожизненному заключению за убийства.


[Закрыть], Аль Капоне, заправила мафии в Чикаго, Келли Пулемет [46]46
  Келли Пулемет (настоящее имя Джордж Келли Барнес) – американский гангстер времен сухого закона. Просидел в Алькатрасе 21 год.


[Закрыть]и другие любители пострелять в людей.

– Почему у вас слава так часто связана с насилием?

– Что ты имеешь в виду?

– Ваши телепередачи, фильмы – почти все они про людей, совершающих насилие по отношению к другим. Жестокие преступники убивают людей, жестокие полицейские убивают преступников, насилие следует за насилием, и порой уже невозможно разобрать, кто хороший, а кто плохой. Взять хоть эту бумагу с нацарапанными на ней словами. Она прославляет всех тех, кто жил на этом острове, где сначала была крепость, предназначенная для войны, а потом узилище для убийц. То есть делает то же самое, что и ваш телевизор… рассказывает о людях, которые вредят людям.

– Но их же ловят.

Я пожал плечами:

– Вовсе не всегда. И потом: те, которые их ловят, зачастую не лучше их самих, да и ловят их уже после того, как дали им возможность причинить людям много зла. Сей Мир тоже почитает самых сильных людей, ими восхищаются, но они должны принести клятву богам не грабить и не обижать слабых под страхом увечья.

Каден покачала головой:

– Тах, мне трудно объяснить тебе, каковы мы. Тебя породила культура, в которой лидерство принадлежит самым сильным физически. Мы до последнего времени выше ценили разум, но теперь все летит кувырком. Очень часто физическая сила дает возможность контролировать ситуацию, как в твое время. Я уже говорила тебе раньше: выживает сильнейший.

Мы прошли чуть дальше, к группе строений. Большая часть из них лежала в руинах, но центр комплекса был, очевидно, совсем недавно восстановлен и приведен в пригодное к использованию состояние.

– В прежние времена это был знаменитый Пирс 39, часть большого туристического аттракциона. Как раз здесь продавались билеты на экскурсию по Алькатрасу. Пирс был славным местечком, хоть и более современным, чем остальная верфь. Ему малость недоставало этого небрежного духа старины.

Мы вступили на территорию комплекса, и она, осмотревшись, сказала:

– Похоже, тут теперь рекреация.

– Рекреация?

– Зона отдыха, место, где солдаты могут расслабиться. Поиграть в электронные игры и все такое.

– А это что? – поинтересовался я, увидев длинный, узкий стол с шестью отверстиями в столешнице и разноцветными шарами на нем.

– Бильярд.

– Ярд – это мера длины. А биль?..

– Ох, да просто слово такое. Я не знаю, почему они так назвали игру.

Я взял в руку маленький игровой мяч: на ощупь он был как из прекрасно отполированного камня. Мне нравилось ощущать в руке этот гладкий, твердый, округлый предмет.

– Тут восемь шаров. Думаю, если быстренько сунешь один в карман, никто и не заметит.

Я так и сделал, а когда Каден задержалась у автомата для электронных игр, оглядел зону отдыха. Из игровых автоматов звучали выстрелы и людские крики. Подумав, Каден не стала играть и двинулась дальше.

– Не понимаю, какой нынче людям резон гонять в эти игрушки. Уж чего-чего, а стрельбы и убийств хватает и в жизни, стоит только выйти за охраняемую территорию.

Когда мы покидали рекреацию, я заметил своих вооруженных охранников, куривших неподалеку сигареты.

Каден повела меня к пришвартованной неподалеку лодке, но я чуть задержался, попытавшись сложить в слова знаки на деревянном щите, которые, как раньше объяснила мне она, представляли собой оставшуюся с былых времен рекламу, приглашение посетить Алькатрас. Медленно, по слогам, мне удалось прочесть образованную выцветшими красными буквами фразу: «Добро пожаловать на Скалу». По одну сторону рекламного щита красовался план строения и пещер для узников, называемых камерами. Я изучил его, заинтересованный больше всего возможностью потолковать о географии с Каден, которая, уж это я усвоил хорошо, с удовольствием посещала это место, до того как умерла и снизошла в преисподнюю.

Она ушла было вперед, но поскольку я продолжал рассматривать схему, вернулась и сказала:

– Пойдем. Я покажу большую старую рыбацкую лодку, которая затонула, но видна под водой.

– А что, Алькатрас – это часть Манхэттена?

Про Манхэттен я знал немало. Судя по множеству фильмов, этот маленький речной остров населяли копы, хорошие и плохие, безумные убийцы и хвастливые миллиардеры.

– Нет, Манхэттен – это совсем другой остров, в трех тысячах миль отсюда. А что?

– Хольт со Страйкером в разговоре заметили, что Бродвей здесь есть, а Таймс-Сквер – нет.

– Правильно. Бродвей – улица, пересекающая Таймс-Сквер на Манхэттене. В Сан-Франциско тоже есть Бродвей, но Таймс-Сквера там нет.

– В Алькатрасе есть и то и другое.

– В Алькатрасе нет улиц.

В ответ я указал ей слова «Бродвей» и «Таймс-Сквер» на карте Алькатраса.

– Боже мой!

48

– Длинный тюремный коридор между блоками камер А и Б заключенные называли Бродвеем, – объявил Хольт своим подручным демонам в совещательной комнате с большим окном, откуда открывался вид на тюремный остров. – Этот Бродвей выходил прямо к тюремной столовой, которую по этой причине и прозывали Таймс-Сквер.

Я отчетливо видел: бог раздражен тем, что его демоны ничего на сей счет не знали. Он сделал жест в сторону нас с Каден.

– И что мы видим: эта жизненно важная информация Добыта не усилиями лучшей на планете военной разведки, не стоящим миллиард долларов ситуационным компьютером с его невероятными возможностями, даже не мозговым центром, сотрудники которого обильно утоляют жажду за счет правительственных ресурсов чистой воды… – Он стукнул кулаком по столу: – Ее добыл один малый двух тысяч лет от роду, который в лучшем случае тянет на недоучившегося школьника.

Вот уж никогда не думал, что мне уже две тысячи лет. Что же до недоучившихся школьников, школы, то я попытался припомнить, видел ли по телевизору, что это за люди. У меня почему-то возникло ощущение, что бог мне льстит.

– Это дурацкое совпадение, – пробормотал мужчина по имени Кордиан.

Уже по тому, как он вошел в комнату, я сразу понял, что это не простой демон, а бог вроде Хольта. И эти двое богов явно не состояли в дружеских отношениях.

Когда я спросил Каден, кто он такой, она ответила, что Кордиан возглавляет силы Зонального управления в Сан-Франциско и возмущен тем, что Хольт вторгся на его территорию.

– Совершенно ясно, что полученная нашими следователями информация относится к Бродвею и Таймс-Сквер в Нью-Йорке, – кипятился Кордиан. – Нет никаких оснований думать, будто за случайным совпадением названий стоит что-то серьезное.

– Меня направили сюда, чтобы выяснить, существует ли связь между информацией, полученной от задержанного, и этим городом. Последние данные указывают на то, что существование такой связи гораздо вероятнее, чем полагают в штаб-квартире Управления.

Хольт выдержал паузу, чтобы Кордиан смог уразуметь, что неосведомленность местного филиала Управления можно поставить в вину его руководству, то есть самому Кордиану.

– Кроме того, я прибыл сюда по прямому указанию Карвиса Мюллера и не намерен оспаривать его распоряжения. Если, конечно, их намерены оспорить вы, то я буду рад…

Кордиан энергично замотал головой:

– Нет, нет, не будем беспокоить директора. – Он развел руками над столом. – Но, к сожалению, у меня нет возможности выделить на это людей. Мой контингент ограничен, а как раз сейчас возникли проблемы в связи с обострением соперничества двух уличных банд. Банд, замечу, непростых: в каждой из них состоит не меньше пятисот бойцов. Кроме того, остров, как сами видите, окутан туманом, так что вертолет там не посадить. Завтра…

– У вас тут, на пристани, имеются катера, – прервал его Хольт. – Мы теряем время на пустые разговоры. У Страйкера под началом десять человек, этого должно хватить, остров-то невелик. От вас только и требуется, что держать наготове группу поддержки, если в ней вообще возникнет нужда.

Хольт жестом указал на пожилого человека, с виду горького пьяницу, стоявшего в стороне от всех. Худой, изможденный, он явно постоянно налегал на здешнее адское пойло, а вот есть досыта ему, скорее всего, доводилось гораздо реже. Благодаря телевизору я знал, что еще до заражения в городах имелись немногочисленные бездомные бродяги и оборванцы. Другое дело, что ныне на оборванцев стало походить большинство.

– Это Боб Глизон. Он сидел в Алькатрасе с последней партией заключенных, до самого закрытия тюрьмы в 1963 г. Тогда мистер Глизон был молодым человеком, самым юным заключенным на Скале, но он уверяет, что до сих пор помнит там каждый закоулок. Что звучит правдоподобно: до заражения мистер Глизон работал гидом в штате Национального парка. Мистер Глизон…

Старик выступил вперед.

– Я могу рассказать вам про остров.

– Будьте любезны.

– Застройка там неупорядоченная, похоже на соты. – Он заморгал, глядя на собравшихся. – Вы понимаете, о чем я? Это не тот случай, когда коридоры прямые, пересекаются в определенных местах, комнаты по обе стороны и все такое. Проходы раздваиваются, ветвятся самым хаотичным образом и пересекаются друг с другом черт знает как. – Он вскинул руки. – В таком лабиринте и ищейка потеряется. Все эти старые камеры, комнаты для допросов, одиночные карцеры… Ну, это как нынче: от кого беспокойство, того раз – и в карцер. Бывает, скажешь охранникам пару ласковых, тебя уже и волокут, если вы меня понимаете…

Глизон оглядел собравшихся, дождался пары кивков и, удовлетворенный тем, что оказался в центре внимания такой аудитории, продолжил свою лекцию:

– Карцерами, их еще называли «норами», числились камеры с девятой по четырнадцатую блока «Д». Толстенные двери, стальные стены, никаких окошек, холодный бетонный пол, единственный крохотный светильник. Загасил его, и кранты: ни света, ни звука. Ничего! Ну, вы меня понимаете – совсем ничего. Жуть, да и только! Да, и еще – мы не встречались с посетителями вживую. Все свидания только в специальной комнате, с перегородкой из толстого стекла, разговоры только по телефону и под контролем охранников – чуть что не так, и разговор прервут.

– Расскажите побольше о планировке, – попросил Хольт.

– Ну, камеры эти и сейчас целехоньки – около десяти футов в длину, меньше пяти в ширину, не больше хренова нужника. Настоящие камеры, а не гостиничные номера с телевизорами и всем прочим, в каких оттягиваются нынешние заключенные.

Мистер Глизон переживал то, что насельники этой преисподней называли «пятнадцать минут славы».

– Когда власти прикрыли тюрягу, меня наняли в обслугу здания. Оно конечно, снаружи с работой было туго, а жить на что-то надо, но место, честно вам скажу, то еще. Весь этот туман, ветер, чтоб ему неладно… Но я привык, да так тут и застрял, если вы меня понимаете… Платили, конечно, хреново, снаружи на эти деньжата и кофе не попьешь, но я привык к скудости, да и взаперти, по тюрягам, чуть не всю жизнь промаялся, поэтому…

– О тюрьме, пожалуйста, – вмешался Хольт, видя, что старого сидельца заносит не туда.

– Да, конечно. Я о ней и толкую, о чем еще? Так вот, когда ее покинули сотни людей, заключенных, охранников и обслуги, и она опустела, там запросто можно было заблудиться. И спрятаться – ищи, сколько хочешь, хрен найдешь. Ежели тебе, скажем, охота отвертеться от лишней работы, самое то. Ну а потом, когда в тюрягу решили возить туристов, я стал тамошним гидом, потому как на тот момент лучше всех знал и саму тюрьму, и ее историю. А она богатая – недаром многие гиды рассказывали, что слышали там голоса, голоса призраков. Крики, мольбы о помощи бывших узников…

– Там что, оставались бывшие узники? – уточнила Каден.

– Нет, давно никого не осталось. То стенали и плакали заключенные, умершие на Скале.

Сказано было эффектно, однако ожидавшейся Глизоном реакции у собравшихся это заявление не вызвало.

– Я все знаю о призраках, – продолжил он, – потому что все эти звуки начались сразу после закрытия тюрьмы. Могу вам все рассказать.

– Мы ждем от вас большего, мистер Глизон. Вы должны нам все показать.

– Показать? Но я давно уже и носа не кажу на Скалу. Там теперь не одни призраки. Там поселились сквоттеры, да не простые: говорят, они так ошалели от жажды, что пьют людскую кровь.

– От кого вы об этом слышали? – встрепенулся Хольт. Что-то в его голосе заставило встрепенуться и меня.

– Так это… все о том толкуют, на каждом, можно сказать, углу. Точно не упомню, нет. И уж увольте, больше я туда ни ногой.

– Вы отправитесь туда с нами, даже если для этого нам придется вас связать. Будете сотрудничать – мы вас и обратно доставим. Не захотите – бросим там, возвращайтесь вплавь. Плавать-то умеете? – Хольт повернулся ко мне и Каден. – Вы оба пока свободны. Если мы найдем на острове кого-нибудь подозрительного, он будет представлен Таху на опознание.

Когда мы покинули здание, Каден взяла меня за руку.

– Давай пройдемся по пристани. Я слишком издергалась, чтобы возвращаться в комнату.

Туман над заливом сгустился, окутав остров еще плотнее. Похолодало. Каден подняла воротник своей куртки и сунула руки в карманы.

Мы шли по набережной, когда я вдруг почувствовал какую-то перемену. Огляделся и понял: вооруженные охранники за нами больше не следуют.

– Должно быть, засиделись в комнате отдыха и даже не знают, что мы уже ушли, – ответила Каден, когда я поделился с ней своими наблюдениями.

Мне приятно было почувствовать, что никто больше не следит за каждым моим движением. И остаться наедине с Каден. Она была первой женщиной, к которой меня не просто тянуло, а рядом с которой я чувствовал себя уютно. Меня страстно влекло к Иксчель, но то была именно похоть, а не любовь. К Каден же я испытывал не просто теплые чувства: мне хотелось заботиться о ней, защищать ее.

Неожиданно она остановилась и подняла на меня глаза.

– Мы чертовски несправедливо обошлись с тобой, правда ведь, Тах?

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя вырвали из твоего мира. Была у тебя семья? Жена? Дети?

Я покачал головой:

– Из всех близких у меня остался только дядя. Я не женат.

– Возлюбленная?

Я помедлил, потом ответил:

– Женщина, которая мне нравилась, – да, была. Но я не собирался провести с ней всю оставшуюся жизнь.

– Неужели ты ни о чем не тоскуешь? Быть того не может.

– Как не тосковать, тоскую. О многом. Мне бы хотелось снова стать живым и оказаться там, где вода чиста, а люди не испускают зловоние. Но главное, о чем я сожалею, это о двух людях, которых должен был убить.

Каден покачала головой и насмешливо произнесла:

– Вот уж не думаю, что несостоявшееся убийство – серьезный повод для сожалений.

– Не убийство, а то, что ты назвала бы казнью. Ксайп, Свежующий Господин, и Золин, предавший моего отца, остаются в Сем Мире. Они едят, спят, наслаждаются роскошью. Я не буду знать покоя, пока они оба не умрут.

– Я не верю в месть.

Я пожал плечами:

– А я не верю в то, что нужно спускать убийцам с рук.

– Ладно. Давай я покажу тебе затонувшую рыбачью лодку.

Мы шли вдоль берега, когда трое мужчин, вроде как обсуждавших болтавшуюся на воде лодку с заглушенным мотором, вдруг повернулись к нам, и один из них сделал в мою сторону резкий выпад предметом, в котором я узнал электрошоковое устройство. Я отпрыгнул и ударил ногой по его руке, выбив из нее парализующее болью оружие, а потом присел, подпрыгнул и, толкнув его в полете бедром, сбил с набережной в воду. Двое других схватили Каден и уже затащили ее на лодку.

Я перескочил с причала на палубу, оттолкнулся от нее ногами и ударом плеча отшвырнул одного из нападавших. Второй бросился мне на спину, и я, не поворачиваясь, приложил его о стальной борт. Он заорал, разжал хватку, и я резко развернулся, чтобы дать отпор третьему противнику.

И оказался лицом к лицу с Каден, державшей в руке шокер. Она ткнула меня им в живот и нажала кнопку.

Я завопил от боли и провалился во тьму.