Текст книги "Преисподняя XXI века"

Автор книги: Джуниус Подраг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

23

Мы стояли на дороге, ведущей из города. Путешествовать по Сему Миру можно только пешком, если, конечно, путешественник не настолько богат, чтобы его носили в паланкине рабы. Мы ноги сбили, тащась по главной дороге, поскольку куда ведут другие пути, не имели ни малейшего представления.

– Маленькие дороги ведут в маленькие селения, – сказал я Исте. – Не те места, где мы можем затеряться.

По пути мы встречали путников, как местных, живших где-то неподалеку, так и носильщиков с тюками на плечах. Меня так и подмывало пристроиться к какой-нибудь группе, для большей безопасности в пути и чтобы привлекать поменьше внимания, но из-за тяжелой поклажи они двигались гораздо медленнее нас.

В придорожном селении мы приобрели тортильи и огневые камни: ударив одним о другой, можно было высечь искру и зажечь огонь. Хотя тортильи можно есть не разогревая, костерок на ночном привале все равно не повредит.

– Спать надо будет лечь подальше от дороги. Может быть, они послали на дорогу воинов, и те будут искать нас даже ночью.

Ближе к сумеркам нам пришлось сбавить темп, я видел, что Иста устает. Углядев в паре сотен шагов от дороги холм, я повел Исту туда, потому что оттуда была видна дорога и все, кто по ней движется. Даже Воители-Ягуары не способны видеть в кромешной тьме, а значит, их факелы будут видны издалека.

– Нам нельзя разводить костер, – сказал я, как только сообразил, что наш огонь будет виден еще лучше, чем любой факел внизу.

Поэтому мы сидели в темноте, пугаясь звуков, издаваемых в ночи невидимыми созданиями, а еще больше пугаясь того, что рисовало нам воображение.

– А вдруг они отправят за нами науалей? – пробормотал Иста. Я поежился от страха, однако бодро заявил:

– Нет в этих краях никаких науалей.

Точно я этого, конечно, знать не мог, однако дядя говорил мне, что ужасные оборотни всегда пребывают рядом со Свежующим Господином из Теотиуакана. Как утверждал Тагат, сдирающий с живых людей кожу Ксайп представляет собой темную тень, что отбрасывает на землю Пернатый Змей. А еще Тагат не единожды повторял, что шпионы Ксайпа кишат повсюду. Знал я и то, что отряды его головорезов готовы обрушиться на любого правителя, дерзнувшего отказать в уплате дани. Но самые жуткие истории по всему Сему Миру рассказывали о его оборотнях.

Правда, достоверно я знал лишь то, что родители поминают Свежующего Господина и науалей, чтобы нагнать страху на непослушных детишек, и до сих пор они казались мне не реальными существами, а сказочными персонажами. До тех пор пока не выяснилось, что Свежующий Господин желает моей смерти, и мне не пришлось спасаться бегством.

– Отец говорил мне, что Воители-Ягуары – лучшие бойцы Сего Мира, – сказал Иста. – Но науали не воины. Они оборотни, умеющие превращаться в зверей.

– Это все сказки, которыми ребятишек пугают.

– Знаешь, я не ребенок, но тоже боюсь. Говорят, науали, как звери, умеют выслеживать добычу по запаху.

– Ну, не знаю.

– А еще говорят, что они вырывают у пойманного ими человека сердце и пожирают его, а кровь выпивают.

– Молчи!

Нас всполошил донесшийся из мрака крик зверя, то ли убивавшего, то ли умирающего.

– Науали! – воскликнул Иста.

– Да молчи ты!

Мы прижались друг к другу, кутаясь в плащи на вершине холма, окруженного наполненной странными звуками тьмой. Я снова попытался осмыслить все, услышанное от Тагата, однако в голове звучали лишь его слова о том, что вся моя жизнь до сего дня была ложью. Ложью, придуманной Оме и Тагатом ради моего спасения.

Как всякий сирота, я не раз задумывался о своих родителях. Оме говорила мне, что они были простыми земледельцами. И вот оказалось, что моим отцом был знатный господин… правда, впавший в немилость у Пернатого Змея и его приспешников. Разгневавший бога настолько, что его ненависть к отцу распространилась и на сына. Но что же такого мог натворить мой отец, чтобы спустя десятилетия после его смерти науали, Владыки Ночи, вынюхивали кровь его сына? Айо!

Замерзшие и мокрые, мы пробудились от беспокойного сна еще до рассвета. Всю ночь шел дождь, а мы так и не посмели развести костер, чтобы обсушить одежду и согреться. Иста был молчалив и мрачен, и я жалел его даже больше, чем самого себя. Мне очень хотелось отправить его домой, однако Тагат обошел весь Сей Мир, знал о нем всяко побольше нашего, и если сказал, что в селение возвращаться нельзя, стало быть, так оно и есть. Вернувшись, мы и сами не спасемся, и навлечем беду на односельчан. Когда взошло солнце, мы направились вниз по склону, но успели пройти всего несколько шагов. Внезапно Иста схватил меня за руку.

– Смотри!

Внизу, у дороги, воины оцепили бивуак носильщиков и теперь оттаскивали в сторону двоих юношей примерно нашего возраста.

Мы рванули обратно за холм, подальше от дороги. Иста бежал впереди, проламываясь сквозь густые заросли с неистовством, порожденным паникой. Мы понятия не имели, как далеко продвинулась за ночь погоня и распространились вести о беглецах.

Наконец, едва дыша, все в царапинах от колючек и сучьев, мы выбежали к реке.

– Все, больше не могу, – прохрипел Иста, упал на колени, и его вырвало. Сердце мое бешено колотилось. Я закрыл глаза и напряг слух. Погони слышно не было, однако, если нас засекли, воины вполне могли двинуться и в другом направлении, нам наперерез.

– Нам надо идти дальше, – сказал я Исте.

Мы зашли в воду и, хлюпая, двинулись вниз по течению, остерегаясь крокодилов и змей. Так и тащились вдоль берега, пока впереди не показалась маленькая, не больше чем из десяти хижин, деревушка. Она походила на рыбачьи поселения в наших краях: тамошние жители ловили рыбу, выменивали на нее у нас резину, а уж за резину приобретали все, что им требовалось для жизни.

На глаза нам попались три вытащенных на берег каноэ. Иста подтолкнул меня локтем:

– То, что нам надо, а?

Я покачал головой.

– Если мы купим каноэ, об этом тут же пойдут толки. А украдем – будет еще хуже. Рыбаки поймают нас и пустят нашу печень на наживку. Лучше посмотрим, не удастся ли прибиться к кому-нибудь, путешествующему водой.

Мечтая о том, чтобы двинуться дальше на лодке, мы по широкой дуге обогнули селение и снова вышли к реке, и плелись дальше добрый час, пока не набрели на нечто полезное: на упавший древесный ствол. Тот был уже очищен от ветвей, не иначе как кем-то, собиравшимся выдолбить из него каноэ. Мы столкнули бревно в воду и забрались на него, используя длинные обломанные сучья, чтобы сначала оттолкнуться от берега, а потом чтобы помогать течению нас нести. Конечно, я побаивался, как бы крокодил не отхватил мне ногу, однако путешествовать таким манером было куда легче и быстрее, чем тащиться на своих двоих.

То здесь, то там нам на глаза попадались другие рыбачьи поселения и вытащенные на берег каноэ, но особого внимания мы не привлекали. Каноэ есть не у каждого, и люди часто используют для плавания по рекам плоты, бревна и вообще все, что способно держаться на поверхности, так что ничего необычного мы собой не представляли.

Через пару часов плавания вниз по течению мы приблизились к окраине небольшого городка. Между тем вода сделалась соленой, и мы начали двигаться быстрее. По рассказам дяди я знал, что Восточное и Западное моря каждый день в определенные часы поднимаются и наступают на сушу, а потом, наоборот, опадают и отступают.

– Нас несет к Восточному морю, – сказал я Исте. – Надо выбираться на берег, пока не поздно.

Когда на берегу стали перемежаться дома и засеянные маисом участки, я решил, что пора причаливать.

– Мы близко от города, и возможно, что тамошних жителей уже предупредили насчет нас. Пока мы на реке, нас легко заметить.

Бревно пришлось бросить, а город обойти стороной, по широкой дуге. Это заняло час, а в итоге мы вышли к песчаному берегу Восточного моря.

– Невероятно! – выдохнул Иста.

Это было еще мягко сказано: казалось, что этим мрачным и грозным водам нет конца.

Мы, Народ Каучука, не знали о морях ничего, кроме того, что рассказывал нам Тагат. Но даже носильщики и люди, жившие на побережье, понятия не имели о глубине и протяженности морских вод, хотя было хорошо известно, что порой воды и ветер вступают в схватку и их яростная битва переносится на сушу. Знали мы также и то, что пещера, из которой каждое утро появляется бог Солнца, находится где-то по ту сторону моря, но доплыть дотуда на каноэ не удавалось никому. Во всяком случае, никто не возвращался назад, чтобы рассказать о своем подвиге.

Три дня, голодные и усталые, мы тащились вдоль берега. Мы знали, что в море водится рыба и некоторые рыбины были больше нас, но понятия не имели, как их ловить. Попытки добыть себе на прокорм какую-нибудь морскую птицу, швыряя камни, не увенчались успехом.

В конечном счете, отчаявшиеся и голодные, мы вернулись к дороге. Кобак остался далеко позади, и мы надеялись, что это относится и к нашим неприятностям. Вконец измученные страхом и голодом, мы вышли к придорожному бивуаку, но в последний момент я схватил Исту за руку.

– Нет. Мы не должны рисковать.

– Я голоден.

– Мы что-нибудь украдем. Пошли отсюда.

Я развернулся и оторопел, увидев знакомое лицо.

– Что вы здесь делаете?

Мы были настолько ошеломлены и напуганы, что даже не подумали о бегстве. А из горла Исты вырвался сдавленный стон.

Перед нами стоял наставник команды из Кобака, похваливший мою игру в мяч.

24

Прежде чем мы собрались бежать, люди взяли нас в кольцо. Как я понял, это были игроки команды из Кобака. Молодая женщина, тоже смотревшая на мою игру и, судя по всему, являвшаяся игроком сама, стояла позади мужчины-начальника, и я по внешнему сходству догадался, что она его дочь.

Неожиданно начальник игроков ухмыльнулся:

– Какая приятная неожиданность. Правда ведь, дочка?

Его дочь не ответила, но, судя по выражению лица, ей встреча с нами никакого удовольствия не доставила.

Мужчина между тем взял меня и Исту под руки.

– Вид у вас, ребята, усталый, и вы наверняка голодны, а мы как раз собрались обедать. Присоединяйтесь.

Когда мы уселись в тени деревьев и приступили к еде, наставник поинтересовался нашими именами. Иста без промедления назвал свое настоящее имя, а я ляпнул первое, что пришло на ум:

– Тагат.

И только после этого до меня дошло, что мужчина спрашивал только Исту, потому что я в Кобаке уже представился ему Та-Хином. Но он по этому поводу предпочел промолчать.

Пока мы жевали тортильи, выяснилось, что наставника команды зовут Ситат, а его дочь носит имя Иксчель.

– Куда путь держите? – поинтересовался Ситат.

Я прочистил горло, стараясь придумать что-нибудь правдоподобное.

– Мы… хм, носильщики…

– Носильщики? – Он поднял брови. – И где же ваша поклажа?

Сказать, что мы уже доставили ее по месту назначения, я не мог. Не бывает так, чтобы носильщик, доставив куда-то груз, отправился в обратный путь порожним.

– Ограбили нас, – заявил я. – Все украдено.

Он понимающе кивнул. Грабежи на дорогах были не то чтобы обычным делом, но случались.

– Думаю, ваш хозяин не обрадуется, когда вы вернетесь без товаров и платы?

Не обрадуется? Хорошо сказано – на самом деле носильщику, лишившемуся груза, прямой путь на жертвенный камень.

– У меня нет носильщика, – проворчала вдруг Иксчель, глядя на меня так, словно я был недостоин мыть ее ноги. – Сбежал.

Ситат рассмеялся:

– С исполосованной спиной. Характер у моей дочки паршивый, терпения никакого, а требований хоть отбавляй. Но как раз сейчас нам и вправду нужна пара носильщиков. Наша команда странствует по Сему Миру, встречаясь с другими на площадках для игры в олли. Обычно нас сопровождает дюжина носильщиков, но состав постоянно меняется, потому что многие не хотят забредать слишком далеко от дома. Приходится нанимать новых. Так что, если хотите, можете присоединиться к нам.

Мы с Истой переглянулись. Это было не предложение, а чудо, ниспосланное богами.

Спустя полчаса нас с Истой отвели к главному носильщику. Потом Иксчель бросила передо мной на землю здоровенный тюк.

– Давай, взваливай на спину. Здесь моя одежда и снаряжение для игры. Имей в виду, я сама все укладывала и каждую вещицу знаю. Потеряешь что-нибудь, я тебе уши отрежу. А украдешь – головы лишишься. Дошло, мальчишка?

Нашла мальчишку – если она и была старше меня, то на пару лет, не больше. Однако мне хватило ума понять, что по части знания правил, по которым живет большой мир, мне с ней не тягаться.

Я просунул руки в лямки и взгромоздил узел на спину. Он был тяжеленный, а моя радость по поводу того, что игроки взяли нас себе в спутники, поумерилась. А ну как она не шутила насчет отрезания ушей и головы?

Примерно через час пути по дороге мы повстречали группу воинов. Но не Воителей-Ягуаров, а стражников местного правителя, во владения которого мы вступали. Ситат остановился, поговорил с ними, внес плату, и нас пропустили.

Я прошел мимо воинов, опустив голову: а вдруг они тоже участвуют в поисках и им сообщили мои приметы?

Через некоторое время после того, как мы миновали пост, со мной поравнялся Ситат, и тут мне пришел в голову вопрос:

– А эта команда играет в Теотиуакане?

Пока мы там не играли. Приглашение туда получает только лучший игрок Сего Мира.

– Приглашение на Игру Черепа?

– Да, на Игру. Команда-победитель каждого года встречается с игроком самого Пернатого Змея. Это высочайшая честь, какой только может достичь игрок.

– Но до сих пор игроков бога не побеждал никто.

– Честь не в том, чтобы победить, а уже в том, чтобы просто сыграть. В Сем Мире нет игрока, который не согласился бы добровольно взойти на жертвенный алтарь за право принять участие в Игре Черепа.

– Ну не странно ли это? И войско в Теотиуакане самое сильное, и игроки самые лучшие, – высказал я свою мысль вслух, хотя умнее было бы попридержать ее при себе. Подобные слова, не ровен час, могли быть восприняты как сомнение в полной непогрешимости Пернатого Змея, что весьма опасно. Поэтому я на всякий случай торопливо добавил: – Это все потому, что Кецалькоатль самый могущественный из всех богов.

Некоторое время мы шли в молчании. Потом Ситат спросил:

– Ты знаешь, что именно использовал бог Теотиуакана, дабы поставить на колени весь Сей Мир?

– Воителей-Ягуаров?

– Нет, даже Ягуары не были бы столь уж непобедимы без этих двух средств, одно из которых – обсидиан. Стекло, извергнутое огненными горами, снабжает войско превосходным оружием. Стоит вставить по краям деревянного меча острые осколки обсидиана, и этот клинок сможет разрубить пополам не только меч противника, но и самого меченосца. Силы Пернатого Змея стремительно установили контроль над всеми главными месторождениями обсидиана и отказываются продавать его другим правителям. А другое, не менее эффективно средство, – это тортильи.

– Тортильи?

– Их можно приготовить заранее, их легко нести, они хорошо насыщают. Благодаря им войско, которому не приходится отягощать себя множеством припасов, может преодолеть большое расстояние за короткое время. Иначе им пришлось бы тащить с собой маис, воду для варки, посуду для приготовления и хворост для костров, потому что далеко не везде топливо можно в достаточном количестве раздобыть в дороге. Это замедляет марш в три раза, не говоря уж о том, что войску требуется больше носильщиков. Тортильи дают воинству возможность совершать дальние марши за короткое время, неся с собой больше военного снаряжения и делая остановки только для отдыха.

Мы остановились, и Ситат уставил указательный палец мне в грудь.

– Всегда помни об этом: Теотиуакан добился господства над всем Сим Миром не только с помощью грубой силы. Он проявил сообразительность, позволившую оснастить войско наилучшим оружием и давшую ему возможность наносить стремительные удары на дальние расстояния.

Он указал на проходивших мимо нас игроков.

– Олли – это война, площадки для игры подобны полям боя. А войны не выигрываются за счет одной только грубой силы. Игрок с могучими мышцами, но пустой головой обречен на неудачу.

С этим он и отбыл, оставив меня в растерянности. Было непонятно, с чего это я должен «всегда помнить» про то, что войны выигрывают с помощью тортилий, а игроку в олли нужно соображать. Неужели он намекает на то, что в один прекрасный день я могу стать игроком?

Мне в жизни не доводилось видеть игру профессионалов, но, присматриваясь к игрокам в дороге и на привалах, я решил, что не уступаю любому из них. Да что там – я лучше! Я лучший! Мне бы только оказаться на поле, с мячом.

От этих размышлений меня оторвал увесистый подзатыльник. Резко развернувшись, я увидел Иксчель, занесшую руку для второго удара, и отшатнулся.

– Притворщик! – заявила она, прожигая меня взглядом.

– Ты о чем говоришь? Я несу твои вещи.

– Несешь, а сам размечтался невесть о чем. Вообразил, будто настолько хорош, что можешь стать игроком. Или, скажешь, не так?

У меня аж челюсть отвисла. Она что, ворожея?

– Ну… а хоть бы и так? Я могу.

– Ты здесь для того, чтобы носить мое снаряжение. Никакой ты не игрок. Видела я твою игру, ты слишком слаб.

– Слаб? Да я ничуть не слабее любого из ваших игроков!

– На руках и ногах у тебя кое-какие мускулы есть, а вот с умишком беда. – Она ухмыльнулась. – Для игрока ты недостаточно силен внутренне. – Она указала на голову. – Вот где ты слабоват.

– Что тут у вас? – спросил подошедший Иста.

– Она со мной обращается, словно жена правителя – с рабом. Но ничего, когда-нибудь я преподнесу ей урок.

Иста воззрился на уже ушедшую вперед Иксчель и удивленно покачал головой.

– Я и не думал, что в Сем Мире есть такие женщины.

Признаться, я тоже не думал. Она казалась мне наполовину женщиной, наполовину диким зверем. Прекрасная, грациозная. И опасная.

Исту мечтательное выражение моего лица явно встревожило.

– Тах, ты об этом даже не думай. Эта женщина не для тебя. Лечь с ней в постель – это все равно что заключить в объятия лесного кота. Когда совокупление закончится, она вырвет твое сердце и пожрет его.

– Послушай, друг мой, мой единственный друг. Когда-нибудь я получу и женщину, и приглашение на Игру Черепов. И справлюсь и с тем, и с другим.

Впервые в жизни Иста бросился вперед один, подальше от меня. Он был явно и неподдельно напуган.

25

Спустя три дня мы вышли к городу размером примерно с Кобак, где должна была состояться игра в олли против местной команды. Мы с Истой в очередной раз были в восторге – нам наконец предстояло увидеть профессиональную игру в мяч.

За день до матча мы наблюдали за тем, как наши игроки практиковались на бивуаке.

– Ты владеешь мячом не хуже их, – заметил Иста.

Его похвала придала мне храбрости, и я обратился к Ситату:

– Позволь мне сыграть. Я владею мячом лучше твоих игроков.

По лицу Ситата было видно, что я сунулся к нему не вовремя, он был не в лучшем настроении. Он громко призвал Вука, старика, надзиравшего за носильщиками. Одна его рука была скрючена и действовала плохо, и ходил он, в силу своего возраста, не больно прытко.

– Иди-ка сюда, Вук. Этот паренек заявляет, что он великий игрок.

Ситат достал мяч и бросил мне.

– Ну-ка обведи мячом Вука.

Играть со старым калекой? Я возмутился так, что едва сдержал порыв отбросить мяч пинком и уйти прочь. Но я был не в том положении, чтобы спорить с начальником.

Я постучал по мячу, опробовав его прыгучесть. Мне не хотелось унижать старика, но это было необходимо. Я скривился, но куда денешься?

Не имея права прикасаться к мячу ладонями или ступнями, я повел отскакивающий от земли мяч предплечьем, но старик внезапно шагнул вперед и перехватил мяч, приняв его на колено. Я попытался обойти его и снова завладеть мячом, но он ушел от меня, совершив полуоборот, а когда я пошел на сближение, норовя толкнуть его корпусом и вывести из равновесия, он ударил меня локтем в грудь. Я охнул и покачнулся, а старик, наступив мне на ногу, поддал мяч другим коленом, да так, что угодил по носу. Не удержавшись, я свалился на землю.

Так я и сидел там, держась за разбитый нос. Ситат подступил ко мне.

– Говорил же я тебе, олли – это война. А война для мужей, а не для мальчишек.

Вук помог мне подняться.

– Это нечестно, – заявил я. – Ты ударил меня.

– Конечно.

Когда Вук уже повернулся, чтобы уйти, я сказал:

– То, как ты владеешь мячом, невероятно. Ты был игроком?

Он улыбнулся. И, ничего не ответив, ушел.

Глядя, как я утираю с лица кровь, Иксчель покачала головой:

– Ну что, говорила я тебе, что работать надо головой?

– Да это же просто старик…

– Старик, который был одним из величайших игроков Сего Мира.

– Никогда о нем не слышал.

– А о чем вообще мог слышать мальчишка из захолустной деревни? Он играл в Кантоне еще до твоего рождения. Победитель в той игре должен был отправиться в Теотиуакан, состязаться с игроком Свежующего Господина.

Я разинул рот. В Кантоне, где насчитывалось двадцать игровых площадок, ежегодно собирались лучшие команды и игроки, а ведущий игрок команды-победительницы отправлялся в Теотиуакан на Игру Черепа.

– Он проиграл в Кантоне?

– Нет, выиграл.

– Он участвовал в Игре Черепа? – спросил я и тут же понял, что это невозможно. Вук жив, а все, игравшие против грозного Ягуара Теотиуакана, проиграли и кончили на жертвенном алтаре.

– Видишь, у него изувечена рука. Она была сломана после последней игры в Кантоне.

– Какое невезение!

– Невезение тут ни при чем. Ее сломал владелец команды, потому что Вук должен был отдать победу соперникам и был наказан за то, что этого не сделал. Ну а с покалеченной рукой он уже не мог принять участие в Игре Черепа и, стало быть, удостоиться почетного жертвоприношения.

Айо! Это означало, что после смерти Вук не обретет место на одном из тринадцати небес, но будет обречен на пребывание в девяти преисподних Миктлана.

– Не понимаю. Почему владелец команды хотел, чтобы победили его соперники?

– Неужели не ясно? Он на них поставил!

По дороге и во время подготовки к игре я узнал немало и о команде, и о возглавлявшем ее человеке.

Ситат был закаленным ветераном, но вовсе не игры. Он не владел мячом с той быстротой и ловкостью, как большинство игроков, а его шрамы были получены вовсе не на игровых площадках, а на полях сражений. Хотя, похоже, никто не знал точно, в каких именно войнах он принимал участие. А когда я попытался разузнать побольше, то выяснил, что туманное прошлое в этой команде не исключение, а норма.

– Похоже, они тут все изгои, не в ладах с законом, – сказал я Исте, когда мы с ним делились результатами своих наблюдений.

Никто из игроков не назывался настоящим именем, как, впрочем, и я. Из чего можно было заключить, что ни у кого из них не было ни семьи, ни дома… Во всяком случае, никто об этом не упоминал. Они странствовали круглый год, год за годом. Как и Ситат, они были суровыми, закаленными ветеранами, но, в отличие от него, ветеранами игровых полей. Олли была их жизнью, команда была их семьей. Наблюдая за их тренировками, я не раз вспоминал слова Ситата о том, что победа в игре не достигается грубой силой, поскольку все их умение, на мой взгляд, было сугубо мускульного свойства. Мне оставалось лишь гадать, чем вызвана его столь пренебрежительная оценка мышечной силы и почему он высказал свои соображения не игрокам, а мне.

Игра была жесткой, если не сказать жестокой. Мяч использовался больший по размеру и более тяжелый, чем тот, к какому привыкли мы с Истой. Теперь я по себе знал, каково получить таким мячом по носу – а носы были переломаны у большинства игроков. Впрочем, бывало, что во время игры они даже калечились, а то и погибали. Но это не значило, что в положении игрока не было ничего хорошего; достаточно вспомнить, каким восторженным ревом встречала восхищенная толпа идущую по улице команду. Другое дело, что, как говорил мне дядя, эта команда вовсе не славилась громкими победами. Профессиональные игроки, да, но далеко не из самых лучших.

В отличие от Вука, им нечего было и мечтать о приглашении в Теотиуакан на Игру Черепов и почетной смерти. Они никогда не доходили и до финала на двадцати площадках Кантоны.

При каждом игроке состоял носильщик, обязанный, помимо всего прочего, помогать ему переодеваться к игре. Соответственно, в мои обязанности входило помогать одеваться Иксчель.

У игроков имелось по два комплекта облачений и снаряжения. Яркое, пышное одеяние надевалось на шествии перед игрой, на площадке же игроки появлялись в видавшей виды латаной одежде.

Во время торжественного прохождения их головы венчали шлемы в виде головы белоголового темноглазого орла, украшенные множеством черных, серых и белых орлиных перьев. Шлем покрывал всю голову и часть лица, оставляя открытыми лишь нос, рот и подбородок. На плечи набрасывались ниспадавшие до колен плащи, тоже покрытые черными орлиными перьями.

Талию охватывали толстые пояса-«хомуты» из черной ткани, украшенные белыми перьями и большим орлиным клювом спереди. Перьями отделывались также наплечники, наколенники и наручи. А на ремнях сандалий маховые перья с орлиных крыльев крепились так, что казалось, будто обладатель такой обуви способен взлететь.

Команда наших соперников вырядилась в той же манере, только не под орлов, а под койотов. Как и в Кобаке, во главе процессии шли трубачи и барабанщики, за ними обряженные богами храмовые жрецы, и уж только потом сами команды, во главе которых вышагивали их начальники, в таких же одеяниях, как и игроки, но лучшего качества. Пройдя по улице, процессия вступила на игровое поле, где уже собрались все видные горожане. Правитель города вручил главным игрокам команд мяч, а каждый игрок, сделав надрез на теле, омочил мяч своей кровью.

По завершении церемониальной части команды вернулись в свои лагеря, где игроки с помощью своих носильщиков сменили парадное снаряжение на боевое. Они обнажились, и мы надели на них кожаные, с деревянными вставками, щитки и накладки, предназначенные для отражения мяча. Из одежды на поле полагалась лишь короткая набедренная повязка из оленьей кожи, скрывавшая широкий ремень, туго стягивавший ягодицы. Это делало зад крепче, позволяя отбить им мяч.

О пышных перьях и тому подобных украшениях теперь не шло и речи. Снаряжение, надевавшееся для игры, давало возможность быстро двигаться, сильно быть по мячу и в какой-то степени защищало от повреждений, хотя, конечно, шрамы были у всех, а историям про игроков, искалеченных или даже погибших на площадке, не было числа. Недаром игроки носили на талии закрепленные кожаными ремнями «хомуты» из прочного дерева, а плечи, колени и запястья прикрывали накладки поменьше.

– Самые мощные удары по мячу наносятся бедрами, – сказал мне Вук. – Вот почему «хомут» такой тяжелый и прочный.

В играх использовались мячи разного размера, но на сегодняшнюю был выделен мяч размером с череп.

Я помогал одеваться Иксчель. Снаряжение у нее было почти таким же, как и у мужчин. Грудь была открыта, соски помечены красной краской. Кроме того, я нанес красные полосы на все открытые части ее лица и продольно на ноги.

Все носильщики собрались у площадки, чтобы иметь возможность быстро заменить любой элемент снаряжения игрока, если он будет поврежден. Вук, стоя рядом со мной, пояснил, что это типичное поле для профессиональной игры – чуть больше семидесяти локтей в длину и двадцать четыре в ширину [21]21
  Около 32 на 11 м (локоть как мера не имеет определенного значения и примерно соответствует расстоянию от локтевого сустава до Конца вытянутых пальцев руки, т. е. от 45 до 55 см).


[Закрыть], с наклонными стенами. Одним из игровых приемов было направить мяч в стену и перехватить там, куда он отскочит. По оба конца поля находились зоны, куда, как и у нас в селении, где играли мы с Истой, следовало провести мяч. Команде, которая провела мяч в зону соперника, начислялось очко.

Игра велась один на один, двое на двое, бывало, что трое на трое. Впрочем, один на один играли обычно только знаменитые мастера, обычные игроки выходили на площадку вдвоем или втроем.

Игра начиналась в центре, куда окропленный жертвенной кровью мяч вбрасывался кем-нибудь из высокопоставленных зрителей. Этот человек бросал мяч в наклонную стену, и тот отскакивал на середину площадки, где стояли первые игроки от каждой команды. Вторые игроки находились позади, на полпути к голевой зоне. Если игра велась трое на трое, третьи игроки ждали у самой зоны, прикрывая ее.

Даже когда играли любители, никто не бил по мячу размером с череп руками или ступнями. Мяч был тяжелым и крепким, и вряд ли такие удары отправили бы его в стремительный и дальний полет. Вместо этого для удара использовались плечи, бедра, колени, ляжки и ягодицы.

Удары плечами, хоть и сильные, использовались не очень часто, потому что мяч редко подскакивал очень высоко, а ударить по мячу головой означало бы наверняка выбыть из игры. Удары коленями тоже таили в себе угрозу, ибо неверно поставленный удар мог повредить сустав, несмотря на наколенник. Кроме того, удар коленом нередко подбрасывал мяч так высоко, что это давало сопернику возможность принять его на плечо и направить вам в лицо, а значит, сломать вам нос, лишить сознания, а то и убить.

Наблюдая за игрой, я быстро убедился в том, что суждение Вука насчет ударов было совершенно верным: удар бедром, в который вкладывался вес всего тела, был самым мощным и наименее опасным для бьющего, поскольку его защищал прочный деревянный «хомут».

Хороший удар бедром придавал мячу высокую скорость. Айо, всякий, кто не уберег от этого тяжелого и прочного снаряда уязвимую часть тела, рисковал навсегда распроститься с игровой площадкой. Игра не прощала неловкости. Она велась на высокой скорости, а мощные толчки всем телом были обычным приемом. Наносить сопернику удары руками или ногами строго запрещалось, но налететь на него всем телом, чтобы оттолкнуть или сбить на землю, считалось нормой. Ну а когда игрок падал, «случайный» удар ногой по голове мог запросто положить конец его игровой карьере, а то и жизни.

Теперь я по-настоящему понял, почему олли называли игрой жизни и смерти.

– Это совсем как война, – шепнул я Вуку.

Первыми на площадку вышли женские команды, и, наблюдая за ними, я поразился их мастерству.

– Они владеют мячом лучше мужчин!

Вук хмыкнул:

– Да, они играют быстрее, потому что ниже ростом, и им чаще удается поднырнуть под мяч и принять его на бедро. Поэтому и удары получаются мощные.

– Так они что, могут побить мужчин?

– Нет, мужчины крупнее и сильнее. Женщины, может быть, и искуснее, но вздумай они играть против мужчин, их бы просто затоптали.

Женщины играли на поле по двое, а еще две ждали на случай, если потребуется замена. В нашей женской команде Иксчель явно была лучшей, да и не только в нашей. Насколько я видел, она превосходила и всех женщин из команды «Койотов».

– Женская игра только разогревает зрителей перед выступлением мужчин. Народ хочет видеть не столько искусство, сколько кровь. Но будь в нашей команде игроки-мужчины, обладающие мастерством Иксчель, нас бы каждый год приглашали на Игру Черепа.