Текст книги "Измена"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

– Магра и Тарисса никогда мне не простят, если ты не вернешься.

* * *

Мейбор ждал у открытой канавы близ мясного двора. Сливных ям в герцогском дворце не имелось – все нечистоты здесь сливались прямо в озеро. Весьма прискорбное обстоятельство. Как тут выбрать укромное место для встречи без смрада, который отпугивал бы любопытных?

Вот и Кравин наконец. Он недоволен, что встреча назначена в столь неприглядном месте, однако переступает через кровавые туши не без изящества. И обут в довольно тонкие башмаки. Мейбор рассматривал недовольство Кравина как свой козырь: ловко он обошел бренского лорда.

– Здравствуйте, Мейбор, – с некоторым раздражением молвил Кравин. – Не знал, что вы такой любитель боен. Лучше было бы назначить встречу в госпитале – там хотя бы людей потрошат.

– Ничего, и скотина сойдет. – Мейбор отлепил от башмака кусок свиного уха и кинул его в канаву. Кравин уже остыл.

– Надеюсь, дамы пришлись вам по вкусу?

– Как нельзя более, друг мой, – важно ответил Мейбор. – Хотя вторая была немного худощава на мой вкус. Бедра у нее, как чечевичная похлебка: все бы хорошо, да мяса не хватает. А первая...

– Довольно, – прошипел Кравин. – Я не женские стати пришел обсуждать. – Он сделал шаг к Мейбору, и тень от его крючковатого носа накрыла ровно половину лица. – Извольте выслушать меня, иначе вы не вынесете отсюда ничего, кроме крови на подошвах.

– Я слушаю вас.

– Хорошо ли вы знаете лорда Баралиса?

Вопрос застал Мейбора врасплох, и он сразу насторожился.

– Мог бы порассказать о нем кое-что.

– Значит, вы признаете, что он опасный человек с опасными намерениями?

Глаза у Кравина сверкали. Мейбор, соблюдая необычайную для себя осторожность, только кивнул в ответ.

– Брак между Катериной и Кайлоком не вчера задуман. Баралис вынашивал этот план лет десять, а то и поболе.

– Откуда вам это известно? – Мейбор решил, что будет говорить как можно меньше, предоставляя бренскому лорду выплеснуть все, что на душе накипело.

– Уже десять лет Баралис убивает или иным способом устраняет всех, кто ищет брачного союза с принцем Кайлоком.

Меллиандра, мелькнуло у Мейбора в уме, но он постарался сохранить спокойствие.

– Продолжайте.

– Вам не показалось странным, что принц Кайлок, дожив до восемнадцати лет, не сделал ни одного формального предложения и не заключил помолвки? Все это работа Баралиса – это он, будучи королевским советником, не допускал ни одного искателя к королю. У герцога Высокоградского есть дочь, которой около пятнадцати лет. Когда ей было восемь, он вступил в переговоры с Королевствами на предмет ее брака с принцем Кайлоком. Баралис прислал девочке подарок: коробку сахарных сладостей. Неделю спустя у нее началась мозговая горячка. Месяц спустя она не могла вспомнить, как ее зовут. Теперь она живет в каморке на задах отцовского замка, и ее привязывают к кровати, чтобы она не причинила себе вреда.

Мейбор верил каждому слову: ведь Баралис и с Меллиандрой хотел сотворить нечто подобное.

– Пало ли подозрение на Баралиса?

– Об этом шептались, но Баралис заткнул всем рты, заявив, что готов заключить помолвку независимо от нездоровья невесты. Он знал, что герцог этого не допустит, но таким образом очистил себя от подозрений.

Запах разлагающихся отбросов служил достойным сопровождением этой беседе.

– Что еще вам известно?

Кравин помедлил немного – крепкий, жилистый, составленный словно из одних углов.

– Я сам как-то вступил в переговоры с Баралисом – тому уже много лет. Моя старшая дочь Феллина подходила Кайлоку по возрасту. Я послал королю письмо с предложением, но ответил мне не он, а Баралис. Он был сама любезность, заверял, что наслышан о красоте и воспитании моей дочери, – однако мое письмо будто бы поставило его в затруднительное положение, ибо он недавно получил такое же предложение от моего всегдашнего соперника, лорда Гандрела. Он сам якобы предпочел бы Феллину, но не может выбирать между нами – король, мол, не хочет обижать ни ту, ни другую сторону.

– Ваша дочь легко отделалась, – сказал Мейбор, сам удивившись чувству, с которым это произнес. Кравин угрюмо кивнул.

– Я неустанно благодарю за это судьбу. Несколько лет назад я узнал, что Гандрел и не думал предлагать кого-либо из своих дочерей в невесты Кайлоку. Баралис все это выдумал. Он умен, собака, и знал, что я не могу проверить, правду ли он говорит: в то время я люто ненавидел Гандрела и не разговаривал с ним – разве что бранился.

– Мою дочь Баралис похитил несколько месяцев назад. С тех пор я ее не видел.

Кравин как будто не удивился, услышав это.

– Баралис ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.

Мейбор оглянулся, проверяя, нет ли поблизости ушей – не свиных, а человечьих. Потом спросил тихо и настойчиво:

– Чего же он хочет?

– Власти, – так же тихо ответил Кравин. – Он хочет владеть всем Севером. Он думает, что, имея в своем распоряжении бренскую армию, сумеет покорить и Аннис, и Высокий Град, и Борк ведает кого еще. – Кравин посмотрел в глаза Мейбору. – Я уже говорил вам – он опасный человек.

Наконец-то Мейбор уяснил себе все без остатка. И почему он сам до этого не додумался? Баралис хочет создать на Севере империю. Пятилетняя приграничная война с Халькусом ему как раз на руку: он изматывал врага, чтобы, когда придет время, нанести сокрушительный удар.

– Мой сын известил меня, что Кайлок намерен вторгнуться в Халькус ближе к лету.

Кравин оскалил зубы в улыбке.

– Кайлок уже вторгся туда. Это известие принес мне вчера голубь.

Мейбор скрыл свое изумление.

– Вот как. Стало быть, он решил не тянуть с этим.

– Похоже на то. Притом он, очевидно, хотел захватить врага врасплох. – Порыв ветра заставил Кравина запахнуться в плащ. – Одно верно: герцогу это очень не понравится.

– Почему бы ему тогда не отменить свадьбу? – спросил Мейбор, жалея, что тоже не надел плаща.

– Это не так просто. Дело зашло слишком далеко. Он потеряет лицо, если пойдет теперь на попятный, – его сочтут трусом. Лучшее, что он может сделать, – это свести переговоры на нет.

– Как так?

– Он должен согласиться на брак, но путем разных проволочек и ухищрений сделать его невыгодным для обеих сторон. Нынешняя ситуация чревата бедой: Аннис и Высокий Град обеспокоены, рыцари подвергаются гонениям на Юге, а теперь еще и Кайлок вторгся в Халькус. Герцогу следовало бы сделать две вещи: разрядить напряжение на Севере и поставить Баралиса на место.

Мейбор не спорил. Несмотря на мух, зловоние и резкий ветер, он начинал получать удовольствие от этой беседы.

– Думаете, герцогу это удастся?

– Я не стал бы недооценивать герцога. Однако нам с вами следует пристально следить за событиями. И если представится случай – а он, как правило, всегда представляется, я знаю это по опыту, – мы должны будем воспользоваться им. – Прямой взгляд Кравина не оставил у Мейбора сомнений – речь шла о государственной измене.

Кравин достал из-под плаща клочок пергамента не больше своей ладони и подал Мейбору.

– Возьмите – это адрес моего дома на южной стороне города. О его существовании никто не знает. Если вам понадобится встретиться с кем-то в укромном месте, подальше от глаз двора, – располагайте этим домом как своим собственным. – Кравин приготовился уходить. – Слуги знают, как найти меня в случае нужды. – Он поклонился и покинул Мейбора.

Мейбор спрятал пергамент за пояс, подождал немного и пошел следом за Кравином во дворец. Идти за ним не составляло труда – шаги Кравина были отмечены кровью.

XX

Несса проводила Мелли до конюшен. Здесь царили давно забытые запахи: сена, навоза и жира, которым смазывают сбрую. Герцог, не уделявший Мелли никакого внимания весь вчерашний день, распорядился, чтобы она сопровождала его на прогулке. Поэтому она оказалась здесь, полная решимости выбрать себе самого лучшего скакуна. Ее отец тоже держал лошадей в своем восточном поместье, и она знала по опыту, что ничто так не раздражает хозяина, как неумелый гость, садящийся на его лучшего скакуна. Мелли умения ездить было не занимать, но герцог этого не знал, поэтому ее выбор наверняка его взбесит.

– Я возьму вот этого, – сказала она конюху, указывая на великолепного гнедого жеребца.

– Но, госпожа, герцог всегда сам ездит на Спарсисе.

Мелли повернулась к Нессе:

– Разве герцог не выразил желания, чтобы я выбрала лошадь по своему вкусу?

Несса усердно закивала – проведя с Мелли весь день, она была теперь целиком на ее стороне.

Конюх нехотя подчинился. Он оседлал коня, бормоча что-то относительно того, что женщине, мол, даже неприлично ездить на жеребце. Потом вывел коня во двор и подставил Мелли руку, помогая ей сесть в седло.

Мелли взлетела на коня, как и подобает заправскому ездоку, и вдела ноги в стремена. Все пришлось как раз по ней – у конюха был наметанный глаз. Лошадь, на которой она ехала сюда, была ничто по сравнению с этим великолепным созданием. Мелли наклонилась и прошептала жеребцу на ухо ласковые слова, уверенная, что сумеет с ним подружиться.

– Куда намеревался направиться сегодня его светлость? – спросила она конюха.

Тот, видя, как хорошо она держится в седле, проникся к ней некоторым уважением.

– Наверное не скажу, госпожа, но, когда он желает прогуляться, он обычно ездит вон на тот луг на зеленой стороне долины, за деревьями. – Указанное конюхом место было не больше чем в трех лигах от них.

– Прекрасно. Скажите его светлости, что я буду ждать его там. – Мелли тряхнула поводьями и развернула коня.

Несса с конюхом только рты разинули, но она не дала им времени опомниться. Она сжала пятками бока жеребца, и он, простучав копытами по мощеному двору, вымахнул на траву.

Ветер трепал ее волосы, наполняя легкие, и могучий конь скакал, стиснутый ее ногами. Это было чудесно. Впервые за много недель Мелли почувствовала себя свободной. Одно то, что она оказалась на воле, пьянило ее. От вида, открывшегося перед ней, захватывало дух. Замок стоял в выемке склона, сходившего в прекраснейшую долину. Посреди нее виднелось озеро, и деревья, в основном ели, окружали его кучками, словно танцующие женщины. Впереди высились горы, грозные в своем величии и еще по-зимнему белые.

Конь беспокоился, чуя на себе нового ездока, однако Мелли, пересекая долину, правила им ласково, но твердо, и он понемногу смирился.

Как легко было бы ускакать и больше не возвращаться! Забавно, но мысль о бегстве не слишком привлекала ее. Непосредственная опасность не грозила ей, герцог ни к чему ее не принуждал, и ей было спокойно. А если уж быть честной до конца, Мелли просто предвкушала очередную стычку с герцогом. Он догонит ее сам не свой от гнева – тут-то она и поразит его, показав свое искусство наездницы. Он так высокомерен – одно удовольствие сбивать с него спесь.

Мелли вчера надеялась, что он потребует ее к себе. Весь день она дожидалась этого, тщательно причесанная, обутая в красивые, но тесные туфли, рдеющая нежным румянцем. Но он, к ее разочарованию, так и не прислал за ней. Сидеть в комнате было скучно, а общество Нессы оставляло желать много лучшего. Герцог бесил ее, зато не давал скучать.

В разговоре о своем загадочном происхождении она решила придерживаться первоначальной истории и ни в чем не сознаваться, как бы ни напирал герцог. Мелли была упряма от природы и не находила это чересчур трудным. Больше герцог ее не перехитрит и врасплох не захватит.

Видя, что ее конь не расходует и десятой доли своей силы, Мелли пустила его в галоп. Его мощь сперва напугала ее, потом привела в восторг. Низко пригнувшись в седле, она отпустила поводья. Конь перелетал через рвы, поваленные деревья и валуны с грацией демона. Его пот промочил ей юбки. Земля слилась в сплошное пятно, и только деревья, маячившие вдали, служили вехой. Мелли не знала, чье сердце бьется сильнее: ее или коня.

Снова подхватив поводья, Мелли услышала позади какой-то звук – это гремели копыта. Герцог, больше некому. Мелли осадила коня и обернулась к погоне лицом. Через несколько минут герцог подскакал к ней. Его первыми словами были:

– Ты что, с ума сошла? Что это тебе вздумалось брать моего жеребца? Это чудо, что он тебя не убил!

Мелли выгнула бровь.

– Не знала, что у вас имеются опекунские наклонности. Быть может, в прошлой жизни вы были пастухом? – Она круто повернула своего коня и умчалась прочь.

Не в силах сдержать улыбку, Мелли неслась к дальним деревьям. Она слышала, как герцог скачет за ней и как будто нагоняет.

– Вперед, Спарсис, – шепнула она коню, – покажем твоему хозяину, на что ты способен. – Она стиснула ему бока, дернула за повод – и они, сменив направление, попали в целую сеть маленьких ручейков, стекающих в озеро. Конь летел через них как бог. Остался последний прыжок. Ручей протекал по водомоине, и о его ширине трудно было судить, пока они не оказались на ее краю. Противоположный берег был крут. Жеребец перескочил через поток и врезался ногами в склон.

Мелли выбросило вперед, и она увидела приближающийся каменистый берег. Она даже знала, на какой камень угодит. Грох! Острая боль во лбу, еще более острая в боку – и все погрузилось во мрак.

* * *

Джек внезапно ощутил боль во лбу. Чашка с водой, которую он держал в руках, выскользнула и упала на пол.

– Что с тобой, Джек? – с искренней заботой спросила Магра.

Лучше бы она ничего не говорила. В тот краткий миг, когда ее слова еще не нарушили тишины, Джек увидел Мелли – Мелли, которой больше нет. Но когда Магра встала со стула, он уже усомнился в том, что видел это. Магра, не взглянув на разбитую чашку, взяла его за руку.

– Пойдем, Джек. Посиди немного у огня. – Тревога избороздила морщинами ее прекрасное гордое лицо. Она усадила Джека на скамью и, к его удивлению, опустилась на колени у его ног. Ее холодные пальцы все еще сжимали его руку.

– Джек, – тихо сказала она, – ты не обязан ничего делать этой ночью. – Он хотел возразить, но она прервала: – Нет, выслушай меня. Ты можешь уйти хоть сейчас. У меня отложено немного золота – совсем немного, но на дорогу тебе хватит. Пожалуйста, возьми его. – Она крепко сжала его руку. – Я никогда себе не прощу, если с тобой что-то случится.

Джек заглянул в глубокую синеву ее глаз. Она говорила правду. Как давно никто не проявлял такой заботы о нем! Он поднес ее руку к губам и с нежностью поцеловал. Какие хрупкие пальцы! Его мать была бы тех же лет, если бы дожила.

– Не надо за меня беспокоиться, – сказал он. – Я вернусь. Обещаю.

– Смотри же, сдержи свое обещание, Джек. – Магра улыбнулась и в этот миг стала так похожа на Тариссу, что у него захватило дух. Сжав напоследок его руку, она встала, отряхнула юбки и сокрушенно поцокала языком над разбитой чашкой.

В комнату ворвалась Тарисса – она никогда не входила тихо, и Джеку это нравилось. Увидев, как Магра собирает черепки, она спросила:

– Что тут у вас стряслось? Стоит мне выйти покормить кур, как вы непременно напроказите.

Джек с Магрой рассмеялись. Без Роваса в доме было куда легче дышать. Тарисса стала подтирать воду, а Джек вернулся к своей работе – он замешивал хлеб на всю неделю. Печи у них не было, поэтому тесто следовало отнести в город. Хорошо было работать вот так, всем вместе, болтая и обмениваясь шутками, когда на огне греется сбитень и чадит сальная свечка. Словно у себя дома.

Джек почувствовал внезапную ненависть к Ровасу. Как тот мог грозить этим честным, работящим женщинам, что выгонит из дому, если Тарисса не сделает, что он велит? Ровас – презренный негодяй. Магра и Тарисса заслуживают лучшего человека, чем тот, кто хочет поработить их, опутав зависимостью и общей виной.

Замесив хлебы, Джек сложил их на большой деревянный поднос, надрезал каждый острым ножом и покрыл влажным полотном.

– Если все готово, я отнесу их в город, – сказала Магра.

– Но повозку забрал Ровас. Не можешь же ты нести их всю дорогу пешком, – сказал Джек. – Я пойду с тобой.

– Нет, Джек. Тебе нельзя в город, – вмешалась Тарисса. – Мать управится сама. В городе она найдет Роваса, и он привезет ее домой.

– Я так и задумала, – подтвердила Магра.

Джек понял, что они и правда задумали все это заранее, чтобы он и Тарисса могли побыть вдвоем. Он убрал с подноса половину хлебов – нельзя же, чтобы Магра тащила на себе такую тяжесть. Она стала возражать, но он заявил:

– Иначе я тебя и за порог не выпущу. Эти я и здесь как-нибудь испеку. Поднимутся они плоховато и подгорят, и вкус у них будет не ахти – ну да ничего, скормим их Ровасу.

Все рассмеялись. Магра взяла ставший легким поднос, а Тарисса открыла ей дверь.

– Будь осторожна, мама, – сказала она, целуя мать в щеку. Джек стал рядом с ней, и оба проводили взглядом Магру, идущую по раскисшей дорожке к проселку.

– Ты уверена, что ей не опасно идти одной? – спросил Джек, когда Тарисса закрыла дверь.

– Ты ведь знаешь, Джек, она куда крепче, чем кажется. Быть может, она и была когда-то хрупкой придворной красавицей, но тому уже двадцать лет. – Тарисса продела руку ему под локоть. – Пойдем, не будем терять ни минуты, – сказала она, увлекая его к очагу.

Слова Тариссы заставили Джека задуматься о том, о чем он раньше не думал.

– А кто твой отец? – спросил он.

– Почему ты спрашиваешь? – удивилась Тарисса.

– А почему бы нет? Это что, тайна?

Тарисса вздохнула и отвернулась к огню.

– Он был очень важной персоной.

– Был?

– Теперь он умер. Прошу тебя, Джек, не надо сегодня ворошить прошлое. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю – и ты меня не спрашивай. – Она взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. – Если уж надо о чем-то говорить, поговорим лучше о будущем.

Он вернул ей поцелуй, и ее слюна, словно дурман, спутала все его мысли. Только одно имело смысл: двигаться вдоль ее языка в бархатистую пещерку за ее зубами.

Они любили друг друга у неяркого огня. Все было совсем не так, как в первый раз: ни горячечной страсти, ни ощущения, что это бальзам на его раны. Была только нежность и сознание чуда, с которым он смотрел на нее. Когда они наконец оторвались друг от друга, разлепив потные тела, взаимные нежность и облегчение продолжали связывать их.

Джек, приподняв лицо Тариссы за подбородок, заглянул ей в глаза. В них стояли слезы.

– Что с тобой? – Он подумал, что чем-то обидел ее.

– Джек, мне так тревожно! А вдруг я больше тебя не увижу? – Тяжелая слеза скатилась по ее щеке. – Обещай мне, что не будешь лезть на рожон. Если увидишь, что дело опасное, лучше поскорее уноси оттуда ноги.

– Обещаю. – Он говорил это второй раз за день. Ровас не солгал, сказав: «Магра и Тарисса никогда не простят мне, если ты не вернешься». Стало быть, контрабандисту можно доверять?

Джек много думал над планом Роваса, и кое-что продолжало его беспокоить.

– Ты когда-нибудь помогала Ровасу проносить товары в форт? – как бы между прочим спросил он.

– Да, я караулила у входа в туннель, чтобы дозор нас не застал. – Тарисса вытерла слезы. – А что?

– Я должен уйти через этот туннель. Ты когда-нибудь была в нем?

– Нет, но знаю, что он выходит в офицерские квартиры. – Тарисса начала одеваться. – Тебе известно, что ход завален огромным камнем?

Джек кивнул, довольный: все, что говорила Тарисса, совпадало со словами Роваса.

– Ровас будет там, чтобы помочь тебе выйти?

– Нет. Он сказал, что я сам справлюсь и что в том месте часто проходит дозор. Поэтому ждать меня там слишком опасно.

– Для Роваса, может, и так – его и темной ночью не скроешь, – а для меня нет. Я ведь уже не раз там пряталась. Залезу на дерево, а как увижу, что камень качается, слезу и помогу тебе его отвалить. Когда пройдет дозор, я крикну, как сова, чтобы дать знать Ровасу.

– Никуда ты не пойдешь. Это слишком опасно.

– Еще как пойду. И Ровасу ничего говорить не буду. Помогу тебе с камнем – и сразу домой.

– Нет.

– Да – и ты меня не остановишь, – решительно отрезала она. Джеку эта затея не нравилась, но он не мог не восхищаться мужеством Тариссы. То, что она подвергает себя опасности ради него, согревало ему сердце. Он схватил ее за руку и притянул к себе. Тарисса негодующе закудахтала – она как раз натягивала панталоны и весьма неизящно плюхнулась ему на колени. Джек расхохотался и никак не мог перестать смеяться. Тарисса не слишком ласково смазала его по щеке и встала.

– Пойду, и кончено. Ни один мужчина не будет мне указывать, что я должна делать и что не должна.

Как он может ей помешать? Кое в чем Тарисса совсем как Мелли: упрямства ей на двоих хватит. Джека отчасти даже радовала ее решимость – приятно было думать, что она будет его ждать.

– Похоже, мне остается только согласиться.

Тарисса обняла его за шею.

– Только, – сказал он, отстраняя ее, чтобы видеть ее глаза, – ты должна пообещать мне то же, что я обещал тебе: не лезть на рожон. При первом же признаке опасности ты уйдешь.

– Обещаю.

Джек сжал ее руки, думая, чем бы скрепить это обещание: все слова казались слишком непрочными, чтобы доверить им самое для него дорогое.

– Поклянись памятью своего отца.

Тарисса посмотрела на него глубоким, непроницаемым взглядом и ответила:

– Клянусь.

* * *

Тавалиск ел выдру – морскую выдру, если точнее. Эти прелестные мохнатые зверьки так нежны, если убить их вскоре после рождения. Тех, что вкушал Тавалиск, добыл искусный охотник: дубинка не проломила их хрупкие черепа. Их, должно быть, удушили, притом бережно. Скалистый берег к северу от Тулея – единственное место, где водятся эти редкостные создания. Если верить ловцам, с каждый годом выдр становится все меньше. Но Тавалиск не верил: все это говорится ради того, чтобы набить цену. Взять хоть этих шестерых милашек: каждая на нынешнем рынке обходится в золотой. Возмутительно! Впрочем, из их шкурок выйдет отличный воротник.

И так приятно ими лакомиться! Берешь косточку в рот и обсасываешь – мясо сходит с нее быстрее, чем ряса со священника в борделе. Хотя, если рассудить, вкус у этого мяса довольно странный: солоноватый, слегка отдающий рыбой, очень пикантный. Нельзя сказать, чтобы это так уж нравилось Тавалиску, – зато блюдо дорогое, изысканное. Иногда этого вполне достаточно.

В дверь постучали, и вошел Гамил с запечатанным письмом.

– Его только что доставил курьер, ваше преосвященство, – из самого Брена.

Когда секретарь приблизился, чтобы вручить ему письмо, Тавалиск ухватил его за полу и вытер ею свои жирные руки. Гамилу осталось лишь молча это проглотить.

– Ага, – молвил Тавалиск, взломав печать. – От нашего друга лорда Мейбора. Должно быть, мое письмо переслали ему в Брен. – Он пробежал исписанные паукообразными буквами строки. – Пишет он, словно слепой монах. Та-ак... он по-прежнему наш союзник, хотя и очень осторожный. Вот его слова: «...есть способы избавить нас от этого негодяя, не восставая против брака». Очевидно, он опасается, что, открыто воспротивившись браку, поставит под угрозу свои земли и свое положение, – правильно, надо сказать, опасается. Кайлок, став государем, вряд ли позволит кому-то из подданных перечить себе. Далее Мейбор прямо спрашивает меня, не могу ли я своими средствами устроить так, чтобы Баралис был убит. «Вы большой человек, имеющий связи во всех Обитаемых Землях, и наверняка знаете в Брене кого-то, кто мог бы это сделать». – Архиепископ рассмеялся тонким, переливчатым смехом. – Нет. Нет, дорогой мой Мейбор. На этот крючок меня не поймаешь. Скорее в Сухих Степях выпадет снег, чем я стану делать за кого-то грязную работу.

– Я не совсем понимаю, ваше преосвященство.

– Меня окружают одни глупцы! – Тавалиск, хотя и раздраженный, как будто не возражал против этого: лучше уж глупцы, чем лисы. – Мейбор – самовлюбленный трус. У него, как видно, свои счеты с Баралисом, и он надеется уладить их с моей помощью. – Тавалиск взял ребрышко выдры, обмакнул его в соус, откусил кусочек и продолжал говорить, помахивая косточкой. – Я сам крепко не люблю Баралиса, но убивать его еще рано. Надо принять в расчет и другие силы.

– Какие, ваше преосвященство?

– Рыцарей Вальдиса, к примеру. Убить Баралиса теперь – все равно что снять горшок с огня: я лишусь единственной возможности наконец-то поставить Тирена на место. – Архиепископ хотел уведомить секретаря о своем замысле стать главой Церкви, но передумал. Неизвестно, насколько можно доверять Гамилу. – Притом мне как священнослужителю не подобает способствовать убийству. – Что это – неужели Гамил фыркнул?

– Как же ваше преосвященство располагает поступить с лордом Мейбором?

– Скоро лорд Мейбор поймет, что речь идет о чем-то гораздо большем, чем мелкое соперничество. Когда он это осознает, ему потребуется дружеская поддержка. Напиши ему так: пусть он найдет в себе мужество следовать своим убеждениям, мое золото всегда к его услугам.

– Слушаюсь, ваше преосвященство. Что-нибудь еще?

– Да, есть кое-что. Мне вспомнился еще один наш друг – рыцарь. Я давно уже ничего не слышу о нем. Если память мне не изменяет, Старик послал двух своих людей выследить его?

– Да, ваше преосвященство. Я допрашивал предателя с целью выяснить, зачем это нужно Старику, но он умер во время допроса.

Тавалиск оторвал у выдры ножку.

– Ты допустил оплошность, Гамил. Почему ты до сих пор молчал об этом?

– Прошу ваше преосвященство простить меня. Я не так искусен в подобных вещах, как вы.

– Что ж, по крайней мере ты это признаешь. Продолжай. – Ножка оказалась менее аппетитной, чем ребрышко.

– Последнее известие о рыцаре мы получили, когда он готовился сразиться с герцогским бойцом. Пока я не имел возможности узнать, выиграл он или проиграл, но он, как сообщают, испытывал недомогание, поэтому бой вполне мог закончиться не в его пользу. Если он еще и жив, дни его наверняка сочтены. Старик не числит милосердие среди своих добродетелей, а его люди уже должны были добраться до Брена.

– Да, должны были. – Тавалиск, утратив интерес к выдрам, отодвинул от себя блюдо. – Перед уходом я попрошу тебя о небольшой услуге, Гамил.

– Слушаю, ваше преосвященство.

– Я хочу, чтобы ты сбегал на рынок. Эти выдры хоть и нежные, но, сдается мне, не совсем свежие. Пусть торговец вернет тебе деньги. Скажи ему, что шкурки я оставляю себе в качестве пени за то, что он продает лежалый товар. Впрочем, я охотно приму любой подарок, который он, возможно, пожелает мне сделать, когда ты упомянешь об уведомлении городских властей.

– Ваше преосвященство – мастер тонкой угрозы, – поклонился Гамил.

* * *

Таулу надо было уйти из дворца, чтобы побыть одному – побродить по темным улицам, поглядеть на звезды. Чувствуя себя лучше, чем много дней кряду, он встал со своего соломенного тюфяка. Первым делом он, как предписано рыцарю после боя, мысленно проверил каждую мышцу, каждое сухожилие, каждую частицу своего тела. При этом он, как учили его в Вальдисе, двигался от сердца наружу. Его сознание следовало по главным артериям вместе с кровью.

Очень скоро он наткнулся на препятствие. Сосуды в верхней части груди были повреждены, а некоторые и закупорены. Их разрезал нож Блейза и запечатало железо, которым прижигали рану. Надо будет поставить пиявки, чтобы кровь могла свободно питать ткани. Таул двинулся вверх. Мозг его распух от снотворного. Видя посторонние вещества, как загромождающие мозг обломки, Таул сосредоточился на том, чтобы смыть их кровью. Он спустился к желудку. Там имелось мелкое внутреннее кровотечение – следствие болиголова или поединка. Но тонкая сеть кровеносных сосудов не затронута, и поврежденная стенка скоро заживет. Почки уже оправились после меткого удара – осталась легкая опухоль, но она сойдет.

Под конец Таул проверил руки и ноги. Мириады лопнувших вен и артерий загораживали ему путь, как поваленные стволы. Блейз наградил его множеством синяков – некоторые были едва заметны, но вся левая голень представляла собой сплошной желтеющий кровоподтек. Таул усердно работал, проталкивая кровь в сосуды, которым грозила закупорка, и отводя ее из тех, которые были слишком слабы, чтобы выдержать напор.

Свои кольца он оставил напоследок. Ожог заживал медленно. Вокруг струпьев нарастала новая кожа – розовая, блестящая и нежная, как у новорожденного младенца. Пройдет много месяцев, прежде чем его рука обретет былой вид. Таул ничем не мог ускорить заживление – Вальдис тоже не всемогущ.

Закончив осмотр, Таул перевел сознание в другое русло. При этом он почувствовал легкое головокружение. Лекари хорошо потрудились. У него прибавилось шрамов, но калекой он не стал. Жесткая улыбка тронула его губы: одному человеку, пожалуй, не под силу его убить.

Хвата не было видно. Шастает где-то, занимается своим промыслом и нарывается на неприятности. Таул снова улыбнулся, на этот раз шире. Хват – непревзойденный мастер нарываться на неприятности.

На столе лежал полный мех с элем. Таул откупорил его и стал лить пиво в огонь. Когда мех наполовину опустел, Таул поднес его ко рту и хлебнул глоток. Никогда он больше не станет напиваться допьяна, но и святого из себя корчить не намерен. Выпил глоток – и довольно, а остальное тоже в огонь.

Настало время свести счеты с прошлым. Заткнув нож за пояс, Таул вышел на кухню. Хорошенькая служаночка показала ему, где выход, и намекнула, что по вечерам почти всегда свободна. Он низко поклонился ей, польщенный ее предложением, но решил не принимать его. Она слишком молода, слишком невинна. Он лишил бы ее всех иллюзий.

На улице было холодно. Ветер обжигал щеки, унося последние остатки сонливости. Грудь все еще побаливала. Часовые у ворот выпустили его беспрепятственно. Тени все удлинялись, а когда он перешел через площадь, они слились воедино и стали называться ночью.

Бевлина больше нет, и продолжать странствия бессмысленно – ведь он, Таул, не знает, почему мальчик, которого он искал, так важен и что предназначила ему судьба. Таул отвел волосы с глаз. Вот с этого простого, казалось бы, действия он и начнет. Надо навести порядок в своей жизни. Он больше не рыцарь – но он так долго жил по законам Вальдиса, что сделался таким, какой есть. Дисциплина и чувство долга въелись в его плоть и кровь, потребность быть достойным – еще глубже. Эс ниль хесрл. Я недостоин. Это последние слова каждого рыцаря, и он тоже умрет с ними на устах. Вальдис будет преследовать его до могилы.

Таул поднял забинтованную руку. Должен же быть какой-то способ исправить свои ошибки. Не перед другими – его давно перестало заботить людское мнение, – а перед самим собой. Прощения ему не видать никогда – он может лишь надеяться понять когда-нибудь, что совершил свои грехи не напрасно. И единственное, на что он может опереться, – это клятва, которую он недавно принес герцогу. По крайней мере у него появилась возможность послужить кому-то верой и правдой – а если судьба благословит, то и с честью.

Он принес клятву, в полной мере сознавая ее значение. Он не был пьян, не был оглушен, и голова у него не кружилась от потери крови. Он был трезв и тверд как камень. Клятва положила конец его рыцарству и его странствиям. В каком-то смысле она стала лишь публичным подтверждением того, что он знал с той ночи, когда убил Бевлина: обратной дороги нет. Этой клятвой он пресек все связи с прошлым.