Текст книги "Измена"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Кроп вернулся тяжелыми шагами, каждый из которых тревожил больную грудь Баралиса.

– Она ушла, хозяин, но просила меня... – гигант забыл, как она выразилась, – просила меня выразить вам ее глубочайшее сочувствие.

– Хорошо. – Меньшего он и не ожидал. Кашель сотряс и без того исстрадавшееся тело. Боль отступила и стояла как бы за туманом. Снадобье, хоть и сильное, только отстраняло ее, но не излечивало. А дел так много: надо закрепить помолвку, назначить срок свадьбы, бренский двор все еще беспокоен, а Кайлок того и гляди вторгнется в Халькус и поставит все под угрозу. Баралис должен быть готов к борьбе, как никогда.

Он проклял рыцаря. Любой другой поддался бы чарам или, на худой конец, кое-как отпихнул их от себя. Такой неумелый отпор вызвал бы у Баралиса разве что легкую боль в голове и груди. Так нет: рыцарь спалил ему огромный кусок кожи. Тот человек, что погиб в Ганатте, колдовал по-настоящему, не то что Катерина. Поистине у рыцаря сильная судьба, если вложила в ответный удар такую мощь. Баралис вдруг вспомнил, что не знает, чем кончился бой.

– Кроп, – позвал он шепотом, не имея сил на большее. – Кто выиграл бой прошлой ночью?

– Рыцарь, хозяин. Уж и задал он трепку Блейзу. – Кроп улыбался, радуясь, что может кое о чем рассказать господину. При этом он готовил смесь из вина и трав. Баралис только теперь сообразил, что слуга, наверное, не спал всю ночь, ухаживая за ним.

– Ступай отдохни немного, Кроп, – сказал он. Тот непреклонно помотал головой:

– Нет, хозяин, я останусь тут, пока вам не полегчает.

– Хорошо, но позже ты непременно должен поспать. Завтра я потребую от тебя особых услуг. – Если он намерен быстро выздороветь, Кроп должен будет найти ему жертву. Но с этим придется погодить: он еще недостаточно окреп для ворожбы. Мысли Баралиса вернулись к рыцарю. – Как отнесся герцог к поражению своего бойца?

– Взял рыцаря себе в бойцы.

Кусочек головоломки встал на место: рыцарю, как видно, предназначено быть защитником герцогской семьи. Надо будет последить за ним. Кто знает, какую роль ему выпадет сыграть? Баралис постарался сосредоточиться. Его задача – выявлять все, что может оказать влияние на грядущие события. Он мысленно вернулся к моменту, когда получил удар. Воспоминание обожгло его заново, но зато ему приоткрылся образ человека, направившего этот удар. Каждый волосок на теле Баралиса поднялся дыбом под простынями. Могущественные силы замешаны в судьбе этого рыцаря. Тавалиск, Ларн, Бевлин – все три величины маячили как призраки за ответным ударом.

Что это значит? О Бевлине Баралис не слыхал уже лет десять, этот мистик целыми днями рылся в старых пророчествах и со злобным восторгом предсказывал миру грядущие бедствия. Ларн – обиталище всевидящих оракулов. И наконец, Тавалиск – первейший интриган в Обитаемых Землях. Что у них общего с рыцарем?

Баралис беспокойно заерзал в постели. Он должен, должен выздороветь: надо говорить с людьми, раскрывать первопричины событий. Ничего нельзя оставлять на волю случая. Никогда в жизни он не испытывал такой досады. Сегодня он ничего не может – только лежать. Как же он презирал себя за слабость!

– Подай мне склянку с красной пробкой, – велел он Кропу. Это было самое сильное снотворное, которое у него имелось. Если он не может действовать, лучше вовсе ничего не чувствовать. Проснувшись, он будет чуть крепче и обретет способность не только думать, но и делать что-то. Рука его дрожала, когда он подносил склянку к губам. Никогда еще у него не было такого множества дел.

* * *

Большой жук совершал путь через комнату, и Мелли принялась всячески отравлять ему жизнь. Ее одолевала скука. До чего же она дошла, если ей нечем скоротать время, кроме как мучить безвинное насекомое? Остается, конечно, еда. Мелли оставила жука и обратилась к подносу с завтраком. Горячие бекон и колбасу она уже съела, осталась только холодная жареная птица да еще мягкий, отдающий дрожжами хлеб. Вино в кувшине было сильно разбавлено, напиться со скуки представлялось нелегким делом. И не очень-то вкусны все эти кушанья, надо сказать, – бренским кухарям недостает выдумки.

Как и тому, кто обставлял ее комнату: голые стены и голый каменный пол, кровать, сундук, зеркало и умывальник. Стены круглые – должно быть, это башня. Есть высокое узкое окно, но в него не видно ничего, кроме неба.

Отломив краюшку, Мелли плюхнулась на кровать и стала жевать сырой хлеб. Вот прошедшую ночь скучной никто бы не назвал. Герцог оказался совсем не таким, как она ожидала. Он высокомерен, это так, но и занимателен тоже. Ей понравилось, что он одевается просто – не в шелк и не в атлас. Живя рядом с отцом, Мелли привыкла видеть мужчин, тративших на свои наряды не меньше времени и денег, чем придворные красавицы. Двору королевы Аринальды были свойственны роскошь и блеск. В Брене все иначе. Герцог, как видно, противник роскоши – одет он скромно, его покои скудно обставлены, а если судить по пище, он и к кухне равнодушен.

Его познания относительно Королевств, надо сознаться, произвели на Мелли немалое впечатление и даже немного испугали ее. Он среди карт словно купец, ведущий счет своим богатствам. Как видно, в союзе он собирается занять главенствующую роль. А он из тех, кто всегда выполняет то, что задумал.

Проскрежетал засов, и дверь открылась.

– Аппетит у тебя, я вижу, хороший, – сказал герцог. Мелли, вольготно валявшаяся на постели, всполошилась. Подобрав ноги, она села, и ее испуг сменился негодованием.

– Как вы смеете входить ко мне без стука! – вскричала она.

Однако реплика прозвучала не столь возмущенно, как было задумано, из-за набитого хлебом рта.

– Смею, потому что этот дворец мой, как и все, что в нем находится, – в том числе и вы, госпожа моя из Темного Леса.

– Так женщины отдаются вам только за деньги? – Мелли соскочила с кровати: если он опять вздумает дать ей пощечину, она не станет изображать из себя неподвижную мишень.

– Сон, вижу, не смягчил твоего языка, – спокойно и даже как будто с легким весельем сказал герцог.

– Как не улучшил и ваших манер. – Оправившись от неожиданности, Мелли ощутила радостное возбуждение. Это занятнее, чем гонять жука. – Чему я обязана удовольствием видеть вас? Вы пришли расспросить меня о моей родине? Вдруг мне известны какие-то леса, которые вы забыли обвести на карте?

– Ошибаешься, – улыбнулся герцог, проходя в комнату. Он был не очень велик ростом, но сразу как будто заполнил собой все пространство. Мелли казалось, что она не сможет пошевельнуться, не задев его. – Я пришел извиниться.

Мелли так и прыснула. Этот властный, невозмутимый человек хочет извиниться перед ней? Какая нелепость!

– За то, что дали мне пощечину?

– Нет, ее ты заслужила. За то, что так круто отослал тебя прочь – да еще когда тебе стало дурно.

Дурно? Мелли пришла в недоумение, но после поняла, что герцог говорит о минутах, когда она боролась со своим видением. То, как она вцепилась в стол, должно было показаться ему по меньшей мере странным. Мелли попыталась сгладить это впечатление.

– Я устала, вот и все.

– Ага. Если я верно помню, усталость одолела тебя как раз в тот миг, когда речь зашла о бренской армии.

– Вот как? – Мелли очень не хотелось продолжать этот разговор. – Однако я принимаю ваши извинения. Полагаю, впрочем, вам следует принести их также и за то, что вы ворвались сюда, не постучав. – Мелли была уверена, что извинения – только предлог. Герцог не показался ей человеком, который стал бы тратить время на подобные пустяки.

– Ну нет, это исключено, – сказал он. – Я не часто имею причину сожалеть о своих поступках. – Его рука покоилась на рукояти меча. Странно, как этот человек носит такой острый клинок без ножен! Разве что для того, чтобы попугать других. Герцог обвел глазами комнату. – Бэйлор сказал мне, что ты просилась погулять.

– А что, если и так?

– Завтра я еду в свой охотничий замок в горах. Ты поедешь со мной. – Он поклонился – коротко, по-солдатски, – сказал: – До завтра, – и ушел.

Чуть только засов стал на место, Мелли схватилась за кувшин с вином. Разбавлено оно или нет, ей надо выпить. Это было, без сомнения, самое водянистое пойло, которое она когда-либо пробовала, и пришлось выпить чуть ли не полкувшина, чтобы хоть что-то почувствовать.

Зачем этот человек приходил? Извиниться? Вряд ли. Он приказал ей сопровождать его – если бы им двигала учтивость, он бы позаботился облечь свой приказ в форму вежливого приглашения. Нет. Герцогом двигало нечто иное, и Мелли, по мере того как вино медленно проникало в ее кровь, согревая тело и проясняя мысли, начинала понимать что.

На сей раз в дверь постучали, прежде чем ее отпереть. Это был Бэйлор. Мелли не потрудилась встать – напротив, она раскинулась на постели, вылив в чашу остатки вина. Бэйлора это зрелище порядком опечалило.

– Такая красавица, как ты, не должна столько пить до полудня.

– Ваша забота глубоко трогает меня. Полагаю, следующая порция моего вина будет более сродни колодцу, нежели винограднику.

Бэйлор, не слушая ее, расхаживал по комнате. Полы довольно нарядного платья из зеленого шелка хлопали у него за спиной, как подбитое крыло.

– Мне кажется, герцог сильно увлечен тобой, дорогая.

– Я знаю, – сказала Мелли, глядя ему в глаза. Только этим можно объяснить неуклюжие извинения и поездку в охотничий замок. Как ей это раньше в голову не пришло? В замке Харвелл она привыкла к ухаживаниям мужчин – почему в Брене должно быть по-иному?

– Он вызвал меня утром, – продолжал Бэйлор, взволнованно потирая руки, – и стал расспрашивать о тебе. Кто ты, откуда – я не удивлюсь, если он нынче снова пошлет за тобой.

– Он ничего не сказал, уходя.

– Так он был здесь? – Бэйлор выкатил свои и без того выпуклые глаза.

– Да, – небрежно бросила Мелли, начиная получать от всего этого удовольствие. – Он приходил, чтобы пригласить меня в свой охотничий замок.

– В замок! – В устах Бэйлора это слово прозвучало скорее как «храм». – Его светлость никогда не приглашает женщин в замок. – Бэйлор схватил кувшин и поднес его к губам, но убедился, что тот пуст. – Что он тебе сказал?

– Первым делом он извинился за свою грубость...

– Помилуй нас Борк! – Бэйлор упал на кровать рядом с Мелли и стал обмахиваться полой своего одеяния. – Герцог никогда ни перед кем не извиняется. Что ты с ним сделала? Ты, верно, колдунья?

Мелли рассмеялась – такой Бэйлор нравился ей куда больше прежнего, слишком важного. Она протянула ему свою чашу, где на дне еще оставалось немного вина. Бэйлор осушил ее одним глотком.

– Герцог уезжает рано утром. Тебе понадобится много вещей. Я пошлю за Вьеной. Ты ездишь верхом?

– Разумеется.

– Это хорошо. Быть может, ты и в охоте знаешь толк?

Как может дочь величайшего охотника в Королевствах не знать толк в охоте? Мейбор особо гордился тем, что все его сыновья и даже дочь охотились на вепря в том возрасте, когда другие дети еще только учатся сидеть в седле.

– Я побывала на охоте пару раз. Но ведь в горах, наверное, не так много дичи?

– Замок стоит на склоне, который спускается в широкую долину. Там есть озеро, и к нему ходят на водопой и медведи, и рыси, и олени.

– Кто еще едет с герцогом?

– Думаю, что немногие. Поездка будет короткой – дня два-три, не больше. Тебе, полагаю, придется держаться в тени. Герцог не любит выставлять напоказ свои личные дела.

– Вряд ли я тогда буду охотиться, – разочарованно сказала Мелли – ей давно уже не приходилось скакать по лесу за зверем.

– Что ж, – Бэйлор встал, – быть может, он не будет столь щепетилен вдали от двора. Не могу сказать наверное – он еще ни одной женщины не брал в замок. Во всяком случае, я доведу до его сведения, что ты умеешь охотиться. Это явится для него приятной неожиданностью.

Мелли видела, что ее ценность в глазах Бэйлора возросла. Мелли хотела спросить его о местонахождении замка, но придержала язык, Бэйлор не дурак и мигом сообразит, зачем ей это надо. Вместо этого она спросила:

– Что еще хотел знать обо мне герцог?

– Он спрашивал о твоих родителях, о том, как я тебя нашел.

Герцог выяснял, правду ли она сказала.

– А обычно он разве не расспрашивает о своих приобретениях?

– Очень редко. Большая честь быть отмеченной им.

Мелли, как ни старалась, не могла скрыть усмешки. Она дочь первого вельможи Королевств и была невестой принца. Честь оказаться последней пассией герцога для нее по меньшей мере сомнительна.

– Ну, мне пора, – сказал Бэйлор. – Я позабочусь, чтобы Вьена принесла тебе все, что нужно. – Он так и сиял.

Мелли пришла в голову одна мысль.

– У герцога есть и другие женщины?

– Герцог – человек сильных страстей.

– Как поступают с теми, которые перестают его интересовать?

– По-разному. Одних перепродают, немногие остаются во дворце прислуживать знатным дамам, а третьим позволяют идти куда они пожелают.

– Но сначала они переходят к вам? – Мелли приметила, что Бэйлор избегает смотреть ей в глаза. – И герцог только что распрощался со своей предыдущей фавориткой – это так?

– Ранним утром он действительно выразил желание не... видеть более Шанеллы. – Бэйлор, испытывая явную неловкость, поспешил добавить: – Еще один добрый знак для тебя, дорогая Мелли.

– И для вас тоже, Бэйлор, – сказала Мелли, когда он уже закрывал дверь.

XVII

Хват ненавидел утро – особенно раннее. Освященный временем обычай предписывал ему как карманнику вставать до зари и поспешать к рассвету на рынок, но никогда за все свои трудовые годы он не испытывал радости от того, что вставал с петухами. Теперь же, заключенный в этом дворце, в комнатушке около кухонь и пивоварни, где день-деньской стоял шум и не было возможности улизнуть, чтобы попромышлять на свободе, он возненавидел утро еще пуще.

Он мирился с этими невыносимыми условиями только ради Таула. Здесь имелись лекари: один из них перевязал Таулу рану на груди, другой лечил ожог на руке холодными примочками из трав. Третий давал рыцарю снотворное, от которого тот спал чуть ли не круглые сутки, а хорошенькая девушка таскала еду и эль, чтобы подкрепить силы больного. Не то чтобы Таулу доставалось много этого эля. Должен же человек как-то вознаграждать себя за скуку.

Рыцарь спал и теперь – возможно, оно и к лучшему. Ожог, яд, рана и бой измотали его, и он нуждался в отдыхе сильнее, чем в самом мудреном лекарстве.

Если он только отдыхал по-настоящему. Хват несколько раз за ночь просыпался и слышал, как Таул кричит во сне. Он бормотал что-то на непонятном языке, звал кого-то по именам – Анна и Сара, – а однажды, глухой ночью, все его тело заколыхалось от тихих рыданий. Хват сел к нему на постель, обнял за плечи и сидел так, пока Таул не перестал плакать.

Рассвет проник в комнату, как вор, крадя тени из углов и пересиливая пламя свечей. Судя по шуму, дворцовая челядь уже поднялась. Запах хмеля и свежевыпеченного хлеба щекотал ноздри, а большие печи нагревали воздух.

Их доставили сюда сразу после того, как Таул принес свою клятву. Рыцарь тогда заковылял прочь от шатра, слепой и глухой ко всему на свете, и кровь промочила его наспех сделанную повязку. Герцог легко взмахнул рукой, и вперед выступил человек в просторных шелковых одеждах, не совсем успешно скрывавших объемистый живот. Он сказал, чтобы рыцарь следовал за ним во дворец. Таул не имел сил бороться и разрешил себя увести. Хват толстяку был ни к чему, но мальчик, отказываясь отойти хотя бы на шаг от Таула и угрожая заорать во всю глотку, если его прогонят, добился, что взяли и его.

Так вот они и оказались в гостях у самого герцога. Здесь было лучше, чем на конюшне – любое место, где нет лошадей, было бы лучше, – но поживиться, как это ни грустно, было нечем. С тех самых пор как Хват оставил свою котомку у Тугосумки, у него не выходили из ума его бывшие сбережения. Нужно было срочно восполнить свою опустевшую сокровищницу и помочь наличности Брена оборачиваться с должной быстротой.

Этот дворец небось по самую маковку набит деньгами, но законы гостеприимства запрещают промышлять здесь. Обкрадывать хозяина дома, в котором живешь, бесчестно. Скорый, который сам не раз давал приют товарищам по ремеслу, строго внушал Хвату правило святости уз между хозяином и гостем: «Ты можешь выпить все его запасы, оскорбить его доброе имя и даже переспать с его женой, но ты никогда и ни при каких обстоятельствах не должен у него воровать». От этих трогательных слов у Хвата каждый раз подступал к горлу комок. Поэтому о том, чтобы красть во дворце, не могло быть и речи.

Хват поскреб подбородок, обдумывая один заковыристый вопрос. Скорый ни слова не говорил о том, что нельзя порыскать по дому, чтобы посмотреть, где хозяин прячет свое добро. На этот счет никакого правила явно не существует. Быть может, позже он и предпримет небольшую вылазку, совершенно бескорыстную, разумеется. Можно узнать очень многое, всего лишь прогулявшись мимо сокровищницы.

Хвата пробудила от задумчивости внезапно открывшаяся дверь. На пороге возникла молодая женщина, та самая, которая умоляла его остановить бой: женщина с портрета. Увидев, что Таул спит, она вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Когда она подошла поближе, Хват заметил, что по ее лицу струятся слезы.

– Как он себя чувствует? – спросила она.

Хват одернул камзол и пригладил волосы. Судя по тому, как она одета, это очень знатная дама. В ту ночь на ней был простой шерстяной плащ, а теперь атлас и жемчуга.

– Неважно, госпожа. Весь вчерашний день проспал.

Легкий страдальческий звук сорвался с ее губ, и она метнулась к Таулу. Хвату достало мгновения, чтобы увидеть, что в руке у нее кинжал. Молниеносным броском Хват перекрыл ей путь, схватил за руку и отнял оружие. От нее пахло спиртным, и брага оставила мокрый след на платье. Не имея сил бороться, она разразилась новым потоком слез, бормоча снова и снова:

– Ненавижу его. Ненавижу.

Хват догадался, что Блейз, должно быть, умер.

Недолгое время спустя девушка как будто взяла себя в руки, вытерла слезы рукавом и подошла к ложу Таула. Хват не сводил с нее глаз, готовый кинуться на помощь рыцарю, если она вздумает причинить ему какой-то вред. Она потрясла Таула за плечо. Тот открыл глаза. Было видно по его мутному взгляду, что он отуманен снотворным. Низко склонясь над ним, девушка прошептала:

– Ты умрешь за то, что сделал вчерашней ночью.

Хват затаил дыхание. Таул взглянул девушке в глаза.

– Моя жизнь проклята, госпожа, и только смерть может дать мне покой.

Она плюнула ему в лицо. Хват сжал ее руку.

– Оставьте его, довольно он уже натерпелся! – вскричал он, стараясь оттащить ее прочь. Она вырвалась и снова повернулась к рыцарю.

– Ты не в последний раз меня видишь, Таул с Низменных Земель. – От этих слов Хвата пробрало холодом. Она постояла, дрожа от обуревавшей ее ненависти, потом повернулась и нетвердыми шагами вышла из комнаты.

Таул медленно сел, спустил ноги на пол и откинул покрывало.

– Во имя Борка, что я такого сделал? – спросил он.

Хват не знал, что ему ответить. Разве это можно объяснить? Таул до смерти измолотил человека и дал клятву, которую не имел права давать. Хват не слишком много знал о рыцарях Вальдиса, но понимал, что Таул преступил какой-то страшный закон, присягнув герцогу на верность. Он предал свой орден, и обратного пути ему нет. Хвату от души хотелось, чтобы этот бой никогда не состоялся.

Дверь открылась опять – что они тут, в Брене, стучаться не обучены? Вошел сам герцог, закутанный в плащ – как видно, в дорогу собрался, – с холодным, непроницаемым лицом.

– Что делала здесь моя дочь?

Хват ловко скрыл свое удивление. Дочь! Вот это да! Но Таул опередил его с ответом:

– Она приходила справиться о моем здоровье.

Даже и теперь, порвав все узы с Вальдисом, Таул оставался рыцарем: честь дамы нужно защитить любой ценой. Хват воспрянул духом.

Герцога как будто удовлетворило это объяснение.

– Ну и как же твое здоровье?

– Лучше. Благодаря искусству ваших лекарей.

– Это хорошо. Ты славно дрался в ту ночь. Больше всех меня восхищают те, кто отказывается смириться с поражением.

– Блейз был достойным соперником.

– Да, он хорошо послужил мне. Он умер нынче, рано утром. И это к лучшему, что он ушел: здесь у него уже не было будущего. Брен не прощает побежденных. – Герцог помолчал, устремив глаза в пол. – Признаться, мне не хотелось принимать у тебя присягу, но теперь я вижу, что поступил правильно. Ты победил – значит ты лучший. – Он повернулся к Таулу лицом. – Я никогда не спрошу у тебя, почему ты оставил орден, но знай: теперь ты обязан верностью мне, и только мне, и я не намерен быть вторым после Вальдиса.

– Я не напрасно давал эту клятву. Я ваш, – твердо и открыто ответил Таул.

– Хорошо, я доволен. Я еду поохотиться на несколько дней. К моему возвращению ты, надеюсь, будешь готов занять свое место подле меня.

– Я буду готов.

Герцог протянул руку, и Таул пожал ее. Пожатие длилось долго – потом оно разомкнулось, и герцог ушел.

Впервые со дня своего прибытия в Брен Хват подумал, что у его друга еще есть надежда. Давно уже он не видел в Тауле такой решимости.

* * *

Мейбор постучал в дверь Баралиса. Он должен был сопровождать герцога на охоту в горы и хотел удостовериться в двух вещах: во-первых, что за эту ночь никакое чудо не исцелило Баралиса, а во-вторых, что королевский советник сознает, сколь тяжкое оскорбление нанес ему герцог. Баралис в горы не едет – его даже не пригласили.

Не получив ответа, Мейбор постучал снова. Нет, это и правда замечательно. «Только несколько доверенных людей да я», – сказал герцог. И он, Мейбор, оказался в числе немногих. А Баралиса исключили. Мейбор почитал своим долгом лично нанести советнику этот удар – жаль, что не смертельный.

Пара дней на охоте – как раз то, что ему нужно. Свежий воздух в легких, резвый скакун под седлом и хорошо заостренное копье в руке. Отличный случай показать свое искусство. Только вчера от портных доставили его новый гардероб, камзолы и плащи, способные привлечь к себе внимание. Эта охота принесет ему большой успех.

Мейбору также очень хотелось поглядеть, какая дичь водится в горах. В Королевствах нет таких редкостных и опасных зверей, как барс. Надо надеяться, время года для них не слишком раннее.

Где же этот болван Кроп? Если и сейчас никто не откликнется, он войдет.

Дверь отворилась, и появился слуга с горшком в одной руке и полотняной нижней рубашкой в другой. Мейбор и раньше имел дело с Кропом и знал, что пытаться пройти мимо него бесполезно.

– Как твой хозяин? – спросил Мейбор.

– Спит.

– Да нет, дурак ты этакий, я спрашиваю, как у него дела.

– Спит он.

Мейбор начинал терять терпение. Очень громко, словно говоря с глухим, он сказал:

– Я хочу знать, есть ли улучшения в здоровье твоего хозяина.

– Он спит со вчерашнего утра.

Борк, ну и урод же этот парень! Рожа обвислая, словно пустой кошелек, глазки-бусинки близко посажены, бачки – точно метелки, а волосы в носу почему-то рыжие. Таких как он, надо душить в колыбели.

– Что стряслось с твоим хозяином во время боя? Отчего он лишился чувств?

Кроп пораздумал немного.

– Захворал он, ваша милость.

Столь же туп, сколь и уродлив. Незачем с ним дальше толковать. Притом он слишком хорошо вышколен, чтобы выдать какой-то секрет.

– Если твой хозяин проснется, скажи ему, что его в отличие от меня не пригласили на охоту в горную резиденцию герцога. Понял?

– Да.

– Повтори. – Мейбор выслушал пересказ Кропа. – Хорошо. Смотри же передай ему. – Он повернулся и пошел было прочь, когда ему в голову пришла одна мысль. – Это твоего хозяина рубашка? – Кроп кивнул, и Мейбор выхватил ее у него из рук. Растерявшийся Кроп не успел ему помешать. Мейбор торжествующе улыбнулся и ушел.

Он сунул рубашку за пазуху, обдумывая то, что услышал от Кропа. Если Баралис проспал целые сутки, то он, должно быть, в самом деле тяжко болен. Но, зная королевского советника, Мейбор не думал, что эта болезнь станет причиной его смерти. Баралис хоть и хилый, а живучий. Мейбор спрятал руки под плащом, идя через двор, где дул сырой северный ветер. Баралису надо как-то помочь в переселении на тот свет. Нельзя допускать, чтобы он и впредь рушил планы Мейбора и публично унижал его. Список долгов Баралиса все растет: тут и несколько покушений на жизнь Мейбора, и гибель его коня, и крушение его честолюбивых замыслов – и, наконец, пропажа его дочери. У Мейбора сжалось горло, и он замедлил шаг. Что сталось с Меллиандрой, его ненаглядной жемчужиной? Какой же он был дурак! Не надо было принуждать ее идти замуж за Кайлока. Она упряма и горда – в точности как он, ее отец, – и к делу следовало подойти совсем по-другому. Мейбор остановился у амбразуры, глядя на тихие серые воды Большого озера. Где она теперь? Далеко, должно быть, – она бежит все дальше и дальше, боясь его гнева. Трафф ее ищет, но Мейбору не слишком хочется, чтобы бывший наемник Баралиса нашел его дочь. Человек этот опасен, непредсказуем да к тому же убежден, что Меллиандра теперь принадлежит ему.

Как мог он, отец, обещать руку своей дочери наемнику? Мейбор тяжело привалился к сырой стене, осознав всю меру своей глупости. Это все из-за Баралиса: с тех пор как тот начал строить свои козни, Мейбору загорелось побить советника его же оружием. А теперь все вконец запуталось!

Самообвинение было для Мейбора новым и болезненным чувством. Он не привык копаться в себе, он привык действовать. Вот что: надо написать Кедраку и велеть ему разослать грамоты во все города и селения Четырех Королевств. Он назначит награду в пятьсот золотых за сведения о своей дочери. И не только это: он заявит публично, что прощает Меллиандре ее непослушание и обещает, если она вернется, принять ее с любовью в лоно семьи.

Мысли Мейбора лихорадочно метались. Он сегодня же отошлет письмо. Он твердо вознамерился вернуть свою дочь домой. Если она и не станет женой короля, в Брене полно богатых вельмож, которые рады будут взять ее за себя. Он явственно видел ее перед собой: ее темно-синие огненные глаза, ее белоснежную кожу. Она у него красавица, в этом нет сомнений. Счастье, что она пошла в него, а не в мать.

Мейбор едва сдерживал волнение. Быть может, через каких-нибудь несколько недель Меллиандра уже благополучно вернется в замок Харвелл. Он устремился вперед легким шагом, напевая веселую песенку, слова которой давно позабыл. Еще совсем рано: если он поторопится, то успеет написать и отослать письмо перед отъездом на охоту.

У самых своих покоев он услышал:

– Лорд Мейбор, могу ли я сказать вам несколько слов?

Это был лорд Кравин, который сидел с ним рядом на пиру в честь приезда.

– Разумеется. Пойдемте ко мне.

– Лучше будет, если вы немного пройдетесь со мной.

Многообещающее начало. Очевидно, не только в замке Харвелл стены имеют уши. Мейбор кивнул, взбудораженный внезапным падением в шелковые тенета интриги.

Кравин показывал дорогу – важный, с таким же, как у герцога, аристократическим носом. Его виски уже тронула седина, а волосы были коротко острижены. Они пришли в тихий, обсаженный деревьями двор, и лишь тогда Кравин заговорил:

– Герцог на несколько дней уезжает из города. Я слышал, вы едете с ним?

– И что же?

– Было бы лучше, если бы вы остались.

– Зачем?

– В отсутствие герцога мы могли бы свободно поговорить и обсудить наши общие интересы.

Перед Мейбором встала нелегкая задача: он любил охоту.

– А не могли бы мы поговорить по моем возвращении?

– Воля ваша. Но я не настолько глуп, чтобы говорить о чем-то, если опасаюсь, что мои слова могут достигнуть ушей герцога.

– Но отказаться от поездки теперь значило бы обидеть его светлость. – Мейбора соблазняла мысль о заговоре, но еще соблазнительнее было бы сблизиться с герцогом. Пара охотничьих подвигов – и они могли бы стать друзьями на всю жизнь.

– Герцог даже не заметит, что вас нет. Его внимание поглощено дичью, более хитрой, чем барс.

– Женщины? – с невольной тоской произнес Мейбор. Давненько уже не ласкал он круглый животик какой-нибудь сочной бабенки. Он не знал, как достать женщин в чужом городе. Все дворцовые служанки были либо стары, либо чересчур костлявы.

– Одна-единственная женщина. Говорят, последняя пассия герцога всколыхнула его угасший интерес. – Кравин прищурился. – А вы, лорд Мейбор, не желали бы утешиться подобным же образом?

– На свой аппетит я не жалуюсь.

– Я мог бы прислать несколько молодых особ в ваши покои нынче вечером.

Это качнуло чашу весов. Охота подождет. Ночь с женщиной куда притягательнее.

– Я передам герцогу мои сожаления – я чувствую признаки легкой лихорадки.

Кравин склонил голову:

– Я найду вас, когда придет время.

– До скорого свидания. – Мейбор вернул поклон и поспешил добавить: – Смотрите же, пришлите обещанное.

Ответив на это чрезвычайно прохладной улыбкой, Кравин вернулся во дворец.

Мейбор еще немного постоял во дворе, продуваемом резким, но не холодным ветром с озера. События принимают интересный оборот. Сейчас он вернется к себе, напишет сыну письмо касательно Меллиандры, вздремнет немного, чтобы восстановить силы, и начнет готовиться к веселой ночи. А интрига послужит приправой к веселью.

Придя к себе, Мейбор вспомнил, что за пазухой у него лежит рубаха Баралиса. Он широко улыбнулся: устроит он скоро каверзу своему неприятелю.

* * *

Несмотря на свою решимость встречать презрением все новые наряды, Мелли не могла не залюбоваться собой в зеркале. И цвет, и покрой, надо сознаться, пришлись ей весьма к лицу. Она всегда любила голубое, а подол платья украшала превосходная вышивка. Раковины и морские звезды плавали там среди шелковых волн. Это, должно быть, тулейская работа, а значит, и стоит недешево. Бэйлор не жалеет денег.

С этим платьем, однако, возникло некоторое затруднение: не так легко упрятать нож за мягким корсажем. Мелли присела на край кровати. Да нужен ли он ей, нож? Она оказалась совсем не в том положении, как ей представлялось. Совсем не в столь уж опасном. У герцога большая власть, но Мелли не верилось, чтобы он мог принудить ее силой. Ведь он наверняка порядочный человек. Хотя Эдрад из дувиттской гостиницы тоже казался ей порядочным. Мелли принялась заворачивать нож в тряпицу. Береженого бог бережет.

Старая свинарка, имени которой они так и не узнали, подарила ей этот нож. Пока он был при Мелли, она чувствовала себя в безопасности. Он стал для нее скорее талисманом, чем оружием. Мелли пыталась пристроить завернутый нож так, чтобы он меньше бросался в глаза. Впервые в жизни ей захотелось, чтобы грудь у нее была побольше. У Каринеллы, дочери госпожи Геллиарны, груди как тыквы – вот кто бы мог упрятать за корсаж целый арсенал!

Послышался легкий стук, и вошел Бэйлор с широкой улыбкой на лице.

– Доброе утро, моя дорогая.