Текст книги "Измена"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

XXX

В Брене стояло прекрасное утро. Дождь, донимавший город семь полных дней, наконец перестал, отмыв дочиста небо, улицы, дома и даже людей. Солнце сияло золотом, стало по-настоящему тепло, и ветер приносил аромат горных цветов. Женщины оделись смелее после долгой зимы и на ходу призывно покачивали бедрами. Мужчины глазели на них из окон, выпячивая грудь и насвистывая наподобие певчих птиц. В город у озера пришла весна – поздняя, как всегда, но оттого не менее желанная.

Госпожа Тугосумка велела служанке открыть ставни. Обычно она избегала свежего воздуха – от него крысиное масло испарялось быстрее, – однако весну надлежало встретить, как подобает женщине деловой и светской. Весной желания мужчин становятся неистовыми, и ничто так не притягивает их, как дом, полный девок.

На этой неделе она как раз взяла трех новых девушек – все пухленькие как на подбор, с животами, как круглые сыры, и бедрами, широкими, как маслобойка. Не красотки, конечно, ну да ничего: кривые зубы, несколько рябинок и желтый цвет лица можно спрятать, да никто на это и не смотрит. Плоская задница куда хуже: мужчинам надо за что-то подержаться.

– Дорогая сестрица, – сказал кто-то сзади, – могу я внести одно скромное предложение?

Это была сестра госпожи Тугосумки – тетушка Грил. Две недели назад, как раз когда пропала Корселла, тетушка Грил приехала сюда из Королевств. Вид у нее был плачевный. Двух передних зубов недоставало, и левое запястье срослось криво. Казалось, будто она носит причудливый браслет из сломанных костей. Госпоже Тугосумке хотелось расспросить Грил о причине этих увечий и внезапного отъезда из Дувитта, но она побаивалась старшей сестры и тактично держала язык за зубами.

– Ну разумеется, сестрица, – ваши советы для меня ценнее тироанского золота.

– Пусть твои ленивые девки поднимут свои седалища и станут у окон. Сейчас они могут подцепить разве что простуду.

Госпожа Тугосумка кивнула – предложение сестры, как это ее ни раздражало, представлялось разумным. Она хлопнула в ладоши.

– Девушки, девушки! Ступайте к окнам и зазывайте всех мужчин, которые пойдут мимо.

– Да спустите платья пониже, чтобы видно было ваши сокровища, – резко добавила Грил.

Недовольные девицы, ворча, устроились у окон, бросая недобрые взгляды на тетушку Грил. Тугосумка уже заметила, что девушки недолюбливают ее сестру, но подчиняются ей беспрекословно.

– Могу ли я предложить тебе еще кое-что, сестра?

– Разумеется, дражайшая сестрица.

Грил тронула ее за локоть здоровой рукой.

– Нашему заведению нужна красавица.

– Неужели? – Тугосумка не уставала восхищаться сестрой, но чувствовала при этом некоторое недовольство: та, похоже, собиралась забрать все дело в свои руки. Всего за две недели она стала распоряжаться едой и напитками и верховодить прислугой – а теперь и девушек сама хочет подбирать?

– Да, милая сестра. Все последние девушки, принятые тобой, они, как бы это сказать... – Грил сморщила свой тонкий нос, словно молочник, вынюхивающий плесень. – Словом, уродки.

– Уродки? – вскипела Тугосумка. Грил сжала ей руку, как клещами.

– Тише, сестрица, я не хотела тебя обидеть. Да, они пухлы, как колбасы, и наверняка достались тебе задешево – но нам нужна красавица, только одна, но такая, чтобы слухи о ней пошли по всему городу. Мужчины, прослышав о ней, валом сюда повалят.

– Но одна девушка может обслужить только четверых за ночь.

– Вот то-то и оно! – Кривой палец Грил впился в мякоть сестриной руки. – Большинству гостей придется довольствоваться другими девушками.

– А если они просто уйдут?

– Никуда они не уйдут после пары стаканчиков моего дувиттского особого. – Грил улыбнулась, не разжимая губ, чтобы скрыть выбитые зубы. – Выпьют малость – и все женщины для них станут одинаковы. Задуем побольше свечей, заткнем трубу, чтобы дым шел в комнату, а напитки будем подавать покрепче. Они и руки-то свои не разглядят, не то что разницу между молодой кобылкой и старой клячей, – торжествовала Грил. – Весь секрет в том, сестрица, чтобы заманить их сюда.

Тугосумке хотелось найти какие-то изъяны в предложении сестры, но их не находилось.

– Что ж, дело как будто выгодное.

– Так испокон веку заведено в Обитаемых Землях, сестра: лишь бы завлечь покупателя, а там уж он твой. На свой скромный лад вы так и поступали, пока Корселла не пропала. Племянница была достаточно хороша, чтобы привлекать мужчин со всего города.

Тугосумка разрывалась между возмущением, вызванным словами «на свой скромный лад», и гордостью за то, что похвалили ее дочь. Гордость возобладала.

– Она пошла в меня – все так говорят.

– Красота у нас в роду, сестрица. – Грил прижала руку к костлявой груди. – У меня прямо сердце разрывается, так я соскучилась по любимой племяннице. Городская стража так до сих пор и не знает, что с ней сталось?

– Нет, – тяжело вздохнула Тугосумка, – они говорят, что она сама вернется рано или поздно. Каждую ночь я молю Борка, чтобы он сохранил ее.

– Ты бы прилегла, сестрица, – я вижу, как ты извелась. Я пришлю тебе глоточек браги.

– Ты ведь любишь Корселлу, правда, сестрица? Столько подарков всегда ей посылала – и браслеты, и ожерелья...

– Она мне как дочь, сестрица. Когда ты болела оспой, я за ней как за родной смотрела. – Грил выпрямилась во весь рост. – Если какой-то мужчина тронул хоть волосок на ее голове, клянусь – я отправлю его в ад.

От этих слов у Тугосумки потеплело на сердце. Пусть сестра у нее чересчур властная и въедливая – зато она всегда делает то, что обещает.

Девицы у окон вдруг подняли крик, прервав разговор сестер. Одна из них, красотка с заячьей губой, обернулась.

– Одного поймали, хозяйка. Идет прямо к нам.

Тугосумка потерла руки.

– Да еще с утра пораньше. – Она благодарно кивнула сестре. – Вы мудры, как всегда, госпожа Грил.

Та склонила голову, как королева.

– Ты меня знаешь, Тугосумка: я всякий раз стараюсь оживить дело.

Обе женщины устремились к двери, и Грил из-за того, что сестра прихрамывала, оказалась там первой. Она распахнула дверь и увидела за порогом тощего, усталого с дороги человека.

– Доброе утро, господин. Желаете утешиться?

– Кроме утех, мне понадобится еда и ночлег, если у вас все это имеется. – Мужчина выплюнул жвачку и втер ее в землю сапогом.

– Входите, входите, – защебетала Тугосумка, отпихивая сестру. – Горячая еда, теплая постель и самые красивые в Брене девушки ждут вас.

– Но сначала небольшой задаток, – ввернула Грил. Мужчина достал кошелек и сунул ей в руку золотой. – А теперь, женщина, принеси-ка мне эля.

Тетушке Грил ничего не оставалось, как отправиться выполнять приказание. Она удалилась, возмущенно шурша юбками.

Тугосумка продела руку гостю под локоть и кокетливо улыбнулась – у нее-то передние зубы были на месте.

– Позвольте узнать ваше имя, прекрасный путник?

– Траффом меня зовут, – ответил тот, разглядывая девиц.

– А заниматься чем изволите? – Хозяйка поманила к себе двух лучших – Долли и Мокси. Те подошли, хихикая и жеманясь, в точности как их учили. Гость тут же сгреб Мокси за грудь.

– Я наемник.

Тугосумка обрадовалась – у таких всегда есть деньги или средства добыть оные.

– Что же привело вас в наш славный город? – Она отпустила его руку, освободив место для Долли. Если повезет, он заплатит за обеих. Трафф скривил рот в улыбке.

– Я пришел, чтобы найти мою невесту.

* * *

Таул постучал тихонько и вошел. Мелли стояла посреди комнаты, расставив ноги, вытянув руки, целя своим посеребренным кинжалом в воображаемого врага. Увидев Таула, она вспыхнула и опустила руки.

– Нужно стучать, когда входите.

– Я стучал. Это у вас ушки не в порядке.

Таул видел, что она решает, нахмуриться ей или улыбнуться. За последние дни он узнал, что у Мелли всегда все на лице написано. Страх, радость, боль, гнев, а чаще всего негодование – все это лилось из ее глаз, кривило ее губы и морщило лоб. Даже цвет лица сразу менялся – она ничего не умела скрыть.

– В другой раз стучите погромче, – сказала она, лишь слегка нахмурив брови. Таул поклонился, принимая выговор, подошел и положил руки ей на плечи.

– Когда будете иметь дело с настоящим противником, не стойте так прямо – согните немного колени. – Он нажал на плечи, побуждая ее принять правильную позицию, отклонил ее немного назад и приподнял ей руки. – Так вам легче будет сохранить равновесие. – Охватив ее пальцы, он показал, как нужно держать нож. – А вот запястье никогда сгибать не надо. Иначе вся сила, идущая от плеча и бока, пропадет впустую. – В подкрепление своих слов он провел пальцами вдоль мышц, о которых шла речь. – Сгибая запястье, вы ломаете линию, и вам остается полагаться только на мышцы предплечья. Попробуйте в таком положении пырнуть ножом человека – в лучшем случае вы растянете себя связки, а в худшем – запястье у вас переломится.

Все это время Таул остро чувствовал близость Мелли. От нее шел свежий, чистый запах, темные волосы блестели, а гладкая кожа была как нагретый солнцем мрамор. Она уже четыре дня жила в герцогском дворце и день ото дня становилась все краше. Она окрепла, пополнела, темные круги под глазами пропали, и на щеках появился румянец. Это была уже не та худая бледная девушка, какой Таул впервые увидел ее. Перед ним предстала сильная, полная жизни женщина, думающая и поступающая по-своему.

Таул начинал понимать, что нашел в ней герцог.

Предосторожности, принятые им для переезда в Брен, оказались напрасны. Таул был почти уверен, что сокольничего посадили под замок прежде, чем тот успел с кем-либо поговорить, поэтому слухи о сделанном герцогом предложении не имели случая разойтись. Самой большой опасностью, которой они подверглись в дороге, был неутихающий дождь. Земля раскисла, и приходилось следить за каждым шагом лошадей. Опасаясь за здоровье Мелли, Таул закутал ее в свой верхний плащ. Он то и дело оглядывался на нее. Вид у нее был больной: серая кожа блестела от пота, губы стянуло от боли. Таул пересадил ее к себе позади седла. Дорога заняла у них девять часов вместо обычных шести, и почти весь путь Мелли проделала, привалившись к его спине и обняв его руками за пояс. Все это время она молчала.

Герцог пришел на конюшню встретить их. Они уже спешились, и Мелли ни слова не сказала о том, что ехала на одном коне с Таулом. Умолчал об этом и Таул. Он видел, как смотрит герцог на свою невесту, – и, хотя тот сам поощрял Таула подружиться с Мелли, вряд ли герцогу было бы приятно узнать, что полпути они проделали, так тесно прижавшись друг к другу, что даже дождь не проникал между ними.

В дороге у Таула было время подумать. Он вырос на болотах и любил дождь. Шум дождя сопровождал его с колыбели. Запах, вкус и прикосновение падающих капель пробуждали в нем воспоминания старше, чем женщина, с которой он ехал. Вот он лежит в раннем детстве и слушает капель, проникающую сквозь камышовую крышу. Мать никогда ее не чинила – она говорила, что ей нечем заплатить кровельщику, но Таул подозревал, что ей так же нравится слушать стук капель, как и ему. А лучше всего бывало, когда дождь кончался. Мать сливала всю воду из подставленной посуды в свой лучший медный горшок, добавляла туда разных трав и специй и подогревала на медленном огне. Никогда потом он не пробовал ничего вкуснее, чем материнский сбитень на дождевой воде.

Мысли переходили от детства к годам его рыцарства, от странствий к недавней присяге, от прошлого к настоящему. Многое Таул обходил. Некоторые вещи были еще слишком болезненны, чтобы думать о них, а иные останутся такими навсегда.

Он немного примирился с собой, пока ехал вот так под дождем. Он ехал в Брен, связанный своей присягой. Верность была у него в крови – ему всегда требовалось что-то или кто-то, чему он мог посвятить свою жизнь. С тех самых пор как мать заставила его поклясться, что он не оставит сестер, он жил, чтобы служить другим. Для этого он родился.

Теперь, порвав с орденом, он посвятил свою жизнь герцогу. Странствия ни к чему не привели, и он смирился с этим. Куда лучше оставить свою неудачу позади, чем переживать ее заново каждой ночью в ямах.

Единственным, что тянуло его назад, было письмо. Оно отравляло сны и омрачало его дни. Никогда он теперь не узнает, что хотел сказать ему Бевлин. Слова мудреца пропали навеки, они гниют где-то у обочины вместе с отбросами и грязью. Таул всем сердцем жалел о том, что не мог взять тогда письмо у Мотылька и Заморыша. Если бы они нашли его раньше, до того как он принес присягу герцогу, все было бы по-другому.

За преданность надо платить, она всегда закрывает больше дверей, чем открывает. Дело, на которое послал его мудрец, – одна из таких закрытых дверей. Таул слишком хорошо себя знал: если бы он взял тогда письмо у Мотылька и Заморыша и прочел его там, в темном переулке, где пахло бойней и шмыгали крысы, он никогда не вернулся бы во дворец. О чем бы ни говорилось в письме, что бы оно ни сулило и ни объясняло, каких бы услуг от него ни требовало – оно связало бы его по рукам и ногам. Если бы он узнал содержание письма, весь город Брен не удержал бы его.

И это значило бы, что он нарушил две клятвы вместо одной.

Между тем здесь он нужен. Обитаемые Земли на глазах превращаются в бурлящий водоворот. Силы, соперничающие друг с другом, образуют сильное течение и увлекают за собой более слабых. В лучшем случае этот поток сулит перераспределение власти на Севере, в худшем – разрушительную войну. Ясно одно: Брен находится в самом центре водоворота.

И Мелли, гордой, прекрасной, скрывающей какую-то тайну, грозит невыдуманная опасность – особенно когда о помолвке будет объявлено публично. Найдутся такие, кто будет желать ее смерти. Катерина, герцогская дочь, – одна из них; Баралис, советник Кайлока, – другой. Не говоря уж обо всех вельможах двора: связанные вместе веками мелкого соперничества, они не потерпят, что герцог женится на чужестранке, а не на одной из бренских дам.

С самой Мелли тоже не все просто. Она не та, за кого себя выдает. Судя по выговору, она родом из Королевств, а ее манеры обличают благородное происхождение. Таулу не верилось, что она – незаконная дочь какого-то мелкого лорда. Слишком просто она относится к тому, что живет во дворце, слишком привыкла к роскоши и повиновению слуг, чтобы быть наивной сельской дворяночкой.

Впрочем, если она и лжет, его это не касается. Он обязан ее защищать, вот и все. Он отвечает за нее, и ее безопасность для него теперь самое главное в жизни. Больше недели он сторожит ее днем и ночью, боясь даже на миг отойти от ее двери, – вдруг за это время с ней что-либо случится. Нет, она не умрет без него, как умерли его сестры. Он не повторит своей ошибки – сейчас ему представился единственный случай это доказать. Забота о Мелли не искупит смерти сестер, но, быть может – о, если бы так! – сделает эту смерть ненапрасной. Прошлое изменить нельзя, но у него можно учиться. И это, как давно уже понял Таул, лучшее, на что он может надеяться.

Дверь открылась, и вошел герцог – Таул в это время держал Мелли за руку, другой рукой обнимая ее за талию. Она отстранилась.

– Довольно науки на сегодня, Таул, – капризно-скучающе произнесла она. И добавила, обращаясь к герцогу: – Женщина может упражняться в нанесении и отражении ударов лишь до тех пор, пока не проголодается.

Таул не мог не восхититься ее находчивостью. Двусмысленную ситуацию она обратила в совершенно невинную. Урок фехтования доставлял удовольствие им обоим, и оба, сами того не сознавая, старались оказаться поближе друг к другу, так что между ними оставался промежуток не больше пальца. Таул выругал себя за глупость. Нельзя было ставить Мелли в положение, которое могло бы бросить тень на ее честь. Его как рыцаря учили защищать репутацию дамы любой ценой.

Но ее слова и тон, видимо, удовлетворили герцога. Успокоенный, он подошел к Мелли и поцеловал ее в щеку.

– Итак, Меллиандра, вы учитесь защищать себя?

– Таул настоял на этом. Он говорит – что толку от ножа, если я не умею владеть им.

Герцог кивнул:

– Ты прав, мой друг. Я рад, что тебе пришло в голову обучить ее этому. – Он говорил с искренней благодарностью. – Если Меллиандра вдруг окажется одна, без нас с тобой, мне будет легче от сознания, что она по крайней мере не сдастся без боя.

Таул хотел сказать, что он всегда будет рядом с Мелли, но счел за благо придержать язык. Он только поклонился и сказал:

– Из вашей будущей жены выйдет отменная фехтовальщица. А теперь, если позволите, я покину вас.

– Останься еще ненадолго, Таул, – остановил его герцог. – Я только что получил письмо, которое, возможно, и тебе будет интересно. – Он достал из камзола отсыревший, сильно измятый свиток. Чернила на пергаменте расплылись. – Прочти и скажи мне, что ты об этом думаешь.

Таул взял письмо. Еще мокрое по краям, оно грозило расползтись у него в руках. Адресовано оно было Тирену, и в нем пункт за пунктом излагался предполагаемый договор между Вальдисом и Четырьмя Королевствами. В обмен на согласие сражаться против Халькуса ордену предоставлялись исключительные права на пользование торговыми путями северо-запада и доля в военной добыче. Таул вернул письмо герцогу.

– Вы уверены, что оно подлинное?

– Этого я не знаю. – Герцог отдал письмо Мелли. – Нынче утром его принес орел. Догадываюсь, что прислал его архиепископ Рорнский. Повсюду в Обитаемых Землях у него есть люди – в основном духовного звания, – которые служат ему шпионами и осведомителями. Он долгом своим почитает узнавать обо всем раньше других.

Таул, не питавший любви к архиепископу Рорнскому, сменил тему разговора:

– У вас выставлена охрана на перевалах?

– Да. Потому-то я и беспокоюсь. Вот уже десять дней я получаю донесения о передвижениях рыцарей.

– Они направляются на запад?

Герцог кивнул.

– В полном вооружении, на закованных в доспехи конях.

– Тогда письмо, возможно, и вправду подлинное. – Таулу захотелось выпить. Каждый раз, стоит ему навести маломальский порядок в своей жизни, непременно случается что-то и разрушает все построенное им. Он немало наслушался сплетен о гнусностях, творимых Тиреном, но никогда не мог поверить этому до конца. Вплоть до этого часа. Письмо доказывает, что Тирен использует Вальдис в своих личных целях. Он превратил рыцарей в наемников.

Таул испытал чувство глубокой потери. Орден много лет заменял ему все: он был его семьей, его религией, его жизнью. Таулу было горько слышать о его упадке. Он всегда верил в орден – верил и сейчас. Если бы он мог, он бы вернулся туда – но поздно. Вальдис – это еще одна закрытая дверь.

– Что тебе известно о Тирене? – Герцог прошел к столику у стены и разлил вино в три бокала, но не поровну. Самый полный он протянул Меллиандре, а тот, где вина было меньше всего, оставил себе. Таул пригубил вино, хотя предпочел бы эль.

– Тирен был первым человеком, которого я узнал в Вальдисе. Он и привел меня туда, еще не будучи главой ордена. Я всегда считал его своим другом.

– А теперь?

– И теперь считаю. – Старые привязанности не умирают – Таул по-прежнему не мог заставить себя сказать хоть слово против Тирена.

Герцог, вперив в Таула тяжелый, оценивающий взгляд, сказал:

– Он и мой друг тоже.

– Я слышал, рыцари принимали участие в ваших юго-восточных кампаниях.

– Принимали. И я, надо сознаться, обещал Тирену право на охрану бренских купцов. Но на войне я никогда не поощрял ненужного кровопролития или мародерства. Большинство городов сдалось мне без боя. – Герцог поднес вино к губам, но пить не стал. – Когда Юг начал преследовать рыцарей, я предложил им спокойную гавань. Брен союзничает с Вальдисом уже много лет.

– Возможно, Тирен полагает, что не нарушает союза, – ведь он сражается за человека, который скоро женится на вашей дочери. – Таул тяжело вздохнул. Он не любил политики. Дипломатия, по его мнению, служила только для прикрытия лжи, а от договоров попахивало алчностью и соглашательством.

– Если это так, – вставила Мелли, сразу беря быка за рога, – почему он не уведомил герцога о своих намерениях?

Таул знал ответ и подозревал, что герцог тоже его знает: Тирен хочет быть на стороне победителя, а сейчас все свидетельствует о том, что владыкой Севера станет Кайлок. Глава рыцарей надеется извлечь свою долю выгоды из его успеха. Зачем совещаться с герцогом, если человек, который когда-нибудь займет его место, показал себя куда более удачливым и честолюбивым?

Но кто знает, займет ли Кайлок место герцога? Троим людям в этой комнате и сокольничему в горах известно, что скоро будет объявлено о браке, который поставит под угрозу право Катерины и ее мужа на бренский престол. Стоит Мелли зачать сына, и равновесие сил на Севере качнется в другую сторону, переместившись на восток, к Брену. Таул стал тревожиться за Мелли еще больше прежнего. Придется добавить Тирена и своих собратьев-рыцарей к списку ее возможных убийц.

– Могу я говорить откровенно, ваша светлость?

– Разумеется.

– Объявите о помолвке как можно скорее и не тяните со свадьбой. – Таул хотел объяснить, чем вызван его совет, но герцог остановил его предостерегающим взглядом.

– Полностью согласен с тобой, мой друг. Когда дама столь прекрасна, – он улыбнулся Мелли, – мужчине трудно ждать.

Таул молча поклонился. Герцог, как видно, предпочитает держать Мелли в неведении относительно политических мотивов их брака. Но им и вправду нужно пожениться поскорее, пока события по ту сторону гор еще не стали неуправляемыми.

Таул вдруг почувствовал, что устал, и попросил позволения уйти. Он не хотел видеть, как герцог лукавит с Мелли. Он поставил свой бокал и удивился, увидев, что тот почти полон. Желание выпить, к счастью, совершенно прошло. Таул улыбнулся про себя. Будь это эль, дело могло бы обернуться иначе.

Идя через комнату, он посмотрел на Мелли, но она намеренно избегала его взгляда. Известно ли ей, как недооценивает ее герцог?

Как только Таул вышел, Мелли обернулась к герцогу:

– Итак, вы надеетесь скоро жениться на мне. – Она вышла на середину комнаты, став на зеленый с алым ковер. Ее нрав, как всегда, когда ей было не по себе, побуждал ее перейти в атаку.

Герцог поставил бокал и шагнул к ней. Но Мелли превратила ковер в свою территорию и не собиралась уступать ни пяди. Она вскинула руку.

– Я не позволю вам приблизиться, ваша светлость, если только за вами не следует правда.

Герцог, хотя и недовольный, остался на месте.

– Пусть слова Таула вас не беспокоят, – нетерпеливо молвил он. – Я и раньше желал вступить с вами в брак как можно быстрее. – Его серые глаза смотрели на нее не мигая. Он стоял прямо, поблескивая мечом на боку, и синий плащ придавал мертвенный оттенок и без того бескровному лицу. – И не вижу причин менять свои планы.

Мелли было страшно. Впервые со дня их знакомства она поняла, насколько могуществен этот человек. По его слову приходят в движение целые армии. Она всегда это знала, но плохо представляла себе, какая сила стоит за ним. Теперь она чувствовала, что он женится на ней во что бы то ни стало, даже если ему придется волочить к алтарю ее бесчувственное тело.

Настало время сказать ему, кто она. Слишком долго она тянула с этим: идет уже пятый день, как она вернулась во дворец, и вот теперь час пробил – а она, как на грех, чувствует себя как нельзя более слабой. Стремясь овладеть положением, она не спеша взяла бокал с поставца и с нарочитой плавностью снова заняла свое место на ковре. Переборов желание осушить бокал одним глотком, она лишь пригубила вино.

– А по какой причине вы могли бы изменить свои планы?

Лицо герцога был непроницаемым. Рука покоилась на рукояти меча.

– Когда вы узнаете меня лучше, Меллиандра, вы убедитесь, что я не люблю играть в игры. Говорите, пока я не вышел из терпения.

Это было не совсем то, на что надеялась Мелли, но она всю жизнь провела среди вспыльчивых мужчин – все люди Мейбора отличались этим свойством – и потому не сробела.

– Позвольте сказать вам: я не та, кем вы меня считаете.

Какая-то странная улыбка прошла по лицу герцога и тут же пропала.

– Продолжайте, – сказал он.

– Мой отец – не лорд Лафф, и я вполне законная дочь. – В голосе Мелли зазвучала гордость. – Мой род в Королевствах уступает только Кайлоку. Мой отец – Мейбор, владетель Восточных Земель.

Она не знала, чем ответит на это герцог – недоверием, разочарованием, яростью, – но ждала, что он проявит хоть какое-то чувство. Между тем он остался спокоен – до такой степени, что даже отпил немного из своего бокала. Вытерев губы кулаком, он спросил:

– Каким же образом вы оказались здесь?

Мелли уже приготовила свой рассказ.

– Я поссорилась с отцом и убежала из дома. И только я поняла свои заблуждения и собралась вернуться ко двору, как Фискель – работорговец – похитил меня. – Рассказ получился суховат, и он добавила с жаром: – А вам-то, собственно, что за дело? Вы мне не сторож.

– Но я человек, за которого вы согласились выйти замуж. – Герцог повернулся к ней спиной, и Мелли воспользовалась случаем, чтобы как следует хлебнуть вина. Ее изумляло спокойствие, с каким герцог принял это известие. Обернувшись к ней снова, он произнес: – Не могу сказать, что ваше признание меня удивило. Я с самого начала не мог найти в вас даже следа униженности, которая обычно отличает незаконнорожденных. Напротив, я видел женщину, привыкшую к богатству и власти. Я не сомневаюсь в том, что вы дочь Мейбора.

– И это не влияет на ваше мнение обо мне?

– Нет – ведь я женюсь на вас, а не на вашем семействе.

– Вы сердитесь?

– Нет. Вы лгали, чтобы защитить доброе имя своей семьи, а после уже не могли отказаться от своей лжи. Хочу надеяться, что и я когда-нибудь заслужу столь непоколебимую преданность.

Мелли не верила своим ушам. Герцог сам подыскивает для нее оправдания! Да еще какие благородные! Этому есть только одно объяснение: он на самом деле любит ее.

Герцог подошел, и на сей раз Мелли позволила ему ступить на ковер. Он взял из ее руки бокал и швырнул в камин, разбив о решетку. Держа Мелли за руку, он опустился перед ней на одно колено.

– Послушайте, Меллиандра. Мне нужны вы, и только вы. Я нелегко принимаю решения, и нужно нечто большее, чем мелкий обман, чтобы заставить меня переменить их. С первой женой мы были помолвлены со дня рождения, поэтому вы единственная женщина, чьей руки я просил. А теперь, когда вы дали согласие, мне не терпится поскорее сыграть свадьбу. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Я умею прощать, но долго ждать не умею.

Все смешалось в Мелли: удовольствие, гордость, изумление. Ни один из поступков герцога не произвел на нее такого впечатления, как равнодушие, проявленное им к ее происхождению. Ему все равно, богата она или бедна, законная дочь или внебрачная. Этот человек, владеющий огромной властью так же легко, как другие – мечом, хочет взять ее в жены. Она стала перед ним на колени, поднесла его руку к губам и сказала:

– Я выйду за вас так скоро, как вы захотите.

Он заключил ее в объятия и поцеловал в губы своим тонким ртом, за которым чувствовалась твердость зубов, но тут же отстранился.

– Я должен идти. Нужно сделать распоряжения. Думаю, мы объявим о нашем браке на празднике первой борозды. – Он встал и принялся расхаживать по комнате. – Тогда с благословения Церкви мы через месяц сможем пожениться.

Мелли осталась на месте, и его слюна медленно сохла на ее губах. Его уход разочаровал ее. Что-то всколыхнулось в ней от его близости, и она чувствовала себя обделенной.

– Я пришлю к вам Бэйлора. О платьях, украшениях и прочем договаривайтесь с ним. Оставляю все это на ваше усмотрение.

– Могу я уведомить своих родных? Новая мимолетная улыбка.

– Думаю, пока не стоит.

– Могу ли я свободно ходить по дворцу?

– Нет. Пока о помолвке не будет объявлено, вы будете видеться только с Бэйлором, Таулом, вашей горничной и со мной. – Спохватившись, как видно, что говорит слишком резко, герцог добавил: – Потерпите еще немного, любовь моя. После праздника первой борозды все переменится.

Мелли провела пальцами по ковру. Издали казалось, будто на нем изображены цветы, но вблизи было видно, что это не цветы, а искусно вытканные цепи.

– Если меня долго держать взаперти, я ведь и убежать могу. – Она говорила почти всерьез. После первого восторга ею снова овладели сомнения. Почему он прячет ее от двора? И почему так торопится со свадьбой? Да, она верит, что он любит ее, но он слишком расчетлив, чтобы руководствоваться юношеской пылкостью. Глядя, как он шагает по комнате и думает вслух, можно подумать, что он обдумывает военную кампанию, а не свадьбу.

– Обещаю – вам не придется долго ждать, – сказал он, подойдя к ней, как она сразу поняла, с прощальным поцелуем.

– Скажите – то, что я родом из Королевств, как-то повлияет на брак вашей дочери и Кайлока?

Герцог окинул ее долгим, пристальным взглядом.

– Этот брак состоится, как и было задумано.

Она спрашивала совсем о другом, и он это знал – а потому поспешил ретироваться, не дожидаясь новых вопросов.

– Я должен идти, у меня назначена встреча. Завтра Бэйлор сводит вас в сокровищницу, чтобы вы могли выбрать кольцо. – Он сухо поклонился и вышел.

Мелли снова опустилась на ковер. Встреча с герцогом оставила ее неудовлетворенной. Она подозревала, что ее ловко обошли, но не могла понять, в чем дело. Ведь герцог простил ей ее ложь и ему как будто все равно, знатная она дама или незаконная дочь. С глубоким вздохом Мелли встала. Возможно, она видит хитрость там, где ее нет. Герцог любит ее, хочет на ней жениться, а если он собирается ускорить брак из-за политики, то не такой уж это непростительный грех. Нельзя упрекать его за то, что он всегда и во всем остается главой государства.

Подойдя к кровати, она почувствовала что-то мокрое и липкое на внутренней стороне руки, потрогала там и поняла, что это кровь. Она порезалась осколком бокала.

* * *

Баралис знал, что неразумно принимать болеутоляющее – даже половину дозы, – и все-таки принял. Он впервые за несколько недель должен был встретиться с герцогом, и ему нужна была ясная голова. Между тем шрам, окаймляющий грудь, очень его беспокоил, и дошло до того, что боль стала туманить рассудок не меньше, чем лекарство.

Горечь отвечала и его вкусу, и его настроению – Баралис проглотил порошок без воды. Все шло не так, как надо. Герцог слишком долго уклонялся от встреч с ним, все время пропадал в своем горном замке и отклонял просьбы об аудиенции. Одним словом, тянул время, не желая назначать точный срок свадьбы Кайлока и Катерины. Теперь, когда в Халькусе бушует война, а Кайлок тайно сговаривается с рыцарями, герцог, быть может, и вовсе откажется от брака – или по крайней мере попытается.

Баралис рассеянно погладил собаку Мейбора. Теперь она перешла к нему. Она лежала у его ног, наслаждаясь теплом очага, тихонько похрапывала, и от нее пахло недавно съеденным мясом. Кроп баловал ее, кормил свежими потрохами и печенкой, не забывая погреть сперва пищу в руках. Баралис улыбнулся про себя. Если распоряжается собакой он, то сердцем и желудком она принадлежит Кропу.