Текст книги "Современная вест-индская новелла"
Автор книги: Джулия Джеймс
Соавторы: Сейбл Грей,Дороти Уильямс,Сильвия Холлидей,Марк Энтони,Марк Моррис,Ребекка Мейзел,Жозеф Зобель,Элберт Карр,Энрике Сирулес,Ж. Алексис
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Annotation
Предлагаемый сборник впервые широко и всеобъемлюще знакомит читателей с новеллистикой Вест-Индии. Здесь представлены писатели многих стран и разных поколений, которых объединяет общность проблем, общность исторических, социально-экономических и культурных условий развития этого региона американского континента. Знакомство читателя с творчеством вест-индских писателей позволит лучше узнать этот яркий загадочный мир с его экзотической природой, пестрой разноязычной толпой и древними традициями, поможет лучше понять те большие политические, экономические и социальные проблемы, волнующие этот уголок земного шара.
У. С. Артур (Барбадос)
ДЭВИД
Д. Лемминг (Барбадос)
ВЕСЕННЯЯ СВАДЬБА
Д. Уилкем (Барбадос)
У ПРЕДЕЛА
Ж. С. Алексис (Гаити)
СКАЗАНИЕ О ЗОЛОТОМ ЦВЕТКЕ
ОЧАРОВАННЫЙ ЛЕЙТЕНАНТ
Р. Депестр (Гаити)
ТЕНЬ, ПОТЕРЯВШАЯ СВОЕГО НЕГРА
ТЕТУШКА РЕЗИЛЬ
О. Р. Даторн (Гайана)
ЗИМОВКА «МИСТЕРА» КОЛАВОЛЕ
Э. Миттельхольцер (Гайана)
МИСС КЛАРК УМИРАЕТ
К. Оугл (Гайана)
«ОШИБКА» ЛИЛИ АССОРДЕЗ
X. Бош (Доминиканская Республика)
КОГДА ОН ЗАПЛАКАЛ
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ ЭНКАРНАСЬОНА МЕНДОСЫ
Д. Джеймс (Куба)
РАССКАЗ ХОЗЯИНА ПОХОРОННОГО БЮРО
Б. Кальехас (Куба)
ЕГО ПЕРВАЯ БОМБА
ДВА ЛИКА МАНОЛО
Р. Г. де Каскорро (Куба)
«ЧЕШКА»[37]
С. Леанте (Куба)
ПИСТОЛЕТ И ДВЕ ГРАНАТЫ
М. К. Лопес (Куба)
ПОЦЕЛУИ, ЗАСТЫВШИЕ НА КАМНЕ
Э. Сирулес (Куба)
ЛАГАРТО[40]
Э. Сумбадо (Куба)
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
У. Чинеа (Куба)
САБИНО
ИХ БЫЛО ДВОЕ
Т. Маруг (Кюрасао)
ИНДЖУ[42]
Ж. Зобель (Мартиника)
ВОЗВРАЩЕНИЕ МОЕЙ БАБУШКИ
X. Л. Гонсалес (Пуэрто-Рико)
СВИНЦОВЫЙ ЯЩИК, КОТОРЫЙ НЕЛЬЗЯ ОТКРЫТЬ
Р. Маркес (Пуэрто-Рико)
В ГОРОДЕ ПО ИМЕНИ САН-ХУАН
А. Хелман (Суринам)
СКОРПИОНЫ
С. Грэй (Тринидад и Тобаго)
В РЕСТОРАНЕ
С. Л. Р. Джеймс (Тринидад и Тобаго)
LA DIVINA PASTORA[57]
Э. Карр (Тринидад и Тобаго)
ГАН-ГАН
В. С. Найпол (Тринидад и Тобаго)
СКАЖИТЕ МНЕ, КОГО УБИТЬ
С. Селвон (Тринидад и Тобаго)
КОСА НА КАМЕНЬ
ЕСЛИ УЖ ВЫ ЖИВЕТЕ В АНГЛИИ, ТО БУДЬТЕ ДОБРЫ ЛЮБИТЬ ЖИВОТНЫХ
СОЧИНИТЕЛЬ КАЛИПСО
К. Сили (Тринидад и Тобаго)
ГОРЬКИЙ ВЫБОР
Д. Уильямс (Тринидад и Тобаго)
ПОДНИМИСЬ, ЛЮБОВЬ МОЯ
Б. Р. Фортунэ (Тринидад и Тобаго)
НА ЯРМАРКЕ
М. Энтони (Тринидад и Тобаго)
ПИТА – ГЛУБОКОВОДНЫЙ
Р. И. С. Ааронс (Ямайка)
ПОЗДНЕЕ ЦВЕТЕНИЕ
МАДАМ
К. В. Блэк (Ямайка)
ИЗБАВЛЕНИЕ
А. Л. Гендрикс (Ямайка)
ЯМАЙСКАЯ СЦЕНКА
М. Моррис (Ямайка)
СМЕРТЬ
X. П. Моррисон (Ямайка)
ЧУЖОЙ НА РОДИНЕ
Р. Мэйз (Ямайка)
ЗАТЕМНЕНИЕ
У. Д. Оулгиви (Ямайка)
ЛОТЕРЕЯ
О. Паттерсон (Ямайка)
ГОСТЬ
В. Рид (Ямайка)
НОВИЧОК
Э. Роувер (Ямайка)
ПЛАЧУТ ТОЛЬКО БЕЛЫЕ
ЗАМОРЫШ
Д. Хирн (Ямайка)
ТРАГЕДИЯ В ДЕРЕВНЕ
В ЛАГЕРЕ ЗЕМЛЕМЕРОВ
С. Холл (Ямайка)
ДОРОГИ В НИКУДА
А. Ковальская. Вест-Индия – непрекращающаяся борьба за независимость
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
У. С. Артур (Барбадос)
ДЭВИД
Перевод с английского Е. Коротковой
Дэвид пропалывал молодые посадки сахарного тростника на холме за деревней, когда примчался Сонни Джонс и возбужденно заорал:
– Хэйнс, слыхал ты, что случилось-то? Смертоубийство! Ну и дела, брат, ну и дела!
Дэвид оперся тощей грудью на мотыгу и хладнокровно спросил:
– Кого убили-то?
– Дутс Спунер! Насмерть прикончили. Ну и дела!
– Дутс умерла! – Дэвид проговорил эти слова, смакуя, будто незнакомый напиток. – Кто же ее порешил-то – Мэнни?
Сонни смущенно затоптался под его пытливым взглядом.
– Не знаю. Полицейские найдут – они дошлые стали теперь.
– Это верно. Ну, что ж, удачи им.
– Пойдешь смотреть?
– Я-то? Нет. Мне надо прополоть этот участок к вечеру. Да и не люблю я соваться в чужие дела.
– Ну, тогда пока!
– До скорого!
Дэвид проводил глазами долговязую фигуру Сонни, пока тот не скрылся за поворотом дороги, потом пожал плечами и снова стал полоть, но мысли теперь у него были уже другие. Так вот она доигралась наконец-то, эта Дутс. Немало он из-за нее намучился, теперь и ей пришел черед расплатиться.
И подумать только, он когда-то ее любил!
Он чуть заметно улыбался, привычным движением стряхивая сырую теплую землю с только что выдернутых корней. Худое лицо лоснилось от пота.
Он так и знал, что Мэнни рано или поздно укокошит ее. Ревнивый дурень с выпученными глазищами. Он так дико ворочает ими, словно только что привидение увидал. Дэвид злорадно хихикнул – давно он уже так не радовался. Не будет больше хрипловатый голос Дутс, ее причудливая красота обжигать его сердце, не будет каменеть оно от ее насмешливых и презрительных слов. Решил он от нее избавиться – и сделано дело, хотя сам он даже пальцем не притронулся к ней.
Да, котелок-то у него варит. Он еще в школе считался умнее всех. Для него книжки читать все равно что утке плавать. Что известно, скажем, этим деревенским олухам о Сомерсете Моэме, о Голсуорси, Герберте Уэллсе, Хемингуэе или хоть Эллери Куине? Пока они по целым вечерам глушат ром в лавке у Тенби, дуются в карты да бахвалятся своими любовными похождениями, он корпит над книгами и набирается ума или разбирает мудреные магические формулы. Он уверен, что к нему не относились бы так неприязненно, если бы не слухи о том, что он знается с нечистой силой. Пусть их болтают, его от этого не убудет, все равно им, дурням, невдомек, сколько мудрости и знаний вмещается в его узкой, яйцевидной, уродливой голове. С жгучей злобой накликая смерть на Дутс, он наносил этим удар односельчанам, которые презирали его за уродство и ненавидели за ум.
Он продолжал полоть, вспоминая свои обиды. Да, люди несправедливы к нему. Это так. Себялюбивый, желчный скряга, с которым окружающие скрепя сердце поддерживали видимость добрососедских отношений, он считал себя непонятым и в собственных глазах был образцом всех добродетелей. Конечно, он не такой идиот, чтобы тратить нажитые честным трудом денежки на пьянку. И сигаретами он никого не угощает, и в долг не дает. Вот за это-то они его и не жалуют. Но не для того же существуют деньги, чтобы транжирить их на сигареты и ром. И ребятишки его сторонятся. Небось из-за родителей. Что он, людоед? Такой же человек, как, к примеру, Тимми Смит, общий любимец, который угощает детей сластями и фруктами. Это же додуматься – грошовыми подачками покупать чью-то привязанность!
Женщины, те тоже не желают с ним знаться, но до недавних пор он только посмеивался про себя. Мужчина, у которого несколько тысяч долларов на текущем счету в банке, может запросто осчастливить любую из них. Впрочем, он все же следил, чтобы за картошку и фрукты покупательницы платили наличными.
У зажиточного человека свои заботы и обязанности: чтобы его оставили в покое и не тягали в попечительский совет, Дэвид взялся опекать двух сироток и содержал их кое-как. Словом, жил и не тужил, пока у них в деревне не появилась Дутс Спунер и не поселилась в небольшом домишке, который сняла у Лона Бэтсона.
Она все перевернула, эта Дутс, красотка Дутс с ее звериной грацией, пышными бедрами и грудью, плутовскими смеющимися глазами, которые то светились нежностью и добротой, а то вдруг вспыхивали гневно и презрительно. Кожа у нее была гладкая и черная, как эбеновое дерево.
Впервые он мечтал о женщине так пылко и страстно – словно мальчуган о взаправдашнем ружье. Сперва он не сомневался, что Дутс бросит ради него Мэнни. Он загодя все обдумал. В свое время, прикидывал он, может, он на ней даже и женится. Она девка поворотливая, хорошая работница. Выгодное дело – заиметь жену, которая и дом будет вести, и на участке поможет: и полоть, и землю удобрять, и урожай собирать, да сама же и потащит овощи на рынок в город – вон какая крепкая у нее спина.
Он старался ей растолковать, какое счастье ей привалило. Но она, дуреха, предпочла непутевого игрока и пьянчугу.
Дэвид с яростью вырвал из земли сорняк. Вот дура, счастья своего не понимала! Что мог предложить ей этот пропойца? Несколько шиллингов в неделю, если паче чаяния он не продуется в кости дотла; всю жизнь работала бы на него, не разгибая спины, как на законного, а получала бы одни колотушки – на это он щедр.
Убежденный в благородстве своих намерений, Дэвид решил сразу же идти на приступ.
Как-то утром девушка заглянула к нему купить два плода хлебного дерева.
– Сколько с меня причитается, мистер Хэйнс?
Растянув губы в некрасивой улыбке, он небрежно проронил:
– Ну, с тебя-то… четыре цента возьму.
Она вспыхнула, но сдержалась. Красивые глаза взглянули на него с презрением.
– Ух! – только выдохнула она и больше ничего не сказала.
Но позже, когда она, как королева, выплыла за ограду, Дэвид обнаружил на большом камне во дворе еще четыре цента.
Эту обиду он не простил ей.
В другой раз, когда Лон Бэтсон, которого он сам же на это тайком подбил, стал угрожать девушке, что выселит ее из дома за неуплату, Дэвид словно ненароком оказался рядом и деликатно предложил «выручить» Дутс, ссудив ей несколько недостающих шиллингов.
Но уже на следующее утро, когда он доил корову, какой-то мальчуган принес ему перевязанный красной тесьмой сверточек.
– Вот мисс Спунер вам прислала.
Дэвид поднял брови. Он был и разочарован и удивлен. И где это она так быстро раздобыла деньги? Не хочет одолжаться – гордая, тварь. Других-то ему удавалось приручить и без таких затрат – за два плода хлебного дерева, за несколько картофелин, за шиллинг. Он убеждал себя, что незачем ему так изощряться – любовь сама созреет в ее сердце и, как спелый плод манго, свалится к нему прямо в руки. В конце концов, все они, женщины, одинаковы – своей выгоды не упустят. Рано или поздно прибежит к нему и Дутс.
Но он с досадой стал замечать, что после тех двух случаев девушка сторонится его как чумы. Даже когда вечерами он пас свою корову на выгоне за ее домом, Дутс ни разу не показалась ему на глаза. Тогда он надумал снять у Лона Бэтсона в аренду участок, на котором стоял домик Дутс. Он ретиво занялся обработкой участка и часами околачивался там. Пользуясь предлогом, Дэвид частенько стучался в окошко попросить воды напиться. Отхлебывая медленными глотками воду, он с жадностью обшаривал глазами девушку.
– Ух! Вода-то какая сладкая да холодная… как ты! – однажды сказал он ей.
Она выхватила у него стакан и захлопнула окошко прямо перед его носом.
Но, обхаживая свою жертву, Дэвид был терпелив, как Иов. Он продолжал заходить к ней за водой, чтобы полюбоваться ее соблазнительной фигурой; рассыпался в слащавых любезностях в надежде выманить улыбку, что изредка удавалось ему. Нелегкое это было дело для такого, как Дэвид, вымучивать из себя шуточки и плести разный вздор, ублажая какую-то жалкую девчонку. Впрочем, он приписывал строптивость Дутс не враждебности, а лишь ее тяжелой жизни. Небось намаялась со своим Мэнни, вот и злится.
И вдруг как-то однажды Дутс не дала ему воды.
– Бидон с собой носили бы! На вас не напасешься. У меня водопровода нет!
С тех пор оконце всегда оставалось закрытым – суровое напоминание о неприступности Дутс.
Однако отступиться он уже не мог. Он проглотил и эту обиду, уверив себя, что когда-нибудь рассчитается за нее.
Через несколько дней, столкнувшись с Дутс на участке, он наконец не удержался и всерьез предложил ей бросить Мэнни и эту жалкую хижинку и переселиться к нему.
Она взглянула на него с таким презрением – прямо-таки уничтожила на месте.
– Ты за кого же меня принимаешь? – звенящим шепотом спросила она. – Да ты что возомнил о себе?
– Твой хахаль, что ли, лучше?
– Да уж какой ни есть, а все лучше, чем ты. Он хоть мужчина!
– Когда выпьет? – ядовито спросил Дэвид. – Послушай, детка, у меня ты будешь…
Она грубо и решительно оборвала его:
– Если бы, кроме тебя, мужчин на свете не было, я и то бы не захотела тебя. Тоже еще – мужчиной себя вообразил!
До сих пор обида жжет его сердце. Всю жизнь встречал он в людях, окружающих его, безразличие, неприязнь, в лучшем случае – жалость, но открытое презрение этой женщины вырвало из его сердца любовь, словно гвоздь из прогнившей доски. Сука! Он бы убил ее, если б хватило храбрости, да вот не мог – кишка тонка. Ах, до чего ему хотелось, чтобы эта гордая головка униженно склонилась перед ним! Пусть помучилась бы, пусть поплакала бы, омывая слезами его грязные ноги. А она тем временем не только сама перестала с ним разговаривать, но еще и умудрилась с чисто женским коварством восстановить против него всех здешних баб. Иначе чего бы им фыркать и насмешничать, когда он проходит мимо? Даже дети кричали ему вслед обидные слова.
Это Дутс! Только она одна могла так всех против него настроить. Так выгнать же мерзавку, выгнать вон из деревни, вон из его жизни!
Сперва он стал ее запугивать. На эти дела он был мастер. Ровно в полночь подсунул крохотный гробик к ее порогу. Если Мэнни подолгу засиживался за игрой, в ночной тиши над одинокой хижинкой, где дожидалась своего сожителя Дутс, вдруг раздавались жуткие, таинственные звуки. Дэвид применил также особые магические формулы, известные лишь посвященным.
Но когда однажды Дутс с улыбкой подошла к нему и дерзко бросила: «Зря стараешься, я и сама умею ворожить», Дэвид понял, что проиграл первый раунд.
Приезжий – вот кто ему помог. Нежданная удача! Дэвид и сейчас, выдергивая сорняки, чувствовал, как радостно и возбужденно бьется сердце. «Зря стараешься!» А он все же отправил ее на тот свет.
Всего только вчера Дэвид увидел, как этот высокий смуглокожий парень подошел к ее дверям уверенной походкой победителя. Вокруг никого не было, только Дэвид, спрятавшийся в низком тростнике, наблюдал, как радостно привечает приезжего Дутс. Ей даже вздумалось несколько раз поцеловать его, прежде чем она втащила его в свою лачугу. «Видный парень, не такой сморчок, как я, вот она с ним и нежничает, – подумал Дэвид, корчась от злобы и муки. – Проклятая!»
И вдруг он просиял.
Ревнивость Мэнни – притча во языцех в их деревне. Два раза он безжалостно исколотил жену только потому, что ему что-то там почудилось. Ну что ж, сейчас он даст Мэнни возможность в полную силу проявить свой бешеный нрав.
Под предлогом, будто он хочет показать ему свою стельную корову, Дэвид остановил Мэнни на улице, когда тот направлялся домой. Затащил к себе, а там уж все пошло, как было задумано. Появились сигареты, ром… День сменился вечером, а вечер незаметно перешел в глухую ночь. Дэвид был слишком умен, чтобы спешить и раньше времени выкладывать свой козырь. Радостно хихикая, он терпеливо слушал избитые сальные шуточки и похабные анекдоты, которыми, все больше распаляясь, так и сыпал подвыпивший верзила гость. Несколько раз Дэвид незаметно вылил ром из своего стакана на посыпанный песком пол. Вскоре объемистая бутыль опустела, и он вытащил новую. И лишь когда беседа стала братски доверительной, Дэвид нанес свой удар.
Он и сейчас не может вспомнить без смеха, какая рожа сделалась у Мэнни, когда Дэвид сообщил ему о «неверности» Дутс. Выпучил глаза, как лягушка, челюсть отвисла, а потом вдруг скривил губы и его сузившиеся, бешеные глаза взглянули жестко и недоверчиво.
– Если бы узнал сейчас, что врешь, убил бы на месте, – просипел он.
– Зачем мне врать? – миролюбиво ответил Дэвид. И он принялся успокаивать Мэнни, торопливым шепотом увещевать его, призывая к благоразумию, а на самом деле все сильнее раздувая в нем жгучее пламя ревности.
– Смотри не наделай глупостей, парень. Ни одна женщина не стоит того, чтобы лезть из-за нее в петлю.
В ответ на это Мэнни, к его несказанной радости, прошипел сквозь стиснутые зубы:
– Убью шлюху!
Он и убил ее – Дэвид наконец-то отомщен. Удар нанес другой, но это он направил руку, поразившую эту непокорную тварь. Он представил себе заголовки в утренней газете:
«УБИТА РЕВНИВЫМ ЛЮБОВНИКОМ».
В деревню Дэвид возвращался поздно вечером. Возле лавки Тенби толпился народ. Обсуждали страшное происшествие, обменивались подробностями.
Сонни Джонс неторопливо отделился от толпы и зашагал вразвалку к Дэвиду. Широкие рукава рубахи болтались на его ручищах, словно крылья исполинского нетопыря.
– Ты слыхал: Мэнни никак не сыщут.
– Так это он, что ли, ее убил? – равнодушно спросил Дэвид.
– А кто ж, по-твоему? – Сонни огляделся и понизил голос: – Знаешь, я ведь собственными ушами слышал, как он клялся и божился, что пришьет ее, если она заведет себе другого.
– Так, значит, был другой?
– Был небось. Из-за чего бы тогда Мэнни убивать ее?
– Стало быть, он, как грозился, так и сделал, – пробормотал Дэвид, невольным движением крепко прижав к себе охапку хвороста, которую держал под мышкой. – Ну, я пошел, коровы у меня еще не доены.
– Взял бы ты меня в работники.
Дэвид открыл было рот, чтобы ответить, да так и замер: из-за угла вышел давешний незнакомец и зашагал по переулку к домику убитой Дутс. Дэвид совсем и забыл о нем на радостях. Многозначительно взглянув на Сонни, он кивнул в сторону незнакомца.
Сонни замотал головой.
– Ничего не знаю. Он, говорят, из Каракао. Целый день тут, с самого утра. – И добавил, задумчиво разглядывая незнакомца: – Вроде бы приличный малый.
– Уж не старая ли присуха?
Сонни захихикал:
– Теперь отсохло!
– Ну, пока.
Дэвид ликовал. Его так и тянуло пригласить к себе Сонни и угостить в честь торжества, но по врожденной осторожности он воздержался. Такая неожиданная щедрость – слишком откровенный жест. К тому же Сонни сплетник. И он решил отпраздновать свой триумф так же тайно, как до этого он любил, ненавидел и мстил. К счастью, жил он один и в довольно уединенном месте.
В этот вечер он ужинал поздно и с непривычной роскошью: вареный цыпленок, рис, бобы и печеный батат. Все свое, а не покупное, конечно, но для скряги Дэвида это был настоящий пир. Кроме того, он выпил больше пинты рома, а потом еще добавил к нему бутылку игристого пива.
Спать ему не хотелось. Дэвид вытащил засаленную конторскую тетрадку и допоздна просидел над ней. Все у него было в ажуре. Он знал, сколько гроздей бананов созрело на его участке в нынешнем году и за какую сумму он их продал, сколько выручил за окру и сколько – за бобы. Он даже мог учесть доходы с каждого кустика перца, растущего за домом.
За его спиной ветер громко хлопнул дверью, но Дэвид не шелохнулся – ему было покойно и хорошо. После сытного ужина и обильной выпивки его разморило, и он блаженствовал, довольный собой. Вот так и должен жить мужчина. Без плаксивых ребятишек, без сварливой болтушки жены… без всей этой колготы. Один…
Сидя так и размышляя, он незаметно погрузился в глубокий, без сновидений сон, и только через несколько часов его вдруг словно тряхнуло. Дэвид проснулся с внезапно прояснившейся головой и со страхом понял, что он не один.
За столом напротив него сидел Мэнни, громадный, всклокоченный, с заросшими щетиной щеками и воспаленными глазами, которые, казалось, вот-вот готовы были выскочить из орбит.
Как он попал сюда? Дэвид вдруг вспомнил, как хлопнула незапертая дверь, когда он засыпал.
– Ты… чего тебе здесь надо? – запинаясь, спросил Дэвид, чувствуя, как от тупого страха кровь ударила в виски.
Голос Мэнни прожурчал тихо, как обмелевший ручеек, как-то странно прозвучал он – тихо и печально, так что в сжавшемся от страха сердце Дэвида даже зашевелилась надежда.
– Ну, сделал я, что ты хотел. Убил я… мою Дутс.
– Я хотел?! – воскликнул Дэвид. И, пытаясь убедить себя, что убийца пришел лишь затем, чтобы передохнуть и подкрепиться, миролюбиво добавил:
– Да при чем тут я, дружище? Разве это я велел тебе ее убить?
Голос Мэнни прогремел, как колокол:
– Я для тебя убил ее… слышишь ты! – Но тут же дрогнул, сорвался: – Теперь меня повесят…
Дэвид пожал плечами.
– Сам виноват, старина. Я тебя по-дружески предупреждал…
Он не договорил. Как он страшно смотрит на него, этот Мэнни.
– Это ты заставил меня убить ее… ни за что ни про что, слышишь, ты!
– То есть как? Да я ведь своими глазами…
Мэнни выкрикнул, словно бичом полоснул:
– Это был ее брат из Каракао! Господи, если б я только знал!
Дэвид вскочил, леденея от страха. Он словно завороженный глядел, как Мэнни вытаскивает из кармана кусок прочной и крепкой веревки.
– На кой… на кой она тебе нужна? – залепетал он, с ужасом вспоминая, что живет один и что дом его стоит на отшибе.
Свистящим шепотом Мэнни выдохнул ответ, и каждая фраза гасила последние искры надежды:
– Чтобы повесить тебя… проклятый сплетник… ты ее ненавидел и подпоил меня… так что я уж ничего не понимал… не слышал… не соображал…
– Но, Мэнни! Мэнни! Нет!
Сильный порыв ветра торжествующе и злобно просвистел над домом и заглушил вопли Дэвида.
Д. Лемминг (Барбадос)
ВЕСЕННЯЯ СВАДЬБА
Перевод с английского В. Рамзеса
В Лондоне они скоро познали, каково жить в огромном городе. Одиночество крепче родственных уз сплотило их, трех мужчин и одну женщину, приехавших с Вест-индских островов и ютившихся в тесных подвальных комнатенках. И вот впервые возникла угроза их единству.
До свадьбы остался всего день.
Крючконосому чудилось, будто он ощущает, как пот струится из его пор. Подобно ворчливой старухе, он бормотал, ни к кому не обращаясь:
– Что за безумие! Заставить меня напялить эту упряжь… Я не принц Филипп и никогда не хотел им стать…
Взятый напрокат фрак висел на спинке стула. Перевернутый цилиндр словно бросал Крючконосому насмешливый вызов. Крючконосый чертыхнулся и уже совсем было собрался усесться на обидчика, когда скрипнула дверь и раздался хриплый смех Янки, спасший цилиндр от заслуженной кары.
– Ты что тут делаешь? – Янки поднял цилиндр и повертел его в руках, словно какой-то невиданный плод.
– Чертов Бересфорд, – буркнул Крючконосый, – ишь чего выдумал! Это барахло не для моей рожи.
– Даже нищий может стать королем, – возразил Янки, нежно прижимая цилиндр к груди. – Завтра я надену эту штуку и буду королем.
– Не королем, а ослом, – съязвил Крючконосый.
– И это не страшно, – улыбнулся Янки. – Христос ездил на осле.
– Тебе этот костюм идет как корове седло.
– Посмотрим. Ты меня, Крючконосый, не узнаешь!
Янки решил немедленно продемонстрировать, насколько хорошо он знаком с правилами хорошего тона. Лихо заломив на голове цилиндр, он шлепнулся на стул, скрестил ноги и поддернул воображаемые складки на брюках. Стул трещал и качался под ним, рука Янки повисла в воздухе – как бы покоясь на несуществующем подлокотнике.
Крючконосый отвернулся, а Янки, пришпорив свою фантазию, уже воображал себя на свадьбе. Тяжело гудят колокола, глаза ищут в толпе знакомых, рука в белой перчатке поднята вверх в приветственном жесте. Он словно озарял своим сиянием тусклый и дряхлый Лондон, и даже полисмены обнажали головы при виде его великолепия… Но вдруг толпа гостей исчезла, кожаный подлокотник сбросил его руку, а стул под ним развалился будто карточный домик. Янки растянулся на полу, как беспомощный калека.
Сидя на полу, он со страхом ощупал себя, и его опасения подтвердились: штанина лопнула по шву сверху донизу, а ведь это была его единственная пара брюк.
– Ты сломал мой лучший стул, – с грустью сказал Крючконосый, доставая намокший цилиндр из раковины умывальника.
Янки встал на четвереньки и долго разглядывал в зеркале свой зад, уточняя масштабы постигшего его бедствия. Крючконосый склонился над обломками стула. Оба молчали, в подвале стало тихо, было лишь слышно, как скрипит мебель за стеной да тикают ходики в комнате Фло.
Она сидела у себя одна и заплетала волосы в жесткие косички, торчавшие на голове, как спицы. Фло не одобряла свадьбы брата, полагая, что это противоречит всему укладу их жизни. Покончив с косами, она воткнула гребешок в короткий пучок волос на затылке, почесала за ушами, оттянула веки – что-то вид у нее сегодня неважный – и в заключение увесисто хлопнула себя по заду: Фло была в боевом настроении.
– Какой богач выискался, – сказала она, хотя и была одна; думать вслух было делом обычным среди обитателей подвала. – Залез в долги и останется в дураках. Надо же – загнал Крючконосому велосипед, чтобы взять напрокат фрак и заказать лимузин. Видела бы покойная бабушка – спаси ее бог, – что вытворяет Бересфорд… ради той… которая его погубит!
Теперь уже поздно, его не переубедишь. Назвал гостей – чтоб зашли пропустить стаканчик после церкви. И того вестиндца с мордочкой попугая, что как бы ненароком является каждое воскресенье к ужину; и Карузо, сочинителя калипсо, что зарабатывает себе на жизнь тем, что любую сплетню перекладывает на музыку. Фло побаивалась этого Карузо – язык у него как бритва, навек опозорит – недорого возьмет. Карузо приведет всю шайку: Худерьбу, Малыша, Квадратного Дика, Блохолюба, Артиллериста, Уголовника, Кларка Гейбла № 2 и юного сэра Уинстона. Все эти «землячки» – бездельники, выжиги и богохульники! Только корчат из себя занятых людей, для вида работают на шинной фабрике вместе с Бересфордом.
– Но не в этом дело, – нахмурилась Фло. – Нельзя допустить, чтобы Бересфорд женился на белой. Раз уж позора не избежать, то лучше уж я опозорю его, чем она.
Она готовила заговор против этого брака, решила подкупить Крючконосого и Янки, чтобы они отговорили брата. Особенно важно добиться поддержки Янки – ведь это он познакомил Бересфорда с англичанкой.
Она распахнула дверь и увидела стоящего в коридоре Крючконосого. Чтобы успокоиться, Фло сосчитала до трех. Она была так взволнована, что едва могла говорить.
– Крючконосый!
– Что с тобой?
– Я хочу, чтобы ты и Янки поговорили с Бересфордом. – Голос Фло дрожал от жалости и горя.
– Пусть он сам стелет себе постель – ему же в ней спать, – ответил Крючконосый.
– Англия вскружила ему голову, он совсем с ума сошел. – У Фло подкашивались ноги, и она держалась за Крючконосого, чтобы не упасть.
– С головой у него все в порядке, просто он, как послушный ребенок, выполняет волю матушки.
– Если бы мама знала, что ему грозит, она бы не дала согласия на этот брак.
– Поздно что-либо менять, – сказал Крючконосый, – кроме вот этого шутовского наряда. Я в нем как колдун. Словом, я его не надену.
– О чем ты говоришь! – воскликнула Фло. – Мы должны остановить всю эту затею.
Янки выскользнул из мрака и вырос за спиной у Фло, словно высокая стена. Он пришел со своей бедой – дыра на штанах была заколота английской булавкой, он нагнулся, чтобы показать свою работу Фло. В таких вещах можно довериться женщине.
– Убери свой зад! – закричала Фло. – За кого ты меня принимаешь!
Янки обиделся. Он не мог понять, чем вызван ее гнев, за что она его обругала и почему захлопнула дверь перед самым его носом. И Крючконосый словно в рот воды набрал. Они стояли в коридоре, будто собачонки, выставленные за порог.
Бересфорд ждал их в своей каморке. Он был навеселе. Услышав крик Фло, он понял, что приятели явятся к нему с минуты на минуту. Ему хотелось выпить с ними. Бутылка зеленого стекла возвышалась рядом с тремя стаканами и чашкой. Этикетка на бутылке расплылась, и названия нельзя было прочесть; поэтому Бересфорд вернулся к распечатанному конверту и снова – в который раз – принялся перечитывать письмо вслух.
Всю ночь этот голос беседовал с ним о его невесте. Бересфорду было тоскливо, он нуждался в утешении и искал его в мамином письме:
…невесту ты должен выбирать осторожно, как я бы выбирала для тебя сама, главное, чтобы характер был подходящий и все остальное. Я прощаю твое долгое молчание, я знаю, сколько времени отнимает сватовство. Передай мои добрые пожелания своей невесте, поцелуй Фло, привет Крючконосому и Янки…
Свет поплыл перед его глазами; слова отяжелели и падали с почтовой бумаги на пол. Он подумал о Фло: жаль, что она относится к его намерению жениться иначе, чем мама.
…Если свадьба состоится, смотри, оденься как подобает, я имею в виду, чтобы все было, как там у них принято. Надеюсь, ты еще не разбил свой велосипед…
Листок выпал у него из рук. Он уже жалел, что загнал велосипед Крючконосому. Но горевал Бересфорд недолго, раздался стук в дверь, и в щель просунулась голова Янки.
– Иди сюда, налей себе, Янки.
Бересфорд засунул письмо в карман, Янки направился к столу.
– Только одну рюмочку, – проговорил Янки, – одну, и хватит.
– Возьми стакан, если не хочешь пить из чашки.
– Какая разница, из чего пить!
Янки наливал ром, как воду. Они чокнулись, выпили и поморщились.
– Где Крючконосый?
– Возится с велосипедом, а Фло совсем взбесилась.
– Ничего, успокоится. Просто она боится за меня и не хочет этой свадьбы.
– Лимузин ты заказал?
– Фло все устроила еще утром. Его подадут сюда в половине четвертого.
– Кто же будет моей дамой, если Фло не пойдет в церковь?
– Пойдет, вот увидишь.
– За Фло никогда нельзя ручаться.
Бересфорд и сам был не очень уверен, но не хотел сейчас думать о неприятных вещах.
Янки налил еще, чтобы заполнить паузу, и Бересфорд поднял стакан. Они молчали в предвкушении решающего дня. Полуосвещенная комната и выпивка навевали грусть.
– Крючконосый хочет, чтобы я поменялся с ним местом.
– Отказывается быть шафером?
– Просто фрак ему не по душе.
– Но ведь так принято – ничего не поделаешь.
– То же самое и я ему сказал. Уж если делаешь что-то, так надо делать, как все.
Бересфорд был явно озадачен новым осложнением, но тут же успокоился.
– Крючконосый или ты – мне все равно.
– Значит, я поведу тебя к алтарю.
То ли ром, то ли задушевная беседа притупила их бдительность – они не слышали, как открылась дверь, и не знали, как давно Фло находилась в комнате. Колючая, точно проволока, она стояла в дверях, уперев руки в бока, а в голове теснились всякие идеи, как бы расстроить их планы.
– Налить тебе, Фло? – предложил Бересфорд.
– Нет, Берри, большущее спасибо.
– Почему у тебя такой траурный вид? – спросил Янки, стремясь обратить все в шутку. – Тех, кого соединяет господь…
– Не поминай имя господа всуе, – набросилась на него Фло. – Не бог, а дьявол соединяет моего братца с этой уродиной.
– Да что ты, она милашка, – возразил Янки.
– Милашка! – Фло грозно надвигалась на них. – Сходить с ума по какой-то подержанной белой заднице!
– Фло!
Стакан выскользнул у Бересфорда из рук. Сжав кулаки, он вскочил. Янки подумал, что сейчас он ударит сестру.
– Ты на меня так не смотри – не испугаешь! – крикнула ему Фло. – Янки может подтвердить, что каждое мое слово – правда. Посмотри ему в глаза и спроси, почему он сам на ней не женился.
– Успокойся, Фло, успокойся, – взмолился Янки. – Бересфорд женится потому, что ему надоело бродить диким зверем в лондонских джунглях.
– А она, где она бродила все это время? – выпалила Фло, и Янки потянулся за чашкой.
– Все это сплетни! – закричал Бересфорд, вступаясь за честь своей избранницы. – Помнишь, как обошелся с тобой Верзила в Порт-оф-Спейне? Ты до сих пор не можешь успокоиться, только зачем же вымещать зло на моей англичанке?
