Текст книги "Расскажи мне три истории (ЛП)"
Автор книги: Джулия Баксбаум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 33
– Значит так, тебе нужно поговорить с отцом, – заявляет Тео, бросая мне зеленый сок из холодильника перед школой. Я пристрастилась к вкусу этих зелий, но не помешалась на них или таком образе жизни. В отличие от Тео, мне все еще необходима еда. Именно поэтому соки для меня не завтрак, а, скорее всего, легкий перекус.
– С чего бы?
Мы вдвоем на этой огромной кухне, единственные люди в доме. Рейчел и отец уехали пару часов назад. Рейчел занимается пилатесом перед работой, а у отца смена с утра пораньше. Скоро он сдаст экзамен и получит ту же должность, которая была у него в Чикаго.
– Потому что он твой отец.
– И что с того?
– Тебе вообще сколько лет?
– И это спрашивает мистер Истеричка?
Оказалось, в тот раз, когда Тео бросил вилку, на обеденном стуле осталось пятно от соевого соуса. Но не суть важно, недавно обивку стула поменяли.
– Чувак, это было только один раз. Я тяжело воспринимаю перемены.
– Тогда почему тебя заботят мои отношения с отцом?
Я потягиваю сок, воображая, как он выводит токсины, что-то вроде щетки для кишечника. Да уж, от смузи из листьев капусты я точно становлюсь самодовольной.
– Ты приносишь негатив в семейный очаг. У нас и без того дурной энергетики хватает.
– Ой, да ладно тебе.
– Ты не можешь знать, что случится завтра. И как долго мы проживем. Жизнь дает тебе только двух родителей, а в нашем случае у нас их по одному. Поэтому лучше бы поддерживать хорошие отношения, пока это возможно.
Тео хватает деревянную ложку и барабанит по столешнице. Он придерживается ритма. Интересно, существует ли хоть что-то, в чем бы он был не так хорош.
– Да пофиг.
– Серьезно. Ты говоришь, как один из тех мудаков в Вуд-Вэлли.
– Хорошо.
Естественно, Тео прав. Как была права и Скар. Мне нужно стать лучше, сильнее, смелее. Ниндзя, но не в прямом смысле это слова, поскольку нам нужно поговорить, а не бороться.
– Что «хорошо»?
– Хорошо, я поговорю с ним.
– Окей. Рад, что мы обсудили этот вопрос.
Он стискивает меня в объятьях и кладет подбородок мне на макушку, будто сейчас пятидесятые, а я его сын, который забросил мяч на четвертую базу на отборе в четвертьфинал.
– Ты такой забавный, знаешь? – спрашиваю я.
– Меня называли и похуже.
• • •
Я: Ну ладно. Давай поговорим. Очень было умно подослать Тео.
Папа: Я его не подсылал, но счастлив от того, что ты хочешь поговорить. Это было МУЧИТЕЛЬНО. Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ,
Я: Сейчас ты немного перегибаешь палку.
Папа: Я прочел книгу по воспитанию детей в надежде, что это поможет. Но в ней оказалось куча всякой ереси.
Я: Что именно было написано?
Папа: Дать тебе личное пространство.
Я: Хм. Возможно, этот совет не имеет смысла, если учитывать размеры дома.
Папа: Когда мы сможем поговорить? Где?
Вот оно как: папе и мне теперь нужно планировать нашу встречу. Помнится, раньше между нами было все гораздо проще. Даже не проще, а естественней. Раньше, ну вы понимаете, раньше мама каждый вечер готовила нам ужин, мы семьей садились за стол и общались. У нас была игра, где мы делились историями прошедшего дня, и, помню, самое смешное я всегда приберегала на десерт: как учитель химии, мистер Гудмэн, вызвал меня к доске, а я не знала ответ, или как Воришка Смузи вернулся в «Кинг» и украл детский напиток. Как однажды мы со Скар стали партнерами на научной выставке и решили смастерить вулкан, потому что весело иногда делать что-то избитое. Вспоминаю, как тщательно отбирала события уходящего дня, будто фильтр к фото подбирала, и выбирала историю, которую захочу подарить родителям. Хотя, если подумать, все было не так, как с НН и нашими тремя историями.
Захотелось бы маме узнать о событиях последних двадцати четырех часов? Может, я бы рассказала ей про смузи из капустных листьев. Или про сообщение от НН этим утром, который считает минуты до нашей встречи. Или, еще лучше, про слова Итана, которые постоянно крутятся у меня в голове: «Думаю, тебе стоит ему отказать». Пять идеальных слов.
Хотя, возможно нет. Может, я оставила бы эту крупицу золота при себе.
Я: Не знаю. Позже?
Папа: Идет.
– Джесси, ты можешь задержаться на минутку? – спрашивает миссис Поллак после занятия, и у уже меня сосет под ложечкой.
Что я натворила в этот раз? По сообщению Кристал, Джем свалилась с кишечным гриппом и «ну вы понимаете, выблевывает свои кишки наружу. #ревнует», поэтому день проходит без инцидентов, что для меня является большим облегчением, поскольку я в полосатом хлопковое платье, которое, уверена, превратило бы меня в идеальную цель для насмешек. Чуть женственней моего обычного стиля, но, черт возьми, тут жара несусветная.
Поэтому я остаюсь на месте, когда уходит остальная часть класса. По дороге к выходу Итан бросает на меня заинтересованный взгляд, и в ответ я пожимаю плечами, а он улыбается и безмолвно произносит «удачи». Мне так хочется положить в карман его слова и улыбку и носить их с собой в качестве талисмана. Глупая ухмылка остается у меня на лице даже после его ухода. И виной тому Итан.
– Я только хотела поговорить с тобой по поводу событий прошлой недели. Мне следует перед тобой извиниться, – говорит миссис Поллак, и в этот раз она не садится верхом на стул, а остается за столом, как настоящая учительница. Видимо, она отказалась изображать подружку, хотя это не проблема. А вот ее обвинения... – В эти выходные я все вспоминала наш разговор и пришла к выводу, что повела себя неправильно.
Я смотрю на нее, подбирая правильный ответ. «Спасибо», «нет проблем», «ничего страшного»?
– Все нормально. В том, что Джем закоренелая сучка, нет вашей вины, – отвечаю я и тут же ужасаюсь. Часть про сучку у меня вырвалась случайно. Миссис Поллак улыбается, и мной овладевает облегчение. Я бы не смогла объяснить Итану, откуда у нас двойка по «Бесплодной земле», которую влепили только потому, что у меня грязный рот. До прошлой недели миссис Поллак была моей любимой учительницей, и причина не в моей благодарности за то, что в первый день занятий она не заставила меня вставать перед всем классом.
– Будучи старшеклассницей, я не была особо популярной. На самом деле это неправда, – произносит она, пожимая плечами. – Надо мной издевались. Даже преследовали. И когда я стала свидетелем той ситуации с Джем, то понятия не имела, что сказать. Мне лишь хотелось тебе помочь.
У миссис Поллак глаза на мокром месте. Быть может, никто никогда не оправляется от старшей школы. Сейчас она прекрасна, ее волосы блестят, взрослая версия Джем. Трудно представить, что когда-то она выглядела иначе.
– Просто… так или иначе, я просто хотела извиниться. Я наблюдала за тобой, и ты уже приняла себя такой, какая ты есть. Большинство твоих ровесниц не находятся в гармонии со своим телом, и, быть может, именно поэтому тебя стала задирать Джем, – говорит она, и мне любопытно, что, черт возьми, они имеет в виду. Я ничего не понимаю. – Так или иначе, старшая школа просто… Худшее. Место.
– Какая ирония, ведь вы стали учителем старших классов, – отвечаю я, и она снова смеется.
– Это до сих пор основная тема разговоров с моим психотерапевтом. К слову, ты можешь поговорить со школьным консультантом, если захочешь. У нас в штате есть психотерапевт. И даже инструктор по личностному росту.
– Серьезно?
– Знаю-знаю. Нашли способ оправдать стоимость обучения. В любом случае, если не хочешь с ними, то можешь свободно говорить со мной в любое время. Именно такие ученики, как ты, и есть причина, почему я стала преподавать.
– Спасибо.
– Кстати, я с нетерпением жду вашей с Итаном работы по «Бесплодной земле». Вы два моих самых ярких студента. У меня на вас большие надежды.
По учебной программе следующий у нас Чарльз Диккенс. Литературная игра слов. Не удивительно, что ее травили в старших классах.
– У нас в планах достичь грозового перевала, – отвечаю я, проходя мимо нее. Она поднимает ладонь вверх, и тут мне уже с собой ничего не поделать:– Задротки, объединяйтесь! Ботаники – это сила!
По дороге из класса я даю ей «пять».
Позднее, в «Купи книгу здесь!», где покупателей совсем нет, я сижу за кассой и переписываюсь с НН. Также я с успехом избегаю Лиама с самого момента возвращения в ЛА. У меня камень с души упал, когда я узнала, что он сегодня не работает. Если Лиам действительно планирует пригласить меня на свидание, то даже не знаю, как я смогу ему отказать.
Я: Уверен, что таки прямо необходима эта встреча?
НН: думаю, да. а что такое? струсила?
Я: Нет. Просто ты можешь оказаться кем угодно. Для тебя же все иначе. Ты уже знаешь, кто придёт к тебе на встречу.
НН: ну, обещаю, что я не серийный убийца или кто-то из подобного разряда.
Я: Серийные убийцы обычно не признаются в том, что они серийные убийцы. На самом деле, разве не так поступили бы серийные убийцы? Они сказали бы: «Я не серийный убийца. Неа, я не такой».
НН: твоя правда. не верь мне на слово. давай встретимся в людном месте. я не приеду на своем ужасном белом фургоне с бесплатными конфетками.
Я: И где же тогда нам встретиться, Декстер Морган? Может, действительно в блинной?
НН: угу. обожаю блинную. они готовят забавные блинчики в форме смайликов. у меня есть планы на три, как насчет 3:45?
Я: Окей. Но как я узнаю тебя?
НН: я же знаю, кто ты, забыла?
Я: И?
НН: я подойду и представлюсь, мисс холмс.
Я: Храбрый мужчина.
НН: или женщина.
Я: !!!
НН: шутка.
Звенит дверной колокольчик; как по команде я резко поднимаю голову. Прямо как собака Павлова.
«Пожалуйста, пусть это будет не Лиам», – думаю я.
К счастью, это не он.
К несчастью, это мой отец.
– Так вот где ты работаешь, – говорит он, осматриваясь по сторонам, его пальцы пробегаются по корешкам книг, как сделала бы я. Папа не большой фанат чтения, какой была мама, но он все-таки признает волшебство книг. Когда я была маленькой, он мог часами читать мне. Папа был тем, кто познакомил меня с Нарнией. – Лучше и быть не могло. Я так рад за тебя.
–Мне здесь нравится, – отвечаю я. Значит, вот так мы все преодолеем? Сделаем вид, будто никогда и не ссорились. Будто мы не провели почти четырнадцать дней, не разговаривая друг с другом?
– Ну, лучше, чем делать смузи, я надеюсь?
На отце пластиковый бейдж, его имя написано прямо под словами «Могу я вам помочь?». Вид болтающегося бейджика на стальной прищепке вызывает у меня умиление, будто папа зашел сюда с молочными усами.
– Да. Хотя в «Смузи Кинг» была Скар. Я скучаю по ней.
Он кивает. Мы даже не обсудили мою поездку домой. Он не спросил – хотя это не совсем так: он написал, а я проигнорировала его и до сих пор не поблагодарила. Может быть, Тео прав. Во мне гораздо больше Вуд-Вэлли, чем я думала. Интересно, позвонила ли мама Скарлетт отцу после моего отъезда, чтобы обо всем отчитаться. Не думаю, что она слышала, как я блевала в туалете, или была в курсе нашей пьянки в подвале. Те несколько раз, когда я ее видела, она крепко обнимала меня и говорила: «Я скучаю по своей второй дочке». Это было очень мило, и неважно, была ли в ее словах хоть капля правды.
– Знаю. – Папа быстро осматривается по сторонам, проверяя, одни ли мы. И кивает, будто бы говоря себе: «Тогда мы можем поговорить». – Я скучаю по всему.
«Все» подразумевает маму. Забавно, что мы не можем просто произнести эти слова вслух. Печальный факт. Некоторые слова сказать сложнее, и неважно, если они более правдивые.
– Можешь поверить, что в ноябре тут больше тридцати градусов? Это просто неестественно, – говорит отец и усаживается на пол, прислонившись к секции «Как разбогатеть быстро», с согнутыми перед собой коленями. – Никогда бы не подумал, что буду скучать по холоду, хотя на самом деле нет. Но эта погода… она просто невыносима. И пицца отстойная. Пицца не должна быть безглютеновой. Это неправильно.
– Ко многому нужно привыкнуть, – осторожно отвечаю я.
Следует ли мне сказать ему больше? Должна ли я поднимать эту тему? Сказать: «Пап, ты перевез нас, даже не спросив меня. Просто закинул меня в новую школу, новую жизнь, сказав «Та-да!», и оставил на растерзание волкам».
Но я молчу. Пусть он делает первый шаг.
– Послушай, я знаю, было трудно. А я был так увлечен тем, что пытался приспособиться к новой жизни, сделать все возможным для нас, что забыл про свой отцовский долг. Думал, будет проще. Все. Я был наивным. Или отчаянным. Да, наверное, последнее. Не наивным, а отчаянным.
Он обращается к книжным полкам перед собой, к секции для детей, расположение которой мне всегда казалось несколько странным и таким типичным для ЛА. Деньги прямо напротив детей. Отец смотрит на обложку книги о карандашах, которые объявили забастовку: основным цветам надоело работать на износ для своего владельца.
Я пожимаю плечами. Хотелось бы мне вести этот разговор на бумаге или, еще лучше, в телефоне, обмениваясь сообщениями, как с НН. Тогда было бы намного проще и понятнее. Я бы сказала именно то, что хочу сказать, и даже если у меня не получалось бы подобрать правильные слова, то я правила бы свои сообщения до тех пор, пока они не стали бы именно такими, какими я хочу их видеть.
– Ты хочешь переехать обратно в Чикаго? Если да, тогда давай переедем. Мне бы не хотелось, чтобы ты жила у Скар. Мы снимем дом или квартиру, ты сможешь окончить школу, а потом я перееду обратно в ЛА, когда ты пойдешь в колледж. Если ты не против, конечно. Мы с Рейчел с этим разберемся. Ты самое важное, что у меня есть в этом мире. И если несчастна, тогда и я тоже. Знаю, в последние несколько месяцев тебе казалось, что это не так, но это правда.
Вспоминаю последние выходные. Скар с Адамом, и ее новая жизнь проходит без меня. Мы все уже двигаемся дальше, и переезд обратно в некотором роде всего лишь движение в обратном направлении. Там нет мамы, и, думаю, воспоминания портативны до тех пор, пока они хранятся в нашей памяти. Конечно, в Чикаго я никогда бы не чувствовала себя униженной, и это огромный плюс, но Джем не настолько ужасна, чтобы заставить меня бежать из штата.
Я думаю о той жизни, которую выстроила в ЛА. О НН и Итане, а может об НН/Итане, Дри и Агнес, и даже о Тео. Ну и, наверное, о Лиаме. О том, как миссис Поллак сказала, что я одна из ее ярких учеников, и это большой комплимент, учитывая тот факт, что я хожу в школу, которая ежегодно отправляет пять детей в Гарвард. Вуд-Вэлли может и переполнена богатыми ублюдками, но в ней также есть прекрасная библиотека, я работаю в книжном магазине и читаю поэзию на уровне колледжа с парнем, который цитирует ее мне. Странным образом, благодаря Рейчел, ЛА превратился в рай для ботаника.
Я думаю об улыбке Итана, о том, что хочу видеть ее каждый божий день. Нет, я не хочу переезжать в Чикаго.
– Неа. Конечно, я постоянно вспоминаю Чикаго, и в эти минуты все, чего мне хочется, это вернуться домой, но злюсь я не поэтому. Я все равно там уже не чувствую себя как дома. Просто, понимаешь…
Слеза застилают глаза, и я перевожу взгляд на кассовый аппарат. Кнопка «9» совсем истерлась. Ненавижу себя за то, что не могу подобрать правильные слова.
– Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной на любые темы, да? Я не хочу, чтобы ты когда-либо чувствовала себя одиноко.
И после этих слов я наконец-то могу высказаться.
– Папа, из-за тебя я, если можно так сказать, стала сиротой. Будто потеряла вас обоих, также как и Скар. Ты оставил меня разбираться со всем в одиночку. – Ну вот и все. По большей части. Возможно, Скар права. Я круче, чем себе это представляла. – Ты хоть представляешь, как мне было одиноко? Не сейчас. Сейчас я в порядке. Хотя не так давно мне казалось, что у меня нет никого в целом мире. А ты каждый вечер уезжал с Рейчел или уединялся с ноутбуком. Я не говорю, что ненавижу ее, речь не об этом. На самом деле я ее не знаю. Думаю… Поблагодари ее за билеты, пожалуйста.
Я прерываюсь и делаю вдох. Конечно же, мне нужно самой поблагодарить Рейчел, так я и сделаю.
– Просто… я переехала в этот дом, и мне досталась та странная комната с гигантскими картинами на стенах, будто их нарисовал какой-то третьеклашка. В чем их прикол? В любом случае, дело не в картинах и даже не в мыле с этой странной монограммой, от которого мои руки так приятно пахнут, как-то незнакомо, но приятно. Эта комната не моя, понимаешь? И просто… это отстой, пап. Я имею в виду полный отстой, – выпаливаю я.
Нет, слезы не отступили, они нахлынули новой волной, стекая по щекам, а я на работе и просто надеюсь, что в ближайшее время не прозвенит колокольчик. Думаю, за эти последние тридцать секунд я сказала отцу больше, чем за последние три месяца. Иногда, когда я начинаю высказываться, и у меня подобраны правильные слова, то меня уже не остановить.
– Ох, дорогая. – Папа поднимается, и, думаю, он хочет меня обнять, я отмахиваюсь от него. Я не хочу рыдать на его плече. Не сейчас. Я еще не готова.
– Мне так жаль, – просит прощения он.
– Мне не нужны извинения. Мне ничего не нужно. Я зла на тебя, и имею на это полное право. Но скоро я остыну. Ведь ты мой отец. Конечно же, я перестану злиться. Я это понимаю. Наш мир рухнул. И у тебя просто не осталось сил. В чем-то я также поступила со Скар. Я хотела бы быть сильнее, лучше, независимой от тебя. Но это не так. Я зависима. И это было бы здорово, если бы мы прошли через все это вместе. Но, увы, нет. И сейчас уже все кончено. Теперь мы здесь, и привыкаем ко всему. Но это реальный отстой.
– Думаю, «реальный отстой» – огромное преуменьшение. Это «хрень полная», – говорит отец с легкой усмешкой, а я ничего не могу с собой поделать и ухмыляюсь ему в ответ. Он ненавидит грязные словечки, и если бы дело было года два назад, то папа бы никогда не произнес слова на букву «х». – Ладно, можешь злиться на меня. Заслужил. Но ты не можешь снова перестать разговаривать со мной. Этого я не переживу. Я скучаю по нашим обсуждениям событий прошедшего дня. Я ведь все записываю, чтобы потом рассказать тебе, когда ты снова станешь со мной разговаривать. Кстати, нам следует снова проводить время вместе.
– Фу, нет. Мне же шестнадцать. Я не могу тусоваться с отцом, – произношу я с улыбкой. Я скучаю по папе, быть может, даже больше, чем он по мне. – Это совсем не круто.
– Если позволишь, я дам тебе родительский совет. Крутость переоценивают.
– Сказал парень с пластиковым бейджем на груди.
– Туше.
– Ты любишь ее? – внезапно спрашиваю я, хотя это не совсем так.
– Рейчел? Да, люблю. Конечно, все произошло слишком быстро, и у нас есть свои трудности, но, да, я люблю ее. Хотя это еще не значит…
Я улыбаюсь ему, отмахиваясь от его слов. Нет необходимости заканчивать предложение. Я уже не ребенок. Я прекрасно понимаю, что его чувства к Рейчел не имеют ко мне никакого отношения. Или к маме, раз уж на то пошло.
Я понимаю, что любовь не что-то окончательное.
А также то, что я поеду в колледж меньше чем через два года. И часть меня будет чувствовать облегчение, зная, что он не один.
– Я поняла.
Папа снова оглядывается по сторонам и вдыхает запах книг.
– Маме понравилось бы это место. И даже это глупое название. Но, вероятно, не тот никчемный восклицательный знак.
– Знаю.
– Я люблю тебя, картофелинка.
– Знаю.
Мой телефон вибрирует. Сообщение от Скарлетт.
Скарлетт: Срань господня. Мы это сделали.
Я: Серьезно? То самое?
Скарлетт: Угу.
Я: И?
Скарлетт: Я бы поставила нам семерку или, возможно, восьмерку, что не так уж и плохо для первого раза. Немного больно. И с презервативом было трудно. Труднее, чем с бананом, и как-то неловко, понимаешь? Но все равно. Хорошо. Думаю, мы займемся этим снова через минуту.
Я: ГДЕ ТЫ?
Скарлетт: В туалете. Мне нужно было тебе рассказать и пописать, так что я делаю несколько дел одновременно.
Я: Так АДАМ ВСЕ ЕЩЕ В ТВОЕЙ КРОВАТИ?!?!
Скарлетт: Ну
Я: Ты что, только что послала мне смайлик?
Скарлетт: А что еще я могу сказать? Это все любовь. Со следующей недели начну пить противозачаточные, чтобы полностью обезопаситься.
Я: Я так рада за тебя, маленькая шлюшка!
Скарлетт: Люблю тебя.
Я: Тоже люблю тебя. Целую-обнимаю. Передай Адаму мои поздравления.
– Чему ты улыбаешься? – интересуется отец, видимо, потому что на моем лице расплылась глупая улыбка, пока я смотрела в телефон.
«Скар потеряла Д-карту!» – хочется воскликнуть мне, я так взбудоражена, так рада за нее, но, нет, лучше промолчу.
– Да так. Просто кое-что забавное от Скар.
– Ее мама сказала, что у нее есть парень, – говорит отец, и я смеюсь, представляя, как миссис Швартц и папа сплетничают о Скар и Адаме.
– Ага.
– Она действительно встречается с Адамом Кравитцем? Он же всегда был щупленьким.
– Адам сейчас ходит в качалку.
– Рад за них.
– Они счастливы.
– А в твоей жизни есть парень?
– Пааааап, – возмущаюсь я, густо заливаясь румянцем. Понимаю, даже если бы я и захотела рассказать отцу об Итане, об НН и, вообще, обо всей ситуации в целом, то это было бы слишком неловко и сложно.
– Точно, – кивает он. – Помнишь, когда ты была маленькой, мы спрашивали тебя, когда ты успела стать такой большой, а ты отвечала: «Я вылосла!»?
Взгляд папы опущен на руки, где нет телефона, как у меня, и ему некуда деть нервозность. Раньше родители постоянно говорили мне о моем детстве: начинали свою историю с «помнишь?», а потом рассказывали, какой я была, и улыбались друг другу, как бы говоря: «Ты только посмотри, что мы сотворили» – будто я к этому вообще непричастна.
Я качаю головой. Нет, не помню.
– Что ж, дорогая. Ты действительно «вылосла». Жаль, меня не было рядом. Но я так горжусь тобой. И мама бы тоже гордилась. Ты же знаешь это?
Знаю ли я? Я знаю, что она бы не могла не чувствовать гордость за меня, а это не тоже самое, что и гордиться. Не уверена, готова ли я так думать о ней и мысленно принять эту частицу «бы».
– Да, – отвечаю я больше из-за его пустых рук, бейджа с именем и выражения лица. Может, для папы эти перемены были тяжелее, чем для меня. – Конечно, я это знаю.
НН: что было под крышкой сегодня?
Я: Какая-то вкусная рыба и крупный кускус. Из какой он страны?
НН: из Израиля.
Я: Ха, я знаю. Просто захотела, чтоб ты использовал заглавную букву. Я мечтаю подарить тебе футболку с надписью: «Ни одно имя собственное не должно писаться с маленькой буквы».
НН: и это еще я странный…
Когда я возвращаюсь домой и поднимаюсь к себе, то застаю в комнате Рейчел. Она сидит за моим письменным столом и снова смотрит на фотографию мамы.
– Она была такой красивой, – произносит Рейчел в качестве приветствия. Сегодня она выглядит грустной и мягкой, покачивая в руках большой бокал красного вина. И снова ее голос нормальной тональности.
– Да, – просто отвечаю я. Пока еще я не готова разговаривать с Рейчел о своей маме. И не уверена, что когда-нибудь стану достаточно сильной для этого. – Эй, ты сняла картины со стен.
Я осматриваюсь в комнате. Картины авторства какого-то третьеклашки – а сейчас я понимаю, что это, скорее всего, работы какого-нибудь известного художника, о котором мне стоит знать, – сложены в угол. Теперь стены белые с несколькими гвоздями, оставленными, как будто знаки препинания.
– Прости. Я их даже не замечала. Мой муж, – эм, отец Тео – был ответственным за украшение дома, и это он их повесил. Наверное, не самый лучший выбор для спальни подростка. – Рейчел делает глоток вина, потирая руки, покрытые изысканным кашемиром. – Тебе нужно повесить что-то свое на стены. Постеры или еще что. На свой вкус.
– Спасибо за билет домой. Я про Чикаго, – говорю я. – Это очень мило с твоей стороны.
Рейчел отмахивается от моих слов, будто бы для нее это пустяки. Может, это и так, но не для меня.
– О, и мы купим тебе новую кровать. Возможно, двуспальную. До сегодняшнего вечера до меня так и не доходило, насколько нелепа эта кровать. Ой, я также сказала репетиторам Тео по академическому тесту, что ты тоже будешь с ними заниматься. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше. Прости меня.
Ее лицо омрачается, и я замечаю, что Рейчел на грани слез. Что стряслось? Не уверена, что я готова иметь с этим дело.
– Спасибо. В действительности эта кровать удобнее, чем кажется. Ты в порядке?
Я не могу просто позволить ее плакать и не спросить, в чем причина. Это было бы неправильно.
– Плохие. Хорошие дни. Ты знаешь, как бывает. Лишь потому, что я нашла твоего отца, а он замечательный – на самом деле лучший, – это еще не значит, что все перестало быть таким сложным и трудным. Или что я не скучаю… – Она делает глубокий вдох, то самое упражнение, которому бы вас научили на занятиях по йоге в Калифорнии. – Я в курсе, что Тео скучает по нему, и ему меня одной недостаточно. Меня просто недостаточно. Так что временами трудно. Ты прости меня еще раз за все мои косяки. Мне не следует быть здесь.
– Все в порядке, – отвечаю я, хотя нахожусь в полной растерянности. В этом доме полно боли, дурной энергетики, как выразился Тео, но еще этот дом наполнен новыми начинаниями. Возможно, нам стоит зажечь несколько свечей. А ещё лучше, начать чем-нибудь завешивать пустые белые стены.
– Знаешь, конечно, это место прекрасно, но, может, тебе стоит повесить пару фотографий. Твоего мужа, – я говорю о, эм, другом муже, отце Тео, – и детские фото Тео. Чтобы он мог вспоминать.
Рейчел смотрит на меня, вытирая слезы рукавом, и я пытаюсь не поморщиться, потому что на ней тушь, а этот изысканный свитер, наверное, только сухой чистки.
– Это великолепная идея, – говорит она, практически с улыбкой. – Сложно, да? Нам с тобой.
– Полагаю.
– Я пыталась не давить на тебя слишком сильно, а потом беспокоилась, что давила недостаточно, понимаешь?
Она встает и направляется к двери. А потом оборачивается, чтобы еще раз посмотреть на меня.
– Да, – говорит она. – У нас все получится.