Текст книги "Письма из Лондона"

Автор книги: Джулиан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Один консервативный член парламента, выступая в Палате общин, назвал эпидемию денежных убытков среди ллойдовских Имен «ВИЧ верхушки среднего класса». Бестактно, пожалуй, но сравнение не лишено точности. Во-первых, есть момент – ключевой и обычно связанный с беспечностью, – когда у Имени случается с Ллойдз незащищенное финансовое сношение – причем он или она осознают принцип неограниченной ответственности. Во-вторых, проходит некоторое время, в течение которого дела идут самым блестящим образом – еще бы, вроде как платят тебе деньги ни за что ни про что. В-третьих, вы осознаете, что роковым образом проиграли, что жизнь ваша раз и навсегда изменилась и что отныне все прочие будут указывать на вас пальцем и без всякого сочувствия использовать вас как пример в спорах о нравственности. Ага, вот оно что случается с теми, кто хочет от жизни слишком многого / с жадинами / с теми, кто не задумывается о последствиях своих поступков / с теми, кто заслушивается пением сирен финансового сладострастия.

Обольщение и предательство. Вам начинают строить куры в тот момент, когда вы наиболее расслаблены: на поле для гольфа, в ванной после Уимблдона, за обеденным столом. «Заманивать они умеют потрясающе», – подтверждает Фернанда Херфорд. Клайв Фрэнсис, бывший майор королевской авиации, сказал мне: «Меня они подцепили лестью и наобещали с три короба». Я разговаривал с одной женщиной, которая вступила в Ллойдз потому, что ее брак дал течь, и один друг, банкир, внушил ей, что членство обеспечит ей финансовую независимость. (На сегодняшний день ее разоряли уже «четыре или пять раз» – она дважды минус-миллионерша.) Атавистическая притягательность Ллойдз для новых денег была не менее – если не более – велика, чем для старых. Бастер Моттрем говорит, что его «загипнотизировал ллойдовский миф». Дочь профсоюзного деятеля, женщина сугубо рациональная, призналась мне: «Я росла в муниципальном микрорайоне, а тут ты чувствуешь вкус успеха – когда становишься частью истеблишмента». На нормальном человеческом тщеславии в восьмидесятых играли с абсолютной беспощадностью.

Незащищенное финансовое сношение с Ллойдз случается на их, а не на вашей территории. В первую очередь агент сообщает потенциальному клиенту об условиях, на которых он или она присоединяется к организации. Воспоминания о консультации с агентом варьируются в прямой зависимости от последующего опыта Имени в Ллойдз. Из разговаривавших со мной те Имена, у кого дела шли хорошо – или по крайне мере не катастрофически, – вспоминают, что все разъяснялось им с надлежащей серьезностью; те, кто потерпел крушение, припоминают разве что веселую атмосферу, которая ретроспективно кажется им оскорбительной. Фернанда Херфорд сказала: «Безусловно, я поняла [идею неограниченной ответственности], но все это преподносилось с какими-то хиханьками-хаханьками». Бастеру Моттрему сказали, что неограниченная ответственность принадлежит к вещам допустимым чисто теоретически, «бывают, конечно, форс – мажорные обстоятельства, и на Лондон может метеорит упасть, но смешно ведь говорить об этом всерьез». Известной музыкальной деятельнице сказали: «Если в банке у вас есть Ј20 ООО, больше вам никогда не понадобится. И уж если вы такой человек, что уснуть не можете без своих денег под подушкой, так возьмите полис stop-loss, ограничивающий убытки». (Она и ее муж взяли двадцать девять таких полисов, и сейчас у них долгов Ј4 миллиона на двоих.) Вдова из Юго – Западных графств вспоминает, как ее улещивали в офисе агента Энтони Гуда: «Они сказали: «Вы ведь знаете, что сейчас вас будут про неограниченную ответственность предупреждать?», а я им: «Может, мне тогда дать задний ход, а то ведь мало ли что», так они заржали и говорят: «Эк куда хватили, матушка, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Мы тут напоролись на ураган Бетси, но с этим, считай, уже расплатились».

Подготовленное подобным образом Имя предстает перед Верховным Комитетом Ллойдз, где те же вопросы проговариваются еще раз. Верховный Комитет состоит из двух старших членов организации и секретаря-протоколиста – или, если вам больше по душе терминология Вдовы из Юго-Западных графств, троих «остолопов, из которых прямо на глазах песок сыплется». Сэр Питер Миллер, президент Ллойдз с 1984 по 1987-й, вспоминал в 1991-м слова, которые он произносил, когда принимал новых членов: «Для наглядности я использовал такой образ: вы отвечаете всем, вплоть до последнего пенни и фартинга, вплоть до запонок на вашей сорочке, и, если это была дама, я говорил буквально следующее, вплоть до, м-м-м, сережек в вашем ухе, моя дорогая». Эта фраза «вплоть до последней запонки» – известная ллойдовская формула, часть особой магии, особой сексуальности теоретически возможной потери, противопоставленной гораздо большей сексуальности почти несомненной прибыли. Большинство Имен, с которыми я разговаривал, припоминали либо эти слова, либо нечто подобное. Ни один не говорит, что понятие неограниченной ответственности было каким-либо образом утаено от него Верховным Комитетом. С другой стороны, мало кто помнит, чтобы эта церемония воспринималась как нечто большее, чем просто протокольная. Деловая женщина, которой чуть за тридцать и которую приняли в члены в двадцать пять в почетном одиночестве, вспоминала «этот идиотский трюк со застольем»: «Тебя напоили-накормили, и теперь ты сидишь и ждешь вместе со своим агентом, когда тебя пригласят. Все обставлено с большой помпой, как будто это великая честь, затем поднимаешься туда, все разодеты в пух и прах, ну и потом раз-раз – и все закончилось». Других Имен посвящали вложу группами – от двоих-троих до пары десятков и более. Клайв Фрэнсис, бывший майор ВВС, вспоминает момент, когда были произнесены сакральные слова «неограниченная ответственность». Запомнил он его потому, что его агент как раз пихнул его локтем и прошептал: «Им приходится это говорить». Да уж, ничего не попишешь, приходится. Прошло пятнадцать лет, и он должен более £2 миллионов.

Что мало кто из Имен, принятых в восьмидесятые, осознавал, так это что их вербовщику часто платили гонорар. Вы уверены, что тот малый, который опрокидывал за вашим столом, восхищался вашими фотографиями и в какой-то момент от избытка чувств пробормотал: «Старина, я бы мог замолвить за тебя словечко в Ллойдз», – не получал за свои услуги магарыч? Как же, как же, вам ведь предложили вступить в почтенный клуб, где все члены были в одной лодке, да? Однако ж позже Фрэнсис выяснил, что обеденному знакомцу, который умасливал его, отстегнули благодарственный чек на £3000. Другие зазывалы на комиссии могли получать годовую премию: например, по £500 за каждый год, в течение которого Имя оставалось в синдикате, куда его сцапали. Гонорары, разумеется, обсуждаются: я слыхал об одном вербовщике, который подкатывался к агенту и говорил: «У меня тут клиент наклевывается – жду ваших предложений?»

Насчет того, кто в чьей лодке, для Имен, присоединившихся к Ллойдз в последние пятнадцать или около того лет, было ключевым вопросом – тем, над которым они обычно не задумывались, до тех пор, пока задавать его оказывалось слишком поздно. Сделка в том виде, в каком она преподносилась, казалась фантастической – от такого не отказываются. «Вы не посылаете нам никаких денег, а мы каждый год присылаем вам чек» – вот как это было описано Фрэнсису. «Только сейчас до меня дошло, – задумчиво произносит он, – какой же олух царя небесного я был!» Ллойдз и его агенты умудрялись говорить о деньгах и в то же время делать вид, что деньги здесь ни при чем. Например, пока вы не получали свой чек, вы скорее всего не особенно пристально вглядывались в то, как именно подсчитывались ваши барыши. Вас не настораживало, что агент, отвечавший за помещение вас в лучшие андеррайтинговые синдикаты, забирал 20 процентов с ваших прибылей. (Этот «агент» на самом деле мог раздваиваться – на агента членов, который имел дело непосредственно с вами, и агента-распорядителя, который имел дело с андеррайтерами, – в каковом случае первый мог брать 8 процентов, а второй – 12.) Двадцать процентов прибылей, однако, вычислялись следующим образом: предположим, вы участвовали в пятнадцати синдикатах, десять из которых заработали деньги, а пять – нет. Первые заработали, например, £10 000, а вторые потеряли £5000. Баланс в вашу пользу – £5000. Но агент-то снял свои 20 процентов с ваших 10 000, то есть «грязной» прибыли, оставив вас с чистой прибылью в £3000.

На ллойдовской бирже играют «штатные» и «внешние» члены, в традиционной пропорции примерно 20 к 80. (Так, на 4 августа 1993 года здесь насчитывалось 3595 «штатных» членов и 15 853 «внешних».) «Штатные» члены занимаются страховыми сделками так же, как и вы; и они также хотят быть в лучших синдикатах – так же, как и вы. Но если бы вы были андеррайтером, сколачивающим себе синдикат, кого бы вы скорее предпочли: Вдову из Юго-Западных графств или влиятельного брокера, который, если дела в вашем синдикате пойдут у него хорошо, сможет отплатить вам ответной любезностью и приведет к вам самые интересные из своих предприятий? Оглядываясь назад, тот факт, что рынок был в высшей степени перекошен в пользу инсайдеров – и против аутсайдеров, кажется очевидным, закономерным и соответствующим человеческой натуре; то, что это впечатление не возникло раньше, следует приписать таинственной ауре Ллойдз и той скрытности, которая пронизывала все это учреждение. Цифры были попросту недоступны. В прошлом году, однако ж, был проведен компьютерный анализ – который и подтвердил то, что многие подозревали: что «внешние» Имена обычно сваливались в паршивые, высокорисковые синдикаты, тогда как «штатные» Имена снимали сливки с самого лучшего бизнеса. После краха всех членов синдиката Гуда Уокер за 1983–1989 годы (когда вовсю раскручивалась опасная спираль LMX) выяснилось, что только 10 процентов из них были инсайдерскими Именами – половина того, что можно было бы ожидать, если бы рынок справедливо распределял риски между двумя сегментами своих участников. В Синдикате 387, главном средоточии финансового ужаса, только 3 процента Имен были инсайдерами. Также был проанализирован состав наиболее прибыльных синдикатов во всех четырех главных страховых категориях за 1991–1992 гг. Одни и те же двадцать Имен фигурировали в трех из четырех этих синдикатов, и, следовательно, с высокой степенью вероятности прибрали к рукам на этом рынке максимум прибылей; из этих двадцати одиннадцать человек были инсайдерами, а из этих одиннадцати четверо были – или сейчас состоят – в Совете Ллойдз. Но совсем уж феерическим оказался анализ взаимосвязи географической удаленности от № 1 по Лайм – стрит и шансов попасть в лучшие синдикаты. Компьютер подтвердил, что Австралия была очень неудачным местом жительства для ллойдовского Имени.

Когда я спросил Питера Миддлтона, президента Ллойдз, о перекосе не в пользу аутсайдеров, он ответил: «В любой сфере профессионал будет знать больше, чем прочие». В качестве аналогии он привел эксплуатацию автомобиля: не станете же вы ожидать от механика своего автосервиса, что он будет печься о вашей машине столь же усердно, как о своей; скорее уж мы могли бы ожидать, что он будет хорошо обращаться с вашим автомобилем в обмен на приличную плату. Так оно все, разумеется, и есть, хотя, по сути, с многими «внешними» Именами, отдавшими свои автомобили в Сервисный Центр Ллойдз в 1980-е, произошло вот что: они получили их обратно с четырьмя лысыми покрышками и какими-то непонятно откуда снятыми магнитолами, при этом единственная передача, которая включалась, была задняя.

Первая же цитата в «Оксфордском словаре английского языка» на слово «Ллойдз» оказывается совершенно пророческой. Вот Мария Эджуорт пишет своей матери 4 марта 1819 года: Зять мистера Баска Блэра был не менее страстным любителем азартных игр, чем сам мистер Блэр. Однажды он выиграл Ј30 ООО на рискованном страховании двух исчезнувших из поля зрения Ост-Индских судов. Суда снова появились. Страхователям ничего не оставалось, как заплатить ему, но у них возникло подозрение, что Блэр обладал конфиденциальным источником информации – словом, дело было не вполне чисто. После этой истории в Ллойдз ему дорога была заказана.

Тут есть многое от Ллойдз 1980-х: расчет на добытые левым путем сведения, аспект, связанный с азартом, щекочущий нервы привкус мошенничества. Когда знаменитое учреждение кует капиталы, проступающую время от времени капельку криминальности, как правило, можно быстро стереть. (Ллойдз всегда ведь, слава богу, был закрытым обществом: первая фотография его Комитета, например, появилась только в 1960 году.) Ну да, нашли в бочонке гнилое яблочко, ну так вышвырните его, и не о чем тут разоряться: на следующий год больше прибыли, клиенты в восторге. Такой вот раздавался оттуда мотивчик, и на протяжении почти всех восьмидесятых слушать его было одно удовольствие. То, о чем следовало помалкивать, или не раззванивать абы кому, или рассказывать в максимально сглаженной форме, – обернулось чередой оглушительных крахов, лопнувших пузырей и громких скандалов. Или, как это выглядит в интерпретации Питера Миддлтона – ба! мы снова возвращаемся к автомобильной тематике – «вот Ллойдз: скоростное ограничение на автомагистрали – 70 миль в час, но ведь полицейских-то нет, ну так некоторые разгонялись до 130 миль, а основная масса ехала себе где-то в районе 95».

Среди нарушений правил дорожного движения выделялись следующие: дело Засс, когда в конце 70-х члены синдиката en masse отказались оплачивать свои счета, Ллойдз подал на них в суд, а они выступили с ответным иском; скандал с Хауденом: американские страховые брокеры Alexander amp;Alexander приобрел и фирму ллойдовских брокеров за $300 миллионов и при последующем аудите обнаружили финансовую дыру ни много ни мало в $55 миллионов; дело Камерона-Уэбба, самое крупное в ллойдовской истории мошенничество, причем двум главным негодяям под сурдинку позволили смыться за границу; расцветшие пышным цветом «дочки» – элитные мини-синдикаты, специализирующиеся на снятии сливок с лучшего бизнеса в пользу ллойдовских инсайдеров; афера Питера Грина, президента, на минугочку, Ллойдз, которого признали виновным в «дискредитирующем поведении», оштрафовали на Ј33 ООО и вышвырнули из компании с волчьим билетом после того, как он перекинул деньги своих Имен на счет компании с Каймановых островов, о чем забыл предупредить их; и дело Аутуэйта, в ходе которого адвокат Имен Аутуэйта, вчинивший иск их агенту, заявил суду, что «вне всякого сомнения, это уникальный случай в коммерческой истории Лондонского Сити: никогда еще столь много чужих денег не было потеряно из-за халатности одного-единственного человека» [135]135
  Тут шутка в том, что это аллюзия на речь Черчилля про военных летчиков в битве за Британию 1940 г. – никогда еще столь многие не были обязаны всем столь малому количеству людей.


[Закрыть]. Иэн Постгейт, один из главных страховых баронов того времени (сам изгнанный из «штатных» Имен), отзывался о своем инсайдерском периоде следующим образом: «Если денег у вас куры не клюют, если вы сами устанавливаете правила, если никто не контролирует ваши рыночные сделки – разумеется, вам хочется хапнуть все больше, больше и больше». Иэн Хей Дэвисон, президент Ллойдз с 1983 по 1986 г., выступил с позиций дорожного полицейского: он полагал, что вопрос состоял в том, чтобы выбраковать несколько гнилых яблок, но обнаружил, что «сам бочонок… вот-вот развалится». Кристофер Херд, журналист специализирующийся на экономической тематике, выступил в качестве независимого наблюдателя: Ллойдз в 1980-е «был похож на огород, где кролики были ответственными за сохранность салата».

Пока можно было придерживаться теории «гнилого яблочка», пока масштабы перекоса в сторону инсайдеров по большей части сохранялись в тайне (и пока продолжали поступать прибыли), инвесторы предоставляли свое доверие – равно как и свои деньги. Однако в последние несколько лет доверие к Ллойдз было в значительной степени подорвано. К апрелю этого года насчитывалось тридцать три группы Имен и бывших Имен, объединившихся с целями защиты и наступления, а к июню численность членов, подавших в суд на своих профессиональных консультантов, достигла ошеломительной цифры – 17 000. Семнадцать тысяч из 34 000 членов: вычтите 20 процентов «штатных» Имен, и получится чуть больше 60 процентов. Представьте себе школу, в которой 60 процентов родителей судятся с учителями за то, что те дурно воспитывают их детей. Представьте себе ресторан, в котором 60 процентов клиентов судятся с администрацией из-за пищевого отравления. Такая школа, такой ресторан не протянули бы и дня, сколь бы впечатляющим ни было количество людей, которым они дали образование или накормили в прошлом. Но и по всем этим судебным искам вердикт будет вынесен еще не скоро. По информации Объединенного Штаба Ллойдовских Имен, органа, сформированного из лидеров отдельных комитетов активистов, «сейчас осуществляется монтаж сценического пространства для судебного процесса продолжительностью от пяти до десяти лет, в который будут вовлечены агенты членов, агенты-распорядители, директора агентств, индивидуальные андеррайтеры, аудиторы, брокеры, ответственные за ошибки и упущения, равно как и сама Корпорация Ллойдз».

Сейчас волна народного гнева вскипает уже нешуточная. Имена столкнулись с халатностью, мошенничеством, самоуспокоенностью и саркастическим безразличием; они увидели то, как на самом деле работали деньги – и как работали те, кто кормится за их счет. А еще они почувствовали нечто большее, кое-что такое, что на первый взгляд осталось в рыцарских романах: ущерб, нанесенный их представлениям о чести. Ведь то, на что они купились, когда пошли в Ллойдз, – это представление о сообществе почтенных людей, чье сотрудничество основано на доверии, на том, что у них общие понятия о благородстве: свои люди – сочтемся. Вместо этого они обнаружили, что честь – улица с односторонним движением. Ллойдз обратился к ним в первый год, и они заплатили; он обратился к ним на второй год, и они заплатили, при этом им пообещали, что на третий год дела пойдут лучше; наступил третий год, и было гораздо, гораздо хуже, да и прогнозы на следующий год также радужных перспектив не сулили. Принято считать, что даже мафия берет под свое крыло убогого сапожника, когда у того наступает черная полоса; Ллойдз расщедрился разве что на миссис Арчер и Затруднения. Имена почувствовали, что над ними посмеялись и вытерли об них ноги, выжали и выкинули. Фернанда Херфорд процитировала мне афоризм из карманного сборника крылатых слов Ллойдз: «Дурака хоть в ступе толки». Чего ж тут удивляться, откуда берутся члены, отказывающиеся платить с напускной веселостью, рожденной от отчаяния. Вот откуда – часто отпускаемый комментарий, что, мол, кабы не то да не это, Имя спрятало бы оставшиеся деньги, или роздало их, или уехало за границу и послало бы этот Ллойдз куда подальше. Я слышал о пожилых родственниках, которых просили изменить завещания, чтобы избежать сценария, по которому деньги доставались любимому Имени, которое прогорело, – потому что иначе Ллойдз обчистит все что можно: оставьте лучше супруге, ребенку, кому угодно, только не Имени. Я слышал об остроумных схемах увода денег от Ллойдз. Я слышал о паре, планировавшей развестись по Шотландскому закону, затем объявить жену банкротом, затем снова вступить в брак, непременно именно в такой последовательности – с тем, чтобы достичь некоей маловразумительной выгоды и хоть как-то насолить Ллойдз. Как сказало мне, прошмыгнув носом, одно Имя: «У нас-то времени на размышление гораздо больше, чем у Комитета по Затруднениям».

Сам Ллойдз в настоящее время ведет себя как закоренелый преступник, наконец решивший завязать. Миру демонстрируются сияющие, умытые утренней росой лица. Разговоры ведутся исключительно о «финансовой прозрачности», оздоровлении организма, компетентности и сокращении расходов. Питер Миддлтон подчеркивает – внедряется практика «простого управления, которая везде считается стандартной». Вице-президент Роберт Хизкокс праздничным тоном рапортует о том, что «сейчас мы подтянуты, полны энергии, а наши накладные расходы низки как никогда». Обнародован новый бизнес-план, радикально реформирующий инвестиционную базу рынка. Страховые тарифы увеличиваются, тут есть еще над чем поработать, есть бизнес, который нужно страховать, есть славное учреждение, которое нужно спасти; а тут, понимаете, по задворкам околачивается эта кучка нытиков – один раз их уже турнули, так нет, они по-прежнему скребутся в окна и хнычут о том, что осталось в прошлом. Штатные сотрудники Ллойдз иной раз, кажется, действительно не понимают, с какой стати журналисты и прогоревшие Имена так настойчиво игнорируют то, что для них, безусловно, тема номер один, – как спасти рынок, и, словно вурдалаки, вцепляются зубами в прошлое. В этом отношении Ллойдз напоминает аристократичную матрону, нацепившую на шею ожерелье из селедки. Вечерний туалет у нее только что из ателье, наглажен-отутюжен, на лице румяна да белила – и чего это все вокруг без конца талдычат о каком-то запахе селедки?

Мало того что Имена и так пребывают в смятении, так им еще и постоянно сыплют соль на раны. Например, когда прогоревшие Имена впервые стал объединяться, Ллойдз намеренно тормозил этот процесс; пока Питер Миддлтон не изменил правила, группы активистов попросту не могли найти своих страдавших молча товарищей по несчастью, полагавших, что ничего тут все равно не поделаешь, остается закусить губу и держать удар. И чуть л и не каждый день приносит новое оскорбление. Скажем, спасение Ллойдз зависит оттого, удастся ли привлечь на рынок капитал компаний; ничего подобного раньше не было, и денежные условия, обеспечивающие реализацию этого плана, выглядят соблазнительно для новичков – и насмешкой над прогоревшими Именами: ограниченная ответственность плюс защита от потерь за официально «закрытые» годы. Таким образом, старые Имена, с их неограниченной ответственностью и непогашенными обязательствами за «неурегулированные» года, как бы изолировались в финансовой палате для инфекционных больных. Не менее обидно было выяснить, что одиннадцать лет назад, после доклада аудиторов, где акцентировались неквантифицируемые убытки, с высокой степенью вероятности возникнувшие по искам с асбестозом, вице-президент Ллойдз написал агентам, что им «настоятельно рекомендуется проинформировать своих Имен об их вовлечении в дела с асбестовыми исками и том способе, которым покрывались потенциальные или нынешние задолженности их синдикатов». Однако складывается впечатление, что совсем немногие Имена, принятые до 1982 года, были предупреждены насчет асбестоза. Опять же поздновато, обнаружилось, кто был за тебя, а кто на самом деле – против. «Я-то всегда думал, что мой агент на моей стороне, – жаловался мне один фермер. – А они-то ведут себя как рэкетиры. Сдается мне, им страшно, что Ллойдз лопнет и они останутся без работы». Затем в августовском, за 1993 год, номере журнала Labour Research всплыл отчет о зарплатах директоров компании: у миллионеров в минусе (около 400 с лишним тех, кто должен больше £1 миллиона, и 150 или чуть больше тех, которые должны £2 с чем-то миллиона) есть повод косо смотреть на жалованья некоторых широко известных ллойдовских брокеров. Уильяму Брауну, председателю Walsham Brothers, который сделал состояние на перестраховании в системе LMX, в прошлом году было выплачено £3 653 346 – чудовищное, аж на 50,3 процента, урезание по сравнению с тем, что он заработал за год до этого. С другой стороны, Мэтью Хардинг, председатель брокерской перестраховочной конторы Benfield, получил 53-процентное повышение оплаты, составившей в результате £2 275 523. (Два прочих директора Benfield заработали каждый больше чем по £1 245 000.) Едва ли после подобного оскорбления, после того как их ткнули лицом в рыночные реалии, может вызвать удивление гневная реакция, например, инвестора Алана Прайса после состоявшегося 22 июня собрания в Ройял-Фестивалл – Холл [136]136
  Концертный зал в Лондоне в районе Саут-Банк на 3400 мест


[Закрыть]. «Этим андеррайтерам крайне повезло, что Ллойдз не базируется на Среднем Востоке, – сказал он. – В противном случае значительное количество этих прощелыг расхаживали бы сейчас без одной руки. Кое-кто не досчитался бы и носа». Мрачный английский юмор выживает даже в таких обстоятельствах – ведь именно что с носом и остались многие ллойдовские Имена.

Мордобитие между Ллойдз и 17 ООО мятежными Именами продолжается и по сей день. Если не вдаваться в частности, спор идет вот о чем. Ллойдз: Вот ваш счет. Имена: Не можем платить – не будем. Ллойдз: Вы подписали юридически обязательный договор платить, так что платите. Имена: Мы подаем в суд на халатное небрежение к нашим делам. Ллойдз: Платите сейчас, потом судитесь. Имена: Нет, сначала мы подадим в суд, а потом заплатим – только в том случае, если нам вынесут обвинительный приговор. Ллойдз: Если вы сейчас не заплатите, Ллойдз может накрыться медным тазом. Имена: Не наша забота. Ллойдз: Если мы лопнем, в первую очередь придется заплатить держателям полисов, так что вы вообще не получите никаких денег; единственный способ для вас обеспечить свою выгоду – это поддерживать Ллойдз, так что платите. Имена: Ну ладно, мы могли бы заплатить в октябре. Ллойдз: Но в сентябре Ллойдз должен подтвердить свою платежеспособность Министерству торговли и промышленности в том случае, если он намеревается продолжать дела. Имена: Да, не повезло вам. Ллойдз: Блефуете? Имена: Нет, это вы блефуете.

Бывший майор авиации Фрэнсис, чей счет за 1990 год, составивший Ј972000, благополучно перевел его за черту Ј2 миллионов, – одно из тех Имен, кто был бы в восторге, если бы Ллойдз грохнулся. Он вышел в отставку из Королевских ВВС в 1967 году с пособием при увольнении в размере Ј1500, потратил их на приобретение маленькой квартирки и в течение десятилетия стал миллионером. После чего присоединился к Ллойдз. Очевидно, напрашивается вопрос: раз уж он был таким удачливым бизнесменом, как же вышло, что он не сумел с должным тщанием прочесть контракт, который ему предложили? «В яблочко. Ответ: кое-чьи аналитические способности дали сбой». Сейчас его кофейный столик завален документами, газетными вырезками и цветными диаграммами, а телефон у него раскален добела – и все по делам, связанным с Лайм-стрит. Не похоже, чтобы он был сколько-нибудь подавлен из-за всей этой истории: бронзово-смуглый, энергичный шестидесятипятилетний мужчина, он предполагает, что «вся эта суета лет десять моей жизни наверняка угробила». Хотя сейчас Ллойдз вынуждает его продать принадлежащий ему красивый дом ленточной застройки [137]137
  дом, стоящий в ряду одинаковых домов с общими стенами.


[Закрыть]в районе Холланд-Парк, он по крайней мере человек экономически автономный: «Я полностью сам за себя отвечаю. Слава богу, никакого рыдающего бабья по углам. У меня нет никого, кого бы я подвел тем, что натворил. Да, мне выть хочется из-за этого дома, если уж говорить начистоту. Ну да мало ли – наверное, это все же получше, чем быть боснийским мусульманином».

Столкнувшись с фатальным стечением обстоятельств, Фрэнсис резонно придерживается философических взглядов на свою судьбу: «В конце концов, я и не отпираюсь – кто тот дурак, который потерял деньги? Я сам». Но гораздо менее философично он настроен по отношению к тому способу, посредством которого дурак и его деньги оказались вдали друг от друга. Проанализировав ситуацию, Фрэнсис выяснил, что «большое начальство все понимало» насчет потенциальных убытков от асбестозных исков, «но помалкивало». Он не заходит так далеко, как некоторые авторы конспирологических теорий о тайном сговоре, о мафии или гнусном влиянии трех масонских лож, которые существуют внутри Ллойдз: «Не верю я, что все они напялили на себя эти свои фартуки и сказали: "Давайте-ка обмишурим Имен"». С другой стороны, он утверждает, что «одиннадцать главных шишек» в Ллойдз знали об опасностях уже в 1980 году. Он обращает внимание на состоявшуюся в Америке встречу одиннадцати ллойдовских андеррайтеров с Citibank, где возник вопрос об исках, которые вот-вот начнут сыпаться. (Это ключевой момент в новейшей Ллойдовской истории, известный исключительно через испорченный телефон.) Несколько людей, с которыми я говорил, знали кого-то, кто знал еще кого-то, кто присутствовал на той встрече, когда ситибанковский служащий якобы сказал, что Ллойдз придется заманить к себе 10000, или 50000 или [впишите сюда свою цифру до 250000] «маленьких людей, которых можно разорить», чтобы заплатить за то, что вот-вот должно было случиться; личность оратора при этом ни разу не была установлена. Фрэнсис обращает внимание, что в период между 1980 и 1989 годом ни один президент Ллойдз не упоминал в своем годовом докладе слово «асбестоз». «Я провел двадцать лет в королевских ВВС, – резюмирует он. – Сами знаете, долг, честь… – и все это, чтобы нарваться в таком наипочтеннейшем учреждении на шайку трусливых проходимцев».

У Фрэнсиса, как и у всех прогоревших Имен, с которыми я говорил, нашлась пара ласковых и для Ллойдовского Комитета по Затруднениям, цель которого состоит – в зависимости от вашей точки зрения – либо в том, чтобы защищать Имена от банкротства, класть предел их ответственности и обеспечивать им возможность продолжать жить в умеренном комфорте, либо – присматривать, чтобы из них было выжато все до последнего гроша, а затем раскладывать их, как кухонные ветошки, на берегах нищеты и лишений. Больше, чем что-либо другое, Имен, разоренных Ллойдз, разъяряет то, что теперь они должны явиться в другой отдел той же самой конторы, где над ними производится финансовое соборование и из их же собственных денег им выделяется скудная милостыня на то, чтобы не околеть с голода. Также наводит на мрачные мысли и адрес Комитета по Затруднениям: Ган-Уорф, Чатем. В конце концов, это тот самый Медуэй-таун, где Диккенс впервые столкнулся с нищетой и сопутствующими ей свинцовыми мерзостями. Ему было пять лет, когда в 1817 году его отец переехал сюда с семьей; Джону Диккенсу, уже познавшему суровую нужду, предложили работу на чатемской верфи. Но нельзя сказать, чтобы в доках его дела пошли особенно блестяще: в 1822-мони переехали в более дешевый дом, и в тот же год, позже, покинули город, продав перед отъездом всю мебель (а еще через год Джона Диккенса посадили в долговую яму в Маршалси). В первом произведении Диккенса, «Очерки Боза», находим забавный портрет миссис Нью – нэм, одной из чатемских соседок семьи в 1820-х: «Ее имя всегда возглавляет подписные листы на благотворительные цели, и ее вклады в пользу «Общества по раздаче угля и супа в зимние месяцы» всегда самые щедрые. Она пожертвовала двадцать фунтов на приобретение органа для нашей приходской церкви и, услышав в первую же воскресную службу, как органист аккомпанирует детскому хору, так расчувствовалась, что старушке, хранящей ключи от скамей, пришлось под руку вывести ее на свежий воздух» [138]138
  Диккенс цитируется в переводе Н. Волжиной.


[Закрыть]. Современный эквивалент миссис Ньюнэм из Чатемского общества по раздаче угля и супа в зимние месяцы – д-р Мэри Арчер, возглавляющая Комитет по Затруднениям. По совместительству она является женой аэропортно-вокзального беллетриста Джеффри Арчера, персонажа анекдотичного и курьезного, с которым Теккерей справился бы лучше, чем Диккенс, и который в настоящее время промышляет под титулом барон Арчер Вестон-супер-Мэрский. Леди Арчер («Ей больше нравится, когда ее называют доктор Арчер», – посоветовал мне один доброжелатель в Затруднениях) в «Кто есть кто» среди своих любимых занятий на досуге назвала «собирание мусора» – увеселение, которое миссис Тэтчер однажды навязала всей стране, уцепившись за совсем уж несуразный повод лишний раз засветиться в прессе. Как знать, не облагородится ли резиденция д-ра Арчер в Ган-Уорф, если пособирать мусор и там тоже.