Текст книги "Письма из Лондона"

Автор книги: Джулиан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Кто именно был автором варианта с оловянной флейтой, комитет так и не узнает – члены просто будут рассматривать «Представление 1(d) от Дизайнера № 1 по Пункту 3: Региональные Изображения для монеты £ 1». Анонимность художников тщательно соблюдается, хотя с годами персональные стили неизбежно становятся узнаваемыми. Иногда – как в случае с мемориальной кроной, которая должна быть выпущена в этом году в честь сороковой годовщины коронации королевы – проводится открытый конкурс. Чаще приглашаются конкретные художники с тем, чтобы они представили на рассмотрение свои проекты. Именно так обстояли дела в случае с новыми региональными изображениями для реверса 1-фунтовой монеты. Данное средство денежного обращения было введено в 1983-м и каждые двенадцать месяцев дизайн реверса обновляется. В течение первого года выпуска на реверсе чеканился Королевский герб, затем начался четырехгодовой цикл, на протяжении которого отмечались каждая из составляющих частей Соединенного Королевства, затем опять Королевский герб в 1988 году, за которым последовал новый региональный цикл. В 1994 м – после нынешнего буферного года, начнется следующий региональный цикл. В преддверии этого события дюжину художников попросили представить предварительные наброски на конкурс в Королевский монетный двор к 31 декабря 1991 года. Им было предложено разработать изображения, связанные общей темой или еще как-либо унифицированные стилистически; им напомнили об ирландской проблеме; также было обговорено вознаграждение. Тем, кто представит на рассмотрение набор из четырех рисунков, причиталось по £250; те, кто войдет в короткий список и удостоится предложения изваять гипсовые модели своих изображений (не более 7 дюймов в диаметре), получат по £500 за модель; победителю заплатят по £2500 за каждую из четырех моделей при наличии королевского одобрения, в обмен за каковые блага он или она передаст все права Короне.

Желание участвовать в конкурсе изъявили девять художников из двенадцати, и вот 11 февраля 1992 года Консультативный комитет встретился для своей первой экспертизы в Китайской столовой Букингемского дворца. Члены комитета проникают в здание через Дверь Личного Казначея Короля, располагающуюся на правой стороне фасада дворца, где их встречают военные конюшие. Здесь мужчины избавляются от пальто, которые, вместо того чтобы отправиться на вешалку, укладываются, в беспрекословной военной манере, в массивные кубы, расставленные на столе. (К счастью, на женские пальто подобного рода посягательство предпринято не было.) Члены комитета поднимаются на второй этаж, минуя, до недавнего времени, предостерегающую картину Ландсира [119]119
  Сэр Эдвин Ландсир (1802–1873), английский живописец.


[Закрыть]– цирковую викторианскую вариацию сюжета «св. Даниил в логове льва»; мельком им удается разглядеть бесконечный устланный красной ковровой дорожкой коридор, охраняемый шеренгой бюстов и урн, а затем их препровождают в помещение комитета. Это оформленная в красно-золотых тонах шинуазери [120]120
  «китайщина», модное увлечение восточной экзотикой.


[Закрыть]начала XIX века – «камин, уже раскочегаренный, выглядит, как тысяча драконов, плюющихся огнем», припоминает Марина Уорнер. Никто не усаживается, все осматривают рисунки, которые через несколько минут станут предметом обсуждения, – до официального прибытия председателя, принца Филиппа; затем они занимают свои места за длинным столом. На просьбу описать эти собрания мисс Уорнер отвечает: «На что это было похоже – так на Безумное Чаепитие у Шляпника. Все слегка поклевывают носом. Атмосфера настолько напыщенная, что сам церемониал действует убаюкивающе. Все настолько благообразно, что и язык в этой обстановке словно деревенеет во рту». Несмотря на вышеописанные неудобства, на первой встрече членам комитета все-таки удалось сократить количество участников конкурса на реверс монеты достоинством в £1 до пары финалистов: Дизайнера 8, предоставившего серию прилежно исполненных в традиционной манере геральдических набросков, и Дизайнера 9, чьи изящные рисунки, несомненно представляющие угрозу для противников удовольствия, изображали диких птиц – шилоклювку за Англию, орлика за Шотландию, красного коршуна за Уэльс и розовую крачку за Северную Ирландию. Тематически эти четыре птицы были связаны между собой тем, что каждая из них в начале столетия была близка к вымиранию, но с тех пор благодаря предпринятым мерам по разведению успешно восстановила свою численность.

К следующей встрече, состоявшейся 26 мая, уже понятно было, что оба дизайнерских проекта оказались не без изъянов. Геральдическая серия подверглась критике как Министерства по делам Шотландии, так и министерства по делам Уэльса. Министерство по делам Шотландии, проконсультировавшись с лорд-лайоном [121]121
  титул главы геральдической службы Шотландии; стоящий лев изображен на гербе Шотландии.


[Закрыть], герольдмейстером, объявила шотландский дизайн в Сериях А Дизайнера 8 невразумительным и некорректным винегретом из эмблем, тогда как Министерство по делам Уэльса обратило внимание на жуткий геральдический ляпсус: валлийский дракон здесь оказался на фоне того, что, на их взгляд, было похоже на крест св. Георгия. Птицы между тем также попали впросак. Оба министерства – и по делам Шотландии, и по делам Уэльса, – в принципе отнесясь к ним благосклонно, заинтересовались, сумеет ли общественность опознать эти виды как должным образом представляющие их страны. У герцога Эдинбургского возникло возражение, касающееся флоры: шилоклювка схватилась за дубовую ветку, орлик – за чертополох и так далее. На рисунке для Уэльса красный коршун вцепился в лук-порей [122]122
  национальная эмблема Уэльса.


[Закрыть]с таким видом, будто он камнем рухнул с неба на прилавок зеленщика и заграбастал растение, намереваясь во что бы то ни стало накормить своих птенцов. Компетентный в сфере орнитологии член комитета обратил внимание, что на данный момент наука не располагает данными о том, что красные коршуны питаются луком-пореем.

Были и другие критические отзывы: что геральдические изображения нагоняют тоску; что шотландского льва не худо бы сделать покрупнее; что птиц следовало бы продемонстрировать скорее в полете, чем приземлившимися; что шилоклювку в качестве символа Англии необходимо заменить на ворона. Более серьезная угроза для птиц исходила от заместителя главы Монетного двора и председателя комитета, мистера А.Д. Гарретта, который сказал, что поскольку фунт является главной монетой, находящейся в обращении, то вопрос о ее оформлении – не тот, к которому можно подойти с «полной гибкостью». Также на этой встрече присутствовал финансовый секретарь Казначейства, член парламента мистер Энтони Нельсон, действовавший по поручению Канцлера казначейства. Это было нечто новое: за семилетний стаж мисс Уорнер министр финансов возникал на горизонте всего дважды. Обычно комитет, выполнив свою работу, отчитывался перед Монетным двором, который, в свою очередь, рапортовал Казначейству. Теперь за заседанием комитета наблюдал спецпредставитель. Мистер Нельсон выразил мнение, что утверждение проекта с птицами может повлечь за собой понижение статуса монет, уравнивания их с простыми марками. Надо полагать, он запамятовал, что на реверсе одной из самых ходовых монет столетия, ныне вымершем фартинге, был изображен крапивник. То было изящное соответствие изображения и номинала: самая маленькая британская птица на самой меньшей из циркулирующих монет.

Тем не менее договорились, что обе серии следует «совершенствовать далее». От Дизайнера 8 требовалось исправить все четыре рисунка согласно указаниям Геральдической палаты, чтобы сделать их геральдически кошерными, тогда как Дизайнер 9 должен был внести исправления в своих птиц, во-первых, показав их в полете, и во-вторых, присовокупить к ним короны четырех регионов в качестве дополнительных опознавательных знаков (на самом деле процент населения Британии, который в состоянии отличить одну региональную корону от другой, размером приближается к крапивнику). Затем комитет встретился 3 ноября, чтобы обговорить свои окончательные рекомендации Монетному двору. В первую очередь он одобрил протоколы предыдущего заседания и обсудил новую 2-фунтовую монету, которая выпускается к трехсотлетию Английского банка в 1994 году. Затем шел «Пункт 3 – Новые серии региональных изображений для реверса монеты £1». Не успел, однако ж, председатель огласить повестку, как заместитель главы Монетного двора проинформировал Комитет, что им незачем утруждать себя рассмотрением проекта с птицами. Покорившись на какое-то время, члены обсудили все «за» и «против», касающиеся подремонтированных геральдических серий, в которых по-прежнему оставалось множество недочетов и которые, по мнению некоторых, стали даже хуже, но тут мисс Уорнер взбаламутила Безумное Чаепитие, потребовав объяснить, с какой стати им не позволили обсуждать птиц. «Когда мы спросили почему, – вспоминает она, – замминистра – эта разъевшаяся на казенных харчах канцелярская крыса – надул щеки и принялся бухтеть. Причина, разумеется, состояла в том, что министерство Канцлера казначейства, Нормана Ламонта, решило предотвратить нежелательное постановление комитета. Птиц, которых сочли недостаточно внушительными, чтобы удостоиться быть вычеканенными на монетах, расстреляли в воздухе, что бы ни мнил по этому поводу Консультативный комитет по дизайну монет, медалей, печатей и орденов Королевского монетного двора.

Конечно, комитет всего лишь консультативный: в 1991 году он рекомендовал проект изображения для медали за войну в Персидском Заливе – по случайному совпадению, тому же художнику, который нарисовал птиц, – который ничто – же сумняшеся отвергли Королева и Объединенный комитет начальников штабов. (Интересный постельный разговор должен был состояться в тот вечер в Букингемском дворце: «Что ты делала сегодня, дорогая?» – «Зарубила твою паршивую медальку, дорогой».) Тем не менее одно дело, когда вмешивается Королева: приятного мало, но вполне законно. А вот когда с бухты-барахты комитетлишили права принимать решение – это уж совсем ни на что не было похоже. Мисс Уорнер предприняла свое собственное расследование и обнаружила, «что Ламонт решил, что ему подойдет геральдическая серия». От финансового секретаря Казначейства также слышали, что он говорил, причем как нечто само собой разумеющееся: «Да просто Канцлеру птицы эти не нравятся».

Марина Уорнер подождала до следующего, состоявшегося 10 февраля 1993 года, совещания – ей хотелось посмотреть, не представится ли шанс пересадить злополучных птиц на монеты меньшего достоинства, а также узнать, под каким соусом будет официально запротоколирована вся эта кувыр – коллегия; а затем хлопнула дверью. «Я действительно не видела смысла в том, чтобы непонятно кто шлепал моей рукой печать на очередное проявление эстетического вкуса Нормана Ламонта». После чего она протягивает мне карикатуру Чарльза Аддамса, вырванную из последнего The New Yorker. Средневековый король высовывается из-за зубцов стены своего замка и говорит столпившемуся внизу мужичью: «А сейчас – тренировка демократии: я назначаю свободные выборы – какая у нас будет национальная птица».

Вы можете сказать, что в ламонтовском вмешательстве в работу комитета не было ничего экстраординарного, это тот трюк, который министры, хоть левые, хоть правые, имеют обыкновение проделывать довольно часто, и, не исключено, тем чаще, чем жестче их критикуют за несостоятельность в основной их сфере деятельности. Вы можете сказать, что любое заседание какого-либо комитета – это и есть Безумное Чаепитие. Вы можете сказать, что впечатления мисс Уорнер были почти предсказуемыми: Злоключения Женщины Либерала в Мире Мужчин, консерваторов и роялистов. Даже и при всех этих обстоятельствах вопрос, который она поставила перед комитетом в своем заявлении об уходе, вопрос о «центральной проблеме чеканки монеты в сегодняшнем Соединенном Королевстве», является актуальным и жизненно важным. «Политические изменения, происходившие со Средних веков, предполагают, что иконографический язык геральдики, богатый и выразительный сам по себе, нуждается в радикальной встряске, которую следует производить до тех пор, пока он не потеряет форму, чтобы быть в состоянии представить современную реальность. Единороги, драконы и т. п. более не могут выразить новые реалии… Мы должны освоить некий иной ресурс образов, чтобы иметь возможность передать текущее состояние истории Соединенного Королевства». Или – мне она изложила то же самое в более категоричной форме: «Это вопрос о том, какими мы себя видим. Хотим ли мы жить в стране Лоры Эшли [123]123
  Laura Ashley – английский дизайнер, создавшая стиль, посвященный очарованию английской сельской глубинки, – цветастые наряды, навевающие образ баронессы в своем загородном поместье.


[Закрыть], лавандовых саше, Общества охраны памятников и сусальной старины – или мы хотим воспринимать себя как передовую нацию, движущуюся в авангарде нового мира, новой Европы?» Пока на этот вопрос можно ответить с унылой однозначностью. Бьюсь об заклад, что в следующий раз, когда Британии сделают косметический ремонт, поверх лифчика, теперь уже размера 36С, она будет задрапирована в платье от Лоры Эшли.

Апрель 1993

10. Миллионеры в минусе

Нечасто встречаешь человека, потерявшего миллион фунтов стерлингов. И уж совсем редко – того, кто рассказал бы об этом незнакомому человеку – хуже того, журналисту – по телефону.

Однако ж именно вот так, без обиняков, начала разговор Фернанда Херфорд, когда я позвонил ей. «Сегодня утром они сняли с меня миллион. И потребовали еще £319 000. Они совершенно беспощадны. То есть, разумеется, им не видать этих денег». Все это было произнесено уравновешенным, слегка ироничным тоном. Эти «они» из ее драматического монолога – ист-эндские мафиози? выписывающие наркотики врачи? – оказались страховщиками из Лондонского Ллойдз. Фернанда Херфорд – ллойдовский инвестор, или индивидуальный член корпорации, что по-другому называется здесь «Имя»; несмотря на свою уверенность в том, что ее деньги работали в сегменте рынка, для которого характерны невысокие степени рисков, на протяжении трех лет подряд она несла абсурдные, баснословные убытки. Ее откровенность в рассказе о таких потерях – здесь, в Британии, где параноидальная скрытность и едва ли не ватерклозетная стыдливость, которая так и не отлипла от всего, что касается денег, является показателем того, что некая небольшая часть общества перенесла нечто беспрецедентно чудовищное, до такой степени, что все теперь пошло наперекосяк. Оказалось, что один из столпов британского общества был сделан из пенопласта. Только по тому, что об этом заговорили вслух, можно понять, насколько обманутые люди перестали доверять своим партнерам, как сильно переживают они предательство, насколько разгневаны.

Через несколько дней после нашего разговора я нанес миссис Херфорд визит в ее дом в Челси, прямо у Фулем-роуд. Мы расположились на залитом солнцем заднем дворике; на столе между нами стоял наполненный до краев кофейник; ее муж, бухгалтер, работал наверху; тем временем на кухне ее дочка, студентка, тащила к плите мешок специальной муки для чапати [124]124
  Чапати – индийский хлеб типа тонкого лаваша.


[Закрыть]Elephant, такой огромный, что им можно было бы накормить целую деревню; хрестоматийная атмосфера английской семьи, относящейся к верхушке среднего класса. Фернанда Херфорд оказалась миловидной дамой среднего возраста, которая до последних двух лет, по всем внешним критериям, пользовалась всеми преимуществами достатка, хотя и не богатства, и всецело доверяла тому, что считалось одной из крупнейших финансовых институций мира, и которая сейчас основательно неплатежеспособна. «Сейчас они цепляются в каждый пенни – и уж эти свое возьмут. Они беспощадны, – повторяет она. И все же, по сравнению с другими, ее случай не так уж плох. – По ллойдовским понятиям моей историей никого не разжалобишь».

На просьбу уточнить, как и почему она вступила в Ллойдз в 1977 году, она настаивает: «Я сделала это не из-за денег». Поначалу такой ответ может показаться странным, ведь деньги, в конце концов, поступают на счет и к тем, кто ни о чем другом думать не может, и к тем, кто к ним равнодушен. Также ее решение не было связано с тем, «чтобы дать образование детям», – традиционное объяснение ллойдовского инвестора, который, понятное дело, в государственную школу своих детей не отправит. Она сделала это «потому, что мой отец уже был Именем»– так что я как бы соскользнула туда». Ты «соскальзываешь» туда просто в силу презумпций своего социального круга. Брат и две золовки Фсрнанды Херфорд был и в Ллойдз; еще она знала ллойдовского агента Энтони Гуда. «Я сделала это, потому что была знакома с обстоятельствами Гуда, потому что женщинам позволяется участвовать в Ллойдз, и мне казалось, что это будет очень по-английски». Ее первый рейд в более опасную зону рынка – андеррайтинговый [125]125
  Андеррайтер Ллойдз – в страховых операциях: лицо, принимающее либо отклоняющее предлагаемые брокерами Ллойдз на страхование риски от имени синдиката Ллойдз. Андеррайтеры несут ответственность только по принятым ими предположениям, а не по всем предложениям, принятым тем же синдикатом или другими организациями Ллойдз.


[Закрыть]бизнес, с лимитом суммы ответственности по риску в £150 000 – состоялся в следующем году. Учитывая то, что обычно разрешение спорных вопросов занимает некоторое количество времени, уходящее на урегулирование страховых исков, отчетный период в Ллойдз – три года. Таким образом, в 1981 году миссис Херфорд получила чек на £4100, отражавших ее 2,73-процентный доход за 1978 год. Выглядит это не бог весть как впечатляюще, но суть – и одно из первостатейных достоинств для тех достаточно привилегированных лиц, которые были ллойдовскими Именами па протяжении трех веков его существования – в том, что инвестированные деньги в действительности не передаются из рук в руки. Принцип предприятия состоит в том, что Имя «декларирует» для Ллойдз некий фиксированный капитал как гарантию того, что, если дела обернутся несчастливым образом – классический пример: судно не доходит до порта назначения, – у него окажется это богатство, и к нему можно будет обратиться. Будучи готов исполнить это теоретически допустимое требование, инвестор волен вкладывать свои деньги – те же самые деньги – еще во что-то. Ллойдз дает вам возможность, таким строго установленным образом, удваивать ваш капитал. Мало того, это позволило Фернанде Херфорд несколько даже более чем удвоить свои деньги еще одним способом: инвестору позволялось принимать на страх риски с лимитом страховой премии приблизительно в два с половиной раза больше, чем задекларированное состояние. На своем первом году соответственно миссис Херфорд задекларировала состояние в £75 000, приняла рисков на сумму в £150 000, использовала свои базовые £75 000 где-то в другом месте и три года спустя получила £4100, которые, согласно одной интерпретации, являются всего лишь 2,73 процента дохода по вложениям, но также могут ведь рассматриваться и как 5,46 процента дохода от задекларированного капитала; или, выражаясь иначе, можно взглянуть на них как на деньги из воздуха, ни за что.

Такая, вполне приемлемая, ситуация продолжалась еще восемь лет. Традиционно оптимистичная цифра прибыли, которую соблазнители нашептывают на ухо ллойдовским Именам, составляет куда как недурственные 10 процентов на принятый на страх бизнес. За девять лет коммерческой деятельности Фернанда Херфорд только раз выбила это призовое число. Ее прибыли колебались от наименьшей в 0,78 процента за 1979 годдо наивысшей в 11,18 процента за 1982 год. С другой стороны, ей удалось увеличить свое задекларированное состояние до £200 000 в течение 1984–1986 годов. К 1989 году, когда пришли результаты за 1986 год, ее совокупная прибыль составила £82 665, или 5,51 процента от суммарного объема принятого на страх бизнеса. Это, конечно, не легендарные 10 процентов, ну так и миссис Херфорд заверяли, что она страхует риски в неопасном сегменте рынка. Это выглядело логично. «Сверхприбылей я никогда не получала, зато и не боялась никогда, что сильно рискую». Что да, то да, вот и ее агент Энтони Гуда произнес фразу – которая, чего уж тут удивляться, накрепко засела у нее в памяти – насчет того, что ее инвестиции были «настолько надежны, что кошку можно заложить и все равно не прогадаешь».

В 1987 году она увеличила свой лимит по сумме ответственности до £300 000, и в 1990 узнала о первых понесенных ею убытках: £13 391, которые практически перечеркнули сумму ее дохода за предыдущий год, которая составила £14 199. Что, однако ж, не помешало ей – по совету своего агента – еще раз увеличить лимит своих страховых премий: до £375 000 за 1988 и 1989 годы и затем до £500 000 за 1990-й. В конце июня 1991 года она получила письмо от Энтони Гуда: «Боюсь, вы потерпели совокупный убыток [за 1988 год] в размере £219 985,27. Был бы вам признателен, если бы вы переслали мне чек на вышеуказанную сумму… к 12 июля. Агенты-распорядители поставили нас в известность, что все счета, оставшиеся неоплаченными после 15 июля, повлекут за собой начисление процентов». Не было ли у нее соблазна бросить все это преприятие в тот момент, когда суммарный итог ее одиннадцатилетней деятельности на этом рынке составил £150711 убытка?«В 1991 году Энтони Гуда сказал мне, что самое худшее позади. Еще он сказал, что максимум я могла потерять еще £90 000. Я по-прежнему считала, что игра стоила свеч». И в любом случае она уже подписалась на убытки или прибыли по бизнесу, который она застраховала в течение 1989 и 1990 годов. Когда пришли данные об их результатах, стало ясно, что самое время было закладывать кошку. В 1992 году с нее потребовали £527 348,03 за 1989 год; плюс в этом году – еще £319 000. В Британии сейчас существует новая избранная раса людей, которых можно назвать миллионерами в минусе. Фернанада Херфорд, самообладанием которой можно только восхищаться, винит во всем только себя: «Вынуждена признать, я была неподвижной мишенью – я им доверяла». К тому моменту, как она стала миллионершей в минусе, ее синдикат Гуда Уокер приостановил коммерческую деятельность, и Энтони Гуда из агента с репутацией «компанейского и фартового» превратился в негодяя, которого кляли последними словами едва ли не чаще, чем всех прочих брокеров. Сейчас миссис Херфорд может выбирать одно из трех: объявить о банкротстве, предаться в руки Комитета по Разрешению Затруднений Членов Ллойдз или подать в суд на тех, с кем она имела дело, за их халатное отношение к делу. Пока что она судится. И еще кое-что: «Теперь мы принимаем туристов на постой».

Для тех, кто пристально рассматривает faits divers [126]126
  короткие, в пару строк, газетные новости (фр.).


[Закрыть]для ключей к моральному состоянию нации, июнь 1993 года был хорошим месяцем. На вершине утеса в Скарборо открылся шикарный отель, который всего через несколько дней после того, как его со всех сторон обслюнявили фоторепортеры, сполз в море; когда лавина грязи пожрала здание, берег кишел мародерами, рассчитывавшими поживиться неповрежденным биде. Затем случилось потрясшее основы бытия поражение английской футбольной сборной, нанесенное теми, кого считали бандой босяков из США, что спровоцировало бесцеремонные сравнения руководителя команды Грэма Тэйлора с руководителем страны Джоном Мэйджором. Также пришли результаты исследований о потребительских склонностях британцев, из которого явствовало, что более лоховски в Европе не одевается ни одна нация. Но кого волнуют символические показатели благосостояния государства, когда показатели реальные не лезут ни в какие ворота? 22 июня Лондонский Ллойдз объявил суммарные убытки за 1990 год в размере £2,91 миллиарда – наихудшие убытки за всю историю этого рынка. В предыдущем году он также объявил о наихудших убытках в своей истории. И за год до этого было то же самое. Почти £5,5 миллиарда за эти три года, и с убытками более чем в миллиард, которые уже можно было прогнозировать за 1991-й. Но и чудовищная цифра в £2,91 миллиарда еще не факт, что отражала подлинный масштаб катастрофы: две пятых страховых синдикатов (157 из всех 385) оставили 1990 год «открытым» – с неурегулированными то есть счетами, поскольку степень ущерба пока что не могла быть должным образом оценена в полной мере. Теперь статистика в историческом аспекте: начиная с 1955 года многие удачные для рынка годы принесли совокупную прибыль в размере £3,7487 миллиарда, тогда как убытки всего за несколько злополучных лет в сумме составили £5,3243 миллиарда. Или, представляя это нагляднее, на уровне отдельных лиц: если убытки за четыре года, с 1988 по 1991-й, распределить поровну на всех Имен, то от каждого потребовалось бы выложить на бочку четверть миллиона фунтов.

Прогнозируемые £2,910 миллиарда были самым большим годовым убытком, достигнутым какой-либо самостоятельной британской организацией с тех пор, как Национальное управление угольной промышленности в 1984 году установило национальный рекорд в £3,9 миллиарда. Но резонанс ллойдзовской цепи катастроф мощнее, чем подразумевает сравнение. Большинство граждан этой страны не знают, что происходит в Лондонском Сити, но относятся к миру Сити с почтением и считают его «финансовой столицей планеты». Если попросить британца прокомментировать это представление, он скорее всего приведет в качестве примера две прославленные финансовые институции, во-первых, Английский банк, и во-вторых – Ллойдз. Есть даже такая поговорка – «Надежно, как в Английском банке», хотя после того как Банк Англии нелепейшим образом не смог вовремя урегулировать дела лопнувшего BCCJ [127]127
  Bank of Credit and Commerce International, основан в Пакистане в 1972 году. В 1991-м оказался в центре финансового скандала, был вовлечен в отмывание денег, поддержку терроризма, уклонение от налогов и проч.


[Закрыть], это присловье следовало бы, пожалуй, поменять на «еле-еле душа в теле, как в Английском банке». Что касается Лондонского Ллойдз, то общераспространенное представление о нем всегда было как о скорее некоем загадочном, масонском учреждении, которое зародилось в Кофейне, в котором посторонним ничего не понятно, но которое, очевидно, является очень хорошим, чем бы там оно на самом деле ни было и чем бы ни занималось. А чем оно могло заниматься? О, чем-то эдаким, и поэтому непостижимым для черни; чем-то очень английским, из жизни высшего общества, и дико прибыточным – как бы финансовым эквивалентом Сэвил-Роу или Роллс-Ройса. (На Сэвил-Роу, прямо скажем, дела идут далеко не так шикарно, как в былые времена, тогда как Роллс-Ройс пришлось спасать от банкротства в начале семидесятых). К тому же Ллойдз умудрился создать о себе представление как об институции одновременно очень старинной и очень современной: основанной до Английского банка, однако способной наращивать мускулатуру в мире миссис Тэтчер; усердно лелеющей старозаветные традиции, однако успешно функционирующей внутри ультрамодернового здания, № 1 по Лайм-стрит, спроектированного Ричардом Роджерсом, архитектором центра Помпиду в Париже.

Ллойдз отличается от других страховщиков в двух ключевых аспектах. Во-первых, членство индивидуальное; и, во – вторых, ответственность «Имени» неограничена: другими словами, вы рискуете не только обговоренными инвестициями, но всем, чем владеете. Вы не покупаете акций Ллойдз, вас избирают в него благодаря вашему богатству, и из аккумулированных состояний индивидуальных членов образуется фонд средств, позволяющих Ллойдз вести дела. Комплот эксклюзивности и денег означал, что до недавнего времени личности нескольких тысяч Имен были неизвестны широкой публике; членство в Ллойдз было знаком общественного положения, о котором скорее говорили шепотом, чем подтверждали. Но что может быть для газетчиков аппетитнее, чем тема «Сливки общества вылетают в трубу»; так что теперь Имена, которые и так на слуху, склоняются кем ни попадя: герцогиня Кентская, принц и принцесса Майкл Кентский, принцесса Александра и ее муж, сэр Ангус Огилви; майор Рональд Фергюсон, отец Герцогини Йоркской, и майор Питер Филипс, отец первого мужа принцессы Анны; Камилла Паркер-Боулз, конфидентка принца Чарльза; сорок семь членов парламента из фракции консерваторов, в том числе бывший премьер-министр Эдвард Хит, шотландский министр Иэн Ланг, министр по делам культурного наследия Питер Брук, председатель партии сэр Норман Фаулер, и генеральный атторней сэр Николас Льелл; различные пэры, такие как лорд Уэйкхэм, лидер Палаты лордов, и лорд Хайлшэм Сент-Марилебонский; одиннадцать судей и по меньшей мере пятьдесят четыре королевских адвоката; сэр Питер де ла Бильер, командующий британскими войсками во время Войны в Заливе, и Ник Мейсон из Pink Floyd; писатели Фредерик Форсайт, Мелвин Брэгг, Эдвард де Боно и Джеффри Арчер; издатель лорд Уайденфелд и жокей чемпион Джон Фрэнкам; бывшие британские теннисисты № 1 Вирджиниа Уэйд, Марк Кокс и Бастер Моттрэм; различные графы и виконты, маркизы и баронессы, лорды и леди, сквайры и сквайрессы. В числе недавно почивших членов был Роберт Максвелл [128]128
  Скандально известный британский бизнесмен и член парламента восточноевропейского происхождения.


[Закрыть]; среди недавно покинувших Ллойдз членов – боксер Генри Купер, гольфист Тони Джеклин, актриса Сьюзен Хэмпшир, жокей Лестер Пигготт. Джеймс Хант, бывший чемпион мира по автогонкам, у которого в юности на трассе было прозвище Аварийщик, попал в Ллойдз сразу в несколько ужасных финансовых аварий; он умер от сердечного приступа в тот момент, когда новость о том, что он состоял во многих синдикатах, где дела шли самым плачевным образом, вот – вот должна была достигнуть его.

Присутствие в списке Имен столь многих консервативных членов парламента в скором времени породило забавный сценарий политической дестабилизации. Неплатежеспособный член парламента автоматически лишается права заседать в Палате общин, и теряет свою должность через шесть месяцев. Согласно The Times, «по меньшей мере тринадцать» из сорока семи тори могут быть подвергнуты процедуре банкротства по сумме своих убытков. С парламентским большинством Джона Мэйджора, которое и так упиралось по поводу и без повода, как трудный подросток, да еще и уменьшалось на каждых дополнительных выборах, курьезная развязка такого рода выглядела возможной: та, при которой Ллойдз невольно сваливал ту самую партию, под эгидой которой Сити и сам Ллойдз переживали бурный расцвет в восьмидесятых. Но едва ли все это может оказаться более чем «сценарием» – то есть произведением о вымышленной надежде или страхе. Во-первых, члены парламента, как прочие прогоревшие Имена, могут вверить себя Комитету по затруднениям – процесс хотя и унизительный, но специально придуманный, чтобы избегать банкротства. И во-вторых, партия тори в отличие от всех прочих пользуется славой, умеющей сама за собой присматривать. Доброжелатели распускают мошны, и секретные фонды исторгают свои гинеи. Если уж мистер Норман Ламонт, прежний Канцлер казначейства, мог втихомолку получить £23 114,64, чтобы избежать неловкой ситуации, когда ему пришлось влезть в судебное разбирательство, чтобы избавиться от арендовавшей в его доме жилплощадь проститутки-садомазохистки, насколько с большей готовностью откликнулись бы щедрые благодетели, если бы речь зашла о падении Правительства.

Но кризис в Ллойдз повлек за собой некоторые неожиданные побочные последствия. У меня было ощущение, что Фернанда Херфорд, когда упомянула про прием туристов на постой, хватила через край – пока в начале августа я не наткнулся в The Times на статью о том, что фирма, называющаяся «Открой Британию», зарегистрированная в Вустере, привлекала к участию озабоченных финансовыми проблемами Имен с тем, чтобы те предлагали свои дома в качестве фешенебельных частных пансионов. (Их финансовый директор сообщил: «Нам известно об Именах, владеющих недвижимостью в Котсуолдских Холмах и в графствах вокруг Лондона. [129]129
  Так называемые «домашние графства», графства Кент, Суррей и Эссекс; иногда также в это число включаются Миддлсекс, Хертфордшир, Бэкингемшир, Беркшир и – реже – Сассекс.


[Закрыть]Так иностранные гости получили бы возможность познакомиться с благополучными англичанами и пожить с ними бок о бок в одних из самых прекрасных домов Британии».) Рынок недвижимости и аукционные дома также получили несколько лакомых кусочков для бизнеса. Генри Купер продал три своих Пояса Лонздейла [130]130
  Высшая награда боксеров-профессионалов – богато украшенный пояс. Учреждена в 1909 г. Названа в честь учредителя графа Лонздейла.


[Закрыть](каждый являющийся наградой за три успешные защиты своего звания боксера – тяжеловеса) на «Сотбиз» за £42 000. Виноторговля также извлекла прибыль благодаря Ллойдз. Стивен Брауетт, директор Fair Vintners [131]131
  Крупная английская фирма, торгующая вином.


[Закрыть], подтверждает, что неожиданно на рынок поступило определенное количество частных коллекций вин. «Никто не скажет «Я продаю, потому что я облажался, я потерял деньги». Но, с другой стороны, часто – простите за каламбур – наиболее ликвидное имущество, которым они владеют, – это их вино. Его проще спешно продать, чем произведения искусства или автомобили или уж не знаю что там еще». Так что Farr Vintners сейчас публикуют рекламу винного резерва в Financial Times. По мнению Брауетта, недавний обвал рынка портвейна частично можно отнести на счет событий, связанных с Ллойдз. Это доказывается от противного предложением портвейна урожая 1991 года, разосланным в начале августа Messrs Berry BrosRudd of St James's, самыми знатными из лондонских виноторговцев; это предложение было написано специально под сникшую клиентуру. Среди прочих причин, по которым предлагалось приобрести несколько ящиков Churchill, Dow, Warre, Graham или Quinta do Vesuvio, обнаруживалась следующая: «В качестве альтернативы приобретение портвейна 1991 года – это также и весьма недурная инвестиция на тот случай, если – боже упаси – вам понадобится в будущем продать погреб: или по причине по сю пору не замеченного трезвенничества ваших отпрысков или в силу будущих непредвиденных убытков в Ллойдз».