Текст книги "Письма из Лондона"
Автор книги: Джулиан Барнс
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
За неделю до даты выборов я вместе с моей приятельницей и соседкой Лизанн – политологом и решительной сторонницей лейбористов – отправился агитировать. Приколов себе на лацканы красно-желтые значки с Глендой Джексон, мы устремились в сторону близлежащей Четвинд-роуд – узкой холмистой улицы, с верхней точки которой открывается вид на Хампстед Хит (или по крайней мере на крупную государственную больницу поблизости). Изначально предполагалось, что Четвинд-роуд станет милой улочкой, пленяющей взор изяществом своих террас, однако ж после того как автомобилисты открыли ее в качестве одного из немногих сквозных, восточно-западных, маршрутов в этой части города, она превратилась в забитую объездную трассу. До известного момента машины проносились здесь на максимальной скорости, пока пару лет назад Муниципальный совет Камдена не додумался оборудовать дорогу «лежачими полицейскими». В арго планировщиков это именуется «мерой, направленной на успокоение транспортного потока»; но, понятное дело, точно так же она действует транспортному потоку и на нервы, поскольку между асфальтовыми гребнями водители выжимают педаль газа до упора, а затем, в последнюю секунду, со всей дури вдаряют по тормозам, чтобы не оставить на проезжей части подвеску.
Когда мы с Лизанн нырнули в облако выхлопного газа, мне припомнилось замечание Оливера Летвина относительно предвыборной агитации. Он утверждает, что может определить, голосуют здесь за тори или за лейбористов, уже по тому, как выглядит дом. «Тори можно отличить по аккуратно подстриженной живой изгороди, горшочкам с геранью, аккуратно выметенному крыльцу». К габаритам это не имеет никакого отношения – уж конечно, если дом большой, но снаружи смотрится неопрятно, его обитатели ни за что на свете не окажутся тори – равно как и к архитектурным достоинствам или стоимости объекта недвижимости. Только к опрятности. (Летвиновское правило палисадника, между прочим, применимо, по его словам, только к Югу Англии. На Севере у всех все выглядит опрятнее, независимо от политических убеждений хозяев.)
На Четвинд-роуд около 120 домов, в некоторых проживают сами владельцы, многие поделены на квартиры. Цель агитации – не (как я воображал, выйдя на свое собственное крыльцо к Гленде) обращать людей в свою веру или втягивать их в дискуссии о внешней политике, бог весть куда могущие завести, но просто идентифицировать своих сторонников. Распечатка избирательного реестра дает вам список всех зарегистрированных избирателей. Довольно быстро начинаешь осознавать, что список этот не соответствует тем людям, которые на самом деле проживают на этой улице.
«А я вот из Гонконга только что, – отвечает первый мужчина, об избирательных намерениях которого мы осведомляемся, – и у меня дел невпроворот – труба зовет, пора уже обратно». Пожилая женщина открывает дверь, вглядывается в наши красно-желтые значки на лацканах и без единого слова затворяет дверь. «Не наша», – отваживается предположить Лизанн, внося в свою распечатку соответствующую отметку: «Т» – тори, «Д» – либерал-демократ, «Л» – лейборист», «П» – потенциальный лейборист, «С» – для тех, кто съехал или умер. В демографическом отношении наш район – ни дать ни взять сущий винегрет: тут попадаются имена греческие и ирландские, итальянские и индийские, есть даже одна девушка, неизвестное имя которой оказывается маорийским. Летвиновский палисадниковый тест в общем и целом более-менее срабатывает: на этой зачумленной транспортом, загазованной улице, где автомобили запаркованы на тротуаре как бог надушу положит, зоны аккуратности бросаются в глаза – и часто украшены опрятной летвиновской рекламкой. Но в основном плакаты красно-желтые; мы проставляем в своих распечатках «Л» и переходим к следующему дому, не останавливаясь для переговоров. Изрядное количество избирателей с подозрением относятся к идее распахнуть свои двери в меркнущем свете апрельского вечера; кое-кто сидит тише воды ниже травы, другие открывают окна на верхнем этаже. В наши дни искусство поддерживать разговор через домофон – первейший талант уличного агитатора. «Либерал-демократ я», – рявкает очередная металлическая коробка в ответ на наш звонок.
«Послушайте-ка, тут вот какая штука, – орет Лизанн в ответ, – у нас в Ричмонде есть хорошие друзья, лейбористы, так вот они стиснут свои маленькие зубки и проголосуют за либерал-демократов, чтобы отбрить тори – так а почему бы вам не оказать ответную услугу?»
«Подумаем», – хрипит коробка.
«Нам ведь ни к чему мистер Летвин, а? С какой стати нам сдался человек, который придумал избирательный налог?» Лиззи исступленно буравит коробку глазами.
«Может статься, в этом и есть толк», – довольно малодушно отвечает коробка. Кто это – «П» или просто вежливый «Д»? Кто его знает. На одном доме странным образом соседствуют плакаты лейбористов и тори: и только подойдя поближе, мы видим, что юношеские черты Оливера Летвина обезображены карикатурными тараканьими усами, а его череп пронзен огромной стрелой: мы ставим «Л» и идем дальше. Индиец, отец семейства, окна без наклеек, бормочет: «За лейбористов, за лейбористов, все четверо», и Лиззи триумфально вписывает четыре «Л». Я как-то менее уверен; слишком уж быстро он ответил, да и палисадник у него подозрительно аккуратный.
Мы начинаем с другой, нижней, стороны улицы. «Пока не определился», – отвечает джентльмен в тапочках, халате и пенсне. «Но, похоже, не наш человек» – тихо комментирует Лизанн, когда дверь закрывается. Затем нам попадается «Я приму решение вдень голосования» и «Я либерал-демократ, но проголосую за Гленду Джексон, если только не станет понятно, что она проходит чересчур легко, в каковом случае я проголосую за либерал-демократов», и еще раз «Я приму решение в день выборов». (Что с этими людьми? Тори тринадцать лет у власти – и они все еще не определились, устраивает их это или нет?) Согласно нашей распечатке, несколько избирателей проживают над автоматической прачечной, но, если это в самом деле так, подниматься туда им приходится по веревочной лестнице. Здоровенный уроженец Карибских островов делает нам из окна верхнего этажа ободряющие знаки, а затем орет: «Только я избирательный налог не заплатил». «Да это все равно! – орем мы в ответ. – Это разные вещи!» Большинство бесед проходят в дружественной атмосфере. «За вас я не буду голосовать, – говорит молодой человек, – но в любом случае я в Ислингтоне голосую». «Ну и пожалуйста», – ворчит Лиззи, пока мы уходим. – От этого все равно никакого проку». Нас дружелюбно приветствует пара агитаторов тори с синими эмблемами, а затем мы подвергаемся нападению. «Тори, тори, тори, мы всех победим», – кричат три девочки – школьницы, по счастью, не достигшие избирательного возраста.
В последнем уже почти доме на улице мы впервые сталкиваемся с несомненным случаем измененного избирательного намерения. «Я всегда голосую за тори, но в этот раз, может статься, проголосую за лейбористов, – говорит молодая женщина. – В чем состоит позиция вашей партии на кровавый спорт?» [83]83
любительская охота.
[Закрыть]
Лизанн превосходно справляется с этим вопросом. «Одним из принципиальных пунктов нашей программы по запрещению жестокости в отношении диких млекопитающих, – шпарит она наизусть прямо из манифеста, является свободное голосование в Палате общин по предложению запретить охоту на живую добычу с собаками».
«Ну а ваш-то кандидат что думает по этому поводу? Как она проголосует?»
«Думаю, в смысле кровавого спорта на Гленду можно положиться целиком и полностью», – отвечает Лиззи, не моргнув глазом.
В целом она удовлетворена нашим агитационным рейдом; одну, считай, наверняка настроили голосовать за лейбористов, второго – может быть, плюс еще тот тип из домофона, который, не исключено, отдаст свой тактический голос как зуб за зуб какому-то неведомому ричмондцу. Недурно для одного вечера. Что лично на меня произвело наибольшее впечатление, так это количество людей, проживающих на Четвинд – роуд, но отсутствующих в избирательном списке. В одном доме почти наверняка никого не было, но в нескольких других, с кучей людей, не оказалось ни одного жителя с правом голосования. Вот они, эти пропащие пять тысяч душ. Кто – то, понятное дело, просто временно проживает в этом районе или в любом случае равнодушен к политике, но что если, к примеру, четверть из них была естественными сторонниками лейбористов с низким доходом, которые не стали регистрироваться, стремясь укрыться от уплаты избирательного налога? Разрушит ли их красноречивое молчание планы Гленды и подольет ли воды на мельницу Летвина?
В последнюю неделю избирательной кампании, к всеобщему удивлению, материализовалось форменное яблоко раздора – вопрос, по которому у всех трех главных партий оказалось различное мнение: реформа избирательной системы и в особенности пункт, касающийся пропорционального представительства. Когда Падди Эшдаун впервые попытался поставить вопрос о ПП ребром, Джон Мэйджор язвительно расшифровал эту аббревиатуру как «Плутовство Падди». Но не без помощи влиятельной группы «Хартия 88» [84]84
Группа, выступающая за то, чтобы у Великобритании была письменная конституция.
[Закрыть], а еще в большей степени опираясь на результаты опросов общественного мнения, которые по-прежнему уверенно указывали на парламент, в котором гарантированно учитывается мнение меньшинства, Эшдаун добился, чтобы вопрос о ПП начал широко обсуждаться. Как, вопрошал он по два раза на дню, собираются выходить из положения две другие главные партии, когда после 9 апреля парламент войдет в клинч? А дальше направо и налево он твердил о том, к чему клонят либ-демы: стабильность на полный срок, пятилетнее партнерство с ПП в качестве цены вопроса.
Несмотря на сомнительную логику (чего уж такого стабильного может быть в коалиционном правительстве?), свойственные мистеру Эшдауну нахрапистость и напористость при постановке капитальных вопросов из слабой позиции втянули другие партии в спор. Позицию консерваторов без какой-либо двусмысленности объяснил премьер-министр: мы не верим в ПП, при тори никакого ПП не будет, нынешняя система работает превосходно, спасибо большое и всех благ. Эрго, делал вывод избиратель, тори не смогут договориться с либералами, пока Эшдаун полностью не отступится от своей идеи. Ну а как насчет лейбористской партии, про которую ходят толки, будто она станет крупнейшей фракцией в новом парламенте, даже если и не добьется абсолютного большинства? В любом случае лейбористы были для либ-демов более естественными союзниками. Официальный лейбористский ответ, озвученный Глендой Джексон в Сент-Эндрюз, Фрогнал, был таков: «Что ж, парламенту, в котором гарантированно учитывается мнение меньшинства, не бывать». Маловразумительность лейбористской позиции была связана с тем, что никто не мог сказать, в чем состоит позиция партии касательно ГШ, потому как они сами для себя еще это не решили. Руководство потребовало представить доклад по данному вопросу еще два с половиной года назад, но все никак не могло добиться результатов. Отдельные лейбористские кандидаты вроде Гленды Джексон были скорее за ПП; некоторые были против; Нил Киннок, когда его приперли к стенке, сознался, что не так уж просто было бы сказать, на какой именно позиции он находится по этому вопросу, при этом акцентировав, что его мнение, разумеется, совпадает с мнением партии, которая всегда открыта для обсуждения новых идей. Циничная или политически реалистичная интерпретация всего этого состояла в том, что тори были против ПП, потому что оно означало бы конец их возможности формировать правительство большинства при меньшинстве голосов, а лейбористы, в общем-то надеясь на этот раз самим провернуть тот же трюк, в случае провала могли сохранить репутацию политиков твердых принципов. История с «Плутовством Падди» выставляла тори людьми, враждебными новому конституционному мышлению, лейбористов – в лучшем случае тряпками, если не изворотливыми мошенниками, тогда как либерал-демократы оказывались дальновидными, прагматичными и преданными справедливости избирательного процесса. Так же, никак не меньше, чем прочие партии, они были преданы своим собственным интересам – постоянно входящий в клинч парламент, постоянный фактор третьей партии – и постоянное место работы для все более похожего на государственного мужа Падди Эшдауна.
Последние предзнаменования были добрыми для лейбористов. Financial Times поставила на них; в Аскоте за день до Дня Выборов лошадь по кличке Мистер Мэйджор была снята с забега – обнаружилось, что она «с изъяном»; наконец, когда в четверг утром, 9 апреля, забрезжил рассвет, выяснилось, что почти во всем королевстве день обещает быть ясным и солнечным. Безоблачное небо было скорее неутешительной новостью для тори, которым дождь якобы сулит преимущество вплоть до 1 процента: считается, что тори едут к избирательным урнам, а сторонники лейбористов добираются пешком. С другой стороны, консерваторы призывали друг друга «крепиться», напоминая о факторе «позднего всплеска тори». Как и во все моменты уныния на протяжении предыдущих четырех недель, тори окунались в разговоры о том, что Джон Мэйджор (в отличие от своего тезки-холстомера) «долго запрягает, но быстро едет». Как долго ему пришлось добиваться своего на выборах лидера партии, как не сразу ему удалось вырвать победу на Маастрихтском саммите, вы только вспомните! Другое дело – были ли те знаки действительно утешительными: в гонке за лидерство он не смог добиться абсолютного большинства, а в Маастрихте всего-навсего отстоял право своей страны находиться – по некоторым вопросам – в единоличном меньшинстве.
Guardian, предположившая, что если у избирателей до сегодняшнего дня не нашлось достаточно веских причин, чтобы прийти к тому или иному решению, то почему было не предоставить им также и пару-тройку причин несерьезных, агитировала за кандидатов в колеблющихся избирательных округах с помощью их любимых книг, фильмов и музыки. Гленда Джексон назвала «Доводы рассудка» Джейн Остин, «Дети райка» [85]85
Фильм М. Карне (1945).
[Закрыть]и «Симфонию псалмов» Стравинского; ее соперник консерватор выбрал «Войну и мир», «Доктора Живаго» и Четвертую Симфонию Малера; либерал-демократ внес в свой список «Больше умирают от разбитого сердца» Беллоу, фильм «Сталкер» и скрипичный концерт Сибелиуса. Некоторая поддержка из The Times явилась в другой форме – а именно в форме написанного ко Дню Выборов стихотворения поэта-лауреата Теда Хьюза. Разумеется, для любого официального преподношения «лауреата к настоящему времени стало традицией быть совсем уж ниже плинтуса, и в этом смысле Хьюз безусловно оказался на высоте со своими фривольными виршами о воздействии ядохимикатов на количество сперматозоидов у западных самцов. Субъекты, отправляющиеся к избирательным урнам, могли впасть в меланхолию, уяснив из слов Лауреата, что по сравнению со старыми добрыми деньками количество золотых монет в их «мешках мужественности» поубавилось вдвое, и погрузиться в совсем уж в безнадежный скептицизм, поразмыслив о потенциальной эффективности хьюзовского гонадного воззвания к вновь избранному премьер-министру.
Вам бы и в голову не пришло, что у британских самцов могут быть хоть какие-то проблемы со спермой, если бы вы взялись судить об этом, наблюдая за финальной стадией предвыборной гонки. Трое партийных лидеров в тестостероновой пене носились наперегонки – запрыгивали в вертолеты, выскакивали из автомобилей, всем своим видом призывая к твердости, силе, решительности и мужеству. Все, однако ж, опросы общественного мнения неизменно заводили в глухой тупик; та же история случилась и с Опросом Опросов, не менее достоверным источником мудрости, чем Царь Царей; то же произошло и с опросами уже проголосовавших. Однако когда в четверг, 9 апреля, около 11 вечера, поступили первые настоящие результаты, компьютерные прогнозы стали клониться к тому – в противоположность всей предшествующей мудрости аналитиков и опыту псефологов [86]86
Псефолог – специалист, изучающий результаты голосования.
[Закрыть], – что, как ни странно, у тори возникает реальный шанс сформировать в новом парламенте крупнейшую фракцию. Медийная кодла угнездилась на балконе прессы в Кэмденском центре и, боясь пропустить заявление Гленды, беспрестанно короткими перебежками устремлялась к еле живому телевизору в Палате совета, чтобы в очередной раз схватиться за голову – до чего ж непостижимы были результаты голосования. Чем дальше мы наблюдали, тем более странным все это казалось. Во – первых, колебания были чрезвычайно резкими – то лейбористы выигрывали с преимуществом в 7 или 8, а затем вдруг проигрывали 1 или 2 процента консерваторам. Как это так? Было ли это связано с тактическим голосованием? Компьютер, утверждавший, что в состоянии интерпретировать любой факт, на тот момент предполагал, что тори могут даже финишировать с абсолютным большинством. Либералы захватили пару бастионов тори в юго-западных графствах, а затем принялись терять свои собственные округа, с боем добытые на недавних дополнительных выборах. Тори, похоже, шли много лучше, чем ожидалось, в Шотландии; лейбористские кандидаты-женщины показывали зачетные результаты, а черные мужчины-тори проваливались. Председатель партии Тори Крис Паттен потерял свое место в «колеблющемся» Бате; консерваторы-патриархи оплакивали его языком классической трагедии.
Пока продолжалась вся эта катавасия, результаты Гленды (мы именно так все это стали воспринимать) все откладывались и откладывались, сначала с 1.30 ночи до 1.50, потом до 2.20, потом до 2.50, и вот уже заправленные кофеином остатки прессы начали дергаться насчет дедлайнов. Тем временем, по мере увеличения количества обработанных результатов, преимущество тори продолжало расти: один, два, девять – пока, к трем часам, оно не достигло двузначных чисел. Хампстед и Хайгейт, двадцать четвертый в списке главных лейбористских колеблющихся округов, на тот момент представлял исключительно интерес местного характера; он не мог сдержать безжалостное наступление тори. В здании царила атмосфера несколько подыссякшего возбуждения, и тут в 3.15 уполномоченный по выборам наконец вывел восьмерых кандидатов на сцену, чтобы объявить результаты. Они выстроились в шеренгу перед большим черным занавесом, единственное украшение – громадная, словно позаимствованная в бюро ритуальных услуг ваза с белыми цветами: лилиями, гвоздиками и хризантемами. Гленда Джексон была одета так же, как и в Сент-Эндрю, Фрогнал, плюс веточка красной розы на левом лацкане. Капитан Ризз щеголял в красно-желтом цилиндре, красной, расшитой аксельбантами венгерке с длинными полами и в темных очках. Называя имена кандидатов в алфавитном порядке, уполномоченный по выборам огласил результаты подсчета голосов. Партия Зеленых получила 594, Ассоциация Избирателей Радужного Ковчега – 44, похоронив для Хампстеда перспективу обзавестись собственной валютой. Гленда Мей Джексон получила 19 193 голоса, Оливер Летвин семнадцать тысяч… Более точная цифра (753, если уж на то пошло) была заглушена диким ревом, и в этом момент Гленда выступила вперед и сделала любопытный жест: она вскинула руку, без мужской, впрочем, агрессивности, и прижала пальцы к ладони так, чтобы это не выглядело кулаком. Что-то вроде умеренно-левого триумфального приветствия, надо полагать.
Затем объявили прочие результаты. Либерал-демократ получил 4765 – падение почти на 50 процентов, и доказательство, что идея тактического голосования не пошла ему впрок. Капитан Ризз набрал всего 33 голоса, а Чарльз «Шалопай» Уилсон, имя которого было встречено из зала радостным воплем «Давай, Шалопай!», получил всего 44. Серьезный тройной раскол в Радужной Партии (которая в 1987 году насчитала 137 сторонников) вывел представителя Партии Законов Природы, человека в откровенно аполитичном белом костюме, на пятую позицию, с 86 голосами. Кандидаты произнесли короткие речи. Гленда Джексон сказала: «Никогда еще в лейбористской партии не нуждались так, как сейчас». Оливер Летвин утешил своих сторонников традиционным замечанием: «Это место лейбористы получили взаймы – надо полагать, не слишком надолго»; но prima facie [87]87
на первый взгляд, при отсутствии доказательств в пользу противного (лат.).
[Закрыть]цифры особого энтузиазма не внушали. Если обычно Хампстед и Хайгейт колеблется примерно на уровне в половину среднего по стране, то Гленда Джексон добилась вчетверо больше того, что ожидалось. Кандидат Зеленых, произнеся свою речь, вручил новоиспеченному члену парламента бутылку шампанского, втом смысле, что ей следует быть шампанским социалистом; тут он прозевал напрашивавшуюся шутку, не попросив ее переработать бутылку и использовать ее повторно. Затем кандидаты стали расходиться, и тут мы увидели – маленькая реализация метафоры – Гленду Джексон, покидающую рампу и вступающую в политическую жизнь.
К обеду в пятницу, даже и при том, что кое-какие результаты по Ольстеру [88]88
Историческая область на севере Ирландия; большая ее часть после раскола страны в 1921 году была включена в качестве автономной провинции в состав Соединенного Королевства, получив официальное название Северной Ирландии.
[Закрыть]оставались еще необъявленными, джон – мэйджоровское большинство выросло до сравнительно недурных – а если вспомнить все прогнозы, так и до неправдоподобно огромных – размеров: двадцати одного. На самом деле еще больше, учитывая вялый интерес Ольстерских юнионистов [89]89
Юнионистская партия Ольстера. Создана в 1885 году для борьбы с национально-освободительным движением в Ирландии; официально входит в состав Консервативной партии.
[Закрыть]к лондонской политике, так что мистеру Мэйджору не придется излишне тревожиться, когда парламентарии-заднескамеечники застревают в пробках по дороге к голосованию или принимаются жаловаться на боли в груди. Премьер-министр сможет безмятежно пережить несколько потерь на дополнительных выборах и властвовать без особой угрозы со стороны парламента до пяти лет. И даже угроза Эндрю Ллойда Уэббера уехать из страны в случае победы лейбористов не убедила достаточное количество людей проголосовать за Нила Киннока.
Лейбористские оптимисты указывали на то, что им нужно было пошатнуть пропорции 1945 года, чтобы низложить тори, и что уменьшение консервативного большинства со 101 до 21 – это колоссальное достижение. Лейбористы почти вскарабкались на гору; еще самую малость, последний рывок – и они наверняка окажутся на вершине. Однако всем этим утешительным доводам не хватает убедительности. Помимо всего прочего, в следующий раз гора вырастет еще выше. К следующим всеобщим выборам будут проведены в жизнь рекомендации Комиссии по разметке округов, согласно которым размер и форма многих избирательных округов будут подвергнуты корректировке. Результатом эти изменений, как принято считать, станет переход в руки к тори от пятнадцати до двадцати дополнительных мест без каких-либо усилий с их стороны.
Так что положение, в котором оказались лейбористы, весьма безотрадно. При том, что партия потратила уже восемь лет на внутреннюю реорганизацию под руководством Нила Киннока – запретив слово «социализм», изгнав левых экстремистов, приняв свободный рынок и принцип ядерного сдерживания, ослабив явные связи с профсоюзами; при том, что партийное руководство только что на ушах не стоит, лишь бы приманить потенциального избирателя, запуганного предыдущими лейбористскими идеями; при том, что, разряженные словно банкиры и настроенные проевропейски, они рекламируют себя как более симпатичную, более чувствительную к социальным проблемам версию тори; при том, что они провели превосходную кампанию, хорошо организованную и получившую хорошую прессу; при том, что выборы наступили для них в правильное время, на самой низкой точке рецессии, а партия тори – это сплошные старые хрычи и мракобесы, которых, кажется, только ткни, и из них песок посыплется; при том, что все опросы и все аналитики сходились на том, что у лейбористов наконец-то появится реальная власть; и при том, что в результате, несмотря на прогресс по количеству мест, лейбористы завоевывают всего 35 процентов избирателей, а положение консерваторов с их 43 процентами столь же прочно, как пять лет назад, – в этом случае возникает вопрос: а не стала ли лейбористская партия невыбираемой? Или по крайней мере невыбираемой при нынешней системе. Может быть, переметнуться на Плутовство Падди – единственно верное решение? После чего мы утыкаемся носом во вторую горькую правду: чтобы изменить избирательную систему на новую, которая подходит тебе лучше, сначала нужно прийти к власти при старой системе. То есть то самое, на что лейбористы, похоже, неспособны.
Что изменилось? Лейбористская партия похожа на воздыхателя, который, отвергнутый девушкой за неухоженный вид и излишнее прекраснодушие, ретируется, обзаводится аккуратной прической, новым костюмом, приличной работой, ипотечным кредитом и мобильным телефоном, после чего возвращается – только затем, чтобы его снова отвергли в пользу какого-то другого человека с прической, костюмом, работой, закладной и мобильным телефоном. Лучше тот черт – или человек в костюме, – которого ты знаешь. Мечась в поисках объяснений, мистер Киннок принялся жаловаться на нападки желтой прессы на лейбористов. Но таблоиды всегда нападают на лейбористов. Другие указывали на «фактор Киннока» – имелась в виду его излишне растяжимая принципиальность в сочетании с предубеждением против него как валлийца. Но британцы не вменяют в вину способность изменить свою точку зрения, свои принципы, даже свою политическую партию тому, кто в самом деле стремится к власти. И при том, что среди англичан действительно бытует незначительное антиваллийское предубеждение и что не может быть большего контраста, чем между забиякой Кинноком и премьер – министром с его покрытой вечной мерзлотой верхней губой, это объяснение уж абсолютно точно из тех, что возникают, когда ничего другого больше не остается.
Более вероятно то, что сами британцы – или существенный для избирательного процесса их процент – изменились. Исследования, касающиеся социальной позиции, позволяют понять, что в результате тэтчеровских лет те надежды и чаяния, что люди возлагают на общество, не изменились как – то уж слишком радикально. Что изменилось – так это поведение людей. Во-первых, они явно начали лгать на опросах общественного мнения, что, не исключено, является с их стороны признаком новой политической зрелости и может, чем черт не шутит, привести к здоровой девальвации института опросов и потенциальному отказу от него. (Разумеется, раз они лгут тем, кто спрашивает их о политике, равным образом они могут солгать и тем, кто спрашивает их об общественной позиции.) Также и в прочих отношениях существенная часть электората переменилась под воздействием тэтчеризма. Пока я ожидал результатов Гленды в откровенно нестимулирующей атмосфере Палаты камденского совета – алкоголь не дозволяется, курение запрещено, кофейный автомат иссяк – и пока перспективы Джона Мэйджора росли с каждой минутой, один человек из телегруппы с некоторой неуверенностью в голосе сказал мне: «А я вот дал указание своему банковскому менеджеру прикупить мне акций ВТ на Ј900, если тори выиграют». Он беспокоился из-за того, что в канун Дня Выборов Сити в последнюю минуту почуял возможный взлет тори, и цены на акции пойдут вверх; и даже при этом акции British Telecom, приватизированного преемника одного из департаментов в государственном Управлении почт, будут, по его расчетам, стоящим приобретением. Лет пятнадцать – двадцать назад человек из техперсонала Би-би-си, отдающий своему банковскому менеджеру указание увеличить его долю в ВТ, показался бы неестественной свифтовской выдумкой. Хотите вы этого или нет, сейчас – вот он, пожалуйста. Оливер Летвин написал книгу, на обложку которой вынесены слова «Приватизируямир»', согласно пресловутому замечанию миссис Тэтчер, «Нет такого понятия, как общество» (в ее мировоззрении существовали только отдельные индивидуумы и семьи). Изменения в британской политической реальности не столь абсолютны, как подразумевают обе фразы, но сдвиг определенно произошел – и результатом этого сдвига будет семнадцати – или восемнадцатилетнее непрерывное правление консерваторов – именно столько пройдет лет, когда истечет срок начинающейся сейчас службы мистера Мэйджора. Столь долго длящаяся власть одной партии делает Британию, в зависимости от вашего взгляда, либо стабильной и экономически реалистичной страной предприимчивости и индивидуализма, а нет – так «Японией без процветания».
В следующий после поражения понедельник Нил Киннок ушел в отставку с поста лидера лейбористской партии. За восемь дней до этого он выступал на последней перед выборами крупной лондонской конференции, где собрались правоверные знаменитости – комедиограф Бен Элтон сатирически окрестил их «Кривляки в поддержку лейбористов». Перед тем как начать свой спич, Киннок извлек из кармана шекспировский Сонет № 29, который, по его словам, он имеет обыкновение носить с собой. То был выбор странный и многозначительный:
Отчаявшийся поэт размышляет о том, кого он любит, так же, как мистер Киннок, в патетическом последнем прости, должен был отдать дань восхищения своей жене Гленис: его не следовало жалеть, потому что у него было изрядно фортуны в личной жизни; страна – вот кого следовало бы проклинать. Сонет кончается так:
Затем, что раз в любви явившись богачом,
Не поменяюсь, друг, я местом с королем, —
что более-менее в точности соответствовало тому, чем он занимался в течение последних восьми лет на посту лидера лейбористов.
Когда Оливера Летвина спросили о том, что произошло в Хампстеде и Хайгейте, он ответил: «Элементарно. Либералы потерпели крах, и большая часть из них ушла к лейбористам». Почему? «Не знаю». Он по-прежнему не расценивает голосование лично за Гленду Джексон как серьезный фактор; скорее, по его мнению, мог сработать «незначительный антилетвиновский фактор» – из-за его ассоциации с избирательным налогом; но результат в целом «преимущественно имел отношение к большим национальным вопросам». Либерал – демократы голосовали, расчитывая «вышвырнуть правительство», и тогда как его собственные избиратели сделали все что нужно, тактическое присоединение либ-демов к лейбористам перечеркнуло его шансы. В отличие от тех из нас, кто маялся до 3.15 утра, Летвин знал, что проиграл, «как только вскрыли избирательные урны»: не потому, что сосчитал свои голоса или голоса Гленды Джексон, а из-за того, что крестики напротив имени Доктора Реде попадались крайне редко. Не факт, что это может как-то утешить лейбористов, но Летвин назвал «абсурдными» разговоры о долговременной невыбираемости этой партии – просто потому, что политика – дело чрезвычайно непостоянное и рискованное. Когда в конце концов его спросили о победительнице, он допустил, что, очень может быть, она станет хорошим членом парламента от своего избирательного округа. «Единственная опасность – ей может надоесть. Она же играла на большой сцене, и, может статься, Парламент покажется ей скучным и мелкотравчатым».
