Текст книги "Голливудский участок"

Автор книги: Джозеф Уэмбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Не останавливайся, братан, – попросил Капитан Смоллет. – Расскажи до конца. Чем все кончилось?

– Кончилось тем, что Пророк взбесился, как ураган Эль-Ниньо, и никто не посмел встать у него на пути. Он был буквально вне себя. И я понял, что дают все эти нашивки.

– Что, кроме преждевременной смерти?

– Огромный авторитет и бесстрашие, приятель. Пророк не отставал от начальства, пока вся эта история не выплыла наружу. Это была подстава, но, как обычно, напортачила группа по соблюдению этики. Ловушка была подготовлена не для Б. М. Дрисколла. Он такой правильный, что не поднимет чужого цента. Но в группе внутренних расследований не сказали, для кого она была предназначена. Может быть, для кого-то из третьей смены. Мы думаем, что операторы передали вызов не той машине.

Капитан Смоллет сказал:

– Группа по соблюдению этики должна ловить копов, которые подрабатывают на стороне, в то время как должны лежать дома с радикулитом. Это все, на что она способна.

– Сегодня служба в Управлении полиции Лос-Анджелеса похожа на игру в вышибалы, в которой мячи летят со всех сторон, – заметил Капитан Сильвер.

Капитан Смоллет оценивающе посмотрел на напарника и произнес:

– Твой комп находится в режиме ожидания, старик. Включи его и будь поближе к жизни.

– Ладно, но мне не нравится, когда со мной обращаются как с вором, – ответил Капитан Сильвер.

– Они играют в собственные игры, чтобы отчитаться: «Видите, мистер генеральный прокурор, мы проводим в жизнь декретное соглашение в бывшем непочтительном Управлении полиции Лос-Анджелеса». Просто забудь о них, – посоветовал Капитан Смоллет.

– Но мы же попались, братан.

– Что ты имеешь в виду?

– Нас наказали.

– За что?

– Они заметили, что на заднем сиденье в машине висит форма Б. М. Дрисколла. Им нужно было нас в чем-то обвинить, после того как мы не попались на дурацкую подставу, поэтому мы получили официальный выговор за то, что занимались личными делами в рабочее время.

– За то, что заехали в химчистку?

– Точно.

– А что на это сказал Пророк?

– Его в то время не было на месте. Когда появился крысятник из Бюро профессиональных стандартов, он уже отправился в «Альфонсо Текс Мекс». И начальник смены объявил нам выговор.

– Это нечестно, старик. Ты знаешь, сколько человеко-часов было зря потрачено на эту идиотскую подставу? А у нас не хватает половины полицейских, чтобы патрулировать улицы.

– Такова жизнь в Управлении полиции Лос-Анджелеса, братан.

– Как настроение?

– Хуже некуда.

– Каким оно будет, если ты потрахаешься в четверг ночью?

– Оно улучшится.

– Я слышал об одной телке в «Директорском кресле». Она любит купаться по ночам.

– Я думал, ты влюбился в Мэг Такару.

– Влюбился, но толку от этого мало.

– Ты говорил, есть надежда.

– Пошли поплаваем, братан, – предложил Капитан Смоллет, чтобы сменить тему. Схватив свою доску, он побежал навстречу прибою, кинулся в холодную утреннюю волну и вынырнул, улыбаясь, на кипящей океанской пене.

Капитан Сильвер присоединился к напарнику, посмотрел на него и спросил:

– Так что же случилось между тобой и Мэг? Тебе больно об этом говорить?

– У нее есть все, чем должна обладать женщина, старик. Она идеальна, – признался Капитан Смоллет. – Знаешь, что сказал мне Пророк? Когда сто лет назад он работал пешим патрульным в Маленьком Токио, он познакомился с семьей Такара. У них пара небольших гостиниц, три ресторана и не знаю сколько недвижимости, которую они сдают в аренду. Когда-нибудь эта малышка будет владеть серьезными активами.

– Неудивительно, что ты в нее влюбился.

– Она потрясающая. Ты видел у кого-нибудь более красивые губы? У нее походка, как у маленькой пантеры. Ее кожа напоминает слоновую кость, а шелковистые волосы изящно спадают на лебединую шею.

Сидя верхом на доске, Капитан Сильвер повторил:

– Изящно спадают на лебединую шею… Старик, ты рехнулся! Это жизнь, а не кино, приятель! Твоя влюбленность объясняется всего лишь восхищением – потому что она схватила учебную гранату и швырнула ее в угол.

– В последний вечер, когда мы работали вместе, я совсем сошел с ума, – сказал Капитан Смоллет. – Я знал, что после отгулов нас с тобой опять поставят вместе до конца месяца, поэтому закусил удила и решил ей признаться. Сказал что-то вроде: «Мэг, я надеюсь, ты согласишься взять бикини и проехаться со мной по волнам океана в сумерках, когда расплавленное солнце садится в темнеющую даль моря».

– Нет, старик! – воскликнул Капитан Сильвер. – Только не темнеющая даль моря! Это уж слишком поэтично! – Он помолчал. – Что же она на это ответила?

– Вначале ничего. Ты же знаешь, она очень сдержанная девушка. Но потом сказала: «Я лучше набью купальник сырым мясом и нырну в аквариум с пираньями, чем буду кататься с тобой на волнах на рассвете, закате или в любое другое время».

– Это очень печально, дружище, – грустно сказал Капитан Сильвер. – Ты это понимаешь?

В тот день не только Капитан Смоллет и Капитан Сильвер жаловались на Управление полиции Лос-Анджелеса. Детектив второго класса Брент Хинкл давно ждал наступления благоприятного момента в группе внутренних расследований. Он был кандидатом на получение лейтенантского звания, но боялся, что срок кандидатского стажа истечет, прежде чем откроется вакансия. Сейчас он был настроен оптимистичнее, потому что все чернокожие кандидаты мужского пола и кандидатки остальных этнических групп, сдавшие экзамен хуже, чем он, уже стали лейтенантами. Хоть он и не был наставником-детективом третьего класса, у него было достаточно опыта руководящей работы, чтобы претендовать на звание лейтенанта. Хинкл не думал, что кому-то присвоят звание, прежде чем истечет срок его кандидатского стажа.

Это двухлетнее назначение в группу внутренних расследований было полезно по части личного опыта, но вредно для желудка. Последнее время у Хинкла наблюдалась повышенная кислотность, а кроме того, не за горами было его пятидесятитрехлетие. С двадцатью девятью годами выслуги это был его последний реальный шанс стать лейтенантом перед выходом на пенсию и переездом… он еще не был уверен куда. Куда-нибудь подальше от Лос-Анджелеса, прежде чем этот город пожрет самое себя.

Брент Хинкл был давно разведен, имел двух замужних дочерей, пока еще не подаривших ему внуков, и пытался назначать свидания женщинам примерно дважды в месяц. Как-то он услышал слова коллеги своего возраста: «Черт возьми, сидящему в тюрьме убийце, Чарлзу Мэнсону, предлагают жениться несколько раз в год, а я не могу даже встретиться с женщиной». Это заставило его понять, как редко у него случались настоящие свидания, особенно на всю ночь, поэтому в последнее время он удвоил усилия. Некоторое время назад Хинкл встречался с сорокалетней разведенной женщиной, работавшей диспетчером и своим сладким медовым голосом вызывавшей эрекцию у патрульных полицейских. Потом он встречался с помощницей окружного прокурора, с которой познакомился на вечеринке по случаю выхода на пенсию детектива из отдела по расследованию ограблений и убийств. У Хинкла была даже любовница – судебный репортер и по совместительству инструктор лечебной физкультуры, сорока шести лет, но выглядевшая на десять лет моложе. С помощью диеты и бесконечных упражнений она привела его в прекрасную форму, и пояс его брюк стал настолько свободным, что он перестал чувствовать вибрацию мобильного телефона. Поэтому он находился в приличной кондиции, еще не потерял большую часть волос – хотя поседевших – и надевал очки только когда читал. По правде говоря, Хинкл мог бы встретиться с любой из этих трех женщин, если бы чувствовал одиночество и у него возникло бы желание с кем-то его разделить, но в последнее время он потерял к ним интерес. Сейчас ему больше всего хотелось уйти из Бюро профессиональных стандартов, вернуться к работе детектива и ожидать производства в лейтенанты. Если оно вообще произойдет.

В группе внутренних расследований Брент Хинкл занимался самым серьезным расследованием жалоб, которые стали бы предметом насмешек и шуток в дни, предшествующие избиению Родни Кинга и скандалу в Рампартском участке. В дни до федерального декретного соглашения.

Такие жалобы приходили не только от горожан, но и от копов. Как-то раз ему пришлось заниматься проверкой случая, когда патрульный сержант «не так» посмотрел на женщину-офицера в спортивном бюстгальтере и низко сидящих шортах, которая только что вернулась с тренировки. Посмотрев на ее живот, сержант вздохнул – всего лишь вздохнул. Однако женщина-офицер подала на сержанта жалобу, и этот вздох ему дорого обошелся – пять дней отстранения от работы без сохранения содержания за оскорбление на рабочем месте.

Был также случай на занятиях по задержанию, когда мужчину-офицера поставили в парус женщиной-офицером, чтобы отработать некоторые захваты. Коп-мужчина вслух сказал своим товарищам: «Не могу поверить, что за это еще и деньги платят».

Эта женщина тоже подала жалобу, и его тоже отстранили на пять дней.

Еще в одном случае оказался замешанным новоиспеченный сержант, который по дороге на новое место назначения заметил патрульную машину с включенными проблесковыми маячками, спешившую на вызов, который предназначался другому экипажу. Прибыв на место, сержант вынес взыскание патрульным.

В первый же месяц этот человек, с удовольствием носивший новые нашивки, назвал одного из офицеров «болваном». Офицер написал официальную жалобу, и сержант получил пятидневное отстранение от должности. Личный состав ликовал.

По федеральному декретному соглашению копы, имея легионы надсмотрщиков, должны были доносить друг на друга и вредить самим себе. Это была совсем не та жизнь, которой он жил, когда поступил на службу во всемирно знаменитое Управление полиции Лос-Анджелеса. Тогда оно было неоспоримым лидером среди правоохранительных органов крупных городов. В теперешнем мире Брента Хинкла отдел научных исследований требовал анализы мочи даже у сотрудников группы внутренних расследований, выбранных наугад.

Следователь ГВР, работавший на его месте до него, рассказывал, что во времена правления лорда Вольдерморта Ужасного иногда проводилось по шесть заседаний правовой коллегии одновременно, хотя залов заседания было всего пять. Людям приходилось ждать конца заседания в коридорах. Это была очередь страха, и она вызвала к жизни интересный феномен: копы прибегали к помощи адвокатов, которых нанимал профсоюз – Лига защиты полицейских Лос-Анджелеса.

Следователь рассказал ему также, что в то время люди мрачно шутили, будто бы каждую минуту ожидали, что коп, вышедший с заседания правовой коллегии, потеряв работу и пенсию, прыгнет во двор с крыши пятиэтажного Брэдбери-билдинг, окаймленной витой оградой.

В Брэдбери-билдинг, старинном здании на Саут-Бродвей, 304, расположилось внушающее страх Бюро профессиональных стандартов, в котором служили триста сержантов и детективов, включая группу внутренних расследований. Каждому сотруднику ежегодно приходилось расследовать семьсот жалоб наличный состав из девяти тысяч офицеров. Этот отреставрированный шедевр постройки 1893 года с открытыми лифтами, мраморными лестницами и стеклянной крышей фотографировали, вероятно, чаще, чем любое другое здание в Лос-Анджелесе.

Во внутреннем дворе, выложенном мексиканской плиткой и залитом солнечным светом, сняли не одну криминальную драму. Хинкл мог легко представить Роберта Митчума и Богарта, выходящих из офиса на балкон в длинных плащах с погончиками и старомодных шляпах. Он словно наяву видел, как комнатные папоротники в кадках отбрасывали зловещие тени, когда они закуривали сигареты. Брент знал, что сегодня никто не осмелится закурить сигарету в Брэдбери-билдинг, потому что это был Лос-Анджелес двадцать первого века, в котором курение было неполиткорректным проступком, если не преступлением.

В настоящее время Брент Хинкл занимался рассмотрением жалобы против женщины-инструктора в патрульном отделе, чья работа состояла в ежедневном составлении списков и предоставлении их на подпись сержанту. После года бюрократической работы, когда в половине случаев найти начальство было невозможно, женщина решила просто-напросто использовать фиктивное имя и выдуманный служебный номер несуществующего сержанта.

Когда «мошенничество» раскрыли, ее стали преследовать так активно, как не преследовали ни одного фальшивомонетчика. Группа внутренних расследований отправила в управление рукописные оригиналы, чтобы подкрепить обвинение против несчастной женщины, которую начальство вознамерилось уволить. Но оказалось, что для таких нарушений предусмотрен срок давности – один год, поэтому выгнать ее не имели права. Начальство могло лишь перевести женщину в захолустный район, где ей пришлось бы несладко. А ведь она была ветераном с незапятнанной репутацией, которую в конце концов погребла лавина проверок и бумажной работы.

Брент Хинкл и его команда втайне радовались, что женщина-инструктор все же осталась на службе. Как и Брент, почти все из них использовали опыт работы в группе внутренних расследований, чтобы получить повышение, и совсем не были крысятниками, какими представляли их уличные копы. Брент Хинкл частенько повторял: «Мы просто испуганные мыши, попавшие в западню».

Когда их захлестнул поток бесполезных и деморализующих жалоб, поощрявшихся армией деспотичных пришельцев, Брент сказал коллегам:

– Когда я был ребенком и «Драгнет» был одним из самых популярных телесериалов, вступительными словами Джека Уэбба были: «Это город Лос-Анджелес, штат Калифорния. Я здесь работаю… Я коп». Сегодня все мы можем сказать: «Это город Лос-Анджелес, штат Калифорния. Я здесь работаю. Я не коп, а контролер».

Наверное, самым абсурдным расследованием Брента Хинкла за все эти годы стал разбор жалобы, которую официально подала женщина, помешавшаяся на одном копе. Подписанная и оформленная по всем правилам, жалоба гласила: «Он украл мои яичники».

Ее требовалось расследовать полностью, в том числе провести длительные допросы. Необходимо было включить письменное опровержение самого копа, который сказал Бренту:

– Я рад, что ГВР всерьез восприняла ее жалобу. В этом может быть какой-то смысл. В конце концов, вы, парни, определенно пытаетесь лишить меня мужества и почти добились своего.

Наверное, именно в тот момент Брент Хинкл решил поговорить с боссом о переводе в отдел детективов.

Глава 9

К пятой смене, продолжавшейся десять часов, с 17:15 до 4:00, с неоплачиваемым перерывом на еду (код-7) были приписаны около пятидесяти полицейских. Пятеро были женщинами, но троих из них по разным причинам нельзя было использовать на тяжелых работах, и в патруле оставались только две – Баджи и Мэг. А учитывая отгулы и больничные, в обычную ночь на выходные Пророк едва мог найти достаточно людей, чтобы отправить на дежурство шесть или восемь машин. Поэтому, когда сержант из полиции нравов попросил передать ему в подчинение обеих женщин для отлова клиентов проституток в субботу вечером, возник спор.

– У вас самый крупный отдел нравов в городе, – говорил Пророк. – Полдюжины женщин. Почему вы их не используете?

– Под прикрытием работают только две, и обе больны, – сказал сержант из полиции нравов. – Это не будет полноценная операция. Никаких копов на мотоциклах для преследования подозреваемых. Ничего особенного! Нам нужно только пару женщин-полицейских и экипажей прикрытия на несколько часов.

– Почему не привлечете своих женщин-патрульных?

– У нас их трое. Одна в отпуске, одна на легких работах, а одна беременна.

– Почему не используете ее? – спросил Пророк. – Мы же знаем, что на улицах полно клиентов, которые предпочитают беременных. Что-то вроде комплекса мамочки. Наверное, хотят, чтобы их отшлепали.

– Срок беременности недостаточный, чтобы она была заметна, но ее тошнит, словно наш офис – траулер в десятибалльный шторм. Если я попрошу ее выйти на бульвар, она вывалит свой ленч мне на ботинки.

– Вот дерьмо, – сказал Пророк. – Как мы можем следить за порядком в городе, если половину времени следим за собой и письменно доказываем, что мы это делаем?

– На провокационные вопросы не отвечаю, – ответил сержант из отдела нравов. – Так как насчет девушек? Всего на одну ночь.

Когда Пророк спросил Баджи Полк и Мэг Такару, не захотят ли они стать бульварными проститутками на субботнюю ночь, они согласились. Возражал только напарник Баджи, Фаусто Гамбоа.

Фаусто вошел в кабинет, где три начальника занимались бумажной работой. Он был одним из самых старых патрульных в Голливудском участке, поэтому обратился к Пророку по имени.

– Мне это не нравится, Мервин, – сказал он.

– Что тебе не нравится, Фаусто? – спросил Пророк, заранее зная ответ.

– У Баджи дома ребенок.

– Ну и что?

– Иногда у нее выделяется молоко.

– Она справится, Фаусто. Она коп, – заверил его Пророк.

Остальные сержанты делали вид, что не слышат.

– Что, если с ней что-то случится? Кто будет кормить ребенка?

– Никто не позволит, чтобы с ней что-то случилось. А детей не обязательно кормить материнским молоком.

– Вот дерьмо! – сказал Фаусто, повторяя слова Пророка и чувствуя то же, что и он.

После того как Фаусто ушел, Пророк сказал другим двум сержантам:

– Иногда мои идеи работают слишком хорошо. Фаусто не только оправился от хандры, по-моему, он скоро удочерит Баджи Полк. Через пару лет ее ребенок будет называть Фаусто дедушкой.

Козмо Бедросян чувствовал себя гораздо хуже, чем Фаусто Гамбоа: скоро ему предстояло доставить бриллианты Дмитрию в «ГУЛАГ», а перед этим он должен убить этого жалкого наркомана, Фарли Рамсдейла, и его глупую подругу Олив. Утверждение Фарли, что кто-то наблюдает за квартирой Козмо и Айлии, было таким наивным, что Козмо о нем даже не думал. Что касается другого заявления – о том, что он оставил письмо, которое будет доставлено в полицию, если с ним что-то случится, – то оно свидетельствовало лишь о том, что наркоман насмотрелся дурацких фильмов. Даже если письмо существует, пусть полиция докажет, что в нем написана правда, – ведь ни автора, ни его подруги не будет в живых.

Козмо собирался сделать так, чтобы они исчезли, и хотел поговорить об этом с Дмитрием. Дмитрий знает, как заставить человека исчезнуть, но если Дмитрий узнает о наркоманах, он может посчитать их помехой и отменить сделку. Нет, Козмо придется сделать все самому, прибегнув только к помощи Айлии. А это будет непросто. За исключением соперника по банде, которого он застрелил еще в Армении в возрасте восемнадцати лет, Козмо никого не убивал. Здесь, в Америке, он не совершал насильственных преступлений, если не считать ограбления ювелирного магазина. Его преступная деятельность ограничивалась контрабандой наркотиков, которые он не употреблял, и скупкой краденого, а в последние годы – кражей конфиденциальной информации, которой он научился у Цыгана.

Он познакомился с Цыганом в ночном клубе на Сансет-бульваре. Козмо в то время часто заходил в этот клуб, чтобы продать мелкие партии кокаина. Но Цыган ввел его в новый мир. Он показал Козмо, как пойти в отдел транспортных средств с парой документов, украденных из почтовых ящиков обычными воришками, такими, например, как Фарли Рамсдейл. Нужно лишь сказать служащему отдела, что ему необходимо новое водительское удостоверение, потому что он сменил адрес и не может найти права. Служащий спросит номер карты социального страхования, но вряд ли возьмет на себя труд взглянуть на фотографию настоящего владельца прав, чтобы сравнить ее со стоящим перед ним человеком. Он просто возьмет новую фотографию, запишет новый адрес, куда нужно отослать права, и дело сделано.

Козмо с Цыганом обычно использовали адрес дома по соседству, хозяин которого работал днем. Они проверяли почтовый ящик соседа каждый день, пока там не оказывались новые водительские права. Позже, когда служащие отдела транспортных средств начали спрашивать свидетельство о рождении, Козмо узнал, что, имея сведения из украденных писем, можно легко подделать и этот документ.

Козмо с Цыганом так обленились, что, вместо того чтобы ходить в отдел транспортных средств, изготовили шаблон компакт-диска, который распространили среди похитителей конфиденциальной информации. На компакт-диске объяснялось, как получить водительские права, карты социального страхования, страховки на автомобили и другие документы.

Кража номеров кредитных карт стала настоящим золотым дном. С помощью кредитки можно было купить почти все, даже автомобиль, а поскольку владельцы автомагазинов всегда страховали свой бизнес, то они и стали самой легкой добычей. К тому времени когда законный владелец карты получал отчет о состоянии банковского счета, Козмо с Цыганом успевали поменять кредитную карту. Иногда выписка по счету уходила по вымышленному адресу, поэтому законный владелец узнавал о перерасходе на счете, только когда хотел купить что-то ценное.

В то время с Цыганом работала дизайнер интерьеров. Она удивлялась, сколько людей в преуспевающей западной части города небрежно относились к своим старым картам, даже банкоматным, просто бросая их в урну или мусорный ящик. Никто ни о чем не беспокоился. Кредитная компания несла убытки, только если кредитную карту предъявлял лично вор. Если дела прокручивались по Интернету или телефону, кредитная компания не несла никакой ответственности. Банки и кредитные компании долго не подозревали о подобных мошенничествах, а расследования конфиденциальной информации требовали столько бумажной работы, что полиция с ней не справлялась.

Некоторое время Козмо с Цыганом работали так успешно, что надеялись завязать связи с русскими. Их сообщники в Восточной Европе взламывали защиту банков и кредитных компаний, узнавали номера кредитных карт, после чего заказывали в Китае высококачественные штампы для тиснения и кодовые магнитные полоски. Козмо и Цыган работали в интернет-кафе или по телефону, заказывая товар на адреса, которые они выслеживали. Служба доставки оставляла посылки на крыльце, пока хозяин был на работе, и Козмо подбирал их, пока Цыган ждал в машине. Хозяин оказывался в шоке, когда через несколько месяцев появлялась полиция с ордером на обыск и требованием вернуть украденную собственность.

Затем в один прекрасный день Цыган с дизайнером перебрались в Нью-Йорк, не предупредив об этом Козмо. И тут ничего нельзя было поделать. Козмо продолжал влачить жалкое существование, в то время как Цыган несся по жизни, словно на гоночном автомобиле. Он связался с наркоманами и работал в интернет-кафе. Два раза его чуть не арестовали. Теперь, когда почти каждый занимался кражей конфиденциальной информации, он начал терять уверенность в себе.

Надежда появилась вместе с пачкой почты, украденной Фарли Рамсдейлом, в которой Козмо нашел письмо о бриллиантах. Он совершил первое насильственное преступление в Америке и был ошеломлен, обнаружив, что это ему понравилось. Его взволновали ощущение власти над хозяином ювелирного магазина, страх в его глазах, его рыдания. Козмо полностью контролировал ситуацию и мог распоряжаться жизнью человека. Это ощущение он не мог передать словами, но думал, что Айлия его тоже испытала. Если появится еще одна возможность безопасного и прибыльного вооруженного ограбления, он знал, что воспользуется ею.

Но его первоочередной заботой были Фарли Рамсдейл и Олив. Козмо боялся, что Айлия откажется участвовать в убийстве, и постоянно спрашивал себя, способна ли она на это. Он не заводил с ней разговора о двух наркоманах с того дня, как они пришли к нему с угрозами. Козмо чувствовал, что Айлия знает, как нужно поступить, но хочет, чтобы он сделал это один. Но так не пойдет. Он не мог решить проблему в одиночку. Наркоманы ему не доверяли. Айлия – очень умная женщина, поэтому необходимо выработать план с ее участием.

Нейт Вайс по прозвищу Голливуд и Уэсли Драбб переживали еще одну беспокойную ночь – ночь странных вызовов. Это всегда случалось, когда над бульваром и его окрестностями стояла полная луна.

Кстати, Пророк, прочитавший за свою долгую жизнь не одну книгу, предупредил их на инструктаже:

– Сегодня полная луна. Голливудская луна. В такую ночь наши сограждане ведут себя импульсивно, находясь в состоянии тихого помешательства. Завтра на инструктаже поделимся историями и наградим Премией тихого помешательства экипаж, который расскажет наиболее занимательную историю. – Он помолчал и добавил: – Будьте осторожней, осторожней на улицах!

Ссадины на лице Нейта, оставшиеся после драки с ветераном Вьетнама, почти зажили, но он в душе жалел, что не удалось поучить психа уму-разуму. Синяк под глазом стоил ему работы в массовке малобюджетного фильма, снимавшегося в Уэствуде.

Уэсли опять сидел за рулем и, поскольку его защищал Пророк, надеялся, что не получит дисциплинарного взыскания за то, что позволил угнать и разбить автомобиль маленькому бандиту. Того еще не задержали, но личность его детективы уже установили. Пророк написал в отчете, что оплошность Уэсли, который, выпрыгнув из машины, не выключил мотор и не вынул ключи, была вполне объяснимой: ведь ему было необходимо срочно задержать опасного правонарушителя.

Нейт Голливуд заверил Уэсли, что поскольку его практика только что закончилась, его не уволят, но на несколько дней отстранят от работы без сохранения содержания.

– Прощение можно получить в церкви, храме или у Пророка, но оно не предусмотрено федеральным декретным соглашением, – сказал он.

Первый очень странный вызов они получили ранним вечером на Сикамор-стрит, в нескольких кварталах от Мелроуз-авеню. Он поступил от девяностопятилетней старухи в выцветшем платье, сидевшей в кресле-качалке на крыльце и гладившей черно-рыжего кота. Она заявила, что мужчина, живший в белом оштукатуренном коттедже через улицу, не появлялся несколько недель.

Она была такой старой и сморщенной, что ее пергаментная кожа просвечивала, а бесцветные волосы почти вылезли. Худые ноги были обмотаны эластичными бинтами, и хотя она явно была инвалидом, но вышла на тротуар без посторонней помощи.

– Мы пили с ним чай с печеньем, – сказала она. – А теперь он не приходит, но приходит его кошка, и я кормлю ее каждый день.

Нейт Голливуд подмигнул Уэсли, похлопал старушку по плечу и сказал:

– Не беспокойтесь. Мы проверим дом, убедимся, что ваш сосед в порядке, и скажем, чтобы он зашел выпить с вами чаю и поблагодарил за то, что вы несколько недель кормили кошку.

– Спасибо, офицер, – поблагодарила она и вернулась в кресло-качалку.

Нейт Голливуд с Уэсли перешли улицу и поднялись на крыльцо. Нескольких футов газона, отделявших дом от тротуара, давно не касалась человеческая рука. Земля иссохла и растрескалась, на ней не росло ничего, кроме сорняков. Но в этом не было ничего необычного, потому что на улице стояло еще несколько таких же неухоженных маленьких домиков.

Нейт Голливуд постучал в дверь и, не получив ответа, сказал:

– Мужик, наверное, уехал отдохнуть. Старушка перепутала несколько недель с несколькими днями.

Или, как оказалось, с несколькими годами.

Уэсли Драбб приоткрыл прорезь для почты, заглянул внутрь и присвистнул:

– Взгляни-ка на это, напарник.

Нейт заглянул в щель и увидел огромную груду почты. В основном это была «макулатура», она полностью покрывала пол маленькой прихожей.

– Давай проверим заднюю дверь, – сказал Нейт.

Дверь оказалась не заперта. Нейт ожидал найти в доме мертвого мужчину, но внутри не было специфического трупного запаха – совсем не было. Они прошли через крохотную кухню в гостиную и обнаружили его там сидящим в кресле в цветастой рубашке и брюках цвета хаки.

Он иссох еще больше, чем его бывшая подруга-соседка. Глаза или то, что от них осталось, были открыты. Он явно носил бороду, но она отвалилась и упала на грудь вместе с большинством остальных волос на голове, а оставшиеся свисали с нее высохшими пучками. Рядом с креслом стоял сервировочный столик, на нем лежали пульт дистанционного управления, телепрограмма и два пузырька с сердечными лекарствами.

Уэсли проверил газовые горелки и краны, но все было выключено. На кухонном столе лежали неиспользованные билеты на Гавайи, и это объясняло цветастую рубашку: он готовился к отпуску.

Нейт нагнулся над телепрограммой и проверил дату. Телепрограмма устарела на два года и три месяца.

Уэсли предположил, что было совершено преступление, поскольку у мужчины отсутствовала левая нога.

Нейт заглянул в угол за маленькой софой – она лежала там, возле дверцы для животных, через которую кошка могла выходить на улицу, не беспокоя хозяина. На ноге почти не осталось мяса – только обрывки красного носка, висящие на кости.

– Хорошо, что у него не было собаки, – сказал Нейт. – Если бы бабушка нашла это на своем крыльце, у нее самой случился бы сердечный приступ.

– Вызывать «скорую»? – спросил Уэсли.

– Нет, только команду коронера. Я на все сто уверен, что он мертв, – ответил Нейт Голливуд.

Когда экипажи в конце смены вернулись в участок и начали сравнивать то, что произошло в ночь полнолуния, все согласились, что Премией тихого помешательства, бесспорно, нужно наградить Мэг Такару и Бенни Брюстера. Эта история началась, когда хозяйка дома, расположенного к западу от бульвара Лос-Фелис, подняла телефонную трубку, набрала 911 и заявила, что ее соседка зовет на помощь.

– Ее дверь заперта! Поторопитесь!

Мэг с Бенни приняли вызов по коду-3, включили проблесковые маячки и сирену и помчались. Когда они подъехали к зловещему двухэтажному дому, с улицы раздавались крики:

– Помогите! Помогите! Помогите мне, пожалуйста!

Они подбежали к парадной двери и обнаружили, что она заперта. Мэг отошла в сторону, а Бенни Брюстер ударил ногой, расколов коробку и выбив дверь, так что она ударилась о стену.

Как только они ворвались в дом, крики о помощи усилились.

– Помогите мне, ради Бога! Помогите мне! Помогите!

Мэг с Бенни бегом поднялись по лестнице, слыша, как на улице захлопали дверцы машин: это подъехали Фаусто с Баджи и еще два экипажа. Дверь спальни была приоткрыта, и Мэг встала с одной стороны, а Бенни с другой. Как настоящие копы, они инстинктивно сжали рукоятки пистолетов.

Мэг носком ботинка открыла дверь. На некоторое время воцарилась такая тишина, что они слышали громкое тиканье старинных напольных часов – маятник качался вперед и назад, вперед и назад.

Затем в дальнем углу огромной спальни раздался голос:

– Помогите мне! Помогите мне! Помогите мне!

Мэг и Бенни автоматически приняли стойку и увидели женщину. Это была пятидесятипятилетняя, жутко искалеченная артритом инвалидка, которую сын-холостяк оставил на ночь одну. Она сидела в инвалидном кресле рядом с маленьким круглым столиком у окна, где, несомненно, проводила многие часы, глядя на улицу внизу.