Текст книги "Изолятор"

Автор книги: Джошуа Спэньол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

3

Мы с Ферлахом остались вдвоем и некоторое время стояли молча. Наконец он заговорил:

– Здесь все не так уж и просто.

– Неужели, Херб? А так сразу и не скажешь.

Сквозь защитные очки Ферлах внимательно посмотрел на меня.

– Хэммила я не знаю. Зато уже много лет знаю Джин Мэдисон, – заметил он. – Она хороший врач – чертовски квалифицированный инфекционист, прекрасный эпидемиолог.

– И тем не менее, очень уязвлена тем, что ее программа наблюдения не предотвратила заболеваний. И раздражена нашим с вами присутствием.

– Да, наверное, это так.

– Именно так. Ведет себя с нами, как малое дитя. А этот новенький, Хэммил, советует мне повзрослеть. Ну надо же!

Я не сомневался, что в основе моих проблем с Джин Мэдисон лежит ее исключительно уязвленное самолюбие.

Ферлах поспешил меня урезонить:

– Да-да, вы, наверное, правы, однако постарайтесь взглянуть на вещи ее глазами. Мэдисон работает здесь уже почти двадцать лет. Вот в этом самом госпитале. Пережила всяческие нападки на его репутацию, финансовое положение, работу персонала. И все же госпиталь стоит и действует. И само его существование многих страшно раздражает. Все вокруг ждут лишь малейшей оплошности.

– В данном случае рассматривать проблему как дело чести – это и есть чистой воды оплошность. Разве я не прав? Геморрагическая лихорадка рассматривается как возможный диагноз?

– Мы еще ничего не знаем.

– Красная сыпь? Кровотечение? Я пока не видел больных и думаю…

– Мы еще ничего не знаем.

– Но даже если мы просто задумаемся об этом, они… – Я махнул рукой в сторону закрытой двери. – Это же абсурд!

– Не паникуйте.

– Я именно паникую. И они тоже уже должны были запаниковать. То есть я хочу сказать, что это безумие, Херб. Они должны бить тревогу. Должны задницу мне целовать – и вам тоже – и просить помощи! Как вы думаете, когда они в последний раз видели здесь что-нибудь по-настоящему серьезное?

– Я не…

– Мачупо? Хунин? Рифт Вэлли?

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– Мне известен всего лишь десяток людей, которые за последний год встречали подобные заболевания, хотя бы некоторые из них. И вам, наверное, тоже.

Постепенно мне удалось успокоиться и взять себя в руки.

– Ну ладно. По крайней мере они должны были уже закрыть этот этаж. Даже учитывая изоляцию, не могу представить себе, что можно держать здесь больных. Трудно поверить, что такой вопрос еще не вставал. – Я взглянул на него. – Если они не закроют этаж, то это должны сделать вы.

– Уже пять часов назад мы решили, что все случаи связаны между собой и аналогичны. Если все учесть, то мне кажется, госпиталь действует адекватно.

– Адекватно? И что же, этого достаточно?

– Вы пытаетесь учить меня моему же делу, доктор Маккормик? – Ферлах смотрел на меня в упор, пока я, не выдержав, не отвел взгляд. – Дело в том, что это не учебник. И не все происходит так быстро, как вам того хочется.

Хотя респиратор закрывал его лицо, я видел, как он устал. Устал и нервничает.

– И все же вы правы. Говорите именно то, что следует. – Он вздохнул. – Семь лет я работаю в системе здравоохранения. За это время произошло, наверное, не меньше тридцати вспышек различных болезней. Пришлось даже иметь дело со случаем биотерроризма: официант, которого уволили из ресторана, запустил в салат сальмонеллу. Но ничего похожего на это я не встречал. – Он помолчал, потом заговорил снова: – Предложу Джин подумать об официальном запросе о помощи. Но уверяю – у вас она помощи не попросит.

– Да мне плевать, попросит или не попросит. Вопрос в том, как не дать погибнуть этим девушкам. И как не дать заболеть другим.

– Понимаю. И все-таки постарайтесь действовать спокойнее.

Мы помолчали. Потом Ферлах снова заговорил:

– Попробуйте взглянуть на вещи оптимистично: если уж вам суждено заболеть, то лучше всего это сделать именно в Балтиморе. Балтимор – лучшее на земле место для болезней.

– В этом городе так считали абсолютно все, да и, впрочем, не только в этом городе; интересно, как бы отреагировали на подобное заявление в Бостоне?

– Во всяком случае, – продолжал Ферлах, – я собираюсь предложить, чтобы они закрыли М-2.

– Предложить?

– Не цепляйтесь к словам, доктор Маккормик. Отделение М-2 будет закрыто.

Ферлах вышел в коридор, а я получил минуту на размышление. Не хочется показаться самоуверенным, но парень я толковый. Понимаю, как работает человеческий организм, понимаю, как на него нападают микробы. Даже начинаю понимать, каким именно образом инфекция поражает население. А вот людей понять не могу. Не в состоянии постичь их мотивацию и скрытые помыслы. Только события этого дня и нескольких последующих недель покажут мне, насколько они важны и как много определяют.

Я вышел в вестибюль. Ферлах снимал защитное снаряжение.

– Если мы собираемся расследовать это дело, – заговорил я, – то, наверное, прежде всего надо осмотреть больных. Поговорить с ними. Я же ведь их еще даже не видел.

– Исходите из того, что у вас через десять минут выступление.

Чтобы не трогать наружную ручку двери перчатками, которые побывали в карантинной зоне, я снял их и надел новые.

– Что вы собираетесь делать? – удивился Ферлах.

– Собираюсь осмотреть больных. Должен же я увидеть то, о чем, черт подери, буду говорить.

– Но совещание, доктор Маккормик…

– Несколько минут подождут. – Я уже открывал дверь. – Скажите им, что я приду, как только смогу.

4

Мальчишкой я всегда хотел казаться безжалостным, жестоким, настоящим агрессором. И даже сейчас это придавало моей словесной стычке с Джин Мэдисон иронический оттенок. А может быть, никакой иронии и не было. Может быть, все шло вполне логично. Во всяком случае, мучившие меня в двенадцать лет амбиции были рассеяны, пусть запоздало, но все-таки наступившей половой зрелостью и хорошей трепкой, которую в седьмом классе мне задал психопат по имени Чед Першинг. Все мои многочисленные приседания и занятия с гантелями оказались совершенно бесполезными в сражении с этим капризом гормонов. Детали битвы не имеют особого значения. Суть заключается в ином: именно тогда я решил, что судьба Натаниеля Маккормика связана не столько со сферой деятельности Джо Фрезера,[1]1
  Знаменитый американский боксер – Прим. ред. FB2


[Закрыть] сколько с людьми, подобными Альберту Швейцеру.[2]2
  Альберт Швейцер (Albert Schweitzer, 1875–1965) – немецкий врач, лауреат Нобелевской премии мира (1952). – Прим. ред. FB2


[Закрыть] И уж во всяком случае, трудно было представить, что кто-то из членов Национальной академии наук сможет надрать мне задницу так же искусно, как это удалось Чеду.

Время в старших классах школы прошло без особых событий, но достаточно продуктивно, а потом я поступил в университетский колледж штата Пенсильвания. Получил диплом по биохимии, а в результате упорной и довольно скучной научной работы еще и поддержку нескольких весьма крупных ученых. Так что к окончанию обучения в колледже мне представилась возможность выбирать из большого числа медицинских факультетов. Поистине второй Альберт Швейцер. Я выбрал Калифорнию, университет, шутливо прозванный «фермой» и расположенный к югу от Сан-Франциско, в недрах Кремниевой долины. Начал там учиться по программе доктора медицины – доктора философии. Через семь лет мне предстояло получить и диплом врача, и научную степень. Занялся я микробиологией.

Но в Калифорнии мне так и не удалось получить ни одного диплома. Дело в том, что где-то на полпути к цели меня оттуда выгнали. Так я и оказался в университете штата Мэриленд, который все-таки выдал мне медицинский диплом. И это оказалось одной из причин того, что Центр контроля и предотвращения заболеваний отправил меня именно в Балтимор, в госпиталь Сент-Рэф.

И вот сейчас я стоял в маленькой палате этого госпиталя и смотрел на больную по имени Хелен Джонс.

Заметив меня, она что-то пробормотала, но тут же снова перевела взгляд на потолок.

– Здравствуйте, мисс Джонс, – поприветствовал я ее. – Я доктор Маккормик.

Девушка ничего не ответила.

Я подошел к кровати.

– Привет.

Она несколько раз мигнула, и из уголков глаз медленно потекли слезы.

Палата оказалась тесная, наверное, футов десять на десять, и сплошь заставленная мониторами и капельницами с биологическими растворами. По словам Ферлаха, Хелен Джонс проходила процедуру экстубации утром, но респиратор оставили в палате – на всякий случай, если вдруг понадобится снова. Я полистал лежащую на столе медицинскую карту.

– Мисс Джонс, – начал я, – я работаю в Центре контроля и предотвращения заболеваний. Мы пытаемся выяснить, что именно с вами произошло. Хотим сделать все, чтобы вы как можно скорее поправились.

Ответа не последовало. Больная просто продолжала смотреть в бежевый потолок.

– Я осмотрю вас, хорошо? Это быстро.

Считалось, что Хелен Джонс уже выздоравливает, однако выглядела она как человек, готовый в любую минуту умереть. Вид у девушки был желтушный – кожа нездорового желтого оттенка, белки глаз цвета мочи. Это могло оказаться результатом воздействия болезни на печень или же слишком долгого кровотечения. На тележке рядом с кроватью лежал фонарик-карандаш. Я взял его.

– Откройте рот.

Она не открыла.

Я осторожно положил пальцы на нижнюю челюсть и надавил, одновременно направив в рот фонарик.

Слизистая полости рта была усыпана, словно горошинами, коричневыми пятнами разного размера – как будто по ней стреляли из пистолета. Десны же казались совершенно бесцветными. Картина представлялась весьма неприглядной и тем не менее свидетельствовала о выздоровлении. Если бы болезнь продолжалась, то пятна оказались бы ярко-красными. А сейчас, казалось, кровь свернулась, потемнев, и организм старался вновь поглотить ее.

– Я спущу рубашку, хорошо?

Слезы продолжали течь, однако Хелен Джонс неуловимо кивнула.

– Вы очень успешно выздоравливаете, Хелен, – похвалил я ее.

Я спустил госпитальную рубашку до середины живота. Все тело было покрыто марлевыми заплатками – на боках, на груди, на животе. Я взялся за уголок одной из повязок и приподнял его. Появилась большая, похожая на язву рана, уже начавшая покрываться коркой. Казалось, кожа просто отслаивается целыми кусками, оставляя обнаженные участки. Площадь пораженной поверхности тела – там, где образовались начавшие затягиваться раны, – впечатляла. Однако я заметил, что болезнь пощадила лицо.

Когда я вернул повязку на место, Хелен вздохнула, и вздох вызвал приступ кашля – тяжелого и какого-то булькающего. Рот ее чем-то наполнился. Она слабо протянула руку к лежавшим на тумбочке салфеткам.

– Вот здесь, – произнес я.

Взял салфетку и прижал к ее губам. Хелен выплюнула комок мокроты, по цвету и консистенции напоминающий смородиновое желе. Значит, кровотечение в легких. Сейчас, когда тело уже начало справляться с болезнью, кровь коагулировала, и больная получила возможность избавиться от нее. Я снова сказал, что она молодец.

Бросив салфетку в мусорную корзину, я заметил, что пол буквально усеян такими же салфетками, каждая из которых похожа на цветок – красное пятно, окруженное белым венчиком.

5

Я торопливо направился в конференц-зал отделения М-2, по пути уворачиваясь от колясок, в которых везли пациентов в разные части госпиталя. Судя по всему, Ферлах уже поговорил с Мэдисон и Хэммилом о закрытии этажа, и разговор, скорее всего, оказался успешным. Во всяком случае, он прошел быстро и привел к определенным результатам.

Когда я открыл дверь в конференц-зал, в мою сторону повернулось сразу пятнадцать голов. Один лишь Ферлах не пошевелился – он продолжал внимательно листать целую стопку бумаг, при этом рассеянно почесывая лысеющую голову. Джин Мэдисон демонстративно посмотрела на часы, а потом на меня. Я улыбнулся ей и быстро обвел взглядом комнату, пытаясь рассмотреть, кто именно присутствует на совещании: все интерны, большая часть обслуживающего персонала, две сестры и два человека официально-административного вида.

Молодая женщина, ответственная за работу интернов, стояла перед белой доской с прикрепленными к ней медицинскими диаграммами. Она замолчала, ожидая, пока я усядусь рядом с Ферлахом.

Джин Мэдисон представила меня:

– Для тех, кто еще не знаком: доктор Маккормик, его прислал к нам Центр по контролю и предотвращению заболеваний.

Я поздоровался.

– Очевидно, в Атланте не учат пунктуальности…

– Джин. – Гэри Хэммил дотронулся до руки Мэдисон.

Я же предпочел смолчать.

– Продолжайте, доктор Сингх, – попросила Мэдисон.

Выступающая доктор Сингх продолжила свой доклад о состоянии Хелен Джонс. Медицинская история звучала почти также, как и в изложении Ферлаха: первоначальные симптомы, напоминающие грипп, кровотечение днем позже. Социальная история, однако, удивляла. Оказалось, что Хелен Джонс никогда не путешествовала дальше окрестностей Балтимора – ни разу за тридцать один год жизни. Это несколько обескураживало; нам с Ферлахом куда приятнее было бы услышать, что мисс Джонс только что вернулась из Конго или Колумбии. А теперь наш список потенциальных заболеваний значительно сужался.

Но, как я уже сказал, Хелен Джонс никогда не уезжала далеко от города, который когда-то получил странное официальное название «читающего города». Больше того, как оказалось, сама Хелен Джонс, возможно, никогда и не читала.

– Она живет в пансионате для людей с умственными отклонениями, который носит название «Раскрытые объятия», – продолжала свое сообщение доктор Сингх.

Итак, подумал я, значит, Хелен Джонс умственно отсталая. Интересно.

Доктор Сингх продолжала описывать историю употребления больной алкоголя, наркотиков и табака, которой, по сути, и не было. Рассказ продолжался и продолжался – доктор Сингх поведала нам уже вполне достаточно, чтобы сочинить детективный рассказ в духе Конан Дойла. Разумеется, мы должны были восхититься ее обстоятельностью и добросовестностью, только в данном случае нам от них не было никакого проку.

Я послушал еще несколько минут, пока не понял, что больше терпеть не в силах. А потому прервал:

– Простите, а где же жила Дебора Филлмор?

Филлмор – это фамилия второй пациентки, поступившей в госпиталь. А третью звали Бетани Реджинальд.

Доктор Сингх слегка опешила.

– Я еще не начинала докладывать о Деборе Филлмор. О ней потом.

Я ощутил, как все присутствующие в зале повернулись ко мне. Презентация пациентов обычно следует достаточно строгому протоколу, а я нарушал его, стремясь перескочить от Хелен Джонс к Деборе Филлмор. И тем не менее было важно, где именно жили все три женщины. А вот нам сидеть здесь на протяжении тех двадцати минут, в течение которых продолжалась презентация, как раз было и не обязательно.

– Доктор Сингх, – повторил я, – так где же жили Дебора Филлмор и Бетани Реджинальд?

Ферлах закрыл лицо рукой, нервно дергая себя за усы.

– Доктор Маккормик, – не выдержала Джин Мэдисон, – позвольте доктору Сингх закончить презентацию.

– При всем моем уважении, доктор Мэдисон, я пытаюсь представить историю возможного заражения. А значит, окружение, в котором жили эти женщины…

– Оно вполне может подождать, доктор Маккормик, – заключила моя оппонентка.

– Нет, не может.

Я снова повернулся к доктору Сингх. Та переводила взгляд с доктора Мэдисон на меня и обратно. Наконец она заговорила:

– Бетани Реджинальд жила в одной комнате с Хелен Джонс в «Раскрытых объятиях». А Дебора Филлмор – в другом пансионате под названием «Балтиморский рай».

– Благодарю вас, – произнес я.

Хотя я стремился следовать именно этой линии – выяснению обстоятельств жизни и условий заражения, – мне вовсе не хотелось подвергнуться линчеванию со стороны группы обиженных врачей. Поэтому я спокойно принялся делать заметки в маленькой записной книжке, которую всегда носил с собой. Тем временем доктор Сингх закончила наконец презентацию истории болезни Хелен Джонс. Присутствующие начали задавать вопросы – насчет анализов крови, вирусных культур и прочего. Очень хорошие, умные вопросы. Однако все это продолжалось мучительно долго и уже начинало сводить меня с ума.

Я повернулся к Ферлаху.

– А вам знакома история поездок двух других больных?

– Они никуда не выезжали, – коротко ответил он, глядя прямо перед собой.

– А вы бывали в этих пансионатах?

– Нет, Натаниель.

Не приходилось сомневаться, что Ферлах уже тоже начинал терять терпение от бесконечности заседания.

Я продолжал:

– Необходимо двигаться дальше. Нужно поговорить с другими девушками и побывать там, где они жили.

– Доктор Маккормик, – раздался резкий голос.

Я поднял глаза. Гэри Хэммил. Неужели я уже успел настолько всем здесь насолить?

– Вы можете представить нам собственное описание состояния мисс Джонс?

– Да.

– Хорошо. Так будьте добры, поделитесь с нами своей мудростью.

Я посмотрел на Ферлаха – тот выглядел чрезвычайно напряженным. Причем трудно было сказать, раздражен ли он моим поведением или начинающимся перед его глазами отвратительным кулачным боем с медицинским уклоном.

– Доктор Хэммил, мне кажется, что я принесу куда больше пользы, если смогу предотвратить дальнейшее распространение заболевания. На данный момент мы обладаем географическими координатами, которые позволяют определить, где именно возникло заболевание.

– Доктор Маккормик…

– А ваши специалисты – высшего класса. Даже и не знаю, смогу ли я что-нибудь добавить с точки зрения ухода за больными.

– Доктор Маккормик! – снова раздался голос Джин Мэдисон. И шея, и лицо ее покрылись красными пятнами – она и нервничала, и сердилась одновременно. – Вы находитесь здесь по приглашению госпиталя. А поведение ваше – на грани нарушения субординации. Вы откровенно рискуете подорвать отношения между нашим медицинским центром и своей организацией в Атланте.

– Но, Джин, на самом деле доктор Маккормик присутствует здесь по приглашению органов охраны общественного здоровья. Его роль изменилась, – спокойно заговорил Ферлах. – Итак, доктор Маккормик, почему бы вам не изложить свое понимание состояния мисс Джонс? Поскольку мы считаем, что все три случая заболевания связаны между собой, ваше описание вполне подойдет и двум другим пациенткам.

Джин Мэдисон возразила:

– Полагаю, Херб, что в интересах точности и обстоятельности нам следует рассматривать каждый случай в отдельности.

– У нас сейчас нет на это времени, – настаивал Ферлах. – Вы заботьтесь о больных. А здравоохранение будет заботиться о здравоохранении. Доктор Маккормик!

Я встал и подошел к белой доске, а доктор Сингх вернулась к коллегам.

Дифференциальный диагноз – основной вопрос лечебной практики в отличие от хирургической. В реальности он состоит из набора самых надежных догадок. Например, если к вам в кабинет является пациент с жалобой на диарею, то дифференциальный диагноз может оказаться очень широким – начиная от амебной инфекции и заканчивая болезнью Крона и стрессом. Постепенно, по мере поступления новых данных и результатов исследований, вы сужаете список. И в конце концов приходите к диагнозу. Во всяком случае, так должно быть.

– Хорошо, – заговорил я, беря в руки маркер, – начнем с самого плохого и, судя по тому, что я увидел, наиболее вероятного.

Я написал на доске три большие красные буквы: ВГЛ – вирусная геморрагическая лихорадка. Я говорил быстро и одновременно писал, пытаясь представить этой компании, которая скорее всего и Эболу-то видела лишь в учебниках и в кино, головокружительный список вирусов, вызывающих у человека кровотечение: Марбург, Юнин, конго-крымская геморрагическая лихорадка, тропическая лихорадка и так далее.

– Ненавижу все это, – произнес Ферлах.

Он быстро шагал рядом со мной к изолятору. Мы оба ушли с совещания сразу после моей презентации.

– Ненавижу этот политический бред, – продолжал он.

– Спасибо за то, что ушли вместе со мной, – поблагодарил я.

Мы влетели в маленький вестибюль и принялись натягивать защитное снаряжение.

– Вы ничего не сможете изменить. Я имею в виду своим подходом к делу.

– А знаете что, Херб? На самом-то деле мне наплевать.

Ферлах замер, прекратив натягивать халат. Можно было подумать, что он сейчас меня ударит. Но вместо этого он рассмеялся.

– Ну, вы крепкий орешек, доктор Маккормик. Правда. Или храбры без меры, или тупы как пень.

– Храбр, – уточнил я.

– Ну, это мы еще узнаем, так ведь?

Надевая респиратор, он все еще смеялся.

6

Я снова оказался в палате Хелен Джонс, которая сейчас выглядела более живой, чем час назад, – настолько живой, что могла со мной разговаривать.

Бытовая эпидемиология – то, чем именно я занимался в тот день, – совсем не похожа на нейрохирургию. Это даже не кардиология. Работа скорее чисто полицейская. Вопросы все больше типа «Где вы были в четверг вечером? Что ели? С кем проводили время?», а вовсе не такие, как «Каковы показания отображения магнитного резонанса?».

Итак, я оказался в палате, почти в космическом скафандре, беседуя с больной Хелен Джонс, тридцати одного года, имеющей кавказские корни, полноватой, здравомыслящей, хотя и умственно отсталой. Она казалась очень милой и очень усталой и – теперь, когда уже немного пришла в себя, – очень настороженной.

Она так прямо и сказала:

– Вы меня пугаете.

– Хелен, пожалуйста, я же хочу вам помочь. А вы должны помочь мне.

– Вы похожи на чудовище, – произнесла она.

– Я вовсе не чудовище. Я доктор.

Во всем этом присутствовала некая ирония.

Так продолжалось на протяжении тридцати минут. Однако несмотря на подозрения Хелен и ее ограниченные познавательные возможности, в ходе беседы нам удалось выяснить некоторые детали. А именно: Хелен жила в пансионате для людей с умственными отклонениями, расположенном на окраине довольно состоятельного района под названием Федерал-Хилл. Кроме нее, в пансионате жили еще восемь человек, исключительно женщины. По утрам и вечерам они ели все вместе и «все вместе молились перед каждой едой». Ленч она каждый день сама готовила на кухне. Всегда одно и то же: арахисовое масло, желе, морковь и кока-колу. Как сообщила на совещании доктор Сингх, Хелен жила в одной комнате с Бетани Реджинальд, которая сейчас лежала в соседней палате и разговаривала с доктором Хербом Ферлахом.

В ответ на мой вопрос Хелен сказала, что им не разрешали держать у себя животных. Вместе с соседками она каждое утро ездила автобусом на работу; служила за городом, в прачечной дома престарелых. Едва она упомянула место работы, у меня внутри все сжалось: меньше всего нам нужна какая-нибудь геморрагическая лихорадка, потрясающая и без того слабую иммунную систему пожилых людей. Название этого заведения Хелен вспомнить так и не смогла.

Я поинтересовался, видела ли больная каких-нибудь животных – мышей, или кошек, или собак, когда-нибудь, хоть один раз – в своем пансионате или в доме престарелых. Она поморщилась и ответила, что однажды на работе видела крысу, а возле своего дома несколько раз встречала кошек и собак.

Я спросил, болела ли она когда-нибудь раньше. Хелен не смогла вспомнить. Спросил, приходилось ли ей прежде бывать в больнице. Она не поняла. Я пояснил: в таком же месте, как это. Она отрицательно покачала головой. Потом мы выяснили, что смогли, насчет семьи и друзей, насчет того, где и как Хелен проводит выходные дни. Поговорили о том, какую получает почту, о личной гигиене. Пытаясь обнаружить какие-нибудь странности, я вернулся к еде и животным. Стрелки на стенных часах подползали к десяти. Нужно было двигаться вперед.

– А сексом вы занимаетесь?

Хелен быстро покачала головой, и я принял этот жест за выражение непонимания.

– Кто-нибудь из мужчин или женщин дотрагивался до интимных мест вашего тела?

Она снова покачала головой.

– А вы трогали их интимные места?

Она покраснела.

– А мужчина когда-нибудь касался вашего тела своим пенисом – своим интимным органом?

– Богу это не угодно, – ответила Хелен.

Потом натянула простыню до шеи и закрыла глаза.

Впоследствии мне предстояло осознать свою ошибку, но в тот момент я принял это движение за отрицательный ответ.

Я нашел Ферлаха в коридоре. Он сидел на металлическом стуле и что-то писал.

– Еще одно совещание, – произнес он, не поднимая головы.

– Какое?

– На сей раз административное. И на этом с Сент-Рэфом можно будет покончить. По крайней мере на сегодня.

– Мне никто ничего не говорил.

– Вот я говорю. Сам только что узнал. Получил сообщение на пейджер.

Я на минуту задумался.

– Вы идите, Херб. А я здесь закончу. Дело ведь не ждет. А кроме того, я не… ну, скажем так, будет лучше, если меня там не будет. Мне кажется, они меня невзлюбили.

– И все же вам следует там присутствовать.

– И все же я им очень не нравлюсь.

Пластиковый щит на лице не смог скрыть морщинок, собравшихся вокруг глаз Ферлаха. Он улыбался.

– Так, значит, вот чему вас учат в Атланте? Не ходить на совещания?

– Нет, это я сам придумал. Ненависть к заседаниям – моя личная особенность.

Ферлах поднялся и вставил свои записки в факс.

– Они вам сообщение не прислали? – поинтересовался он.

– Нет.

– Ну, так вы и не на крючке. И все равно, мне кажется, все это не случайно. Вас не позвали, но тем не менее считают, что вы должны прийти. И готовятся в случае неявки задать хорошую трепку.

– В мои способности не входит умение разгадывать интриги. А вот вызывать злость Джин Мэдисон мне, похоже, славно удается.

Факс запищал, сообщая, что передал документы. Ферлах положил свои заметки в папку с надписью «Филлмор, Дебора».

– Ну хорошо, – как бы между прочим заметил он. – Сделайте мне одолжение, Нат, ведите себя потише, хорошо? Я никому не позволю гадить у себя во дворе, в том числе и вам.

– Понял. Перехлестов не будет.

Ферлах усмехнулся и вышел.