Текст книги "Изолятор"

Автор книги: Джошуа Спэньол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

60

Машина не просто раскалилась, а испеклась. Я сидел с открытой дверью, одну ногу поставив на педаль, а вторую на шину стоявшего рядом «порше». Только что закончился разговор с Ларри Тобелом – он прилетел в город пару часов назад. Ларри спросил насчет собак, насчет разбитого в доме окна и сообщил, когда и где состоятся похороны.

Отключив телефон, я закрыл глаза: пот стекал ручьями. Из массы разрозненных кусочков предстояло составить картину происходящего, и тем не менее, чувствовал я себя так, словно из необходимой тысячи составляющих имел лишь полсотни.

Так я сидел долго – сопоставляя, соотнося и сравнивая. Пытался понять, что же происходит на самом деле. Пытался решить, что необходимо делать дальше. Однако толку от моих усилий было немного, зато я истекал по́том, словно самая жирная свинья. Кондиционер и компьютер казались достижениями будущего.

Медицинская лаборатория, на протяжении долгих лет остававшаяся самым слабым и уязвимым звеном факультета, сохранила всю свою первозданность. Неудобные стулья, пара не справляющихся с задачей переносных кондиционеров, ужасные столы – все это осталось именно таким, каким было и десять лет назад. Обещания нового здания – проекты чертились, совершенствовались и множились – оставались лишь обещаниями. Я невольно спросил себя, когда же все-таки лопнет неизбывное терпение студенческого люда и, вооружившись факелами, швабрами и метлами, он пойдет в наступление на деканат.

Компьютер я обнаружил на столе возле стены, в месте под названием «исследовательский кабинет». На самом деле это была всего лишь маленькая комнатка, непосредственно примыкающая к читальному залу. Компьютеры стояли на столах из светлого дерева образца школьной парты 1975 года. Я передвинул стул и отвернул монитор к стене. В комнатке жужжал один из переносных кондиционеров, создавая вокруг меня антарктический микроклимат. А остальная часть библиотеки в это время парилась и жарилась.

Зато заснуть было невозможно – уже хорошо.

Мне хотелось начать исследование, как говорится, с исходной точки. К счастью, весь городок был подключен к одной и той же базе данных, так что я вполне мог получить доступ к интересующим меня сведениям прямо отсюда, из библиотеки медицинского факультета. Нужно было просмотреть информацию о тех судебных процессах, которые могли объяснить, что именно происходит на пленке. Я ввел в графу поиска слово «изнасилование» и название университета. Всплыло несколько файлов: что-то о члене бейсбольной команды, который пару лет назад изнасиловал студентку; фамилии нескольких судимых за изнасилование выпускников. Об изнасиловании в медицинском центре ни слова.

В области права я чувствую себя очень неуютно. Надо было возвращаться к медицине. Я перешел на другой портал и ввел имя «Хэрриет Тобел». Перед моими глазами сразу возник список из более сотни публикаций. Даже быстрого взгляда на названия оказалось достаточно, чтобы понять, что они не имеют ни малейшего отношения к проекту «Трансгеники». Интересной показалась последняя работа, но и она вряд ли могла иметь какое-то значение: это было исследование действия вакцины ВИЧ, проведенное совместно с доктором по фамилии Боннер из университета в Сан-Франциско. Однако я все-таки затребовал эту статью и просмотрел ее. Смысл исследования состоял в преобразовании вируса ВИЧ до варианта, не приводящего к летальному исходу, а затем в прививке обезьян. Приведенные в статье результаты казались многообещающими, но далеко не окончательными.

Итак, вперед, на зеленые пастбища…

Я обратился к фирме «Трансгеника» и начал изучать ее сайт. Большей частью он представлял собой типичную рыночную болтовню: бесконечный запас органов для пересадки нуждающимся; наступление «нового дня в медицине», разумеется, под руководством все той же «Трансгеники», и прочая подобная чепуха. Сайт сообщал, что компания поддерживается венчурным капиталом. Один лишь спрос на почки «на заказ» составлял миллиарды долларов. Бизнес казался чрезвычайно прибыльным, он представлял собой именно ту революционную нишу, куда можно было вложить свободный капитал, а потом получить прибыль и купить тот самый дом в каком-нибудь фешенебельном квартале, о котором всю жизнь мечтал.

Я перешел на страницу, представляющую офисы компании. Знаменитый хирург, специалист по пересадке органов, Отто Фальк, разумеется, присутствовал здесь в качестве главного научного руководителя. А вот имя генерального директора меня несколько озадачило. Им оказался Ян Кэррингтон, жених Элен. Насколько я понял, он являлся членом одной из поддерживающих «Трансгенику» венчурных групп, и этим ребятам хотелось, чтобы у руля стоял кто-нибудь из «своих». Что ж, вполне можно понять. Однако сама система связей меня несколько покоробила: Элен Чен – второй человек в лаборатории, призванной независимо оценивать риски производимых операций. И в то же время Элен помолвлена с Яном Кэррингтоном, генеральным директором фирмы «Трансгеника». Нет ли здесь конфликта интересов?

Уже через несколько минут я выяснил, насколько далеко зашла «Трансгеника». Доктор Тобел говорила, что компания готова вступить в третью фазу. И действительно, то же самое утверждал и сайт. Исследования на человеческом материале продолжались уже больше года, причем, как сообщалось, «с очень многообещающими предварительными результатами». Я перешел в пресс-зону, которая, мягко говоря, освещала будущее фирмы. Сдержанность здесь отсутствовала начисто.

Я открыл наиболее дерзкий проект.

К этому времени холод начал пробирать меня до костей. Однако мне еще предстояло изучить творчество самого Великого Кормчего, Отто Фалька. Я перешел непосредственно в библиотеку, к нормальным «бумажным» книгам и субтропическим температурам, и обнаружил несколько книг, которые он или написал сам, или отредактировал. Сказать, что этот человек лидировал в своей области – значит, ничего не сказать. Он представлял собой главного, единственного и основного лидера. Одна из книг содержала хронологический список достижений героя:

1969 год: пересадка почки от обезьяны человеку. Пациент прожил пять дней.

1971 год: пересадка двум пациентам почек свиней. Один прожил две недели, второй – почти месяц.

1979 год: пересадка поджелудочной железы свиньи. Пациент прожил восемь дней.

1986 год: пересадка ребенку сердца обезьяны. Пациент прожил две недели.

И так далее, и тому подобное. Операции становились все сложнее, а пациенты жили все дольше. Успехи казались поистине поразительными.

1998 год: пересадка почки свиньи. Пациент прожил три месяца.

1999 год: пересадка печени свиньи. Пациент прожил два месяца.

2001 год: пересадка почки свиньи. На момент издания данной книги пациент еще жив.

Продолжая листать книгу, я остановился на главе, написанной самим Фальком и озаглавленной «Случай эксперимента на человеческом материале в области ксенотрансплантации». Очень интересно. Во введении к основному тексту сообщалось в числе прочего, что статья представляет собой вариант доклада, изначально представленного на заседании секции хирургов-трансплантологов в середине 90-х годов. Причем выступление вызвало бурю споров и возражений. Едва углубившись в чтение, я сразу понял почему.

Пафос статьи заключался в том, что пришло время «строго и в условиях серьезного научного контроля исследовать перспективы ксенотрансплантации». Для доктора Фалька «строгое исследование в условиях серьезного научного контроля» означало пересадку органов животных больным, мозг которых уже умер, и последующее наблюдение за развитием событий. Автор, в частности, писал:

«Пересадка почки свиньи здоровому в иных отношениях человеку и наблюдение заданным реципиентом в течение всего лишь одного дня предоставит более релевантные данные, чем осуществление тысячи пересадок приматам и наблюдение за ними в течение целого года». Ученый предполагал просить близких тех пациентов, мозг которых уже умер – в частности, пострадавших в автомобильных катастрофах, – разрешить использовать их тела в научных целях.

Невольно вспомнилась видеозапись: насилие над находящейся в коматозном состоянии женщиной. Бог мой!

Вернувшись к компьютеру, я снова занялся поиском статей Отто Фалька. Меня интересовало все, что он написал относительно клинических опытов с использованием трансплантации. Не приходится удивляться тому, что я не нашел ровным счетом ничего. Единственное, что удалось прочитать, – это отчеты об отдельных случаях пересадки больным людям и нескольких опытах на животных. Однако меня очень заинтересовало, имеют ли проводимые фирмой «Трансгеника» опыты на людях какое-нибудь отношение к пациентам с погибшим мозгом. Если Фальк проводил свои исследования совместно с этой компанией, это означало, что он вполне мог скрывать свои успехи под видом соглашения о неразглашении тайны. Даже отношения с Управлением по контролю за продуктами и лекарствами вполне можно было держать в узде.

Время было позднее, а мне предстояло еще кое-что выяснить в больнице, пока оттуда все не разошлись. В частности, очень хотелось поговорить с кем-нибудь из медиков, не понаслышке знавших, что происходит в этом царстве. Может быть, нам удастся достичь взаимопонимания?

61

– Не подскажете ли, как найти эпидемиолога? – вежливо обратился я к сидящей за столом в главном фойе пожилой чернокожей леди в фантастически яркой розовой шляпе.

Казалось, вопрос на секунду ошарашил ее; возможно, она пыталась решить, какую именно страшную жалобу намеревался я изложить эпидемиологу. Придя в себя, экстравагантная особа выудила из-под стола увесистую книгу. Несколько минут ушло на выяснение номера кабинета и номера телефона. Цифры она нацарапала на небольшом клочке бумаги.

Потом показала направо:

– Вам вот в это крыло. Кабинет где-то там. Я никогда там не была, так что придется спрашивать по пути.

Да, истина медицины заключается именно в этом: ориентироваться в больницах невозможно. Я перевидал их уже множество и пришел к выводу, что все их спроектировал один и тот же сумасшедший или по крайней мере его архитектурная фирма. А еще не надо забывать, что в этом здании я человек новый, так что не в состоянии с закрытыми глазами отличить хирургическое крыло от инфекционного.

Чтобы найти кабинет эпидемиолога, мне потребовалось десять минут и столько же уточнений и вопросов, правильно ли я иду. Он оказался в стороне от главного коридора, в лабиринте узких переходов и закоулков. Удивительно, но доктор оказалась на месте, а дверь была широко открыта. Я постучал о косяк, и Элизабет Перри, доктор медицины, не отрывая взгляда от компьютера, ответила:

– Да?

Я представился. Магическое словосочетание «Центр контроля и предотвращения заболеваний» возымело действие: доктор даже прекратила стучать по клавишам компьютера.

– Какие-то проблемы?

– Нет, – ответил я. – По крайней мере, я на это надеюсь.

Перри, крупная женщина с очень хорошей кожей и безупречной прической, приняла выжидательную позу.

– Чем же могу быть полезна?

– Насколько я понял, в вашем госпитале находится несколько коматозных пациентов или пациентов в вегетативном состоянии…

Я не стал договаривать в надежде, что она сама дополнит детали.

– Да, – ответила Перри, явно не собираясь ничего дополнять.

– И где же они размещаются?

Вопрос, казалось, несколько ее смутил, но вовсе не потому, что она не смогла его понять; скорее, ее удивила его глупость.

– Извините, но я не очень вас понимаю. У нас здесь лежат пациенты с различными разновидностями комы. В лечебном отделении…

– А как насчет пациентов, находящихся в устойчивом вегетативном состоянии?

Меня интересовало именно это. Так называемое УВС – это вовсе не то же самое, что кома. Если говорить строго, его можно определить как «бодрствование без сознания». На языке непосвященных это означает, что у больного отсутствуют почти все функции мозга, за исключением нормального цикла сна и основных рефлексов.

– Если пациенты находятся в данном состоянии, то мы, как правило, отправляем их в отделение долговременной терапии.

– А в настоящее время у вас есть подобные пациенты?

– С какой целью вы все это выясняете, доктор?…

– Доктор Маккормик.

– Доктор Маккормик. Извините меня за рассеянность. Дело в том, что вы застали меня в самый разгар борьбы с небольшим пожаром. В прошлом месяце в кардиологическом отделении произошла вспышка краснухи, так что можете представить, сколько бумажной работы это повлекло за собой.

– Медицина в этом и состоит, так ведь? В бумажной работе.

– Печально, но факт. И все же по какой именно причине вы здесь?

– Ничего официального, – заверил я ее, готовясь вовсю врать. – Когда-то учился здесь на медицинском факультете, а сейчас просто оказался случайно, по делам. Инфекционный контроль за больными в вегетативном состоянии меня очень интересует. А потому я решил зайти и узнать, есть ли в вашем ведении подобные пациенты.

– Хорошо, понятно…

– Как я уже сказал, это интересует лично меня. В конце концов, я, конечно, мог просто просмотреть протоколы и отчеты, но мне куда интереснее увидеть все воочию. Что ни говори, а ведь это моя альма-матер.

– Убедительно. – Доктор немного расслабилась и откинулась на спинку стула, однако меня присесть так и не пригласила. – Как я уже сказала, если пациенты находятся в вегетативном состоянии дольше нескольких недель, мы обычно отправляем их в отделение долговременной терапии. И тем не менее, – она повернулась и нажала несколько клавиш, – непосредственно здесь есть несколько больных, которые могут показаться вам достаточно интересными. Это, конечно, не вполне нормально, однако может продемонстрировать, как конкретно мы осуществляем контроль над инфекционными заболеваниями.

Доктор Перри оторвала взгляд от дисплея и слегка нахмурилась.

– Если вас заинтересуют отчеты о работе отделения интенсивной терапии, в котором находится немало коматозных пациентов, я готова их представить.

– Буду чрезвычайно признателен, – поблагодарил я.

– Вы можете оставаться там ровно столько, сколько потребуется. Сейчас я позвоню и закажу гостевой пропуск.

– Спасибо, – снова произнес я. – Но меня куда больше интересует та ситуация, о которой вы рассказывали раньше – выходящая за рамки обычного.

– Должна признаться, что в это отделение никого не пускают. Работает лишь сотрудник факультета, изучает состояние нескольких больных, находящихся в устойчивом вегетативном состоянии. Посещать их не разрешается никому, кроме членов семьи и тех, кто принимает участие в исследовании.

– И в чем же суть этого исследования?

– О! – Доктор Перри покачала головой. – Исследование… будь моя воля, я давно умыла бы руки, доктор Маккормик. Да дело в том, что все это происходит в моем госпитале, так что именно я отвечаю за инфекционную безопасность. Должна сказать, что совсем не одобряю то, что вижу. Дело в этике; она – как бы это сказать? – по меньшей мере сомнительна.

– Так почему же продолжается научная работа?

– Деньги и слава – суть, как всегда, в этом. И это мне не нравится. – Она внимательно посмотрела на меня. – А еще одна причина, почему меня волнуют события, происходящие в госпитале, заключается в том, что, скорее всего, я сижу на готовой взорваться бомбе. Да, кстати, могу я взглянуть на ваше удостоверение сотрудника Центра контроля?

Подобная непоследовательность меня несколько ошарашила. Однако я выудил удостоверение и показал его. Доктор Перри принялась внимательно изучать его. Сначала пристально посмотрела на фотографию, потом – также пристально – на мое лицо. Наконец она успокоилась и, возвращая удостоверение, заметила:

– Много лет назад я работала сотрудником службы инфекционной разведки.

– Где?

– В Ларедо, штат Техас. А вы где состоите?

– В Атланте, в отделении специального патогенеза. Потому и приходится заниматься подобными вопросами.

– Вы здесь в командировке?

– Да, конечно. Но как я уже говорил, к вам явился исключительно, чтобы удовлетворить собственное любопытство. – Я принялся распространяться на эту тему, однако, судя по всему, доктор Перри не слишком-то мне поверила.

– Честно говоря, это очень плохо, – заметила она. – Явись вы по официальному вопросу, я была бы обязана показать все, что вас заинтересует. Но поскольку визит личного плана, то…

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

– Официальный визит неизбежно привлек бы внимание тех людей, от которых я как раз хотел бы держаться подальше.

– В таком случае, – продолжала моя собеседница, – возникает вопрос, нельзя ли сделать визит официальным ровно настолько, насколько это нам необходимо.

– Вы хотите сказать?…

– Я хочу сказать, доктор Маккормик, что в случае непредвиденных обстоятельств я смогу прикрыть и лично себя, и госпиталь. Простите за откровенность.

– Да уж, у меня потрясающая способность привлекать разного рода непредвиденные обстоятельства, – согласился я. – Боюсь, что извиняться придется мне самому.

Доктор Перри рассмеялась:

– Ну, в таком случае, доктор, думаю, мы поймем друг друга. Хочу, чтобы вы знали: я не считаю, что происходит что-то предосудительное и недостойное. Если бы дела обстояли таким образом, я уже давно забила бы тревогу. Но секретность, которой окутано происходящее, мне не по нраву. Медицина должна быть открытой книгой: чем больше людей видят и знают истину, тем лучше.

Доктор Перри сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Это доктор Перри, – представилась она. – А с кем я говорю? Да, здравствуй, Том. Посылаю к тебе человека. Доктор Натаниель Маккормик. Просто интересуется, зашел посмотреть, как у нас обстоят дела. – Она помолчала, слушая собеседника. – Не знаю, имеет ли он допуск или нет, но я его допустила. Согласен? Он – эпидемиолог, проверяет, как проходит у нас контроль. – Опять молчание. – Да, спасибо. И еще одно. Мне очень не хочется заполнять гору бумаг, поэтому сделай милость, не говори никому из работников компании и сотрудников лабораторий Тобел и Фалька о том, что мы принимали посетителя. – Короткое молчание. – Спасибо.

Она повесила трубку.

– Лаборатории Тобел или Фалька? – переспросил я.

– Да, а вы знакомы с их работой?

– Можно сказать, что да.

Доктор Перри что-то быстро нацарапала на клочке бумаги.

– Вот номера палат. Это в подвале, рядом с моргом. Подходящее местечко, правда?

Трудно сказать, подходящее или нет, однако некоторые вещи начали складываться в моей голове. И хотя казалось, что я и так знаю ответ на вопрос, тем не менее я его задал:

– Так в чем же суть этически сомнительного исследования? Вы мне так и не сказали.

Доктор Перри насмешливо развела руками, словно представляя широкой публике нечто грандиозное.

– Свиньи, доктор Маккормик. Они там, внизу, пересаживают пациентам в вегетативном состоянии свиные органы. И происходит это во вверенной мне больнице.

62

Уже через десять минут я стоял возле сестринского поста. Слева высились двойные двери с замком, реагирующим на карточку-ключ.

За столом сидел медбрат, крупный белый мужчина сорока с лишним лет. Его вполне можно было бы снимать в кино. Когда я подошел, он поднял глаза от книги, которую читал, и вопросительно взглянул.

– Доктор Маккормик?

Он широко улыбнулся. Обаятельный парень, он мне сразу понравился.

– Том? – уточнил я. Он кивнул. – Зовите меня Нат.

– А вы можете обращаться ко мне «сестра Хэррисон». – Он рассмеялся. – Доктор Перри распорядилась показать вам все, что нужно. У нас не очень-то интересно, но вы можете все внимательно осмотреть.

– Благодарю.

Я заметил, что он читает «Прагматизм» Уильяма Джеймса.

– Легкое чтиво, для забавы?

– На следующей неделе должен сдать реферат по Джеймсу. Но вообще-то прагматистов очень люблю. Философия, которая работает. Совсем не то, что европейская ерунда, после которой уже через пару часов хочется пустить себе пулю в лоб потому, что все это ровным счетом ничего не значит.

«Сестра Том Хэррисон» подошел к двери и вставил в щель замка свое удостоверение. Раздался писк, щелчок, и дверь открылась.

– Джеймс, Дьюи, да и все другие – их теории вполне можно использовать, – продолжал он.

– Теории, которые можно использовать. Хорошо сказано, – кивнул я.

– Сам придумал, – гордо отозвался парень.

Мы вошли в небольшой коридорчик, по обеим сторонам которого располагалось по три двери и три окна. В конце была самодельная кабина для переодевания – всего лишь ширма, которой при необходимости можно было отгородиться от посторонних глаз.

– Мастера биологической этики, – заметил он. – Работают уже два года и, возможно, будут работать до Второго пришествия. Для меня, впрочем, это вовсе не проблема, поскольку я неверующий.

– Так, значит, крестовый поход в самом разгаре? – спросил я.

Он лишь взглянул, но по одному этому взгляду я понял, что он оценивает, дразню я его или нет. Я вовсе не дразнил.

– Вот именно, Нат. Крестовый поход.

Я подошел к одному из окон и заглянул в палату. Даже предполагая, что именно увижу, я вовсе не был готов к такому удару адреналина. Моментально задрожали и ослабели колени. Палата оказалась той самой, которую я видел на пленке доктора Тобел. Кровать с коматозным пациентом, окруженная мониторами. Комната такого же размера. Конечно, все это могло оказаться просто совпадением…

– А камеры в палатах установлены? – поинтересовался я. – С целью безопасности?

– Разумеется.

– Можно взглянуть на мониторы?

Том окинул меня странным взглядом.

– Конечно. А зачем?

– Да просто так.

Чтобы не дать Тому Хэррисону времени на размышление, я продолжал задавать вопросы:

– Так, значит, каждый из этих пациентов перенес пересадку свиного органа?

– Да, – подтвердил Том.

Я прошел по коридору и через окна посмотрел на каждого из пациентов. Три женщины и двое мужчин очень напоминали привидения; все они лежали совершенно неподвижно, словно мертвые. Странно, но последняя комната по левой стороне оказалась темной.

– А почему одна палата пустует?

– Ой, да я не знаю. Я поступил сюда лишь год назад, уже после того, как она умерла. Говорят, что от посторонней инфекции. То есть не связанной с пересаженными органами.

– Она?

– Да. Сначала в этом отделении находились четыре женщины и двое мужчин.

– А от чего конкретно она умерла, не говорили?

– Мне – нет.

– Имя вы знаете?

Том улыбнулся:

– Знаю, но сказать не могу, доктор. Не позволяет служебная инструкция.

Я еще раз заглянул в окна трех женских палат, пытаясь узнать пациентку на кассете. Однако запись была некачественная, а с того времени, как я ее смотрел, прошло уже несколько часов. Я вернулся к пустующей палате.

– Это какой номер?

Лицо Тома приняло странное выражение.

– Номер три, – ответил он. – А что?

Не ответив, я продолжал:

– А откуда поступают свиньи-доноры?

Том пожал плечами:

– Доктор Нат, я не знаю, как и зачем вы здесь оказались. Единственное, что мне известно, так это то, что доктор Перри велела впустить вас и позволить все осмотреть. Но я вовсе не тот человек, которого следует расспрашивать о подробностях. Я всего лишь наблюдаю за этими бедными болванами и в предписанное время даю им лекарства. А за выяснением деталей следует обращаться к работникам компании или сотрудникам лаборатории. Есть доктор Хэрриет Тобел, есть человек по имени Отто Фальк – он руководит всей этой затеей. А еще есть исключительно привлекательная докторша, с которой вам непременно надо познакомиться. Ее зовут доктор Чен…

– С ними я уже разговаривал. – Мой голос прозвучал слишком резко. – Что можете сказать мне вы?

– Ровным счетом ничего. Я уже и так слишком много чего вам позволил. Нас же принуждали подписывать соглашение о неразглашении тайны.

– Они всех заставляют подписывать это соглашение. Свободной и открытой науке пришел конец. – Я потер подбородок: да, давно надо было бы побриться. – Так как же обстоит дело с контролем над инфекцией?

– На самом деле все происходит очень просто. Несмотря на то, что больные получают минимальную дозу иммунодепрессивных препаратов, мы ведем их как имеющих ослабленный иммунитет. Но, честно говоря, работники компании страшно боятся подхватить от этих ребят какую-нибудь заразу, а потому, входя к ним, мы принимаем колоссальные меры предосторожности, чтобы предохранить и самих себя, и их.

Невольно вспомнился человек на кассете, который занимался сексом с женщиной в вегетативном состоянии, причем даже без кондома. Что и говорить, предосторожности поистине колоссальные!

Я остановился перед окном одной из палат. В ней лежала женщина. Совершенно неподвижная, восковой бледности, но во всем остальном она выглядела совершенно здоровой.

– Что говорит по этому поводу ваше чувство биологической этики? – поинтересовался я.

– По какому поводу?

– Да вот об этом.

Я махнул рукой в сторону женщины.

Том рассмеялся:

– Эти исследования обладают огромным потенциалом, ведь они могут спасти множество жизней. Недостатка органов больше не будет. Только представьте. Истинное чудо. Но с другой стороны, я мыслю в достаточной степени утилитарно и понимаю, что они обращаются с этими людьми не как с людьми, а считают бедняг просто средством достижения цели. Сомневаюсь, что это правильно.

Я улыбнулся:

– Том, «сестра Хэррисон», это самый беспристрастный ответ из всех, какие я получал в жизни. В биологической этике вы просто ас.

Он снова рассмеялся.

Выйдя из отделения, мы снова оказались возле сестринского поста. На столе стояло шесть мониторов. Один, под номером «3», был просто выключен. А на всех остальных картинка в точности походила на ту, которую я видел на кассете доктора Тобел.

Да, изнасилование происходило именно здесь. Сомневаться не приходится.