Текст книги "Дело о Рождестве (ЛП)"

Автор книги: Джош Лэньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Пролог ==========

«К службе допущен».

Шейн смотрел на экран телефона и не верил.

Магические слова. Отличные новости. И одновременно плохие.

Хорошие потому, что последнее время он волновался, как бы не застрять на этом пляже навечно. Не то чтобы пляж был плохим, или он не верил в правоохранительную систему и в исход текущего процесса – было бы странно, сомневайся специальный агент ФБР в торжестве справедливости. Но обстоятельства дела Фэллона были довольно сложными. Или начали казаться сложными руководству Бюро, как только семейство Фэллон подало встречный иск.

Да, он волновался. Фактически, чем дольше длился административный отпуск, тем сильнее росло беспокойство, что он – или во всяком случае, его карьера – окажется всего лишь сопутствующим ущербом, принесенным в жертву внесудебному урегулированию. Но с этим тоже ни черта нельзя поделать. Он составил рапорт, рассказал правду, дал доскональный отчет о фактах… И с каждым прошедшим днем тошнотворное осознание, что это все равно ничего не изменит, только усиливалось. Семья Фэллон была абсолютно уверена, что именно Шейн украл самурайский меч пятнадцатого века, возвращенный в ходе спецоперации, которой он руководил в январе.

Помимо факта, что прадед Шейна, ветеран Второй мировой войны, владел сомнительного происхождения коллекцией японского оружия, оснований для подозрений не было. Его служба в отделе по борьбе с преступностью в области искусства была безупречна, карьера стремительно продвигалась, однако знание азиатских древностей не являлось его сильной стороной. Тем не менее Фэллоны все равно подозревали Шейна и верили, что меч Яшимитцу находился среди захваченного груза. Подозрение базировалось исключительно на словах Дэнни Грина, одного из обвиняемых по делу. За Грином числились два обвинения в краже со взломом, а сам Шейн не отличил бы катану от Климта, но семейству удобнее было верить, что меч находится у него, потому что в таком случае существовал шанс, что оружие в конце концов вернется к ним.

Но меча в грузе не было. Никогда. Но Шейн уже начал задаваться вопросом, будет ли это иметь хоть какое-нибудь значение.

Месяц ожидания. Четыре недели ада – последние две прошли сносно только благодаря Нортону.

И вдруг, вот так просто, его дело оказалось закрыто, а Шейн призван на службу.

Шейн прикрыл глаза, прячась от бликов весеннего солнца, отражавшихся от белого песка и белоснежных корпусов лодок, качающихся на неспокойных волнах залива Авалон острова Святой Каталины. Над головой кружились, жалобно мяукая, голодные и полные надежд чайки. Звон корабельного колокола разнесся над сверкающей на солнце водой. Полдень.

Эти приятные новости, пришедшие в понедельник, значили, что он возвращается обратно в Сан-Франциско. Весенние каникулы подошли к концу. По-хорошему, стоило забронировать билет на самолет на сегодня. Но если отложить до пятницы, то останется целый уикенд, чтобы подготовиться к работе, к тому же он сможет провести лишних два с половиной дня с Нортоном. Который… Уже должен быть здесь.

Шейн бросил взгляд на телефон. Сообщений нет, и да, Нортон определенно опаздывает.

На него это было не похоже. Неряшливый и бесцеремонный – да, но Шейн никогда не замечал за ним неорганизованности. И Нортон точно не страдал забывчивостью.

Возможно, Шейн что-то неправильно понял. Может, они собирались пообедать, а потом поплавать под парусом?

Или он просто опаздывал. Да, скорее всего, так и есть. Здесь было легко задержаться. Это называлось «островным временем». И к нему оказалось довольно легко привыкнуть.

Шейн отвернулся от пляжа и вгляделся в проспект Полумесяца, заполненный пассажирами круизного лайнера, бросившего якорь у входа в залив. В марте плавучие города прибывали по понедельникам и вторникам.

Наверное, лучше вообще пропустить морскую прогулку и поговорить. Пора сказать правду. Видимо, время пришло, учитывая шуточки Нортона о том, каково быть международным похитителем предметов искусства. Нортон не любил говорить о личном, как и Шейн, и он это уважал. Ему случалось задумываться о дневной работе Нортона. Не было похоже, что тот ощущает недостаток наличности. А значит Нортон не зарабатывает на кусок хлеба с маслом в качестве художника – хотя бы потому, что художник из него паршивый.

Наверное, Шейну следовало задуматься об этом в первую же ночь, но по опыту он знал, что аббревиатура «ФБР» оказывает охлаждающий эффект на потенциальную романтику. Не то чтобы на уме у него была романтика, когда он впервые увидел Нортона на верхней палубе «Эль Галеона». Только секс, чистый и незатейливый. Но тринадцать дней спустя – и большую часть этого времени они почти не расставались – он задолжал парню правду. И если Нортон все еще хотел… выбрать другой вариант, Шейна это устраивало. Больше чем устраивало, если быть честным.

Это даже удивительно, учитывая, что Нортон со своим глупым чувством юмора, взлохмаченными светлыми волосами и мешковатыми гавайскими рубашками был совсем не во вкусе Шейна. Да ради всего святого, в ухе у Нортона висела серьга в пиратском стиле. И он носил сабо. Его «картины» были похожи на мазню дошкольника, одержимого демоном. Он постоянно шутил на тему контактов с преступным миром. Тем удивительнее то, что Шейн – амбициозный и собранный – ни разу не заинтересовался каким-нибудь другим вариантом, кроме ближайшего и очевидного. Но что есть, то есть: Нортон был другим. Настолько другим, что Шейн находил это тревожным и одновременно волнующим. И совершенно сбивающим с толку.

Дело было не в том, что он задолжал Нортону правду, а в том, что Шейн сам хотел поделиться новостями. И услышать ответ.

Шейн пробрался сквозь толпы экскурсантов, тянущих за собой тележки с чемоданами и поедающих мороженое. Как много посетителей в панамах и шортах. Желтые, синие и красные пятна зонтиков усыпали пляж, где туристы развалились поджаривать свою гусиную кожу. В конце концов, март же на дворе. Несмотря на яркое солнце, с океана дул холодный ветер, а тени, отбрасываемые пальмами и прибрежными домами были довольно глубоки.

Шейн мысленно прогонял возможные сценарии, сворачивая на Кларисс-авеню.

«У меня хорошие и плохие новости. Какую хочешь услышать сначала? В общем… Помнишь, в ту ночь ты сказал, что ненавидишь копов? Это твердая убежденность или просто стойкая неприязнь?»

Или можно было начать с классического: «Ты когда-нибудь состоял в коммунистической партии?»

Да уж, совсем не тот разговор, к которому он стремился. Но Шейн знал, что эта связь, это электричество ему не привиделось. Кинетическая энергия. Что-то заискрило между ними в ту первую ночь и становилось сильнее с каждым днем. Так что они поговорят. По-настоящему. Он надеялся, что это сработает. Он хотел, чтобы сработало.

Нортон арендовал белый двухкомнатный коттедж через улицу. На фасаде дома были нарисованы два темно-синих дельфина. Ни о каком дворике речь не шла, зато на кирпичной дорожке росло апельсиновое дерево. Флюгер в виде подзорной трубы нерешительно колебался на ветру. Шейн поднялся по двум ступеньками до двери, выкрашенной в ярко-красный цвет. Жалюзи на окне опущены и плотно закрыты, странно.

Что ж, они неплохо выпили накануне, и Нортон утром говорил, что у него болит голова.

Шейн постучал в дверь.

В бунгало слева женщина подметала крыльцо размером с обувную коробку. Шейн вежливо кивнул.

И постучал снова. Сильно и отрывисто.

Тишина.

Женщина бросила свое занятие и облокотилась на перила крыльца.

– Уехал, – сообщила она.

– Что-что? – отозвался Шейн в полной уверенности, что ослышался.

Женщина, лет шестидесяти, худая и жилистая в цветастом розовом домашнем халате, повторила:

– Он уехал. На девятичасовом пароме.

– Вы имеете в виду… – Шейн тянул время, потому что не знал, о чем спросить. Вчера вечером Нортон не упоминал, что собирается на материк. Прошлым вечером? Черт возьми, да они всего несколько часов назад еще лежали в кровати Шейна. Собирались поплавать, пообедать и вернуться к нему в коттедж. Или к Нортону. Неважно куда. Имело значение только то, что будет потом. И продолжение всегда было приятным.

Не подумав, Шейн сдуру ляпнул:

– Но он же вернется, да?

Женщина пожала плечами.

– Он ничего не сказал. Но забрал весь свой багаж.

На колокольне с видом на Сахарную Голову куранты серебристо прозвонили час дня.

Комментарий к Пролог

Симпатичный островок http://www.stepandstep.ru/catalog/your-city/127003/ostrov-santa-katalina-v-kalifornii.html

========== Глава 1 ==========

Шел ливень, когда Шейн садился в «Каталина Экспресс».

Хорошие новости для острова и плохие для него. Он не взял с собой дождевик. В конце концов, стояла середина засушливого сезона, а решение провести Рождество на Каталине Шейн принял под влиянием импульса.

Импульса, который никто не принял всерьез, судя по тому, что телефон начал разрываться стоило только самолету приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса. Когда Шейн катил чемодан по скользкой дорожке мимо теннисных кортов и бронзовой статуи морского льва, известного под именем Старый Бен, телефон зазвонил снова.

Шейн выругался, поставил чемодан и нашарил аппарат. Скривился, увидев на экране изображение своего старшего брата Шайло, и ответил грозным: «Агент Донован».

– Передо мной можешь не корчить из себя Джи-мэна, – сказал Шайло. – Где тебя черти носят?

– В Авалоне.

– Мне казалось, мы пришли к согласию, что это плохая идея. И договорились, что ты проведешь Рождество, восстанавливаясь в гостях у мамы.

– Это ты договорился. А я сказал, что Рождество проведу на Каталине. И следую своему плану.

– Этот план никуда не годится, – заявил Шайло. – Ты должен быть дома с семьей во время праздников, а не болтаться в одиночку. В твоей хижине хоть электричество есть?

– Это пляжный дом, и – само собой – в нем есть электричество.

– Последнее, что тебе надо – это сидеть и думать о всякой фигне.

– Я не думаю!

– А не помешало бы. Нельзя так обращаться с матерью, – он вроде бы и шутил, а вроде и нет. – Я не шучу, Шей. Это первое Рождество за много лет, когда мы все трое можем быть дома одновременно, и ты решил именно в этот раз отпраздновать в одиночку?

Шейн смотрел, как буруны накатываются и разбиваются об коричнево-серые скалы вдоль причала. Брызги взмывали вверх, ледяными кристаллами сверкая на фоне мрачного неба.

– Мне просто… Нужно немного побыть одному.

– Ты и так живешь один, – напомнил брат без всякого сочувствия. – Сколько еще, черт побери, тебе нужно времени? Это безумие какое-то. Тебя только что выписали из госпиталя. И ты должен находится здесь, чтобы мама и Сидни могли связать тебя по рукам и ногам, чего им просто до смерти хочется.

– Ты не меньше Сид хочешь меня спеленать. А мне это не нужно. Я в полном порядке. Просто хочу пару дней побыть один и подумать кое о чем.

– Отклонено, – заявил Шайло. – Думать, о чем бы то ни было – последнее, что тебе сейчас требуется, братик.

– Знаешь, пользоваться мозгами не особо опасно, если занимаешься этим регулярно.

– Ну прям семейный комик. На этом острове хоть какие-нибудь медицинские учреждения есть? – Шайло был «морским котиком». Ему весь мир представлялся одним большим объектом для спасательной операции.

– Наверняка, есть. Это же курорт, а не пограничная застава. Если и нет, то до Лос-Анджелеса всего сорок минут, если вдруг понадобится медицинская помощь. А она мне не требуется. И не потребуется.

– У тебя в животе пятьдесят две скобки.

– Ничего подобного. Вчера их сняли. И врачи… В общем, чтобы ты знал, я не крал одежду у соседа по палате, чтобы сбежать. Меня официально выписали.

– Веря, что ты поедешь домой и будешь спокойно восстанавливаться в окружении семьи.

Это раздражало, потому что отчасти было правдой.

– Здесь я отдохну и расслаблюсь лучше. Я захватил с собой пару книг, до которых давно хотел добраться, а в коттедже полно всякой еды. Буду есть, спать и читать. И никаких самокопаний.

На том конце провода повисла многозначительная пауза, а затем:

– Эй, тут нечего стыдиться, – преувеличенно заботливым тоном сказал Шайло. – Такое случается со многими мужиками. С вашей-то работой. Мне так кажется.

– Ага, очень смешно, – ответил Шейн. – Так смешно, что сейчас все пятьдесят два шва разойдутся.

– Вот именно поэтому ты должен тащить свой зад на корабль, плыть до Лос-Анджелеса и первым же рейсом лететь домой.

– Ха-ха. Поцелуй за меня маму и Сид. Позвоню через пару дней, – и Шейн отключился. Это был практически единственный способ оставить за собой последнее слово в беседе с братом или сестрой.

Он был немного зол, но, через силу улыбнувшись, продолжил путь. Черный чемодан шумно прогромыхал по влажному бетону, а затем по неровному кирпичу тротуара. Заморосил дождь. Белое Рождество, как же. Может скорее, мокрое Рождество? Выглядело все именно так. Оставалось надеяться, что крыша коттеджа не протекает.

Пальмы увешанные рождественскими гирляндами, витрины магазинов и кафе залепленные искусственным снегом. Шейн никогда не бывал на острове в это время года. В летний период курорт принимал миллион туристов, но постоянно тут проживало примерно четыре тысячи человек. Этим утром Авалон был поразительно тих и похож на одну из рыбацких деревушек, разбросанных вдоль побережья Калифорнии. Понятно, если учесть, что экономика Каталины почти на сто процентов зависела от туристического бизнеса.

К тому времени, как Шейн добрался до Кларисс-авеню, он окончательно вымок в смеси дождевой воды и пота и чувствовал себя до нелепости слабым. Настолько, что почти пересмотрел свое решение провести отпуск в одиночестве. Вот что происходит с человеком после семи дней в больнице.

Или после того, как тебя чуть не убивают.

Когда Шейн увидел свет в белом коттедже через дорогу, сердце пропустило удар. Забавно, как спустя два года свет в окне цепляет за живое. После Нортона множество туристов снимало этот домик, но Шейн по-прежнему считал этот коттедж его.

Это было… Шейн мотнул головой, протащил чемодан по короткой дорожке к входной двери и вытащил ключи.

Коттедж был построен в двадцатых годах прошлого века, и хотя в девяностых в нем проводился капитальный ремонт, в основном – что очень мудро – касающийся водопроводной и канализационных систем. Узкие двери, окна со сквозняками, слегка шаткая терраса на втором этаже остались оригинальными.

С карниза падала вода, шальная холодная капля стекла по затылку. И Шейн, наконец-то, открыв дверь, затащил чемодан внутрь.

Коттедж был темным и холодным. Пах застоявшимся воздухом, сыростью, неприветливостью. Последний раз Шейн приезжал сюда из Сан-Франциско в апреле, восемь месяцев назад. Он по-прежнему прилетал на остров так часто, как получалось, ему все еще нравилось нырять в этих водах с высоченными лесами ламинарий, затонувшими кораблями и разбившимися самолетами, но в этот раз у него не будет столько свободного времени. Неприятным напоминанием потянуло в боку. Неважно насколько чиста вода и обильна подводная жизнь, он не смог бы поплавать или понырять, даже будь погода менее зловещей.

Шейн открыл жалюзи, оставил открытой дверь, чтобы проветрить коттедж, и покатил чемодан по кафельному полу к короткой лестнице. Он взял с собой не много вещей, но все равно успел катастрофически ослабнуть, пока тащил чемодан от проспекта Полумесяца до Кларисс-авеню. Оставив чемодан на нижней ступеньке, Шейн зашел в маленькую гостевую уборную, задрал свитер и осмотрел аккуратную белую повязку на животе. Она выглядела надежно закрепленной, без кровавых подтеков, так что… Похоже, обошлось без лишних повреждений.

Шейн опустил свитер. Мужчина в зеркале – коротко стриженные темные волосы, серо-зеленые глаза – скривился. И снова тот же меч, что и два года назад. Понятное дело, в тот раз его всего лишь подозревали в краже. И никто не пытался зарезать.

Пытался? Это была не просто попытка, хотя и не смертельная рана, которую планировал нанести Эфраим Шрейдер.

Шейну повезло. Повезло выжить. Повезло не выйти из строя навсегда. Всего на пару сантиметров повезло, как сказали врачи. Не удивительно, что он чувствовал, что ему есть над чем поразмыслить. Нет, он не лишился самообладания, как, вероятно, подумал Шайло, но было такое чувство… В общем, с того фиаско двухлетней давности он не ощущал такого разочарования.

И это было странно, потому что опыт балансирования на краю смерти должен был произвести противоположный эффект. И Шейн был благодарен и чертовски рад тому, что остался живым и целым. Но потом навалилась эта странная депрессия. Он не знал из-за чего. Не было никаких предпосылок. У него имелась любимая работа, куда он вскоре должен был вернуться, прекрасный дом, загородный коттедж, любящая семья, друзья, поддерживающие его.

Но чем дальше, тем отчетливее он понимал – что-то не так. Нет, словно он что-то упустил.

Может быть – скорее наверняка – это простая реакция на то, что он чуть не погиб. Это нормально. Вполне ожидаемо. Парни, поймавшие пулю, проходили через то же самое. Правда, ножевой удар от вора антиквариата накладывал на ситуацию оттенок абсурда. Как и… то, что он до конца жизни останется объектом острот про неудачное фехтование, во всяком случае до конца своей карьеры точно. Ну и что с того? Он вполне в состоянии пошутить в ответ. На самом деле, он сам является автором большинства из этих шуток.

Нет, просто требуется немного времени, чтобы разобраться в себе.

Шейн прошел в кухню и открыл буфет, хотя прекрасно знал, что там увидит. Он немного преувеличил, рассказывая Шайло, как прекрасно оборудована кухня. О, безусловно, тут было полно консервов, если вы не против жить на сердцевинах артишоков, грибном суп-креме и малиновом желе.

Лучше всего начать с поездки в супермаркет. Надо бы наполнить холодильник, может, даже купить бутылку хорошего спиртного – через дорогу от супермаркета находился приличный винный магазин – вернуться и завалиться в кровать, чтобы как следует выспаться. Да, отличный план. Особенно в части сна. Если что и любил Шейн, так это хорошо продуманные планы.

Памятуя о том, что покупки придется самому тащить до дома, сначала Шейн проявлял покупательскую сдержанность. Купил стейк, пару картофелин, упаковку салата… Потом вспомнил, что еще ему понадобятся такие продукты первой необходимости как масло, хлеб, молоко, яйца и апельсиновый сок. В этот момент, он решил послать все к черту, схватил две бутылки вина, коробку шоколадных конфет, пачку дешевых и безвкусных «традиционных рождественских крекеров» и елочку размером с помирающий домашний цветок. Покупок получилось много, намного больше, чем ему разрешалось поднимать, но мысль о еще одной поездке приводила в уныние.

Ему бы не помешал гольфкарт, на которых ездили все вокруг, поскольку на Каталине обычные автомобили были практически запрещены, но он не так уж часто и не так долго бывал на острове, чтобы расходы на средство передвижения оправдались. Плюс, в обычных обстоятельствах он предпочитал ходить пешком.

Дождь прекратился, и Шейн протащился по проспекту Полумесяца, мимо витрин с гирляндами и красными бантами, затем по Кларисс-авеню, мимо необычных маленьких домиков, украшенных рождественскими огнями, с венком на каждой второй двери и объявлениями о сдаче коттеджа на остальных. По дороге он пытался угадать, отчего намокла футболка – от испарины или крови, и уже почти равнодушно думал о том, что может помереть в собственной гостиной на полу, когда заметил, как на другой стороне улицы отдыхающий, балансируя на стремянке, цепляет красные огоньки на скат крыши.

Для обычного арендатора, приехавшего на праздники, он выглядел слишком трудолюбивым, хотя некоторые люди и правда относятся к Рождеству очень серьезно.

Но не Шейн. Что тут скажешь, ему нравились праздники, он любил свою семью, любил доводящие чуть ли не до комы пиршества, любил подарки, изредка ему даже нравилось их покупать, но положа руку на сердце, не мог вспомнить, когда последний раз покупал елку (не считая растения в горшке, оттягивающего руку) или писал поздравительные открытки. Многие годы он был слишком занят, чтобы открыть хотя бы те, которые ему присылали.

Парень на лестнице имел чисто выбритое лицо и темные коротко и аккуратно постриженные волосы. Высокий и мускулистый – подтянутое, тренированное тело – в застиранных джинсах и клетчатой фланелевой рубашке. У Шейна, конечно же, имелись проблемы со здоровьем, но ему надо было бы умереть, чтобы не заметить такое красивое тело. Он выровнял дыхание, перестав дышать, словно маньяк в телефонную трубку, и попытался выпрямиться под грузом праздничных припасов.

Мужчина на лестнице повертел головой, мазнул по Шейну взглядом, оглянулся снова и чуть не упал.

– Эй-эй, осторожней, – подал голос Шейн. – Помощь нужна? – он надеялся на «нет», потому что как бы привлекателен не был парень, Шейну требовалось как можно скорее прилечь. Бок чертовски разболелся, и стало понятно, что где-то между перетаскиванием чемодана с причала и переноской сумок из магазина он порядком перенапрягся. Если Шейн считал, что семья к нему придирается, то этому никогда не сравниться с симфонией позора, которая обрушится на него, если он загремит обратно в больницу.

– Э-эм, нет, – ответил парень в черно-голубой фланелевой рубашке. – Нет, спасибо, – он не смотрел на Шейна, его голос звучал приглушенно, странно…

Странно, но очень знакомо.

Шейн дошел до своего коттеджа, наощупь открыл дверь и бросил пакеты с покупками на диван. Руки у него тряслись.

– Ты спятил, – пробормотал он.

Спустя два года он просто не может помнить, как звучал голос Нортона.

Сердце колотилось так сильно, что Шейна затошнило.

– Он даже не похож, – возразил он сам себе, подошел к окну и, подняв жалюзи, выглянул на улицу.

У дома на другой стороне улицы, человек на лестнице смотрел на коттедж Шейна.

Он не выглядел как Нортон. Не такие волосы – волосы Нортона всегда напоминали растрепанный желтый куст. Тело было… Нортон постоянно носил мешковатую, свободную одежду… Сабо, серьги, бусы… Но он был высоким и хорошо сложенным. Как парень через улицу. Его лицо…

Шейна беспокоило, что ему трудно вспомнить, как выглядел Нортон. Особенно потому, что его учили запоминать лица. Но всякий раз при попытке вспомнить черты лица, картинка получалась расплывчатой. Внешность Нортона была обычной. Привлекателен, но эта привлекательность ничем особым не выделялась. У него была красивая улыбка, и он постоянно корчил рожи, когда шутил. Выразительное лицо, вот и все. Настороженно-внимательный взгляд, бойкий нрав. Пластичные черты лица.

Человек все еще смотрел на коттедж Шейна, не двигаясь и не улыбаясь, на самом деле, он мог смотреть из-за того, что Шейн сам за ним наблюдал. Замкнутый? Или Шейн сам это придумал? Но да, в момент тревоги или неверия именно такое выражение лица – или, скорее, отсутствие, выражения – у Нортона и было бы.

Шейн закрыл жалюзи и вышел на улицу. Человек на лестнице смотрел, как он переходит улицу. Движения на дороге не было. Ни гольфкартов, ни пешеходов. Никого в это туманное, серое утро, кроме Шейна и… Этого парня, кем бы он ни был.

Шейн остановился у калитки в белом заборчике, окружавшем коттедж Нортона.

– Надо же, – сказал он. – Какой сюрприз.

– Да? Неужели? – огрызнулся мужчина на лестнице.

Так и есть, голос определенно принадлежал Нортону.

– Минуту назад ты выглядел чертовски удивленным. Что ты здесь делаешь?

– Живу я здесь.

– Нет, не живешь.

Взгляд голубых глаз – как он мог забыть, что глаза Нортона были холодными и прозрачно голубыми? – стал жестким.

– Не все время, понятное дело. Я снимаю этот дом весной и летом.

Шейн слушал, но не слышал. Он был занят собственными мыслями, изо всех сил пытаясь сдержать вулкан чувств, грозящий вырваться наружу. Он чувствовал себя… странно. Эмоциональным. Он был смущен и зол, хотя не понимал причины. Обычно он был рационален и прекрасно держал себя в руках. Это ему в себе и нравилось. Шейн верил, что именно такие черты характера делают из него отличного агента. Цивилизованный человек. Взрослый мужчина. Но сейчас весь контроль испарился. Он чувствовал… что у него вот-вот взорвется башка. Как будто раскаленные камни сейчас проломят череп и разлетятся по округе, круша окна в домах.

– Это же ты, да? – спросил он. – Нортон?

Если это не был Нортон, значит его близнец. Или доппельгангер.

Человек напротив помолчал, будто решая, что стоит говорить, и, по неизвестной Шейну причине, это вызвало еще большую ярость.

– Я имею в виду, что знаю – Нортон не твое настоящее имя. Это я понял давно. Было бы неплохо узнать и все остальное.

«Неплохо» не совсем подходящее слово.

Нортон, точнее, неНортон сощурился.

– Что еще, по твоему мнению, ты понял?

– Понял, что ты какой-то следователь. Тебя наняло либо Бюро, либо семейство. И я даже догадываюсь, какое. Фэллоны. Чтобы следить за мной.

– Все верно, – ответил неНортон. – Я работал на «Метрополитан Мутуал». Страховую компанию Фэллонов. И, как тебе известно, снял с тебя все подозрения в нарушении, и ты получил назад свою работу. В общем… На здоровье.

– Н-на здоровье! – аж заикнулся Шейн. – И все? Это все, что ты скажешь?

НеНортон нахмурился.

– А что ты хочешь, чтобы я сказал?

Твою ж мать. Убедительно.

– Для начала, что ты здесь делаешь? Ты не занимал этот дом два года.

– Не занимал. Я купил его в прошлом году.

– Почему?

НеНортон растерялся.

– А почему нет? Я подыскивал себе место для отдыха на побережье, а Каталина мне нравится. По весне я отлично провел здесь время.

– Отлично провел время!

В секунду неНортон стал еще мрачнее и настороженнее. Какой-то сюр. Нет, это больше, чем сюрреализм. Фантастика? Галлюцинации? Должно же быть подходящее слово. Невероятно, насколько этот мужчина напоминал Нортона и в то же время был совершенно другим человеком.

– Слушай, – продолжил неНортон, – я что-то не пойму, в чем проблема-то? Пару лет назад у нас случился неплохой романчик. Так? Я ничего не пропустил? Ты получил обратно свою работу. Я помог тебе получить ее обратно.

Появилось ощущение, что они – пришельцы из далекого космоса, и языки жестов на их родных планетах кардинально отличаются. НеНортону, похоже, казалось, что он изображает знак мира, а Шейн был уверен, что его послали. Неоднократно. И с сильным акцентом.

Наверное, это было связано с тем, что он совсем недавно вышел из больницы или что-то вроде этого, потому что Шейн почувствовал, что становится эмоциональным и расстроенным, что, в свою очередь, расстраивало еще сильнее. Это было на него не похоже. Совсем. Он вел себя, как… Уж точно не как неНортон, которого вполне устраивал «небольшой романчик пару лет назад» и который о Шейне даже не вспоминал.

Правда, известная Шейну давно. Это было очевидно по тому, как все закончилось. Так к чему такая драма? Он несколько лет признавал, что время пропажи неНортона не являлось совпадением. С этим Шейн разобрался давным-давно. НеНортон обязан был оказаться следователем, работавшим на Фэллонов.

Или он и правда был международным похитителем предметов искусства и просто выяснил, чем Шейн зарабатывает на жизнь.

Господи. Да. Каким бы нелепым не казался второй сценарий, он много раз приходил Шейну на ум. На самом деле, в дальнем уголке души теплилась надежда, что второй сценарий окажется правдой, ведь в таком случае у неНортона просто не было выбора. А значит, Шейн не был для него… Просто работой.

Но нет, все-таки Шейн оказался очередным заданием. Это ясно читалось в том, как неНортон смотрел на него. Как-будто Шейн вел себя непредсказуемо и надоедливо.

Шейн почувствовал себя глупо… Глупее, чем когда-либо в жизни. И окончательно смутился. Потому что стоял на улице и орал во всеуслышание о том, что его бросили. Два года назад. А поскольку Шейн и сам не был изящен в прекращении отношений, была в этой ситуации некая поэтическая справедливость. Или что-то столь же кошмарное.

Он взял себя в руки и холодно сказал:

– Ты прав. Никаких проблем. Счастливых праздников.

Развернулся и, перейдя дорогу, вошел в свой коттедж.

Тихо прикрыл дверь, равнодушно посмотрел на диван, заваленный продуктами, и повернулся к окну, выходящему на улицу, как раз вовремя, чтобы увидеть, как неНортон бросил нитку с огоньками, выругался и спустился с лестницы.

Шейн сел и опустил голову на руки. Его все еще трясло – и пусть это был всего лишь адреналин, бесило от этого не меньше – и сделал несколько глубоких, успокаивающих вдохов.

И стало ясно, что все это чушь собачья, потому что Шейн помнил момент, когда неНортон заметил его, узнал и чуть не навернулся с лестницы. Это была реакция на неожиданную встречу… К сожалению, трудно сказать, что это была за реакция.

Удивление, скорее всего, и, похоже, тревога. Так, по крайней мере, Шейну так казалось. Вина. Именно так. Конечно же, такая реакция должна скрывать под собой вину, верно?

Ведь чтобы там ни говорил неНортон – как же, черт возьми, его на самом деле зовут? – Шейн был достаточно опытен, чтобы понять – между ними было нечто большее, чем просто секс. Во всяком случае, потенциально большее. Так ему казалось тогда. И даже если ничего такого не было, нельзя так дерьмово относиться к кому бы то ни было. А также чертовски непрофессионально – спать с объектом расследования! Кто так делает?

Ну хорошо, иногда так делают федеральные агенты. Сотрудники ЦРУ. Копы под прикрытием. Но кем бы ни был парень, которого зовут не Нортон, он не должен был так поступать.

Шейн поднял голову, повернулся к окну, глядя, как сосед перетаскивает лестницу и снова начинает натягивать гирлянду. Красную, в тон двери коттеджа. Красиво. И празднично.

– Мудак, – прорычал Шейн.

Теперь вместо приятной, тихой, умиротворенной недели отдыха и восстановления сил, Шейну придется мириться с постоянным напоминанием о самом болезненном периоде его жизни.

Серебро, стуча, разбрызгивалось по оконному стеклу. Снова пошел дождь. Человек в доме напротив продолжал развешивать красные огни по маленьким крючкам вдоль края крыши. Шейн нахмурился. Ну что за дурак смешивает дождь и рождественские гирлянды? А не, наоборот здорово! Может, у этого идиота проявится прежняя шевелюра Нортона.

Из всех городов и деревень побережья неНортон выбрал дом для отдыха на Каталине? И как будто этого мало, выбрал тот, который стоит прямо напротив коттеджа Шейна? Да ладно. Это просто нелепо. Какая-то ерунда.

А потом иметь наглость делать вид, будто это Шейн ведет себя странно?

Нортон что, так пошутил?

Шейн вскочил и рванул наружу. Он замер на пороге, пристально наблюдая за Нортоном, все еще старательно натягивающим гирлянду, но все-таки бросившим настороженный взгляд в сторону Шейна, затем промаршировал по лестнице и снова пересек узкую улочку, хотя в этом не было необходимости – можно было просто крикнуть. И он уже готов был… крикнуть.