Текст книги "Доминика и Бовалле"
Автор книги: Джорджетт Хейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 3
Второй день выдался жаркий. Яркое солнце отражалось в волнах, а ветерок наполнял тугие паруса. Дон Мануэль не вставал со своей койки, поскольку его измучили волнения предыдущего дня. Он позавтракал одним хлебом, намоченным в вине, и отослал от себя дочь. Его трясла лихорадка, и он жаловался на головную боль. Вокруг дона Мануэля суетился его слуга, Бартоломео. Кроме того, к нему был приставлен Джошуа Диммок, которому было приказано заботиться о нуждах больного, что он и делал в высшей степени умело. С полным знанием дела Джошуа разглагольствовал о разновидностях лихорадки и, поскольку не разделял взглядов дона Мануэля на оккультные науки, прописал в виде лечения щепки от виселицы, которые следовало носить на теле. Он извлек их откуда-то из-за пазухи и долго распространялся об их магических свойствах. Дон Мануэль раздраженно отмахнулся от этого средства, однако согласился выпить сердечные капли, которые, как его заверили, были прямо из кладовой самой миледи Бовалле – дамы весьма сведущей в этих секретах.
– Верное средство, сеньор, я сам пробовал, – сказал ему Джошуа. – Сюда входят сироп и дягиль, горсть можжевельника, а также буковица, митридат, не говоря о полыни, которая, как всем известно, является сильнодействующим средством от любой лихорадки. Все это, благородный сеньор, настояно самой миледи на винном спирту и, как вы видите, крепко запечатано. Соблаговолите испробовать его свойства?
Дон Мануэль выпил сердечное и был заверен в скорейшем выздоровлении. Но Джошуа украдкой покачал головой и по секрету сказал сэру Николасу, что на борту «Отважного» умирающий.
– Знаю, – коротко сказал Бовалле. – Если я хорошо разбираюсь в симптомах, у него cameras de sangre.
– Я это заметил, сэр. Взгляд, скажете вы. Его слуга – долговязый и на редкость унылый дуралей – бубнит о какой-то малярии. А я говорю – нет, остолоп, это cameras de sangre. Позвольте, сэр, я поправлю манжету. – Он оказал сэру Николасу эту услугу и отступил, чтобы полюбоваться на дело своих рук, затем для пущей убедительности нацелил в него гофрировальную палочку. – Кроме того, хозяин, – помяните мое слово! – это считается дурным знаком. Смерть предвещает несчастье. Понятно, я не говорю о тех смертях, которые волей-неволей случаются в сражении. А вот затяжная болезнь – совсем другое дело. Мы должны как можно скорее высадить почтенного сеньора на берег.
– Что-что? Как ты сказал, мошенник? – переспросил Бовалле, откинувшись в кресле. – Высадить его на берег? А где и почему?
– Полагаю, сэр, что Канарские острова – вполне подходящее место. А причина ясна: он должен умереть на суше, а уж если на корабле, то не на нашем. Нам ни к чему эти заботы. – Он проворно увернулся от сапога, Летевшего прямо ему в голову.
– Негодяй! – прикрикнул на него Бовалле. – Прекрати свою дурацкую болтовню! Мы высадим этого господина в Испании. Заруби это себе на носу!
Джошуа, нимало не смутившись, поднял сапог и опустился на колени, чтобы помочь сэру Николасу надеть его.
– Возьму на себя смелость утверждать, что мы снова лезем в петлю, хозяин.
– Ну ты-то в один прекрасный день определенно кончишь петлей, – весело ответил сэр Николас.
– Что до этого, сэр, то я-то не ношусь по свету, грабя и разбойничая, – совершенно беззлобно отозвался Джошуа. – Еще чуть-чуть – и сапог надет, сэр. Вот так! – Он разгладил складку на мягкой кордовской коже и взялся за второй сапог. – Да будет вам известно, сэр, что в моем гороскопе ясно сказано, что я умру в собственной постели. Надо бы составить ваш гороскоп, хозяин, чтобы мы знали, чего опасаться.
– Опасайся собственной постели, бездельник, и проваливай отсюда! – посоветовал ему Бовалле. – А то я могу поддаться искушению. – И он сделал выразительное движение согнутой ногой.
– Ну что же, хозяин, тут уж как заблагорассудится вашей милости, – с философским спокойствием заметил Джошуа. – Не стану отрицать, что у вас есть на это право. Однако возьму на себя смелость добавить, что эта пирушка в открытом море с девицей на борту – нет, с двумя…
– Что? – взревел Бовалле и резко выпрямился в кресле.
Хитрые серые глазки Джошуа расширились.
– Ого! Простите, сэр, я хотел сказать «с леди». Впрочем, это все равно или, с вашего позволения, еще хуже, если ветер дует именно оттуда. Я молчу, но это против обычая, и я предчувствую, что приключится что-то дурное.
Бовалле принялся поглаживать бородку, и при виде этого красноречивого жеста Джошуа отступил к двери.
– Несомненно, мой друг, с тобой очень скоро приключится что-то дурное, – сказал сэр Николас, поднимаясь с кресла, – и причиной тому будет носок моего сапога!
– Ну что же, сэр, раз вы в подобном настроении, я незамедлительно удаляюсь, – промолвил Джошуа и мигом скрылся за дверью.
Бовалле не спеша последовал за ним и вышел на палубу взглянуть, как составляется опись грузов с «Санта-Марии».
Таким образом, когда донья Доминика поднялась на палубу немного подышать, ее глазам представилось зрелище, заставившее ее скривить губы и вздернуть подбородок. Она прошла на квартердек, откуда открывался вид на шкафут, где перебирали груды отрезов и на грубых весах взвешивали слитки. Мастер Данджерфилд, устроившись с листом бумаги и чернильницей из рога на перевернутой бочке, записывал числа и вес, которые ему диктовал плотный волосатый субъект. На соседней бочке развалился Бовалле, положив руку на бедро и покачивая ногой. Его внимание было приковано к тому, что происходило прямо перед ним, и он не замечал сеньору, смотревшую на него сверху.
Надобно вам сказать, что в то время подобное пиратство было почти узаконено. Оно являлось чем-то вроде партизанской войны с королем Филиппом II Испанским, который, несомненно, сам ее спровоцировал. Англичане питали к Испании глубокую ненависть, и тому было множество причин. Так, много лет назад было дело сэра Джона Хокинза в Сан-Хуан-де-Ульоа – пример испанского вероломства, о котором не так-то скоро забудешь. Были жестокие гонения в Нидерландах, от которых закипала кровь в жилах всех честных людей. Наконец, Святая инквизиция в Испании – чудовище, которое поглотило много смелых моряков, захваченных на английских судах. Если вам и этого недостаточно – посмотрите, что вытворяет Испания с населением Вест-Индии. Полагаю, это вас убедит окончательно. Прибавьте непомерную гордыню Испании, вообразившей себя владычицей Нового и Старого Света. Елизавете, Божьей милостью королеве Англии, не оставалось ничего иного, как умерить эту наглую самонадеянность. В этом ей искусно помогали такие люди, как Дрейк – резкий, с громовым голосом – и его друг Бовалле; Фробишер и Гилберт, Дэвис и Хокинзы – отец, сыновья и внук. Они бесстрашно отправились в испанские воды и сильно побеспокоили короля Филиппа. Их вела вера, которую никому не удалось бы поколебать, – вера в то, что один англичанин стоит доброй дюжины испанцев. Дальнейшие события подтвердили их правоту.
Николас Бовалле, младший сын, провел свою беспокойную юность, странствуя по Континенту, как приличествовало его положению. Он покинул Англию мальчиком, одержимым духом безрассудной отваги, который, как предсказывали его отец и старший брат, должен был принести ему несчастье. И вот он вернулся мужчиной, закаленным в испытаниях, но не утратившим бесшабашной удали. Его брат, унаследовавший титул отца, озабоченно покачал головой, назвал Николаса настоящим головорезом и сорвиголовой и выразил удивление, что тот до сих пор не угомонился. Он припомнил также старинное высказывание, гласящее, что англичанин с характером итальянца – это сущий дьявол. Николас не оправдал ожиданий семьи: он отправился в море в поисках новых приключений. Он наделал шуму в Новом Свете и сопровождал Дрейка в кругосветном путешествии. С этим искусным моряком он прошел через Магелланов пролив, видел разграбление Вальпараисо, добрался до дальних островов Палау и Минданао и вернулся домой, обогнув опасный мыс Бурь, – с бронзовым загаром, стальными мускулами и несметными богатствами.
Конечно, все это было совсем неплохо, но Джерард Бовалле, человек рассудительный, решил, что Николасу пришло время остепениться. Ему даровано рыцарское звание. Пусть он теперь успокоится, выберет подходящую невесту и обзаведется наследниками, которых Бог не дал миледи Бовалле. Вместо этого неугомонный Николас, не успев приехать, почти сразу же снова уплыл – на этот раз на собственном корабле. У него не было ничего общего с тем почтенным землевладельцем, каким желал его видеть брат, и стремился он, по-видимому, только к одному – наделать как можно больше шуму. Это удалось ему в полной мере, и если на свете был всего один Дрейк, то и один-единственный Бовалле. Испанцы объединили два этих имени, причем Бовалле они считали сущим дьяволом. Они говорили, что Дрейк совершает невозможное единственно возможным способом, а Бовалле – невозможным, и испытывали перед ним суеверный ужас. Что касается его собственных людей, то они преклонялись перед своим командиром и твердо верили в его удачу и гений. Правда, они считали его совершенно безумным, но так как это безумие приносило им хорошую прибыль, то давно перестали удивляться затеям Бовалле и следовали за ним, по опыту зная, что все кончится хорошо. Его шкипер, бородатый Патрик Хау, важно грозил пальцем:
– Эй, вы, послушайте меня! Мы побеждаем, потому что наш Ник не может проиграть. У него зоркий глаз на удачное дельце, он слеп к опасности и смеясь уворачивается от нее. По-вашему, он безумен? Ну что ж, пожалуй, можно сказать и так.
Истина заключалась в том, что сэр Николас с быстротой молнии устремлялся в какое-нибудь отчаянное предприятие и возвращался с победой, пока все застывали, разинув рот перед его дерзостью.
Именно так он ворвался в жизнь доньи Доминики, не успела та и глазом моргнуть. И все это было проделано с абсолютно беззаботным и небрежным видом. Ну и наглец, видит Бог!
Доминика размышляла об этом, глядя на Бовалле сверху, и, так как он не обращал на нее никакого внимания и даже ни разу не взглянул на палубу, она заметила, обращаясь к проплывавшим облакам:
– Купец, считающий краденые товары!
Бовалле сразу же взглянул вверх. Солнце светило ему прямо в лицо, и он заслонил рукой синие глаза.
– Миледи Надменность! Желаю вам тысячу добрых утр!
– Для меня не будет доброго утра, пока я нахожусь на подобном корабле, – с вызовом ответила она.
– А в чем дело теперь? – спросил сэр Николас, спрыгивая с бочки. – Чем вам не угодил корабль?
Он уже поднимался по трапу, и даже если она этого добивалась, то не показала виду.
– Ради Бога, сеньор, оставайтесь со своей добычей.
Но Бовалле уже был рядом с ней на палубе и, перекинув ногу через перила, уселся на них, как озорной мальчишка.
– Так в чем же дело? – повторил он. – Опять пыль в коридоре?
Доминика презрительно фыркнула.
– А дело в том, сеньор, что это – пиратский корабль и вы – мой враг!
– Моя дорогая, как вы можете утверждать это без зазрения совести! – весело возразил он. – Я вам не враг.
Она попыталась испепелить его взглядом, но это не возымело ни малейшего действия.
– Вы – заклятый враг всех испанцев, сеньор, и мне об этом хорошо известно.
– Но я собираюсь сделать из вас англичанку, радость моя, – откровенно ответил Бовалле.
В полной растерянности девушка задохнулась, вспыхнула и сжала маленькие кулачки.
– А где же кинжал? – спросил Бовалле, наблюдая за ней насмешливыми глазами.
Доминика резко повернулась на каблуках и устремилась на полуют. Она онемела от возмущения, однако ее интересовало, последует ли за ней Бовалле. В этом не стоило сомневаться. Позволив девушке дойти до полуюта, где ее не могли видеть моряки, сэр Николас настиг ее, положил ей руки на плечи и повернул к себе. Насмешливый блеск исчез из его глаз, голос смягчился.
– Сеньора, вы назвали меня насмешником, но на этот раз я не шучу. Выслушайте мое торжественное обещание! Не пройдет и года, как я сделаю из вас англичанку. Итак, скрепим мое обязательство. – Не дав опомниться, Бовалле наклонил свою красивую голову и поцеловал ее в губы.
Донья Доминика вскрикнула от гнева, и рука ее дернулась, чтобы наказать обидчика. Но он уже изучил ее характер и был наготове. Она почувствовала, что ее держат за руки. Он улыбнулся, глядя прямо в ее сердитые глаза:
– Ну что же, вы зададите головомойку гнусному негодяю или пожалеете бедного безумца?
– Я ненавижу вас! – страстно ответила донья Доминика. – Презираю и ненавижу!
Он отпустил ее.
– Ненавидите меня? Но почему?
Она провела рукой по губам, стирая его поцелуй.
– Как вы посмели! – задохнулась она. – Схватить меня и поцеловать! О, подлец! Вы хотели меня унизить!
Девушка подбежала к трапу, который вел к каютам. Но Бовалле встал на ее пути.
– Погодите, дитя мое! Тут какое-то недоразумение. Я хочу на вас жениться. Разве я не сказал об этом?
Доминика топнула ногой и попыталась пройти, но это ей не удалось.
– Я никогда не выйду за вас замуж! – бросила она ему вызов. – Вы лишены великодушия и благородства! Вы держите меня пленницей и поступаете со мной, как вам заблагорассудится!
Он схватил ее за руки и слегка встряхнул.
– Нет, нет, Доминика, тут нет тюремщика и пленницы – только мужчина и женщина. Какое зло я вам причинил?
– Вы посмели поцеловать меня и насильно удерживали!
– Я молю о прощении. Но вы можете заколоть меня моим собственным кинжалом, дорогая. Смотрите, он у вас под рукой. Быстрая и верная месть! Нет? Что же тогда прикажете мне делать? – Его руки соскользнули к ее запястьям, и, наклонившись, он поцеловал ей пальцы. – Ну вот! Забудем об этом до следующего поцелуя. – Эти слова сопровождались быстрым озорным взглядом.
– Этому не бывать, сеньор.
– Итак, она бросает перчатку. Я поднимаю ее, сеньора, и отвечаю испанской пословицей: «Viver para ver!»[3]3
Поживем – увидим! (исп.)
[Закрыть]
– Но даже вы вряд ли женитесь на мне насильно, – возразила она.
– Верно, дитя мое, это был бы чересчур простой путь.
– Ручаюсь, вам бы так не показалось!
– Итак, женитьба – это следующий вызов? – спросил он.
Доминика отступила на шаг.
– Вы не сделаете этого!
Успокойтесь, я же сказал, что не сделаю! К вам будут свататься, как к королеве!
– А где же вы будете ко мне свататься? – презрительно спросила она. – Мой дом в самом сердце Испании, да будет вам известно.
– Не сомневайтесь, я последую туда за вами, – пообещал Бовалле и рассмеялся при виде ее изумления.
– Жалкий хвастун! Как вы осмелитесь?
– Ждите меня в Испании, не пройдет и года, – ответил он. – Клянусь вам!
– Сеньор, в Испании Святая инквизиция, – напомнила она.
– Да, сеньора, – довольно мрачно произнес он и достал томик в кожаном переплете. – Можно легко угодить к ней в лапы, радость моя, если держать у себя такие опасные книги.
Она побледнела и нервно прижала руки к груди.
– Где вы это нашли? – Она тяжело дышала.
– У вас в каюте на «Санта-Марии», дитя мое. При таком образе мыслей, чем скорее я увезу вас из Испании, тем лучше для вас. – Он отдал ей книгу. – Спрячьте ее получше или плывите со мной в Англию.
– Не говорите моему отцу! – тревожно попросила она.
– Как, разве вы мне не доверяете? Ах, злюка!
– Полагаю, все это вас не касается, сеньор, – ответила она, снова став высокомерной. – Благодарю вас за книгу. А теперь позвольте мне пройти.
– У меня есть имя, дитя мое. По-моему, я разрешил вам им пользоваться.
Она сделала реверанс.
– О, благодарю вас… сэр Николас Бовалле! – насмешливо произнесла она и сбежала мимо него по трапу.
Глава 4
Донья Доминика решила, что необходимо как следует наказать дерзость Бовалле, и взяла на себя эту благородную миссию. Мастер Данджерфилд был орудием, которое всегда находилось у нее под рукой. Она занялась им, совершенно околдовала и, к его великому смущению, начала флиртовать. Эта кокетка пустила в ход свои длинные ресницы и медовый тон и всячески льстила самолюбию молодого человека. Она приседала перед Бовалле в реверансах, выслушивала его с кротким видом, сложив руки на коленях, и при первой же возможности снова поворачивалась к Данджерфилду. Бовалле доставались от нее только церемонные поклоны и общие фразы, произносимые холодным тоном, Данджерфилду же предназначались улыбки и оживленная беседа. Она ясно давала понять, что при желании юноше будет позволено поцеловать ей руку. Мастер Данджерфилд был ей весьма признателен, однако проявлял прискорбную склонность возводить ее на пьедестал. В другое время донья Доминика, возможно, была бы этим польщена, но сейчас она не была расположена играть роль богини. Она из кожи вон лезла, чтобы намекнуть мастеру Данджерфилду, что ему следует быть чуть посмелее.
Но все эти маневры не достигали цели. Донья Доминика, краешком глаза наблюдавшая за сэром Николасом, с негодованием замечала, что он откровенно веселится. Заметив, что Бовалле следит за этой игрой смеющимися глазами, она удвоила усилия.
Доминика вынуждена была признать, что Данджерфилд – пресный собеседник, и рассердилась на себя за желание оказаться в более живом обществе его командира. Рядом с ним приходилось всегда быть готовой к неожиданностям. Пряность риска приправляла игру, атмосфера приключения возбуждала аппетит. Она выходила на палубу вместе с Данджерфилдом и, стоя возле него, задавала ему бесчисленные вопросы о судовождении и с сосредоточенным вниманием выслушивала обстоятельные ответы. Но одновременно она все время была начеку и, заслышав звенящий голос Бовалле и увидев, как он легкой поступью идет по палубе, чувствовала, как учащается биение ее сердца, а на щеках вспыхивает румянец. Она старалась не смотреть в его сторону, но, как ни боролась с собой, рано или поздно украдкой взглядывала на него и встречалась с глазами, искрившимися от смеха. Он смотрел на нее, уперев руки в бедра и широко расставив ноги, и в этой позе была насмешка.
Так как гордость не позволяла донье Доминике находиться в обществе Бовалле, некоторое утешение ей приносили беседы о нем с его лейтенантом. Мастер Данджерфилд весьма охотно поддерживал эту тему, однако он был шокирован, услышав, какого она дурного мнения о его командире. Он допускал, что сэр Николас слишком неистов и бесшабашен, чтобы это пришлось по вкусу даме, но когда Доминика продолжала поносить Бовалле, юноша не выдержал. Похоже было, что именно этого она и добивалась.
– Сеньор, я поражаюсь, что в Англии разводят таких задир и хвастунов.
– Задир? – эхом отозвался Данджерфилд. – Сэр Николас? Полагаю, сеньора, что вам не следует так говорить на борту этого судна.
– О, я не боюсь! – заявила Доминика.
– Вам и нечего бояться, сеньора. Но вы говорите с лейтенантом сэра Николаса. Возможно, мы знаем его лучше, поскольку служим под его началом.
Услышав это, она широко раскрыла глаза.
– Значит, вы все одурачены! Вам так нравится этот человек?
Он улыбнулся ей:
– Сеньора, моряки любят его. Видите ли, он настоящий… настоящий мужчина.
– Настоящий хвастун, – поправила Доминика, скривив губы.
– Нет, сеньора, в самом деле. Я допускаю, что может сложиться такое впечатление, но я не помню случая, чтобы он не выполнил своего обещания. Если бы вы знали его лучше…
– О, сеньор, Боже меня упаси! Не желайте мне узнать получше вашего задиру.
– Может быть, для вас сэр Николас чересчур стремителен. Он идет напрямик к цели и не признает тонкостей, что не всегда нравится дамам.
Ухватившись за эти слова, Доминика задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:
– Насколько я понимаю, сеньор, английские дамы того же мнения, что и я?
– Нет, мне кажется, что сэр Николас им очень нравится, – слегка улыбнувшись, возразил Данджерфилд. – Даже больше, чем ему бы хотелось.
Доминика заметила улыбку.
– Не сомневаюсь, что он большой повеса.
Данджерфилд покачал головой:
– Нет, хотя он и кажется легкомысленным.
Доминика задумалась над его словами, а Данджерфилд, запинаясь, продолжал:
– Однако мне бы не хотелось, сеньора, чтобы вы подумали, будто сэр Николас непочтительно относится к женщинам. Напротив, я полагаю, что он любезен с прекрасным полом.
– Любезен! – воскликнула она. – Не понимаю, как вы можете так говорить! Да он просто грубиян! Крикливый грубиян!
– Сеньора, вам нечего бояться сэра Николаса, – серьезно сказал Данджерфилд. – Ручаюсь, он никогда не обидит того, кто слабее его.
– Мне бояться вашего сэра Николаса? Так знайте же, сеньор, что я не боюсь ни его, ни кого бы то ни было! – с горячностью заявила Доминика.
– Смелая девушка! – раздался одобрительный возглас у нее за спиной. Доминика вздрогнула и, обернувшись, увидела Бовалле, прислонившегося к фальшборту. Он протянул ей руку. – Ну что же, раз вы не боитесь его, пройдитесь и побеседуйте с этим крикливым грубияном.
Мастер Данджерфилд молча ретировался, неучтиво покинув даму. Она постукивала маленькой ножкой по палубе.
– Я не желаю с вами беседовать, сеньор.
– Я не сеньор, дитя мое.
– Верно, сэр Николас.
– Пойдемте! – настаивал он, и его ясные глаза смотрели испытующе.
– По вашему приказанию – ни за что, сэр Николас, – высокомерно сказала Доминика.
– По моей самой смиренной просьбе! – Однако его взгляд противоречил этим словам.
– Благодарю вас, мне и тут хорошо, – ответила Доминика ледяным тоном.
– Ну, раз гора не идет… что же, там есть продолжение.
Бовалле очутился возле Доминики, и она инстинктивно отпрянула, испытывая какую-то сладкую тревогу. Он нахмурился и положил ей руки на плечи.
– Почему вы съежились? Неужели вы действительно думаете, что я могу вас обидеть?
– Нет, то есть не знаю, сеньор. Впрочем, мне все равно.
– Смелые слова, однако вы съежились. Как, вы меня все еще так мало знаете? Обещаю, что вы познакомитесь со мной поближе.
– Вы делаете мне больно! Отпустите меня!
Он улыбнулся:
– Каким образом я могу сделать вам больно? Тем, что держу вас вот так?
– Ваши пальцы впиваются прямо до костей, – сердито ответила Доминика.
– Ничего подобного, радость моя, и вы это прекрасно знаете.
– Отпустите меня!
– Но тогда вы убежите, – возразил он.
– Странно, что вы желаете говорить с той, которая… которая вас ненавидит!
– Это не так, дитя мое. Вы не ненавидите меня.
– Ненавижу! Ненавижу!
– Но зачем же тогда, черт возьми, вы играете бедным Данджерфилдом? Чтобы подразнить меня?
Это было уж слишком, и Доминика ударила его по улыбающимся губам.
Она сразу же почувствовала, как забилось сердце в груди, и пожалела о содеянном, так как Бовалле моментально схватил ее руки и отвел их ей за спину. Девушка взглянула на него с испугом и вызовом и увидела, что он все еще смеется.
– Как вы думаете, чего вы заслуживаете сейчас? – спросил Бовалле.
Прибегнув к своему самому сильному оружию, она расплакалась. Ее немедленно освободили.
– Ну что вы, моя дорогая! – с упреком произнес Бовалле. – Зачем же плакать? Разве я такое уж чудовище? Я только хотел вас подразнить, дитя мое! Взгляните на меня! Нет, улыбнитесь! Видите, я готов целовать край вашего платья! Только не плачьте!
Он встал перед ней на колено. Потрясенная, Доминика взглянула на его склоненную голову и вдруг услышала приближающиеся шаги. Кто-то поднимался по трапу со шкафута. Легким движением она коснулась курчавых волос Бовалле.
– О, не надо! Кто-то идет. Встаньте, да встаньте же!
На трапе показался шкипер, и Бовалле вскочил на ноги и быстро шагнул вперед, чтобы заслонить Доминику от этого достойного джентльмена.
Теперь она легко могла сбежать вниз, так как внимание сэра Николаса отвлек его шкипер и путь был свободен. Донья Доминика отступила к фальшборту, насухо вытерла глаза и стояла там, глядя на море.
Через одну-две минуты послышались шаги удалявшегося шкипера и более легкие шаги, приближавшиеся к ней. Пальцы Бовалле дотронулись до ее пальцев, лежавших на поручне.
– Простите крикливого грубияна, – попросил он.
Его тон покорил ее. На щеке появилась и исчезла ямочка.
– Вы чудовищно обращаетесь со мной, – пожаловалась Доминика.
– Но вы не ненавидите меня?
– Не завидую я той даме, которая станет вашей женой, – сказала она, не ответив на вопрос.
– Ну, разумеется, с чего бы вам ей завидовать?
Доминика внимательно посмотрела на него, покраснела и отвернулась.
– Не понимаю, сеньор, как вас терпят английские леди.
Бовалле весело взглянул на нее:
– Но я не предоставлял им случая терпеть меня, сеньора.
Доминика повернулась к нему.
– Ни за что не поверю, что вы хоть раз упустили возможность поволочиться! – произнесла она с горячностью. – Не сомневаюсь, что вы довольно низкого мнения о женщинах!
– Я высокого мнения о вас, дитя мое.
Она презрительно рассмеялась:
– Да, вам не откажешь в ловкости. Наверное, вот так вы ведете себя с английскими дамами?
– Нет, дорогая, я веду себя с ними вот так, – ответил сэр Николас и быстро поцеловал ее.
Доминика поперхнулась, резко оттолкнула его и сбежала по трапу к себе в каюту. Там она увидела свою служанку и сразу же почувствовала, что лицо у нее горит, а волосы растрепались. Заметив, что глаза госпожи мечут молнии, Мария со свирепым видом уперла руки в бока.
– Этот негодяй! – грозно воскликнула она. – Он оскорбил вас, сеньорита? Он осмелился прикоснуться к вам?
Доминика кусала платок, взор ее блуждал. Наконец она смущенно рассмеялась и сказала:
– Он поцеловал меня.
– Я ему глаза выцарапаю! – пообещала Мария и двинулась к дверям.
– Глупая! Стой! – приказала Доминика.
– Теперь я буду вашей дуэньей, сеньорита, и вы без меня и шагу не сделаете, – сказала Мария.
Доминика топнула ногой.
– О, ты ничего не понимаешь! Я хотела, чтобы он меня поцеловал!
У Марии отвисла челюсть.
– Сеньорита!
Доминика издала легкий смешок.
– Он клянется, что приедет за мной в Испанию. Если бы только он осмелился!
– Сеньорита, даже англичанин не может быть таким дураком.
– Увы, это так! – вздохнула Доминика. – Но если бы он приехал… о, я заражаюсь его безумием!
Она взглянула в крошечное зеркало, висевшее у нее на поясе, нахмурилась и стала поправлять прическу. Одно-два движения – и выбившиеся локоны послушно улеглись под сеткой. Она опустила зеркальце, покраснела под взглядом Марии, которая все еще с удивлением смотрела на нее, и отправилась навестить отца.
В его каюте Доминика встретила Джошуа Диммока, громогласно расхваливавшего достоинства своих щепок от виселицы. Он втайне надеялся, что с их помощью дон Мануэль протянет по крайней мере до той минуты, когда его высадят на сушу.
Дон Мануэль устало взглянул на дочь.
– Неужели здесь нет никого, кто избавил бы меня от этого идиота? – спросил он.
Джошуа попытался прибегнуть к уговорам:
– Взгляните, сеньор, они у меня зашиты в мешочек. Я купил их у одного святого человека, сведущего в этих делах. Если бы вы надели их на шею, я мог бы поручиться, что вам станет легче.
– Бартоломео, открой пошире дверь, – приказал дон Мануэль. – А теперь, малый, уходи отсюда!
– Достопочтенный сеньор…
Бартоломео с поклонами отступил от открытой двери. В ушах Доминики раздался голос, который, как ей казалось, вобрал в себя весь солнечный свет и соленый ветер этих чудесных дней, проведенных на море:
– В чем дело?
На пороге стоял сэр Николас.
Дон Мануэль приподнялся на локте.
– Сеньор, как вы вовремя! Избавьте меня от своего слуги с его мерзкими щепками от виселицы!
Бовалле быстро вошел, взглянул на Джошуа, с обиженным видом стоявшего возле койки, и, схватив его за шиворот, вышвырнул из каюты. Затем он ногой захлопнул дверь и взглянул на дона Мануэля:
– Могу я что-нибудь еще сделать для вас, сеньор? Вам стоит только сказать.
Дон Мануэль откинулся на подушки и усмехнулся:
– Вы скоры на расправу, сеньор.
– Но, с вашего позволения, перейдем к делу. Я зашел узнать, как вы себя сегодня чувствуете. Вас еще мучает лихорадка?
– Немного.
Дон Мануэль предостерегающе нахмурился, и Бовалле повернул голову, чтобы узнать, что послужило тому причиной. Доминика с чопорным видом застыла у стола.
Просто невозможно никуда зайти, чтобы не столкнуться с этим ужасным человеком! Единственное безопасное место – собственная каюта. Она величественно проследовала к дверям. Бартоломео кинулся открывать, но его отстранила небрежная рука. Сэр Николас широко распахнул дверь, и Доминика поспешно вышла.
– Ты можешь идти, Бартоломео, – сказал дон Мануэль. Он лежал, наблюдая за Бовалле, затем издал сдавленный вздох. Этот красивый человек с пружинящим шагом и живыми манерами казался больному сеньору воплощением жизни и здоровья.
Бовалле подошел к койке, придвинул скамеечку и сел на нее.
– Сеньор, вы хотите поговорить со мной?
– Да, хочу. – Дон Мануэль комкал покрывавшую его простыню. – Сеньор, с того самого дня, как мы взошли на это судно, вы ни разу не заговорили о том, как мы его покинем.
Брови Бовалле удивленно поднялись.
– Сеньор, я полагал, что высказался совершенно ясно. Я высажу вас на северном побережье Испании.
Дон Мануэль попытался что-нибудь прочесть на его лице. Синие глаза смотрели открыто, рот под элегантными усиками был твердым и насмешливым. Если у Бовалле имелись секреты, то он хорошо скрывал их, так как вид у него был искренний.
– Следует ли мне понимать вас так, сеньор, что вы говорите это серьезно? – спросил дон Мануэль.
– Клянусь вам, я никогда не был более серьезен. Но почему столько волнений вокруг такого простого дела?
– Значит, зайти в испанский порт такое простое дело, сеньор?
– По правде говоря, сеньор, ваши соотечественники пока еще не изобрели способ захватить Ника Бовалле. Да пошлет им Господь больше хитрости!
– Сеньор, – печально произнес дон Мануэль, – вы враг, и опасный враг, моей страны, но, поверьте, мне будет жаль, если вас схватят.
– Тысяча благодарностей, сеньор. Но вам, разумеется, не придется это увидеть. Я был рожден в счастливый час.
– Сеньор, с меня достаточно предзнаменований и пророчеств вашего слуги. Возьму на себя смелость сказать, что, если вы высадите нас в Испании, вы подвергнете свою жизнь опасности. А во имя чего? Это безумие! Я не нахожу этому другого названия.
Под черными усами блеснули ослепительно белые зубы.
– Назовите это образом действий Бовалле.
Дон Мануэль молча лежал, глядя на человека, пленником и гостем которого являлся. Через минуту испанец заговорил снова:
– Вы странный человек, сеньор. Годами я слышал дикие истории о вас и верил, пожалуй, лишь одной четверти. Вы вынуждаете меня прислушаться к самым диким из них. – Он замолчал, но Бовалле только улыбнулся в ответ. – Если вы в самом деле говорите искренне, то я вам бесконечно признателен. Однако вас может постичь неудача в таком отчаянном предприятии.
Сэр Николас поиграл ароматическим шариком, висевшим на цепочке.
– Не беспокойтесь, сеньор. Меня не постигнет неудача.
– Я молюсь за это. Нет нужды говорить вам, что дни мои сочтены. Сеньор, мне бы хотелось окончить их в Испании.
Бовалле поднял руку.
