Текст книги "Путь волшебника"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Нил Гейман,Урсула Кребер Ле Гуин,Орсон Скотт Кард,Роберт Сильверберг,Саймон Грин,Джеффри Форд,Мэрион Зиммер Брэдли,Питер Сойер Бигл,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Дэвид Кертли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

И в этот момент что-то узкое, металлическое обхватило его запястья. Он попытался высвободить руки, однако Кабал уже защелкнул наручники.

– Что это? Что ты делаешь?

– Спасаю мир, приятель. Прости, но я не могу рисковать. Конечно, многое зависит от того, насколько эффективно сработает местная полиция.

Говоря, Кабал пятился к той части парапета, которая возвышалась над задним двором. У края он обернулся и посмотрел вниз.

– Надеюсь, вы готовы, констебль, – крикнул он, – а иначе нам всем конец.

Малефикарус недоуменно посмотрел сначала на Кабала, а потом на свои запястья. К наручникам была крепко привязана веревка. Он скользнул по ней взглядом – вдоль крыши и поверх парапета, у которого стоял Кабал. Подняв глаза, увидел в небе огромный шар – тот был привязан к стоящей на заднем дворе машине. Малефикарус наконец понял, что происходит, и кровь отлила от его лица.

– Нет! Нет!

Кабал ответил взглядом, полным жадного предвкушения. Долго ждать ему не пришлось. Внизу констебль Коупленд на мгновение оторвался от выталкивания зомби из машины, мысленно помолился, чтобы его узлы оказались не слабее, чем у Кабала, и ножницами по металлу перерезал удерживающую воздушный шар веревку. После чего снова повернулся к орде покойников и вонзил ножницы в тело, недавно бывшее его начальником. Даже если сейчас умру, мелькнула мысль, мечта всей жизни исполнена.

Воздушный шар взлетел слишком быстро, не дав Малефикарусу времени справиться с узлом. Веревка натянулась, ноги некроманта оторвались от крыши. Пленник воздушного шара, имеющего форму гигантского кота, он поднимался все выше, корчился, звал на помощь, умолял Кабала пощадить его, однако господствующий ветер подхватил шар и понес в сторону моря.

Кабал же стоял, сунув руки в карманы, смотрел, как улетает враг, и бормотал себе под нос:

– Прощай, Руфус! Я не против, чтобы ты оставался в живых, пока не удалишься хотя бы на три мили от берега.

Когда зрелище перестало забавлять его, он перевел взгляд на толпу ходячих мертвецов. Их создатель удалялся в сторону горизонта, а они валились один за другим – сначала на том конце площади, а затем, плавной волной, все ближе к Кабалу. Что происходит с Малефикарусом, больше значения не имело. Когда рухнул последний зомби, ритуал Эрешкигали завершился.

Внезапно наступила тишина. Кабал посмотрел вниз, на сотни разбросанных по городской площади трупов, и с грустью покачал головой. Какая жалость, просто сердце разрывается! Столько свежего материала, но взять его уже не удастся.

Он подошел к краю крыши и увидел измученного Коупленда, стоящего в кольце трупов. Почувствовав взгляд Кабала, тот прикрыл глаза от солнца и поднял голову.

– Мы по-прежнему в мире живых, констебль, – окликнул его Кабал.

Коупленд вскинул ножницы для резки металла и ткнул ими в Кабала:

– Вы задержаны, черт побери.

– Увы, существует и практическая сторона дела, о которой вы забываете. Не только ваши наручники улетают вдаль вместе с героем дурацких мультфильмов. Вы находитесь внизу, а я наверху. К тому времени, когда вы сюда доберетесь, я наверняка спущусь по запасному маршруту и удеру со скоростью, достигнутой долгой практикой. Ваше право пытаться задержать меня всеми доступными способами остается в силе, но не хотелось бы, чтобы вы, потерпев неудачу, испытали разочарование.

И все же, несмотря на это пожелание, Коупленд был разочарован.

перевод Б. Жужунавы

Дэвид Фарланд
ПИЩА СВИРЕПЫХ ЧАД

Дэвид Фарланд – автор цикла-бестселлера «Властители рун» («Runelords»), начинающегося одноименной книгой и заканчивающегося восьмой по счету, «Chaosbound», вышедшей в 2009 году. Фарланд публиковался и под своим настоящим именем Дэйв Волвертон, например, издал книгу «На пути в рай» («On My Way to Paradise») и несколько романов по вселенной «Звездных войн», в том числе «Выбор принцессы» («The Courtship of Princess Leia») и «Становление силы» («The Rising Force»). Рассказы Дэйва Волвертона печатались в антологиях «Peter S. Beagle’s Immortal Unicom», «David Copperfield’s Tales of the Impossible», «War of the Worlds: Global Dispatches», журналах «Asimov’s Science Fiction», «Intergalactic Medicine Show». Дэйв Волвертон – победитель конкурса «Писатели будущего», финалист премии «Небьюла» и премии Филипа К. Дика.

В мультфильме «Последний единорог», снятом по классическому роману Питера С. Бигла, страдающий насморком маг-неудачник Шмендрик предупреждает: «Войся воспутить гнев вешепника… то есть разпутить вошеника… в общем, не зли колдуна!» Хороший совет, поскольку у волшебников весьма богатый и крайне неприятный арсенал орудий мести.

Прогневавший Владычицу Озера Мерлин оказывается заточенным в хрустальном гроте. В романе Роберта Асприна «Еще один великолепный МИФ» шутки магов друг над другом делаются все жестче и в конце концов навсегда лишают одного из чародеев волшебной силы. В романе Стивена Кинга «Худеющий» толстяка проклинает ведьма, и тот неотвратимо, необъяснимо худеет (в отчасти схожем по сюжету, хотя и в более легкомысленном фильме «Мой демонический любовник» проклятый колдуньей паренек Кац превращается в монстра при сексуальном возбуждении).

Наш следующий рассказ тоже о бедняге, имевшем неосторожность вызвать гнев могучего волшебника. Не вредно лишний раз напомнить о том, сколь неразумно возпутить вошеника… пардон, разозлить колдуна.

Янь проснулась до рассвета. Взмокшая от пота рубашка облепила груди. Янь лежала в кровати, не желая пошевелиться, чтобы не разбудить трехлетнюю сестренку. Малышка свернулась клубочком, уткнулась лицом в грудь Янь. Девочка проснется голодной – она всегда голодна. А Янь не хотелось вставать и варить рис.

Вдалеке заворчал гром, словно охотящийся тигр; у окна зашелестел на ветру бамбук.

Ей приснился Хуан Фа. Лишь несколько лет назад проторили Великий шелковый путь в Персию, и прошлой весной Хуан Фа отправился туда ради нее, Янь. Близится зима, скоро на склоны Гималаев ляжет снег. Если Хуан Фа не вернется к той поре, значит придется ждать до следующего года – зимой перевалы непроходимы.

Во сне Янь видела его ясные искристые глаза. В них отсвечивала луна. В саду сверчки тоскливо призывали любимых, плескались карпы в пруду.

– Я вернусь и привезу много серебра, – обещал Хуан Фа. – Когда твой отец увидит богатство, наверняка не откажет мне.

Хуан Фа низкороден, он из семьи торговцев рыбой – и смеет надеяться на руку и сердце дочери уважаемого семейства, владеющего большими угодьями. Чтобы претендовать всерьез, ему следует обзавестись землей, стать солидным, почтенным человеком.

Его тихий хриплый голос слышался во сне с необыкновенной отчетливостью, будто Хуан Фа стоял у кровати. Оттого Янь бросило в дрожь, у нее сладко затрепетало под сердцем. В свои пятнадцать Янь влюбилась впервые, мучаясь тоской и желанием, томясь и страдая.

– Первая любовь девушки – самая драгоценная, – сказала однажды мать. – Если очень повезет, мужчина твоей первой любви останется единственным, первым и последним для тебя.

Янь вдохнула глубоко. Мелькнула надежда: вдруг Хуан Фа и в самом деле приходил ночью и у кровати остался его запах. Но в ноздри проник лишь аромат утренней грозы.

Где же теперь Хуан Фа?

Думая о нем, Ян прошептала молитву Красному государю, богу солнца Янь-ди.

– Где бы ты ни был, любимый, встречай рассвет, вспоминая меня!

Земля Алтайских гор была темна, черные камни лежали на черных же скалах, и лишь изредка пробивались среди них чахлые кусты и травы.

Хуан Фа шел сквозь предрассветный сумрак, пылая лютой злобой. Попытался вспомнить о Янь – но ярость и боль изгнали ее образ. Сотня ли, пройденная пешком холодной ночью в горах, ожесточает душу. Хуан Фа шатался от слабости, ледяные ветры, разогнавшиеся над каменистыми склонами, выстудили тело. Осталась лишь одна сандалия, и он ковылял как мог. Сколь же насмешлива судьба! Натертые на обутой ноге волдыри полопались и закровоточили, и та болела сильнее, чем нога босая.

Прежде чем солнце пронзило первым лучом дымно-серое небо, Хуан Фа заметил свою чалую кобылицу, глядящую уныло на голые скалы. Ветер трепал ее пышную гриву и длинный хвост. Подлые конокрады привязали ее к единственному дереву на три ли вокруг, а сами улеглись под ним спать. Целых десять часов, бредя в ночи, Хуан Фа представлял свою месть и смерть негодяев.

Вдруг он ощутил локтем касание.

– Ты уверен, что хочешь сделать это? – прошептал безымянный монах.

Хуан Фа замер, затем обернулся к монаху – черному силуэту среди сумрака. На чисто выбритом темени – блик лунного света. Монах оставил имя вместе с прежней жизнью.

– Эти варвары – не убийцы! – прошептал он настойчиво. – Они пощадили тебя, забрали имущество, но сохранили жизнь. Лишить их жизни – значит отплатить за сострадание злом.

– Негодяи думали, что крадут только лошадь, но они ошиблись, – возразил Хуан Фа. – Вскоре откроют седельные мешки и обнаружат драконий зуб…

Монах спорить не посмел. Знал: варвары ни за что не расстанутся со столь великим сокровищем.

Но драконий зуб мало значил для Хуан Фа. Он хотел вернуть свою кобылицу. Варвары не представляют ценности такой лошади. Они поедают коней, словно кур. Даже если не забьют, выждут, пока ожеребится, и будут делать из молока отвратительный дурманящий напиток.

Хуан Фа решил во что бы то ни стало вернуть лошадь. И он не оставит обидчиков в живых.

Страх сжимал его сердце. Сколько же здесь врагов? Непонятно… Следует применить волчью тактику великого мудреца-воителя Цзян Цзыя: атаковать неожиданно, в самом уязвимом месте.

Пошел крадучись сквозь каменистую пустошь. Лишь изредка стебли травы касались его беззвучно ступающих ног, неслышно скользили по одежде, сотканной из мягкого шелка.

Хуан Фа бросился в атаку.

Сторожил варвар, одетый в мохнатую накидку из шкуры мускусного быка и меховую шапку. Но дерзкий вор пренебрег обязанностью, заснул, привалившись спиной к корявому стволу почти безлистного саксаула. Негодяев оказалось двое. Второй лежал рядом, завернувшись в одеяло. Костра они разводить не стали.

В сумраке разнесся крик. Хуан Фа отметил мимоходом: это улар. Он проснулся и слетел со скалистой вершины, чтобы спрятаться среди камней. На юге, в горах за студеной бурной рекой, завыл волк.

Купец шагнул к спящему варвару, выдернул из расслабленных рук свой же бронзовый топор и обрушил на лицо, не дав преступнику шанса вскочить на ноги. Тот, залитый черной в сумраке кровью, захрипел – и все же попытался встать. Хуан Фа ударил по темени, приканчивая.

Кривоногий приятель вора пробудился. Заорал, выскочил из-под одеяла и прыгнул за камни, словно тушканчик.

А, хочешь побегать наперегонки с бронзой? Купец ухмыльнулся и швырнул топор. Удар в левое легкое швырнул варвара наземь, лишив всякого желания драться.

– Ты думал, это весело, украсть у человека лошадь и сандалию? Посмейся теперь! – прорычал Хуан Фа и размозжил врагу голову.

Все же убивать – скверно. Расправа над сонными еще не скоро сотрется в памяти. И даже если ты шутишь, разя второго врага, легче на сердце не становится. Проклятые конокрады.

Перевернув злодея на спину, Хуан Фа удостоверился: не дышит.

И вдруг торговцу стало нехорошо. Вор оказался мальчишкой, лет тринадцати от силы, чье тело едва приняло взрослые пропорции. Он лежал на спине, уставившись мертвыми глазами в предрассветную серость. Зубы подпилены – треугольные острые клыки, на лице татуировка: темный древесный ствол от подбородка до лба. От ствола по щекам, скулам и лбу тянутся ветви. Мальчик носил на коже священный символ, Древо Жизни.

Хуан Фа пожалел, что увидел это лицо. Возможно, мальчик – шаман. Купец подошел к другому варвару. И у того зубы заточены, а на лице племенные знаки. И тоже совсем молоденький.

Хуан Фа подумал, что лишь пять лет назад был в таком же возрасте.

И слов не хватит описать, как встревожил и расстроил вид убитых. Хотя желудок был пуст, купец отковылял в сторону и постоял нагнувшись, пока сердце не перестало колотиться в груди, пока не прекратила толкаться в глотку желчь. Не хотелось глядеть в лица мертвецов.

– Боцзин! – позвал он кобылицу. – Как ты?

Шагнул ближе, чтобы уловила запах. Она ткнула влажным носом под мышку, купец благодарно погладил ее шею. Славная лошадка, лучше тебя в целом мире нет… Купил ее у банды варваров-арабов, и уж здешним горным лиходеям отдавать на съедение такое чудо постыдно.

Погладил нежно бок. Неделями вел ее в поводу через горы, боясь, что от тяжести всадника она потеряет жеребенка.

Проверил седельные сумки, вытащил левую сандалию и сказал мертвым варварам: «Ха-ха-ха».

Скудные запасы еды сохранились, конокрады лишь доели сморщенные сушеные яблоки. Но серебро осталось вместе с драгоценным умащеньем из ладана для Янь, опиумной смолой и драконовым зубом для продажи аптекарям.

Монах наконец осмелился подойти к месту убийства.

– Можно мне приготовить для нас немного бобов? – спросил робко.

Хуан Фа разозлился. Монах-то не трус. Добрался сюда аж из Персии, а ведь люди императора Цинь запросто отрежут даосу язык. Император не жалует ни буддистов, ни даосов.

Но ведь монах отказался помогать в бою. Конечно, на того, кто не может убивать живое и не ест мяса, в серьезной переделке рассчитывать заведомо не приходится. Но теперь, после жуткой ночи, Хуан Фа не более симпатизировал даосу, чем император. К демонам святош и их смирение!

– Нельзя! – буркнул купец.

Монах лишь смиренно поклонился в ответ.

Удовольствовавшись такой покорностью, Хуан Фа развел костерок. Хвороста было не найти, пришлось обойтись сухим пометом диких ослов – по весне они забредали сюда с юга. Вскоре огонь заполыхал драгоценным камнем. В его свете среди позлащенной бликами травы под деревом обнаружился выбеленный солнцем череп огромного быка. Широкие, когда-то черные рога подернулись пепельной серостью. На черепе обнаружились нацарапанные углем строчки:

 
За священные горы
Садится холодный месяц.
Мои руки мертвеют от стужи.
Не сюда ли боги
Ползут умирать?
 

Хуан Фа глянул вниз, к подножию гор, и действительно увидел на юго-востоке садящийся месяц. Казалось, лунный диск далеко внизу, и купец смотрит сверху, словно бог среди облаков. Месяц колебался в сиреневом сиянии рассвета, уподобляясь жемчужине под водой, блестел, медленно опускаясь в туман. Склоны на много ли покрывал черный бесплодный камень. Где-то впереди должны светиться костры последнего в этом году каравана. Его следовало догнать – едва ли он опередил больше чем на пару-тройку дней.

Уставший до смерти купец завернулся в одеяло варвара и попытался уснуть. Но лица убитых мальчиков пришли кошмарами в сон, сделали его зыбким и тревожным. Во сне множество горских детей окружили стоянку, жестоко смеясь, готовя месть.

Горы Алтая черны, но пустыня у их подножия рыжая. Рыжие там и песок, и скалы. Стебли редкой травы покрывает буроватая пыль.

Купец и монах пришли, ведя за собой кобылицу, в обнесенное глиняными стенами торговое поселение Урумчи на краю пустыни Такла-Макан.

Два дня Хуан Фа не мог уснуть. Ночами видел кружащих в траве мстительных духов, днями ощущал себя разбитым и сонным.

В каждой душе совмещаются инь и ян. Каждая балансирует меж светом и тьмой. Если поддался тьме, следует восстановить равновесие.

Эта мысль утешила. Душу радовали привычные крики петухов, глаз – вывешенные на просушку шелковые одежды на кустах у глинобитных хижин. Ноздри щекотал аромат тушеных бобов с курятиной. А еще радостнее ощущать себя за стенами крепости, пусть и красными, подобно пустыне.

В крепость Хуан Фа пошел доложить о случившемся. Убийство преступников, пусть всего лишь двоих мальчишек-конокрадов, – не мелочь. Зло наказано правомерно, все должны об этом узнать – иначе не избежать возмездия.

Купец за себя не тревожился. Он здесь всего лишь прохожий. Через полтора месяца окажется в безопасности, в своей родной усадьбе близ озера, с чудесной кобылицей в стойле и выкупом за Янь.

А вот здешние купцы и поселенцы останутся среди варваров. Селились в этих краях большей частью камнерезы, работавшие с нефритом, который добывался у подножия Черных гор. Но с каждым годом сквозь Урумчи проходило все больше караванов, направляющихся в Персию и Грецию. Караванщики и содержатели гостиниц платили варварам немалые деньги за возможность без опаски пересекать их земли и потому имели право знать о преступниках, нарушивших соглашение и заплативших за то жизнью.

Хуан Фа явился к начальнику гарнизона, зажиточному и влиятельному человеку, носившему широкий золотой пояс, полагавшийся его званию, поверх многослойного панциря из красного шелка. Чун Дэмин сидел подле большого обшарпанного дома и поедал жидкую кашу из красной керамической миски. Начальник был совершенно сед, а бороду имел такой длины, что, должно быть, считал себя ровней императорским сановникам.

Рядом, будто жена, сидела на корточках варварка в одеяниях из ярко-синего шелка. Хуан Фа почтительно поклонился, сцепив руки, приблизился, дождался позволения и поведал о деле.

Выслушав новости, Чун Дэмин встревожился.

– Убил двоих мальчишек? – спросил он сурово, пронзая купца взглядом. – Из какого племени?

Тот пожал плечами. Столько за последние месяцы встречал варваров, что и внимание перестал обращать на их принадлежность к племенам и родам. Да их как рыбы в море!

– Как они выглядели?

– Совсем юнцы, – ответил Хуан Фа простодушно. – Ярко-фиолетовые штаны, зубы подпилены до остроконечности, на лицах вытатуирован символ Дерева Жизни. У одного – охотничье копье, – купец показал дротик с острием из темно-зеленого нефрита, – у другого – лук из рогов дикого быка.

Чун Дэмин погладил задумчиво бороду.

– Орочоны. Да, я сразу так подумал. Обычно они люди мирные, пасут коз и овец, их и едят, да еще охотятся на диких ослов. Но стада поразила страшная язва, и уже много месяцев варвары голодают… Прошлой весной пытались ограбить караван. Воины из них плохие, неумелые. Караванная стража быстро с ними расправилась, а удравших выследили мои люди. Пять дней шли за ними, настигли близ стойбища, у их же юрт. Наехали колесницами, изрубили алебардами. Истребили всех мужчин – но сердца наши переполнила жалость, мы пощадили женщин и детей…

Старик замолчал, и Хуан Фа глянул вопросительно на молодого монаха. Тот печально качнул бритой головой и спросил:

– Неужели ваше милосердие не обратилось им на пользу?

– Я надеялся: уйдут назад, в горы, где сородичи дадут им пищу, – ответил военачальник скорбно. – Они не ушли. Боюсь, они обречены. Опиши убитых тобою мальчиков! – приказал сурово Чун Дэмин.

– Один – низкорослый, кривоногий, узкоглазый. Другой – статный и красивый, в ожерелье из нефрита и медвежьих зубов.

Чун Дэмин помрачнел, уставился задумчиво в миску с кашей. Начальник долго молчал, затем подул, отгоняя пар, – но есть не стал.

– Стало быть, это Чуулун, сын Баатарсайхана, – выговорил он, боязливо понизив голос. – Ты слыхал о Баатарсайхане?

Имя закопошилось в рассудке купца, словно крыса в норе.

– Кажется, припоминаю…

– Его имя значит «Прекраснодушный герой», тот, кто побеждает без боя, – сказал Чун Дэмин, не слушая купца. – Он горбун, могучий чародей, убивающий не топором либо стрелой, но магией. Наиопаснейший человек в здешних горах. Его старшие сыновья погибли прошлым летом, когда мы напали на стойбище у реки Байдэ Гунню.

– Ох, – выдохнул монах, понявший, насколько ужасно известие.

– Мальчик, убитый тобою, – воспитанник Баатарсайхана. – Голос Чун Дэмина звучал хрипло и полнился горечью. – Теперь у чародея нет детей. Почему ты не пощадил щенков? Они всего лишь хотели накормить умирающих от голода родичей. Ты мог просто забрать свою лошадь.

Хуан Фа смотрел на старого воина, от стыда не в силах выговорить и слова.

– Я… я же не знал об их нужде, – выдавил наконец. – И не хотел, чтобы они напали снова. Полководец, кому, как не вам, знать: лишь глупец щадит врага.

– Ну что ж, – вздохнул старик, – раз ты страшишься возмездия, оно придет к тебе. На твоем месте я бежал бы отсюда со всех ног. Последний в году караван прошел здесь всего два дня назад. С ним путешествует мудрец. Возможно, он сумеет защитить тебя. Если поторопишься – догонишь. Но отправляться следует прямо сейчас. Баатарсайхан вне себя от ярости, а чары его разят далеко…

– Прошу прощения… – выговорил неуклюже Хуан Фа, которому вдруг пришла идея.

В самом деле, караванщики каждый год платят дикарям, а среди тех, говорят, жизнь стоит немного.

– А можно отослать варварам подношение? Плату за мир?

– Думаешь, всех сокровищ земли хватит, чтобы успокоить его гнев? – спросил монах.

Да уж, в седельных сумках Хуан Фа едва ли нашлось бы сокровище, стоящее жизни единственного сына. Серебро – мягкий металл, у варваров оно ценится куда меньше, чем бронза. А пряности и опий… сомнительное подношение.

– У меня есть зуб дракона, найденный в Персии. Он стоит много лошадей.

Купец подошел к кобыле и вынул из сумки зуб дракона: почти в чи длиной, зазубренный, кривой, будто азиатский кинжал. Хуан Фа видел заключенный в камень драконий череп, откуда и выдернули зуб. Прежний владелец отполировал его, и древняя кость светилась, будто солнечный камень линхунь ху.

– Возможно, такая плата и умилостивит чародея, – отметил Чун Дэмин задумчиво. – Для него это большая ценность.

Четыре дня купец и монах шли за караваном по травянистой степи у края пустыни, ведя кобылицу в поводу. Раньше здесь паслось множество куланов, огромных диких быков, оленей; на них охотились гепарды. Но за последние двадцать лет прошло много караванов, с каждым годом все больше. Стада перебрались подальше отсюда, а злая язва убила оставшихся. Люди поговаривали, что караваны же язву и разнесли. Все знали: эта напасть передается вместе со шкурами умерших от нее животных.

Теперь рыжие равнины казались запустелыми, почти безжизненными. За два дня Хуан Фа заметил лишь несколько страусов и пару огромных слонов. Их люди императора умудрялись отлавливать и дрессировать для битвы, наводя ужас на врагов. На таких громадин варварам трудно охотиться. Страусы кажутся легкой добычей, но они слишком проворны, всегда успевают отбежать, стрелой их достать непросто. Повелители здешних равнин, слоны, весили раза в четыре больше недорослых индийских собратьев, а бивни имели ржаво-красные, длиною в три бу. Слоны-самцы иногда приходили в бешенство и даже нападали на людей.

Хуан Фа страшился идти мимо этаких чудищ и с караваном. Теперь же, когда он шел всего лишь с монахом и лошадью, соседство исполинов ужасало. Но, к немалому удивлению купца, огромные самцы лишь втягивали воздух хоботом и возбужденно хлопали ушами. Не били ногами о землю, не швырялись вырванной травой. Не нападали.

Все же путешественники держались от них подальше и старались отдыхать поменьше. Хуан Фа так спешил догнать караван, вернуться домой, к Янь, что не останавливался даже на ночлег, все шагал и шагал в темноте.

Монах почти не разговаривал. Упорно топал рядом, глядел перед собой, бормотал сочиненные на ходу стихи.

Хуан Фа же еле переставлял ноги, клевал носом, воображал сладость объятий Янь.

И вдруг увидел детей. Диких, свирепых.

Десятки их сидели вокруг костра в большой пещере. Истощенные создания: вспученные животы, кожа обтягивает кости. На голых спинах татуировки змееголовых ящеров. Лица – словно черепа с присохшей кожей, остро заточенные зубы.

Разные дети – от совсем маленьких, едва умеющих передвигаться, до без малого юношей и девушек. Почти нагие.

Двое заметили чужих, принялись толкать соседей. Те оборачивались, но показалось, что разглядеть пришельцев издали способны далеко не все.

Внезапно посреди костра явился чародей, словно выпрыгнув из пламени, – в красной яшмовой маске демона, в плаще из тигровой шкуры. Танцевал среди огня, ступал на раскаленные угли без видимого вреда для себя. В правой руке сжимал трещотку из черепа огромной кобры, в левой – драконий зуб. Чародей пел, танцуя, голос его дрожал, то затихая, то наливаясь силой, и полнился скорбью.

Дети хором выпевали непонятные слова, звучно били правым кулаком в левую ладонь, и казалось, все больше орочонов могут видеть Хуан Фа, ощущать его присутствие. Варвары оборачивались, всматривались с любопытством. Купец заметил, как у совсем маленькой девочки течет по подбородку слюна, сочится изо рта, полного острых клыков.

Вдруг чародей, прервав пение, прорычал заклятие – и швырнул драконий зуб сквозь мглу. Дремлющий Хуан Фа дернулся в кошмаре, стараясь уклониться. Зуб ударил плашмя в грудь.

Купец открыл глаза.

Остановился. Взбудораженное дурным сном сердце бешено колотилось в груди. Сказал себе: «Причина кошмаров – больная совесть. Пройдет время, и все забудется».

Вечернее солнце рождало огромные, уходящие вдаль тени. Хуан Фа оглянулся и увидел его, катящееся за край мира. Солнце висело под облаками, похожее на багровый зловещий глаз.

– Ох, какой жуткий мне приснился сон, – прошептал купец даосу, не в силах забыть привидевшийся страх.

– Расскажи, – возможно, я сумею понять его значение, – предложил монах.

Кошмар сверхъестественно походил на явь. Хуан Фа даже чувствовал, куда ударил драконий зуб. Дотронулся – и обнаружил его, запутавшегося в шерсти овчинной куртки!

Монах вскрикнул.

Купец, дрожа, обернулся, отыскивая бросившего, – но вокруг лишь море колышущейся под ветром травы. Никого.

Тогда он понял. Чародей швырнул зуб за триста ли.

– Тут и ученый толкователь снов не нужен, – сказал печально монах. – Чародей отверг твое подношение.

Пришла тьма, а с нею волчий вой и крики охотящихся диких котов. Монах с купцом вскарабкались на холм и с его гребня заметили вдалеке яркие шелковые палатки каравана. Острокупольные, на арабский манер сделанные шатры освещались изнутри лампами и жаровнями, и каждый сиял в ночи диковинным самоцветом, светился рубиново-алым, сапфирово-синим, бледно-розовым, словно турмалин, искристо-белым, точно алмаз. Они влекли и манили, но Хуан Фа и шагу не мог ступить, ноги налились свинцом.

– Одна ночь ходьбы, и мы догоним караван, а с ним и мудреца, – выговорил купец.

– Смилуйся! – взмолился монах, сгибаясь и упираясь руками в колени, чтобы перевести дух. – Звезды так тусклы сегодня…

Верно – над головой расстилалась туманная дымка, за нею почти не различалась Небесная река. Хуан Фа запасся изображенной на шелковом полотне звездной картой, помогающей ночью отыскать дорогу в пустыне, но сейчас карта бесполезна.

– Остановимся, отдохнем, – предложил монах. – Если бездумно бежать в темноте, наверняка свалишься в яму.

Купец прикинул, можно ли набрать сухой травы и сделать факел. Хм, факел соорудить нетрудно, а стоит ли? Внимание привлечешь. И так ощущение, будто глядят в спину. Он даже обернулся, проверяя.

Этой ночью снова явились свирепые дети. Они шли следом. Охотились на него, Хуан Фа.

Во сне он увидел сперва полную луну, яркую, словно зеркало чеканного серебра, и в ее свете разглядел удивительное, величавое, могучее животное. Лось – либо очень похож на лося. Мех его казался белей хлопка, голова возвышалась на два человеческих роста. На рогах множество отростков, а размах и ширина таковы, что уляжется высокий мужчина. Сперва подумал: меж большими отростками паутина. Однако потом заметил: это кружево тонких роговых волокон. Никогда подобного не видел у лосей.

Чарующий, волшебный зверь! Сколько силы, царственной мощи, величия!

За спиной послышался шорох – кто-то пробирался сквозь высокую траву. Купец обернулся и успел заметить шмыгнувших в стороны детей, нагих, крадущихся на четвереньках подобно волкам, выслеживающим раненого горного козла. За кем они охотятся? За волшебным лосем? Или за купцом по имени Хуан Фа?

Во сне нарвал сухой травы, связал в пучок, высек ножом искры из кремня. Поднял запылавший факел над головой, надеясь отпугнуть свирепых детей, но те лишь зарычали хрипло, подбираясь ближе. Их глаза отсвечивали во тьме, словно кровавые рубины. Дети скалили сточенные, превращенные в клыки резцы, в руках блестели кинжалы из зеленой яшмы.

Много детей. Иные ростом почти со взрослого, другие – малыши.

Во сне монаха не оказалось рядом, и напуганный Хуан Фа вскричал:

– Друг мой, где ты?

– Я избрал Путь. Тебе тоже следовало ступить на него, – донесся издали голос.

Утро пришло тяжелое, мрачное. Купец проснулся оттого, что монах настойчиво тряс, ухватив за плечо.

– Происходит дурное, скверное! – прошептал монах.

Хуан Фа ощутил это, даже не открыв глаза. Воздух казался удушливым, мертвым. Подумалось отчего-то: до рассвета еще далеко, можно полежать, укутавшись в одеяла.

– Солнце уже взошло, – сообщил монах, – но день темен и страшен. Я такого отродясь не видал. Грядет буря.

Хуан Фа глянул, прищурившись. Мир заполняла красная муть, от земли до небес. А на горизонте красной стеной встала грязная туча, уходившая ввысь, затмевавшая солнце. Свет не мог пробиться сквозь нее, день превратился в ночь. На месте солнца виднелось только размытое пятнышко, рыже-бурое, тусклое.

– Друг мой! – вскричал купец, вставая. – К нам летит Желтый ветер!

– Желтый ветер? – спросил монах удивленно.

– Да, страшная песчаная буря из пустыни Гоби! В детстве я уже видел Желтый ветер, пришедший в мою деревню. Но здесь он куда страшней! Скорее бери одеяла! Я поведу лошадь. Нам нужно укрытие, и срочно!

Привязанная к деревцу кобылица стояла, прижав уши, и глядела на восток. Глаза ее полнились тоской и усталостью. Правая передняя нога согнута в колене, словно болит разбитое копыто. Кобылица фыркала, дыша тяжело, мышцы ее шеи дергались судорожно.

Купец протянул руку к ее носу – горячий, сухой. Лошадь дрожала в лихорадке, она не откликнулась на прикосновение: не ткнулась нежно в руку хозяина, не отдернулась робко. Словно тот не дотронулся вовсе, стал неощутимым призраком.

Она закашлялась, стараясь выбросить слизь из легких.

– Не касайся! – предупредил монах. – У нее язва. Я много раз видел, как животные болеют ею.

Хуан Фа глядел на приближающуюся бурю с ужасом почти благоговейным. Никогда прежде не доводилось видеть такого буйства, такого размаха стихии, обратившей день в ночь, вздыбившей пыль выше грозовых туч, захватившей полмира. Буря двигалась, ползла через степь, влекомая чудовищной внутренней силой, – а перед стеной пыли царило почти полное безветрие.

– Прикрой ноздри тканью, иначе пыль забьет глотку, – посоветовал купец. – Когда буря настигнет, не вздумай останавливаться, иди во что бы то ни стало. Если ляжешь, похоронит в пыли.

Монах, молоденький, тощий, слабосильный, выглядел напуганным.

– Может, убежим? Она медленно движется!

– Быстрей нас. А если побежим, нагонит усталых. Единственное спасение – караван впереди.

Монах глянул, прищурившись, на караванный след, присмотрелся к куче камней вдалеке. До нее примерно ли. От ветра там можно кое-как укрыться, но не более того.