Текст книги "Врата времени"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Рэй Дуглас Брэдбери,Клиффорд Дональд Саймак,Пол Уильям Андерсон,Роберт Альберт Блох,Лайон Спрэг де Камп,Ли Дуглас Брэкетт,Томас Майкл Диш,Брайан Уилсон Олдисс,Сирил Майкл Корнблат,Рэй Нельсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Стена необходима, чтобы защитить нору от ветра, – пояснил Фред, и Барби, завороженно следя за кропотливой работой зверька, с восхищением прошептала:

– Мне кажется, он мог бы построить что угодно, если бы был достаточно большим.

– Очень даже может быть. В те давние времена, когда жизнь и природные условия на Марсе были не такие суровые, как сейчас, эти существа достигали более крупных размеров.

– Ростом с меня? – спросил Джо.

– Вполне возможно. Но если они там и занимались строительством, то нам не удалось обнаружить никаких остатков, подтверждающих эту гипотезу. Вообще никаких следов, намекающих на крупные сооружения.

В эту ночь разразилась долгожданная гроза. “Так вот почему изнемогала моя бедная голова”, – машинально подумал Мэтт, пробудившись от ярких вспышек молний. Затем он снова впал в забытье, и снились ему какие-то грустные сны, полные утрат и тоски.

К утру головная боль так и не прошла.

Фред уехал в Нью-Йорк на конференцию.

Отправившись в свою контору, Мэтт все никак не мог сосредоточиться на работе. Головная боль не отпускала, вызывая смутное беспокойство. Казалось, рабочий день никогда не кончится, он нервничал все сильнее и сильнее и, когда наконец подошло время, мигом поспешил домой, испытывая неосознанную тревогу.

– Дома все в порядке? – выдохнул он, ворвавшись с ходу через порог.

– Конечно, все в порядке. А что случилось?

– Да вроде ничего. А как дети?

– Целый день играют в марсиан. Никогда бы не подумала, что они так увлекутся этим зверьком. Он так терпеливо реагирует на все детские выкрутасы, что просто диву даешься! Пойдем, сам убедишься.

Они подкрались к дверям детской.

Джо и Барби, разодетые в старые платья матери и обмотанные пляжными полотенцами, совершали замысловатый ритуал, состоящий из демонстрации торжественных поз и салютования игрушечными мечами. Джон Картер восседал в кресле, как на троне, в самом центре комнаты, облаченный в блестящую царскую ткань, и с шикарным золотым браслетом на шее. Он сидел как изваяние, со спокойствием взирая на своих подданных.

– Мне это не нравится! – резко бросил Мэтт.

– Что именно?

– Ни одно животное не будет сидеть с таким благосклонным видом. Ты только взгляни на него, он сидит, как… – Мэтт запнулся, подыскивая подходящее сравнение.

– Мне кажется, тут виновата гравитация, – заметила Люси. – Бедненький, он, вероятно, так страдает.

Джо и Барби опустились на колени сбоку от трона и подняли мечи в воздух.

– Круар! – выкрикнули они приветствие Джону Картеру, после чего мальчик поднялся и произнес немыслимую тарабарщину, но с великим почтением, как подобает при обращении с королями.

– Вылитые марсиане, – прошептала Люси, подмигивая мужу. – Вот так послушаешь, послушаешь, да и впрямь поверишь, что они разговаривают на другом языке. У тебя слишком утомленный вид, дорогой. Пойди, приляг.

– Мне что-то нездоровится, – пробормотал Мэтт. – Я…

– Продолжай.

– Да нет, ничего страшного.

Если бы. Он пошел и лег на диван. Люси отправилась на кухню, и было слышно, как она там возится. Словно из потустороннего мира до него доносились реплики детей. Действительно, могло показаться, что те разговаривали на ином языке. Нет, не стоит все так близко воспринимать! Ты же прекрасно знаешь, что есть, а чего не может быть.

Незаметно он задремал, и детские голоса просочились в его сновидения. Они раздавались в потоках ледяного ветра, шептали в пыли, поднимались ввысь, не переставая что-то говорить на языке, знакомом и понятном. Он звал детей, но они не откликались, их затмевали гребни сыпучего красного песка. Он бежал между дюнами, выкрикивая детские имена, и неожиданно наткнулся на скопище древних руин – остатки умершей горы, и еще он заметил глубокую впадину с небольшим озерцем и чахлой растительностью. Он знал, что дети где-то там – в этой впадине, и тогда он не выдержал и побежал туда, а ночь все сгущалась и сгущалась. Кругом была темень-тьмущая, лишь звезды едва мерцали на молчаливом небосклоне, и тут перед ним выросла неясная фигура, преграждая дальнейший путь. В правой руке она протягивала Мэтту глаза, которые внимательно следили за ним, такие неестественно зелено-золотые и невыносимо яркие, каких на Земле нигде не встретишь…

– Мэтт, проснись! – Люси энергично трясла его за плечо.

От неожиданности он подскочил, все еще находясь под впечатлением увиденного. Рядом стояли Джо и Барби, недоуменно улыбаясь.

– Господи, неужто средь бела дня кошмар какой пригрезился? – удивилась супруга. – Ладно, пошли обедать, а то соседи еще подумают, что тебя здесь избивают!

– Чужие кошмары завсегда смешны со стороны, – проворчал Мэтт. – А где ваш твинер?

– Мы отнесли его обратно в погреб, – просто ответил Джо. – Мам, приготовь назавтра побольше салата, Джону Картеру он здорово понравился.

Испытывая неловкость, Мэтт уселся за обеденный стол с тяжелой головой. Ел он без всякого удовольствия и спал в ту ночь очень беспокойно, постоянно вскрикивая от навязчивых кошмаров.

На следующее утро жара нисколько не убавилась. Скорее – наоборот. Потеряв всякое терпение, Мэтт, раздираемый головной болью, отправился к лечащему врачу. Тот не смог обнаружить явных признаков какой-либо инфекции и лишь развел руками, выписав на всякий случай двухдневное освобождение по болезни.

– Представляю себе, как мучается Фред в душном Нью-Йорке, – вздыхала не раз Люси. – А что говорить о беспомощном Джоне Картере! Я категорически запретила детям вытаскивать его из погреба.

– Папочка, знаешь, что он сделал за эту ночь? Джо обнаружил это сегодня утром, когда ты ушел.

– Ну и что же? – невесело усмехнулся Мэтт.

– Глубокую яму на лужайке, – заявил, торжествуя, Джо. – Он прорыл подземный ход прямо под фундаментом далеко позади погреба. Я думаю, твинер хочет иметь в своем домике запасной черный выход. Я подумал, подумал, да и засыпал его, а сверху еще водрузил тяжеленный камень.

– Ерунда. Твинер еще один выкопает.

Барби отрицательно покачала головой.

– Нет. Я ему объяснила, что если он убежит и вдруг заблудится, его запросто может разорвать бродячая злая собака.

– Бедный зверек, – сказала Люси. – Он уже никогда больше не найдет СВОЕГО дома.

– A-а, да и черт с ним! – раздраженно процедил Мэтт. – Могла бы и мне посочувствовать. Тут загибаешься, а никому до тебя и дела нет!

Он поднялся наверх и хотел прилечь, но спальня напоминала настоящую парилку. Недолго промучившись, он опустился вниз, и Люси налила ему ледяного лимонада. Он присел в тень на заднем дворе и осушил залпом стакан до дна. Желудок свело от холодного напитка, и Мэтт решил прогуляться по лужайке. В голове сильными ударами пульсировала кровь, колени подгибались, но сидеть было еще хуже. Он прошел мимо того места, где Джо завалил туннель, и услышал доносившиеся из погреба оживленные детские голоса. Мэтт приблизился.

– Эй, что вы там вытворяете?

Из темноты снизу донесся голосок Барби:

– Мы принесли Джону Картеру полизать холодного льда, а он не желает показываться.

И она заговорила с твинером совсем другим тоном – ласковым, успокаивающим.

– Вылезайте оттуда, не хватало еще вам простудиться, – приказал Мэтт.

– Сейчас, – откликнулся Джо.

Не дождавшись результата, Мэтт сам спустился в погреб.

Дети не зажигали свет, и он как следует приложился лбом о выступавшую балку, в сердцах выругался, а Барби невозмутимо заметила:

– Мы же сказали, что сейчас вылезем.

– А что, мне уже нельзя спускаться сюда? – Мэтт пытался что-либо разглядеть в сумраке погреба.

– Тише вы! – зашептал Джо. – Он как раз выходит, не вспугните его.

Дети сидели на корточках у земляной стены, выстроенной упорным Джоном Картером. В центре невысокого ограждения зияло темное отверстие, из которого медленно высунулся твинер. Глаза зверька поблескивали даже в темноте. Девочка торопливо выложила перед ним кубики льда, и он прижался к ним мордочкой, тяжело дыша и подрагивая всем телом.

– Скоро у тебя все пройдет, – успокаивал Джо, поглаживая твинера по голове. Мальчик обернулся к отцу:

– Ты понимаешь, папа, как это важно, чтобы он не заболел! Ни у кого из ребят в округе нету дома живого марсианина.

– Довольно! – отмахнулся Мэтт. – Двигайте наверх, живо!

Дети нехотя поднялись и протиснулись мимо него. Джон Картер не шевелился. Он в упор смотрел на Мэтта. Передернув плечами от сырости, Мэтт Винлоу выбрался на поверхность и захлопнул дверь погреба. Он брел за детьми, продолжая думать, как твинер там лежит за земляной оградой, страдая во тьме от чуждого мира, огромного, душного и слишком жаркого.

Он тихонько лежит в норе и напряженно думает. Нет. Животные не способны думать. Они руководствуются примитивными инстинктами. Они могут быть растерянными, перепуганными, страдающими или еще какими-нибудь, но все это лишь ощущения, но никак не мысли. Думают только люди. У нас на Земле.

Мэтт снова решил выйти во двор. Он оперся руками об изгородь и посмотрел вдаль, туда, где стояли соседские постройки и гаражи, но сейчас они для него не существовали. Нелепая мысль не давала ему покоя, неотступно преследовала, обретая форму.

– Не может быть! – говорил он себе. – Фред наверняка бы знал. Ученые бы знали. Быть такого не может, чтобы не знали…

А что если – нет? Как определить возможности другого мира? Единственный вид млекопитающего и позвоночного. Так почему же этот единственный вид выжил, когда все прочие погибли? Какие у него были преимущества перед другими?

Хорошо. Предположим, это – раса. Разумная. Может, у них разум такого рода, какой наши люди не в состоянии понять. Древний мир и умирающая раса. Допустим, раса изменяется с упадком цивилизации, вырождается, адаптируется, утратя свои города и письменность со всеми изобретениями. Но не разум! Вот разум они сохранили, потому что это последний барьер перед полным уничтожением.

Значит, так, раса физически изменяется, лишается привычного окружения, но прилагает все силы для умственного развития. Постепенно развив в себе такие способности, о которых земляне даже не помышляют, так как привыкли судить обо всем с привычной земной меркой. А почему бы такой расе не скрывать своих возможностей, со временем используя их как последнее оружие против чужаков, незванно вторгшихся в их мир?

Мэтта передернуло. Он взглянул на небо. Оно казалось теперь совсем другим. Больше не существовало надежного покрывала, окутывающего весь мир. Его растерзали напрочь, настежь, вспоров пространство прожорливыми звездолетами, несущими прожорливых землян, которым вечно не хватает того, что они имеют. И через эти прорехи к нам проскальзывает ЧУЖОЕ, и наш мир уже никогда не будет таким, как прежде. Уже никогда не будет той Безопасной Земли, хранящей только то, что ей принадлежит, того, что люди могут понять.

Неожиданно хлынул дождь, и Мэтт моментально промок до нитки, даже этого не заметив.

– Нет, – прошептал он, – я так не могу. Это дети способны искренне поверить в игру, которую сами затеяли.

А так ли уж наивны те игры про древний Марс?

Он вздрогнул от неожиданного голоса Люси, которая окликнула его. Чтобы не тревожить ее понапрасну, Мэтт заспешил к дому. Она натолкнулась на него и обеспокоенно спросила, что он делал под проливным дождем. Не дожидаясь ответа, она загнала его в дом и быстренько переодела во все сухое. Он бессвязно пытался бормотать, что ничего страшного не произошло, но Люси даже слушать ничего не хотела.

– Ложись и спи! – приказала она, укрыла его пледом и спустилась на нижний этаж.

Мэтт честно пытался лежать спокойно, стараясь взять себя в руки, успокоиться и уснуть. Пот градом катился по его лицу, наконец он не выдержал и отшвырнул плед в сторону. Воздух в комнате стоял тяжелый и спертый. Он задыхался, как…

Ерунда! Летом все время так душно и совершенно нечем дышать.

Пошатываясь, Мэтт спустился вниз. Люси только что отошла от телефона.

– Кому ты звонила? – поинтересовался он.

– Фреду, – ответила она, как-то по-особенному глядя на него. – Он обещал, что прибудет завтра утром. Пусть мой брат определит, что с тобой происходит.

– Но мой врач… – нервничая, попытался начать Мэтт.

– Твоему врачу попросту плевать на тебя. Не волнуйся, Фред во всем разберется.

Мэтт засопел, но было поздно что-либо менять. Чуть позже он подумал, что, может, все соображения взять да и выложить Фреду, а вдруг у того найдется подходящий ответ на…

Ну да, как же! Размечтался. Вот так прямо возьму и заявлю, что Джон Картер не просто безобидный зверек? Мол, считаю его разумным и имею все основания подозревать, будто он ненавидит меня, ненавидит нашу матушку-Землю, куда его вот так, запросто, взяли и привезли, как домашнюю зверушку? Будто твинер что-то затевает с моими детьми?

Да разве о таком скажешь!

Люси позвала детей ужинать.

– Силы небесные, опять они в этом сыром погребе! Джо! Барби! Немедленно садитесь за стол!

Мэтт обхватил голову руками. Она раскалывалась от боли.

Эту ночь он провел внизу, расположившись на диване в гостиной. Он и прежде так поступал, когда от жары было невмочь, тут и в самом деле было немного прохладней. Мэтт лихо хватанул лошадиную дозу обезболивающего и на какое-то время погрузился в тяжелый сон, в котором его неустанно преследовали мрачные темные фигуры, возникшие на безлюдной невиданной местности, очень опасной и недружелюбной. В предрассветные часы паника стала просто невыносимой. Дышать было абсолютно нечем воздух плотной массой давил на все тело, и Мэтт, с трудом включив ночник, попытался дышать полной грудью, разминая затекшие руки. Легче не становилось. Страх сковал все его члены, не позволяя как следует отдохнуть. Гостиная казалась чужой, все знакомые вещи оплела паутина липкого страха, напоминания о детях и жене теперь стали казаться символическими атрибутами, как на картинах Дали.

Книга в массивном переплете, статуэтки на камине, пустая бутылка из-под лимонада, любимое кресло с продавленным сиденьем, обои, линолеум, ковер – все это обрело определенное значение и мрачноватую окраску. Он попробовал ногой пол, на ощупь тот казался хрупким и ненадежным – вот-вот расколется, и Мэтт провалится туда, где лежит, думает и выжидает расчетливый чужак. Все они там, на Марсе, лежат под землей и ждут своего часа.

Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вытаскивают их из нор, умерщвляют, вспарывают и с любопытством разглядывают их мозг, внутренности, нервные окончания. Или сажают их на поводок, а кому не повезет – запирают в прочные клетки, но людям даже в голову не взбредет заглянуть им в глаза и, наконец, увидеть, что же прячется в их мерцающей глубине.

Ненависть и ожидание – вот каков их внутренний мир. Холодный расчет и стремление довести людей до безумия.

Так и этот хочет поступить со мной. Он сам страдает, его мучает наша гравитация, он задыхается в летнем зное, и все равно он заставляет страдать меня. Чужак прекрасно знает, что никогда уже не сможет попасть домой. Он знает, что умрет. Но как далеко простирается его сила? Ограничится ли он, заставляя меня чувствовать то же самое, что и сам, или может…

Ладно, допустим, что может. И уже наверняка знает, что я решился все рассказать Фреду, и чужак попытается остановить меня. А дальше чей черед? Джо? Барби? Люси?

Мэтт неподвижно стоял посреди комнаты.

Он убьет меня, думал человек. ОН ВСЕ ЗНАЕТ! Комната завертелась перед глазами. Тело словно парализовало, и оно отказывалось подчиняться.

Мэтт почувствовал, как умирает. С трудом повернувшись, он на негнущихся ногах направился прочь из дома. Бежать он не мог, но с каждым шагом напряженность покидала его, и, задыхаясь, Мэтт почти ворвался в погреб, мимоходом зажигая свет.

При виде его Джон Картер пронзительно завизжал. Это был единственный звук, который издал твинер за все последующее время – тонкий визг, полный животного ужаса и обреченной тоски.

Утром появился Фред. Все семейство находилось на лужайке у дальней изгороди. Дети безутешно плакали.

– Наверное, зверька схватила собака, – мрачно сказал Мэтт, когда к ним присоединился Фред.

Видимо, Мэтт Винлоу неустанно твердил эту версию, но его голосу явно недоставало убедительности. Он старался не смотреть на то, что лежало на земле у его ног. Фред испытывающе взглянул на Мэтта.

– Вот горе-то, – вздохнула Люси. – Это и вправду могла сделать собака. Что скажешь, Фред?

Фред склонился над трупиком зверька.

Мэтт упорно вперился в носки своих ботинок, сжимая в кулаки руки в карманах брюк. Он жаждал рассказать всю правду как есть. Сдерживаясь изо всех сил, он даже прикусил кончик языка.

Фред выпрямился и тихо сказал:

– Да, это сделала собака.

Мэтт глянул на него, но теперь уже Фред смотрел себе под ноги.

– Надеюсь, он долго не мучился, – всплакнула Люси.

– Думаю, что нет, – ответил Фред.

Хлюпая носом, Джо простонал:

– Я же завалил выход таким тяжелым камнем! Я не думал, что он его сможет сдвинуть.

– Ну что теперь поделаешь, – вздохнула Люси и, обняв детей, повела их в дом, стараясь всяческой ерундой отвлечь внимание от горького события.

Мэтт тоже постарался уйти, но, видя, что Фред не двигается с места, остался там, где стоял. Он хотел, чтобы Фред что-нибудь сказал ему, но тот хранил тяжелое молчание.

Не выдержав, Мэтт произнес:

– Спасибо.

– Не было смысла. Они бы все равно не поняли.

– А ты – понял? – прорвало Мэтта.

– Да, понял.

– Почему я это сделал? Как у меня рука поднялась на такое?

– Страх. Помнишь, я говорил тебе о ксенофобии?

– Нет, не то… Не понимаю, при чем тут она?

– Это не только страх к неизвестным местам, но и ко всему неведомому тоже. Страх ко всему, что странно и непривычно, – Фред покачал головой. – Признаться, я никак не ожидал столкнуться на Земле, в родном доме, с этой проблемой. Мне следовало бы кое-что учесть и не забывать.

– Ты понимаешь, я был так уверен, – торопливо, оправдывался Мэтт. – Ну прямо все сходилось!

– Человеческое воображение – удивительная штука. Можешь мне верить на слово, ведь я десять месяцев только и занимался этой проблемой. Тебя преследовали навязчивые идеи?

– Еще какие! – Мэтт принялся перечислять все по порядку. – Да еще ночью стало худо как никогда, вот я и подумал… – он посмотрел на неподвижного твинера. – Как только я это сделал – все мигом прошло. Даже голова перестала болеть. Как это у врачей называется? Психо… точно не помню.

– Психосоматическое состояние. У наших парней на Марсе обычно все начиналось с ангины.

– Мне невыносимо стыдно, – удрученно промямлил Мэтт. – Я думал…

– Оставь, – махнул рукой Фред. – Не переживай так, это всего лишь был необычный зверек. Скорее всего, он не протянул бы долго на Земле. Эх, не стоило мне забирать его с Марса.

Из дома появились Джо и Барби. Мальчик нес сундучок, а девочка – огромный букет цветов и лопату. Они прошли мимо того места на лужайке, где большой камень загораживал вход в нору, и не обратили внимания, что камень недостаточно сдвинут в сторону, чтобы зверек мог выбраться наружу.

Мэтт в душе надеялся, что дети никогда не узнают правды, что же на самом деле произошло с Джо Картером. Он медленно приблизился к ним, обнял за плечи и бодрым голосом постарался отвлечь от грустного:

– Не надо так расстраиваться! Знаете, что мы сделаем? Отправимся в одно любопытное местечко, я знаю – там продают щенков. Как вам нравится идея – иметь собственного верного друга?

Рэй Брэдбери
Маленький убийца

Женщина не могла точно ответить на вопрос, когда к ней впервые пришла мысль о том, что ее неотвратимо убивают. За последний месяц появились некие странные признаки, неуловимые подозрения, новые ощущения, подобные морским пучинам, где обитают невидимые для людского глаза таинственные монстры, злобные и вездесущие.

Комната плыла перед ее взором, наполняя атмосферу истерией. Иногда женщина фокусировала взгляд на каких-то блестящих инструментах и вслушивалась в голоса из потустороннего мира. Люди в белых стерильных масках часто задавали ей однообразные вопросы.

“Как же меня зовут? – размышляла она. – А, ну конечно же! Алиса Лейбер. Я жена Давида Лейбера.”

От этого признания легче не становилось. Она чувствовала острое одиночество среди этих безликих людей в белых халатах. Все затмевали режущая боль, отвращение и животный страх.

“Да ведь меня убивают прямо у них на глазах! А эти врачи и медсестры даже бровью не поведут, словно ничего и не происходит!!! Давид тоже хорош – ни сном, ни духом. Никто не знает, кроме разве меня да еще этого маленького убийцы. Я гибну, не в силах что-либо объяснить. Они просто рассмеялись бы мне в лицо и только. Скажут, что это симптомы родильной горячки. А ведь они в конце концов увидят убийцу и даже будут держать его на руках, и им не взбредет в голову, что именно он повинен в моей смерти.

Видит Бог, что я чиста перед ним и людьми в своих помыслах!

Но меня успокоят ложными заверениями, а после похоронят и отпоют, оставаясь в ужасном заблуждении. Мой же убийца станет купаться в ласковом окружении…

Где же, наконец, этот Давид? – нервно размышляла женщина. – Скорее всего, торчит в приемной и курит сигарету за сигаретой, поглядывая на стрелки часов”.

Холодный пот выступил на ее измученном теле, и не в силах больше терпеть, она исступленно воскликнула:

– Все! Довольно! Лучше убей меня! Но я не хочу-у…

Внезапно боль куда-то исчезает, и все окружающее погружается во тьму. Чернота затягивает глубже и глубже…

Слышатся шаги. Они мягко приближаются, и откуда-то издалека некий голос вещает:

– Она спит. Сейчас не стоит ее беспокоить.

Нахлынули запахи табака, твида и одеколона “Лютеция”. Это, конечно, Давид. Неподалеку ощущается больничный запах доктора Джефферса. Женщина решила не открывать глаза.

– Я вовсе не сплю, – спокойно прошептала она.

“Как странно: она все еще жива, и боль напрочь отступила!”

– Алиса, – говорит Давид и берет ее за руку.

“Нетерпится увидеть убийцу?” – отмечает она.

– Тебе хочется взглянуть на него, не так ли, дорогой? Ну, кто, как не я, смогу тебе помочь.

Она распахнула глаза и слабым жестом откинула полог одеяла.

Убийца, как и полагается, со сморщенным розовым личиком спокойно таращился на ее Давида. Маленькие голубые глазенки были сама невинность.

– Дорогая! – заулыбался Давид. – Да у нас чудный мальчуган!

Доктор Джефферс поджидал Давида Лейбера, когда тот явился, чтобы отвезти домой свою жену с младенцем. Он провел Давида в свой кабинет, усадил в кресло, угостил по традиции сигарой, закурил сам, присев на краешек стола. Затянувшись и откинув голову, он пристально посмотрел на Давида и произнес:

– Твоя жена ненавидит ребенка.

– Что такое?!

– Он слишком тяжело ей обошелся, Давид. Постарайся окружить ее особой заботой и вниманием. Дело в том, что в операционной с ней случилась жуткая истерика. Она несла такие несусветные вещи, что не хочется даже повторять. Одно могу сказать: она считает себя чуждой ребенку. Понимаешь? Извини за прямой вопрос – это был желанный ребенок?

– Что за намеки!

– Поверь, это достаточно важно.

– Да! Разумеется, это был желанный ребенок. И мы вместе хотели его. Алиса была такой счастливой, когда узнала, что…

– Однако, тогда все усложняется. Видишь ли, если ребенок случился по воле случая, то женщине ненавистна сама идея материнства. А это означает, что к Алисе это никоим образом не относится. – Доктор вынул изо рта сигару и задумчиво поскреб подбородок. – Тут нечто другое. Может, корни уходят в прошлое, и сейчас нечто непредсказуемое вырвалось наружу? Ну, а может это всего лишь сомнения и неприятие матери, прошедшей через невыносимую боль и предсмертное состояние? Ежели так, то вскоре она придет в себя. Я счел своим долгом поговорить с тобой, Давид. Это хоть как-то успокоит тебя, если вдруг она опять возьмется причитать, что хотела бы… э-э… чтобы ребенок родился мертвым. Если подобное произойдет, немедленно приезжайте ко мне вдвоем. Договорились? Ты же знаешь, как я рад видеть старых друзей. А теперь можно опрокинуть по маленькой… за новорожденного.

День выдался на редкость удачным для весны. Их автомобиль неторопливо катил по бульвару с зеленеющими деревцами. Голубое небо, легкий ветерок, распустившиеся почки. Давид болтал не переставая, стараясь увлечь любимую, но та отвечала односложно, но в конце концов немного пришла в себя. Она держала ребенка на руках, но весь ее вид говорил о равнодушии, что причиняло немалую боль Давиду. Казалось, что женщина поддерживает, причем небрежно, крупную фарфоровую статуэтку.

– И как же мы его назовем? – выдавил Давид, силясь улыбнуться.

Алиса отрешенно смотрела в окно автомобиля.

– Не будем с этим спешить. Тут следует действовать осмотрительно, чтобы выбрать исключительно подходящее имя. Кстати, не кури в машине. Дым прямо ему в лицо, – она произнесла все это будничным голосом, ровным и спокойным.

Давид поспешно выбросил в окно только что раскуренную сигарету.

– Извини, я такой невнимательный.

Младенец покоился на руках матери. Голубые глаза были широко распахнуты, а из маленького ротика доносилось мерное посапывание. Алиса вскользь взглянула на мальчика, и ее сильно передернуло.

– Ты продрогла?

– Да, что-то зябко. Подними окно, пожалуйста… дорогой.

Пора ужина. Давид приносит из детской ребенка и усаживает его на высокий стул, заботливо поправляя со всех сторон маленькие подушки.

– Он еще слишком мал, чтобы сидеть на этом стуле с нами за столом, – произносит женщина, пристально уставясь на свою вилку.

– Ничего страшного, дорогая, – беззаботно отмахивается муж. – Все нормально. Да и на службе дела пошли в гору. Если так и дальше пойдет, то в этом году вполне можно рассчитывать на пятнадцать тысяч, не меньше. Ты только взгляни на этого красавца! Ой, как расслюнявился однако.

Вытирая ребенку рот, он машинально отметил про себя, что Алиса даже не взглянула в сторону сына.

– Конечно, это не совсем приятное зрелище во время еды, но ты как мать могла бы проявить больше чуткости к собственному сыну.

Алиса моментально взвилась:

– Ты ничего не понимаешь! И как можно говорить такое в его присутствии?! Сказал бы мне позже…

– Что? Позже? – поразился Давид. – Ты бредишь, Алиса! – он вдруг пожалел, что не сдержался. – Хорошо. Давай не будем больше об этом, дорогая.

После трапезы она позволила ему отнести ребенка наверх. Вот именно – позволила! Вернувшись, он застал ее у радиоприемника. Музыка явно не интересовала молодую женщину, хотя глаза ее и были закрыты. Когда же Давид вошел, она вздрогнула и бросилась в его объятия, припав к нему в страстном поцелуе. Давид был буквально ошарашен такой переменой. Оказывается, с момента исчезновения ребенка из комнаты женщина мгновенно преобразилась на глазах. Словно обрела свободу!

– Я так благодарна тебе, – прошептала она. – Ты всегда остаешься верным себе и на тебя можно опереться в любую минуту.

Он ободряюще улыбнулся в ответ:

– Полно, дорогуша. Просто моя мать неустанно повторяла: “В твоей семье должно быть все превосходно!”

– Порой ты слишком усерден, милый, чем хотелось бы. Не обижайся, но я частенько мечтаю о тех временах, которые наступили для нас сразу после женитьбы. Никаких забот, никаких детей… – Она стиснула его руки. Ее лицо казалось неестественно белым. – Вспомни, Давид! Тогда в мире были только ты и я. Мы оберегали и заботились друг о дружке, а теперь мы полностью переключились на ребенка и защищаем лишь его, в то время, как сами остались совершенно безоружными перед ним! Ты понимаешь, что я хочу сказать? В больнице у меня было предостаточно времени, чтобы понять эту истину. Ведь мир так переполнен злобой…

– В самом деле?

– Я серьезно! Но правосудие защищает нас от нее. Но если бы не было его, то нас хранила бы только любовь. Вот я, например, не смогла бы сделать тебе чего-нибудь дурного, потому что ты защищен моею любовью. А наш ребенок? Он пока слишком мал, чтобы правильно осознавать любовь и ее законы. Когда-нибудь мы, может быть, и научим его этим понятиям, но до тех пор мы абсолютно уязвимы для ребенка.

– Постой, постой. Уязвимы для нашего мальчика? – Давид откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на жену.

– Конечно. Разве он понимает разницу между тем, что хорошо, а что плохо?

– Пока нет, но со временем, надеюсь, поймет.

– Но сейчас он такой маленький! Что для него мораль, совесть… – она не закончила фразы и быстро обернулась. – Что это за шорох?

Мужчина недоуменно озирается по сторонам.

– Тебе померещилось. Я лично ничего не слышал.

Но видя, как жена напряженно смотрит на дверь библиотеки, поспешно пересек комнату, открыл дверь и зажег в библиотеке свет.

– Здесь никого нет, дорогая. Ты переутомилась. Пойдем лучше спать.

Они гасят свет и в молчании поднимаются по лестнице.

– Бога ради, прости меня, пожалуйста, за все эти глупости. Я, видимо, просто перенервничала и устала, – говорит Алиса.

Давид согласно кивает. Она в замешательстве остановилась перед детской, но справившись с чувствами, резко распахнула дверь комнаты. Он видел, как супруга подошла к кроватке и склонилась над ней. Через какое-то мгновение она уже отпрянула в испуге, словно ее ударили по лицу.

– Давид!

Лейбер поспешно приблизился.

Лицо мальчика было налито кровью и мокрым от слез. Маленький ротик открывался и закрывался в бессильном крике. Глаза потемнели и стали аспидно-синими.

– Бедняга, – нахмурился Давид, – должно быть, долго проплакал.

– Плакал? – Алиса, чтобы не упасть, ухватилась за спинку кроватки. – Я ничего такого не слышала.

– Но ведь детская была закрыта!

– Так, может, от этого он так тяжело дышит, да и лицо мокрое не от слез, а потное и красное от тщетных усилий?

– Вздор. Просто он плакал в одиночестве в такой темной комнате. Пускай сегодня спит в нашей спальне. Если вдруг опять вздумает плакать, то мы окажемся рядом.

– Ты разбалуешь его, Давид.

Мужчина чувствовал на себе ее пристальный взгляд, пока переместил кроватку с сыном в их спальню. Он спокойно разделся и, присев на краешек постели, щелкнул пальцами от досады:

– Совсем вылетело из головы! В пятницу мне совершенно необходимо слетать в Чикаго.

– Только не это, – шепчет Алиса.

– Но я откладывал эту поездку уже два месяца кряду, и теперь просто необходимо лететь туда. Ничего не поделаешь – работа!

– Мне страшно оставаться одной.

– Ну, ну. Перестань. С пятницы у нас будет новая кухарка, и она будет здесь все время. Да и я постараюсь за несколько дней уладить все дела.

– Я боюсь. Не знаю чего, но мне что-то не по себе. Ты мне не веришь… похоже, что я медленно схожу с ума…

Она погасила свет и легла рядом с мужем. Ее чистое тело источало соблазнительный аромат женщины.

– Ну, если ты настаиваешь, – неуверенно промолвил Давид, – то я попробую остаться еще на несколько дней.

– Нет, поезжай, – вздохнула Алиса, – это для тебя важно, я же понимаю. Только у меня никак не выходит из головы то, что я тебе сообщила. Ребенок… Что защитит нас от него?