сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
Эти печальные слова снова исторгли из глаз Милила слезы. Не утирая их, он коснулся бесплотного и безликого голоса и вернул его к смертной жизни, втиснув О лью в тело из плоти и крови, подобное тому, какое у него когда-то было и в котором он был похоронен.
Олья вернулся к жизни в девственной долине среди леса и, едва смахнув с глаз пелену смерти, полной грудью вдохнул аромат хвои и нагретой земли. Лучи яркого весеннего солнца словно стрелы пронизывали кроны сосен и пятнами ложились на его лицо и мускулистые руки. Теплыми и нежными были первые объятия радости.
А Милил, глядя сверху вниз на своего певца, улыбнулся и впервые отер слезы. Однако пока вытирал он глаза, за спиной Ольи поднялась черная тень. То был огромный медведь, брюхо которого сводило от голода после долгой зимы Милила. Зверь подмял человека, распорол его острыми когтями и впился клыками в его тело. Когда Милил увидел своего певца под тушей зверя, лицо его потемнело от гнева, и он захотел убить медведя. Но Олья, умирая, успел воззвать к нему:
"Сдержи свой гнев, Милил, ибо я испытал уже всю возможную радость. Этот зверь хочет лишь насладиться, как только что наслаждался и я. Не убивай его. Очень скоро его жизнь сама подойдет к концу”.
И, сказав это, Олья умер.
А Милил, на глазах которого в третий раз выступили слезы, обуздал свой гнев и позволил медведю уйти живым и невредимым. Однако до сих пор наш Бог музыки и песен оплакивает свой любимый голос, имя которому было Олья. В тоске своей
Милил сделал так, что каждый год на землю нашу приходит холодная зима, и тогда все люди спешат по домам к своим очагам, а медведи прячутся в берлоги, и зимний сон их похож на маленькую смерть…
Проповедь закончилась, и в храме снова зазвучал пронзительный вой ветра. Собравшиеся благоговейно молчали, лишь изредка шаркая подошвами башмаков или негромко вздыхая. Торис же отошел в сторону и присел на скамью между колоннами.
Затем снова ожил орган. Его трубный звук призывал прихожан к молитве. Казимир, подстраиваясь под заданную инструментом тональность, начал молитвенный речитатив:
– О бог Милил, поем тебе!
Г ромкий и дружный хор тут же подхватил псалом:
– Поем тебе хвалу
С хвалебной песнею твоей
М ы победим зиму.
П усть плотью дух обременен,
П оем тебе хвалу,
К апризы сердца излечи
И научи уму
П оем с надеждой и мольбой,
О т зверя избави, Ч
Т о душу каждого из нас
Т ерзает изнутри
О Бог Милил! Поем тебе!
И просим – отзовись!
О т нужд и чаяний людей
В тоске не отвернись
Дружный хор голосов распался неожиданно на множество голосов, и каждый из прихожан выпевал свою собственную мольбу, обращенную к Милилу. Торис тоже пропел свои просьбы, моля о процветании храма, о том, чтобы его служба в качестве заместителя жреца складывалась удачно, о долгом правлении Мейстерзингера Казимира, о счастье для Юлианны Эстовины…
Сквозь разноголосицу молитвенных причитаний донесся тонкий, высокий звук. Он напоминал собой голос флейты или горна, как назывался этот инструмент в старинных летописях о Милиле. Торис прекратил выпевать свои мольбы и прислушался. Звук был слишком ровным и беспрерывным, чтобы его могло произвести человеческое горло. Чем сильнее Торис прислушивался, тем громче звучала в его ушах эта болезненно высокая нота.
"Что это может быть за звук?” – спросил Торис самого себя и прислушался, пытаясь разгадать если не источник звука, то хотя бы с какой стороны он доносится. Считалось, что Милил очень любит играть на горне.
– Торис.
Это слово возникло из хора молитвенных обращений прихожан, хотя никто кроме него его не слышал.
– Торис.
Ошибиться было невозможно, и Торис почувствовал, как в нем нарастает страх.
– Торис.
– Что? – прошептал юный жрец Милила, покрываясь мурашками.
– Не успокаивайся, Торис.
– Кто ты? – прошептал Торис с трудом сглотнув.
– Зверь все еще жив.
– Какой зверь?
– Казимир
Торис побледнел. Упершись дрожащими, мгновенно взмокшими руками в холодное сиденье массивной каменной скамьи, спрятанной между колоннами, он попытался взять себя в руки и, собравшись с силами, снова спросил:
– Кто ты?
– Избави их от зверя, Торис!
Не обращая внимания на дрожь в ногах, Торис встал со скамьи и зашагал вдоль колоннады. Может быть, ему удастся спрятаться от этого голоса? Может быть, это и не голос был вовсе, а просто усталость, голоса молящихся и вой ветра сыграли с ним злую шутку? Запинаясь, он шел вдоль ряда каменных колонн, а голос звучал все настойчивее:
– Убей зверя, убей зверя, убей зверя!
Опустившись на колени, Торис зажал уши руками, но голос стал еще громче. Жрец жалобно вскрикнул и потерял сознание.
***
Последний зимний снег сыпался из свинцово-серых облаков мохнатыми кружащимися снежинками Старый фермер с трудом шагал по своему раскисшему за время оттепели полю. На мгновение он остановился и изогнул шею, всматриваясь в небеса. Стражник за его спиной положил руку на рукоять меча, а молодой жрец остановился.
Стражник был широкоплечим, широкогрудым мужчиной, и глядел он на крестьянина с подозрением.
– Ну, где твой проклятый водоем? – спросил он хриплым басом.
Фермер поскреб затылок грязной пятерней.
– Я волновался из-за снега. Простите, что вам пришлось тащиться в такую даль, мастер Торис, но я подумал, что вы непременно должны увидеть этот пруд.
Торис безмолвно кивнул, кутаясь в свою рясу и пытаясь спастись от ударов холодного, пронизывающего ветра.
Фермер снова поглядел на небо и зашагал дальше. Стражник неохотно последовал за ним, а Торис замыкал процессию.
– Тут недалече, это рядом с городской стеной, – пояснил крестьянин не оборачиваясь.
Он шагал, зябко скрестив на груди руки, направляясь к тому месту, где его участок земли упирался в городскую стену Гармонии.
– Часть камней для строительства стены добывали прямо на месте, – продолжал рассказывать фермер. – В карьер набралась вода, которую мы всегда использовали для полива… До последнего времени.
Он замолчал, так как они достигли невысокой каменной изгороди, окружавшей поле. Сразу за ней начинался довольно глубокий пруд, высеченный прямо в граните скального обнажения. По берегам выработки еще были заметны следы от орудий каменотесов. Вода, в которой отражалось низкое серое небо, имела странный красноватый оттенок.
– Ржавчина? – наугад предположил стражник, заглядывая в воду.
– Это не ржавчина.
Торис перегнулся через изгородь и заглянул в воду. Совсем близко под ее поверхностью белели тела. Широкий и глубокий пруд был полон ими. Это были тела женщин и мужчин.
***
Торис сидел в библиотеке усадьбы Мейстерзингера и нервничал. Ему было холодно и знобко, несмотря на то что он установил свое кресло в самой середине пятна солнечною света, который проникал в комнату сквозь витражные стекла широких окон. Взгляд жреца безостановочно блуждал по рядам темных книг на полках, по толстым гобеленам, украшавшим собой стены и свисавшим с бревенчатого потолка.
"Что заставляет ее задерживаться?” – с беспокойством подумал Торис.
На солнце внезапно набежала туча, и оконный витраж потемнел. Только теперь, когда исчезло бьющее в окно ослепительное солнце, Торис сумел рассмотреть картину, изображенную на стекле. Это был хор ангелов Милила, парящих над вершиной холма и отбрасывающих на траву гигантские черные тени.
Разглядывая это изображение, Торис вдруг осознал, что видит еще кое-что, и эта вторая картина повергла его в настоящий глубокий ужас. Тени ангелов превратились в совершенно иной хор – хор гигантских волков, которые, рассевшись на вершине холма, выли на луну.
"Неужели это мое воображение играет со мной такие штуки или так было задумано с самого начала мастером, который сделал это оконное украшение?”, – задумался Торис, чувствуя, как у него перехватило дыхание. Он попытался взять себя в руки и успокоиться, но, чем больше он смотрел, тем больше ангелы Милила казались ему тенями зловещих тварей, которые поднялись на вершину холма, чтобы спеть свою жуткую песню.
– Ты хотел меня видеть? – раздался из-за его спины голос Юлианны.
Торис вздрогнул и повернулся, жестом пригласив девушку сесть на кресло перед собой.
– Да… это довольно срочный вопрос, имеющий отношение к делам храма.
Юлианна слегка помрачнела, однако опустилась в указанное кресло напротив жреца. Пальцы ее поправили угольно-черное шерстяное платье, в которое она была одета. Плечи ее были закутаны платком.
– Здесь довольно холодно, не так ли? Торис кивнул, слабо улыбаясь. Затем его лицо снова стало замкнутым.
– Я знаю, что в нормальных условиях то, о чем я намереваюсь с вами побеседовать, Юлианна, нисколько не должно меня касаться. Грубо говоря, это не мое дело, – начал он слегка дрожащим голосом. – Однако обстоятельства таковы, что я вынужден ради Казимира, Гармонии и церкви задать вам несколько вопросов…
Изумрудные глаза Юлианны остались непроницаемы.
– Продолжай.
Торис неловко заерзал на сиденье своего кресла и стиснул ладони.
– Это… это не так-то просто. Скажите, как… э-э-э… обстоят ваши с Казимиром дела?
– Дела?
– Ну да, – ответил Торис смутившись. – Он… хорошо с вами обращается?
Юлианна нахмурила лоб.
– Конечно. Он всегда отменно любезен и вежлив. Но почему ты спрашиваешь?
– Не пытался ли он… заставить вас сделать что-либо? Не пытался ли он… ударить вас?
– Конечно нет! – с негодующим видом воскликнула Юлианна.
Торис кивнул и поджал губы. Затем он потер щеку, где начали пробиваться редкие и темные бакенбарды.
– Следующий вопрос я задаю исключительно ради церкви и веры. Между вами… что-нибудь было? Вы были близки?
Юлианна резко поднялась, стиснув руки перед собой.
– Каким образом эта информация может послужить благу церкви?!
Торис, чувствуя себя особенно неловко, жестом пригласил ее сесть.
– Прошу вас… Прошу вас, Юлианна, присядьте. Я не могу сказать вам, почему именно меня это интересует. Вы должны просто довериться мне. Мне очень важно знать это.
Юлианна медленно села, и ее тонкие пальцы вцепились в подлокотники с такой силой, что тонкие вены вздулись под прозрачной кожей, а суставы побелели. Отвернувшись от Ториса, она глубоко вздохнула.
– Да, мы были близки, – сказала она негромко.
Торис побледнел. Настала его очередь отвернуться. Сквозь оконные стекла снова хлынул каскад яркого и теплого солнечного света. Несмотря на это, Торис продолжал мелко дрожать как в ознобе.
– Это не очень хорошее известие, – сказал он наконец.
Юлианна удивленно посмотрела на него и прищурилась.
– Что же в том плохого? – спросила она с вызовом. – Мы не сделали ничего такого, что противоречило бы законам Милила.
– Дело не в этом, – с трудом сглотнув, отвечал Торис. – Казимир… он нездоров.
– Не здоров?
– Вы, вероятно, уже заметили, каким он стал бледным и худым в последнее время. Рихтер – знахарь-алхимик – понятия не имеет, что с ним такое. Я тоже не знаю, что с ним происходит. Тем не менее мы оба опасаемся, что вы можете заразиться от него этой непонятной болезнью.
Теперь и Юлианна побледнела.
– Если он болен, то я хочу сама вылечить его.
Торис неспокойно улыбнулся:
– Прежде чем вы начнете лечить Казимира, вам самой потребуется преодолеть вашу болезнь.
– Что ты хочешь сказать?
– Мы с Рихтером уверены, что вы, должно быть, уже подхватили это таинственное заболевание, – ровным голосом проговорил Торис, слегка покраснев от того, что ему пришлось немного покривить душой. – Но не беспокойтесь. Я знаю одного жреца из Гундарака – эта страна расположена к северу от нас. Если вы позволите мне отвезти вас туда, он вы лечит вас, а потом составит и пошлет подходящее лекарство для Казимира.
– Почему Казимир не едет сам? – спросила Юлианна.
– Долгое путешествие может убить его. Юлианна прикусила губу и отвернулась.
– Когда мы отправляемся?
– Сегодня ночью.
***
Казимир, с трудом переставляя ноги, медленно поднимался по склону глинистого холма. Лунный свет освещал последние грязно-серые языки тающего снега на северной стороне, а ночной воздух звенел от журчания тысяч весенних ручьев. Казимир на минуту остановился, упираясь в землю залепленными грязью башмаками, затем скрипнул зубами и проворчал:
– Весна.
– Приветствую тебя, о несравненный Мейстерзингер! – раздался с вершины холма знакомый голос. Вздохнув, Казимир поднял голову и увидел черный силуэт
Геркона Люкаса, четко выделяющийся на фоне черно-синего неба. Бард снял с головы свою широкополую шляпу и изящно поклонился:
– На кого будем сегодня охотиться, мой господин, на человека или на зверя?
Выдрав ботинки из липкой грязи, Казимир закончил подъем и. приблизившись к менестрелю, раздраженно сказал:
– Какая мне разница, на что охотиться' И у людей и у животных есть кровь. Впрочем, мне кажется, что за прошедшие месяцы мы убили слишком много людей. Ты не находишь?
Повесив шляпу на обломанный ствол сухого дерева, Люкас вздохнул.
– Пожалуй, ты прав, однако охота на оленей кажется мне не слишком любопытной Бедные животные даже не сопротивляются
– Если ты жаждешь борьбы, – возразил Казимир, – то люди – тоже не твоя добыча. Несмотря на свою репутацию, люди, как правило, бывают совершенно беспомощны и позволяют убивать себя совершенно покорно, даже не пытаясь спастись.
– Ты сегодня в дурном настроении, как я погляжу, – заметил Люкас. – И виноват в этом наверняка твой дурацкий храм, который ты продолжаешь финансировать вопреки всем моим предостережениям.
– Нет, – коротко возразил Казимир.
– Я знаю, что болтливый дурачок, которого ты назначил жрецом, плетет против тебя заговор, – небрежно уронил Люкас.
– Тебя неверно информировали, – проворчал Казимир.
– Тогда из-за чего же ты в таком скверном расположении духа? – настойчиво спросил Люкас, и в свете луны засверкали его кинжальные зубы. – Почему ты, среброустый проповедник роскошного храма Милила, чувствуешь себя таким потерянным и несчастным в самом сердце своей империи?
– Не знаю.
– Стало быть, – улыбнулся бард, – ты все-таки признаешь, что настроение у тебя – не из лучших?
Казимир не ответил, только несколько раз шумно вздохнул, стараясь изгнать из легких застоявшийся воздух.
– Как насчет того, чтобы поохотиться сегодня на медведя? – спросил он после непродолжительного молчания.
Люкас, застигнутый врасплох неожиданной сменой темы, замялся и ответил не сразу.
– Нам придется забраться довольно далеко, чтобы найти медведя, вышедшего из зимней спячки. Что касается меня, то я не видел медведей вот уже несколько лет. Что, если нам направиться на север, к границе Гундарака?
Казимир снял плащ и кивнул, повесив его на дерево.
– Пожалуй.
Это слово, произнесенное негромким шепотом, включило в его усталом теле таинственные механизмы трансформации.
Два огромных волка быстро бежали на север сквозь частый лабиринт темных деревьев. Снега в лесу было больше, но тропы уже совсем растаяли, и их широкие мощные лапы расплескивали по сторонам грязь и лужицы мутной воды. Люкас бежал впереди, в восторженном предвкушении взъерошив на загривке густую серую шерсть. Казимир следовал за ним, и комки грязи, вылетавшие из-под задних лап Люкаса, прилипали к его собственной жесткой шерсти. Казимира это, впрочем, не заботило. Это была не его охота.
Несколько раз они пересекали сладкий след оленей и косуль, но Люкас, не сворачивая, мчался все дальше. Казалось, что он целиком поглощен идеей охоты на медведя. Найдя дорогу на Гундарак, он ни разу не сбился с пути, хотя бежали они параллельно дороге в полумиле от нее, ни разу не замедлил ход, чтобы понюхать черную грязь или прислушаться к испуганному шороху между деревьев. Его неуклонный стремительный бег прервался только раз, когда он почуял на дороге запах одинокого путника. Но даже тогда Люкас остановился ровно на столько времени, сколько потребовалось ему, чтобы растерзать злосчастного пешехода.
Они без труда преодолели расстояние в пятнадцать миль, разделявшее Гармонию и Скульд, когда Казимир вдруг почувствовал свежий след двух людей, недавно проехавших по дороге верхом на лошадях. У него не было никакого желания убивать людей сегодняшней ночью, однако он уже стал уставать от бесцельной непрерывности их бега. Убийство сулило ему лишь приятое разнообразие.
Казимир ускорил свой бег и, обогнав Люкаса, нырнул в глубокую каменистую канаву, которая отделяла их от дороги. Повернув нос по ветру, он верхним чутьем уловил запах коней и людей. Тогда он легко перемахнул через ручей, несущийся по дну оврага, и стал натужными скачками взбираться по противоположному склону. Его лапы взрывали жирную влажную почву, и из-под мшистого покрова взлетали вверх фонтанчики талой воды. Люкас следовал за ним по пятам.
