сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)
"Как непривычно видеть все это после гнилых стропил “Красного Крылечка”, – подумал он. – Лепнина на потолке, да еще в гостиной засели какие-то юристы…”
Он схватился сильными пальцами за резное дерево кровати и сладко потянулся. Мускулы под повязками туго натянулись. Вспоминая Юлианну, какой он видел ее прошлой ночью, Казимир улыбнулся.
Затем он снова сел, спустив ноги с кровати. “Где Торис? – подумал он неожиданно. – Что могло с ним случиться? Был ли он вчера вечером среди зрителей – свидетелей его победы? Вряд ли. В этом случае он наверняка дал бы о себе знать. Наверное, он вернулся в храм”.
Казимир вскочил на ноги, собираясь одеться и немедленно отправиться в храм Мшила, но вспомнил о юристах.
Елечи его поникли. Как Мейстерзингер он был обязан с ними встретиться.
Казимир потянул на себя дверцы платяного шкафа и замер. Никогда в жизни он не видел столько красивой одежды. Глядя в недоумении на самые разные камзолы и платья, он подумал, что было бы весьма кстати, если бы кто-нибудь все-таки помог ему одеться.
Новый Мейстерзингер спустился по широкой каменной лестнице. Он был в алой накидке, желтой рубашке и оранжевом камзоле. Камзол был почему-то перепоясан кожаным ремнем, а вышитая золотом перевязь смяла кружева на воротнике. Под красные складчатые бриджи он надел чулки, которые почти что соответствовали цветовой гамме всего остального костюма. Высокие ботинки для верховой езды достигали середины голеней, а стальные шпоры угрожающе позвякивали о каменный пол при ходьбе.
С важным видом Казимир прошествовал в уставленный книжными шкафами кабинет, где дожидались его юристы. При его появлении все трое почтительно встали. Казимир нетерпеливо бросился в кресло и спросил:
– Что вам угодно?
Самый старший из троих и самый суровый на вид поклонился с изящным достоинством.
– Прежде всего, господин Казимир, позвольте представиться. Мое имя Ауслер.
– Меня зовут Шелцен, – сказал второй и тоже поклонился.
– А я – Махен, – закончил третий.
– Да, конечно, – вздохнул Казимир. – Так что же вам угодно?
– Сегодня мы должны решить сколько неотложных и важных дел, Мейстерзингер, – сказал Ауслер.
– А именно? – Казимир нетерпеливо взмахнул рукой.
– Во-первых, нужно правильно оформить ваше восшествие на пост Мейстерзингера Гармонии. Во-вторых, необходимо решить вопрос с похоронами вашего предшественника. В третьих – завещание.
– Что касается моего прихода к власти, то тут все соответствует праву и закону. Во время турнира трубадуров я стал вторым, уступив только Кляусу. Теперь Кляус мертв…
Ауслер неуверенно улыбнулся:
– Это понятно. Но вы не можете не признать, что вы сменили предыдущего Мейстерзингера на его посту при несколько необычном… да что там! При уникальном стечении обстоятельств. За всю историю Гармонии подобного ни разу не случалось. На протяжении двадцати лет Гармонией правил один человек. Его смерть и ваше… неожиданное появление заставляют господ аристократов колебаться. Ваша власть становится неустойчивой.
– Что же важнее – закон или мнение аристократов? – перебил Казимир.
– Безусловно закон важнее, однако…
– А что говорится в законе о случаях, когда Мейстерзингер умирает?
– Его должность переходит к человеку, который на состязании был вторым.
– Вот именно, – Казимир коротко кивнул. – Мне, как и вам, это известно. Не сомневаюсь, что аристократия тоже прекрасно осведомлена в этом вопросе.
– Прошу прощения, мастер Казимир, – вставил Махен. – Мы говорим сейчас не о законе, а о власти. Законы в Гармонии перестают действовать, если их не поддерживают влиятельные горожане и аристократия. То же самое может быть сказано и о власти Мейстерзингера.
– Ваше дело – закон, – отрезал Казимир. – Мое дело – власть. Надеюсь, это понятно? Теперь о похоронах. Шелцен, скажите, разве вы не у меня на службе?
– Да, Мейстерзингер.
– Тогда позаботьтесь о торжественных похоронах Зона Кляуса, и не забудьте известить меня, когда начнется панихида. Я не хочу пропустить кремацию, – закончил он со странной улыбкой.
– Хорошо, сэр.
– Теперь, кажется, осталось решить вопрос с завещанием.
– Оно здесь, – сказал Махен, доставая измятый свиток пергамента и протягивая его Казимиру.
Юноша отстранился:
– Прочтите его.
Удивленно взглянув на Мейстерзингера, Махен развернул похрустывающий пергамент и некоторое время молчал, глядя исподлобья на Казимира.
– Это довольно длинный документ, – сказал он наконец.
– Тогда просто ответьте на несколько моих вопросов. Какая часть обстановки усадьбы принадлежала Зону Кляусу?
– Ему принадлежит вся обстановка и домашние принадлежности, – сухо ответил юрист.
– Он завещал что-нибудь семье? -
Снова спросил Казимир, нисколько не удивленный ответом.
– У Зона Кляуса не было семьи, – возразил Махен.
– Но у него был… – начал Казимир и осекся. Людям понадобится совсем немного времени чтобы сообразить – сын оборотня тоже может оказаться оборотнем.
– Есть ли в усадьбе что-нибудь государственное, казенное, что могло бы здесь остаться?
– Нет.
– Гм-м… – Казимир задумался, пытаясь найти выход из затруднительного положения. Наконец он сказал:
– Придется объявить завещание не имеющим силы.
– Вы не можете сделать этого, сэр, – осторожно возразил Махен. – Завещание свободного гражданина – если доказана его подлинность и соответствие букве закона – не может быть объявлено недействительным ни лицом, ни органом государственного управления
– Скажите мне, Ауслер, имею ли я право, будучи Мейстерзингером Гармонии, объявить кого-то государственным преступником? – спросил Казимир. – Безусловно, однако…
– В таком случае Зон Кляус был государственным преступником, – заявил Казимир, не слушая его возражений. – Он обвиняется в намеренном поджоге приюта “Красное Крылечко” и убийстве всех тех, кто находился внутри. А теперь скажите мне, Махен, имеет ли право государственный преступник распоряжаться своим имуществом?
– Нет, – ответил Махен, с унылым видом сворачивая пергамент. – Так же как не имеет права на торжественные похороны за счет государства.
– Совершенно правильно, – кивнул Казимир. – Отмените похороны, Шелцен, пусть Зон Кляус будет похоронен в общей могиле вместе с бедняками.
Казимир с победоносным видом огляделся по сторонам. Ни один из юристов не осмеливался даже пошевелиться.
– Что-нибудь еще? – поинтересовался Казимир.
– Нужно решить, что делать вот с этим, – неохотно заговорил Махен, вытрясая из середины свернутого в трубку завещания небольшой кинжал.
– Он был завернут в пергамент. Завещание я сожгу, поскольку оно не имеет
Силы, но сомневаюсь, что кинжал тоже сгорит.
Он протянул кинжал Казимиру рукояткой вперед.
– Что это значит? – поинтересовался Казимир, вертя оружие в руках. Клинок несомненно был серебряным.
Махен снова развернул завещание.
– Здесь, в самом низу, есть непонятная запись. Ага, вот… “Если мой сын еще жив, то кинжал предназначается ему. Может быть, он сумеет использовать его по назначению”.
На лице Казимира не дрогнул ни один мускул. Возвращая кинжал Махену, он сказал:
– Похороните Кляуса с этим ножом в сердце.
***
В тот же день ближе к вечеру, после того как при помощи слуги ему удалось одеться подобающим образом, Казимир отправился в храм Милила. Он надеялся найти Ториса, но в храме был только Густав. Затем он внимательно обыскал амфитеатр и “Кристаль-Клуб”, где после мрачных событий ночи вовсю шла уборка. Но и здесь он не нашел никаких следов своего приятеля. В конце концов он принялся бродить по улицам, расспрашивая прохожих. Куда бы он ни пошел, горожане указывали на него пальцами и шептали:
– Это он, он, новый Мейстерзингер…
Бедняки произносили его имя с радостью и благоговением, аристократы и купцы – с презрительным недоумением, однако не было в Гармонии такого человека, который не узнал бы его. И никто ничего не мог сказать ему о Торисе.
Наступила ночь, а Казимир все еще продолжал поиски. Он проверил все возможные и невозможные места, и понятия не имел, куда ему теперь направиться.
– Он должен быть где-то в городе, – вслух размышлял Казимир, шагая по узким улочкам трущобного квартала. Темнота сгущалась, и на небо выползла распухшая луна. Она была широкой, круглой и соблазнительной, ее нагой серебристый диск купался в душистых ветрах, прилетевших с вересковой пустоши, возбуждая в душе Казимира смутные желания.
– Я голоден, – пробормотал он и испугался, как легко непрошеные слова сорвались с его губ. “Может быть мне стоит немного измениться, чтобы уловить запах
Ториса, – подумал он. – Совсем чуть-чуть, только для того, чтобы обоняние и слух обострились. Я не хочу изменять свой облик”.
Луна притягивала и повелевала им с непреодолимой силой. Казимир начал превращение. Как он ни принюхивался, воздух пах чем угодно – сладким вереском, испугом притаившегося в траве кролика, сосновой хвоей и дождевой водой, – но только не Торисом. Между тем всевозможные запахи продолжали доноситься со всех самых дальних уголков города, и Казимир продолжил трансформацию. Вот слабое человеческое зрение уступило контрастным серым оттенкам острого зрения волка, а ветер, который раньше просто беспокойно посвистывал, зашептал вдруг на разные голоса. Наконец превращение достигло сознания и… погасило его, пробудив хаос желаний – голод, ненависть, похоть.
И жажду крови.
Когда сознание вернулось к нему, Казимир обнаружил, что терзает свежий, еще теплый труп. Мертвец, широко раскрыв глаза, лежал у стены трущобной лачуги.
Казимир отпрыгнул от окровавленного тела, и его лицо, снова ставшее человеческим, исказил ужас. Руки и одежда его были в крови, – перед тем как превратиться в волка он даже не успел раздеться.
Казимир откашлялся и сплюнул на землю сгусток чужой крови.
Затем он почуял странно знакомый запах.
Торис.
Казимир встал с четверенек и пошел в глубь трущобного квартала, доверяя своему все еще острому обонянию. Возле скопления полуразвалившихся сараев запах стал сильнее. Казимир нырнул в дверь одного из них и увидел Ториса.
Его приятель лежал на спине, крепко зажмурив глаза. Лицо Ториса было черно-синим от кровоподтеков и синяков. Казимир опустился на колени и коснулся тела друга – оно было холодным как лед. Деревянная сабля, которую Торис всегда носил под веревкой, служившей ему поясом, исчезла.
Казимир схватил Ториса за плечи и потряс. Тот не шевелился.
– Нет! – беззвучно крикнул Казимир, просовывая руки под тело Ториса. – Проснись же! Ты должен, должен проснуться! – умолял он, стискивая зубы.
Одна рука его поднялась, чтобы похлопать мальчика по щекам, но тут же опустилась – пальцы все еще заканчивались острыми серповидными когтями.
Казимир поднес руки к лицу и сжал кулаки.
– Это я виноват, – прошептал он.
Прислонившись спиной к стене сарая, Казимир посмотрел на звездное небо сквозь прорехи в гнилой крыше.
– О мой верный друг! – печально сказал он. – Если Кляуса похоронят с нищими, то тебя – со знатными господами!
ГЛАВА 9
Сжимая в объятиях тело Ториса, Казимир внезапно почувствовал его легкую дрожь. Негромко ахнув, он приложил ладонь к груди мальчика.
– Сердце бьется! – радостно проговорил он. – Но сколько он еще проживет? Взяв тело поудобнее, он встал.
– Я все видел, – раздался за его спиной скрипучий старческий голос.
Казимир обернулся и увидел сморщенного худого старика, одетого в лохмотья.
– Я все видел, – повторил старик. – Мальчишка приперся сюда прошлой ночью, глаза пустые и безнадежные… Он все бормотал о каких-то там чудовищах, оборотнях. Тут как раз засели трое бродяг. Увидели его одежду, и давай его молотить. Они-то думали, у него водится монета. А мальчишка – ничего, даже не сопротивлялся.
Казимир молча кивнул и, пройдя мимо старика, вышел на улицу, направляясь к усадьбе. Старик заковылял следом.
– Они увидели, что у него ничего нет, и давай его пуще дубасить… Я все видел, я могу указать кто это сделал… за вознаграждение!
Но Казимир уже растворился в темноте.
Неподвижное тело Ториса лежало на столе в комнате алхимика, а вокруг кипела работа. Юлианна носилась по всей комнате, подравнивая фитили светильников и раздувая огонь в странной железной бочке, служившей печкой. Рихтер – алхимик и лекарь – шарил на полках, забавно кивая лысой головой всякий раз, когда он заглядывал в одну из своих многочисленных банок или рылся в выдвижном ящичке в шкафу. Попутно он вытряхнул из очередной склянки на ладонь щепотку какого-то бурого порошка и втянул сначала одной, потом другой ноздрей, а потом пошел дальше, передвигая костлявой рукой свои драгоценные сосуды.
Только Казимир стоял неподвижно в темном углу лаборатории, не обращая ни малейшего внимания на приготовления. Все его внимание было сосредоточено на Торисе, и на Ториса был устремлен взгляд его горящих глаз. Мальчик еще дышал, но никто не мог сказать точно, как долго это продлится. От напряжения глаза его начали слезиться и болеть.
Рихтер, остановившись наконец в дальнем углу комнаты, начал бросать в глиняную миску с горячей водой какие-то резко пахнущие травы. Вода немедленно приобрела небывалый оранжево-красный оттенок. Даже края миски, не говоря уже о пальцах доктора, окрасились в этот странный цвет.
Вернувшись к столу, Рихтер принялся накладывать парящую горячую массу из настоя и разбухших трав на грудь Ториса Он действовал осторожно и методично, не пропуская ни одного квадратного дюйма кожи. Красно-оранжевая масса странно контрастировала с сине-черными синяками на ребрах мальчика.
Когда процедура была закончена, Рихтер отступил на шаг назад, держа на весу окрасившиеся руки. Затем он взял Ториса за кисти и сразу отпустил.
Казимир в смиренном молчании наблюдал за дальнейшими действиями алхимика. Он не отвернулся даже тогда, когда старик принялся резать все еще живое тело, жечь огнем, приставлять пиявки. Взгляд его был прикован к грудной клетке друга, которая продолжала подниматься и опускаться. Так прошло несколько часов, но ничто не изменилось, ни в лучшую, ни в худшую сторону.
Наконец Рихтер убрал пиявок, сполоснул руки и принялся бинтовать раны.
– Это все? – сердито спросил Казимир, оттолкнувшись от стены.
– Идем, Казимир, – остановил его голос Юлианны. Девушка взяла его за руку и заставила отвернуться от сгорбившегося над своей работой врача. – Давай перенесем Ториса в постель и немного отдохнем сами.
Казимир устало опустил голову. Рихтер уже завязывал последний бинт, и Казимир осторожно поднял забинтованное тело Ториса на руки. Юлианна пошла вперед, придерживая перед ним двери. Так они поднялись на второй этаж и оказались в скромной маленькой спаленке. Юлианна сняла с кровати покрывала, Казимир уложил Ториса на простыню и закрыл его несколькими одеялами, чтобы тот согрелся.
Девушка положила руку на плечо Казимира.
– Мы ничего больше не сможем для него сделать, – сказала она. Затем рука ее опустилась, Юлианна медленно шла к двери. – Пусть поспит.
Казимир рассеянно кивнул и сел в кресло. Он продолжал смотреть на Ториса, и девушка вздохнула.
– Ты тоже должен отдохнуть, Казимир. Завтра утром ты снова должен будешь исполнять обязанности Мейстерзингера Гармонии.
– Пусть Гармония обойдется без меня, – с горечью пробормотал Казимир.
– Но город не может без тебя…
Казимир с усилием оторвал взгляд от бледного лица Ториса. Глаза его казались глубокими и темными словно колодцы.
– А я не могу без него.
Утренний свет застал Казимира бодрствующим в том же самом кресле. Вокруг глаз его залегли темные тени. Казалось, сон нисколько не помог Торису. Мальчик был обожжен, избит грабителями и изрезан врачом, он сильно осунулся и исхудал, и только его упрямые легкие не сдавались, продолжая свою работу. С утра обоих навестила Юлианна, но серый от усталости Мейстерзингер не обратил на нее ни малейшего внимания. Слуга, который явился с сообщением о собравшихся просителях, добился большего успеха: Казимир швырнул в него башмаком.
К середине утра его оставили в покое.
После полудня Казимир сдался и крепко заснул.
– Ты должен многому научиться, – раздался глубокий голос, разгоняя отрывочные сновидения Казимира. – А сон, надо сказать, не лучший учитель.
Худая, узкая рука коснулась онемевшего плеча Казимира и слегка его встряхнула. Юноша, неожиданно осознав, что он все-таки уснул, вздрогнул и открыл глаза. По его опухшему лицу проскользнула гримаса отвращения – он не мог простить себе этой слабости.
Не обращая внимания на руку, которая все еще лежала на его плече, Казимир повернулся к Торису. Мальчуган все еще спал, хотя за окнами уже стемнело. Сквозь открытые окна в спальню врывался прохладный ночной ветерок.
