Текст книги "Тюряга"

Автор книги: Джордж Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

   – Послушай, – сказал как-то Джон Фрэнку. – Как ты думаешь, бог есть?

   – Есть, конечно, – ответил Фрэнк.

   – А почему же столько несправедливости?

   – Мне отец как-то говорил, что справедливость – это право сильного.

   – Но ведь если бог всемогущ и всесилен, то тогда он должен быть и справедлив?

   – Да это же для людей, – сказал Фрэнк. – Справедливость – право сильного. А что для бога – это только ему одному и известно.

   Фрэнк посмотрел на Джона, и ему показалось, что тот чем-то опечален.

   – Ты что-то невесел, – сказал Фрэнк.

   – Да сон мне какой-то несправедливый приснился. Фрэнк рассмеялся.

   – А что за сон?

   – Мне приснилось, что меня здесь, в тюрьме, убили.

   – Да плюнь ты, – сказал Фрэнк. – Будешь еще на разную ерунду внимание обращать.

   – Нет, – покачал головой Джон, – ты лес знаешь, что я к этому очень серьезно отношусь. Тот гуру говорил, что сны – это язык, которым говорит с нами бог. Но за что, за что они хотят меня убить!

   – Ну ты действительно мальчишка, – сказал Фрэнк, – То над Грейвсом или Палачом надсмехаешься им в лицо, а то из-за каких-то снов расстраиваешься. Тебе что, кто-нибудь угрожал или хоть какие-то слухи до тебя дошли?

   – Нет.

   – Ну так чего тогда? Если мотор не заведется – машина не поедет. Я вот так же и на жизнь смотрю, а мистика, знаешь, в ней много неясного. Может так, а может, эдак. Да и не все же сны сбываются.

   Фрэнк, как мог, пытался развеселить друга, разубедить его в мрачности его предчувствий, и постепенно Джон и в самом деле забыл о своем дурном сне.

   – Пока не похоронен, не мертв! Верно ведь? – рассмеялся наконец Джон.

   – У нас мало, что есть, – сказал Фрэнк. – Но мы должны это защищать.

30.

   Проходил день за днем. «Форд» был уже почти готов, оставалось только его покрасить. Каждый день после работы Леоне возвращался теперь в теплую камеру. Четыре или пять раз капитан Майснер устраивал тренировки сборной «Бэйкли» по регби. Фрэнк играл теперь свободного полузащитника, претендуя на роль лидера команды и своим мастерством завоевывая все больше и больше симпатий среди зэков. Грейвс, которого в сборную не взяли, явно завидовал ему. Фрэнк, несмотря на то, что был почти всегда теперь окружен накачанными мощными парнями из группировки Здоровяка, да и сам, благодаря тренировкам, был в неплохой форме, про себя решил все же избегать стычек с Грейвсом. Как никак ему оставалось меньше четырех месяцев до освобождения, и он решил не нарываться на неприятности, ведь получить добавку к сроку было проще простого. А Грейвс неотступно следил за Леоне, стараясь выбрать момент, когда тот будет один. Но не только Грейвс внимательно наблюдал за Леоне, Драмгул тоже не выпускал его из поля зрения, и Фрэнк об этом догадывался. Но он чувствовал на себе и незримую опеку капитана Майснера, догадываясь, что несостоявшийся перевод в соседи к Грейвсу – дело рук Майснера, и на следующий же день после проверки, улучив момент, когда Майснер был один, Фрэнк сказал ему свое «мужское спасибо». Майснер тогда похлопал его по плечу и сказал: «Надеюсь, ты будешь себя хорошо вести и не поддашься на провокации. А кроме того, с тебя восемь очков в ближайшем матче межтюремного турнира». Это было еще одной причиной, почему Фрэнк избегал стычек с Грейвсом, ведь тогда он лишился бы поддержки Майснера, и Драмгул не замедлил бы этим воспользоваться. А Драмгул только и ждал, когда же, наконец, Леоне оступится, чтобы можно было его подцепить. Ведь теперь ни Палач, ни Подручный не могли откровенно применить насилие. Это вызвало бы возмущение всей тюрьмы. Слишком уж заметной фигурой стал Леоне. Да, вдобавок, теперь уже ни для кого не было секретом, что Фрэнк – личный враг Драмгула и не только враг, но и в известном смысле победитель, оказавшийся в роли побежденного. Словом, Драмгулу было не так легко теперь подловить и подмять под себя Леоне, как он надеялся в самом начале, когда устроил перевод Фрэнка в «Бэйкли».

   Часто, оставаясь один в своем кабинете, Драмгул включал видеокамеру, установленную в гараже, и с ненавистью наблюдал, как четверо парней с воодушевлением собирают и постепенно ставят на колеса старенький белый «форд», который столько лет простоял в углу без всякой надежды на возрождение. С каким наслаждением бы он Драмгул, пустил пулю в лоб вот этому уверенному в себе, так независимо держащемуся брюнету Фрэнку Леоне, заключенному номер пятьсот десять. Драмгул добавил увеличение, но Леоне вышел из зоны наблюдения и теперь камера показывала лишь крыло автомобиля. Драмгул снова вернул общий план. Он видел, как парни засмеялись, а потом их рты стали широко раскрываться, Фрэнк беззвучно бил ладонями по какому-то перевернутому ведру, а мулат поднес ко рту какую-то жестяную трубку.

   – Они поют, – мрачно сказал вслух Драмгул. – Они веселятся, радуются жизни, делают свою привычную работу, находясь здесь, у меня в тюрьме, а я наблюдаю за ними, исходя желчью, и ничего не могу с этим поделать. Это просто Шекспир какой-то. Заключенные счастливы, а начальник тюрьмы несчастен. И я ничего не могу с этим поделать.

   Он нажал кнопку вызова охраны. Дверь открылась и вошел Палач.

   – Слушаю, сэр, – хлопнул он каблуками.

   – Скажи, – обратился к нему Драмгул. – А мы ничего не можем сделать с этой машиной?

Он кивнул на экран телевизора.

   – Может быть, ночью можно ее разломать, а всю вину свалить на Грейвса? – сказал, ухмыляясь, Палач.

   – Да нет, ночью же все заперты по камерам. Сразу будет ясно, что это дело рук охраны.

   – Можно что-нибудь и днем подстроить, чтобы все вышли, тогда и мы порезвимся.

   – Да, ты просто гений, – сказал Драмгул. – Можно дать сигнал номер четыре, чтобы все бежали на внеочередную проверку, а в это время...

   – Уж вы не беспокойтесь, – льстиво заулыбался Палач. – Мы постараемся.

   Драмгул снова посмотрел на экран. Парни начали красить автомобиль, опрыскивая его из распылителей.

   – Интересно, какого цвета? – автоматически спросил он, видеосистема транслировала только черно-белое изображение.

   – Известно какого, – сказал Палач. – Красного. Как никак цвет крови.

   Он довольно ухмыльнулся. Драмгул посмотрел на него и сказал:

   – Похоже под моим руководством ты начинаешь делать успехи и в литературе, по крайней мере, в устной.

Он снова перевел взгляд на экран.

   – Ишь как веселятся, – сказал Палач, глядя вместе с Драмгулом, как дурачатся, прыская иногда друг другу на комбинезоны из распылителей, Джон и Фрэнк. – Положить бы их рядком под колеса их лимузина и – туда-сюда, туда-сюда...

   – Как ты откровенен, – усмехнулся Драмгул.

   – Да я бы их всех, – сказал Палач, чувствуя, что сегодня начальник подпускает его к себе особенно близко, – с удовольствием покрасил их же собственной кровью. Раздел бы и ножом то тут, то там подколол, подрезал, где хорошо течет, а потом взял бы кисть малярную и покрасил. А яйца бы отдельно обработал – иглами.

   – М-да, – сказал Драмгул. – Не зря они зовут тебя Палачом.

   – А я, вы знаете, – беря доверительный тон и кротко улыбаясь начальнику, сказал Палач, – действительно кайф испытываю, когда кто-нибудь мучается. У меня душа поет, когда я кого-нибудь в кровь забиваю. Это только внешне у меня ярость как бы, а внутри нежность просто какая-то. Когда жертва связана и обнажена, а я бью ее железным прутом, то это для меня сладострастие. Я люблю людей, которых я забиваю до смерти.

   – Ты действительно страшный человек, – сказал Драмгул. – Может быть, даже страшнее, чем я. Но довольно откровенный.

Он поднялся и выключил видеосистему.

   – Так значит сигнал номер четыре? Когда? – перешел на официальный тон Палач.

   – Нет, – сказал Драмгул. – Этим мы ничего не добьемся. Во-первых, если Грейвса не будет на внеочередной проверке, то сразу станет ясно, что все это подстроено администрацией и тогда Майснер поведет со мной войну в открытую. Во-вторых, мы и их, эту четверку, убедим в их правоте. Тут надо придумать что-то другое. Чтобы Леоне случайно или неслучайно оказался виноватым сам. Чтобы у нас было полное право применить к нему имеющиеся в нашем распоряжении меры наказания и чтобы Майснер ни в чем не мог нас заподозрить.

   – Что же нам делать? – спросил Палач.

   – Ждать, – сказал Драмгул. – И читать классиков, может быть что-нибудь и вычитаем.

   Он сделал жест рукой, отпускающий Палача. Тот взял под козырек и вышел.

   – Как все же мерзко на душе, – проговорил вслух Драмгул. – Наверное, надо немного развлечься.

   Он открыл дверцу одного из отделений стеллажа и достал бутылку коньяка. Выпив рюмку, он поставил бутылку обратно. Потом он одел пальто поверх своего черного безукоризненного костюма, поправил галстук и причесал щеточкой усы перед зеркалом. Через час он уже был в одном из заведений, где мужчины обычно скрашивают свой досуг.

31.

   – А-а, мистер Драмгул, – приветливо сказала хозяйка заведения. – Заходите, заходите. Давненько вы у нас не были.

   – Да все, знаете, работа заедает.

   – А у нас новенькая. Маленькая такая брюнеточка в вашем вкусе, итальяночка, кстати зовут Джульеттой.

   – Судимости есть? – спросил он, подавая пальто хозяйке.

   —Нет, что вы, она еще маленькая.

   – А что-нибудь водится за ней? Хозяйка пожала плечами.

   – Я не знаю.

   – Тогда я лучше займусь с Розалиной, – сказал, склоняясь перед низким зеркалом, Драмгул и поправил ежик серых коротко стриженых волос. – Она не занята?

   – Нет, она пьет кофе на втором этаже. Вот ключи, пройдите пожалуйста в сорок пятый номер, мистер Драмгул.

   Он сунул хозяйке стодолларовую банкноту и взял ключи.

   Сорок пятый номер был таким же, как и сорок шестой, как и сорок четвертый, как и, очевидно, всякий другой в этом сомнительном заведении. Широкая кровать с несколькими подушечками от большой до малой. Зеркальная стена и зеркальный потолок. Шкаф, холодильник, два кресла, торшер и стереомагнитофон, маленький столик между креслами и, конечно же, ванная комната с голубым унитазом, черной ванной и фиолетовой раковиной.

   – Как все на редкость однообразно в этой жизни, – проговорил Драмгул, присаживаясь на кровать.

   В ожидании Розалины он откинулся на подушки и закурил. Через несколько минут послышался знакомый дробот каблучков, дверная ручка повернулась вниз и дверь открылась.

   Розалина тоже была брюнеткой, но среднего роста, хотя из-за своей тонкой фигурки многим казалась миниатюрной. На ее лице сквозь деланную соблазнительно-приветливую улыбку Драмгул прочел плохоскрытое отвращение к своей особе. «Тем лучше, – подумал он. – Чем хуже тебе, тем мне лучше».

   – Подойди сюда, крошка, – сказал он., Розалина, кокетливо поигрывая попкой, подошла и присела на кровать, сразу положив ему руку на пах.

   – Ну не торопись лишить меня последних сил и выгнать тебя к ... матери. Давай немного позабавимся.

   – Как же мы в этот раз позабавимся с тобой, милый, – скорчила гримаску Розалина и опустила свою очаровательную головку на грудь Драмгулу.

   – Давай поиграем в тюрьму, – сказал он. – Ведь если я и в самом деле передам компрометирующие тебя и твою мамашу факты о торговле наркотиками в прокуратуру, то, может статься, ты попадешь в одно из таких заведений, а, может быть, даже в то, где правлю я сам, у нее есть женский изолятор на восемь камер для пересыльных. Так что тебе всегда надо быть готовой к неожиданностям.

   – Но разве я плохо себя веду? – испуганно сказала Розалина, приподнимая голову с его груди. – Ведь я же выполняю все ваши желания, мистер Драмгул. Все-все.

   Последние слова она выделила особой, только им двоим понятной интонацией.

   – Тогда тебе придется выполнить еще одно, – сказал он, глядя на нее своим мертвящим неподвижным взглядом.

   «Черт, – подумал он. – Как же отвратительно я себя чувствую. Это все из-за этого Леоне».

   – Похоже, вы сегодня не в настроении, мой маленький мистер Драмгул? – спросила Розалина, наклоняясь, чтобы поцеловать старика.

   – Подожди, – сказал он. – Разденься и оставь только туфли.

   – Может быть, мне принять ванну?

   – Не надо, – сказал он.

   Надув губки, Розалина расстегнула у себя на груди платье, а потом стянула его через голову. Прядь волос зацепилась за пуговицу и Розалина сказала «ай!» Потом она сняла трусики, стараясь не запачкать их подошвами своих туфелек, расстегнула и сбросила лифчик. Драмгул холодно смотрел, как она раздевается. Хихикая, Розалина снова хотела присесть к нему на постель.

   – Не надо, – с отвращением сказал он и поднялся.

   – Встань вон туда   – он показал в угол комнаты.

   – Вы наказываете меня? – спросила она тоном маленькой девочки.

   – Да, – усмехнулся он.– Встань лицом к стеке и слегка нагнись.

   – Ах, я чувствую, что сейчас мне будет так хорошо, – игриво засмеялась она, подходя к стене и опираясь на нее двумя руками.

   – Побольше выпяти назад свое сокровище, – сказал Драмгул, расстегивая ремень.

   – Вот так? – прогнулась в спине и поиграла бедрами Розалина.

   – Да так! – сказал он и со всего размаха больно ударил ее пряжкой незаметно вытащенного из поясных лямок ремня.

   Она вскрикнула и обернулась. Ненависть вспыхнула в ее глазах. Навернулись слезы.

   – Повернись обратно к стене, – медленно сказал Драмгул.

   «А ведь Палач прав, – подумал он. – Сейчас я испытываю к ней почти что нежность».

   – Ты... ты..., – задыхалась она от слез.

   – Молчать, шлюха, – сказал он. – Если не будешь повиноваться, я раскручу тебя на двадцать лет. Ты выйдешь старухой из моего заведения, и тогда тобой побрезгуют даже бродяги, которые ночуют под мостом.

   Глотая слезы, она снова повернулась к стене.

   Он стал ее сечь, с наслаждением разглядывая все новые и новые красные полосы на ее худеньком теле.

   «Жалко, что нельзя до крови, – подумал он. – Да и нечем. А хотя нет, вон, можно и...»

   Он посмотрел на торшер, бросил свой ремень, подошел и оборвал провод. Медные острые концы выступили из разорванной пластмассовой оплетки. Розалина с ужасом смотрела, как он наматывает другой конец провода на кисть правой руки.

   – Тебе осталось потерпеть еще чуть-чуть, – улыбаясь, проговорил он. – Я чуть-чуть пущу тебе кровку и успокоюсь, ну не дрожи же так. Многие говорят, что в боли есть свое наслаждение.

   – Нет! Нет! – закричала она и бросилась к двери. Драмгул грубо схватил ее за руку и швырнул на кровать. Потом он стал сечь медным проводом это беззащитное обнаженное, вздрагивающее под каждым его ударом узкое, скорчившееся тело. Наконец, когда тоненькие струйки крови стали уже пересекаться, образуя широкие полосы, он отбросил провод и, быстро раздевшись, набросился на окровавленную девушку и через несколько минут отвалился от нее, как насосавшийся клоп, обессиленно и сладострастно мыча.

   Приняв душ и одевшись, он достал из бокового кармана двести долларов и бросил их на ковер.

   – Это тебе на примочки, – сказал он. – И смотри, не вздумай проболтаться кому.

   Он хотел было уже выйти, но вдруг снова оглянулся на лежащую с застывшим выражением ужаса на лице Розалину.

   – Простыни сними и вынеси так, чтобы никто не видел, и выброси их. Я заплачу.

   Розалина, казалось, не слышала его слов.

   – Я ясно говорю или нет?! – спросил он.

   – Да, – тихо сказала ока, покачав головой. Спускаясь по лестнице, он напевал, чувствуя себя в настроении и даже слегка помолодевшим.

   – Как хорошо, как свеже вы выглядите, – сказала ему улыбаясь, хозяйка.

   – Мерси, – ответил, также улыбаясь, он.

   – Как там Розалина? Она продемонстрировала что-нибудь новенькое?

   – М-да, – сказал он. – Пусть даже сегодня отдохнет. Он достал портмоне и вынул еще одну стодолларовую бумажку.

   – Это вам за сочувствие к Розалине и за белье, – сказал он, внимательно поглядев в двоящиеся от лживости хозяйкины глаза.

   Она молча поклонилась и подала ему пальто. Через час он снова был в своем кабинете и принимал вечерний рапорт капитана Майснера.

32.

   И вот желанный день настал. Отремонтированный и покрашенный «форд» как новенький стоял посреди маневровой площадки гаража. А вся четверка – Фрэнк, Здоровяк, Джон и Даллас сидели за импровизированным столиком из двух пустых бочек, покрытых куском плексигласа, на котором была разложена нехитрая тюремная снедь. Даллас, пользуясь своими многочисленными связями, достал даже несколько бутылок вина и пару – виски. Порезав сыр, колбасу и хлеб, они разделили спиртное по стаканчикам. Даллас взял на себя роль тамады. Он поднялся и, засмеявшись своим скользким развязным смехом, сказал:

   – Я предлагаю старинный тюремный тост.

   – Давай, давай, – засмеялся и, подбадривая его, Джон.

   – Молчи, – сказал Здоровяк. Фрэнк молча улыбался.

   – Когда мы трезвые, – начал Даллас, – мы работаем, думаем и беспокоимся, а когда мы пьяные, мы играем в карты, веселимся и развлекаемся. Но когда придет наш черед, я надеюсь, нас положат в гроб жопой кверху, чтобы начальник тюрьмы смог наконец нас поцеловать.

   Все дружно захохотали. Здоровяк хлопнул Далласа по заднице, так что виски из его стаканчика чуть не выплеснулось на стол. Они чокнулись и выпили. Потом налили еще.

   – Я тоже хочу сказать, – поднялся Здоровяк. – Когда я откинул брезент и показал эту штуку, – он показал через плечо большим пальцем на автомобиль. – Фрэнку, то не думал, что моя крошка ему так понравится. Я даже, помню, сказал ему: дохлый номер, Фрэнк. Потому что никто, кто бы за нее не брался, не мог починить. А Фрэнк смог. Давайте выпьем за Фрэнка!

   – За Фрэнка! – поднял стаканчик Джон.

   Даллас закричал: – Ура Фрэнку!

   Леоне скромно улыбался. Они снова чокнулись и снова выпили.

   Драмгул сидел перед экраном в кресле, грея в изнеженных пальцах свой неизменный коньяк. За его спиной с рюмкой побольше, наполненной виски, стоял Палач. По тому, как улыбался Фрэнк и как смотрели на него остальные, начальник тюрьмы и Палач догадались, что все пьют за Фрэнка. Усмехаясь, Драмгул тоже поднес рюмку к губам.

   – За твой проигрыш, Леоне, – произнес он. – За твои страдания, за твои грядущие муки, за твои унижения, за твое разочарование в этой жизни.

   – За твою смерть, – добавил Палач. Они выпили.

   – Интересно, хватит ли им спиртного, чтобы начать? – спросил Драмгул.

   – Вместо двух бутылок вина, им подложили две бутылки виски.

   – Надеюсь, того самого?

   – Да, того самого, – ухмыльнулся Палач.

   – Отлично, – Драмгул снова пригубил рюмку. – Важно, чтобы они все его попробовали.

   – Насколько я вижу, – Палач прищурился и слегка нагнулся к экрану, пока они все пьют именно из той бутылки.

   – Все же ужасная дрянь, – сказал, поморщившись, Фрэнк и поставил стаканчик на плексиглас.

   – Зато мы пьем за твое здоровье, – снова хохотнул Даллас.

   – Да, такое ощущение, что туда что-то подмешали, – сказал, усмехаясь, Джон.

   – Да бросьте вы, – сказал Даллас, – это лучшее виски, какое здесь можно купить за три доллара.

   – Просто ты отвык от спиртного, мой мальчик, – сказал, обращаясь к Джону, Здоровяк, он откинулся на потертую матерчатую спинку алюминиевого шезлонга и закурил гаванскую сигару. – А ты занюхай свое пойло дымком и все будет о'кей.

   – Да мы уже и без дымка все под кайфом, – вдруг засмеялся Джон.

   – Ага, забрало, – сказал Здоровяк, выпуская дым. – Хорошо пить тем, кто мало весит. Им меньше надо.

   – Это только в тюрьме, – захохотал Даллас, – где выпивки немного и она редка. А на воле, где ее залейся, лучше уж долго пить и много, по крайней мере удовольствие можно растянуть.

   Фрэнк взял новую бутылку и разлил еще.

   – Давайте за нас, за то, что мы не сдаемся. За то, что придет час, когда мы вот также чокнемся на воле.

   Они снова чокнулись и снова выпили.

   – Я вот, – сказал Даллас, – когда мы с Фрэнком в «Олби» сидели, разбавитель пил для лаков и то ничего. Помнишь, Фрэнк?

   – Я не пил и потому не помню.

   – Мы в этот разбавитель соли набухали и активированного угля, ух и весело же потом было.

   – Это «как в России», называется, – сказал Здоровяк. Даллас обернулся к нему:

   – Почему «как в России»?

   – Да у меня был один русский знакомый, он оттуда, от коммунистов сбежал. Давно это было, правда, лет пятнадцать назад. Вот он рассказывал, что у них там водка дешевая, зато очереди – не подойдешь, и потому быстро кончается. Вот они и пьют там все подряд. У них даже поговорка есть: «Пей все, что горит. Е... все, что шевелится».

   Они дружно расхохотались и распечатали еще пару бутылок.

   – Да, девочек нам здесь очень не хватает, – вздохнул Здоровяк.

   – Счас бы, эх, поставить кому, – крякнул Даллас, разливая еще.

   Они выпили.

   – Э-э-э, эта, эт-та, – вдруг сказал Здоровяк. – Вы т-тут, н-не пейт-те. Я сейчас.

   – Ты по большому что ли или по маленькому? – спросил его, слегка покачиваясь на табуретке, Джон.

   – Вид-дишь, как-о-ой я бо-ольшо-ой? – ответил Здоровяк, поднимаясь из-за стола.

   – Значит, по большому, – кивнул головой Джон. Здоровяк вышел.

   – Эк его разобрало, – усмехнулся Фрэнк.

   – А еще м-масс-са говорит, – промычал Даллас. – Хорошо тем, у кого масс-сы мало.

   – Он не масса, говорил, а вес, – сказал Джон. Даллас посмотрел на него в упор.

   – Нет, мас-са!

   – Нет, вес! – зло ответил ему Джон.

   – А я говорю – масса! – хлопнул ладонью по столу Даллас так, что стаканчики и виски подпрыгнули, зазвенев, а полбатона хлеба упало на пол.

Джон набычившись поднялся.

   – Да ладно вам, бараны, – сказал Фрэнк, беря Джона за рукав и сажая его на место. – Выпьем за дружбу.

Он разлил и заставил их чокнуться. Они выпили.

   – А почему бы нам не покататься? – сказал вдруг Даллас. – Делали мы делали эту крошку, а для чего, собственно?

   – Фрэнк, правда? – сказал Джон. – Я ощущаю такой подъем сил. Я чувствую себя супермэном. Мне кажется, сейчас я могу все. А может, просто пойдем вот так, напрямик? Ведь они не смогут нас не пропустить! Ведь они же увидят, какие мы, и выпустят нас на свободу!

   – Конечно, – подхватил Даллас.– Конечно, они выпустят нас! А куда они денутся?

   Он встал и нетвердым шагом подошел к машине, открыл дверцу.

   – Прошу, – галантно расшаркался Даллас.

   – Я за руль! Я за руль! – закричал Джон и, петляя, побежал к машине.

   Дверь открылась, и в помещение гаража вошел Здоровяк.

   – Вы что с ум-ма сошли?! – проревел он.

   – Да мы же играем, – сказал Даллас. – Ты что, не понял?

   Фрэнк подошел и сел в кабину рядом с Джоном. Даллас захлопнул дверь.

   – Пойдем, – сказал он Здоровяку. – Пойдем выпьем. Не мешай им. У них там серьезный разговор.

   Он потащил Здоровяка к столику, наливая еще по чуть-чуть ему и Себе.

   – Неплохо, – сказал Драмгул, слегка пригубив рюмку, – осталось только завести мотор. Надеюсь, Леоне действительно его починил?

   – На свою беду! – захохотал Палач.

   – Погоди, что-то они его не заводят. Может быть, зелье не действует? Леоне, по-моему, все же пил меньше других, ты не заметил?

   – Да, – сказал Палач, – он не до дна опрокидывал. Но все же возбуждающее должно подействовать и на него.

   – Но ты видишь, они почему-то сидят и спокойно там о чем-то беседуют.

   – Зря вы не согласились на наркотик, – вежливо сказал Палач.

   – Но ты же знаешь, в случае чего Майснер наверняка стал бы настаивать на экспертизе. Они могли бы распутать весь клубок.

   Они сидели в машине, глядя на отражения ламп в ветровом стекле.

   – Как хорошо, Фрэнк, – тихо проговорил Джон, держась за руль, глаза его блестели. – Как будто мы уже на свободе.

   – Как будто мы мчимся по трассе.

   – И дом на берегу океана, где ждут нас наши девочки, все приближается и приближается к нам.

   – Ты женат? – спросил его Фрэнк. Джон усмехнулся:

   – Ты что, собираешься сделать мне предложение? Да нет, я не женат.

   – А собираешься жениться, когда выйдешь отсюда?

   – У меня была очень красивая девчонка, – сказал Джон, опуская голову на руль. – Мы хотели пожениться. Братья ее, правда, все меня доставали насмешками, издевались. Потом я на год уехал. Она писала мне письма. Каждые две недели я получал от нее письмо, где она писала, как она меня любит и что не может без меня жить. И вдруг как-то, р-раз, и прекратила. И тогда я понял, что никогда не буду встречаться с приличными девчонками. Лучше только со шлюхами.

   – Это она тебя так подкосила.

   – Да, это она меня так подкосила, – Джон поднял свою печальную голову от руля. – Да и куда мне жениться. Я же в этом мире мало что умею, только сны видеть. Я вот даже машину не умею водить.

   – Что?– не поверил Фрэнк.

   – Говорю тебе, даже машину не умею водить. Джон подергал руль на себя, словно хотел его оторвать, и несколько раз без разбора нажал на педали.

   – Вот видишь, это все на что я способен, – все так же печально сказал он.

Фрэнк рассмеялся и хлопнул его по плечу.

   – Не горюй. Я тебя научу!

   – Ты? Ты научишь меня водить машину?

   – Да, – сказал Фрэнк. – Смотри, вот это ключ зажигания, ты поворачиваешь и нажимаешь на стартер, а потом вот сюда, на газ, коробка скоростей здесь автоматическая, вот рычаг, а это вот тормоз. И все дела! А теперь давай я тебя покатаю.

   Он вылез из кабины и обошел автомобиль, остановившись у дверцы шофера.

   – Открой окошко, – постучал он в стекло. Джон опустил стекло.

   – Рули, – сказал Фрэнк, упираясь в раму кабины и мягко сдвигая автомобиль с места.

   – Я еду, – восторженно сказал Джон. – Какой кайф!

   Фрэнк медленно покатил автомобиль по кругу. Джон важно и торжественно рулил.

   – А теперь поворачивай на Бродвей, – сказал Фрэнк. – Смотри, какие девчонки, давай их покатаем.

   – Эй, девчонки, – подхватил его игру Джон. – не хотите ли покататься? Просто так, куда глаза глядят. А потом мы отвезем вас домой.

   – Или вон те, – кивнул в другую сторону Фрэнк, все так же продолжая вести автомобиль по кругу. – Смотри, они явно хотят куда-нибудь поехать.

   – Эй, красавица, – Джон помахал рукой воображаемым девушкам. – Может быть, вас подвезти? Смотрите, какая шикарная тачка к вам подруливает. Как насчет вечеринки, может быть, где-нибудь потанцуем? Или маханем в кино?

   – А можно за город, – предложил Фрэнк.

   – Да, а как насчет загородной прогулки? Завтрак на траве. Посидеть, выпить немного вина. Покататься на лодке. Можно позагорать, покупаться. Что? Ты слышал, Фрэнк, они говорят, что они не умеют плавать.

   – Не может быть! Нет на свете таких людей, которые не умели бы плавать.

   – Вы на самом деле не умеете плавать? Что? Фрэнк, они говорят, что и в самом деле не умеют плавать.

   – Ну так скажи им, что мы их научим.

   – Эх черт, уже смылись!

   – Ну не беда, – сказал Фрэнк, продолжая катить автомобиль по кругу в замкнутом тюремном пространстве. – Давай поворачивай на сорок вторую улицу. Смотри, какие огни.

   – Вот это да – продолжил Джон. – Похоже, они устроили иллюминацию. Ты не знаешь, сегодня что, праздник?

   – Да, сегодня наш с тобой праздник, Джон. Поехали в ресторан.

   – А как же мы будем возвращаться? Ведь мы, наверное, там наберемся, как черти.

   – Не будем думать об этом, – сказал Фрэнк, останавливая автомобиль. – Все. Теперь ты и в самом деле готов к путешествиям.

   Фрэнк выпрямился и оглядел гараж. Все было на своих местах. Стеллажи с деталями, сварочный аппарат, корпус от старого «плимута», бамперы, пирамида из колес, два автомобиля в углу, третий над смотровой ямой, токарный станок, ворота. Все то же, замкнутое пространство, стены, а за ними другие, еще выше, с колючей проволокой наверху и с автоматчиками на вышках. Нет никакого Бродвея, никаких огней, никаких девушек, нет никаких дорог, ведущих за город, нет ресторанов и дискотек, и никто не стоит на тротуаре, облизывая мороженое и стреляя глазками на проходящих мимо парней, на медленно подкатывающие автомобили. Фрэнк вздохнул. Казалось, и Джон пережил сейчас то же чувство разочарования и пустоты, когда развеивается дым иллюзий и неумолимая в своей жестокости реальность снова предстает перед глазами.

   – Послушай, Фрэнк, – тихо сказал Джон. – Может быть, включить мотор и попробовать хотя бы чуть-чуть на самом деле?

   – Как только ты включишь зажигание, – горько усмехнулся Фрэнк, – сюда ворвутся охранники. Нас схватят и посадят в карцер.

   – Ну хотя бы на несколько секунд, Фрэнк. Ты же знаешь, что это будет для меня значить.

   – Нет.

   – Фрэнк, хотя бы один шаг навстречу моей мечте. Ведь я никогда в жизни не включал мотор. Ведь он же работал. Мы же пробовали.

   – Но ты же знаешь уговор с охраной, включать мотор можно только в их присутствии. Они знают, что все дела с этой машиной окончены.

   – Ну, Фрэнк, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь им наврем.

   В глазах Джона Фрэнк увидел столько отчаяния и столько мольбы, что не смог удержаться.

   – Ну хорошо, включай. Только недолго. Выключишь по первой моей команде.

   – Есть! – сказал Джон, поворачивая ключ зажигания. Мотор взревел, выбрасывая синий выхлоп дыма.

   – Эй! Вы что, сдурели?! – закричал, отрываясь от разговора с Далласом, Здоровяк.

   – Отлично! – воскликнул, наклоняясь к экрану, Драмгул.

   – Значит, подействовало, – ухмыльнулся Палач, допивая из своей рюмки и ставя ее на стол.

   – Они нарушили.

   – Сейчас мои ребята им покажут, – засмеялся Палач.

   – Подождите, – неожиданно сказал Драмгул. – Срочно позвоните и скажите охране, чтобы ничего пока не предпринимали.

   Палач вопросительно посмотрел на начальника, но все же взял телефонную трубку и быстро соединился с охраной.

   – Подождите, – коротко сказал он.

   Драмгул хищно всматривался в экран, словно ожидая продолжения. Облачко дыма из выхлопной трубы все разрасталось и разрасталось. Очевидно, сидящий в машине нажимал на газ.

   – Здорово! – кричал Джон. – Вот это да!

   Мотор ревел, наполняя пространство гаража неописуемым грохотом.

   – Эй! – кричал, пытаясь подняться, окоченевший вконец, Здоровяк.

   А Даллас с любопытством и молча наблюдал, словно ожидая развития событий.

   – Я чувствую, как сила мотора входит в меня, Фрэнк! – восторженно говорил Джон. – А, каково?!

   Фрэнк стоял рядом с кабиной, глядя в радостное возбужденное лицо Джона, и улыбался.

   – Ну, выключай, – сказал наконец он.

   Джон отжал педаль газа, переводя двигатель на низкие обороты, но не выключая его. Он повернулся к Фрэнку и жалостно поглядел в глаза.

   – Ну же! – скомандовал Леоне, оглядываясь.

   – Фрэнк, ведь если я сейчас выключу, то больше никогда не включу.

   – Я кому сказал!

   Фрэнк попытался открыть дверцу кабины, но Джон задержал ручку с другой стороны.

   – Прости, Фрэнк!

   Джон как сомнамбула посмотрел вперед. Он включил передачу и добавил газ. «Форд» рванулся с места.