Текст книги "Тюряга"

Автор книги: Джордж Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

   – Грейвс, скотина! – крикнул Джон, – Фрэнк, они играют не по правилам!

   Но Фрэнк не расслышал. Он снова поднялся и снова устремился вперед, сжав зубы: «Леоне вам еще покажет».

   Игра продолжалась уже минут пятнадцать, и за это время Фрэнка сбили уже несколько раз. Но все же ему удалось продемонстрировать свое мастерство. Один раз он даже красиво сделал «драп-гол», ударяя по мячу с отскока, а еще через несколько минут, пользуясь своим скоростным рывком, он прорвался-таки к воротам противника, «свечой» посылая мяч через перекладину в «зачетный город». Болельщики явно симпатизировали Леоне.

   Вновь встали в розыгрыш, и снова Грейвс и «центровой» сбили Леоне. На этот раз Грейвс бросился на него плечом, вкладывая в удар всю свою массу.

   – Все равно долго ты не протянешь, Леоне! – успел сказать ему Грейвс. – В этой игре ты подохнешь!

   Фрэнк поднялся с трудом. В спине ломило, дико болела нога. Он побежал, прихрамывая, ему все же удалось сделать несколько удачных финтов, когда он опять получил передачу от вертлявого. Но не успел он пробежать всего несколько метров, как Грейвс снова настиг его, откровенно толкая под удар «центрового» двумя руками.

   – Все равно тебе крышка, Леоне, – снова сказал ему Грейвс.

   Болельщики стали свистеть. То тут, то там раздавались гневные выкрики в защиту Леоне. На беговую дорожку, где столпились зрители, вышли Брэйдон и Майснер. Они тоже видели, как откровенно толкают и сбивают Леоне. А Грейвс уже не стеснялся. Он вел себя все наглее. Те, кто были на поле, слышали, как он говорил своим громилам: «Приготовьтесь и сразу хватайте его». Долго так продолжаться не могло. Все ждали развязки. Силы покидали Леоне. Каждый раз, стоило ему поймать мяч или вбросить мяч в «коридор», как кто-нибудь или толкал, или сбивал его, нанося очередной удар.

   – Ну, что же мы стоим, – закричал Джон, – ведь они же искалечат Леоне!

   Он хотел броситься на поле, но огромная рука остановила его.

   – Погоди, сынок.

   Громадный мулат уже сбрасывал с себя куртку, готовясь вступить в схватку. Это был Здоровяк, он тоже больше не мог смотреть на это откровенное издевательство. Он схватил за локоть одного из игроков команды Фрэнка, оттаскивая его назад, и с возгласом: «Замена!» – устремился на поле. Леоне как раз сбили опять.

   – Что-то ты задержался, – еле улыбнулся Леоне Здоровяку, поднимаясь из грязи.

   – Тебе нужна помощь, а мне нужно расслабиться, – подал ему руку Здоровяк.

   Подняв Леоне, он побежал поперек поля к пятиметровой зоне, настигая того, кто только что сбил Леоне, и, вкладывая в толчок всю массу своего многопудового тела, опрокинул его навзничь и ударил ногой.

   Толпа зрителей удовлетворенно заревела. Игроки разыграли «коридор» и мяч попал к Здоровяку. Он устремился вперед, словно танк, сметая всех на своем пути. Грейвс еле успел отскочить.

   – Пас! Пас! – кричал Леоне, он бежал по левому флангу и был открыт для передачи.

   – Давай, малыш! – крикнул, передавая ему мяч, Здоровяк.

   Фрэнк побежал, резко меняя направление бега и увертываясь с помощью финтов от пытавшихся остановить его защитников. Но неожиданно поскользнулся и упал.

   – Вот теперь не время, – сказал, снова подавая ему руку, Здоровяк.

   Они отступили. Игра продолжалась на половине команды Фрэнка. Грейвс попробовал сделать «дроп-гол», но у него не получилось. Он попытался передать мяч своему партнеру, но Здоровяк и вертлявый блокировали того в «мол», мяч упал на землю, упал и «ловилыцик» и борьба продолжалась теперь на земле, в «раке», как говорят регбисты. Подоспев как раз вовремя, Фрэнк выхватил мяч.

   – Прикрой меня, – негромко сказал он Здоровяку. – Сейчас, я пойду в атаку.

   – Давай Леоне, не подведи, – ответил Здоровяк. Фрэнк побежал. Слева набегали «стягивающий» и

полузащитник схватки, Фрэнк бросился вправо, наперерез ему бежал «центровой». Казалось столкновение с «центровым» было уже неминуемо, как вдруг из-за плеча Леоне выскочил Здоровяк, на полной скорости врезаясь в «центрового» и сбивая его с ног.

   – Отлично! – крикнул в азарте Фрэнк и передал мяч своему полузащитнику, устремляясь сам в брешь в линии нападения противника.

   Удачно разыграв с полузащитником «стенку», Фрэнк снова получил мяч и, обманув набегающего крайнего левого трехчетверного, снова устремился вперед. До ворот было совсем немного и Фрэнк уже замахнулся, чтобы крюком послать мяч через перекладину, как вдруг огромная фигура Грейвса буквально выросла перед ним.

   – Все равно ты мертвец, Леоне! – выкрикнул на бегу Грейвс, пытаясь сделать Фрэнку подножку, но Фрэнк удачно перепрыгнул и рванул, что было сил, вперед.

   На какое-то мгновение Фрэнк оглянулся, чтобы удостовериться, что опасность больше не грозит ему, и увидел, как Здоровяк на полном ходу сбивает Грейвса. Теперь уже ничто не могло помешать Леоне. С победным кличем он выпрыгнул высоко вверх и послал мяч через перекладину в «зачетный город», принося своей команде победные четыре очка. Болельщики взревели.

   – Мо-ло-дец!! – сложив рупором ладони, выкрикнул Джон, потом он несколько раз подпрыгнул, выкидывая вверх кулак.

   Брэйдон и капитан Майснер тоже улыбались, они явно болели за Леоне. Здоровяк подбежал и буквально сгреб Фрэнка в охапку от радости. Капитан Майснер посмотрел на часы, наступало уже время обеда, он засвистел в свисток, давая понять, что игра окончена. Фрэнк еле держался на ногах. Сейчас, когда азарт борьбы, придававший ему силы, прошел, травмы и ушибы, нанесенные ему, словно разом вцепились в его тело. Болела спина, голова. Ныло «под ложечкой». Острая боль не давала наступить на ногу. Неожиданный толчок в спину снова сбил его с ног. Падая и почти теряя сознание, Леоне решил оглянуться. Разъяренное лицо Грейвса наклонилось над ним.

   – Тебе дорого придется заплатить за сегодняшний матч, Леоне! – злобно выкрикнул Грейвс.

   Он схватил цепочку на шее у Фрэнка и сорвал ее вместе с крестиком.

22.

   Несколько дней Леоне провалялся на нарах, выходя только к завтраку, обеду и ужину, да еще – на проверки. Джон в котельной работал за двоих. Иногда он успевал забежать в камеру к Леоне, перекинуться парой фраз. Заходил и Даллас. Фрэнк старался держаться бодро, хотя все тело его буквально разламывало на части.

   Вечером того же дня, когда случился этот матч, Фрэнк лежал в камере, повернувшись к стене. Какие-то странные постукивания заставили его, превозмогая боль, повернуться. Смотровое окошечко в камеру было открыто и чья-то холеная белая рука с перстнем на указательном пальце сжимала металлический прут решетки. Палец размеренно складывался и раскладывался, ударяя кольцом перстня о прут. Стоило Леоне повернуться, как в окошечке появилось белое лицо Драмгула. Этот холеный лик был, казалось, рекламным воплощением здоровья и благополучия. Леоне сразу бросилось это в глаза. Седые усы Драмгула слегка отсвечивали, он вынул маленькую щеточку и аккуратно их расчесал.

   – Привет, Фрэнк, – как ни в чем не бывало, проговорил Драмгул.

   Но Фрэнк все же заметил, что за этим движением с расческой Драмгул прячет и злорадную торжествующую улыбку.

   – Тебе не сломить меня, – сказал ему Фрэнк.

   – Ты в этом уверен?

   – Ты можешь убить мое тело, но ты не можешь убить мой дух.

   – Неплохо сказано, но это все литература, Фрэнк. А жизнь – штука жестокая.

   – Ты пользуешься тем, что я в твоей власти и что тебе все позволено. Посмотрел бы я, как ты разговаривал бы со мной на воле.

   – Ты же знаешь, Фрэнк, – сказал Драмгул, – что надо принимать жизнь такой, какая ока есть. Я начальник, а ты заключенный. Или что, ты хочешь, чтобы я сел в клетку, а ты стал начальником здесь?

Драмгул довольно засмеялся.

   – Это все софизмы, – ответил Фрэнк. – Ты понимаешь, что я говорю не об этом.

   – Софизмы, – усмехнулся Драмгул. – Красивое словечко, не я ли научил ему тебя на своих уроках?

   – Может быть, и ты, но с тех пор я его не употреблял.

   – Боюсь, что ты много потерял, не используя свой словарный запас и умение говорить, которому я вас учил. А ведь тогда, в школе, мне казалось, что ты можешь многого достичь. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Мое предложение насчет чтения вслух остается в силе. Данте еще не дочитан. Там еще много прекрасных отрывков. Вот, например: «Копна кишок между колен свисала, виднелось сердце с мерзостной мошной, где съеденное переходит в кало». Ты знаешь, что такое кало, Фрэнк? Это – кал. В угоду рифме Данте даже изменяет слова. Не правда ли, забавно?

Фрэнк отвернулся к стене и ничего не ответил.

   – Ты молчишь, Леоне, на этот вопрос ты можешь пока не отвечать, – проговорил Драмгул. – Но я задам тебе другой вопрос. Скажи, тебе не кажется, что это судьба, я имею ввиду то, что ты попал ко мне в лапы во второй раз?

   Фрэнк снова повернулся к Драмгулу.

   – Что ты хочешь этим сказать? – спросил он.

   – Ничего, кроме того, что сказал, – ответил Драмгул.

   – Да, ты уже говорил мне, что подстроил этот перевод.

   – Но ведь я мог тебя и не найти.

   – Я думаю, что это было тебе нетрудно сделать.

   – Скажи, а тебе не приходило в голову, что ты расплачиваешься со мной за нечто большее, чем тот твой побег?

   Фрэнк молчал. Он вспомнил почему-то про «порше», из которого следили за его домом и из-за которого он попал в тюрьму во второй раз. Неужели Драмгул устраивал эти обыски, чтобы подставить его, Леоне, и заполучить снова в свои лапы? Но Драмгул задал ему другой вопрос. «Нечто большее...» Что он имеет ввиду?

   – Мой отец, – сказал Фрэнк, – был учителем физики, и он учил меня отвечать на ясные вопросы.

   – Ты попал в самую точку, Леоне. Твой отец – вот основная причина наших с тобой печальных взаимоотношений. Когда я работал в школе, он был всеобщим любимцем, а меня все ненавидели. И за это я ненавидел его. Каждый день он выходил из здания школы, окруженный толпой ребят, в глазах которых светились уважение и любовь, а я уходил один. И все мое удовлетворение от жизни заключалось только в том, что я ставил вам двойки и наказывал за невыученные уроки, что, глядя в ваши счастливые лица, я говорил вам гадости, ведь у меня никогда не было семьи. Но однажды я захотел наказывать и таких, как твой отец. Я захотел властвовать над ними, чтобы они не смотрели на меня свысока, с презрением во взгляде, а чтобы заискивали и улыбались. Тогда я попытался, использовав все свои связи, стать директором в вашей школе. Но твой отец и мистер Норт сделали все, чтобы мне помешать. Они выступили на собрании учителей, и я проиграл. Мне не оставалось ничего другого, кроме как уйти из школы. Никто из вас не знал, что у меня был значительный стаж работы в полиции. Никто из вас не знал, что я, уехав из вашего города, устроился на работу в тюрьму «Олби» старшим надзирателем,. Судьба сжалилась надо мной. Начальник «Олби» ко мне благоволил. И скоро я стал его заместителем. Потом, когда он уехал в Европу, начальником стал я. Больше всего на свете я мечтал, чтобы кто-нибудь из таких, как твой отец попали мне в руки. И случай не заставил себя ждать. Жаль только, что попался мистер Норт, а не твой отец.

   – Но это было сфабрикованное дело! – вскричал Фрэнк. – Неужели, Драмгул, ты и к этому приложил свои грязные руки?

   – Нет, Фрэнк, – сказал Драмгул. – Это не было сфабрикованным делом. Школьную кассу действительно ограбили мистер Норт и твой отец.

   – Неправда! – Фрэнк попытался подняться, но острая боль в спине снова заставила его лечь.

   – Правда, – сказал Драмгул. – Отпечатки пальцев Норта совпали, а отпечатки пальцев твоего отца оказались смазанными по чистой случайности.

   – Но были фотографии, доказывающие алиби мистера Норта.

   – Да не было никаких фотографий, это все слухи, – засмеялся Драмгул. – Ты плохо знаешь это дело, потому что сам угодил в «Олби» за месяц до мистера Норта. Или ты хочешь сказ: что и ты попал в «Олби» невинным младенцем?

   – Нет, – сказал Фрэнк. – Первый раз я попал в тюрьму справедливо.

   – Так вот и Норт попал в тюрьму справедливо. А теперь ты расплачиваешься не только за свой побег, но и за своего отца.

   – Ты подлец! – закричал Фрэнк.

   Но Драмгул уже захлопнул смотровое окошко и Фрэнк расслышал лишь звук его удаляющихся шагов. Теперь он уже не сомневался: то, что он попал в тюрьму из-за этого типа, который подъезжал следить за их домом на «порше» это дело рук Драмгула. Но почему Драмгул сказал, что и мистер Норт попал в «Олби»? Насколько Фрэнку было известно, после той непонятной истории Норта отправили куда-то на Запад, где он заболел и скончался в тюремном лазарете.

   – Скотина! – произнес вслух Фрэнк. – Так ты и моего отца хотел подставить?!

   Фрэнк долго не мог успокоиться. Но избитое тело постепенно отвлекло его чувства и мысли на боль. Нога опухла. Болела голова. Фрэнка слегка подташнивало. Временами он забывался, но кошмары врывались в его кратковременный сон.

   С огромным топором бежал за ним по полю Грейвс. Он уже замахивался, чтобы рубануть Фрэнку по ногам. Но тут вдруг появлялись отец и мистер Норт, они вырывали у Грейвса топор и перекидывали его Леоне. Фрэнк добегал до огромных Н-образных ворот и точным броском забрасывал топор через перекладину в зачетную зону. Но откуда-то появлялся Драмгул и, не давая приземлиться топору, подхватывал его буквально в воздухе и устремлялся на Леоне. Наперерез Драмгулу бросались отец и мистер Норт, они хотели взять Драмгула в «мол», с тем, чтобы Фрэнк мог выхватить у него топор. Но Фрэнк почему-то поскальзывался и падал, больно ударяясь о лед (да-да, это был лед) спиной.

   – Характер! – кричал ему отец – Где твой характер?! Фрэнк снова пытался подняться и снова поскальзывался.

   – Я не могу подняться, отец!

   – Вставай! – кричал отец. – Скорее, не то он зарубит -Норта.

   А Драмгул уже замахивался и уже кроил Норта надвое.

   – Ну помоги же! – кричал отец, в ужасе отшатываясь от Драмгула, который уже разворачивался к нему.

   Но едва Фрэнку удалось подняться, как на гигантских коньках-топорах на лед выехал Грейвс Он разогнался и с хохотом наехал на Фрэнка, отрезая ему коньком левую ногу. Драмгул замахивался топором, чтобы ударить отца...

   Фрэнк в ужасе очнулся, и теперь тюремные стены его камеры показались ему домашними и родными по сравнению с тем, что он только что видел. Фрэнк посмотрел на свою левую ногу, которая лежала поверх одеяла. Она сильно распухла и Фрэнк чувствовал, что она горит, как в огне. Голова его шла кругом. Он снова забылся, и снова ему явился кошмар. На огромных коньках-топорах Грейвс наезжал и наезжал на его отца. С диким воплем Фрэнк бросился на Грейвса, прыгая на одной ноге, другую он держал, как дубинку, в руках. Она уже заледенела и теперь напоминала палицу. Фрэнк ударил со всего размаха Грейвса по голове и вогнал его в лед по пояс. Он снова размахнулся и снова ударил. На этот раз Грейвс ушел под лед с головой. Кровавое пятно расплывалось под ледяной поверхностью. Покончив с Грейвсом, Леоне обернулся к Драмгулу. Тот замер и начал сильно задрожать.

   – Ну что, может быть, почитаешь мне вслух? – спросил Леоне.

   Его нога превратилась в острое копье, сверкающее своим наконечником.

   – Ну, начинай!

   – «Копна кишок между колен свисала...» – начал Драмгул.

   Фрэнк размахнулся копьем и ударил Драмгулу в живот. Дымящаяся кровавая масса вывалилась из раны и повисла отвратительными гирляндами между колен Драмгула.

   – Дальше! – скомандовал Фрэнк.

   – «... виднелось сердце с мерзостной мошной...» – продолжил искривленным от ужаса ртом Драмгул.

   Фрэнк вонзил копье в грудь и, зацепив сердце, вырвал его и запихнул в обезображенную массу дергающихся трубок, которую представляли из себя кишки.

   – Продолжай! – крикнул он.

   – ...«где съеденное превращалось в кало».

   Огромная, величиной с шкаф, бумажная кипа появилась подле казнимого Драмгула. Ветер разметал несколько листов. «Приговор» было написано крупными буквами на каждом из них, а дальше фамилия осужденного и мелкий текст. Фрэнк наколол на копье несколько листов и сунул их в рот Драмгулу. Потом еще, еще... Бумага переваривалась на глазах и вываливалась дерьмом из распоротых кишок. Постепенно Драмгул исчез в куче своего собственного говна. Задул ледяной ветер, и дерьмо замерзло. Драмгул оказался по голову замурованным. Фрэнк поднял топор, лежащий на льду и размахнулся, чтобы снести Драмгулу голову, но ледяной ветер вдруг подхватил Фрэнка и понес над стадионом, над тюрьмой, унося все дальше и дальше.

23.

   Как-то, через несколько дней после того, как Фрэнк оправился и приступил к работе в котельной, к нему в кочегарку зашел Даллас. Фрэнк виделся с Далласом почти каждый день, но каждый раз рядом был Джон. Между тем Фрэнк заметил, что Далласу нужно о чем-то с ним поговорить. Фрэнк только что закинул последнюю лопату и прикрыл дверцу топки, когда вошел Даллас.

   – Ну что, – сказал Даллас, – я смотрю, ты уже совсем оклемался. Мечешь, как шагающий экскаватор.

   – Да, – невесело усмехнулся Фрэнк.

   – Они, конечно, от тебя не отстанут. Тебе и впредь надо быть осторожнее.

   – Я давно уже готов ко всему, – сказал Фрэнк.

   – Ходят слухи, что Драмгул решил тебя здесь прикончить.

   – Кто это говорит?

   – Да ребята из пятого блока. Говорят, что Палач по пьянке проболтался.

   – Когда? – спросил, помолчав, Фрэнк.

   – Я не знаю. Про это не говорили ничего. Фрэнк достал сигареты и закурил.

   – Я, наверное, скоро отчалю, – сказал Даллас.

   – Жду только письма, подтверждающего, что мне помогут устроить заграничный паспорт. Как ты, не передумал в связи с последними событиями?

   Фрэнк почему-то вспомнил про Норта, умершего в тюремном лазарете. Да, пожалуй, Даллас прав. С Драмгула станет, он вполне может его, Фрэнка, здесь прикончить. Как же быть?

   – Посмотри-ка сюда, – сказал Даллас. – Только быстро.

   – Что это?

   – Это план тюрьмы.

   – Всей тюрьмы? – удивился Фрэнк.

   – Почти всей, – ответил Даллас.

   – Но откуда он у тебя? Даллас немного замялся.

   – Да тут был у меня один кент. Его все психом считали, а он на самом деле был совсем не-псих, просто прикидывался, а сам все досконально разузнал. Он этот план чертил десять лет. А сам так и не успел воспользоваться.

   – А что с ним стало? – спросил Фрэнк.

   – Он умер в лазарете, – Даллас помолчал. – Заражение крови, – добавил наконец он.

   – И успел его тебе передать?

   – Ты что, мне не доверяешь?! – вспылил Даллас.– Я же сказал, что он был мой кент. Кому он еще мог передать то, что было в его жизни самым важным? Не Драмгулу же.

   – Да не нервничай ты, – дружески хлопнул Далласа по плечу Фрэнк. – Что, мне теперь уже и спросить ничего нельзя? Ладно, значит, ты решил линять отсюда.

   – Не сидеть же мне здесь все сорок лет! – недовольно отреагировал Даллас.

Фрэнк взял мелкоисчерченный лист бумаги.

   – Где мы? – спросил он.

   – Вот котельная, – показал ногтем Даллас. – Через канализационный туннель можно добраться до развязки, где за проволочной решеткой, которую можно просто выбить ногой, проходят паровые трубы. По этим трубам можно выбраться на хозяйственный двор. Каждую среду в девять вечера оттуда уходит грузовик с грязным бельем или с теми вещичками, которые делают ребята из четвертого блока. Ты знаешь, что хозяйственный двор со всех сторон окружен колючей проволокой и зэков туда не пускают. Там, считай, уже почти свобода. Грузовик, если и осматривают, то только для галочки в путевом листе. Никому и в голову не может прийти, что зэки могут попасть на хозяйственный двор как-то иначе, чем через проходную, которая охраняется автоматчиками. Ну, что скажешь?

   Фрэнк не ожидал, что завяжется такой разговор, что Даллас так прямо, без предварительных намеков, сразу расскажет ему весь план возможного побега и даже покажет схему.

   – Но в девять часов полно охранников.

   – Да нет, – сказал Даллас. – Как раз в девять их и нет – пересменка. Это до девяти они торчат на каждом шагу, но мы же не будем спешить, – Даллас усмехнулся.

   – А ты не подумал, – сказал Фрэнк, – что у паровой трубы температура сто пятьдесят градусов. Тебе же имя придется изменить. Тебя будут звать не Даллас, а жареный Даллас.

   – Ну ты шутник, Фрэнк, – расхохотался Даллас. – Да нет, конечно, я подумал. Там же, между трубами, скобы, по которым лазают ремонтники. Они тоже не любят жариться. Так что не ты один такой умный Фрэнк. Ну, какие еще возражения?

   – А если мы нарвемся на этих ремонтников?

   – Вряд ли.

   – Да, ты прав, разве что авария какая случится, – сказал Фрэнк, – Но это, конечно, маловероятно.

   Даллас взял у Леоне план, аккуратно свернул и положил в нагрудный карман.

   – Так что, канализационный люк где-то здесь что ли? – вдруг спросил Фрэнк, вспоминая схему.

   – Наконец-то догадался спросить, – ухмыльнулся Даллас, он махнул Фрэнку рукой и вышел в коридор.

Фрэнк вышел за ним. Даллас открыл соседнюю дверь.

   – Это вентиляционная. И люк находится здесь. Вон он в углу. Крышка открывается спокойно, я уже пробовал.

   – Да, это они здорово придумали, – сказал Фрэнк.

   – Что ты имеешь ввиду?

   – Канализационный люк в вентиляционной.

   – Да, – сказал Даллас, – это, чтобы никто не догадался.

Фрэнк подошел к люку и присел на корточки.

   – Ну так что? – многозначительно спросил его Даллас.

   – Я должен подумать.

   – Ну хорошо, – сказал Даллас. – Я подожду. Остаток дня Фрэнк бросал лопатой уголь в огонь, думая о том, что за стеной находится комната, в которой есть дверь, ведущая на свободу. Джон в этот день на работу не вышел, он немного простудился, и потому Фрэнк был всецело предоставлен своим мыслям. Он пытался взвесить все «за» и «против». То, что рассказал ему Даллас о намерении Драмгула, было вполне вероятно. Драмгул мог пойти на то, чтобы прикончить Леоне. Но все же Фрэнку казалось, что момент для этого не настал. Ведь цель Драмгула скорее в том, чтобы сломить дух Леоне. Но все же мысль о возможности побега не давала ему покоя.

   После ужина Фрэнк вышел из столовой вместе с Джоном.

   – Ты чем-то озабочен? – спросил его Джон.

   – С чего ты взял?

   – Ты какой-то молчаливый. Неужели опять Грейвс.

   – Да нет, – перебил его Леоне. – Просто, что-то все мне вспоминается.

   – Я вот сегодня ночью собираюсь, – сказал вдруг Джон.

   – Куда? – опешил Фрэнк.

   – На волю, куда. Я каждый вечер перед сном заказываю себе сновидение. Вчера был дома, в своем Сан-Луис-Обиспо. А позавчера в Греции.

   – Ты действительно можешь заказывать себе сны по желанию?

   – Да, и могу научить этому и тебя, – улыбнулся Джон.– Надо только, когда засыпаешь, сказать магическую формулу: «О великий источник снов, пошли мне сновидение». Ну, и говоришь, про что хотел бы увидеть. С первого раза может и не получиться, но, сам знаешь, тренировкой можно многого добиться.

24.

   Вечером, лежа на нарах, Фрэнк все продолжал обдумывать предложение Далласа. План побега представлялся ему вполне реальным. Если они не заблудятся в коммуникациях, ведь там тоже могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, и действительно выберутся на хозяйственный двор, то это будет восемьдесят процентов успеха. А грузовик (Фрэнк вспомнил, что действительно видел его как-то через двойную линию ограды) и в самом деле практически не проверяется. Но только вот эти коммуникации... Что если тот парень, который составлял план, ошибся хотя бы в одном повороте? Сигнал отбоя вернул Фрэнка к реальности. Может быть, он все же торопится? В конце концов больше месяца он уже здесь отсидел. Ведь не каждый же день он будет играть в регби с Грейвсом. Да и вроде у него становится все больше друзей. Фрэнк вспомнил, как здоровяк сбил Грейвса. Может быть, все же перетерпеть?

Он подумал о Розмари. Ее слова снова звучат в его ушах: «Мы ждали полтора года. Неужели мы не потерпим еще всего шесть месяцев?»

   – Пять, – ответил ей вслух Фрэнк.

   Он вспомнил то, что сказал ему Джон после ужина, и мысленно произнес: «О великий источник снов, пошли мне мою любимую. Эту ночь я хочу провести с ней». И тогда дверь открылась и в камеру вошла Розмари. Она была в легком платье из ситца, ее волосы были сзади стянуты ленточкой.

   – Ты звал меня? – спросила Розмари. – Вот я и пришла.

   – Но как ты попала сюда? – изумился Фрэнк. – Кто тебя пропустил?

   – Никто, – рассмеялась он:   – Я сама.

Она присела на краешек его нар Фрэнк не двигался.

   – Что ты так смотришь на меня? – улыбнулась Розмари. – Ты не рад?

   – Я...я не могу поверить. Это, конечно, сон.

   – Да нет же, Фрэнк. Ущипни себя, если не веришь. Фрэнк ущипнул себя за руку и почувствовал боль. «Значит, не сон, – подумал он. – Невероятно. Этого же не может быть. Бред. Неужели я схожу с ума? Наверное, это галлюцинация».

   – Фрэнк, я так соскучилась по тебе, по твоим ласкам. А ты лежишь, как будто меня здесь нет. Ведь скоро мне надо будет уйти.

   – Розмари!

   Фрэнк откинул одеяло и поднялся. Розмари была перед ним. Он заглянул ей в глаза и прочел: «Я люблю тебя». Фрэнк взял ее руку в свою. Теплая мягкая рука Розмари, ее плоть не подлежала сомнению. Розмари засмеялась.

   – Что ты так смотришь на меня? Это я, я, Розмари. Фрэнк провел по ее волосам. Золотистые светлые, казалось, они сами ласкали его пальцы.

   – Неужели, это действительно ты?

   – Молчи... – прошептала она, мягко касаясь его губ своими губами и томно прикрывая глаза.

   Нежный и сладостный поцелуй, вкус которого Фрэнк ощутил на своих устах, медленно разгорался. Все настойчивее становились губы Розмари, а ласка языка все сладострастнее. Леоне пил огненное вино поцелуя, чувствуя как загорается его кровь, как сладкий жар желания окутывает, околдовывает его тело. Его пальцы уже скользили по поверхности ее платья, нащупывая пуговки и крючочки, и пальцы Розмари помогали пальцам Леоне.

   – Ну что ты такой глупенький, – смеясь, прошептала она, на миг отрываясь от его губ, – не можешь даже расстегнуть мне крючок.

   – Я...я...

   Он снова жадно поймал ее губы, отдаваясь огню поцелуя и торопливо освобождая ее от платья. Фрэнк коснулся ладонями се обнаженного жаркого тела, и ласки его стали неистовыми.

      Ну подожди, подожди... Раздень меня всю... И сам, сам...

   Она застонала от сладостного нетерпения, нащупывая пуговицы на его рубашке и судорожно, резко ее расстегивая. И вот уже ее нежные тонкие пальцы ласкали его грудь. Он прижался лицом к ее теплому животу, вдыхая его душистый запах. Руки его освобождали Розмари от последних одежд.

   – Чулки, – прошептала она.

   Самыми кончиками пальцев он обнажил ее плоть от тонкой пленки чулок. Под полупрозрачными трусиками темнел ровный красивый треугольник. Ямочка на ткани трусиков, словно говорила о том, что вход на лестницу наслаждений открыт. Леоне коснулся пальцами трусиков.

   – Подожди, – прошептала лукаво, в почти незаметном движении отстраняясь от него, Розмари.

   – Ну что, что такое? – шутливо забеспокоился Фрэнк.

   – Ну ты же сам еще не разделся. Подними руки. Фрэнк покорно поднял. Она стала быстро и ласково его раздевать. Фрэнк ощутил это почти как счастье. Скоро, скоро он будет совсем как Адам, нагой и невинный перед лицом наслаждения, готовый познать его плод. И вот он был уже совсем наг.

   – Теперь и меня раздень до конца.

   Шелестя, упали ее последние защиты, и она прижалась к нему вся. Они опрокинулись на постель. Фрэнк прижался лицом к ее груди, чувствуя, как бьется ее сердце. Он поймал губами маленький пурпурный сосок, подобный бутончику еще нераскрывшегося дикого цветка. Руки его обнимали ее широкие бедра. Она вся дрожала под его ласками, словно пойманная, покорившаяся лань. Самыми кончиками ногтей она осторожно провела по его спине вдоль позвоночника. Фрэнк слегка застонал от удовольствия.

   – Тебе так хорошо? – прошептала она.

   – Да.

   Она раздвинула ноги. Фрэнк опустил руку, лаская ее между бедрами и ближе к коленям.

   – Поцелуй меня, – сказала она.

   Он снова прильнул к ее губам. Ток страсти накалял и накалял его желание. Его священный мускул, его фаллос уже давно был готов начать свою неистовую борьбу, свою ожесточенно-ласковую работу. Ладонь его коснулась ее лона. Оно было теплым и влажным, оно тоже уже давно было готово принять в себя неистового гостя, отдаться его священному труду, помогая выстроить храм наслаждений, где тела совершают жертвоприношения, а души молются богу любви и получают свои откровения. Ее пальцы осторожно поймали его фаллос в самом его основании и, устремляясь и скользя то вперед к его окончанию, то снова назад, постепенно стали притягивать его, пока он не коснулся нежного и горячего, сладкого и влажного входа, который уже принимал его в себя. Она закинула колени. Леоне вошел в нее до конца. Он не выпускал се губ и теперь магический круг словно замкнулся. Ее трепещущий язычок ласкал его небо, его фаллос устремлялся в глубины ее тела. Он начал восхождение к вершинам его и ее наслаждений, медленно, за шагом поднимаясь и словно поднимая ее, раздвигая широко пальцами ее полные упругие ягодицы.

   – Быстрее, прошептала она, вырываясь на миг и словно пришпорив коня.

   До сих пор сдерживавший себя, свое тело, Леоне словно сбросил путы.

   – Так, так... – шептала Розмари, в такт движениям его тела. – Милый, с тобой так хорошо... А-а...А-аа...

   Леоне разгонялся. Он уже ворвался в тоннель, ведущий к последнему наслаждению, и теперь словно настигал и настигал свет, разгорающийся в самом его отдаленном конце.

   – Еще, еще... – стонала Розмари, обнимая его приподнятыми в азарте коленями и стремительно посылая свое тело навстречу ему, словно раскручивая, разгоняя колеса и без того уже несущегося на бешенной скорости поезда страсти.

   Вот-вот они вырвутся из сжатого, сладкого до муки и все еще не освобождающего их пространства, вот-вот оборвется темный тоннель сладострастной езды и...

   Раздался сигнал подъема. Жестоко загремели в замках ключи и заскрипели давно не смазанные петли. Леоне открыл глаза. Он по-прежнему был один в своей камере. Грубые голоса охраны. Хриплый утренний кашель и матерная ругань с трудом просыпавшихся зеков, узор растрескавшейся штукатурки на противоположной от его нар стене и тот особый, присущий только тюрьмам запах мокрого железа, словно бы проникающий в легкие и рождающий ощущение угнетенности и тоски, теперь со всей неумолимостью, данной в тысячах деталей и оттенков его скорбных ощущений, вернули Фрэнка из его чудесного сна в хмурую, не подлежащую никакому сомнению действительность.

   Леоне потрогал ладонью холодный камень стены и сжал зубы. Потом он поднялся и стряхнул вчерашний пепел, бог весть как оставшийся на рукаве его куртки. Загремел ключ и в скважине замка его камеры.