Текст книги "Мальчик А"

Автор книги: Джонатан Тригелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Джек решает уехать из города ближайшим поездом и даже не смотрит, куда он идет. Куда ехать – это неважно. Главное, чтобы подальше отсюда. Он заходит в сидячий вагон и садится в самом конце, чтобы никто не мог сесть напротив. И чтобы никто из других пассажиров не видел его лица. Теперь, когда можно сесть, вытянуть ноги, боль в поврежденном колене почти проходит. Усталость бьет наповал, как прицельный удар РР-9 с размаху. Джек очень надеется, что это действительно просто усталость, а не запоздалое действие снотворного. Сейчас нельзя расслабляться. Ему нужна ясная голова.

Когда в вагон заходит кондуктор, Джек впадает в панику и едва не срывается с места, чтобы бежать без оглядки. Кондуктор – дядечка средних лет, с добрым открытым лицом и приятной улыбкой. Но страх перед любым человеком в форме крепко вбит в голову Джека. Форма кондуктора – серая, как у нацистов. А машинка для выдачи билетов висит почти как автомат на блестящем кожаном ремне, перекинутом через плечо. Джек пытается успокоиться, дышать глубоко и ровно. Кондуктор уже подходит к нему. Это просто кондуктор, – уговаривает себя Джек. Он проверяет билеты у пассажиров. Он тебя не укусит. Сейчас подойдет, ты с ним вежливо поздороваешься и купишь билет. Блин. Джек даже не знает, куда идет поезд. Он напряженно прислушивается. Может быть, кто-нибудь из других пассажиров назовет станцию назначения. Но все пассажиры в вагоне купили билеты на станции, и теперь просто дают их кондуктору, и тот пробивает в них дырочки. Такой специальной машинкой наподобие дырокола. И каждый тихий щелчок машинки бьет Джека по нервам.

– Ваш билет, – говорит кондуктор.

– А у меня нет билета, – отвечает Джек, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и буднично. – Я на поезд опаздывал, пришлось бежать. – При одном только слове «бежать» колено пронзает боль.

– А ты куда едешь, сынок?

– До конца, – Джек пытается улыбнуться. Улыбка, должно быть, выходит фальшивой: так, не улыбка, а судорога мышц.

Но кондуктор вроде бы этого не замечает.

– Стало быть, до конца. А обратно потом поедешь?

– Прошу прощения? – говорит Джек растерянно. Внутри все обрывается. Неужели он что-то не то сказал?

– Билет только туда или туда и обратно? – уточняет кондуктор, кладя руку с чистыми ухоженными ногтями на кнопки своей машинки.

Джек уже собрался было сказать, что туда и обратно. Только туда – это как-то подозрительно, верно? Но тут до него вдруг доходит, что он даже не знает, сколько у него с собой денег. И еще он не знает, сколько стоит билет. До этого раза он ездил на поезде только однажды. Вместе с Терри, из детской колонии. При мысли о Терри у него в горле встает комок. Он тяжело сглатывает слюну и говорит на одном дыхании, так чтобы быстро, пока он еще в состоянии говорить:

– Только туда.

Машинка издает негромкий электронный треск, стремительный перестук крошечных печатных колесиков, и из прорези вылезает картонная карточка. Бежевая с оранжевой полосой.

– Десять фунтов тридцать пенсов, – говорит кондуктор.

На какой-то кошмарный миг Джек проникается полной уверенностью, что он потерял кошелек. Он лихорадочно проверяет карманы па брюках. Нет, бумажник на месте. Во втором сверху кармане на левом бедре. Молнию Джек открывает лишь с третьей попытки, достает бумажник и кладет к себе на колени. И тут же сбрасывает его на пол, как какого-нибудь паука, когда его взгляд упирается в буквы, выжженные на коже карамельного цвета. Буквы, из которых складывается его имя. Как на плакатах «В розыске» в вестернах.

– С тобой все в порядке, сынок? – спрашивает кондуктор, озабоченно хмурясь.

– В порядке, да. Прошу прощения. Со мной все в порядке. – Джек открывает бумажник, прикрывая рукой свое имя, и с облегчением видит, что у пего есть двадцатка. Если бы ему пришлось расплачиваться по карточке, его бы вычислили на раз.

Кондуктор дает ему сдачу и пробитый билет и говорит на прощание:

– Ты себя береги, сынок, – и серьезно кивает, чтобы подчеркнуть важность сказанного.

Кондуктор идет в следующий вагон, и Джек наблюдает за ним сквозь стекло в двери. Тот никому не звонит ни по рации, ни по мобильному. Просто идет по проходу и проверяет билеты. Похоже, что все обошлось. Можно вздохнуть с облегчением. Его не узнали.

На следующей станции, все еще в черте города, в вагон заходит толстый мужик в твидовой куртке. Садится через проход от Джека. Джек сидит, склонив голову на плечо – делает вид, что спит, – так что мужику видна только его выбритая макушка. Наверное, какая-то часть снотворного все же попала в кровь, потому что Джека вырубает еще до того, как он успевает понять, что сейчас заснет.

Просыпается он от того, что его как-то странно трясет. Ему снился какой-то безумный кошмар про пропавшую девушку. Наверное, он просто дрожал во сне. И дрожит до сих пор. Хотя нет, не дрожит. Просто кто-то трясет его за плечо. С пробуждением приходит и боль. Джек открывает глаза и видит прямо перед собой чей-то рот. Как будто он снова вернулся туда, в Фелтхэм. В тот первый день, когда ему выбили зубы и вообще чуть не убили. Он часто задумывался, может быть, было бы лучше, если бы все закончилось еще тогда. Но этот рот не кривится в усмешке – он улыбается. Хорошо улыбается, по-доброму.

– Просыпайся, сынок, – говорит этот рот. – Приехали. «До конца». Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.

Джек садится прямо.

– А я, знаешь ли, испугался. Мне показалось, что ты не дышишь, – говорит кондуктор. – В жизни не видел, чтобы человек спал так крепко.

Джек бормочет «спасибо», встает и выходит, помахав на прощание кондуктору – уже стоя в дверях. В вагоне, кроме него самого, не осталось других пассажиров. А, может, не только в вагоне, но и вообще во всем поезде. Колено не сгибается. Но зато и болит не так сильно, как раньше. Хотя, конечно, болит. Особенно, когда наступаешь на левую ногу. Но тут уже ничего не поделаешь. Придется терпеть.

На платформе нет ни души. Рельсы кончаются у деревянного заграждения. Поезд действительно не пойдет дальше. Просто некуда – дальше. На здании вокзала написано синими буквами: «Блэкпул».

Да, все правильно, – думает Джек. Ему так хотелось увидеть море. И он все же добрался до моря. Он добрался до моря.

Сразу за зданием вокзала проходит дорога. Из тех дорог, что неизбежно куда-то ведут. И даже если ты еле идешь, даже если нога разрывается болью при каждом шаге, всё равно ты выходишь на эту дорогу и шагаешь по ней. Потому что иначе – никак. Потому что она непременно куда-нибудь приведет. Это такая дорога, которая пахнет песком и солью, сэндвичами и солеными чипсами. А еще – жиром для жарки, дешевыми сигаретами и карамельками. Это такая дорога, которая по всем ощущениям ведет в одну сторону, хотя движение на ней двустороннее. Но она все равно ведет только к морю. В конечном итоге все дороги приводят к морю. Потому что так надо. Так и должно быть.

Джек выходит на приморский бульвар, и там есть спуск на пирс. На «Северный пирс», как написано на указателе. Джек спускается к морю. Вдыхает ядреный просоленный воздух. Сейчас ему кажется, что раньше он по-настоящему и не дышал, что каждый вдох, сделанный прежде, был всего лишь подобием истинного дыхания. Вот каким должен быть воздух, изначально задуманный Творцом. А все остальное – лишь жалкая имитация.

Слева виднеется Блэкпулская Башня. [44]44
  Блэкпулская Башня (Blackpool Tower) – одна из достопримечательностей города Блэкпул, старинная башня, построенная еще в викторианскую эпоху. В настоящее время располагается в центре большого развлекательного комплекса с тем же названием.


[Закрыть]Хотя виднеется – слабо сказано. Она просто бросается в глаза, настойчиво привлекая к себе внимание. Высоченная, черная, бесстыдно фаллическая. Она заявляет вполне однозначно: или люби меня, или иди в жопу. Как и весь Блэкпул, похоже. Хиромантки, гадалки, рыбные ресторанчики, красивые девочки из категории «Не томи, целуй скорее». [45]45
  Аллюзия на песню Элвиса Пресли «Kiss Me Quick».


[Закрыть]Но Джека влечет только море. Море, которое и позвало его сюда. Он идет к дальнему краю пирса. Мимо зала игровых автоматов, где, как указано в объявлении на входе, «туалеты бесплатные». Звон монет, доносящийся изнутри, такой громкий, что Джек даже решает, что это запись, которую пустили через усилитель. Или в Блэкпуле все громкое и большое? Пирс протянулся как будто на несколько миль. Тут даже ходит трамвай. Но, несмотря на больную ногу, Джеку хочется пройтись пешком. Весь путь, до конца. Он проходит мимо маленькой сцены для «Панча и Джуди». [46]46
  «Панч и Джуди» – традиционное уличное кукольное представление типа русского Петрушки. Его главные действующие лица: горбун Панч с крючковатым носом – воплощение оптимизма; Джуди, его жена, неряшливая и нескладная. Они постоянно ругаются, ссорятся и колошматят друг друга.


[Закрыть]Сцена пустует. Сейчас не сезон; представления дают только летом. Джек ни разу не видел спектакля, но знает сюжет: физическое уродство, семейные ссоры с рукоприкладством, детоубийство. Развлечение для дошкольников и детей младшего школьного возраста.

Под ногами у Джека, под досками пирса, волнуется море. Бьется о сваи. Как будто стучится в дверь и зовет поиграть. Мама бы не отпустила его играть с морем. Сказала бы морю, что Джек не выйдет, а Джеку – что море, оно слишком бурное. Не лучший товарищ для игр. Но мамы нет. Взрослых нет дома. Джек тут один. И все правильно говорят про морской воздух. Он действительно все лечит. Колено уже почти и не болит. И настроение уже не такое поганое, и на душе как-то легче. Речь не о том, чтобы сделать решающий выбор. Речь о том, чтобы вообще отказаться от выбора. Пусть море решит за него. Потому что бывают такие моменты, когда тебе просто не хочется ничего решать. Когда внутри образуется пустое пространство, которое не нужно ничем заполнять. То самое ничто. Nada, nil, nothing, zip, zilch, zero. Абсолютный ноль. Джек вдруг понимает, что эти пустоты – не самое страшное. Пустота – это, наоборот, хорошо. А вот то, чем ее наполняют… вот откуда все беды. Набивка, начинка, заправка – они распирают тебя изнутри, и вот тогда образуются дыры. Дыры. Которые уже не заделать. Может быть, в первый раз в жизни Джеку хочется стать пустым. То есть по-настоящему пустым. Как тот Иисус из колючей проволоки. В день, когда хоронили маму. Тогда это распятие показалось Джеку жестоким. Но теперь он понимает: оно было честным. Предельно честным.

К буйкам неподалеку от пирса пришвартованы лодки. Небольшие моторные катера. Джек уверен, что там должны быть одеяла. И, может быть, даже еда. И если он поплывет, если он не утонет сразу, можно попробовать добраться до одной из лодок. Он знает, как завести мотор, замкнув провода напрямую. Управлять катером – это, наверное, несложно. Вероятность аварии почти нулевая. Все море – твое, и весь мир – тоже твой. Плыви, куда хочешь. Скажем, во Францию, через La mer [47]47
  Море (фр).


[Закрыть]Это даже не важно, куда. Если он уведет катер, его уже не поймают.

А если он сразу утонет, значит, так ему и суждено. Сегодня такой замечательный день: здесь, у самого моря. И Джек ощущает себя свободным. По-настоящему свободным. Нет ни грусти, ни чувства вины. Он узнал, что такое любовь, он любил, и его любили, у него была работа и замечательные друзья, он занимался сексом, он спас жизнь человеку. У него в жизни были светлые минуты. Ему действительно было хорошо. Ему и сейчас хорошо. И если сейчас все закончится, что ж… это как раз подходящий момент. Лучше, наверное, и не придумаешь. Утонуть в море – это хорошая смерть. Если уж уходить, то вот так. Только так и никак иначе. Джек представляет себе, как он медленно опускается на песчаное дно. Сквозь толщу соленой воды. Ему нравится запах моря. Если оно такое же и на вкус, это будет совсем неплохо. Да. Это будет хорошая смерть.

Он доходит до самого края пирса и перелезает через перила, перекинув первой больную ногу. Надо делать все быстро, пока никто ничего не заметил. Ему не нужно, чтобы его спасли или не дали добраться до лодки. Он уже присмотрел себе катер. Не самый большой и не самый роскошный, но Джеку он почему-то понравился больше всех. Почему-то ему показалось, что там ему будет уютно.

Если он все-таки поплывет, кроссовки будут ему мешать. Их надо снять, чтобы все было честно. Иначе получится, что у смерти с самого начала будет дополнительное преимущество. Джек снимает кроссовки. Одну. Вторую. Смотрит, как они падают в море. Потом он снимает носки. Они падают медленнее, что дает Джеку более четкое представление о том, каково истинное расстояние до воды. Но он уверен, что удар о воду его не убьет. Если ему суждено умереть, он умрет уже там, под водой.

Он стоит на нижней перекладине ограждения, наслаждаясь последним мгновением перед прыжком. Мгновением, необходимым, чтобы собраться перед решающим шагом. Он срывается с места почти неожиданно для себя. Никакого «давай на счет „три“». Он просто отталкивается и летит.

Это великолепный прыжок, можно не сомневаться. Не прыжок, а полет, обрамленный сияющим светом солнца. Далеко от края пирса, от этого последнего аванпоста страны, где его ненавидят. Высоко над водой. К самому небу.

И в точности так, как ему представлялось, есть одно ослепительное мгновение. На самом пике подъема, перед началом падения. Когда все замирает. Когда ты уже не летишь, но еще не срываешься вниз. Когда время вдруг останавливается на миг, и ты висишь в пустоте, раскинув руки, как крылья. Все происходит буквально за долю секунды. Гораздо быстрее, чем в мультфильмах. И все-таки ты успеваешь задуматься: а, может быть ну его на фиг? Может быть, уже хватит борьбы?