Текст книги "История с лишайником"

Автор книги: Джон Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

3

– Я хотел бы, все-таки, попробовать. Там есть что-то стоящее внимания. Уверен в этом, – сказал Джеральд Марлин.

– Какое-то нечистое предприятие, эта «Нефертити».

Твои доказательства мне кажутся убедительными, черт возьми, – ответил редактор «Санди проул».

– Конечно, это первоклассный материал о скандале в высших сферах.

– М-м, – неуверенно пробормотал редактор.

– Послушай, Билл, – настаивал Джеральд. – Эта Уилбери выжала из них пять тысяч. Пять тысяч! Она с радостью бы взяла всего пять сотен, если бы дело дошло до суда. Они, конечно, срезали сумму. Предыдущий ее иск составлял десять тысяч. Здесь чем-то пахнет.

– Шикарные заведения вроде этого дорого платят, лишь бы не доводить дело до суда. Боятся разглашения.

– А пять тысяч?

– Входят в статью потерь. Он промолчал.

– Говоря откровенно, Джеральд, я сомневаюсь, что там что-то не в порядке. У этой Уилбери оказалась аллергия. Такое может случиться с каждым. Подобные случаи довольно часты. Было время, когда стало популярным требовать возмещения убытков у парикмахеров – за аллергию от краски для волос. Один бог знает, что они кладут в кремы, лосьоны, туалетные воды и прочую ерунду, которыми пользуются в таких заведениях. Всякое может случиться. Представь, что у тебя аллергия от китового жира.

– Если бы у меня была аллергия от китового жира или ворвани, я не пошел бы в дорогой салон красоты, дабы установить это.

– Я имею в виду такой случай, когда кто-то появляется и говорит: «Вот последнее достижение науки красоты! Чудесное вещество и редкостный дар Природы – оно изготовляется в левом желудочке рабочих ос только в июле, откуда эта драгоценность добывается капля за каплей опытными специалистами, чтобы сделать вас неотразимыми!» Ну и как ты будешь знать, не вызовет ли у тебя эта липкая дрянь аллергию? Большинство переносит такие вещи нормально, но ведь всегда найдется один клиент на сто тысяч, которому это повредит. Если таких окажется много, то необходимо придумать новую липучку, ну, а один-два – время от времени – это просто издержки производства И эта Уилбери именно одна из них. Она предусмотрена в убытках, так же как и усушка, утруска и тому подобное. Но, конечно, никому не хочется скандала, особенно если его можно избежать,

– Да, но…

– Мне кажется, дружище, что ты даже не представляешь, какие прибыли загребают в таких первоклассных салонах, как этот. Я не поверил бы, если бы мне сказали, что в среднем выходит меньше чем три сотни с клиента в год.

– Что ж, возможно, что мы взялись не за то дело, Билл. Но все равно в этом заведении есть что-то подозрительное. Эта Уилбери с радостью согласилась бы на три или даже на две сотни, но ее адвокат настаивал на пяти тысячах и получил их. Для такой расточительности должна быть какая-то причина, – но наркотики исключаются. В частности, Скотленд-ярд не имеет никаких доказательств, а ты Ведь знаешь, как они внимательно следят за подобными заведениями.

– Но, если полиция ничего не имеет…

– Но ведь, кроме наркотиков, может быть что-то другое.

Они какое-то время обдумывали план действий.

– Кроме всего, есть что-то загадочное в самой Брекли, женщине, которая руководит этим бизнесом. У меня на нее имеется подробное досье.

Он пошарил в кармане, вытянул несколько сложенных листков и передал их через стол.

Главный разгладил их. Заголовок гласил: «Диана Присцилла Брекли – предварительные данные». Текст был отпечатан на машинке кем-то, кто больше заботился о скорости, чем о точности. Не обращая внимания на орфографические и стилистические ошибки, пытаясь разобраться в неправильных сокращениях, редактор прочел:

«Д.П.Брекли, 39 лет, однако, как говорят, выглядит гораздо моложе (проверю, правда это или выдумка, может, просто профессионально «сделанная» внешность). Прекрасно выглядит. Пять футов с лишним, темно-каштановые волосы, правильные черты лица, серые глаза. Прекрасно водит чудесный роллс – говорят, стоит семь тысяч. Живет в Дормигтон-менсон, 83, рента астрономическая.

Отец – Гарольд Брекли – умер, банковский клерк, Уэссекский банк. Женат на Мальвине, второй дочери Валентина де Траверса, зажиточного подрядчика, тайное бегство. Валентин де Траверс – строгий отец: «Никогда не переступите моего порога, не получите ни пенни», и т. д.

Брекли жили на Деспенд-роуд, 43, полуособняк. Д. Б. – единственный ребенок. Местная частная школа до одиннадцати лет. Потом средняя школа св. Меррин. Закончила успешно. Кембриджский стипендиат. Диплом с отличием и рекомендациями. Биохимия. Три с половиной года работала в Дарр-хаузе, Окинхейм.

Тем временем В.Д.Т. умер. Дочь и зятя не простил, но наследство оставил внучке. Д. Б., как считают, в возрасте 25 лет владела сорока-пятьюдесятью тысячами фунтов… Проработала в Д.Х… еще 6 месяцев после этого. Построила дом для родителей около Эшфорда, Кент. Совершила кругосветное путешествие – один год.

Вернувшись, стало совладелицей небольшого салона красоты «Фрешен»-на Мейфере. Через два года выкупила у компаньона, За год превратила «Фрешен» в новое предприятие – «Нефертити» (деталь ном. капитал 100 фунтов). С тех пор занимается красотой только самых привилегированных из привилегированных.

Данные о личной жизни чрезвычайно скупы несмотря на скандальный характер такой профессии. До нынешнего времени, насколько это известно не была замужем – естественно, что везде фигурирует под девичьей фамилией. Живёт богато, но не экстравагантно. Много тратит на туалеты. Никакого побочного бизнеса – хоть и проявляет интерес к Джоннингам, химическим промышленникам. Ничего подозрительного в заведении не замечено. Кажется прямолинейной. Деловая репутация безукоризненная. Весь персонал «Нефертити» тщательно подобран, подозрительные лица не принимаются. Чересчур уж все безукоризненно, чтобы быть чистой правдой. Как вам кажется? Очень дорожит репутацией. Даже игнорирует сплетни конкурентов.

Любовные отношения: никаких данных. Создает впечатление не такой, как все, несовременной, но сбор информации продолжается».

– Та-ак, – сказал редактор, дочитав до конца. – Вырисовывается не совсем женский портрет, правда?

– А это лишь приблизительные, черновые данные, – сказал Джеральд. – Добудем еще больше. Мне это кажется очень интересным. Например ее пребывание в Дарр-хаузе, Там работают только самые способные – это равнозначно титулу рядом с вашей фамилией. И везде открыты двери.

И потому я спрашиваю себя: что заставило человека такого калибра уйти из первоклассного научно-исследовательского центра и заняться старомодным бизнесом красоты?

– И на этом фоне роллс-ройс и соответствующие туалеты, – добавил редактор.

Джеральд покрутил головой:

– Что-то тут не так, Билл. Если основной ее целью было выставлять себя напоказ, то про нее было бы больше известно. Настоящие продавцы красоты обычно любят выглядеть королевами – это составная часть рекламы. Посмотрим на это с другой точки зрения. Она, которая не принадлежит к этому кругу, идет на рынок, где торгуют красотой, – в окружение людей с улыбкой на губах и камнем за пазухой. И Какой результат? Она не только выживает; а и добивается успеха. Каким образом? Здесь может, быть лишь один ответ, Билл, – какой-то трюк. У нее есть что-то, чего нет у других, Информация из досье наводит на мысль, что, занимаясь научными исследованиями в Дарре, она натолкнулась на что-то и решила этим воспользоваться в своих собственных целях. Чистое это дело или нет, – уже другой вопрос, но считаю, что этим стоит заняться.

Редактор некоторое время раздумывал. Затем кивнул в знак согласия.

– Хорошо, Джери. Займись этим. Но будь осторожен. Услугами «Нефертити» пользуются много представительниц высокопоставленных кругов. Если ты найдешь что-то, что может вызвать грандиозный скандал, то в нем будет замешано множество известных леди. Помни об этом.

* * *

– Я передам мадам, что вы пришли, мисс, – сказала служанка и вышла, прикрыв за собой дверь.

Комната показалась Зефани немного старомодной. Зефани подошла к окну. За стеклянной дверью на нескольких квадратных метрах был разбит небольшой сад. Карликовые тюльпаны цвели на маленьких грядках. На краю, в тени изящно подстриженных кустов, росли фиалки. В углу миниатюрного лужка был сооружен фонтан в виде античной головки. Большие щиты из стекла, выступавшие из углублений в нижней стене, защищали с одной стороны сад от ветра. Если посмотреть на запад, поверх невысокой железной изгороди, то можно было увидеть парк, казавшийся сплошным массивом вершин деревьев, покрытых молодой зеленью, а за ним неясно просматривались контуры зданий,

– Какая красота! – воскликнула Зефани в искреннем восхищении.

Услышав, как дверь открывается, она обернулась. Перед ней стояла Диана в скромном платье. Из украшений на ней были только простой золотой браслет на запястье, золотая шпилька на лацкане и ажурное золотое ожерелье.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Диана почти не изменилась и была такой, какой Зефани помнила ее. «Теперь ей должно быть, – думала Зефани, – где-то около сорока, она же вы глядит – ну, может, на двадцать восемь, не больше.» Какая-то неуверенная, невыразительная улыбка появилась на губах Зефани.

– Я чувствую себя снова маленькой девочкой, – проговорила она. Диана тоже улыбнулась ей в ответ.

– Тебе даже удается выглядеть девочкой-подростком, – сказала она Зефани.

И они продолжали рассматривать друг друга.

– Значит, это правда. Значит, оно действует, – прошептала Зефани скорее сама себе.

– Ты только посмотри в зеркало, – сказала Диана.

– Со мною все проще. Но вот вы – вы и сейчас так прекрасны, Диана, как были когда-то, и совсем не постарели.

Диана притянула Зефани к себе и обняла. – Чувствую, что такая новость немного ошеломила тебя, – сказала она.

Зефани кивнула.

– Особенно сначала, – призналась она, – я почувствовала себя страшно одинокой. Но сейчас я понемногу прихожу в себя.

– Твой голос звучал по телефону как-то напряженно. Я подумала, что нам лучше встретиться у меня, где мы сможем спокойно поговорить, – объяснила Диана. – Но об этом потом. Сначала я хочу услышать, как дела у тебя, у твоего отца и, конечно, все про Дарр.

Они разговорились. Постепенно Диана сумела побороть нервозность и чувство нереальности, охватившие Зефани. А после ленча Зефани почувствовала такое облегчение, какого незнала с того самого момента, когда Френсис сразил ее своей новостью. Очутившись снова в гостиной, Диана повела разговор о причине визита Зефани.

– Ну а теперь, чем я могу помочь тебе, моя дорогая? Что там у тебя за беда?

Зефани неуверенно начала:

– Вы уже и так много сделали. Вы вернули мне покой. У меня было ощущение, что я какая-то ненормальная. Но я хочу понять, Что происходит. Я в таком смятении. Отец сделал открытие которое – ну, как бы вам сказать – знаменует собой поворот в истории человечества. Я думаю, что это поставит его наравне с Ньютоном, Дженером и Эйнштейном. И вместо того, чтобы огласить его и стать признанным во всем мире первооткрывателем, он все держит в секрете. Кроме того, он считал, что это только его тайна, а тут оказывается, что и вы знали о ней на протяжении многих лет, – но тоже хранили молчание. Я ничего не понимаю. Отец говорил, Что не хватит лейкнина, но ведь так всегда бывает с чем-то новым. Раз уже известно, что такое возможно, это уже половина дела: все начинают бешено исследовать, и появляются люди с аналогичными открытиями. И, в конце концов, если этого лишайника мало, то не такая уж и беда: почему бы не сообщить об этом и не натолкнуть людей на поиски другого антигерона, как отец это называет? И последнее: я начала задумываться о побочном действии антигерона, как, например, можно ли иметь детей, если принимаешь его, и так далее.

– Можешь быть абсолютно спокойна в этом отношении, – заверила ее Диана. – Никакой разницы нет, но ведь ты же, конечно, не захочешь быть беременной так долго, как слониха. В этом случае откладывается прием лейкнина, и все возвращается к старой норме. Скрытых побочных эффектов я пока что не заметила. Правда, наступает незначительное замедление быстроты реакции, которую можно обнаружить только с помощью специальной аппаратуры; но это явление куда слабее того, что наступает после двойной порции джина. Все остальные последствия видишь перед собой.

– Хорошо, – сказала Зефани, – одной заботой меньше. Однако, Диана, все это дело с лишайником здорово напоминает лабиринт, в котором я словно блуждаю в темноте. Кстати, мне ничего не известно и про то, как вы пришли к этому открытию, и про «Нефертити», и про бизнес на красоте, и про ваши неприятности и их устранение, и так далее.

Диана вытащила сигарету и посмотрела на нее в задумчивости.

– Хорошо, – сказала она. – Знать что-то наполовину, до какой-то степени, небезопасно. Я лучше расскажу с самого начала.

Она зажгла сигарету и рассказала о том, как Френсис принес тарелочку с молоком, и к каким последствиям это привело.

– Таким образом, юридически, – сделала она вывод, – я правонарушительница, а морально – я имею такое же право на открытие, как и твой отец, но сейчас это не имеет значения. Главным – и на этом мы завязли – было внедрить данное открытие. Чтобы понять это понадобилось немного времени. Я надеялась вскоре найти выход, но чем больше я об этом думала, тем больше возникало трудностей. И как раз тогда ко мне пришло понимание того, насколько важно открытое нами вещество. Я не знала, как применить его на практике, но внезапно то, что ты сказала во время одной из наших бесед, навело меня на этот путь.

– То, что я сказала? – переспросила Зефани.

– Да. Мы говорили о том, что женщин обманывают, помнишь?

– Припоминаю. Это была ваша любимая тема, – сказала Зефани с улыбкою.

– И сейчас есть, – ответила Диана. – Ты сказала тогда, что рассказала об этом одной из своих учительниц, и она ответила, что нужно как можно лучше приспосабливаться к условиям, в которых оказываешься, ибо жизнь чересчур коротка, что бы наводить в мире порядок, или что-то в этом роде.

– Я не уверена, что помню это.

– Не имеет значения. Но суть такова. Конечно, подсознательно обо всем этом я знала. Действительно, то, что открыли твой отец и я, – коренным образом изменит всю будущую историю человечества. Я представила себе, как женщины начнут новую долголетнюю жизнь, поначалу и не подозревая об этом. Конечно, спустя какое-то время они узнают, но к этому моменту, я надеюсь, их будет уже достаточно, причем самых достойнейших, для того чтобы оказать влияние на общество. А для этого необходимо собрать группу людей – любую группу, – убедить их, что долголетняя жизнь абсолютно реальна и заставить их бороться за «хомо супериор» (совершенного человека). И вдруг я поняла, как это сделать. Люди, которым будет дана долгая жизнь, не смогут от нее отречься. Они будут упорно бороться за право сохранения ее, Зефани нахмурилась.

– Я, кажется, не все понимаю, – сказала она.

– Ты должна понять, – ответила Диана. – Сейчас ты немного взволнована и расстроена, но ведь ты же не собираешься отказываться от долгой жизни, правда? И ты будешь отстаивать свое право на нее, если кто-то захочет отобрать ее у тебя?

– Да, думаю, что так. Но я знаю, что не хватит сырья. – О, вскоре здесь что-нибудь придумают, как ты уже сама говорила. Главное, что положено начало. Нужны только деньги, чтобы посадить за работу достаточное количество людей, и больше ничего.

– Но согласно отцовскому прогнозу – настанет хаос. – Конечно, хаос будет. Невозможно создать «хомо супериор» без родовых мук. Но это не столь важно. Самое важное – не дать ему задохнуться при рождении. Вот в чем проблема.

– Это мне не понятно. Как только люди узнают, они начнут бороться, чтобы добыть это вещество и продлить свою жизнь.

– Ты говоришь об отдельных индивидах, моя дорогая, но индивиды подчиняются общественным законам.

Трудность состоит в том, что, как мне кажется, как раз законы и станут у нас на пути, вернее, учреждения, оберегающие эти законы.

Дело в том, что большинство учреждений существуют: во-первых, для осуществления администрирования в широком масштабе, и, во-вторых, для сохранения непрерывности своих функций, что дает возможность избежать трудностей, которые возникают вследствие недолголетней жизни членов общества. Наши учреждения – это продукт наших условий, и они призваны пережить наши собственные ограниченные возможности с помощью постоянной смены отработанных частей, или, другими словами, здесь действует система продвижения по службе.

Поняла? Хорошо. Тогда спроси себя, сколько людей поддержит перспективу долгой жизни, скажем, в две-три сотни лет, будучи на положении подчиненных? Будет ли кто-нибудь приветствовать идею о бессменном директоре, президенте, судье, руководителе, партийном лидере, папе, шефе полиции на все двести лет? Обдумай это хорошенько и ты увидишь, что наши учреждения работают так, как они организованы, ибо в основе их лежит положение, что продолжительность нашей жизни составляет где-то около шестидесяти-семидесяти лет. Ликвидируй это условие, и они перестанут функционировать, большинство из них даже утратит основы для своего существования.

– Ну, это все слишком обобщенно, – сказала Зефани с сомнением.

– Подумай еще раз хорошенько. Вот пример. Ты мелкий служащий, конечно, ты захочешь долго жить, пока не поймешь, что это означает протирание штанов на том же месте мелкого служащего и в следующие 50–60 лет, тогда ты не будешь уже уверена, что долголетие нужно.

Или, скажем, ты одна из тех девушек, что выскакивают замуж при первой же возможности, и перед тобой перспектива семейной жизни в течение двухсот лет с партнером, подхваченным еще в юности.

Или возьмем образование. Те поверхностные знания, что удовлетворяют нас сейчас, когда мы живем 50 лет, абсолютно не пригодны для двухсотлетней и более продолжительной жизни.

Таким образом, нас ждет борьба не на жизнь, а на смерть между человеком-индивидом и казенным человеком, в результате же следует ожидать высокого уровня шизофрении.

И это не может быть также делом личного выбора, хотя бы только потому, что каждый, кто выберет долгую жизнь, закроет тем самым продвижение по службе людям, не сделавшим этого.

И поскольку учреждения есть нечто большее, чем сумма их слагаемых, а каждый индивид является одновременно частью какого-либо общественного или профессионального учреждения, то из этого вытекает, что те учреждения, которые постоянно работают над тем. чтобы выжить, всячески будут требовать отказа от лейкнина. Зефани покрутила головой:

– Нет, я не могу в это поверить. Это полностью противоречит нашему природному инстинкту самосохранения.

– Это почти не берется во внимание. Один бог знает, от скольких инстинктов пришлось уже отказаться цивилизованному обществу. Мне думается, что отказ от лейкнина вполне возможен.

– Но даже если бы и существовал официальный запрет, он оказался бы нежизнеспособным, ибо сотни тысяч людей стремились бы обойти закон, – настаивала на своем Зефани.

– Я в этом совсем не уверена, Может, возникнет своеобразный черный рынок, где небольшая группа привилегированного класса за большие деньги будет покупать себе долголетие. Но я не, думаю, что это продолжалось бы долго – власти вмиг ликвидировали бы такое беззаконие.

Зефани повернулась к окну. Несколько минут она наблюдала за маленькими, освещенными солнцем облачками, плывущими по голубому небу.

– Я пришла сюда, немного испуганная за себя, – сказала она, – А также и взволнованная, ибо считала, будто начинаю понимать, что открытие отца – ваше и отца, конечно, – приведет нас в чудесную эру истории человечества. Однако папа думает, что люди будут драться друг с другом за него, а вы думаете, что они будут бороться за его запрещение. Какая же тогда от него польза? Если оно не принесет ничего, кроме борьбы и несчастья, тогда лучше, чтобы этого открытия вообще не было.

Диана поглядела на нее и задумалась:

– Ты не должна так думать, милая. Ты, точно так же, как и я, хорошо знаешь, что в мире господствует все увеличивающийся о каждым днем беспорядок. Мы не держим крепко в своих руках даже те силы, которые сами же и освобождаем, и пренебрегаем проблемами, которые необходимо разрешать. Погляди вокруг – каждый день тысячи новых людей… Приблизительно через сто лет мы очутимся в объятиях голода. Мы будем стремиться отодвинуть самое худшее на день-два, а когда настанет катастрофа, то она будет настолько страшной, что водородная бомба в сравнении с ней покажется благодатью.

Я не преувеличиваю, я говорю о том неминуемом времени, разве что-то будет сделано, чтобы остановить его? – когда человек будет охотиться на человека в поисках еды. И мы позволяем человечеству плестись в этом направлении с животной безответственностью, ибо наша короткая жизнь избавляет нас от возможности дожить до такого. Разве наше поколение волнуется о страданиях наших потомков? Нисколько. «Это их забота, – говорим мы. – Черт побери детей, наших детей – лишь бы нам было хорошо».

Мне думается, что избежать катастрофы можно лишь в том случае, если хоть некоторые из нас смогут жить так долго, чтоб самим испугаться этого. И еще мы должны жить дольше, чтобы получить как можно больше знаний. Мы продолжаем учиться вплоть до старости. А нам нужно время, чтобы добыть мудрость и использовать ее для наведения порядка в мире. Иначе, словно сверхплодовитые животные, мы вымрем с голоду; будем умирать миллионами в самый черный из всех черных веков человечества.

Таким образом, долгая жизнь нам нужна – пока еще не поздно, – чтобы успеть поумнеть – для контроля над своей судьбой; чтобы подняться над поведением высших животных и чтобы цивилизовать самих себя.

Она замолчала и грустно поглядела на Зефани.

– Извини За такую выспренную исповедь, моя милая – такое блаженство, когда можно с кем-то поделиться. На деле это, означает; какой бы хаос это не вызвало сейчас, альтернатива будет куда худшей. Выбора нет.

Зефани помолчала несколько минут, а потом спросила:

– А вы видели все в таком свете еще тогда, когда были в Дарре?

– Нет, я только теперь пришла к этому. В те дни я считала, что это дар, который мы обязаны использовать, ибо он казался мне, как я уже говорила, знаменательным шагом в эволюции, новым этапом, который поднимет нас на еще более высокую ступень в сравнении с животными. Только позже я начала понимать всю своевременность и настоящую значительность данного открытия. Если бы я поняла это раньше, то возможно и действовала бы иначе. Очевидно, стремилась бы опубликовать его, как общепринято, и, думаю, потерпела бы поражение… Но в той ситуации я не видела нужды спешить. Самым важным для меня было организовать группу людей-долгожителей, которые бы ничего об этом не подозревали до определенного момента, а узнав, проявили бы интерес к борьбе за долгую жизнь и смогли бы оказать достаточно сильное влияние на общество.

Она снова чуть-чуть улыбнулась.

– Я знаю, что способ, с помощью которого я это осуществила, кажется смешным. В глазах твоего отца он даже глуп, это все равно, что наполнить чашу святого Грааля обыкновенной шипучкой… но я и сейчас не вижу иной возможности действовать. Я собрала уже около тысячи женщин, которые либо замужем за влиятельными людьми, либо за родственниками таковых. Как только они осознают свое положение, горе тому, кто попытается лишить их долгих лет жизни.

– Как вам это удалось? – спросила Зефани.

– Как только у меня появилась идея, я долго обдумывала, каким наилучшим образом осуществить ее. Я вспомнила, историю о том, что когда-то. поймали контрабандиста, перевозившего настоящие жемчужины в одной партии с искусственными…

Кроме того, каждое издание для женщин пестрит призывами «Заботьтесь о своей молодости», «Берегите свой молодой силуэт» и так далее. Никто, конечно, не воспринимает их всерьез, но это своего рода костер, который постоянно поддерживается горением человеческих мечтаний, и люди, кажется, выработали у себя стойкую привычку пробовать и надеяться. Таким образом, если бы я могла показать результаты, то женщины, конечно, пришли бы в восторг, однако их уже столько раз обманывали, что они никогда бы по-настоящему не поверили в это как во что-то реальное… Они будут поздравлять друг друга с тем, что им повезло больше, чем другим. Они будут приписывать это диете. Они даже пойдут дальше, допуская, что у меня, наверно, лучшие средства, чем у моих конкурентов. А чтобы вправду поверить, что это действие реально существующего вещества после сотен лет фальшивых рецептов сохранения молодости…. – нет, нет, они не поверят!

Я не могу не признать, что и сама сначала была шокирована такой идеей. Но я сказала себе: «Это открытие стоит двадцатого века. Это не век рассудительности, и это даже не девятнадцатый век, – это эра глупостей, время хитростей. Рассудительность осталась где-то на задворках, где она производит приспособления, с помощью которых заставляют людей реагировать заданным способом. И когда я говорю «для людей», то имею в виду женщин. К черту рассудительность! Дело в том, чтобы заставить их, тем или иным способом, покупать то, что захотите вы…» Таким образом, оказалось, что я иду в ногу с современным искусством торговли. Как только я увидела, что мой замысел может быть осуществлен, прежде всего я решила удостовериться в запасах сырья. Мне нужно было знать, буду ли я иметь постоянный запас того, что твой отец называет лейкнином, а я назвала терцианином. Поэтому я объявила всем, что собираюсь в кругосветное путешествие.

Я и в самом деле осуществила это путешествие, хотя почти все время, по сути, провела в Восточной Азии. Сначала я поехала в Гонконг, где наладила контакт с агентом твоего отца. Этот агент познакомил меня с неким мистером Крейгом. Мистер Крейг был другом того мистера Макдональда, который присылал нам лишайник «Тертиус». Но этот Макдональд умер еще за год до моего приезда, Однако мистер Крейг свел меня с несколькими людьми, в свое время сотрудничавшими с Макдональдом, и, наконец, я встретила некоего мистера Макмерти, который был именно в той экспедиции, которая нашла лишайник. Я наняла мистера Макмерти, он сделал несколько попыток и получил каким-то образом разрешение от Китая.

Надеюсь, отец уже говорил тебе, что я выкинула слово «Монголенсис» из названия, которое дала первой партии лишайника, так как оказалось, что это неверно. Лишайник на самом деле происходит из Хокьянга, одной из провинций Маньчжурии, расположенной к северу от Владивостока. К счастью, разрешение было получено весной, и мы смогли выступить немедленно.

Мистер Макмерти привел нас на то место без особых трудностей, но нас ждало разочарование: лишайника «Тертиус» там было немного. Он рос небольшими кучками вокруг озера, на площади около тысячи акров. На деле все оказалось гораздо хуже, чем я предполагала. Мы нашли семью, которая собирала и высылала этот лишайник, и, поговорив с ними, я выяснила, что лишайника осталось очень мало и он совсем исчезнет, если мы решим и дальше собирать его в этом месте. Однако они считали, что это не единственное место, и мы организовали поиски на достаточно большой территории – никто нам в этом не препятствовал. Это была болотистая, поросшая мхом местность, с участками, пригодными для пастбищ. Всего мы открыли пять колоний лишайника «Тертиус» в радиусе приблизительно двадцати пяти миль.

Это уже было лучше, но даже если выяснится, что лишайник растет еще где-нибудь, все равно нет сомнения в ограниченности его запасов. Однако я составила договор с местными жителями на годовой сбор определенного количества лишайника, а мистер Макмерти организовал доставку его в Дайрен, а оттуда кораблем, через Нагасаки, к месту назначения. Я произвела тщательные расчеты, пытаясь определить то оптимальное количество лишайника, которое мы могли собрать, не опасаясь, что этим уничтожим колоний, но «Тертиус» так медленно растет, что даже такие предосторожности особой погоды не делали. К сожалению, я не имею надежных источников, чтобы получить достоверную информацию, в каком состояний он там сейчас, и не имею ни малейшей возможности поехать туда, чтобы увидеть все своими глазами. Мы не можем надеяться на увеличение поставок, пока не найдем еще каких-нибудь других колоний или не откроем какой-нибудь другой вид, из которого можно будет получать вещество, подобное лейкнину.

Фактически положение с поставками лишайника меня никогда полностью не удовлетворяло. Пока что поставки возможны, но только благодаря тому, что кроме нас им никто не интересуется. Но любые волнения в тех краях могут полностью прекратить их.

Чтобы скрыть источник, я использую целый арсенал камуфляжа, который при необходимости введет всех в заблуждение. Я уверена, что у твоего отца также есть такие способы. Что касается тебя: если тебя будут когда-нибудь расспрашивать, то, во-первых, ты ничего ни про какой лишайник не знаешь, во-вторых, у тебя нет ни малейшего представления, откуда он берется. Еще раз напоминаю про жизненную необходимость сберечь источник поставок в тайне, однако в одинаковой степени важно и то, чтобы сведения об этом источнике не пропали. И я, и твой отец, либо оба сразу, станем, без сомнения, главной мишенью – и все может случиться… Это будет делом жизни и смерти, если ты понимаешь…

– Начинаю понимать, – ответила Зефани.

– Так вот, как только я уладила с поставкой сырья, – продолжала Диана, – я вернулась, назад и принялась за дела. И, – добавила она, окинув взглядом комнату и сад, – сделала довольно много. Как ты считаешь?

Зефани не ответила. Она сидела, углубившись в собственные мысли, и тупо смотрела на висевшую на стене картину. Наконец, словно очнувшись, она повернулась к Диане.

– Лучше бы вы не рассказывали мне об этом – я имею в виду источник, из которого вы получаете лишайник.

– Если бы ты знала, сколько раз и мне самой хотелось, чтобы я никогда в жизни не слышала ни про какой лишайник, – с грустью в голосе ответила Диана.

– Нет, не в этом дело, – мне нельзя доверять, – ответила Зефани и рассказала ей всю историю с Ричардом.

Диана внимательно выслушала ее.

– Конечно, у тебя был шок, и довольно сильный. Я не думаю, чтобы что-то подобное случилось во второй раз.

– Нет. Сейчас я уже все лучше понимаю. Тогда я была в таком смятении… Мне казалось, что я совсем одна… Я одна стою перед таким будущим. Я была перепугана, а сейчас, когда я узнала, что не одинока, что нас таких много, я чувствую себя совсем иначе. Но все равно мне нет оправдания – я выдала тайну.

– А он поверил этому, или же просто подумал, что ты мелешь языком?

– Я… я не уверена. Он мог подумать, что в этом что-то есть.