Текст книги "История с лишайником"

Автор книги: Джон Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Так я пришел к выводу что существует только один-единственный человек, которого я смогу удержать под полным контролем, – это я сам. Пока все находится только в моей власти, я могу быть уверенным, что ни одно, слово никому не будет сказано, ничто никогда не раскроется…

А с другой стороны, если никто не воспользуется открытием, это будет равносильно тому, что его вообще не было. Я был полностью удовлетворен исходом моих опытов над животными. А следующим шагом было испытание на себе. Я провел его и результаты оказались успешными. Тогда назрел вопрос о вас двоих.

Если кто и имел право воспользоваться моим открытием, то, это прежде всего, вы, мои дети. Но и тут снова возникла все та же опасная проблема. Единственный возможный выход – сделать все без вашего ведома.

Затем пришло понимание того, что все это так или иначе обречено на самораскрытие. Неминуемо настанет время, когда вы сами – либо кто-то другой – заметите последствия и начнете увязывать концы с концами. Ибо, хоть уже и прошло десять лет с тех пор, как я сделал Полю первую подсадку, но за все это время я не достиг какого-либо прогресса – все осталось на той стадии, на какой было с самого начала.

Вот состояние дел на сегодня. Я сделал все, что в моих силах, однако этого оказалось недостаточно. Что касается Дианы Брекли, то уже не имеет большого значения, покончено со всеми этими ее неприятностями или нет. Уже не так много осталось времени до того момента, когда кто-нибудь скажет: «Странно, как молодо для своего возраста выглядят эти трое Саксоверов». Так что, считаю, настало время и вам узнать об этом. Тем не менее лучше для нас всех сохранить все в тайне настолько долго, насколько удастся. Может, что-то за это время изменится, и ситуация станет менее критической. Остается – выиграть время. Зефани молчала несколько минут, потом сказала:

– Папа, как ты на самом деле относишься к Диане и ее делу?

– Это очень сложный вопрос, доченька.

– Мне кажется, ты воспринял все абсолютно спокойно, но только до тех пор, пока я не сказала тебе про «Нефертити»?

– Думаю, я никогда еще спокойно не реагировал на необычные развязки. И я очень сожалею о том, что так открыто проявил свои чувства. Кроме всего прочего, сначала это меня просто рассердило. Но я взял себя в руки. С ее стороны здесь только нарушение условий, но не кража – и я рад этому. Я имел целых пятнадцать лет, чтобы решить, как поступить, – и потерпел поражение. Поэтому, думаю, это справедливо. Так что я не имею ни малейшего понятия, чем занимается сейчас Диана, но ей как-то удается сохранить эту тайну. Но теперь… Как я уже говорил, так долго продолжаться не может. Нет, я не сержусь, – я даже чувствую облегчение от того, что я уже не один. Но все ж таки хочется как можно дольше оттягивать время, когда тайна раскроется…

– Если сообщение Дианы правдиво, если она счастливо выберется из этого положения – в таком случае ничего не изменится, разве не так?

Френсис покачал головой.

– Три дня назад я был один. Теперь я осведомлен, что и Диана знает, и мы, по сути, удвоили количество посвященных в тайну людей.

– Но это только мы, папа, – Поль и я. Если, конечно, Диана не рассказала еще кому-нибудь.

– Она заверяет, что нет.

– Тогда все в порядке. И в самом деле, ничего ведь не изменилось.

Поль подался вперед в своем кресле.

– Все это очень хорошо, – вставил он. – Возможно, для вас и ничего не изменилось, но не для меня. Я ведь женат.

Отец и сестра удивленно посмотрели на него. А он продолжал:

– Пока я ничего не знал – то не знал. Но теперь когда я знаю, моя жена тоже имеет право знать.

Эти двое не ответили. Зефани сидела неподвижно, ее волосы поблескивали на фоне темной спинки кресла. Казалось, что в данный момент ее интересует только узор на ковре. Френсис тоже старался не смотреть сыну в глаза. Молчание становилось гнетущим. Наконец Зефани нарушила его.

– Ты не должен говорить ей сразу, Поль. Нам самим нужно время для того, чтобы свыкнуться, освоиться с этим, представить себе все перспективы.

– Попробуй поставить себя на ее место, – предложил Поль. – Что бы ты подумала про мужа, который скрыл бы от тебя подобную вещь?

– Подобных ситуаций не бывает, – ответила Зефани – Это особый случай. Я же говорю, что ты можешь подождать, пока мы не придумаем какой-нибудь план.

Однако Поль настаивал на своем:

– Она имеет право рассчитывать на откровенность мужа.

Зефани повернулась к Френсису:

– Папа, прикажи ему подождать хоть немного… Френсис ответил не сразу. Он до блеска начистил трубку и рассматривал ее со всех сторон на протяжении некоторого времени, и затем, наконец, поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с сыном.

– Именно это, – сказал он, – и висело надо мной на протяжении четырнадцати лет. Я никому не раскрыл тайну, ибо не имел никого, кому мог бы полностью довериться, никого с тех пор как умерла ваша мать. Если уже посеяна какая-то идея, то никто не сможет сказать, когда и где она перестанет развиваться. Как я и думал, единственный надежный способ удержать ее под контролем – это совсем не сеять ее и тем самым не давать ей возможности размножаться. И это, как выяснилось, гораздо разумнее, чем я даже предполагал.

Он поглядел на часы.

– Прошло только три с половиной часа с тех пор, как я вылущил эту идею из стручка и доверился вам, А она уже развивается и стремится разрастись все дальше…

Он замолчал на минуту, а потом сказал:

– Если бы я только мог апеллировать к трезвому разуму, то не думаю, что здесь возникли бы какие-нибудь трудности. К сожалению, мужья редко когда проявляют рассудочность в отношении жен, а жены еще менее рассудочны, если говорится о мужьях. Ты не думай, что я не понимаю твоего положения. И все же я должен тебе сказать: если ты хочешь рисковать ответственностью, за всю бездну несчастий – в масштабах, каких ты себе никогда не представлял, то ты пойдешь и сделаешь то, что, как тебе кажется, должен сделать; но если у тебя есть разум, то ты не скажешь никому, никому абсолютно.

– И все-таки, – сказал Поль, – ты только что вспомнил: если бы мать была жива – ты доверился бы ей.

Френсис ничего на это не ответил. Он продолжал внимательно рассматривать сына.

– Хорошо. Я понял. Не надо мне больше ничего говорить, – задиристо сказал Поль. – Я знаю, что вы никогда не любили Джейн, никто из вас. А теперь вы заявляете мне, что не доверяете ей. Разве не так?

Зефани переменила позу, словно собиралась что-то сказать, но, видно, передумала. Френсис тоже промолчал.

Поль встал. Не глядя на них, он вышел из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь. Через несколько минут они услышали шум отъезжавшей машины.

– Не удался мне этот разговор, – сказал Френсис. – Думаю что он расскажет ей.

– Боюсь что так, папа. И он будет прав. Кроме того, он боится, как она это воспримет, когда узнает, что он знал и ничего ей не сказал.

– И что будет? – спросил Фрейсис.

– Думаю, что она придет к тебе просить для себя курс лейкнина. Не думаю, чтобы она могла до этого что-либо разгласить, так что пока опасности нет.

2

Зефани вышла из лифта и, раскрыв сумочку, начала искать в ней ключ от квартиры. С кресла жуткого вида, предназначенного скорее для заполнения пустоты на лестничной площадке, нежели для сидения, поднялся высокий человек. Увидев Зефани, приближающуюся к дверям, он пошел ей навстречу. Выражение ее лица изменилось за какой-то миг от полной отчужденности – через попытку вспомнить – до страха.

– О, милый! – проговорила она голосом, который абсолютно не отвечал содержанию сказанного.

– Неужели милый? – иронично спросил молодой человек и нахмурился. – Фактически еще час назад я должен был зайти к тебе. И я зашел.

– Я страшно провинилась перед тобой, Ричард. Я очень…

– Но, оказывается, что ты просто забыла об этом.

– О нет, Ричард, нет, – я помнила об этом еще сегодня утром. Но с тех пор так много всего произошло. И это – ну, просто выскочило у меня из головы.

– Неужели – выскочило? – передразнил ее Ричард Треверн. Этот высокий, крепко сложенный, довольно красивый молодой человек стоял и внимательно смотрел на нее, несколько успокоенный откровенностью ее волнения. – Так много чего? – спросил он.

– Семейные дела, – Пояснила Зефани рассеянно. Она положила руку на лацкан его пиджака. – Не сердись, пожалуйста, Ричард. Я ничего не могла сделать. Мне пришлось внезапно выйти из дому. Это одно из таких дел… – Она снова пошарила в сумочке и, наконец, нашла ключ. – Заходи и садись. Дай мне всего десять минут на ванну и переодевание, и я буду готова.

Он пробурчал, заходя вслед за ней в комнату:

– В эти десять минут входят, и те пять, на которые мы уже опаздываем в театр. Если б это было только десять!

Зефани молчала, неуверенно смотря на него. – О, Ричард! А ты не очень рассердишься на меня, если мы вообще не пойдем? Может, просто пообедаем где-нибудь? Я понимаю, что веду себя по-свински, но сегодня я не в состоянии пойти в театр… Если ты сейчас позвонишь туда, то они еще смогут продать наши места…

Он уставился на нее.

– Семейные дела? Кто-то умер? – спросил он. Зефани покачала головой.

– Просто небольшой шок. Это скоро пройдет, если ты мне поможешь, Ричард.

– Хорошо, – согласился Ричард. – Я позвоню в театр. Так что нет поводов для волнения кроме одного – я начинаю чувствовать голод.

Она положила ему руку на плечо и подставила щеку для поцелуя.

– Милый мой Ричард, – сказала она и направилась в спальню,

Однако после такого неудачного начала вечер уже не удалось повернуть в другое русло. Зефани как-то искусственно стремилась разрядить атмосферу. Она выпила два мартини еще перед тем, как они вышли из дома, и столько же уже в ресторане. Увидев, что это не дает желаемого эффекта, она начала настаивать на том, что, кроме шампанского, ничто не поправит ее настроения, и, хоть это немного волновало Ричарда, шампанское действительно сделало свое дело на какое-то время. В конце обеда ее требования, чтобы принесли двойное бренди, стали такими настойчивыми, что он пересилил себя и заказал его. На этом приподнятость настроения Зефани, вызванная вином, пропала. Она начала хныкать, плакать, требуя еще бренди. Когда он отказал, ей показалось, что с ней плохо обошлись, и она попыталась слезными мольбами вызвать сочувствие у метрдотеля, который в данном случае проявил большой такт, помогая Ричарду осуществить маневр «покидания» ресторана. По возвращении домой, Ричард помог Зефани снять пальто, затем усадил ее в уголке дивана в столовой. Она свернулась калачиком и тихонько заплакала. Он вышел в кухню и вскоре вернулся с кофейником крепкого черного кофе.

– Пей. Все до дна, – сказал он ей, когда она на минуту перестала пить.

– Не насилуй меня, Ричард.

– Пей, – настаивал он, стоя над ней до тех пор, пока она не выпила до конца.

Она снова умостилась в уголке дивана, перестала плакать, успокоилась и через минуту на ее лице не осталось даже следов недавних слез. Только глаза все еще блестели, веки были слегка покрасневшими, а все остальное исчезло бесследно, как бывает только на детском лице. "И правда, – думал он, глядя на нее, – это лицо ребенка. Тяжело поверить, когда она сидит вот так сгорбившись и теребит свой носовой платок, стараясь не смотреть тебе в глаза, что ей уже больше двадцати пяти лет."

– Итак, в чем дело? – проговорил он с теплотой в голосе. – Что случилось? Какая беда?

Она только покачала годовой, ничего не ответив.

– Не будь глупышкой, – мягко сказал он. – Такие, как ты, не стали бы напиваться без причины. А тем, которые имеют привычку напиваться, нужны куда большие дозы, чем та, от которой ты опьянела.

– Ричард, ты думаешь, что я пьяная? – проговорила она обиженно.

– Конечно. Ты и есть пьяная. Выпей лучше еще одну чашечку кофе, – сказал он.

– Нет.

– Да, – настаивал он. Насупившись, она выпила полчашки.

– Ну, а теперь выкладывай, – сказал он.

– Нет. Это секрет, – ответила Зефани.

– К черту секреты! Я умею хранить их. Как я могу помочь тебе, когда не знаю, в чем же дело?

– Ты не сможешь помочь мне. Никто не сможет. Это секрет с большой буквы, – сказала она.

– Часто уже то, что ты с кем-то поговоришь, приносит облегчение, – сказал Ричард.

Она долго и внимательно смотрела на него. Затем глаза ее заблестели, наполнились слезами, и она снова начала плакать.

– О боже! – проговорил Ричард и сев рядом с нею на диване, взял ее за руку.

– Послушай, Зеф, милая, – сказал он, – временами вещи приобретают жуткие очертания, а особенно тогда, когда ты остаешься один на один с ними. Давай разберемся во всем вместе, чтобы там ни было, и подумаем, что делать. Это не ты, Зеф, это совсем на тебя не похоже.

Она схватила его за руку, и слезы закапали из ее глаз.

– Я боюсь, Ричард. Я не хочу этого. Я не хочу.

– Чего ты не хочешь? – спросил он, глядя на нее. Она покачала головой,

Вдруг его поведение резко изменилось. Он хмуро взглянул на неё, а потом спросил:

– И ты только сегодня об этом узнала?

– Сегодня утром, – ответила она.. – Но сначала – как бы тебе сказать… сначала это показалось мне чем-то заманчивым.

– О! – простонал он.

Почти минуту они молчали. Потом он внезапно повернулся к ней и взял ее за плечи.

– О боже, Зефи… О Зеф, дорогая… Почему же ты не подождала меня?

Зефани глянула на него каким-то задурманенным, жалобным взглядом.

– Ричард, милый, – проговорила она печально.

– Кто он? – допытывался Ричард с гневом. – Ты только назови мне его, и я, я… Кто это сделал?

– Как кто? – папа, конечно, – сказала Зефани. – Он хотел как лучше, – добавила она миролюбиво.

У Ричарда от удивления открылся рот и опустились руки. Какую-то минуту он стоял ошарашенный, словно его ударили молотком по голове. А когда пришел в себя, хмуро проговорил:

– Кажется, мы говорим о совсем разных вещах. Давай разберемся. Что же оно такое, чего ты так страшно не хочешь?

– Ох, Ричард, не будь злым, – жалобно попросила она.

– К черту все это! Нет, я добрый. Но у меня тоже шок. И теперь единственное, чего я хочу, – знать, о чем это мы, черт возьми, говорим?

Она рассеянно Посмотрела на него:

– Обо мне говорим, Конечно. Обо мне и о том, как я живу, живу, живу. Только подумай, Ричард. Все старятся, дряхлеют и умирают, и только я живу… живу… живу… совсем одна, и все живу… живу… живу… Теперь это уже не кажется мне заманчивым, я боюсь этого. Я хочу умереть, как другие люди. Не просто жить и жить – а любить и жить, и постареть, и умереть. Это все, чего я хочу.

Она закончила, и слезы еще сильнее потекли у нее из глаз.

Ричард внимательно слушал ее.

– Ну, а теперь у тебя какое-то болезненное, состояние, – сказал он.

– Так это и есть болезнь – жить, жить и жить. Чрезвычайно тяжелая болезнь. – согласилась она. Он решительно приказал ей:

– Хватит, Зеф. Время кончать с этим бесконечным «жить…жить». Тебе уже пора ложиться. Постарайся утешить себя мыслью о печальной стороне жизни – утром все зеленеет и растет, а вечерней порой – вянет и засыхает. Что касается меня, то я желал бы немного больше этого «жить… жить», чтобы оттянуть увядание и старость.

– Но двести лет ведь слишком много, чтобы жить… жить… жить…, я думаю. Такую длинную-длинную дорогу пройти совсем одинокой. Двести лет это… – Она вдруг замолчала, глядя на него широко открытыми глазами. О милый! Я не должна была этого говорить. Ты должен все это забыть, Ричард. Секрет. Очень важный секрет, Ричард!

– Хорошо, Зеф, милая. Я сохраню его. А теперь ложись спать.

– Не могу встать. Помоги мне, Ричард! Он поднял ее, провел в спальню и уложил в постель. Она крепко обвила руками его шею.

– Останься, попросила она. – Побудь со мною. Прошу, Ричард.

Он попытался разнять ее руки.

– Ты немного пьяна, моя милая. Попытайся успокоиться и заснуть. Завтра будешь здорова.

– Но я же такая одинокая, Ричард. – Снова потекли слезы. – Я боюсь. Совсем одна. Ты умрешь, все умрут, а я буду жить… жить… и жить…

Ричарду удалось освободиться от ее объятий. Он силой опустил вниз ее руки. Она отвернулась и заплакала в подушку. Он постоял с минуту возле постели, наклонился и нежно поцеловал ее за ухом.

Оставив дверь в спальню слегка приоткрытой, он вернулся в гостиную и закурил сигарету. Не успел он еще докурить ее до конца, как всхлипывания стали раздаваться реже, и, наконец совсем утихли. Он подождал еще какое-то время, потом на цыпочках вошел в спальню. Выключая свет, он слышал ее равномерное дыхание. Ричард осторожно закрыл двери, взял свои пальто, шляпу и вышел из дому.

* * *

Оказалось, что рассказать обо всем Джейн было намного сложнее, чем представлял себе Поль. Сначала он совсем забыл, что в этот вечер они были приглашены на коктейль, очень для нее важный. Его поздний приезд она встретила ледяным молчанием, а его предложение не пойти на этот коктейль грубо отвергла. Потом сам коктейль, который, вместе со скромным ужином, продолжался целый вечер. И, наконец, легкий ужин дома, который дополнил мизерную закуску в гостях и не предоставил возможности для сообщения такой новости. И Поль решил подождать, пока они не лягут спать. Но Джейн сразу же закуталась в одеяло, демонстрируя свое намерение тут же уснуть. Пришлось перенести откровение на следующий день.

Характер Джейн формировался в условиях, совершенно чуждых для Саксоверов, и. самыми важнейшими из них были финансовые дела, ибо, если в семье Саксоверов деньги составляли лишь побочный «продукт», который, казалось, вырастал сам по себе, то постоянной, заботой ее семьи, сколько она себя помнила, были проценты с капитала, который постоянно уменьшался.

Хоть Джейн и не была такой женой, какую Френсис хотел для своего сына, и он прекрасно понимал, что блестящее положение Саксоверов сыграло определенную роль в ее выборе, он, вспомнив все предшествующие варианты, которые его бы еще меньше удовлетворили, сделал хорошую мину. Кроме красивой внешности, Джейн была присуща и самоуверенность. Ее манеры и поведение были именно такими, каких и стоило ожидать от молодой женщины ее положения. И социальные инстинкты ее были хорошо развиты. Не могло быть сомнения в ее способностях: она могла стать весьма приличной женой и способной хозяйкой. К тому же она всегда знала, чего хочет – что тоже говорило в ее пользу.

Несмотря на это, Поль имел все основания, когда говорил, что ни отец, ни сестра не любят Джейн. Хотя они стремились не показывать этого. Но Зефани как-то призналась:

– Извини, папа, я сделала все, что в моих силах, но кажется, будто она и я из разных миров и по-разному смотрим на одни и те же вещи. У меня такое чувство, что она совершенно не думает, а делает все согласно программе, так, словно она не человек, а электронно-вычислительная машина. Она слушает и воспринимает, затем отбирает, соответственно срабатывают барабаны – клац-клац – и ответ готов в виде специального кода, который понятен людям, использующим тот же код.

– Разве это так уж плохо, – заметил Френсис. – В конце концов, разве все мы не такие, если говорить честно?

– До определенной степени, – согласилась Зефани. – Но есть люди, которые всегда ведут нечестную игру, любыми способами пытаясь добиться своей цели…

Френсис задержал испытывающий взгляд на дочери.

– Думаю, лучше оставим этот разговор, – сказал он. – Я верю, что мы сделаем все возможное, чтобы сохранить в нашей семье цивилизованные отношения.

– Конечно, – согласилась Зефани, а потом добавила: – Хоть слово «цивилизованные» и есть одним из тех, которые она расшифровывает совсем иначе, чем мы.

С тех пор Зефани, начала медленно отдаляться от своего брата, что ужасно раздражало обе стороны.

«И это, – думал Поль, ещё раз прикидывая, как подойти к жене, – не воспрепятствует тому, что Джейн воспримет эту новость с удовольствием.»

Поль понимал, что утро не самое идеальное время для решения такого важного вопроса.

С другой стороны, нельзя было откладывать этот разговор: в этот вечер они снова куда-то собирались, так что завтра он снова будет в подобной ситуации. Но он также понимал и то, что чем дольше будет откладывать, тем сильнее позиции будут у Джейн. Наконец он отважился и за второй чашкой кофе все ей выложил.

Вряд ли существует традиционный ответ для молодой женщины, муж которой за завтраком вдруг сообщает, что он проживет двести лет.

Джейн Саксовер взглянула на Поля абсолютно равнодушно.

– Что ж, – сказала она спокойно, – жизнь намного удлинилась за последние пятьдесят лет, возможно, жить до ста лет не будет чем-то чрезвычайным уже для следующего поколения.

– Я не сказал сто лет, – подчеркнул Поль. – Я сказал: двести.

Джейн испытывающе посмотрела на мужа:

– Поль, а ты хорошо себя чувствуешь? Я же просила тебя вчера не смешивать напитки. Это всегда на тебя плохо действует…

Обычное хладнокровие покинуло Поля.

– О боже! – воскликнул он. – Разве не я тебя привез домой? Неужели у тебя нет ни капельки воображения, чтобы понять это?

Джейн начала выбираться из-за стола.

– Если ты нарывается на ссору…

– Сядь! – резко проговорил он. И отбрось это стандартное поведение и стандартные фразы. Сядь и слушай. То, что я хочу рассказать, касается и тебя.

Джейн понимала, что, по неписанным законам стратегии и тактики, она должна следовать намеченной линии. Но Поль выглядел по-настоящему взволнованным, не похожим на себя… и она подчинилась.

Когда он снова крикнул «сядь», она села.

– Так вот, – сказал Поль, – если ты будешь внимательно слушать и на минуту удержишься от глупых заявлений, то поймешь, что то, о чем я должен тебе рассказать, имеет большое значение.

Джейн выслушала. А потом сказала:

– Поль, неужели ты ив самом деле надеешься, что я в это поверю? Это фантазия. Твой отец, наверное, пошутил.

Поль стиснул пальцы. Он с тревогой взглянул на нее, но быстро успокоился.

– Очевидно, они были правы, – сказал он утомленно. – Лучше бы я совсем не говорил тебе об этом.

– Кто правы?

– Отец и Зефани, конечно.

– То есть, они сказали тебе не говорить мне ничего?

– Да. Но в чем же дело? Все это шутка. Ты так сказала.

– А по-твоему – нет?

– О боже! Во-первых, ты уже достаточно долго знаешь моего отца, чтобы понять, что он не станет шутить в таких делах; во-вторых, шутка должна вызывать смех. Я хотел бы услышать, что же ты нашла смешного в моем сообщении?

– Но почему же они не хотели, чтобы я знала об этом?

– Это не совсем так. Они хотели, чтобы я не говорил тебе ничего, пока не будет выработан какой-то определенный план действий.

– Несмотря на то, что я твоя жена и член семьи?

– Но ведь отец не сообщал об этом даже мне и Зефани вплоть до вчерашнего дня.

– Но ты должен был сам догадаться. Как долго все это уже продолжается?

– С тех пор, как мне исполнилось семнадцать лет, а Зефани – шестнадцать.

– И ты на протяжении десяти лет так и не догадался?

– Все, что случилось, было…

Он рассказал, как его отец придумал историю про новый способ иммунизации и закончил:

Ранка быстро заживала не оставляя ничего, кроме небольшой шишечки под кожей. С тех пор это повторялось ежегодно. Откуда я мог знать, что это не то, что он сказал.

Во взгляде Джейн появилось сомнение: – Но это должно было как-то проявиться. Ты так ничего и не замечал?

– Нет, – ответил Поль. – Я заметил, что не так часто простужаюсь. У меня лишь дважды за десять лет был легкий грипп. И что порезы и царапины редко когда гноятся. Но все это я замечал лишь потому, что следил за своим здоровьем. Следить за чем-то другим у меня не возникало потребности.

Джейн минуту молчала.

– А почему двести лет? Почему так точно? – спросила она.

– Потому, что такое действие у этого вещества. Я еще не в курсе всех деталей, но из рассказанного нам отцом вытекает, что оно замедляет скорость деления клеток и весь обмен веществ на одну треть от нормального, а это означает, что с тех пор, как мне было введено это вещество, я старею только на один год за каждые три года.

Джейн на миг задумалась.

– Понимаю. Значит, теперь твой фактический возраст двадцать семь лет, а физический – немного больше двадцати. Ты это имеешь в виду?

Поль кивнул:

– Именно так я понимаю.

– А ты никогда не замечал этой разницы?

– Конечно, я замечал, что выгляжу моложе своего возраста, вот почему я отпустил бороду. Однако много людей кажутся моложе, чем есть на самом деле.

Джейн скептически посмотрела на него.

– Чего ты хочешь? – спросил он. – Стремишься убедить себя, будто я скрывал это от тебя? Теперь, когда мы обо всем знаем, конечно, легко найти доказательства. Почему, черт возьми, ты сама никогда не замечала, как редко я бреюсь и сколько нужно времени, чтобы выросла борода. И как редко я обрезаю ногти? Почему же ты не сделала из этого никаких выводов?

– Ну, – сказала Джейн задумчиво, – если ты не догадался, то Зефани, наверное догадывалась…

– Не понимаю, почему она должна быть более догадливой, чем я. У нее даже меньше фактов: ей не нужно бриться, – ответил Поль.

– Дорогой, – въедливо сказала она, – не пытайся хитрить со мной.

– Я не… о, я понял, что ты имеешь в виду, – сказал Поль. – Все равно я не думаю, что она догадывалась, хотя она и более сметливая. Если бы это было так, она каким-нибудь образом выдала бы себя.

– Она должна была догадаться, – повторила Джейн. – Она часто бывает в Дарре. И даже если бы она сама ничего не заметила, то могла услышать от кого-то, кто подумал бы, что она в курсе.

– Но ведь я уже сказал, – объяснил терпеливо Поль. – Никто, кроме нас, ничего не знает об этом. Отец думает, что так будет вплоть до того времени, пока все само не раскроется.

– Как ты можешь быть таким наивным, Поль? Мне кажется, что ты даже не представляешь себе, что это означает. Это стоит миллионов. Сотни мужчин и женщин охотно бы платили тысячи в год, чтобы таким образом удлинить жизнь. Это то, чего никогда за всю историю мира не могли купить даже самые богатые люди. И теперь ты хочешь, чтобы я поверила в то, что твой отец так ничего и не предпринял за те четырнадцать лет, кроме того, что ввел свой препарат вам обоим?

– Но ты же ничего не понимаешь. Совсем не в этом дело. О, я не скажу, что отец совсем равнодушен к славе или к большим деньгам. Но не это волнует его сейчас. Во-первых, это дает ему много времени…

Внезапно Джейн перебила его.

– Ты хочешь сказать, что он и себя омолаживает?

– Конечно. Уж не думаешь ли ты, что он ввел бы нам препарат без предварительной проверки на себе?

– Да, – Джейн так стиснула кулаки, что косточки на руке побелели, – но не хочешь ли ты сказать, что он собирается жить двести лет? – допытывалась она упрямо.

– Да, но, может не все двести. Он начал эту процедуру уже в зрелом возрасте..

– Но он же может прожить больше ста лет?

– Думаю, что да. Джейн поглядела на своего мужа. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но замялась и промолчала. А Поль продолжал:

– Теперь главная проблема в том, что он не знает, как это вещество пустить в ход– как воспользоваться им, не вызвав особых осложнений.

На это Джейн сказала:

– Но ведь я не вижу здесь никаких трудностей. Покажи мне. хоть одного богатого человека, который не отдал бы все свое богатство за такую возможность омолодить себя и не держал бы все это в секрете, исходя из своих же собственных интересов. Кроме того, я могу побиться об заклад, что именно так уже не один и делает.

– Намекаешь на то, что мой отец поступает как какой-нибудь шарлатан?

– Глупости. Он тонкий бизнесмен в своих контрактах – ты всегда сам это говорил. И я опрашиваю тебя, разве же может деловой человек допустить, чтобы такие возможности не использовались на протяжении четырнадцати лет? Это же нонсенс!

– Но разве из того, что это вещество, которое нельзя выкинуть на рынок, как обычный лечебный препарат, вытекает, что он вынужден заниматься нелегальной торговлей?

– А какая польза от него, если его нельзя продавать другим способом. Раньше или позже его будут продавать. Очевидно, единственное, что здесь можно выиграть, если это вещество не продавать сразу же открыто, – это высокая цена за него. И какая высокая! Предоставь только убедительные доказательства, и тебе будут предлагать взять за него полкапитала.

Спустя минуту она продолжила:

– В чем ваша выгода? Он все это время кладет в карман прибыли, а вы ничего и не подозревали – до тех пор, пока где-то что-то не раскрылось, и он понял, что все самое лучшее уже позади, а вы даже не догадываетесь, потому и рассказал вам об этом сам. Он уже, наверно, нажил на этом миллионы, – и держит их только для себя… Как долго еще придется ждать, пока хоть один из этих миллионов достанется нам, – столетие или больше?

Поль взглянул на свою жену с тревогой. Она, поняв его состояние, сказала:

– Нужно смотреть фактам в глаза, ведь, это вполне естественно, что старики умирают, а молодые наследуют их состояние.

Но Поль думал совсем о другом.

– Но ты же ведь все поняла неправильно, – запротестовал он. – Не богатство, а труд– вот что больше всего на свете интересует и интересовало всегда отца. Его волнуют последствия этого открытия. Даже само предположение, что он мог бы действовать, как какой-то подпольный акушер с темной улицы, есть ничто иное, как несусветный вымысел. Ты должна думать о нем лучше.

– Каждый человек имеет свою цену, – начала Джейн.

– Смею сказать, что это не всегда деньги. – Если не деньги, то власть, – стояла на своем Джейн. – Деньги это власть. Много денег – это неограниченная власть, так что по сути это одно и то же. – У него нет также и мании величия. Он просто очень взволнован действием этого вещества. Если бы ты поговорила с ним…

– Если бы… – передразнила она. – Мой милый Поль, я и сама намереваюсь это сделать. У меня есть что ему сказать. Хотя бы спросить, для начала, почему мы были исключены из этого бизнеса, пока не появились признаки краха. И не только это. Ты, кажется, не желаешь задумываться над тем, как он поступил со мной, твоей женой и своей невесткой. Если все, что ты сказал, правда, тогда он сознательно позволил мне постареть на два года, в то время как я могла стать старше лишь на восемь месяцев. Он хладнокровно обманул меня на шестнадцать месяцев жизни. Что ты на это скажешь?..