Текст книги "Корабль Рима"

Автор книги: Джон Стэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 2

Свежий ветер наполнил широкое полотнище из грубой ткани, и парус с треском раскрылся, натянув снасти бегучего такелажа. Через несколько мгновений «Аквила» уже делала пятнадцать узлов; форштевень галеры рассекал волны, на бак летели брызги. Управление галерой требовало необыкновенного мастерства и полной сосредоточенности, и Аттик увидел, как напряглось лицо Гая, старавшегося удержать курс. Одна ошибка – и корма галеры развернется по ветру. Тогда нагрузка на парус станет слишком велика: могут порваться снасти или сама ткань. Или того хуже: такелаж выдержит, и под напором ветра опрокинется сама галера.

Аттик молча наблюдал, как опытный рулевой ловит господствующий ветер, осторожно маневрируя, пока галера не развернулась в точном соответствии с направлением и силой ветра. Убедившись, что Гай уверенно ведет корабль, Аттик оглянулся и посмотрел поверх кормового поручня – не преследуют ли их карфагеняне. Теперь «Аквила» была уже в четырехстах ярдах от мыса на северо-восточной оконечности Сицилии. Пунийцы не стали преследовать их за пределами пролива.

Спасение вызвало у Аттика противоречивые чувства. Умом он понимал, что бегство было единственным способом избежать гибели, но отступление в бою с карфагенской галерой означало, что капитан первый раз в жизни бежал. Пустынное море позади «Аквилы» дразнило отсутствием врага, и Аттик в гневе ударил кулаком о кормовой поручень. Убежденность в правильности принятого решения не помогала побороть ощущение унизительности бегства.

Септимий молча стоял рядом с Аттиком. После боя на борту вражеской галеры он не досчитался восьмерых легионеров, в том числе шести гастатов, молодых солдат, причем для многих из них этот бой был первым. Оставалось лишь надеяться, что все они погибли от меча и ни один не остался лежать раненым на вражеской палубе. Захваченных живыми ждала ужасная судьба. «Аквила» была спасена благодаря самопожертвованию этих людей. Септимий мысленно повторял их имена.

– Куда мы теперь? – наконец спросил он.

– В единственный римский порт на северном побережье. В Бролиум.

Септимий кивнул и посмотрел вперед, поверх носа галеры. За время пребывания на «Аквиле» он понял, что незнакомое море вокруг него прячет многочисленных врагов – точно так же, как и чужая земля Сицилии, где он служил в пехоте. Будучи легионером, Септимий не сомневался, что служит в лучшей сухопутной армии мира. Столкнувшись с карфагенским флотом, центурион понял: на море Рим не может похвастаться подобным превосходством и уверенностью.

* * *

Восемь часов спустя «Аквила» обогнула восточный мыс, защищавший подходы к порту Бролиум, который находился в руках римлян. Аттик стоял на носу галеры, предпочтя одиночество, пока та оставляла за кормой милю за милей. Он перебирал в памяти подробности устройства карфагенских кораблей, с которыми они сражались, отмечая мельчайшие отличия от «Аквилы», палуба которой подрагивала у него под ногами. В мозгу постепенно формировался образ более тяжелых и мощных галер, которые вскоре будут бороздить воды к северу от Сицилии.

Внезапное изменение наклона палубы прервало мысли Аттика – это Гай сменил курс, направив галеру в самый центр оживленной бухты, заполненной грузовыми судами, которые ждали, когда появится возможность выгрузить привезенные товары на причал некогда тихой рыбацкой деревушки. Даже с такого расстояния Аттик слышал гул множества голосов, время от времени прерывавшийся щелканьем бича, когда возница подгонял свою упряжку волов и очередная тяжело нагруженная повозка отправлялась по дороге на юг, к укрепленному лагерю легиона, расположенному за чертой города.

Швартующиеся и отходящие от причала суда, погрузка и выгрузка товаров, толкущиеся на тесном пирсе люди и животные – эта картина создавала ощущение хаоса, но Аттик чувствовал стоящий за ней порядок, которому подчинялось происходящее. Никто не кричал, все действия людей были осмысленными и целенаправленными. До экспедиции на Сицилию римские легионы еще никогда не проводили операции за пределами материка, и тем не менее уже через несколько месяцев способность римлян привносить порядок и дисциплину в любое дело привела к тому, что снабжение войск было точно таким же, располагайся лагерь в миле от самого Рима. Интересно, подумал Аттик, существует ли естественное препятствие, которое могло бы остановить кажущуюся неумолимой поступь Рима.

Отрывистые команды Луция прорывались сквозь какофонию звуков. По мере того как галера входила в стремительно сужающееся пространство бухты, парус был свернут и закреплен на мачте, а весла втянуты. Только непревзойденное мастерство Гая позволяло лавировать между грузовыми судами, с палуб которых доносились тревожные возгласы и проклятия, когда удавалось избежать столкновения с этими медленными и неповоротливыми посудинами. Аттик окидывал взглядом причал, ища возможность для швартовки. Увидев освобождающееся место, он оценил расстояние и угол. Непростая задача.

– Три румба на правый борт! – крикнул он, и в шестидесяти ярдах от него Гай подтвердил команду кивком головы и кратким касанием румпеля.

Аттик поспешил на главную палубу, чтобы приготовиться к высадке.

«Аквила» развернулась носом к открывавшемуся просвету, где пустое судно отходило от причала, направляясь в сторону фарватера. Крики и жесты с пирса предназначались следующему судну, ожидавшему очереди на разгрузку, но тут один из надсмотрщиков заметил идущую наперерез «Аквилу». Намерения галеры были очевидны, и это вызвало легкое замешательство. Луций крикнул, чтобы судно уступило дорогу, и капитан его тут же выполнил команду, опасаясь четырехфутового бронзового тарана «Аквилы». Галера ловко втиснулась в просвет, оставленный отчаливающим судном.

Аттик, Септимий и отряд из шести легионеров проворно сбежали по сходням, как только они коснулись причала, и их решительный вид предупредил протест со стороны недовольного надсмотрщика.

– Жди на рейде! – крикнул Аттик Луцию, и тот приказал убрать сходни и отчаливать.

Шестеро легионеров выстроились по двое позади капитана и центуриона, и весь отряд направился к концу пирса, за которым начинался город. Трудившиеся на причале рабы расступались, пропуская вооруженных людей; за их спинами Аттик заметил контуберниум из десяти солдат во главе с командиром. Это был высокий, сухопарый человек с уверенной походкой и искаженным от ярости лицом. Аттик сразу же узнал его. Аулий, начальник порта Бролиума.

– Кем вы себя возомнили? – крикнул Аулий, обходя группу рабов, разгружавших торговое судно, и прокладывая путь через цепочку носильщиков, преграждавших ему путь. Узнав приближающегося капитана, он сбавил шаг и приказал сопровождавшим его солдатам остановиться. – Аттик, греческий пес! – улыбнулся Аулий. – Клянусь Юпитером, это ты! С ума сошел, что ли?

Они обменялись рукопожатием – на римский манер, обхватив снизу локти друг друга.

– Я должен был догадаться, что это «Аквила». Только Гаю под силу такой маневр. А, Септимий, – бросил взгляд через плечо капитана Аулий, – вижу, еще жив.

Центурион позволил себе улыбнуться беззлобной шутке, зная, что Аулий недолюбливает легионеров.

– Мы не могли ждать, пока освободится место, Аулий. Нам нужно немедленно увидеть начальника гарнизона.

Аулия встревожило волнение капитана – совсем не свойственное этому еще молодому человеку.

– Во имя Плутона, Аттик, что происходит? – Тон его стал серьезным.

– Карфагеняне, Аулий, целый флот. Не меньше пятидесяти галер. Идет на север через Мессинский пролив.

– Флот Карфагена? В этих водах? Всемогущие боги…

Аулий невольно оглянулся на собравшиеся в порту грузовые суда. Эти суда и их способность курсировать между материком и Сицилией являлись ключом ко всей военной кампании римлян на острове. Но по сравнению с галерами это были медленные и неуклюжие монстры. Пятьдесят карфагенских кораблей без труда уничтожат их.

– Аттик, следует немедленно доложить командованию легиона, – сказал Аулий, не оглядываясь на капитана, продолжая смотреть на окружавшие их суда и рисуя в своем воображении картину, как они гибнут от рук пунийцев.

– Именно поэтому мне нужно поскорее поговорить с начальником гарнизона. Он может напрямую обратиться к командованию легиона.

– Аттик… Здесь Гней Корнелий Сципион, в самом Бролиуме.

– Старший консул? Здесь? – Аттик не верил своим ушам. – Что он делает на Сицилии?

– Инспектирует легионы перед весенней кампанией, – ответил Аулий. – Прибыл всего два дня назад и остановился на вилле начальника гарнизона.

Аттик посмотрел на виллу, расположенную на холме над портом. Пятнадцать минут пешком или четыре минуты верхом, но только в спокойный день, когда улицы почти пусты. Сегодня весь город до отказа забит грузами, рабами и упряжками волов. Проложить путь к дому начальника гарнизона можно лишь с помощью морских пехотинцев.

– Септимий, – оглянувшись, окликнул Аттик центуриона, – нам нужно как можно быстрее попасть на виллу.

– Понятно, – ответил Септимий и повернулся к шестерым легионерам. – Отряд… мечи наголо! – скомандовал он, и вслед за его словами послышался характерный звук извлекаемых из ножен клинков.

Вокруг все замерло. Все, кто услышал этот звук, прекратили работу. Ближайшие к легионерам люди мгновенно попятились, опасаясь острых как бритва римских мечей. Гул голосов рябью прошел по толпе, и люди начали расступаться перед солдатами – так порыв ветра раздвигает стебли спелой пшеницы. Септимий повернулся и медленно извлек меч из ножен, уверенно держа его перед собой. Знакомая тяжесть оружия напомнила, что последний раз он вытаскивал меч лишь несколько часов назад.

– Становись сзади, – сказал центурион Аттику, глядя на открывающийся перед ними проход. – Отряд… беглый шаг!

Одновременно, словно это был один человек, легионеры тронулись в путь – беглым шагом, который позволит за четверть часа добраться до места назначения, в двух милях от причала. Аулий смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду. Рабы вокруг него вернулись к работе, как будто ничего не случилось. Нет, подумал Аулий, случилось. Теперь все меняется. Четыре легиона, расквартированных в Сицилии, прежде казались непобедимыми – лучшая сухопутная армия в мире. Теперь же карфагеняне начали использовать свое преимущество хозяев морей. И если пятьдесят вражеских галер не остановить, они задушат и уморят голодом сорок тысяч лучших солдат Рима – это так же неизбежно, как и то, что за жизнью следует смерть.

* * *

Аттик и Септимий преодолели последние ступени, ведущие в сад на крыше виллы, вслед за двумя преторианцами в черных плащах, охраной консула. Долгое ожидание стало результатом стычки Аттика с командиром преторианской гвардии, который продолжал играть на нервах капитана после перепалки во внутреннем дворике виллы. Преторианцы славились своим высокомерием: привилегированное положение охраны сената ставило их выше легионеров регулярных войск, а этот командир, бывший центурион Четвертого легиона, презирал все звания, кроме собственного. Он решительно отказал офицерам с «Аквилы» в аудиенции у консула, недослушав до конца и повернувшись спиной, будто словесный отказ был ниже его достоинства. И только после того как Аттик с едва сдерживаемым гневом заметил, что под угрозой находится вся кампания, командир преторианцев резко остановился, выслушал их и согласился испросить у консула разрешение на встречу.

Аттик и Септимий выпрямились по стойке «смирно», лишь только преторианцы остановились, переступив границу сада. Их появление как будто осталось незамеченным Гнеем Корнелием Сципионом, старшим консулом римского сената, который стоял к ним спиной и методично плескал холодной водой из чаши на лицо и руки. Затем он потянулся за полотенцем, мгновенно поданным высоким рабом-нубийцем, и повернулся к двум офицерам.

Аттик и Септимий одновременно отдали честь, но консул не ответил на приветствие, наливая вино в кубок. Пауза дала возможность Аттику внимательно рассмотреть стоявшего перед ним человека. Капитан знал, что Сципион принадлежит к сословию патрициев, элите Римской республики, и его манера держать себя выдавала знатное происхождение. Сенатора нельзя было назвать высоким – до шести футов ему не хватало примерно двух дюймов, – но осанка создавала впечатление, что он возвышается над окружающими. Его движения напоминали движения бойца, плавные и медленные, за которыми скрывалась сила, и, хотя глаза Сципиона были опущены, у Аттика создалось впечатление, что тот прекрасно видит все происходящее вокруг. Консул поднял взгляд на двух посетителей и продолжал пристально смотреть на них, пока пил вино. Аттик и Септимий понимали, что их оценивает один из самых влиятельных людей республики.

– Докладывайте, – приказал он.

– Я капитан Аттик Милон Переннис, а это центурион морской пехоты Септимий Летоний Капито. Мы командуем триремой «Аквила» из порта Локри и патрулируем Ионическое море и Мессинский пролив. Сегодня утром…

– Подожди, – прервал его Сципион. – Мне знаком род Летониев. – Он кивнул в сторону Септимия. – Но я никогда не слышал о Милонах. Какого ты происхождения?

– Греческого, – ответил Аттик, слегка удивленный вопросом. – Из Брутиума, – добавил он, называя регион на «большом пальце» итальянского «сапога».

– Почему грек командует римским судном? – спросил консул, испытующе глядя на стоящего перед ним молодого капитана.

Он знал, что многие корабли римского флота были построены провинциальными городами и их экипажи представляли собой пеструю смесь уроженцев разных регионов Республики, но полагал, что всеми галерами командуют граждане Рима.

– Имя греческое, но мы из Брутиума и являемся гражданами Римской республики. Я поступил на флот в четырнадцатилетнем возрасте и дослужился до капитана.

Отвечая, Аттик выпрямился во весь рост, и Сципион почувствовал гордость и решимость за словами молодого человека, когда он говорил о гражданстве и звании. Консул вспомнил, что в прошлом Брутиум входил в состав Великой Греции, конфедерации городов-государств, основатели которых имели греческое происхождение. Рим присоединил эту область совсем недавно, после того, как армия освободила полуостров от войск Пирра, и бывшие враги превратились в граждан государства.

– Продолжайте доклад, капитан, – махнул рукой Сципион, но в душе у него зародилось недоверие к греку.

Аттик кратко пересказал события сегодняшнего утра, обратив особое внимание на численность и курс вражеского флота.

Сципион слушал доклад с непроницаемым лицом. Консул привык скрывать свои мысли и чувства и научился выслушивать любые новости с бесстрастным выражением лица. Тем не менее сообщение о карфагенском флоте потрясло его до основания: он прекрасно понимал, чем это грозит. Сципион поднял кубок, чтобы глотнуть еще вина, неудовлетворением отметил, что рука не дрожит. Затем повернулся к римлянину:

– Центурион, ты подтверждаешь доклад?

– Да, консул, целиком и полностью, – без колебания ответил Септимий, почувствовав, как ощетинился Аттик, когда услышал, что его честность поставлена под сомнение.

Сципион с бесстрастным выражением лица продолжал пристально смотреть на молодых людей. Аттик воспринял его поведение как знак того, что консул не уловил смысла доклада.

– Флот движется через пролив на север. Пункт их назначения, скорее всего, Термы или Панорм на этом побережье. Оттуда они могут курсировать вдоль всего северного берега, нападая на транспортные суда, идущие с материка.

При первых же словах Аттика Сципион встрепенулся и внимательно слушал, пока капитан не закончил фразу. И только тогда выражение его лица изменилось. Однако на нем проступили не понимание и озабоченность, как того ожидал Аттик, а ярость.

– Как ты смеешь говорить без разрешения?! – прорычал консул. – Считаешь меня глупцом? Придержи язык!

Ошеломленный внезапной вспышкой гнева, Аттик мысленно выругался, проклиная грубость стоящего перед ним человека. Его трирема вступила в жестокую схватку, чтобы уйти от карфагенского флота, и последние восемь часов он выжал из нее все, что возможно. Капитан не считал себя проигравшим, и непредсказуемое поведение консула раздражало его. Начальник порта в Бролиуме разговаривал с капитанами на равных, прислушивался к их мнению и допускал возражения в приватных беседах. Но этот человек, политик из Рима, никого не слушал и полагался лишь на себя.

– Вы двое немедленно отправитесь со мной в расположение легиона, – распорядился консул. – Ждите меня во дворе.

Аттик и Септимий отсалютовали и повернулись кругом. Личная охрана консула мгновенно сомкнулась вокруг них и проводила вниз.

Сципион подошел к перилам и окинул взглядом порт. Темп работ там нисколько не замедлился, но теперь создавалось впечатление, что разгрузка судов уже подходит к концу. Размышляя о новой угрозе, появившейся в водах за пределами бухты, Сципион подумал, что это, похоже, последняя поставка припасов для легионов, сражающихся в Сицилии.

* * *

Ганнибал Гиско сидел в своей каюте на флагмане «Мелкарт» и пил вино из золотого кубка. Сам кубок некогда принадлежал префекту города Агригента, который Гиско захватил больше года назад. Префекта вместе со всем городским советом забили камнями в наказание за то, что они закрыли ворота перед наступавшими карфагенянами. Плохая смерть. Из угла каюты, облокотившись на подушки, за адмиралом молча наблюдал Гамилькар Барка. Заметив слабую улыбку на губах Гиско, он гадал, что могло стать ее причиной – выражение лица адмирала ничем не напоминало ту маску гнева, которую Гамилькар наблюдал час назад, когда Гиско вернулся на флагманский корабль.

Гамилькар выслушал рассказ Гиско о спасении римской триремы, скрывая свое отвращение перед злобой, которая, казалось, сочилась из всех пор адмиральского тела. Пока Гиско говорил, рабы проворно сняли с него доспехи и тунику, омыли тело ароматической водой и принялись втирать масло в уставшие мышцы торса и плеч. Привычная процедура несколько успокоила Гиско, но только теперь, когда на лице адмирала застыла ленивая улыбка, Гамилькар решился обсудить последствия бегства римского корабля.

– Ты сказал, это была галера прибрежного плавания? – спросил Гамилькар, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и в нем не чувствовалось осуждения.

– Да, легче наших. Наверное, охотник за пиратами.

Гамилькар кивнул и опять погрузился в молчание.

Опыт участия в заседаниях Совета подсказывал ему такой способ ведения беседы.

– Значит, они ушли к северному побережью Сицилии?

Гиско утвердительно буркнул в ответ. Его раздражал и сам молодой человек, и его присутствие на борту флагмана. После назначения посланником – наблюдателем и советником, разделявшим власть с Гиско, – Гамилькара Барки вмешательство Совета в военные дела становилось все более заметным.

– Вне всякого сомнения, они направились в ближайший римский порт, где сообщат всем, что наш флот вошел в эти воды… – не отступал Гамилькар, стараясь выпытать у Гиско, что тот думает об изменившихся обстоятельствах.

– Это не так уж важно, Барка. Все равно римляне нас скоро обнаружили бы, – ответил Гиско, отметая любые намеки, что его неудача при поимке вражеской триремы имеет хоть какое-то значение.

Разговор был прерван внезапным стуком в дверь.

– Войди, – приказал Гиско.

На пороге каюты появился Крон, командир личной охраны адмирала. Войдя, он вытянулся по стойке «смирно».

– Капитан «Гермеса» Магриб с докладом, как было приказано.

– Хорошо, впусти его, Крон.

Гиско поднялся с кресла и наклонился над столом с разложенными карфагенскими картами морей у восточного и северного побережья Сицилии. Вошел Магриб – впереди него шагал Крон, а по обе стороны еще четверо воинов. Меч и кинжал у капитана отобрали. Он вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал.

– Прибыл с докладом, адмирал, – начал он, пытаясь унять дрожь в голосе. Это ему не удалось, и Гиско чувствовал его страх.

– Капитан, я изучил все наши карты и схемы здешних вод, – сказал Гиско. – И не нашел никаких упоминаний о водовороте, с которым мы столкнулись сегодня утром. Римляне обманули нас, пользуясь знанием местных условий. Мы не могли предугадать их действия.

Магриб явно расслабился, и, хотя он продолжал стоять, вытянувшись в струнку, Гиско заметил, как напряженные плечи обмякли и капитан перестал задерживать дыхание.

– В следующий раз им не уйти, если наши пути пересекутся, – добавил Магриб, подстраиваясь под тон адмирала.

– Нет, капитан, не уйти. – Голос Гиско был ледяным.

Они молча стояли друг перед другом, и Магрибу вдруг стало неуютно под взглядом Гиско. Лицо адмирала оставалось невозмутимым, и капитан надеялся, что его не обвинят в спасении римской галеры.

Он ошибался.

– Командир охраны! – вдруг рявкнул Гиско, прервав тяжелое молчание. – Этот человек нарушил мой приказ и должен быть наказан. Взять его!

Крон посмотрел на двух стражей и кивком указал на капитана. Воины мгновенно шагнули вперед и схватили его под руки. Удивление Магриба сменилось страхом.

– Но… – взмолился он, парализованный ужасом, не в силах понять логику адмирала. – Ты же сам сказал, что я не мог знать о ловушке римлян. Нас застали врасплох. Мы…

– Хватит! – взревел Гиско, обрывая капитана. – Тебе приказали продолжать преследование римского судна. Ты нарушил приказ, и они ушли. Тут не может быть никаких оправданий.

– Но… – снова начал Магриб, затем умолк. Надежда покинула его.

– Уберите его, командир, – приказал Гиско. – Привяжите к тарану.

После оглашения наказания Магриб умолк, охваченный ужасом. Крон отсалютовал и увел приговоренного из каюты.

Гамилькар прислушивался к разговору, не веря своим ушам. За те два месяца, что он неотступно следовал за Гиско, посланник постепенно знакомился с коварным характером адмирала. Гамилькар уже не раз становился свидетелем подобных сцен, и методы Гиско всегда оскорбляли его. Адмирал обязательно усыплял бдительность врага, прежде чем нанести смертельный удар, и Гамилькар понимал, что единственная цель такой тактики – потешить тщеславие.

От Гиско, который снова уселся за стол, не укрылось выражение лица Гамилькара. Через закрытую дверь каюты доносились мольбы капитана о пощаде – беднягу тащили по палубе навстречу незавидной судьбе.

– Не одобряешь, Барка?

Гамилькар промолчал, понимая, что Гиско не нравится его позиция и что адмирал не прочь спровоцировать конфликт, чтобы оправдать свои действия.

– Позволь кое-что тебе объяснить, юноша, – заговорил Гиско покровительственным тоном. – Людьми движет страх. Страх неудачи. Страх возмездия. Страх…

– Перед Ганнибалом Гиско? – перебил его Гамилькар, всем своим видом выражая неодобрение.

– Именно так, – кивнул адмирал, словно пытался вразумить маленького ребенка. – Перед Ганнибалом Гиско. Магрибу приказали преследовать римскую галеру, а он не справился. Теперь капитан заплатит за неудачу жизнью.

Гамилькар сдержал гнев, понимая всю тщетность спора с такими, как Гиско. У этого человека не было ни чести, ни способности понять истинные мотивы поведения людей, их стремления создавать империи и управлять ими. Посланник медленно встал с ложа и направился к двери, спиной чувствуя презрительный взгляд адмирала. Затем молча вышел из каюты, радуясь, что избавился от общества Гиско.

Крон и двое стражей уже возвращались, перелезая через носовые поручни. Гамилькар прошел вперед, не обращая внимания на начальника стражи, с которым разминулся посередине галеры. Когда он добрался до носовой палубы, Крон уже отдал команду лечь на прежний курс. Перегнувшись через носовые поручни, Гамилькар увидел Магриба, привязанного лицом вверх к шестифутовому тарану. Пока корабль лежал в дрейфе, тело капитана наполовину высовывалось из воды, но лишь только квинквирема наберет скорость, волны начнут захлестывать его. Магриб будет медленно захлебываться водой. Очень медленно.

Гамилькар завороженно следил, как Магриб пытается дышать между ударами волн. Гребень волны наполнил его рот водой, и капитан закашлялся, пытаясь освободить истерзанные легкие. После минутной передышки его снова захлестнула волна. Магриб поднял голову, и Гамилькар увидел выражение неподдельного ужаса на его лице. Отчаянный крик заглушило холодное море, бесконечное движение которого не оставляло сомнений в судьбе охваченного ужасом капитана. Магриб снова откашлялся, но его легкие продолжали наполняться водой.

По оценке Гамилькара, при стандартной скорости в спокойных прибрежных водах мучения Магриба продлятся не меньше получаса. На галерах по обе стороны от «Мелкарта» команды сгрудились у бортовых поручней, глазея на казнь капитана. Судя по их лицам, Гиско достиг свой цели: вселить страх в сердце каждого из своих подчиненных. Магриб молчал, но беспорядочные взмахи его рук и обезумевшее лицо свидетельствовали о тщетной борьбе с морем. Гамилькар отступил от поручней, и капитан скрылся из виду.

Десять лет своей военной карьеры Гамилькар провел в Иберии, в городе Малака на южном побережье. Это была граница Карфагенской империи, новые земли, отвоеванные у кельтов, которые до недавнего времени контролировали изолированный полуостров. В той кампании Гамилькар приобрел известность и упрочил положение среди наследников своего древнего рода. Битва была жестокой, но ему удалось одержать победу и расширить границы Карфагена. Гамилькар посылал людей на смерть, безжалостно подставлял под непрекращающиеся атаки кельтов, стремясь удержать победу. Но он никогда не унижал подчиненных, полагая, что их сила заключается в преданности Карфагену и своему командиру.

Гамилькар еще не встречался с римлянами в бою. В прошлом Рим и Карфаген были союзниками и вместе противостояли Пирру Эпирскому. Именно этот союз предопределил нынешний конфликт. Рим нарушил договор, заключенный ради обороны своих земель, и предательски вторгся на Сицилию под предлогом защиты жителей Мессины от войска Сиракуз, что угрожало коммерческим интересам Карфагена на острове.

Теперь жребий брошен. Римская трирема спаслась бегством, и Гамилькару предстоит встретиться с врагом лицом к лицу – это лишь вопрос времени. Взгляд его стал жестким. Он предвкушал, что выдворит римлян с Сицилии и восстановит славу своего народа как хозяина Средиземноморья.

* * *

Во дворе виллы выстроился отряд охраны из шестидесяти легионеров, что составляло половину полной манипулы. Центурион расхаживал вдоль рядов, инспектируя солдат. Во главе колонны знаменосец высоко поднял штандарт манипулы. Легкий ветер с моря теребил ткань штандарта, а золотые диски, свисавшие с древка, ударялись друг о друга и позвякивали, словно колокольчики. Присмотревшись, Септимий разглядел изображение быка – это была манипула Второго легиона, одного из четырех легионов римской армии на Сицилии. Сам Септимий служил в Девятом легионе, который стоял лагерем вместе со Вторым сразу за городской чертой Бролиума. Два других легиона, Шестой и Седьмой, расположились южнее, у самой границы с Сиракузами, что обусловливалось политическими причинами: так они сдерживали царя Сиракуз Гиерона II. Невозможность их отвода означала, что основная тяжесть весенней кампании придется на два легиона, расквартированных в окрестностях Бролиума.

Центурион, инспектировавший своих солдат, перевел взгляд на вход во внутренний двор, где появились Септимий и Аттик. Затем направился к ним неторопливой походкой командира, привыкшего командовать центурией, уверенного в себе и довольного своим положением.

– Назовите себя! – потребовал он.

– Капитан Переннис с триремы «Аквила» и центурион Капито, командир морских пехотинцев, – ответил Септимий. – С докладом к старшему консулу.

Центурион пробормотал что-то неразборчивое, но на его лице явственно отразилось все, что он думает о моряках и морских пехотинцах. Септимий никак не отреагировал на почти не скрываемое презрение, однако лицо центуриона запомнил.

– Становитесь в первую шеренгу, – приказал легионер. – Консул уже идет.

Аттик и Септимий прошли вперед и заняли место в строю. Центурион еще раз окинул взглядом строй и встал во главе колонны; знаменосец застыл позади него, слева. Все стояли неподвижно, ожидая консула. Сципион появился через пять минут в сопровождении начальника личной охраны и двенадцати преторианцев. Черные дорожные плащи, по которым их сразу можно было узнать, развевались при ходьбе, стук твердых подошв сандалий гулко раздавался в утренней тишине.

Консул вскинул руку, и начальник охраны приказал своим подчиненным остановиться. Сципион один обошел шеренги полуманипулы. Он с удовольствием отметил неподвижность строя солдат. Дисциплина и единообразие напомнили ему о воинской службе, когда все было гораздо проще и все его действия определялись уставом – как у стоявших перед ним легионеров. Два командира с «Аквилы» в первой шеренге по-прежнему были в полном боевом облачении. Консул отметил отличное состояние их оружия и доспехов, носивших на себе следы битв.

Лошадиное ржание заставило Сципиона повернуться. Конюх вел к нему серо-белого жеребца. Это был андалузец, испанская лошадь высотой в шестнадцать ладоней. Вычищенный и разогретый, он бил правым передним копытом о каменную плитку двора – все его тело было воплощением едва сдерживаемой силы. Сципион подошел к жеребцу и, похлопывая по шее и крупу, ласково заговорил с ним уверенным тоном опытного наездника.

– Великолепное животное, – сказал он, ни к кому не обращаясь, и вскочил в седло.

Устроившись в седле, старший консул повернул коня к полуманипуле. Он сразу же понял, что под ним боевая лошадь, мгновенно реагировавшая на движение ног Сципиона и перемещение его центра тяжести. Для управления животным не требовались поводья – в бою это позволяло всаднику держать оружие в обеих руках.

– Стройся! – приказал Сципион командиру центурии и развернул коня.

– Маршевая колонна! – рявкнул центурион, и солдаты перестроились в колонну из двадцати рядов по три человека.

Аттик и Септимий остались в первом ряду. Капитан, не знакомый со строевыми приемами легионеров, был рад, что не пришлось никуда перемещаться при формировании колонны.

Первой через двойные ворота виллы вышла охрана консула. За ней последовал Сципион, которому пришлось нагнуться, чтобы проехать в арку, а замыкала шествие полуманипула Второго легиона. Повернув направо, все двинулись по извилистой дороге к порту, который находился в двух милях от виллы. Улицы перед ними пустели, двери и ставни в домах захлопывались, пряча обитателей. Жители Бролиума привыкли видеть на улицах римских солдат, но грозный вид закутанных в черные плащи преторианцев и явно высокий ранг римлянина, которого они сопровождали, заставляли людей в страхе прятаться.

Колонна вышла из города и свернула на юг, к военному лагерю. Дорога была оживленной: торговцы непрерывно курсировали между портом и лагерем легиона, где можно неплохо заработать. Все уступали дорогу марширующей колонне солдат, а многие даже убирали тележки с товарами с пыльной дороги шириной десять футов. Торговцы со страхом смотрели на величественную фигуру Сципиона, освещенную лучами заходящего солнца. Его осанка и черты лица свидетельствовали о богатстве и благородном происхождении, а размер эскорта указывал на человека, облеченного властью.