Текст книги "Корабль Рима"

Автор книги: Джон Стэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Джон Стэк
«Корабль Рима»

Моей любимой Эдриенн

ГЛАВА 1

Низкое солнце на мгновение вынырнуло из тумана и осветило одинокую фигуру на баке «Аквилы». Аттик не двинулся с места, но сверкнувший луч света заставил его опустить голову и крепко зажмуриться. Инстинктивно поднеся руку к лицу, он помассировал глаза большим и указательным пальцами, пытаясь прогнать усталость, пропитавшую каждую клеточку тела. Потом медленно поднял голову и посмотрел на зимнее солнце, отметив, что оно поднялось над горизонтом не больше часа назад, и его слабые лучи только начинают рассеивать морской туман, неожиданно накативший накануне вечером. Римскую галеру по-прежнему окутывала густая, почти непроницаемая пелена.

«Аквила», что значит «орел», была триремой, то есть галерой с тремя рядами весел, которыми управляли двести прикованных цепями рабов. Новейшая модель военного корабля с закрытой верхней палубой, которая защищала сидящих внизу гребцов и улучшала мореходные качества судна в непогоду. Галера являла собой грозное оружие, высшее достижение римской морской науки.

Ветер с моря усиливался, швыряя клочки тумана прямо в лицо капитану, и Аттик приоткрыл рот – так обострялось обоняние. Встречный ветер и позиция на носу судна позволяли избавиться от привычной атмосферы: пропитанного солью воздуха, копоти угольных жаровен и смрада, поднимающегося с нижней палубы с рабами. Бриз поможет «Аквиле» остаться незамеченной, не дав приближающемуся судну возможности уловить характерные запахи римской галеры.

В тумане, а чуть раньше в ночной тьме рассчитывать на зрение не приходилось, и Аттик намеревался выследить добычу по звуку – ритмичным ударам барабана, которым подчинялись движения двух рядов весел вражеской биремы. По имеющимся у него сведениям, судно, за которым они охотились, должно пройти у самого берега, через бухту, где пряталась «Аквила», невидимая из пролива. Туман скрывал римскую галеру и после восхода солнца, но был ненадежен, и Аттик понимал, что не может полагаться на него, равно как и на предрассветную тьму.

Клацанье сапожных гвоздей о доски палубы предупредило о приближении легионера, и Аттик повернулся к вынырнувшему из тумана солдату. Это был гастат, молодой воин, недавно поступивший на службу и еще не проверенный в бою. Высокий, широкоплечий с непропорционально развитыми бицепсами от многочасовых упражнений с гладием, коротким мечом римской пехоты. Он был в полном боевом облачении, и, хотя лицо юноши под железным шлемом оставалось бесстрастным, Аттик почувствовал его уверенность в себе.

Легионер остановился в четырех футах [1]1
  Фут – единица длины, которая использовалась в Древнем Риме и равнялась приблизительно 29.57 см. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]от Аттика, вытянулся по стойке «смирно», поднял правую руку и кулаком ударил себя в грудь, приветствуя капитана судна. В тишине утра звук от соприкосновения кулака с доспехами прозвучал неестественно громко. Тишина, необходимая «Аквиле», чтобы остаться незамеченной, была нарушена. Аттик отреагировал, едва легионер успел выпрямиться в полный рост, приготовившись обратиться к командиру.

– Осмелюсь доложить, капитан! – напряженным голосом гаркнул солдат.

Как предписывал устав, он смотрел прямо перед собой, но невольно опустил взгляд, когда капитан с искаженным от ярости лицом неожиданно прыгнул на него. Молодой легионер попытался отклониться, но капитан молниеносным движением зажал ему рот ладонью.

– Тише, сын блудницы, – прошипел Аттик. – Или ты хочешь, чтобы нас всех прикончили?

Глаза легионера расширились от удивления и страха, и он обхватил ладонями талию капитана, пытаясь освободить рот. Откуда-то изнутри поднялась волна паники, когда солдат понял, что рот зажат, словно тисками, – мускулы на руке капитана железные, и высвободиться никак не получится. Аттик немного ослабил хватку, и легионер жадно втянул в себя воздух; страх остался в его глазах, несколько мгновений назад излучавших лишь уверенность. Аттик убрал ладонь, но выражение его лица призывало к молчанию – это было понятно без слов.

– Я… я… – пролепетал легионер.

– Спокойно, солдат, – сказал Аттик. – Дыши.

Он словно впервые увидел, как молод легионер, которому едва исполнилось восемнадцать. Под началом Септимия, командовавшего центурией морской пехоты, [2]2
  В отличие от греков и карфагенян, использовавших таран, римляне предпочитали брать вражеские корабли на абордаж. Главным оружием римского корабля была абордажная морская пехота (manipularii, позднее liburnarii). Центурия морских пехотинцев насчитывала 60 человек, а не 100, как в сухопутной армии.


[Закрыть]было двадцать таких гастатов. Только что из казарм, куда они попали прямо из родительского дома, эти мальчики уже в шестнадцать лет изъявили желание исполнить долг римского гражданина.

– Центурион… – нерешительно начал солдат, – центурион желает поговорить.

– Передай ему, что я не могу покинуть палубу.

Солдат нерешительно кивнул, потом медленно выпрямился.

– Слушаюсь, капитан.

Он вновь вытянулся по стойке «смирно», хотя и не так браво, как прежде. Хотел отсалютовать, но, посмотрев в глаза Аттику, задержал кулак, готовый гулко ударить в грудь.

– Простите капитан… за то…

– Тут нет твой вины, солдат. Иди, доложи центуриону.

Легионер повернулся кругом и удалился, на сей раз ступая гораздо тише. Аттик смотрел ему вслед и мысленно улыбался. С тех пор как десять месяцев назад Септимий ступил на борт «Аквилы», центурион пытался навязать свою волю Аттику. Будучи капитаном, Аттик отвечал за корабль и его экипаж, а Септимий командовал неполной центурией из шестидесяти человек морских пехотинцев, размещенных на борту. В сущности, по рангу они были равны, и в их обязанности входило поддержание равновесия между двумя половинами команды. Аттик вернулся на свой пост на носу триремы. Автоматически оценив ход судна, он с удовлетворением убедился, что четверо гребцов, два по правому борту и два по левому, удерживают трирему посередине фарватера. Потом снова застыл неподвижно, словно скала. Все его чувства обострились до предела. Ветер с моря стих так же внезапно, как и начался, лишив «Аквилу» дополнительного преимущества – теперь удача отвернулась от них и перешла на сторону преследуемой добычи.

* * *

Септимий стоял на кормовой части главной палубы перед своей центурией, возвышаясь над строем легионеров. Вид у него был внушительный: шесть футов и четыре дюйма роста и двести двадцать фунтов веса. Он слегка расставил ноги, удерживая равновесие на покачивающейся палубе. Левая рука на рукояти гладия. Под мышкой правой руки зажат шлем. Спутанные темные волосы обрамляли смуглое италийское лицо, придавая Септимию взъерошенный вид.

Центурион привел солдат в боевую готовность еще до рассвета, больше двух часов назад. Он умел ждать. За двенадцать лет службы в римской пехоте у него выработалось бесконечное терпение профессионального воина. Его карьера началась вскоре после битвы при Беневенте, когда римские легионы наконец обратили в бегство Пирра Эпирского, греческого завоевателя, хотевшего подчинить Рим и распространить свою власть на всю Адриатику. В прежние времена по окончании военной кампании легионы распускались по домам, носила и стремительность вторжения Пирра убедили Рим в необходимости иметь постоянную армию, хорошо обученную, дисциплинированную и всегда готовую к бою. Септимий принадлежал к этому новому поколению профессиональных солдат, закаленных дисциплиной и битвами, ставших опорой для расширяющей свое влияние Республики.

Год назад Септимий принимал участие в битве при Агригенте, первом серьезном столкновении с карфагенянами, или пунийцами, на острове Сицилия. Вместе с остальными принципами, главной ударной силой легиона, он занимал позицию в одной из центральных манипул второй линии боевого порядка, состоявшего из трех линий. Септимий был опционом, помощником центуриона, и после того, как первая линия гастатов дрогнула под ударом карфагенян, помогал сдерживать натиск врага, пока римляне не переломили ход сражения и не прорвали фронт пунийцев. Его действия в тот день привлекли внимание командовавшего легионом Луция Постимия Мегелла, и Септимий получил повышение, став центурионом.

Разумеется, один, подумал он и улыбнулся, увидев вынырнувшего из тумана легионера, который возвращался с бака триремы. Септимий не сомневался, что Аттик откажется идти к нему. До назначения на «Аквилу» центурион не испытывал особого уважения к морякам. Первый раз он вышел в море четыре года назад, когда римское войско из сорока тысяч человек переправлялось на судах через Мессинский пролив на Сицилию, чтобы отразить угрозу со стороны Карфагена, стремившегося захватить остров. Римские легионы впервые покидали материк, но морской путь был единственным способом попасть из военных лагерей в окрестностях Рима на поля сражений Сицилии. По мнению центуриона, моряки ничем не отличались от остальных вспомогательных войск, обслуживавших боевую пехоту, а их суда выглядели неуклюжими и неудобными посудинами.

«Аквила» была другой. Парус и мускульная сила двух сотен рабов обеспечивали невероятную скорость и маневренность судна: оно выглядело словно породистый жеребец по сравнению с вьючными мулами – грузовыми судами, с которыми ему приходилось иметь дело. Аттик оказался под стать «Аквиле». Капитан, для которого палуба корабля была домом, обладал удивительной способностью максимально использовать возможности экипажа и судна. Уважение Септимия к морякам родилось из уважения к Аттику. До назначения Септимия на «Аквилу» галера участвовала в двух экспедициях, и капитан на деле доказал, что не уступит любому центуриону.

Септимий заметил, что легионер мягко ступает по дощатой палубе, а его салют лишен обычной энергичности.

– Ну, солдат, и где же он? – В голосе Септимия сквозила скрытая угроза.

Легионер замялся, а потом ответил:

– Капитан сказал, что не может покинуть бак.

В наступившей тишине солдат ждал неминуемого наказания, готовясь стойко снести его. Заметив выражение его лица, Септимий мысленно улыбнулся.

– Очень хорошо, – кратко ответил центурион. – Возвращайся в строй.

Легионер снова отсалютовал и с облегчением занял свое место среди товарищей.

– Квинт, – бросил Септимий через плечо, – принимай командование. Я навещу капитана.

– Слушаюсь, центурион, – ответил опцион, выдвигаясь вперед и перемещаясь к центру строя.

Септимий направился на бак, наткнувшись по дороге на нескольких членов команды судна. Они трудились с самого рассвета, приводя корабль в боевую готовность, и их привычные действия были до того слаженными, что не требовали ни советов, ни указаний. Центурион медленно приблизился к капитану.

Аттик стоял на самом краю бака, слегка перегнувшись через поручень, словно желая видеть дальше в непроницаемом тумане. Заметив приближение Септимия, он слегка наклонил голову, но не обернулся. Аттик был на три дюйма ниже, на тридцать фунтов легче и на год старше центуриона. Он происходил из греческой семьи, и его отец занимался ловлей рыбы в окрестностях Локри, города-государства в составе Великой Греции на самом кончике итальянского «сапога», который попал под власть Рима лишь в прошлом поколении. Аттик поступил на службу в римский флот в возрасте четырнадцати лет, причем не потому, что был предан идеалам Римской республики – он никогда не видел Рима и почти ничего не знал о демократии, – а по необходимости. Как и все обитатели побережья Ионического моря, его семья жила в постоянном страхе перед пиратами, орудовавшими у берегов Калабрии. Аттик не желал мириться с этим страхом и всю пятнадцатилетнюю карьеру на флоте посвятил охоте на пиратов – охоте, которая, как он надеялся, принесет плоды и в этот день.

– Ты хотел со мной поговорить? – не оборачиваясь, спросил Аттик.

– Да. Благодарю, что поторопился принять мое приглашение, – саркастически ответил Септимий. – Ну и где твои пираты? Мне казалось, они должны были появиться еще час назад.

– Не понимаю, куда они делись. – В голосе Аттика сквозила досада. – По нашим источникам, их бирема через день проходит тут перед самым рассветом.

– А твои «источники» не могли ошибиться?

– Нет. Жизнь этих рыбаков зависит от того, насколько хорошо они знают о перемещении пиратов в здешних водах. Они не ошиблись… но что-то случилось. То судно должно было уже пройти мимо нас.

– Может, ты пропустил его из-за тумана?

– Пиратскую бирему? Сомневаюсь… Будь она даже на расстоянии половины лиги [3]3
  Лига – английская единица длины, равная трем морским милям, или 4,8 км.


[Закрыть]от нас, я бы услышал барабан начальника гребцов. Нет… она не появлялась.

– А если пираты шли под парусом?

– Они не могли идти под парусом так близко к берегу, особенно при переменчивом ветре с моря.

– И что теперь? – вздохнул Септимий.

– Туман редеет. Подождем, пока он рассеется, и покинем бухту. Без дозорного на том мысу, – махнул рукой Аттик в сторону выхода из узкого залива, – мы не узнаем о приближении врага, а нас самих будет хорошо видно. Мы рискуем быть запертыми тут.

Как будто прислушавшись к словам Аттика, в окутывавшем «Аквилу» тумане образовался большой просвет. Септимий уже поворачивался, чтобы покинуть бак, когда его внимание привлек вид, открывшийся по ходу судна. В этом месте побережья Калабрии ширина Мессинского пролива составляла чуть больше трех миль, и вдали, под голубым небом, виднелось восточное побережье Сицилии. Однако вовсе не великолепный пейзаж заставил Септимия замереть.

– Теперь понятно, почему не появились пираты, – пробормотал Аттик.

На середине пролива прямо напротив них, на расстоянии около лиги, медленно двигались три триремы, направляясь на север, к входу в пролив. Это был авангард, разведка: корабли, выстроившиеся клином, неспешно шли на веслах, поскольку при полном безветрии в проливе не могли использовать паруса.

– Милосердные боги, – прошептал Септимий. – Кто это?

– Карфагеняне! Триремы тирской постройки, тяжелее «Аквилы», приспособленные для плавания в открытом море. Похоже, туман скрывал нас достаточно долго.

Объясняя, Аттик смотрел вовсе не на три корабля, а на южную часть пролива. Примерно в двух лигах позади авангарда темнели силуэты приближающихся судов – целый флот во главе с квинквиремой, массивной галерой с тремя рядами весел, как у «Аквилы», но с двумя гребцами на каждом весле верхнего ряда.

Септимий проследил за взглядом Аттика и тоже заметил другие корабли.

– Всемогущий Юпитер, – потрясенно прошептал центурион. – Как ты думаешь, сколько их там?

– Не меньше пятидесяти, – мрачно ответил Аттик.

– И что теперь? – Центурион полагался на человека, который определял их дальнейшие действия.

Ответа Септимий не услышал. Тогда он оторвал взгляд от приближающегося флота и повернулся к Аттику.

– Ну?

Аттик посмотрел центуриону прямо в глаза.

– Теперь мы бежим.

* * *

Ганнибал Гиско, адмирал карфагенского флота и командующий силами пунийцев в Сицилии, был осторожным человеком. Еще пять лет назад, возглавив вторжение Карфагена на остров, он настоял, чтобы впереди любого крупного флота шел авангард. Это позволяло выявить множество опасностей еще до того, как флот наталкивался на них. Накануне вечером адмирал перебрался с флагманской квинквиремы «Мелкарта» на трирему под названием «Элиссар», которая на сегодняшний день принимала обязанности руководства всеми операциями. Они направлялись в Панорм на восточном побережье Сицилии, где Гиско планировал рассредоточить флот вдоль побережья и попытаться блокировать сицилийские порты, находившиеся в руках римлян, чтобы затруднить снабжение гарнизонов с материка. Капитан галеры, естественно, уступил свою каюту адмиралу. Несмотря на то что каюта оказалась достаточно удобной, Гиско спал беспокойно, и в голову ему все время лезли мысли о предстоящем дне. Флот должен был пройти через устье пролива, где Сицилию и материк разделяла полоска воды шириной в одну лигу, всего две тысячи пятьсот ярдов, [4]4
  Ярд – английская единица длины, равная 0,91 м. Видимо, для того чтобы читателю было понятнее, автор использует именно эту единицу измерения, хотя в Древнем Риме расстояние измерялось в gradus, или шагах.


[Закрыть]и где проходили пути снабжения римлян. Принимая на себя командование авангардом, адмирал надеялся быть в числе тех, кто первым прольет кровь врага.

Гиско проснулся на рассвете и занял свое место на баке «Элиссар». Приятно было вновь командовать всего одним кораблем, триремой, на которой адмирал приобрел первый опыт в качестве капитана и которую досконально знал. Гиско приказал капитану увеличить дистанцию между авангардом и основными силами флота с одной лиги до двух. Он почувствовал, что капитан хотел возразить, но затем передумал и молча выполнил приказ, а затем просигналил двум другим кораблям, чтобы последовали его примеру. Капитану была хорошо известна репутация адмирала.

Годом раньше, когда Гиско оказался в осажденном городе Агригенте на юго-западе Сицилии, он продолжал держаться вопреки всем разумным доводам, хотя солдаты и население голодали, а все попытки сообщить карфагенскому флоту о римской осаде оканчивались неудачей. Упорство Гиско принесло плоды, освобождение пришло, и, хотя сухопутное сражение пунийцы проиграли и были вынуждены оставить город, рассказы о крутом нраве и жестокости Гиско распространились по всей карфагенской армии.

Адмирал увеличил дистанцию специально, внеся элемент опасности в свое положение. Теперь при встрече с врагом флоту потребуется чуть больше времени, чтобы прийти на помощь авангарду. Гиско хотел превратить первое боевое столкновение дня в честный поединок; в противном случае это была бы просто резня. И руководило адмиралом вовсе не чувство чести – Гиско считал честь пустым звуком, – а потребность почувствовать лихорадку боя. Высокое положение главнокомандующего все чаще требовало, чтобы он находился в арьергарде битвы, а не в первой линии войск, и Гиско уже очень давно не испытывал опьянения боем и жажды крови – именно этими ощущениями он надеялся насладиться сегодня.

* * *

– Бежим?.. Куда? – спросил Септимий. – Эти три корабля нас явно не видят. Может, нам лучше просто затаиться. Над морем еще много полос тумана, и какая-нибудь из них снова накроет нас.

– Нельзя рассчитывать на удачу. Туман слишком ненадежен. Один раз повезло, и авангард нас не заметил, но от целого флота нам не спрятаться. Нет никаких шансов, что больше пятидесяти судов проплывут мимо и никто нас не увидит. Единственный выход – опередить их. Луций! – громко позвал Аттик, отвернувшись от центуриона. Через мгновение к ним присоединился помощник капитана «Аквилы». – Приказ начальнику гребцов: вперед обычным ходом. Когда выйдем из бухты, увеличить скорость до боевой. Поднимите всех запасных гребцов с нижней палубы.

Отсалютовав, Луций удалился исполнять приказ. Аттик повернулся к центуриону:

– Мне нужен десяток твоих людей, чтобы поддерживать порядок на нижних палубах. Гребцы, конечно, прикованы к веслам, но они должны выполнять команды; кроме того, следует охранять резерв. И еще мне нужны твои пехотинцы на корме – карфагенские подонки бросятся в погоню, и рулевой должен быть защищен от их лучников.

Септимий покинул бак, чтобы отдать распоряжения легионерам.

– Посыльный! – скомандовал Аттик.

Через мгновение перед ним возник один из матросов.

– Приказ рулевому. После выхода из бухты курс на север. Держаться ближе к берегу.

Посыльный бегом бросился выполнять поручение. Аттик почувствовал, что галера дернулась у него под ногами: две сотни весел одновременно вспороли неподвижную гладь залива, и «Аквила» ожила. Через минуту судно миновало вход в залив, повернуло вправо и, обогнув мыс, помчалось параллельно берегу. Как и рассчитывал Аттик, полосы тумана жались к берегу, цепляясь за разницу температур между морем и сушей. Рулевой «Аквилы» Гай знал побережье как свои пять пальцев, и для прокладки курса ему требовалось лишь изредка бросать взгляд на знакомые ориентиры. Еще пятьдесят ярдов, и галера вновь скрылась в тумане, но надолго ли – Аттик не знал. Он сказал Септимию, что собирается опередить авангард карфагенян, хотя прекрасно понимал: это невозможно. Одному судну не убежать от трех. Остается единственный выход.

– Посыльный! Приказ рулевому: когда выйдем из тумана, поворот на левый борт, три румба.

Посыльный исчез. Аттик попытался оценить их положение относительно авангарда. «Аквила» шла боевым ходом, авангард – обычным. По его прикидкам, «Аквила» должна идти параллельно… а теперь опережать их. Чем дольше продержится туман, тем выше шансы.

Полоса тумана закончилась через две тысячи ярдов.

«Аквила» вырвалась на солнечный свет, словно жеребец из тесной конюшни. На боевом ходу она вспарывала волны со скоростью семь узлов, и Аттик с удовлетворением отметил, что под прикрытием тумана они смогли опередить авангард карфагенян на пятьсот ярдов. Он уже собирался повернуться к корме, чтобы отдать приказ на смену курса, но в этот момент «Аквила» повернула, повинуясь действиям рулевого Гая.

Как всегда, точен, с улыбкой подумал Аттик. Галера легла на новый курс, пересекая пролив наискосок. Теперь «Аквила» должна была пройти прямо перед вражеским авангардом – примерно в трехстах ярдах, по оценке Аттика. Капитан крепче сжал поручни, ощущая пульс судна, которое неслось по волнам, повинуясь ритмичным ударам весел.

* * *

– Судно по правому борту… Римская трирема… Курс на север.

С удивительным для своих пятидесяти двух лет проворством Гиско бросился к снастям грот-мачты и стал карабкаться наверх. На полпути к топу мачты он поднял голову, чтобы взглянуть на впередсмотрящего, который указывал в сторону материка. Адмирал перевел взгляд на далекий берег. Действительно, примерно в пятистах ярдах впереди них вдоль берега быстро двигалась римская трирема.

– Похоже, боевой ход! – крикнул впередсмотрящий, поборов удивление при виде приближающегося к нему адмирала. – Должно быть, пряталась где-то у берега, в тумане.

Гиско пристально всматривался в римскую трирему и еще раз проверил, правильно ли он оценил ее курс. Этот курс его озадачил.

Бессмыслица какая-то, подумал он. Почему бы ей не идти параллельно берегу? Зачем им вдвое сокращать дистанцию между нами?

Гиско стал спускаться на палубу, находившуюся в двадцати футах под ним. Не успели его ноги коснуться досок, как он уже оценивал действия команды. Моряки поспешно очищали палубу, готовясь к бою. Хороши, отметил адмирал, – опытные и умелые.

На баке он заметил капитана. Вне всякого сомнения, тот искал главнокомандующего.

– Капитан! – окликнул Гиско.

Капитан галеры повернулся и подошел к нему.

– Да, адмирал?

– Ваше мнение, капитан?

– Галера, вне всякого сомнения, римская. Возможно, береговой патруль. Экипаж из тридцати человек и неполная центурия морской пехоты. Быстрая, движется с боевой скоростью, ход хороший. Легче, чем наша, и, возможно, максимальная скорость у нее на пару узлов больше.

Гиско интересовало, обратил ли капитан внимание на ее курс.

– Еще что-нибудь? – спросил он.

– Да. Ею командует глупец. Если он не изменит курс, наши шансы равны.

Гиско отвернулся от капитана и вновь стал смотреть на римскую галеру. Она была впереди, в сорока градусах справа по носу, но вместо того, чтобы идти параллельно «Элиссар» и сохранять дистанцию, держала курс на сближение и вскоре окажется прямо по носу на расстоянии около трехсот ярдов.

– Капитан, измените курс, два румба на правый борт.

Капитан отдал приказ посыльному, который со всех ног бросился к рулевому на корме галеры. Судно повернуло, и Гиско удовлетворенно кивнул, заметив, что остальные две триремы тут же повторили маневр. Он вновь обернулся и посмотрел вперед. Капитан был прав в одном: командовавший галерой римлянин – глупец! Но ошибался в другом: шансы догнать их были гораздо выше.

– Увеличить скорость до атакующей, адмирал?

Гиско не услышал вопроса. Все его внимание сосредоточилось на римской галере, от которой их теперь отделяло четыреста ярдов.

Он не может не понимать, что их преимущество тает с каждым ударом весел, думал адмирал. Куда же он направляется?

– Увеличить скорость? – повторил вопрос капитан.

– Что? – раздраженно буркнул Гиско, мысленно повторяя слова капитана, которые он услышал, но не осознал. – Нет, сохранять курс и скорость. Если мы ускоримся, римляне могут сменить курс и пойти прямо перед нами, поддерживая дистанцию. Пусть их преимущество сократится само по себе. А потом они наши.

* * *

Септимий направился на бак. Центурион заметил изменение курса, когда они вынырнули из тумана, и тут же встревожился. Что делает этот Аттик? Он доверял капитану, но теперешний курс корабля казался безумием. На баке рядом с капитаном стояли Луций и еще двое; они что-то обсуждали. Помощник капитана был на десять лет старше Аттика. Небольшого роста, крепкий и выносливый, этот уроженец калабрийского побережья всю свою жизнь провел в море. Он славился как сторонник жесткой дисциплины, но был справедлив, и вся команда, не исключая Аттика, прислушивалась к его мнению. В разговоре с капитаном Луций то и дело указывал на далекий берег пролива.

– Там, – услышал его слова Септимий, – в двух румбах по правому борту, рифы.

– Да, так я и думал. Луций, принимай командование на рулевой палубе. Гай должен выполнять мои команды, как только карфагеняне окажутся прямо за нами. Следи, чтобы он не спускал с меня глаз. Изменения курса должны исполняться немедленно.

– Слушаюсь, капитан.

Луций поспешил на корму, разминувшись с приближавшимся центурионом.

– Твои люди на месте, Септимий? Помни, когда карфагеняне окажутся позади нас, то могут использовать лучников. Мой рулевой не должен отвлекаться – это приказ. Он не должен бояться, что получит стрелу между лопаток.

– Да, они на месте. Но зачем ты сменил курс, Аттик? Так наше преимущество сокращается.

Аттик ответил не сразу. Он оглянулся на приближающиеся галеры, в двух румбах по левому борту на расстоянии чуть больше трехсот ярдов. Через несколько секунд они окажутся точно за кормой.

– Септимий, мы не можем просто спасаться бегством – они настигнут нас до того, как мы выйдем из пролива. Одному кораблю не опередить три.

– Почему? Это все триремы, и ты можешь идти с ним в одном темпе. Я видел твоих рабов. Они в хорошей форме. С резервом из сорока гребцов эту скорость можно поддерживать еще час, не меньше. Карфагенянам не сократить разрыв в пятьсот ярдов, пока мы выйдем из пролива.

– Подумай хорошенько, – покачал головой Аттик. – Представь, что вы втроем преследуете одного человека и силы всех четверых равны. Как ты поступишь, чтобы загнать добычу?

Септимий задумался. Потом повернулся к трем галерам, маячившим за кормой. Одна впереди, две другие справа и слева от нее, чуть сзади. Их весла поднимались и опускались синхронно, словно это было одно судно. Но их три, подумал Септимий. Командиру авангарда не обязательно сохранять скорость трех галер одинаковой. Для победы над «Аквилой» достаточно даже двух галер. Одним кораблем можно пожертвовать.

– Нам от них не уйти, – вслух сказал Септимий. – Они пожертвуют одной галерой, чтобы загнать нас.

Аттик кивнул и отвел взгляд от преследователей. Теперь они были прямо за кормой. На расстоянии трехсот ярдов.

– Уйди с бака, Септимий. Нужно, чтобы меня видели с кормы.

Септимий колебался – у него остался еще один вопрос:

– Если нам не убежать от них, что ты задумал?

– Мы должны уравнять шансы, – ответил Аттик, вглядываясь вперед. – Поэтому я проведу «Аквилу» между Сциллой и Харибдой, между скалами и водоворотом.

* * *

– Уравнять скорость и курс, капитан, – не оборачиваясь, приказал Гиско.

Он слышал, как капитан повторил распоряжение посыльному. И уже через несколько мгновений «Элиссар», следуя в кильватере римской триремы, набрала скорость. Гиско не видел экипажа противника. Римляне соорудили защитную стену по краю кормы с помощью своих скутумов, четырехфутовых щитов легионеров, установленных в два ряда. Вероятно, для защиты рулевого.

Надолго это вас не защитит, подумал он и повернулся к капитану; лицо его выражало решимость.

– Пора начать травлю, капитан… Просигнализируйте «Сидону», чтобы поравнялся с нами.

На корму вновь был отправлен посыльный, и капитан наблюдал, как «Сидон» нарушил строй, ускорился и поравнялся с «Элиссар».

– «Сидон» занял позицию. – Капитан повернулся к Гиско, но адмирал уже направился к бортовым поручням.

– Капитан «Сидона»!

Громовой голос Гиско перекрывал расстояние в сорок ярдов, разделявшее галеры, которые теперь шли параллельным курсом с синхронно поднимавшимися и опускавшимися веслами.

На баке капитан Каралис поднял руку.

– Капитан, увеличьте скорость до атакующей. Выдерживайте в течение десяти минут, потом повышайте до таранной, – решительно скомандовал Гиско. – Прижмите римлян, капитан. Подстегивайте рабов, пока они не упадут от усталости, не жалейте людей. Я хочу, чтобы рабы на римской галере выбились из сил. Когда ваши гребцы выйдут из строя, мы займем ваше место и загоним их.

– Слушаюсь, адмирал. – Каралис отсалютовал и тут же отвернулся, отдавая команды нижней палубе, где располагались гребцы.

Гиско смотрел, как «Сидон» рванулся вперед, словно избавившись от балласта, – скорость галеры увеличилась до десяти узлов.

Затем адмирал повернулся к римской галере. В ожидании боя кровь его бурлила. Теперь это лишь вопрос времени.

* * *

Аттик полностью сосредоточился на поверхности моря впереди судна, пытаясь уловить малейшую перемену в движении волн. Его отвлекло появление посыльного.

– Капитан, докладывает помощник – один из карфагенян нарушил строй и поравнялся с головным судном.

Аттик не отрывал взгляда от моря. Поверхность его оставалась гладкой, расстояние до скал не изменилось – около двух тысяч ярдов. Время еще было. Указания Луцию нельзя доверить посыльному – необходимо поговорить с помощником лично. Еще раз проверив состояние моря впереди судна, он побежал на корму. Луций наблюдал за преследовавшими их галерами через щель между щитами.

– Докладывай, Луций.

Помощник повернулся к Аттику и выпрямился.

– Как мы и ожидали, капитан, один из карфагенян нарушил строй и ускорился – до скорости атаки. Они уже сокращают дистанцию. Две остальные галеры держатся позади, справа и слева по борту, но сохраняют боевой ход.

Аттик протиснулся мимо Луция к стене из щитов, чтобы взглянуть самому. Три корабля карфагенян выстроились клином, как и прежде, но теперь головная галера шла быстрее двух других.

– Луций, подпусти их до ста ярдов, а затем ускоряйся. Скорость атаки. Поддерживай тот же темп, что у них. Терять им нечего, и они попробуют нас загнать. Через пару минут перейдут на таранную скорость. Надеюсь, к тому времени мы успеем достичь Харибды. Тогда я подам сигнал ускориться до таранной, потом поднять весла. Нам нужно подпустить их как можно ближе и застать врасплох. У них не должно остаться времени, чтобы среагировать.

– Понятно, капитан, – кивнул Луций. – Буду следить за сигналами.

Аттик протянул руку и сжал плечо помощника, и ему передалась спокойная сила ветерана. Он верил этому человеку.

– Увидимся после Харибды.

– Или в Элизиуме, – с улыбкой ответил Луций.

* * *

Септимий молча слушал наставления капитана Луцию. Центурион не понимал, что собирается делать Аттик, хотя капитан прав относительно карфагенян. Они жертвуют одним кораблем, чтобы истощить силы «Аквилы», сделать ее беспомощной, неспособной ползти даже малым ходом. Капитан повернулся и убежал, торопясь занять свое место на баке. Луций вернулся к наблюдению за приближающейся галерой. Морские пехотинцы крепко держали скутумы, на стену из которых уже посыпались стрелы. Септимий стоял рядом с помощником капитана.