Текст книги "Корабль Рима"

Автор книги: Джон Стэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Час спустя Квинт закончил демонстрацию приемов боя перед манипулой Четвертого легиона. Септимий спросил, есть ли вопросы, но ответом ему было молчание. Он знал: молчание вызвано не тем, что все поняли технику боя с круглым гоплоном, а презрением легионеров к чужеземному щиту. И центром этого презрения оставался Силан – центурион служил воплощением враждебности к морским пехотинцам, к их тактике и, как следствие, к карфагенянам. Поймав на себе взгляд центуриона, Септимий твердо посмотрел ему в глаза. Чтобы обучить солдат пятой манипулы, сначала требуется преподать урок Силану.

* * *

Луций Фульфидий, сидевший на носу маленькой лодки, протянул руку и ухватился за веревочный трап. Ловко перебирая ногами ступени, он быстро поднялся на палубу «Аквилы». Четверо других пассажиров лодки последовали его примеру. Луций был капитаном одной из новых галер – его назначили благодаря опыту командования торговыми судами. Вместе с ним на борт «Аквилы» поднялись его помощник, рулевой, боцман и начальник гребцов. К борту галеры подошли еще четыре лодки, в каждой из которых находилось пять моряков нового экипажа. Фульфидий присоединился к остальным обучающимся капитанам. На кормовой палубе боевой галеры рядом с рулевым стоял молодой капитан. Фульфидий мысленно ухмыльнулся, сразу же проникшись неприязнью к этому человеку и тому, что тот олицетворял, – повинности, исполняемой по принуждению Рима. Кроме того, молодчик даже не римлянин. Проклятый грек. Кто доверил ему управлять галерой Римской республики?

Фульфидий был купцом из Неаполя, и его проворная бирема носила название «Сол». Скромное судно с небольшой – если сравнивать с огромными транспортными судами – грузоподъемностью обладало такими преимуществами, как быстроходность и неглубокая осадка, позволявшая заходить в любой порт. Именно умение приспосабливаться и скорость позволили Фульфидию отвоевать место на рынках Остии и Рима. За десять лет он заработал прочную репутацию, первым доставляя на рынок продукты нового урожая. Этот товар предназначался не для простых людей, а для римских аристократов, которые, кичась знатностью и богатством, почитали за правило первыми подавать на стол сезонные лакомства, потчуя гостей. Фульфидий специализировался на винах нового урожая с побережья Галлии, а также на молодых ягнятах и молочных поросятах, ранней весной доставлявшихся из Кампаньи. Торговля приносила хорошую прибыль, поскольку богатые люди щедро платили за то, чтобы получить товар на несколько недель раньше остальных.

Две недели назад, когда римская армия начала прочесывать порт Остии, набирая команды для нового флота, «Сол» стоял в сухом доке – корпус судна, поврежденный ненавистным корабельным червем, источившим доски биремы, требовал ремонта. Фульфидию, судно которого временно оказалось не у дел, некуда было податься, и, согласно указу сената, его призвали на военную службу.

Стоя на палубе «Аквилы» в ожидании, пока прибудут остальные экипажи, Фульфидий думал о своем «Соле». Вероятно, он уже спущен на воду. Когда Фульфидия забирали в армию, до окончания ремонта оставалось три дня. Теперь «Сол» прохлаждается в порту Остии, вместо того, чтобы с попутным ветром идти в Кампанью, где приход весны возвещал о начале сезона окота овец. Фульфидий понимал: пройдет еще неделя, и будет поздно поднимать парус, а другой купец первым привезет драгоценных ягнят. Рынок Остии не знает, что такое верность или благородство, когда речь идет о прибыли, и те, кто много лет вел дела с Фульфидием, мгновенно переметнутся к новому поставщику. Связи и контракты, тщательно пестовавшиеся на протяжении десяти лет, будут уничтожены за один сезон.

Трирема начата набирать ход, и молодой капитан принялся объяснять, что они будут изучать сегодня. Фульфидий не слушал. Он ходил на торговых галерах больше тридцати лет и был твердо убежден: этот щенок не в состоянии поведать нечто такое, чего он не знает. Капитан «Сола» злился на несправедливость судьбы. На несправедливость системы, безнаказанно лишившей его средств к существованию. Фульфидий был вынужден пойти на военную службу, прекрасно понимая, что после отказа ему не найдется места на торговых путях Рима. Пришлось смириться, но только до определенной степени. Фульфидий ограничился присутствием, полагая, что этого достаточно для выполнения несправедливого контракта.

* * *

К тому времени, как «Аквила» вышла в открытое море, Аттик закончил рассказывать выстроившимся на кормовой палубе капитанам и рулевым, чему будет посвящен день. Из десяти человек внимательно слушали не больше пяти-шести. Лица остальных оставались безразличными, а двое не скрывали явной враждебности. Аттик понимал их отчаяние и гнев. Он сам выбрал свою судьбу, посвятил жизнь флоту. Стоявшие перед ним люди сделали другой выбор, но Рим решил, что они должны подчиниться его воле.

Аттик старался изо всех сил, чтобы его наставления звучали уважительно, прекрасно понимая, что некоторые моряки гораздо опытнее его, хотя и не командовали боевыми кораблями. Многие капитаны и рулевые уже ходили на галерах и твердо усвоили основы мореходного дела, но у них отсутствовали такие качества морского офицера, как тактическое мышление и способность быстро принимать решения. В морском бою победа или поражение зачастую зависят от того, управляет ли человек событиями или просто реагирует на действия противника. Для успеха в сражении капитан должен опередить противника.

Двигаясь перпендикулярно берегу, «Аквила» пересекла проходящий с севера на юг морской путь. Трирема шла на веслах, и Гай уступал дорогу тихоходным парусникам. Аттик оглянулся на удаляющийся берег. На черном песке Фьюмичино выделялись блестящие остовы новых трирем, словно слоновая кость на черном мраморе, – их назначение было понятно любому. По торговым путям новость о постройке флота распространится в Остию, Рим, а затем и по всей Республике. Оживленная торговля делала невозможным сохранить тайну. И даже устройством лагеря вдали от торговых путей проблему не решить. Слишком много людей вовлечено в решение грандиозной задачи: от моряков, перевозящих материалы, до торговцев, снабжающих лагерь продовольствием. Карфагеняне обязательно узнают о новом флоте Рима – это лишь вопрос времени.

Аттик мысленно выругался, подсчитывая шансы. В настоящее время у римлян нет никаких преимуществ перед карфагенянами. Новость о строительстве флота неизбежно дойдет до юга, и элемент неожиданности будет утрачен. Вражеские суда тяжелее и укомплектованы более опытными экипажами, искусно выполняющими таранные маневры, тогда как недавно набранные команды римских галер безнадежно беспомощны. Римские легионеры не уступают карфагенянам, но из-за противодействия Тудитана они не обладают навыками, необходимыми для абордажа, и поэтому не могут перенести сражение на борт вражеского корабля.

Когда «Аквила» разминулась с последними судами, шедшими по морскому пути, Аттик снова повернулся к стажерам. Пора начинать. Несмотря на утомительные и безжалостные тренировки, рекруты еще не готовы к боевым действиям. Он мог продемонстрировать им принципы каждого маневра, но в конечном итоге все решал опыт. Оставалось лишь надеяться, что у них будет время этот опыт приобрести.

ГЛАВА 9

– Когда пришло донесение? – зарычал Гиско.

– Десять дней назад, – ответил гонец, съежившись под яростным взглядом адмирала.

– Десять дней! Десять дней назад, а я его получаю только сейчас?

Гиско рванулся вперед, зажав в руке скомканный лист пергамента. Он занес кулак, намереваясь ударить гонца, но тот отпрянул и попытался закрыться рукой, хотя понимал, что взбешенного адмирала ничто не остановит. Гиско опустил руку и с отвращением посмотрел на дрожащего от страха гонца.

– Убирайся! – крикнул он, и гонец мгновенно исчез.

Адмирал вернулся к столу в центре палатки, установленной на вершине холма в окрестностях Макеллы.

Последние пять дней обстановка оставалась спокойной: римляне укрылись в лагере за городскими стенами. Через два дня после прибытия в Макеллу они отправили половину отряда к Сегесте, намереваясь освободить город, хотя Гиско уже снял осаду. Адмирал вместе с Гамилькаром присоединился к отрядам, которые в течение трех дней атаковали обоз римской колонны, и лично руководил двумя засадами. Как и прежде, каждое отдельное нападение было не очень эффективным, но все вместе они нанесли существенный урон невосполнимым запасам римлян. Две недели боев стоили Гиско четырех сотен всадников, но адмирал лишил римские легионы возможности маневра. Обмен явно неравноценный, и Гиско остался доволен.

До настоящего момента. Новости, изложенные в документе, который он держал в руке, меняли все. Поначалу адмирал ничего не мог понять. Прошло лишь несколько недель – не больше четырех – после установления блокады, но если верить рапорту, римляне уже строят флот, который должен дать бой его кораблям. Неужели они так быстро отреагировали? И так агрессивно? Сила сухопутной армии римлян была хорошо известна, и Гиско не решался атаковать их, пока не получит ощутимого преимущества. Однако флот римлян всегда оставался намного слабее карфагенского. Легкие и быстроходные галеры со слабым корпусом – не чета его собственным.

Всего у западного и северного побережья Сицилии в распоряжении Гиско имелись сто десять галер. Неужели враг посмеет бросить им вызов? Однако адмирал по собственному опыту знал, что римляне ничего не делают наполовину. Полученное сообщение содержало как факты, так и слухи. К фактам относилось местоположение нового флота: на побережье в двух милях к северу от Остии. А вот размеры флота – это уже область слухов: «более ста галер». Вторая часть сообщения требовала проверки. Гиско позвал адъютанта и распорядился приготовить лошадь. Он немедленно отправляется в Панорм. Лишь один факт не подлежал сомнению, хотя и не присутствовал в документе, доставленном гонцом: римляне намереваются атаковать карфагенян. Отлично, подумал Гиско, пристегивая к поясу ножны, мы приготовим им встречу.

* * *

– И когда они будут готовы выйти в море? – спросил Сципион.

Старший консул находился в лагере уже второй день и успел вникнуть практически во все детали операции. Без ответа оставался только один этот вопрос.

– Через четыре дня, – ответил Тудитан.

– Ты уверен?

– Да. Вчера закончили корпуса всех двадцати галер. Остались внутренние работы, которые значительно сократили, чтобы облегчить задачу.

– Как именно сократили? – поинтересовался Сципион.

– Убрали все, за исключением переборок, а также нижней и верхней палубы. Ни кают, ни кладовых, ни спальных мест.

Сципион кивнул, признавая логичность этого решения. Флот строился для сражения, которого не избежать. А пока нет смысла заботиться об удобствах, поскольку будущее флота после столкновения с противником оставалось неопределенным.

– Ничего не сообщай сенату. Если спросят, отвечай: еще шесть дней. Я хочу, чтобы никто не знал, что суда будут готовы через четыре дня.

– Слушаюсь, консул, – ответил Тудитан, никогда не спрашивавший о мотивах Сципиона; консул оплачивал его верность золотом.

Отпустив префекта лагеря, Сципион опустился на ложе в своей просторной палатке. Через четыре дня первые двадцать галер нового флота будут готовы выйти в море. Затем сенат назначит командующего – на условиях старшего консула. Он сам поведет первые двадцать кораблей. Теперь важно не упустить инициативу. Римские граждане ждали новостей о новом флоте, жаждали услышать, что угрозе карфагенян будет дан отпор. Имя человека, который выведет в море первые галеры, останется в истории. И этим человеком будет Сципион. Он приведет первые двадцать галер в порт Остии и триумфатором сойдет на причал, а двадцать новеньких галер за его спиной будут демонстрировать мощь Рима, символом которой станет Сципион. Старший консул в подробностях представлял это событие. Воистину великолепное зрелище.

* * *

Септимия охватило непередаваемое ощущение свободы, когда он галопом скакал по Аврелиевой дороге в Рим. Оглянувшись на еле поспевавшего за ним Аттика, центурион увидел, что на лице капитана отражаются те же чувства. Неожиданная увольнительная дала им возможность на двадцать четыре часа покинуть лагерь в Фьюмичино. Оба прекрасно понимали, что это их последняя увольнительная перед возвращением на юг, и Септимий решил еще раз навестить родной дом. Аттик, для которого Рим оставался чужим, спросил, может ли он составить компанию другу, и Септимий с радостью согласился.

Через час после отъезда из лагеря Аттик и Септимий уже стояли у порога дома Капито. Салония, понимая, что последний раз видит сына перед долгой разлукой, отправила гонца к дочери. Адрия явилась как раз к вечерней трапезе, и вся семья расположилась за столом; о прощании никто не говорил.

Трапеза длилась четыре часа, но, когда Салония наконец объявила, что собирается спать, Аттик даже расстроился – таким коротким показался ему вечер. Антоний встал вместе с женой и, попрощавшись, удалился. Слуги уже убрали со стола, и на нем осталась только неполная амфора с вином. Аттик, Адрия и Септимий сидели молча. Аттик потянулся за своим кубком и улыбнулся Адрии. Девушка ответила на улыбку. Капитану очень хотелось, чтобы Септимий ушел и оставил их с Адрией вдвоем, хотя и не знал, как себя вести, представься ему такая возможность. Молчание затягивалось.

У Адрии было прекрасное настроение. Приятная беседа и выпитое вино привели ее в состояние легкой эйфории, и девушка без стеснения улыбалась. Она заметила внимательные взгляды, которые весь вечер бросал на нее Аттик. Адрия вспоминала их первую встречу несколько недель назад, когда она была поражена его греческой красотой – смуглая кожа в сочетании с зелеными глазами. Он исподтишка рассматривал ее, и от его взглядов по спине Адрии бежали мурашки. Потом Адрия несколько дней мучилась чувством вины, полагая, что внезапный интерес к Аттику – предательство по отношению к памяти Валерия. Но теперь – как и тогда – ей хотелось, чтобы вечер не кончался. Девушка просто сидела, радуясь присутствию Аттика.

Септимий с трудом сдерживал беспокойство, размышляя, правильно ли он расшифровал взгляды, которыми обменивались Аттик и Адрия. Со дня смерти Валерия, с которым они дружили с детства, не прошло и года, и, хотя мать сказала, что сердце Адрии свободно, взаимная симпатия его друга и сестры казалась Септимию неуместной.

– Аттик? – наконец нарушила молчание Адрия. – Расскажи мне о своем корабле. Почему его назвали «Аквила»?

– В честь созвездия, – ответил Аттик и принялся описывать расположение пяти звезд, составлявших фигуру орла в ночном небе.

Адрия подалась вперед, ловя каждое слово.

– Орел был преданным слугой Юпитера, царя богов, – объяснял Аттик. – Во время битвы богов с титанами он приносил с небес Юпитеру молнии, поражавшие врага. После победы Юпитер в награду за верность даровал орлу бессмертие, поместив на небо в виде созвездия.

Адрия заметила, что Аттик говорит тихо, а его глубокий, звучный голос оживляет древний миф, и эта страстность свидетельствует о глубокой привязанности капитана к своему кораблю.

– Верность… – внезапно произнес Септимий, разрушив чары, – это основа дружбы. Ты со мной согласен, Аттик?

– Что?

Аттик посмотрел на Септимия, но лицо центуриона было непроницаемым.

Адрия тоже ничего не смогла прочесть на его лице, но безошибочным чутьем сестры уловила интонацию его голоса. В нем звучала явная угроза. Девушка никак не могла понять причину внезапной враждебности Септимия, но потом ее осенило. Валерий.

– Септимий, – перебила Адрия брата, повторявшего вопрос, – уже поздно, и я устала. Ты не проводишь меня?

Неожиданность просьбы и ласковый тон сестры заставили Септимия умолкнуть. Адрия встала и направилась к двери. Брату ничего не оставалось делать, как последовать за ней. Девушка оглянулась на Аттика, обескураженного таким поворотом событий.

– Доброй ночи, Аттик. – Адрия старалась, чтобы ее голос звучал ровно.

– Доброй ночи, Адрия. Доброй ночи, Септимий.

Центурион не ответил, и брат с сестрой вышли из комнаты.

Неожиданное окончание вечера и поспешный уход Адрии застали Аттика врасплох. Он был разочарован, что Септимий не ушел после ужина, но все еще надеялся, что у него появится возможность остаться с девушкой наедине. Тем не менее он улыбнулся. Не все еще потеряно.

* * *

У своей комнаты Адрия повернулась к брату. Септимий все еще выглядел слегка раздраженным, но девушка сделала вид, что ничего не замечает, и поцеловала брата в щеку. Ласка вызвала на его лице ответную улыбку.

– Спокойной ночи, Септимий.

– Адрия? – Септимий сжал плечо сестры, не позволяя уйти. – Ты больше не оплакиваешь Валерия?

Девушка вздохнула, чувствуя, что кроется за вопросом брата.

– Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о нем, Септимий, но я научилась жить без него, со свободным сердцем.

Септимий кивнул, рассеянно уставившись в пространство. Он вспоминал битву при Агригенте, когда они с Валерием стояли плечом к плечу в центре боевого порядка манипулы, а на них надвигалась тяжелая пехота карфагенян.

– Ты снова выйдешь замуж? – тихо спросил Септимий.

– У меня не остается выбора, брат. Разумеется, я выйду замуж. Остается лишь надеяться, что мой избранник будет достоин памяти Валерия.

Септимий снова кивнул, на этот раз глядя прямо в глаза Адрии.

– А я надеюсь, что тебе больше не придется пережить боль потери. – Септимий ласково сжал плечо сестры. – Спокойной ночи, Адрия, – с улыбкой сказал он.

Девушка улыбнулась ему в ответ, вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Стоя в темноте, Адрия прислушивалась к удаляющимся шагам Септимия, вспоминая его последние слова и понимая, что они относятся к ним обоим. И только теперь девушка осознала, что солгала брату. За минувшие недели было много дней, когда она не думала о Валерии. Ее мысли занимал другой мужчина, который завладел ее чувствами и сердцем.

* * *

– Они что, сквозь землю провалились?

Марк выругался, инстинктивно сжимая рукоять гладия, в то время как глаза его обшаривали почти непроницаемую стену из деревьев.

– Не знаю, центурион. Они погнались за оленем в той роще минут десять назад, – ответил опцион Корин, махнув рукой в сторону островка густой зелени на вершине холма.

– Вдвоем?

– Так точно, центурион. Легионеры Грациан и Нерва.

В памяти Марка тут же всплыли лица солдат.

– Я же строго-настрого приказал не удаляться от манипулы группами меньше контуберниума.

– Так точно, центурион.

Корин знал, что краткие ответы и полное согласие – самое безопасное при обращении со старшим офицером, особенно если у него репутация поборника строгой дисциплины, как у Марка.

Центурион снова выругался и двинулся к роще, слегка приподняв щит, чтобы защититься от атаки с фланга. Затем окинул взглядом линию деревьев, подавив желание позвать легионеров. От римского лагеря в Макелле их отделяло три мили. Его манипула углубилась на вражескую территорию, и, обнаружив себя, они подвергались смертельной опасности.

Марк автоматически согнул руку с мечом, разминая мышцы, – организм реагировал судорогами на недостаток соли. Больше недели назад паек урезали, и центурион вместе с остальными солдатами Девятого легиона страдал от нехватки соли. Напряженные мышцы расслабились, и мысли Марка переключились на почти непрекращающуюся боль в желудке.

Запасы продовольствия в легионе подошли к концу, и в условиях осады, в которой оказались лагерь и окружавший его город, армии пришлось заняться фуражировкой. Эта обычная во время похода практика несла с собой определенный риск. Карфагеняне прекрасно знали, как плохо обстоят дела у римлян с продовольствием, и нападения на отряды фуражиров были интенсивными и яростными. Легат Мегелл приказал посылать на поиски продовольствия отряды численностью не меньше манипулы, которые все дальше углублялись на вражескую территорию, пытаясь обеспечить бесперебойное снабжение лагеря.

Четвертая манипула Девятого легиона покинула город на рассвете и направилась в долину к северу от лагеря. Манипула Марка теперь была почти полностью укомплектована – после гибели центуриона седьмой манипулы Валерия его солдат распределили подругам подразделениям. Приход легионеров из седьмой манипулы, гордых людей, недовольных расформированием, привел к появлению такой заразы, как злость и изоляция, подрывающей боевой дух.

Марк оглянулся на подчиненных. Постороннему их лица могли показаться суровыми и злыми. При встрече с врагом такое выражение лиц говорило о непреклонности воинов. Теперь за ним скрывались упадок духа и недовольство голодных людей. После трех часов поисков в фургоне были только дичь и птица, которой не накормить и саму манипулу. Карфагеняне увели из окрестностей города весь скот и вывезли запасы зерна, оставив после себя остров с голодными людьми посреди разоренных крестьянских хозяйств. Центурион чувствовал отчаяние легионеров, и именно оно стало причиной нарушения дисциплины и безрассудства Грациана и Нервы.

Марк снова повернулся к роще и со злостью сплюнул. Когда два легионера вернутся, их ждет суровое наказание за нарушение приказа. Оставалось надеяться, что они вернутся с пустыми руками. Если солдаты принесут оленя, остальные обрадуются, но радость быстро сменится возмущением, когда Марк прикажет высечь нарушителей дисциплины. Это жестоко, но абсолютно необходимо, чтобы держать подчиненных в узде. В таком отчаянном положении любое неповиновение может привести к анархии.

Марк напрягся, заметив движение в роще. Наконец-то, подумал он и придал лицу суровое выражение. Затем что-то мелькнуло в другом месте, в пятидесяти ярдах от первого. Центурион среагировал автоматически, не успев осмыслить увиденное.

– Поднять щиты! – крикнул Марк еще до того, как из подлеска вылетели первые стрелы.

Легионеры среагировали с быстротой молнии – вялость словно рукой сняло, и их действия теперь определяла выучка.

Марк почувствовал, как стрелы ударяют в щит. Траектория полета была плоской, и наконечники глубоко вонзались в толстую кожу. Одна стрела пролетела рядом со щитом и ударила Марка в плечо, заставив покачнуться. За его спиной стрелы обрушились на стену из щитов, которая нейтрализовала смертельную опасность неожиданной атаки.

– Сомкнуть ряды вокруг центуриона! – скомандовал опцион.

Манипула единой массой двинулась вперед, окружив Марка и загородив его щитами.

Застонав, Марк ухватился за древко вонзившейся в плечо стрелы. Он ничего не чувствовал, но понимал, что шок скоро пройдет, и хотел сломать стрелу до появления боли. Древко обломилось в тот момент, когда на легионеров опять посыпался ливень стрел. После первой атаки карфагеняне скорректировали прицел, и Марк услышал крики раненых.

– Черепаха!

Фланги тут же сомкнулись, и легионеры выстроились в две линии – вторая держала щиты высоко, наклонив их вперед, в результате чего образовалась сплошная стена, наподобие панциря черепахи. Ливень из стрел тут же прекратился, и в роще снова все стихло.

– Спокойно, ждите моей команды! – крикнул Марк легионерам.

Позади стены из щитов они обнажили мечи, устремив взгляды прямо перед собой.

Роща словно выдохнула заряд агрессии и затихла, и легионеры молча ждали. Внезапно откуда-то из подлеска послышался одинокий боевой клич. Через мгновение звук многократно усилился, и из леса выскочили карфагеняне.

– Круг! – взревел Марк, перекрикивая врага.

Легионеры, ожидавшие этой команды, мгновенно перестроились и, прежде чем карфагеняне успели преодолеть половину разделявшего их расстояния, уже образовали круг. Передовая линия карфагенян ударила в сомкнутые щиты римлян: сбегая вниз с холма, солдаты со всего размаху налегли плечами на защитную стену, пытаясь сдвинуть ее, чтобы добраться до спрятанной за ней уязвимой плоти.

Римская стена прогнулась под напором врага, но закаленные бесчисленными маршами ноги постепенно восстанавливали строй, вынудив карфагенян рассеяться.

– Рази их!

Легионеры издали боевой клич и принялись наносить ритмичные удары, эффективность которых обеспечивалась многолетними тренировками. Марк уперся плечом в щит и наклонился вперед, сопротивляясь напору врага. Между его щитом и щитом соседа образовался зазор, небольшой, но вполне достаточный, чтобы гладий центуриона ринулся вперед в поисках вражеской плоти. Меч нашел цель, и Марк, выдернув окровавленное лезвие, ликвидировал зазор между щитами и приготовился к следующему выпаду.

Стена щитов слева от Марка изогнулась – фланги смыкались, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся на месте павшего легионера. Теперь боевые кличи карфагенян и римлян смешивались со стонами раненых. Кровавый бой не утихал, и карфагеняне усиливали нажим, пытаясь пробить брешь в обороне римлян. Центурион Марк отвлекся от шума битвы, пытаясь услышать признаки слабости или паники. Вокруг падали римляне и карфагеняне, но никто не хотел уступать. Марк понимал: он должен ускорить события, чтобы обеспечить передышку.

– Манипула! Приготовиться к маневру!

Все римляне услышали команду, и их тела напряглись в ожидании перестроения.

– Клин!

И вновь легионеры пришли в движение, словно направляемые невидимой рукой, и образовали клин, острие которого оказалось в центре первой линии боевого порядка. Карфагеняне были застигнуты врасплох внезапным перестроением – на флангах противник вдруг исчез, а центр принял на себя всю силу удара наступавших римлян.

– Вперед! – крикнул Марк, ведя за собой клин.

Вражеский строй дрогнул под сокрушительным ударом – неглубокий боевой порядок не мог выдержать напора римских щитов, – а затем распался.

Враг повернул, и Марк, почувствовав, как ослабевает сопротивление его щиту, вонзил гладий в незащищенную поясницу карфагенянина; черная кровь из почек заструилась по лезвию меча. Бегство противника воодушевило легионеров; внезапное избавление от смертельной опасности усилило жажду крови и желание убивать, уничтожать все, что встанет у них на пути.

– Стой! – Голос Марка, подобный удару бича, остановил преследование.

Легионеры замерли на месте – привычка повиноваться приказам центуриона превратила их жажду мести в оскорбительные выкрики, летевшие в спину отступавшего врага.

– Черепаха! – скомандовал Марк, и легионеры снова выстроили стену из щитов.

Последние карфагеняне вернулись в рощу на вершине холма, и через несколько секунд вражеские лучники возобновили обстрел. Жажда мщения заставляла их целиться еще тщательнее.

– Будем наступать? – спросил Корин.

Обдумывая ответ, Марк заметил двух карфагенян, выбежавших из рощи и спускавшихся по склону холма. Гонцы, понял он.

– Нет, отходим. Здесь, на открытой местности, мы сильнее. Но в лесу, среди деревьев, каждый будет сам за себя. Нужно отойти в Макеллу, пока карфагеняне не опомнились и к ним не прибыли подкрепления.

Слева донесся крик, и офицеры повернулись. Ранение получил еще один легионер: стрела нашла брешь между щитами и вонзилась ему в шею. Товарищи павшего недовольно заворчали, но позиция на открытой местности не давала возможности отомстить врагу. Они инстинктивно шагнули вперед, с нетерпением ожидая команды перейти в наступление.

Почувствовав их настроение, Марк повторил приказ и отправил солдат прикрыть запряженных в фургон лошадей, стоявших в пятидесяти ярдах позади манипулы. «Черепаха» стала медленно отступать, подбирая по дороге раненых. Тех, кто не мог идти сам, несли на перевернутых скутумах, служивших носилками. Дождь из стрел не позволял легионерам покидать строй. Манипула окружила фургон, и немногочисленные туши животных пришлось выбросить, чтобы освободить место для раненых. Солдаты из четвертой и седьмой манипул лежали рядом. Сражение в одном строю и пролитая кровь заставили забыть прошлые обиды, сформировалось новое боевое братство.

Манипула медленно тронулась в путь, отгородившись щитами от угрозы нового обстрела или атаки. Марк окинул взглядом склон холма. Он вложил меч в ножны и теперь ладонью зажимал кровоточащую рану в плече. Убитые римляне и карфагеняне лежали рядом, на радость Плутону. Для бога подземного мира не существовало ни ранга, ни национальности – только мертвецы, отданные на его попечение. Марк насчитал больше десятка убитых римлян, людей, которые насмерть стояли там, где другие могли не выдержать и обратиться в бегство. В фургоне, доски которого пропитались кровью, лежала еще дюжина раненых, и кровавый след отмечал путь легионеров по дороге к Макелле.

Удалившись от рощи, центурион приказал манипуле перейти на ускоренный шаг. Дорога позади них оставалась пустой, и Марк понимал – в преследовании нет смысла. Враг сказал все, что хотел. Местность вокруг Макеллы принадлежала карфагенянам, и римская манипула не могла чувствовать себя в безопасности за пределами городских стен. Теперь Девятому легиону придется выбирать: либо оставаться в лагере и голодать, либо перейти в решительное наступление. Третьего не дано.