Текст книги "Пираты Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Корабли Тироса и Коса везде, где только возможно, поспешили отойти подальше от оказавшихся для них не по зубам, коварных в своих неожиданных сюрпризах круглых судов и перенесли все свое внимание на наши боевые галеры. Я усмехнулся. Чембар, безусловно, великолепный главнокомандующий: он стремился навязать противнику только ту тактику ведения боя, в которой был силен сам. Теперь он пытался использовать численное превосходство кораблей своей флотилии, нападая на противника лишь тогда, когда имел двух-трехкратный перевес в силе. Круглые корабли он оставил на потом, рассчитывая разделаться с ними также с применением тактики численного перевеса.

Я спрятал подзорную трубу и подул на окоченевшие руки. Было очень холодно, и мне казалось, что сейчас именно от погоды в значительной мере зависит исход этой партии, разыгранной нами на игровой доске, где фигурами служили люди и корабли, сражающиеся и умирающие, тонущие и догорающие.

Ветер настойчиво пытался сбросить меня со смотровой площадки.

Вдруг палуба корабля огласилась радостными криками. Я оглянулся. Стоящий на носу наблюдатель с подзорной трубой о чем-то возбужденно говорил сгрудившимся позади него офицерам, указывая руками куда-то вперед. Гребцы на нижней палубе радостно загудели.

Я поднес к глазам свою подзорную трубу. С севера и с юга, схватывая остатки объединенной неприятельской флотилии в «клещи», приближались корабли пятой волны запланированного мною наступления.

У меня отлегло от сердца.

Чангу приходилось бороться со встречным северным ветром, но он упорно вел корабли среди беснующихся волн. Нигель, опытный военачальник, двигаясь под попутным ветром, наоборот, всячески сдерживал свои корабли, подстраиваясь под скорость движения своего напарника, и стремился нанести удар по врагу одновременно с ним, зная, как важна в подобном маневре слаженность.

Я забросил на плечо тонкий кожаный ремешок подзорной трубы, засунул в рот последний кусок сушеного мяса и стал спускаться по узкой веревочной лестнице.

Едва ступив на палубу, я тут же подал рукой сигнал Антистену, внимательно следившему за мной с кормы головного корабля резервной группы. На мачте его корабля немедленно взвился условленный флаг.

Я поднялся на капитанский мостик на кормовой палубе.

Под удивленные крики всех находящихся поблизости дощатый настил палубы всех десяти круглых кораблей был поднят и убран в сторону.

Трюмы кораблей были полны тарнов – громадных, яркой окраски птиц, населяющих в основном гористые местности Гора. На головах большинства птиц были надеты кожаные колпаки. Почувствовав свежий ветер и быстро заполняющий трюмы кораблей холодный воздух, они расправляли мощные крылья и выпрямляли закованные в цепи когтистые лапы.

На голове одного из тарнов колпака не было, и ремни его наклювника были распущены.

Он запрокинул вверх хищную голову и огласил все вокруг пронзительным криком, от которого наблюдателей бросило в дрожь сильнее, чем от пронизывающего осеннего ветра.

Люди со страхом переглянулись.

Перемещать тарнов куда-нибудь по воде чрезвычайно сложно. Я даже не знал, смогу ли удерживать их в повиновении над морем. Обычно даже стрекало для тарнов не может заставить птицу удалиться от берега за пределы видимости.

Я снял с плеча висящую на ремешке подзорную трубу и отдал ее кому-то из матросов.

– Спустите на воду шлюпку, – сказал я офицеру.

– В такой шторм? – удивился он.

– Быстрее! – поторопил я его.

Лодку спустили на воду. На одном из весел, словно это место предназначалось для него, сидел Фиш, мальчишка-раб. Гребной мастер занял место за рулем.

Мы направились к первому круглому кораблю и подошли к нему с подветренной стороны.

Вскоре я уже стоял на палубе.

– Вы – Теренc, капитан наемных тарнсменов из Трева? – обратился я к высокому худощавому человеку.

Он утвердительно кинул. Трев – настоящий бандитский город, расположенный высоко на скалистых склонах Вэлтая. Большинство гориан даже не знает, где он находится. Некогда тарнсмены Трева с успехом отбили даже натиск наездников на тарнах из самого Ара. Жители Трева не выращивают продукты питания, но в стесненных обстоятельствах совершают массовыe набеги на соседей и подчистую забирают их урожай. Они живут лишь одними грабежами. О жителях Трева говорят как о самых надменных к безжалостных людях Гора – Они гордятся тем, с каким страхом относятся к ним окружающие. Женщин себе они добывают исключительно набегами на соседние города, откуда доставляют их в свое затерянное в горах логово уже своими рабынями. Говорят, что в город можно попасть только верхом на тарне. Как-то мне довелось быть знакомым с одной девушкой из Трева. Звали ее Вика.

– Если не ошибаюсь, на ваших кораблях должны находиться сто тарнов с наездниками? – сказал я.

– Совершенно верно, – ответил Теренс. – И к каждому тарну привязана веревка с узлами, рассчитанная на пятерых матросов Порт-Кара.

Я заглянул в раскрытый трюм корабля. Хищный, изогнутый как ятаган клюв тарна, на голове которого не было колпака, повернулся в мою сторону. Черные глаза птицы тускло мерцали. Прекрасный экземпляр, настоящий боец. И все же жаль, что на его месте сейчас не Убар Небес. Птица имела красно-коричневый, довольно распространенный среди тарнов окрас. А вот мой тарн был черным как смоль от когтей до кончиков крыльев. Эго была прекрасная птица c широченными крыльями, одинакoвo великолепными как при состязании в скорости, так и в сражении.

Даже странно, насколько близким своим другом я считал это дикое, своенравное существо.

– Мне причитается сотня стоунов золота за использование этих птиц и предоставление моих людей, – сказал Теренс из Трева.

Меня охватила ярость.

Я выхватил из ножен меч и приставил к его горлу.

– Я бы попросил вас немного подождать, – многозначительно произнес я. Теренс рассмеялся.

– Такой способ уговора мы, тревцы, понимаем лучше всего, – ответил он. Я опустил клинок.

– Из всех тарнсменов Порт-Кара, – заметил я, – из всех капитанов вы единственный, кто согласился на это опаснейшее предприятие.

В Порт-Каре был еще один человек, который, я надеюсь, не побоялся бы подвергнуть себя такому риску, но его с тысячей верных ему людей вот уже несколько недель не было в городе. Я имею в виду Ха-Кила, того, что носил на шее на золотой цепочке тарнскую монету города Ар. Когда-то он пошел на убийство, чтобы добыть денег и купить на них шелка и ароматические мази одной женщине. Но та предпочла ему другого. Она убежала вместе с ее избранником. Ха-Кил выследил их, убил мужчину, а женщину продал в рабство. После этого дорога в Ар ему была заказана, и он выбрал для себя Порт-Кар. Я знаю, он принял бы мое предложение, но сейчас, насколько мне известно, он и его люди были наняты городом Тор и отбивали у степных племен охоту досаждать его жителям своими набегами. Ха-Кил и его люди всегда были готовы предложить свои услуги тем, кто мог за них хорошо заплатить. В свое время, как сообщали наши агенты, он был даже на службе у Других, у тех, что оспаривают у Царствующих Жрецов право на эту планету и на саму Землю. Некогда мне удалось познакомиться с этим человеком в доме Сафрара, торговца из Тарии.

– Просто мне очень хотелось получить сотню стоунов золота, – признался Теренс. – Сам исход сражения меня не интересует.

– Безусловно, – покачал я головой и внимательно посмотрел ему в лицо. – Деньги, конечно, немалые, но, по-моему, недостаточные, чтобы подвергать себя тем опасностям, с которыми вам предстоит встретиться. Мне трудно поверить, что вы прилетели только чтобы заработать сотню стоунов золота. Тем более что Домашний Камень Порт-Кара вовсе не является вашим камнем.

– Я – из Трева, – пожал он плечами. – Этим, по-моему, все сказано. Пожалуй, он был прав.

– Дайте мне стрекало для тарнов, – сказал я.

Он протянул мне оружие.

Я сбросил с плеч адмиральский плащ и с удовольствием накинул на себя предложенную одним из матросов ветровку.

С неба начал срываться мокрый снег.

Тарн вряд ли способен удалиться от берега настолько, чтобы потерять его из виду. Тут бессильно даже стрекало. Вот почему птиц доставили сюда с кожаными колпаками на головах. Поскольку инстинкты требовали от них всегда находиться от земли в пределах видимости, я даже не представлял себе, как они себя поведут сейчас, в окружении воды, когда колпаки будут сняты. Возможно, их вообще не удастся заставить покинуть корабль. А может быть, потрясение окажется для них настолько сильным, что они просто потеряют рассудок. Я знаю, тарны сбрасывали с себя наездников, пытавшихся заставить их перелететь Тассу. И все же я надеялся, что тарны, оказавшись посреди моря внезапно для себя, сумеют каким-то образом приспособиться к обстановке. Надеялся, что высокий интеллект птицы, брошенной в совершенно неожиданные, экстремальные для нее условия, возьмет верх над природными инстинктами.

Вскоре мне предстояло узнать, насколько мои надежды были оправданы.

Я взобрался в седло тарна, на голове которого не было кожаного колпака. Птица ответила пронзительным криком, и я крепче пристегнул ремни безопасности. Стрекало висело у меня на запястье правой руки. Ветровик я обмотал вокруг шеи.

– Если мне удастся удержать ее под контролем, – сказал я Теренсу, – следуйте за мной и придерживайтесь полученных инструкций.

– Может, все же мне полететь первым? – спросил тарнсмен из Трева.

Я рассмеялся.

Что, интересно, может заставить некогда бывшего тарнсмена из Ко-ро-ба, города Башен Утренней Зари, уступить первенство кому-то там из Трева, своему традиционному врагу?

Но я ему этого, конечно, не сказал.

Я просто сказал:

– Нет, не нужно, – и жестом приказал снять с правой лапы птицы удерживающие ее цепи.

Через луку седла у меня была перекинута пара наручников и моток веревки. Я заткнул их за пояс и натянул поводья.

Одним мощным ударом крыльев тарн вытолкнул свое тело из трюма. Он выбрался на палубу, сложил крылья и, осмотревшись, пронзительно закричал. Остальные десять птиц в трюме испуганно завозились, грохоча тяжелыми цепями.

Порывы ветра бросали снег прямо в лицо.

Я снова осторожно натянул поводья, и птица, широко взмахнув крыльями, опустилась на длинную рею грот-мачты.

Голова ее была высоко поднята, каждый мускул ее вздрагивающего тела был напряжен. Она долгое время вертела головой, тревожно вглядываясь в безбрежные просторы.

Я не торопил ее.

Я поглаживал ее по шее и тихо разговаривал спокойным доверительным голосом.

Затем я снова натянул поводья.

Птица не двинулась с места; ее лапы намертво сомкнулись вокруг реи.

Стрекала я не трогал, продолжая поглаживать птицу и разговаривать с ней.

Прошло еще несколько минут.

И тут я внезапно рванул поводья и испустил громкий боевой клич. Хорошо тренированная птица рефлекторно оторвалась от насеста и широкими взмахами крыльев стала набирать высоту.

Я снова был в седле!

Птица поднималась, пока я не отпустил поводья, и затем начала кружиться над морем. Ее движения были такими же быстрыми и уверенными, словно она описывала круги над горными вершинами Валтая или каналами Порт-Кара.

Я проверил, как она слушается поводьев. Реакция была точной и быстрой.

И вдруг я совершенно неожиданно почувствовал, что птица дрожит от радостного возбуждения, испытывая новые, неизведанные для нее ощущения полета над этой грозной, бескрайней, пугающей и манящей стихией.

Я видел, как внизу, на кораблях, уже начинают снимать колпаки с остальных тарнов и распускать ремни на их наклювниках. В седла на спинах птиц взбирались наездники. Я видел, как птицы поднимались на палубу, как привязывались к тянущимся от их седел веревкам матросы, показавшие себя лучшими меченосцами. С луки седел каждого тарнсмена гроздьями свисали бурдюки, заполненные тарларионовым маслом и заткнутые также пропитанными маслом тряпками. В нужный момент, я знал, эти тряпки послужат надежным фитилем для наших зажигательных бомб.

Вскоре позади меня летела уже сотня наездников. На веревках, свисающих с их седел, покачивалось по пять вцепившихся в них матросов.

Сверху мне хорошо было видно, как врезались с флангов в группу судов противника карабли Чанга и Нигеля, тесня их ближе друг к другу.

Внизу, в самом центре остатков вражеской флотилии, я заметил громадный, гребцов на двести, корабль главнокомандующего, с парусами желтого цвета – государственного цвета Тироcа. С обеих сторон от него, спереди и сзади, покачивалось по десять охраняющих его тарнских кораблей.

Это был корабль Чембара.

На борту у него, помимо гребцов, которые, конечно, были свободными людьми, наверняка находилось еще не меньше сотни лучников, сотни матросов и, наверное, такого же числа офицеров и вспомогательного персонала.

Я натянул поводья. Тарн начал терять высоту.

Флагманский корабль сразу же оказался в сaмом центре кружащихся вокруг него, спускающихся птиц.

Мой тарн опустился прямо на кормовую палубу корабля.

Я выбрался из седла и обнажил меч.

Изумленный, стоявший на капитанском возвышении Чембар, убар Тироcа, Морской Слин, тоже вытащил меч из ножен.

Я сoрвал с плеч закрывающий лицо ветровик.

– Это ты! – вне себя от ярости закричал Чомбар.

– Да, это я. Боск, капитан из Порт-Кара,

Наши клинки встретились.

За спиной я слышал боевые кличи и вопли, лязг оружия, cвист рассекающих воздух стрел. Это мои матросы, мой воздушный десант опускался на палубу корабля и вступал в бой с его охраной.

Птицы кружились над кораблем непрерывно, зависая над ним лишь на то короткое мгновение, что требовалось матросам, чтобы перерубить удерживающую их веревку, и тут же уступали место следующей. Птицы, освобождавшиеся от своей ноши, устремлялись к соседним кораблям, на которые тарноводы сбрасывали заполненные тарларионовым маслом горящие бурдюки. Я не думал, что эти зажигательные бомбы смогут нанести какой-либо существенный урон, но на определенный эффект все же рассчитывал. Планируя эту атаку, я в основном полагал, что она окажет довольно сильное психологическое воздействие на неприятеля своей неожиданностью, посеет в нем страх перед непривычными для него способами ведения боя, деморализует его и внесет в его ряды панику и неразбериху, которые многократно усилятся потерей им главнокомандующего.

Я поскользнулся на покрытой налетом льда палубе, и это едва не стоило мне жизни: лезвие меча Чембара мелькнуло в дюйме от моего горла. Однако я тут же вскочил на ноги, и поединок разгорелся с новой силой.

Вскоре мы уже мерялись силой напрямую, схватив друг друга за руку, удерживающую меч, и стараясь ее вывернуть.

Наконец я с силой отшвырнул адмирала от себя, ударив его спиной и головой о заднюю стойку борта кормовой палубы. Краем глаза я успел заметить какое-то мимолетное движение за спиной, но кем бы ни был бросившийся ко мне человек, ему пришлось встретиться с одним из подстраховывавших меня матросов. Между ними разразился поединок. Чембар оставался странно неподвижным, и я на мгновение испугался, что сломал ему позвоночник. Я выпустил его сжимающую меч руку и со всего размаха двинул ему кулаком в живот, а когда он начал опускаться вперед, встретил его таким же мощным ударом в челюсть. Оглушенный, он осел на палубу. Прикрывающие меня матросы с трудом удерживали неприятеля, ринувшегося на помощь своему командующему. Нужно было спешить. Я вытащил из-за пояса наручники и защелкнул их у Чембара на запястьях. Затем захваченной с собой веревкой привязал их к правой лапе тарна.

Чембар отчаянно пытался подняться на ноги, но я удерживал его, поставив ногу ему на грудь.

Мои матросы теснили защитников корабля к борту, вынуждая их прыгать в ледяную воду. Неприятель не был готов к такой атаке, она застигла его врасплох, и оказываемое сопротивление было слабым. Кроме того, моих людей высадилось на корабль человек на сто больше.

Прыгнувшие за борт матросы плыли к ближайшим кораблям Тироса, опасавшимся подойти к нашему охваченному сражением судну. Вместо этого они принялись обстреливать его из арбалетов.

К флагманскому кораблю начали возвращаться первые тарны, сбросившие на неприятеля весь запас зажигательных бомб. Свисающие с их седел веревки заскользили по палубе. Мои матросы по пять человек хватались за них, птицы взмывали в небо и уносили с собой людей.

– Подожгите корабль! – приказал я.

Матросы бросились в трюмы, чтобы поджечь судно снизу.

Новая партия тарнов закружилась над кораблем и, дав возможность матросам ухватиться за веревки, – уже человек по шесть, по семь, – понесла их над водой.

Между досками палубы начал подниматься дым.

Один из кораблей Коса подошел вплотную к нашему кораблю, зацепив его своим бортом. Мои матросы, не давая нападающим перебросить абордажные мостики, принялись отталкивать подошедшее судно веслами. Противник, наоборот, стремился надежнее прикрепится к кораблю и забрасывал на палубу и поручни абордажные крючья.

– Смотрите!! – вдруг раздался чей-то возглас.

Все устремили взгляды наверх.

Над грот-мачгой подошедшего корабля развивался бело-зеленый полосатый флаг Боска.

Из груди матросов вырвался единодушный радостный крич.

– Это Таб! Таб! – кричали они.

Это действительно была «Верна», подошедшая нам на помощь. Мельком на глаза мне попался и сам Таб: в разорванной тунике, мокрый от пота даже на студеном ветру, он с мечом в руке отдавал какие-то распоряжения, стоя на капитанском возвышении кормовой палубы.

С другой стороны к нашему кораблю приближалась «Тела», неразлучная спутница «Верны». Тяжелые поперечные защитные балки, далеко выступавшие у нee за бортами и предохранявшие судно от тарана, теперь были спилены, и она могла подойти поближе.

Наши матросы, не теряя времени, начали взбираться на борт обоих кораблей.

Я отослал тарнсменов, вернувшихся за оставшимися матросами.

Языки пламени уже вырывались через прогоревший местами палубный настил.

Последние из неприятельских матросов спрыгнули с горящего судна в воду и поплыли к ближайшим кораблям Тироса и Коса. Я видел, как бросившиеся в в оду первыми их товарищи уже поднимались на борг подбирающего их судна.

На палубе флагманского корябля остались только мы с Чембаром.

Я взобрался о седло.

Выпущенная из арбалета стрела просвистела у меня над головой и вонзилась в объятый пламенем борт корабля.

Чембар вскочил на ноги и, потрясая кулаками, закричал, обращаясь к своим лучникам на покачивающихся в отдалении кораблях:

– Стреляйте в меня! – кричал он. – Стреляйте!

Выстрелов не последовало.

Я натянул поводья, тарн легко оторвался с палубы флагманского корабля и, борясь со встречным ветром, стал быстро набирать высоту, унося над волнами беспомощно болтающегося на веревке, скованного наручниками, как простой раб, главнокомандующего объединенной флотилии Тироса и Коса, убара Тироса – Чембара из Кастры, Морского Слина, ставшего пленником Боска, капитана из Порт-Кара, командующего флотом.

Глава восемнадцатая. ВОЗВРАЩЕНИЕ БОСКА ДОМОЙ

Когда мы коснулись обледеневшей палубы «Дорны», мои матросы бросились нам навстречу, оглашая воздух приветственными криками.

– Заберите этого пленника, – распорядился я, – и закуйте его в цепи на нижней палубе. Совет решит, как с ним поступить.

Матросы ответили новым радостным криком.

Сжимая в бессильной ярости кулаки, Чембар бросил на меня полный ненависти взгляд и, круто развернувшись, вслед за двумя матросами зашагал к лестнице, ведущей на нижние палубы.

– Среди рабов на галерах ему самое место, – заметил гребной мастер.

– Адмирал! – раздался у нас над головой голос наблюдателя. – Корабли Тироса и Коса разворачиваются! Они убегают!

Я был потрясен настолько, что не мог произнести ни слова.

Люди вокруг меня кинулись поздравлять друг друга.

– Отзовите наши корабли, – наконец распорядился я. – Пусть возвращаются.

В руках сигнальщиков замелькали флажки, передавая команду, тут же подхваченную и переданную дальше сигнальщиками других кораблей.

– Поднять якоря! – скомандовал я, – Установить штормовые паруса!

Матросы бросились выполнять мое распоряжение.

Я стоял на продуваемой ветрами палубе «Дорны». Вернувшиеся с круглого корабля матросы захватили оттуда и мой адмиральский плащ, в который я поспешил плотнее закутаться. Принесли мне и флягу с подогретой пагой.

– Глоток за победу, – кивнул гребной мастер.

Я усмехнулся. Победителем я себя не чувствовал. Я вообще не чувствовал ничего, кроме пробирающего до костей холода.

Я с удовольствием отхлебнул обжигающей паги.

Рея была спущена, и к ней привязали малый треугольный штормовой парус, после чего рею снова с помощью канатов и блоков подняли и укрепили в верхней части грот-мачты. Гребцы тем временем по команде мастера развернули корабль кормой к ветру. Рулевые грудью наваливались на румпель, пытаясь удержать судно в этом положении. Не дожидаясь, пока парус будет установлен окончательно, старший мастер подал команду гребцам и начал отсчет ритма, по которому они налегали на весла. Судно медленно двинулось вперед, разворачиваясь по ветру, и тут мощный порыв, захлестнувший паруса, накренил корабль так, что его носовая часть на мгновение скрылась под набежавшей громадной волной, а затем снова взметнулась вверх, казалось, к самому небу, окатывая залившей судно ледяной водой все верхние палубы.

Подаваемые старшим мастером команды утонули в завываниях ветра.

Штормовой парус надулся так, что оставалось только гадать, что окажется менее прочным – канаты, которыми он был привязан, или удерживающая его рея. Мачта, однако, выдержала, и «Дорна», постепенно набирая скорость, понеслась над волнами.

Корабль оказался сильнее шторма.

Не знаю, насколько сокрушительной оказалась наша победа – в том, что мы ее одержали, не было никакого сомнения, – но думаю, для жителей Порт-Кара это было не так важно. Главное, что победа осталась за ними, и сегодняшний день – двадцать пятое сe'кара – наверняка будет отмечаться ими и как день рождения города, обретения им священного Домашнего Камня, и как день первого боевого крещения, которое они прошли все вместе, несмотря на все, что их разделяло. Добытая в жестоком бою победа не могла пройти для них бесследно, не сплотить и не объединить их, что, в конце концов, не могло не изменить и сам их город, некогда считавшийся бичом блистательной Тассы. Нет, этот день будет всегда отмечаться в Порт-Каре как праздник, это победа не только над общим врагом, это победа над тем, что разделяло его жителей, и те, кто участвовал в сегодняшнем сражении, навсегда останутся друг для друга товарищами и братьями. Раны, полученные в сегодняшнем бою, матросы будут с гордостью показывать своим детям и внукам, сопровождая их подробными рассказами о том, как ковалась эта победа, И с каждым годом их рассказы будут становиться все более героическими и все меньше похожими на правду, пока не превратятся в песни.

Но разве умалит это значение самой победы? И разве станут от этого песни недостойными того, чтобы их петь? Нет, песня – это заслуженная гордость матросов сегодняшним днем. Все ли из тех, кто вышел сегодня в море, смогут подхватить ее? Нет, многие из них не вернутся на берег. Но пели бы они эту песню, если бы судьба даровала им жизнь? Безусловно. Так не значит ли это, что мы, оставшиеся в живых, должны петь эти песни и за них, ушедших? В их честь. В их память.

Я подошел к тарну, принесшему меня на «Дорну», и набросил на тело дрожащей от холода птицы свой адмиральский плащ.

Рядом стоял Фиш, мальчишка-раб.

Я посмотрел ему в глаза и с изумлением для себя заметил понимание им того, что я должен был сейчас сделать.

– Я пойду с вами, – сказал он.

Я знал, что корабли Этеокля и Сулиуса Максимуса не присоединились к нашей флотилии, знал я и о том, что с последнего, наиболее крупного имения Генриса Севариуса блокада была снята, и участвующие в ней корабли вошли в состав нашей флотилии. Не было у меня сомнений и в наличии обмена информацией между Клаудиусом, регентом Генриса Севариуса, и Тиросом и Косом. Не мог я отрицать и возможности существования подобных связей с Тиросом и Косом и у наших убаров, Этеокля и Сулиуса Максимуса. Действия их были, безусловно, тщательно скоординированы. Кто знал, что сейчас творится в городе? Оба убара вместе с Клаудиусом, регентом Генриса Севариуса, могли уже давно провозгласить свой приход к власти в Порт-Каре в качестве какого-нибудь триумвирата. Власть их, конечно, долго не продержится. Порт-Кар устоял в сражении с неприятелем, и как только шторм утихнет, то есть через несколько часов, а может, и через день-другой, корабли вернутся в город. Но в настоящее врмя, когда оба убара и Клаудиус ещe не знают о том, что флотилии Порт-Кара удалось избежать разгрома, чего они, конечно, никак не ожидали, они вполне могли насаждать в городе свой режим правления, избавляясь от всех, кто им неугоден.

Интересно, мои владения в городе еще целы?

– Я иду с вами, – повторил Фиш.

За пояс у него был заткнут меч, который я попросил у одного из офицеров одолшить ему перед боем.

– Нет, – покачал я головой, – ты еще ребенок.

– Я уже мужчина, – решительно ответил он.

Я усмехнулся.

– А зачем, собственно, тебе идти со мной?

– Мне это необходимо.

– Эта девочка, Вина, так много для тебя значит?

Он невольно вспыхнул и смущенно опустил голову.

– Вообще-то она всего лишь простая рабыня, – ковыряя носком сандалии палубу, заметил он.

– Вот именно, – поддакнул я.

– И ведь настоящему мужчине не подобает проявлять серьезное беспокойство о какой-то там рабыне, – с некоторым вызовом продолжал он.

– Ты абсолютно прав, – подтвердил я.

– Вот поэтому я иду не из-за нее, – раздраженно бросил он, – а сопровождаю вас.

– Да почему тебе необходимо меня сопровождать? – не выдержал я.

– Потому что вы мой капитан, – недоуменно ответил он.

– Оставайся здесь, – со всей возможной мягкостью сказал я.

Он выхватил меч, который я ему дал.

– Испытайте меня! – потребовал он.

– Спрячь его, – отмахнулся я. – Это не игрушка.

– Защищайтесь! – крикнул он, делая выпад в мою сторону.

Клинок мой мгновенно вылетел из ножен, и я парировал его удар. Двигался он гораздо проворнее, чем я мог ожидать.

Вокруг тотчас собрались люди.

– Все в порядке, – успокоил их один из зрителей. – Они просто меряются силой.

Я провел серию атак. Юноша отбил их. Это произвело на меня впечатление. Я-то надеялся коснуться его мечом.

Мы двигались по покрытой тонкой коркой льда палубе, обмениваясь ударами. Через минуту-другую я вложил меч в ножны.

– За это время я уже четыре раза мог тебя убить, – сказал я.

Он удрученно уронил меч; в глазах его сквозило отчаяние.

– Но усвоил ты уроки хорошо, – продолжал я. – Мне приходилось драться с воинами, гораздо менее искусными, чем ты.

Он не смог сдержать улыбки.

Некоторые из матросов ударили правым кулаком по левому плечу.

Они с теплотой относились к юноше Фишу. Иначе как бы ему удалось заполучить место в баркасе, когда я плыл по каналам Порт-Кара к зданию Совета капитанов, или оказаться на борту «Дорны»? А сидеть на веслах в шлюпке, доставившей меня в ходе сражения к круглому кораблю? Нет, они определенно испытывали к нему теплые чувства. Мне он тоже был небезразличен. Я видел в нем, этом мальчишке с рабским клеймом, в ошейнике и одеянии кухонного раба, молодого убара.

– Тебе нельзя идти со мной, – сказал я. – Ты еще слишком молод, чтобы умереть.

– А в каком возрасте мужчина становится готовым принять смерть? – спросил он.

– Знаешь, чтобы идти туда, куда иду я, и делать то, что придется делать мне, нужно быть последним глупцом, – признался я.

Он криво усмехнулся. Я увидел у него на глазах слезы.

– Да, капитан, – согласился он. – Но ведь каждый человек, если пожелает, может позволить себе вести себя как дурак, – резонно заметил он. – Разве не так?

– Ну, если у него есть страстное желание почувствовать себя последним дураком… – развел я руками.

– Кстати, капитан, ваша птица уже отдохнула, и мы можем отправляться в путь.

– Принесите этому молодому глупцу шерстяной плащ, – обратился я к одному из матросов, – и ремень с ножнами.

– Слушаюсь, капитан! – с готовностью откликнулся тот.

– Ты уверен, что сможешь выдержать несколько часов полета, держась только за веревку с завязанными на ней узлами? – спросил я.

– Уверен, капитан, – ответил юноша,

Через какое-то мгновение тарн уже уносил нас прочь от качающейся на волнах «Дорны», мощными взмахами крыльев бросаясь навстречу ветру. Продев ноги в веревочную петлю, вцепившись ладонями в узлы, сделанные на зеревке, чтобы не скользили руки, юноша летел под самым моим седлом. «Дорна» внизу, быстро уменьшающаяся в размерах, отчаянно боролась с волнами, а вслед за ней тянулись оставшиеся на плаву круглые и боевые корабли, спешащие укрыться от приближающегося шторма.

Кораблей Тироса и Коса уже не было видно.

Теренс из Трена, наемный командир наездников на тарнах, отказался возвращаться в Порт Кар прежде, чем туда вернется флотилия. Пределы города могут быть сейчас наводнены и другими тарнеменами, выступающими на стороне неприятеля: убарами и Клаудиусом, регентом Генриса Севариуса.

– Люди из Трева храбры, – говорил он, – но не сошли с ума.

Порывы ветра нещадно трепали птицу, но она настойчиво летела вперед. Я не знал, насколько силен шторм, но надеялся, что его эпицентр находится хотя бы в нескольких пасангах в стороне. Из-за ветра птица не могла лететь прямо к Порт-Кару, нам приходилось лавировать, и мы очень скоро потеряли из виду продирающуюся сквозь бушующие волны флотилию. Время от времени птица, покрытая коркой льда, не выдерживала нагрузки и с пугающей стремительностью теряла высоту, но, отыскав подходящую струю ветра, снова и снова поднималась вверх и продолжала упорно работать крыльями.

Мальчишка Фиш, в насквозь промокшей и обледеневшей одежде, с волосами и лицом, тоже покрывшимися коркой льда, болтался на веревке под брюхом тарна.

Один раз ослабевшая птица опустилась настолько низко, что веревка, за которую держался юноша, и его ноги прочертили пенящуюся дорожку по угрюмо вздымающимся серым волнам, и все же птице, послушной моим командам и натянутым поводьям, удалось, хотя и с большим трудом, подняться на несколько ярдов над водой.

Так мы и летели, обдаваемые срывающимися с гребней волн солеными брызгами, к которым примешивался сыплющийся сверху мокрый снег.

Постепенно снег сменился дождем, сначала крупным, проливным, потом более мелким, моросящим, затем прекратился и дождь, и в лицо бил один лишь пронизывающий ветер, а еще немного погодя серая поверхность Тассы внезапно заиграла в скупых лучах осеннего солнца.

Птица вышла из полосы шторма.

Вдали показались мелкие островки, а затем и скалистое побережье, заросшее кустарником и деревьями ка-ла-на.

Я постепенно отпустил поводья, и птица, осторожно сбрасывая скорость и высоту, сделала над землей широкий низкий круг, давая Фишу возможность спрыгнуть на землю, а затем опустилась сама. Я выбрался из седла и, когда птица стряхнула с себя воду, набросил на нее свой адмиральский плащ. Мы с юношей развели костер. Теперь можно было высушить одежду и обогреться.