Текст книги "Пираты Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

"О том расскажу, чьи кудри

горели, как шкура ларла,

О нем, кто пришел однажды

Под стены города Ар.

О нем, о Тэрле Бристольском…"

Я взглянул на Телиму, стоящую рядом с моим похожим на трон креслом. Ее глаза были подернуты влагой, а взгляд, казалось, растворился в словах песни. Она – всего лишь девчонка с ренсоводческих плантаций, напомнил я себе. Ей наверняка никогда прежде не доводилось слышать певца. И ведь хотел отправить ее на кухню, а не отправил. А теперь еще и чувствую ее руку на своем плече. И делаю при этом вид, что ничего не замечаю.

Факелы уже догорали, а певец все рассказывал о вероломстве Па-Кура, предводителя убийц, возглавившего орды захватчиков, напавших на Ар после того, как из города был украден Домашний Камень; он пел о знаменах и черных шлемах, о взмывших вверх штандартах и о солнечных лучах, сверкающих на воздетых к небу стальных клинках, об осажденных башнях и героических деяниях их защитников, о ни на минуту не прекращающих посылать свой смертоносный груз катапультах из древесины ка-ла-на, о несмолкающем грохоте барабанов и реве рогов, о звоне клинков и предсмертных криках людей; он пел о любви горожан к своему городу и – такой глупый, так мало знающий о людях – о храбрости человека, о его верности и преданности; пел о поединках, продолжавшихся и внутри самого Ара, у центральных ворот, о сошедшихся в смертной схватке, взвившихся над башнями наездниках на тарнах и о поединке на крыше арского Цилиндра правосудия между Па-Куром и тем, о ком, собственно, и была эта песня, – Тэрлом Бристольским.

– Почему мой убар плачет? – шепотом спросила Телима.

– Молчи, рабыня! – огрызнулся я и сбросил ее руку со своего плеча. Она поспешно подалась назад, словно только сейчас заметив, где лежала ее ладонь.

Певец закончил свой рассказ.

– Скажи, – обратился я к нему, – а был ли в действительности такой человек – Тэрл Бристольский?

Изумленный, певец обратил ко мне свой невидящий взгляд.

– Не знаю, – ответил он. – Возможно, это всего лишь песня.

Я рассмеялся.

Протянул кубок Телиме, и она снова наполнила его.

Я встал с кресла и поднял кубок; собравшиеся тут же последовали моему примеру.

– На свете есть только золото и меч! – провозгласил я.

– Золото и меч! – хором подхватили мои приверженцы. Мы выпили.

– И песни, – добавил слепой певец. Над залом повисла тишина. Я взглянул на певца.

– Да, – сказал я, протягивая к нему кубок, – и песни.

По залу прокатилась волна одобрительных криков. Мы снова выпили.

– Хорошенько угостите этого певца, – усаживаясь в кресло, бросил я прислуживающим за столами рабам и повернулся к Луме, рабыне и моему первому помощнику в делах, сидевшей в конце стола в цепях и ошейнике.

– Завтра, – сказал я ей, – перед тем, как певец снова отправится в путь, наполнить его капюшон золотом.

– Да, хозяин, – ответила Лума.

Над столами поднялась буря восторженных криков; все восхищались моей щедростью и благородством, многие из гостей с силой ударяли сжатой в кулак правой рукой по левому плечу, что по горианской традиции означает аплодисменты.

Две прислуживающие рабыни помогли певцу подняться со стула, на котором он сидел, и проводили его к столу, в дальний конец зала.

Я снова отхлебнул паги.

Во мне нарастало раздражение.

Тэрл Бристольский жил только в песнях. Не было такого человека. В конце концов, в мире есть только золото и меч, да, может, тела женщин, ну еще, возможно, песни – эти бессмысленные звуки, которые иногда приходится услышать, срывающиеся с губ всяких слепцов.

Я снова был Боском – пришедшим из зловонных болот, пиратом, адмиралом Порт-Кара.

Я провел ладонью по широкой алой ленте с сияющей на ней золотой медалью с рельефным изображением корабля, который обегала сделанная курсивом надпись «Совет капитанов Порт-Кара».

– Сандру сюда! – приказал я. – Привести сюда Сандру!

Гости поддержали меня одобрительными криками.

Я обежал взглядом зал. Это было настоящее празднование моей победы. Раздражало только то, что Мидис не разделяла его вместе со мной. Она заболела и упросила позволить ей остаться в моих покоях. Таба тоже не было.

Послышался звон привязываемых к щиколоткам рабынь колокольчиков, и передо мной, своим хозяином, предстала Сандра – лучшая танцовщица Порт-Кара, впервые увиденная мной в одной из пага-таверн и приобретенная мной впоследствии, в основном для развлечения гостей, у ее тогдашнего владельца. Я окинул ее равнодушным взглядом.

Чего только она не предпринимала, чтобы понравиться мне, но все ее попытки были напрасны.

Она хотела быть первой девушкой, но я держал ее для своих гостей. Первой девушкой моего дома была Мидис, темноволосая, стройная красавица с умопомрачительными ногами – рабыня, пользующаяся моим наибольшим расположением. А Таб был моим первым капитаном.

Однако Сандра тоже вызывала у меня определенный интерес.

У нее было узкое продолговатое лицо и темные манящие миндалевидные глаза. Ее черные как смоль волосы были сейчас подобраны и заколоты на затылке. Она стояла, завернувшись в длинный лоскут прозрачного, тускло мерцающего в свете факелов золотисто-желтого шелка.

Ну что ж, подумал я, подобное соперничество не принесет Мидис большого вреда.

И усмехнулся приближающейся Сандре.

Она не сводила с меня глаз; стремление показать себя во всей красе и удовольствие от моего внимания преобразило ее.

– Можешь танцевать, рабыня, – бросил я ей.

Это должен был быть танец шести плетей.

Движением плеч она сбросила с себя шелковое покрывало и опустилась на колени в промежутке между столами, в центре зала, как раз перед тем местом, где сидел я. На ней были цепи, сходящиеся от щиколоток и запястий к ошейнику. К ошейнику же были прикреплены колокольчики, звеневшие при каждом ее движении. Она подняла голову и посмотрела на меня долгим взглядом. Музыканты начали играть. Шестеро из моих людей, с длинными кнутами в руках, приблизились и стали вокруг нее. Она плавно опустила руки и слегка развела их в стороны. Концы четырех черных хлыстов, полностью напоминавших рабовладельческие кнуты, были закреплены на ее запястьях и лодыжках, а еще два – уложены вдоль ее спины. Мужчины с хлыстами в руках стояли теперь по бокам от нее, по трое с каждой стороны. Она, таким образом, казалась зажатой между ними пленницей.

Я взглянул на Туру. Мне вспомнилось, что она была поймана на ренсовом острове, попав обеими руками в охотничью веревочную петлю, совсем как это изображала сейчас Сандра. Тура наблюдала за ней с неподдельной тревогой.

Сандра, демонстрируя свое гибкое тело, начала с кошачьей грацией потягиваться, словно пробуждающаяся ото сна женщина.

Она вела себя так, будто не знала, что она связана.

Из-за столов послышались легкие смешки.

Когда она стала опускать руки, стараясь прижать их к телу, в какой-то кратчайший миг ей это удалось; она нахмурилась, выглядя озабоченной, изумленной, но уже через секунду ей было позволено двигаться так, как она пожелает.

Я рассмеялся.

Она была превосходна.

Затем, все еще коленопреклоненная, она потянулась рукой к надменно поднятой голове, чтобы вытащить удерживающие ее волосы выполненные в форме рога каийлы заколки.

И снова хлыст, на этот раз привязанный к ее правому запястью, на краткое мгновение задержал ее руку. Она сердито нахмурилась. Смех в зале стал громче.

В конце концов, после нескольких попыток, ей удалось вытащить заколки из волос, и они рассыпались по ее плечам густой черной волной.

Затем она снова подняла руки, делая волосам новую укладку, но тут внезапно хлысты оттянули ее руки от головы, и черный веер волос снова закрыл ее тело.

На этот раз она разозлилась не на шутку и принялась упрямо поднимать свои волосы, но хлысты крепко держали ее запястья и сковывали ее движения.

Наконец, в гневе и, казалось, охваченная ужасом, она словно впервые осознала, что ее удерживают рабские оковы, и, яростно сопротивляясь, поднялась на ноги.

Музыка заиграла громче.

Танцовщицы Порт-Кара, подумалось мне, действительно самые лучшие во всем Горе.

Подняв тускло мерцающую в свете факелов золотисто-желтую шелковую накидку, с распущенными густыми черными волосами, она стала медленно, словно преодолевая натяжение хлыстов, кружиться в такт музыке, все убыстряя свои движения, сопровождаемые мелодичным перезвоном привязанных к ее щиколоткам и ошейнику колокольчиков. Она изгибалась и воздевала вверх руки и иногда казалась почти свободной, но каждую минуту удерживающие ее черные хлысты возвращали девушку в прежнее положение, доказывая, что она полностью находится в их власти. Время от времени она пыталась броситься то к одному, то к другому из стоящих рядом с ней мужчин, но остальные тут же натягивали свои хлысты, превращая ее кажущиеся свободными движения в замысловатый, полный грации танец рабыни, марионетки, полностью зависимой от того, что в данную секунду позволит ей сделать тот или иной привязанный к ней хлыст. Она извивалась и кричала, но вырваться из плотной сети хлыстов не могла.

Наконец, когда, казалось, охватившие девушку страх и отчаяние дошли до предела, мужчины постепенно начали укорачивать длину опутавших ее оков, а когда у нее совершенно не осталось возможности пошевелиться, они быстро стянули хлыстами ноги своей захваченной в плен жертвы и подняли ее извивающееся тело высоко над головами, демонстрируя свою добычу сидящим в зале.

Над столами понеслись восторженные крики, гости с силой ударяли кулаком правой руки по левому плечу. Танцовщица действительно была выше всяких похвал.

Затем мужчины церемониальным шагом поднесли свою добычу к моему столу и поставили ее, связанную, напротив меня,

– Это – рабыня, – торжественно провозгласили.

– Да! – крикнула танцовщица. – Рабыня! Музыка резко оборвалась.

Внезапно воцарившуюся тишину разорвал гром криков и аплодисментов. Я был доволен.

– Отпустите ее, – сказал я мужчинам.

Те сбросили с нее хлысты, и она быстро, как кошка, подбежала к моему креслу и стала рядом со мной на колени, все еще тяжело дышащая, мокрая от пота, с сияющими от возбуждения глазами.

– Твое выступление было не лишено интереса, – заметил я.

Она прижалась щекой к моему колену.

– Ка-ла-на сюда! – приказал я.

Принесли кубок с вином. Взяв ее за волосы, я запрокинул ей голову и стал лить вино в ее раскрытый рот, заливая повернутое ко мне лицо, грудь и увешанный колокольчиками ошейник.

– Вам понравилось? – наконец смогла произнести она.

– Да, – ответил я.

– Не посылайте меня обратно к вашим людям, – взмолилась она. – Оставьте Сандру для себя.

– Посмотрим, – ответил я.

– Сандра хочет доставить хозяину еще большее удовольствие, – продолжала она. Хитрая стерва, подумал я про себя.

– Вы использовали Сандру только один раз, – не унималась она. – Это так мало, – она пристально смотрела мне в лицо, – Сандра лучше. чем Мидис.

– Мидис, – ответил я, – очень хороша.

– Сандра лучше, – прельщала она, – попробуйте Сандру, и вы убедитесь.

– Может быть, – сказал я и, отпустив ее волосы, позволил ей стоять на коленях у своего кресла. Я заметил, что обслуживающие столы рабыни поглядывают на нее с ревностью и нескрываемой ненавистью. Она же, как удовлетворенная кошка, застыла на коленях, грациозно выгнув спину.

– Золото, капитан, – доложил один из хранителей моих сокровищ.

В этот день чествования моей победы я подготовил для своих приверженцев сюрприз.

Хранитель опустил к подножию моего кресла тяжелый кожаный мешок, доверху набитый золотыми монетами – все до одной двойного веса – Коса, Тироса, Ара, Порт-Кара, даже далекого Тентиса и затерявшейся где-то на юге, отрезанной от остальных городов Тарии. Мало кто из присутствующих, за исключением сидевших поблизости, увидел, что было в мешке.

– Послать за рабыней из Тироса! – приказал я.

За столами раздались сдержанные смешки.

Я поднял кубок и заметил, что он не наполнен. Я раздраженно оглянулся и окликнул проходящую мимо обслуживающую столы рабыню.

– Где Телима? – недовольно спросил я.

– Минуту назад она была здесь, – ответила рабыня.

– Она пошла на кухню, – добавила вторая. Странно, я не давал ей разрешения уходить.

– Позвольте, я налью вам паги, – попросила Сандра.

– Нет, – ответил я, убирая от нее кубок, и, обращаясь к одной из рабынь, сказал: – Наказать Телиму плетьми и направить сюда. Меня нужно обслужить.

– Да, хозяин, – ответила рабыня, торопясь выполнить мое приказание.

Сандра, надув губы, опустила глаза.

– Не раздражай меня, – бросил я ей, – иначе тоже получишь плетей.

– Я только хотела обслужить вас, хозяин, – покорно ответила она.

Я расхохотался. Нет, она действительно хитрая стерва.

– Ты хотела налить мне паги? – спросил я. Она подняла на меня взгляд, и внезапно ее глаза засияли, а губы чувственно приоткрылись.

– Нет, – с придыханием ответила она, – вина.

Я окинул ее понимающим взглядом и уcмехнулся.

Тут послышался звон цепей и, к удовольствию всех присутствующих, ко мне подвели Вивину.

Я услышал шорох у себя за спиной и увидел, что Телима снова стоит на прежнем месте. Глаза у нее были заплаканы. Она несомненно получила четыре-пять плетей от старшего кухонного мастера, от которых ее старая репсовая туника служила плохой защитой. Я протянул ей свой кубок, и он был тут же наполнен.

Я снова посмотрел на Вивину.

Внимание всех присутствующих было приковано к ней. Даже некоторые из рабов, прислуживающих в дальнем конце зала, осторожно подошли поближе. Я заметил среди них и своего мальчишку-раба Фиша.

Я внимательно рассматривал стоящую передо мной девушку. Она была самой главной моей добычей.

Сегодня я уже представлял ее вместе с ее девушками-фрейлинами, закованных в цепи, перед Советом капитанов Порт-Кара, на котором были официально зачитаны результаты подсчета привезенных мною сокровищ и продемонстрированы их образцы, одними из которых несомненно являлись убара Вивина и ее фрейлины.

В узких серебристых туниках, с руками, стянутыми за спиной позолоченными цепями, они были очень красивы и стояли на коленях, как рабыни удовольствия, среди слитков золота, драгоценных камней, многочисленных отрезов шелка и бочонков со специями. Та, которой предназначалось быть убарой острова Кос, стала добычей Порт-Кара.

– Мои приветствия Вивине, – обратился я к ней.

– Это имя – вы хотите, чтобы меня по нему знали впредь? – спросила она.

В этот вечер, после возвращения с заседания Совета капитанов, я надел ей ошейник и поставил клеймо.

Сейчас же на ней, кроме клейма и ошейника, были только кандалы.

Она была очень красива.

– Сними с нее кандалы, – сказал я приведшему ее человеку.

Тот быстро исполнил приказание.

– Развяжи ей волосы, – распорядился я.

Волосы были развязаны и под восхищенные крики присутствующих густой волной упали ей на плечи.

– На колени, – приказал я. Она опустилась на колени.

– Тебя будут звать Виной, – сказал я. Она опустила голову, признавая данное ей мною имя. Затем она посмотрела на меня.

– Примите мои поздравления, хозяин, – сказала она. – Это прекрасное имя для рабыни.

– Итак, как твое имя? – поинтересовался я.

– Вина, – ответила она.

– Кто ты? – спросил я.

– Рабыня.

– В чем состоят твои обязанности, рабыня? – продолжал я.

– Об этом хозяин мне еще не сообщил, – ответила она.

Я внимательно наблюдал за ней. К тому времени на всех ее девушках уже были надеты ошейники и поставлено клеймо. Сейчас они сидели на цепях в моем доме. Я еще не решил, как с ними поступить. Возможно, отдам их своим офицерам и охранникам. Они могли бы быть выставленными в качестве приза на соревнованиях или послужить поощрительной наградой за верную службу для моего персонала. Также я забавлял себя идеей об открытии собственной пага-таверны в центральной части города – и назвать ее, к примеру, «Таверной сорока фрейлин». Б Порт-Каре не найдется больше ни одного владельца подобного заведения, в котором посетители обслуживались бы высокородными красавицами Тироса.

Но все мое внимание было сосредоточено на этой девушке Вине, некогда бывшей Вивиной и собиравшейся стать убарой Коса, а ныне – обычной рабыне в доме Боска, рабовладельца из Порт-Кара.

– Какие одеяния тебе принести? – спросил я у нее.

Она подняла на меня глаза.

– Это будет туника рабыни-горничной? – поинтересовался я. Она молчала.

– Или, – продолжал я, – ты предпочитаешь духи и шелка рабыни наслаждения? На ее губах появилась усмешка.

– Насколько я понимаю, – холодно заметила она, – меня в любом случае будут использовать в качестве рабыни наслаждения.

Я не ответил и, достав из стоящего у моего кресла кожаного мешка, наполненного по большей части золотом, кусок сложенной материи, бросил ее девушке.

Она поймала легкую полупрозрачную накидку, и в ее глазах появился испуг.

– Нет! – воскликнула она.

– Надевай, – приказал я.

– Нет! Нет! – гневно закричала она, зажав в руке клочок материи.

Она бросилась было бежать, но была тут же остановлена моими людьми. Она снова повернулась ко мне лицом.

– Нет! Нет! – продолжала бушевать она.

– Надевай! – повторил я.

Вне себя от гнева, она накинула на себя одеяние.

По залу прокатился громкий хохог.

Убара Вивина стояла передо мной в одеянии рабыни-посудомойки.

– На Косе, – сказал я ей, – ты была бы убарой. В моем доме ты будешь рабыней-посудомойкой.

Едва сдерживая переполняющую ее ярость, краснея от стыда, в короткой тунике рабыни-посудомойки Вивина стояла под обращенными к ней со всех сторон взглядами присутствующих.

Зал сотрясался от громогласного хохота.

– Старший кухонный мастер! – позвал я.

– Я здесь, капитан! – отозвался Телиус, появляясь из-за столов.

– Подойди сюда, – приказал я. Мастер приблизился к столу.

– Это наша новая кухонная служанка, – указал я ему на девушку.

Он с хохотом обошел вокруг нее, сжимая в руке кнут.

– Красивая, – одобрительно заметил он.

– Смотри, чтобы она хорошо работала, – инструктировал я.

– Она будет, – пообещал он. Вивина не спускала с меня пылающего бешенством взгляда.

– Фиш! – позвал я. – Где раб-мальчишка Фиш?

– Я здесь! – воскликнул он, показываясь из угла комнаты, откуда он вместе с другими рабами потихоньку наблюдал за тем, что происходит в зале.

Я указал ему на девушку.

– Ты находишь эту рабыню привлекательной? – спросил я.

На его лицо отразилось полное недоумение.

– Да, – робко ответил он.

– Хорошо, – произнес я и повернулся к стоящей посреди зала Вивине. – Ты нравишься этому рабу. Фишу, – сказал я. – Значит, он будет пользоваться тобой.

– Нет! – закричала она. – Нет! Нет!

– Ты можешь ею пользоваться, – сказал я мальчишке.

– Нет! – не унималась она. – Нет! Нет! Нет! Нет!

Она бросилась на колени и, рыдая, протянула ко мне руки.

– Он всего лишь какой-то раб! – глотая слезы, кричала она. – А я должна была стать убарой Коса! Убарой!

– Он будет тобой пользоваться, – настойчиво повторил я.

Не переставая захлебываться рыданиями, она закрыла лицо руками.

Смех в зале стал еще громче. Я с удовлетворением оглянулся по сторонам. Из всех присутствующих не смеялась только Лума. В ее глазах блестели слезы. Во мне поднялась волна негодования. Завтра же, подумал я, она будет наказана плетьми.

Стоя рядом со мной на коленях, Сандра заливалась хохотом. Поймав ее за волосы, я резким рывком отбросил ее от себя. Она тут же принялась целовать мне руку, но я снова отшвырнул ее от себя. Уже через мгновение ее щека опять терлась о мою ладонь.

Мальчишка Фиш поглядывал на девушку Вину с легким состраданием. Они оба были еще слишком молоды: ему, вероятно, было около семнадцати, ей на вид – пятнадцать – шестнадцать. Поколебавшись с минуту, он подошел к ней и помог встать на ноги.

– Я – Фиш, – сказал он.

– Ты всего лишь какой-то раб! – закричала она, не желая даже взглянуть на него.

Он взял ее за ошейник и, осторожно потянув за него вверх, заставил ее посмотреть ему в лицо.

– Кто ты? – спросил он.

– Я – убара Вивина! – раздраженно бросила она.

– Нет, – покачал он головой. – Ты – рабыня.

– Нет! Нет, – истерично повторила она.

– Да, – сказал он, – и я тоже – раб.

И тут он, ко всеобщему удивлению, держа ее лицо в своих ладонях, едва коснувшись, поцеловал ее в губы.

Она смотрела на него сквозь застилающие ее глаза слезы.

К ее губам, губам девушки, воспитанной в духе высокородных женщин, в отрезанных от окружающего мира покоях дворца на Тиросе, я полагаю, впервые прикасались губы мужчины. Она несомненно ожидала получить этот первый поцелуй, стоя в обвивающих ее тело шелках свободной спутницы, под сияющими золотистым огнем светильниками над ложем косского убара. Но именно здесь, а не в мраморном дворце убара Коса ей довелось встретить этот первый в ее жизни поцелуй. Не убарой приняла она его, и не убаром был он ей подарен. Этот поцелуй был встречен ею во дворце Порт-Кара, во владениях ее врагов, под чадящими на стенах варварскими факелами, стоя перед развалившимся за столом ее хозяином. И не в шелковых одеяниях свободной спутницы и убары стояла она, а в короткой измятой тунике рабыни-посудомойки, со стягивающим ее горло рабским ошейником. И губы, прикоснувшиеся к ее лицу, тоже были губами ничтожного раба.

К нашему удивлению, она не выказала никакого сопротивления поцелую мальчишки.

Он продолжал держать ее лицо в своих ладонях.

– Я – раб, – сказал он.

К нашему всеобщему несказанному изумлению, она, при всей своей холодности, высокомерии и неприступности, ответила ему долгим взглядом и подняла, с величайшей робостью, свои губы к его лицу, чтобы он, если ему это приятно, мог коснуться их снова.

И он снова осторожно и бережно тронул их своими губами.

– Я тоже рабыня, – едва слышно произнесла она. – Меня зовут Вина.

– Ты достойна быть убарой, – сказал он, удерживая ее лицо в своих ладонях.

– A ты – убаром, – прошептала она.

– Я думаю, – сказал я ей, – ты найдешь объятия мальчишки Фиша, пусть и на рабской подстилке, более подходящими для себя, чем заваленную шкурами постель толстяка Луриуса, этого убара, в жены которому ты предназначалась.

Она посмотрела на меня со слезами на глазах.

– На ночь, – распорядился я, обращаясь к старшему кухонному мастеру, – скуешь их одной цепью.

– Покрывало одно? – спросил он.

– Да, – ответил я.

Девушка снова разразилась рыданиями, но Фиш, осторожно поддерживая ее за руку, вывел ее из зала.

Глядя на них, я рассмеялся.

Остальные поддержали меня дружным хохотом.

Шутка удалась на славу: действительно – не только сделать рабыней-посудомойкой девчонку, которой предназначалось стать убарой всего Коса, но и бросить ее в постель самому обычному мальчишке-рабу! Об этом еще долго будут рассказывать не только во всех портах Тассы, но и по всему Гору! Как посрамлены будут Кос и Тирос – извечные враги моего Порт-Кара! Какое это удовольствие – унизить врага! Как приятно иметь власть, богатство, успех!

Нетвердой рукой я полез в стоящий у моих ног мешок и, набрав полную горсть золотых монет, швырнул их в зал, с улыбкой наблюдая, как падают на пол золотые кружочки, попавшие ко мне из Ара, Тироса, Коса, Тентиса, Тарии и самого Порт-Кара! Приверженцы мои с диким хохотом, расталкивая друг друга, полезли под столы, подбирая раскатившиеся по всему залу золотые монеты. И каждая из них – двойного веса!

– Паги! – крикнул я, поднимая кубок, мгновенно наполненный Телимой,

Жаль только, что Мидис с Табом не могут сейчас разделить со мной весь этот триумф. Я стоял, покачиваясь и держась рукой за стол.

– Паги! – потребовал я, и Телима снова наполнила мой кубок. И тогда опять полез в мешок и, зачерпнув пригоршню золотых кружочков, с диким хохотом швырнул в самый дальний конец зала, криком подбадривая бросившихся подбирать их, ползающих по полу на четвереньках моих приверженцев.

Я пил и расшвыривал монеты, пил и расшвыривал.

Зал наполнился безудержным хохотом и ликующими воплями.

– Да здравствует Боcк! – доносилось до меня со всех сторон. – Слава Боску, адмиралу Порт-Кара!

Я с остервенением швырял пригоршни все новых золотых кружочков в зал, и все громче звучали в ответ прославляющие меня голоса моих при верженцев.

– Да! – кричал я и сам. – Да здравствует Боек!

И все подносил и подносил Телиме свой ненасытный кубок.

– Слава Боску! – стояло у меня в ушах. – Слава адмиралу Порт-Кара!

– Да! – хрипел я. – Да здравствует Боек! Да здравствует!

До меня донесся какой-то словно исполненный страха крик, и я, повернувшись, сквозь застилавшую мне глаза мутную пелену разглядел сидящую на краю стола, прикованную к нему Луму. Она смотрела на меня. В ее глазах застыл ужас.

– Ваше лицо! – воскликнула она. – Что с вашим лицом?

Пошатываясь на нетвердых ногах, я недоуменно уставился на нее.

В зале внезапно воцарилась тишина.

– Нет, – пробормотала она, встряхивая головой. – Ничего. Уже ушло.

– Что случилось? – спросил я.

– Ваше лицо… – едва слышно ответила она.

– Что с ним? – не понял я.

– Нет-нет, ничего, – она опустила глаза, г. – Что с ним такое? – потребовал я ответа.

– На мгновение, – пробормотала она, – я подумала… мне показалось… что это лицо Сурбуса.

Кровь ударила мне в голову.

– А-аа! – завопил я вне себя от ярости и изо всех сил отшвырнул ногой стол, за которым я сидел, сметая с него блюда и кубки с паги. Тура и Ула истерично закричали. Сандра, в ужасе закрыв лицо руками, с диким воплем кинулась прочь, звеня совершенно неуместными в начавшейся панике колокольчиками. Лума, ошейник которой был цепями прикован к ножке перевернутого мной стола, упала вместе с ним на пол, тщетно пытаясь выбраться из-под сыплющихся на нее объедков. Рабыни заметались по залу.

Бешенство клокотало во мне. Я схватил стоящий у подножия кресла мешок с золотом и, высоко подняв его над головой, со всего размаху швырнул его в середину зала, усеивая золотым дождем копошащихся на полу, подбирающих монеты моих приверженцев.

И тут же, круто развернувшись, я нетвердой походкой зашагал из зала.

– Адмирал! – доносились до меня чьи-то крики. – Адмирал!

Я зажал в кулаке висящую у меня на шее золотую медаль с изображением боевого корабля и бегущей вокруг него надписью «Совет капитанов Порт-Кара».

Грохоча сапогами по выложенному паркетом полу, крича от распиравшего меня бешенства, я зашагал к своим покоям.

Из зала, перекрывая звуки начавшейся свалки, доносились испуганные вопли.

Наконец я добрался до своей комнаты и ударом ноги распахнул дверь.

Мидис и Таб отпрянули друг от друга.

Я едва не задохнулся от гнева и дико завопил, брызгая слюной из широко раскрытого рта и пытаясь вытащить из ножен меч.

– Вы хотели доконать меня, – с трудом удалось произнести мне. – Ну что ж, Мидис, готовься к расплате.

– Нет, – вступился Таб. – Это моя вина. Это я заставил ее.

– Нет, нет! – воскликнула Мидис. – Это я, я во всем виновата!

– Пытать, я буду тебя пытать, – бормотал я. – Я посажу тебя на кол! – мне кое-как удалось взять себя в руки. Я повернулся к Табу. – Ты был неплохим человеком, Таб, – сказал я ему, – поэтому тебя пытать я не буду. Защищайся, – указал я ему на меч.

Таб пожал плечами. Он не стал обнажать оружие.

– Вы можете просто убить меня, – сказал он.

– Защищайся! – крикнул я.

– Хорошо, – ответил он и вытащил меч. Мидис, рыдая, бросилась между нами на колени.

– Нет! – причитала она. – Убейте лучше Мидис!

– Я убью тебя прямо у нее на глазах, – бросил я Табу. – А потом подвергну ее пыткам.

– Да, да, убейте Мидис, – рыдала она. – Только дайте ему уйти! Пусть он уйдет!

– Но почему, почему ты это сделала? – закричал я. – Почему?

– Я люблю его, – рыдая, пробормотала она. – Люблю!

Я расхохотался.

– Ты любишь? Ты не можешь любить, – бросил я ей. – Ты ведь Мидис – маленькая, ничтожная, эгоистичная, тщеславная дрянь! Ты не можешь любить никого, кроме себя!

– Я люблю его, – прошептала она. – Люблю.

– А меня ты не любишь? – спросил я.

– Нет, – покачала она головой. – Не люблю.

– Но ведь я дал тебе так много… всего, – я чувствовал, как слезы подступают у меня к глазам. – И разве я не дал тебе самое большое удовольствие?

– Да, – ответила она. – Вы дали мне очень многое.

– А удовольствие? – допытывался я. – Разве ты не получила наивысшего наслаждения?

– Да, – ответила она, – получила.

– Тогда почему? – закричала я.

– Я не люблю вас, – ответила она.

– Нет, ты любишь! – кричал я. – Любишь!

– Нет, – сказала она, – не люблю. И никогда не любила.

Слезы покатились у меня по щекам. Я снова спрятал меч в ножны.

– Забирай ее, – сказал я Табу. – Она твоя.

– Я люблю ее, – сказал он.

– Забирай ее! взорвался я. – И чтоб я тебя больше не видел! Убирайтесь отсюда!

– Мидис, – хрипло пробормотал Таб.

Она бросилась к нему, и он обнял ее за плечи. Так он и оставил мою комнату: обнимая девушку и продолжая сжимать в руке забытый, все еще обнаженный меч.

Я принялся бродить из угла в угол. Затем устало опустился на каменное ложе, устеленное шкурами, и стиснул голову руками.

Сколько я так просидел – не знаю.

Внезапно мое внимание привлек донесшийся с порога комнаты легкий шорох.

Я поднял голову.

В дверях стояла Телима.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Ты пришла натирать полы в комнате? – недовольно спросил я.

Она улыбнулась.

– Это было сделано раньше, – ответила она, – чтобы вечером я смогла прислуживать на празднестве.

Мидис больше не принадлежит мне. Она предпочла мне другого. Я потерял ее. Я навсегда потерял ее.

– Мидис, – повторял я, не в силах остановиться. – Мидис!

Затем, несколько успокоившись, я встал на ноги и, вытерев лицо краем туники, долго стоял, борясь со сжимающими горло спазмами, уперев невидящий взгляд в стену. Бесцельно походив по комнате, я опустился на покрывающие каменное ложе шкуры и низко опустил голову.

– Это очень тяжело – любить и не быть любимым, – пробормотал я, обращаясь к Телиме.

– Я знаю, – прошептала она. Я задумчиво посмотрел на нее. Ее волосы были аккуратно расчесаны.

– Ты причесана, – заметил я. Она улыбнулась.

– Одна из кухонных работниц, – ответила она, – нашла сломанный гребень, брошенный Улой.

– И она разрешила тебе его взять, – заметил я.

– Мне пришлось выполнить за нее много работы, – сказала Телима, – чтобы она позволила мне в одну из ночей, которую я сама выберу, воспользоваться им.

– Возможно, эта новая девчонка, – сказал я, – чтобы понравиться этому мальчишке, Фишу, тоже когда-нибудь пожелает им воспользоваться.

Телима улыбнулась.

– Тогда ей тоже придется много работать за ту девушку, – ответила она. Я рассмеялся.

– Иди сюда, – позвал я ее. Она послушно подошла и снова стала передо мной на колени. Я прикоснулся ладонями к ее лицу.

– И это моя гордая Телима, моя прежняя хозяйка, – сказал я, глядя на нее, босую, стоящую передо мной на коленях, в измятой, заляпанной жирными пятнами тунике посудомойки, со стягивающим ей горло стальным рабским ошейником.

– Да, мой убар, – прошептала окр,

– Хозяин, – строго поправил я ее,

– Хозяин, – послушно повторила она. Я стащил с ее руки золотой браслет и внимательно оглядел его.