355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Мэтьюз » Смертельные послания » Текст книги (страница 1)
Смертельные послания
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 02:02

Текст книги "Смертельные послания"


Автор книги: Джон Мэтьюз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Джон Мэтьюз
Смертельные послания

Предисловие

После серии убийств проституток в лондонском Ист-Энде в конце 1880-х годов человек, получивший впоследствии имя Джек Потрошитель, занял видное место в анналах истории преступлений в качестве самого знаменитого серийного убийцы всех времен.

Убийства Мэри Энн Николс, Энни Чэпмен, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоус и Мэри Джейн Келли, однозначно приписываемые Потрошителю и называемые «канонической пятеркой», произошли в период с августа по ноябрь 1888 года в лондонском районе Уайтчепел. Однако общее число «уайтчепелских убийств», произошедших в период с апреля 1888 года по февраль 1891 года, составляет десять, и исследователи как той, так и последующих эпох резко расходятся во мнениях по поводу того, кого из жертв остальных преступлений, которыми стали Эмма Смит, Марта Тэбрэм, Роуз Майлетт, Фрэнсис Коулс и Элис Маккензи, следует включать в список Потрошителя.

Последние убийства, с той или иной долей вероятности приписываемые Потрошителю, имели место в Нью-Йорке, и одно, совершенное при весьма схожих обстоятельствах, случилось в Новом Орлеане. Интересно, что все они произошли после того, как убийства в Лондоне прекратились, и поэтому привлекли пристальное внимание со стороны исследователей, которые вновь стали предпринимать попытки проникнуть в тайну Джека Потрошителя.

1

Нью-Йорк. Ноябрь 1891 года

Войдя в зал, Камилла первым делом нашла глазами бармена Делани.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы моментально оценить обстановку: если он с тревогой смотрел из стороны в сторону, это означало, что в баре присутствуют либо детективы из местного полицейского участка, либо агенты Пинкертона, либо владельцы отеля, а если его голова была опущена, это был знак, что в баре уже слишком много девушек. Если же он смотрел вверх, это значило, что, даже если ты нашла клиента, все спальни заняты. И только если он просто улыбался, Камилла Грин понимала, что ей можно остаться в баре.

Делани натянуто улыбнулся и, как только Камилла кивнула ему, давая понять, что все поняла, тут же отвернулся, чтобы обслужить посетителя. В баре было многолюдно и шумно – звуки стоявшего в дальнем углу фортепьяно были едва различимы на фоне нестройного хора голосов каменщиков, уличных торговцев, портовых грузчиков и матросов. Камилла увидела по меньшей мере шесть знакомых ей девушек. Вероятно, Делани решил, что для субботнего вечера, когда заведение переполнено, это не так уж много. Чем больше юбок с оборками, тем дольше задерживаются мужчины и тем больше напитков они заказывают.

Но тут Камилла заметила, как одна из девушек поднимается по лестнице с клиентом. Бармен поднял глаза и пожал плечами. Размышляя, стоит ли здесь оставаться, женщина обвела взглядом зал в поисках потенциальных клиентов, которые могли бы заказать для нее выпивку, чтобы скоротать время, и не увидела никого, кто улыбнулся бы ей или хотя бы посмотрел на нее. «Эх, лет десять назад вы шеи свернули бы, глазея на меня!» – подумала Камилла. В последнее время ей все больше приходилось работать на улице, где сумерки и тени помогали скрыть возраст.

После холодной улицы в баре было тепло и уютно, и женщина немного помедлила, прежде чем убраться оттуда. Ей никак нельзя было еще один вечер оставаться без работы – тем более в субботу. Уже в течение трех дней две ее крошки не видели ничего, кроме пшенной каши.

Она решила поработать немного на близлежащих улицах и, если ничего не выйдет, вернуться: к тому времени мужчины будут пьянее и менее разборчивыми.

Но не успела женщина отойти на расстояние десяти ярдов от двери, как услышала его голос:

– Привет… Вы искали кого-нибудь?

Камилла обернулась. Она не видела и не слышала, чтобы кто-то последовал за ней. Перед ней стоял неприметный мужчина среднего роста с каштановыми волосами и аккуратно постриженными усами и бородой. В баре он не привлек ее внимания. Выглядел этот человек достаточно прилично. Вполне подходящая кандидатура.

– Возможно, сэр, – ответила ему Камилла. – А вы искали себе даму на вечер?

– Да… искал.

На мгновение он опустил глаза, будто устыдившись своего признания. Это ей понравилось.

– Вы не хотите вернуться? Мы могли бы подождать минут десять, пока освободится номер.

– Нет… По-моему, там слишком шумно.

Может быть, и так, подумала она. Но скорее всего, ему не хотелось, чтобы люди видели, как он поднимается в номер с девушкой. Камилла увидела, что он бросил взгляд в сторону переулка за ее спиной.

– Хорошо. Один доллар, – улыбнулась она и подождала, пока деньги окажутся у нее в руке, после чего добавила: – Не кусаться и не рвать на мне платье, иначе это будет стоить вдвое дороже.

Пройдя до середины переулка, Камилла прислонилась к стене дома и приподняла платье. В этот момент раздался какой-то шум. Она резко повернула голову и увидела, что из бара, громко разговаривая, вышли трое мужчин.

Клиент придвинулся ближе к ней, чтобы заслонить ее от нескромных взглядов. Он не смотрел в сторону мужчин, но, казалось, видел боковым зрением каждое их движение. Было заметно, как напряглось его тело. Женщина уже испугалась, что он передумает и попросит назад свои деньги. Однако голоса стихли, и незнакомец расслабился. Теперь вечернюю тишину нарушало лишь цоканье копыт запряженных в кебы лошадей на Кэтрин-стрит и гудки пароходов, доносившиеся из расположенных неподалеку доков.

– Ну, давайте, – сказала она, подняв платье и нижнюю юбку до пояса.

Нижнего белья на ней не было, и она привычно ждала, когда он проникнет в нее.

Однако проникновение оказалось гораздо более глубоким, нежели Камилле доводилось испытывать когда-либо прежде, а снаружи она ощутила какую-то странную, теплую влагу.

У нее перехватило дыхание, когда он заглянул ей прямо в глаза.

– Не двигайся, – услышала женщина его голос. – Будет только хуже.

Она почувствовала, как он затрясся в процессе семяизвержения, и поняла, что внутри нее продвигается все дальше вглубь лезвие ножа. Железные пальцы сомкнулись на ее горле, подавив вырывавшийся наружу захлебывавшийся крик.

Добравшись до третьей колотой раны, патологоанатом Джекоб Брайс понял, что это отнюдь не рядовое уличное ограбление – самая распространенная причина убийств на подведомственной территории Четвертого округа.

Кровь, залившая грудь и живот женщины, свернулась и образовала толстую корку. Это свидетельствовало о том, что смерть наступила несколькими часами ранее. Брайсу пришлось использовать спирт для удаления засохшей крови, чтобы иметь возможность рассмотреть раны.

В соответствии с бытовавшей в больнице «Бельвю» практикой при вскрытии трупа должен был присутствовать один из детективов, осматривавших место преступления, – для предоставления патологоанатому необходимой информации. Джекоб взглянул на следователя, чье имя он не мог вспомнить, и увидел, что тот все еще находится в состоянии шока.

– Когда вы впервые увидели тело? – уточнил он.

– Хм, мы – я и мой коллега с Малберри-стрит – прибыли туда незадолго до полуночи.

– А в какое время оно было обнаружено?

Детектив сверился с записями в блокноте:

– За сорок минут до нашего прибытия ее нашла в переулке другая девушка из отеля «Риверуэй».

– В это время там обычно много людей?

– Да, еще довольно много.

Брайс кивнул с задумчивым видом. С момента убийства до момента обнаружения тела прошло самое большее полчаса, и два часа ушло на осмотр места преступления и перевозку тела в «Бельвю» на карете «Скорой помощи».

Глубокий разрез сбоку на шее женщины, пересекавший сонную артерию, сам по себе был нехарактерен для уличного ограбления. Он сочетался с множеством колотых ран – патологоанатом насчитал уже восемь. Из разреза на шее крови вытекло меньше, из чего следовало, что раны в области живота были причинены раньше.

Когда Джекоб нашел четырнадцатую рану, до него дошло, что он до сих пор не видел ничего подобного. В воздухе висела густая смесь запахов мертвого тела, карболовой кислоты и спирта. Молодой детектив следил за манипуляциями патологоанатома расширенными от ужаса глазами и прикрывал рукой рот – очевидно, испытывая приступ тошноты.

Брайс заметил маленькую букву «Х» на левом плече женщины. Позже он сфотографирует ее. Будучи страстным приверженцем теории Вирхова[1]1
  Рудольф Людвиг Карл Вирхов (1821–1902) – немецкий ученый, врач, патологоанатом, гистолог, физиолог; один из основоположников клеточной теории в биологии и медицине, основоположник теории клеточной патологии в медицине.


[Закрыть]
, Джекоб приготовил несколько маркированных стеклянных сосудов для внутренних органов покойницы, которые следовало поместить в них после исследования и взвешивания. Однако вскоре выяснилось, что два сосуда останутся незаполненными. Он взглянул на детектива.

– Не были ли какие-нибудь части тела унесены с места преступления? Может быть, их упаковали и забрали куда-нибудь для исследования… или случайно оставили?

Следователь, явно заволновавшись, на секунду задумался.

– Нет. Я ничего такого не заметил, – сказал он наконец.

– Вы тщательно осмотрели место преступления? Ничего там не забыли?

– Да… да… Я уверен, все было сделано как положено.

«Может быть, печень и почки женщины съели либо утащили крысы или собаки?» – подумал Брайс. Маловероятно, что такое могло произойти всего за полчаса. Но за это время органы мог удалить и сам убийца. Да, Джекоб действительно еще не видел ничего подобного, хотя о чем-то похожем слышал.

Он бросил взгляд на настенные часы. До появления в офисе инспектора Маккласки, которому он должен был сообщить о происшествии, оставалось пять часов.

Клуб Сент-Джеймс. Лондон

– Да будет вам. У этого дарвиниста явно не все дома. – Виконт Линхерст взболтал бренди в стеклянной колбе и добавил: – Он наверняка произошел от обезьяны. Мы же стоим на более высокой ступени развития.

Имея перед собой столь образованную аудиторию в лице двух ведущих лондонских хирургов – сэра Томаса Колби и Эндрю Мэйтланда, – виконт счел необходимым высказать свое мнение на этот счет.

– Посмотрев на любого из моих слуг, этого не скажешь, – заметил Мэйтланд.

Линхерст рассмеялся, в то время как Колби сохранял серьезное выражение лица.

– Не знаю, не знаю. Ежедневно при проведении вскрытий я вижу одно и то же. Каждый орган находится на одном и том же месте – печень, желудок, селезенка, – как и каждая косточка, каждый сустав, вплоть до мизинца. – Томас поднял вверх свой мизинец. – И на вашем месте я не стал бы столь поспешно сбрасывать это со счетов.

– Непонятно, – Линхерст похлопал себя ладонью по лбу. – Вроде всё на месте. И Дарвин толком не объяснил, каким образом обезьяна могла…

Виконт замолчал, увидев, что к ним приближается клубный швейцар.

– Извиняюсь за вторжение, джентльмены, – поклонился он посетителям клуба. – Сэр Томас, срочный звонок.

Колби развернул сложенный вдвое лист бумаги, лежавший на серебряном подносе, и вздохнул:

– Прошу прощения, я отлучусь на минуту.

Он прошел вслед за швейцаром в вестибюль и взял телефонную трубку. Ответивший на другом конце провода комиссар полиции Грейлинг без лишних слов сразу перешел к делу:

– Еще один случай. – Последовало молчание. Грейлинг не знал, то ли это шок, то ли сэр Томас просто его не услышал. – Сходный с восемью предыдущими, – добавил он.

– Где? Опять в Уайтчепеле? – заговорил наконец хирург.

– Нет. Вы не поверите. За океаном, в Нью-Йорке.

Но Колби был не особенно удивлен. Поскольку последнее убийство произошло больше года назад, Потрошитель, похоже, либо попал в тюрьму, либо умер, либо уехал.

– Кто там занимается расследованием? – спросил Томас.

– Маккласки. – Понизив голос на октаву, комиссар добавил: – Но это не имеет значения, вам нужно отправляться туда как можно скорее.

– Понятно. Осмелюсь предположить, он вряд ли просил о моем приезде.

– Он не просил. Просил я. Ваш опыт в расследовании подобных преступлений бесценен. Вполне возможно, что это убийство, совершенное под копирку. Как вам известно, пресса уделила этим случаям значительно больше внимания, чем нам хотелось бы. Но если между ними действительно существует связь, то у нас в пассиве все еще восемь нераскрытых убийств.

Колби не нужно было напоминать об этом. Последние три года стали самым трудным периодом в его профессиональной жизни. Число убийств, приписываемых Потрошителю, варьировалось от пяти до одиннадцати, но, по мнению Томаса, между восемью из них существовала определенная связь. Никогда еще ни одно расследование не вызывало такого ажиотажа среди публики, чему в немалой степени способствовала газета «Флит-стрит», жаждавшая увеличения числа читателей.

– На теле опять оставлена метка, – сообщил Грейлинг. – Маленькая буква «Х» на левом плече.

– И что?

– Может быть, это Потрошитель, а может быть, и нет. Мы не узнаем этого, пока не ознакомимся со всеми деталями.

– Понятно. – Колби вздохнул. – Дело в том, что через две недели у меня важный доклад в Королевском хирургическом колледже, и мне просто необходимо быть здесь в это время. Я смогу поехать только потом.

– Не уверен, что это дело может ждать так долго – не говоря уже о политических проблемах. Маккласки опять начнет разглагольствовать по поводу нашей некомпетентности. Вы не можете отложить свое выступление?

Хирург принялся перебирать в памяти мероприятия своего весьма насыщенного графика: церемония официального введения в должность сына в Королевской военной академии в Сандхерсте, приглашение на ужин с танцами от лорда и леди Нортбруков, куда он не мог не пойти, поскольку в противном случае навлек бы на себя гнев супруги…

– Боюсь, я не смогу поехать, – вздохнул он снова.

– Очень жаль. Мне придется сообщить Маккласки это печальное известие – или, с его точки зрения, скорее радостное. Он, вне всякого сомнения, обрадуется, узнав, что мы не будем принимать участия в расследовании и теперь у него будут все основания для разговоров о нашей некомпетент…

– У меня есть предложение, – перебил комиссара Колби, которому внезапно пришла в голову новая мысль. – Один из моих студентов четыре месяца назад уехал в Нью-Йорк. Тяжело заболела его любимая тетка, заменившая ему мать. Он мог бы заняться этим делом вместо меня.

– А он достаточно компетентен?

– Более чем. Можно сказать, это мой главный протеже. Из всех моих студентов он один сумел идентифицировать ключевые связи в деле Потрошителя, и без всяких подсказок. Просто поразительно – как будто он знал этого человека лично!

– Понятно.

Сэр Томас услышал в голосе собеседника едва различимые нотки сомнения. Он предпочитал думать, что пятно, имевшееся на репутации его протеже, характеризует личную жизнь, а не компетентность молодого человека – и поэтому едва ли стоит упоминания.

– И, разумеется, я смогу предоставить ему дополнительную консультацию телеграммой или письмом из Лондона, – добавил он.

– Да… полагаю, такой вариант нас устроит, – сказал Грейлинг после паузы. – Но если до него в Лондоне дошли какие-либо слухи, скажите ему, чтобы он не делился ими с инспектором Маккласки, а то так можно все испортить. Кстати, как его имя?

– Джеймсон. Финли Джеймсон.

Нью-Йорк. Ноябрь 1891 года

– Мистер Джеймсон… Мистер Джеймсон!

Голос отразился слабым эхом, словно прозвучал в конце туннеля. Спустя мгновение Финли Джеймсон увидел перед собой морщинистое лицо китайца и осознал, где он находится. Вдыхая тяжелый запах опиума и благовоний, молодой человек некоторое время не мог понять, висит ли туман в воздухе или стоит у него перед глазами.

– Мистер Джеймсон… здесь Лоуренс. Говорит, у него срочное послание для вас. Впустить его?

Итак, пришел его помощник Лоуренс Биделл. Финли сел в постели, потирая ладонями голову. Когда-то, во время учебы в университете, у него была копна густых кудрявых светлых волос, но теперь, коротко стриженные, они казались более темными.

– Нет-нет… скажите ему, чтобы подождал. Я выйду через несколько минут, – ответил Джеймсон.

Ему не хотелось, чтобы Лоуренс видел его таким. Он не понял бы.

– Не хотите, чтобы Сули принесла чаю и помогла вам проснуться?

– Да… спасибо. Великолепная идея.

Из тумана выплыла Сули, поклонилась и принялась готовить чай. Простая рубашка с высоким воротником и широкие шаровары, которые носили прачки, не могли скрыть ее изысканную красоту.

Финли вспомнил, как однажды Лин предложил ему, чтобы Сули за доллар сделала ему массаж, пока он курит, а затем, еще за доллар, нанесла на его тело ароматное масло своим обнаженным телом и слизала это масло, дюйм за дюймом, «словно кошка».

Джеймсону тогда показалось, будто он ответил с вежливым поклоном:

– Может быть, в следующий раз.

Но когда позже он вроде бы вспомнил намазанное маслом тело Сули, извивающееся на нем, у него уже не было уверенности в этом. Потом в ее глазах появились вертикальные овалы, а кожа стала походить на тигриную, покрывшись полосками – если только в свете свечей не отбрасывали тени листья стоявшей рядом пальмы, – в конце концов, это был, по всей вероятности, всего лишь сон.

В подобных притонах Джеймсона привлекало прежде всего именно это чудесное слияние грез с реальностью. Но являлась ли смерть побуждением к их посещению? Действительно, впервые он зашел в притон вскоре после кончины своей матери, и то, что с тех пор его визиты туда следовали за наиболее драматичными вскрытиями, производимыми им и Колби, отнюдь не было совпадением. Вот и этот визит к Лину случился сразу после смерти его тетки, и его прошлые посещения притонов зачастую случались в те моменты, когда у него в жизни возникали проблемы.

Чего он жаждал – избавления от преследовавших его демонов или безобидного эфемерного развлечения? Молодой человек отогнал эту мысль прочь. Ему доставляло гораздо большее удовольствие изучать хитросплетения чужих жизней, нежели разбираться в своей собственной.

2

Нью-Йорк. Январь 1892 года

Узнав, что вы находитесь в Нью-Йорке, я счел уместным написать короткое послание звездному ученику Колби. У меня такое впечатление, будто здесь витает дух самого сэра Томаса, продолжая игру, начатую нами в Лондоне. Пожалуйста, передайте ему от меня привет.

Похоже, они не обнаружили предыдущие метки, поэтому я оставил эту метку там, где ее невозможно не заметить. Неужели Колби прислал вас специально из-за меня? Если так, я чрезвычайно польщен. Знаете, я всегда наблюдал за вами и Томасом, когда вы реконструировали последние моменты жизни этих бедных девушек.

Теперь вы пытаетесь выяснить, кто я – мясник, пекарь, производитель свечей? Вас окружает так много людей и днем и ночью. В Нью-Йорке то же самое. Сюда стекаются толпы из всех уголков света. Порой здесь испытываешь воодушевление, но в другие моменты все представляется бедламом. Бедлам? Вот слово, над которым стоит поколдовать. Кстати, как поживает ваш помощник Лоуренс?

Для поездки в Нью-Йорк вы не могли выбрать лучшего времени. Эти быстро растущие небоскребы из монолитного бетона и новомодные электрические фонари так оживляют улицы! Погрузитесь в теплую, дружелюбную атмосферу местных баров, театров и концертных зало, и – вы почувствуете себя почти как в Лондоне.

Почти, друг мой. С прискорбием узнал о смерти вашей тетки. Очень скоро вы, вне всякого сомнения, ощутите, насколько тяжела разлука с родными и друзьями. По иронии судьбы в этом новом городе мы с вами, по всей вероятности, являемся друг для друга самыми близкими людьми.

Отхлебывая из чашки густой черный кофе, детектив Джозеф Ардженти прочитал письмо, после чего бросил взгляд на мэра Нью-Йорка Джорджа Уоткинса.

Румяный и самоуверенный – эти два определения как нельзя лучше подходили для описания Уоткинса. Румяное лицо, самоуверенно закрученные усы… Вдобавок, будучи невысокого роста – всего 5 футов и 7 дюймов[2]2
  1,70 м.


[Закрыть]
, – мэр казался почти широкоплечим. По сравнению с ним Ардженти выглядел более худощавым, жилистым, высоким и бледным, а его усы и борода были коротко пострижены.

Они сидели друг против друга за столиком у окна в кафе-кондитерской «Вандом». Снаружи, с 41-й стрит, до их слуха доносился непрерывный цокот копыт и скрежет двухколесных кебов, повозок пивоваров, тележек с углем и вагонов конки.

– Когда Джеймсон впервые прочитал это письмо? – спросил Джозеф.

– Сегодня утром. Оно было отправлено в редакцию «Нью-Йорк таймс». Очевидно, его автор намеревался тем самым бросить вызов общественности – как это обычно бывает в случаях с открытыми письмами в газеты. Он не хотел отправлять его лично Джеймсону, чтобы не подвергать себя риску.

– Откуда он мог узнать о смерти тетки Джеймсона? О ней сообщалось в прессе?

– Не думаю. Мы сейчас выясняем это. Возможно, в какой-нибудь газете был напечатан некролог, и он мог увидеть его.

– Итак, у Джеймсона есть помощник по фамилии Лоуренс? И какой смысл имеет слово «бедлам», если вообще имеет?

– Да, такой помощник у него действительно есть. А что касается смысла слова «бедлам», он нам пока не известен. У нас было слишком мало времени. Я же говорю, письмо пришло только сегодня утром.

Ардженти задумчиво кивнул.

– И Джеймсон будет присутствовать на этой пресс-конференции с Маккласки? – уточнил он.

– Видимо, да, – ответил Уоткинс и сверился с карманными часами. – Нам уже пора. Детали я изложу по дороге.

Они заняли места в одном из задних рядов концертного зала на 23-й стрит. Сидевшие за установленным на сцене столом инспектор Маккласки и Финли Джеймсон отвечали на вопросы журналистов, служащих мэрии и представителей духовенства. Зал был переполнен самой разношерстной публикой, представлявшей «озабоченных граждан» – от волонтеров Армии спасения до членов местного отделения общества библиофилов «Грольер».

Репортер «Нью-Йорк пост» задавал уже третий вопрос, и Маккласки начал нервничать.

– …Как я уже говорил, наша первоначальная информация, касающаяся подозреваемого, известного как «Француз Номер Один», судя по всему, не соответствует действительности. Он не мог быть тем вечером в баре, поскольку его пароход отплыл двумя днями ранее, – объяснял инспектор.

– А другой подозреваемый – Француз Номер Два?

– Мы до сих пор не сумели установить его местонахождение и, следовательно, не можем сказать ничего определенного.

Вверх взметнулась ручка журналиста «Нью-Йорк таймс».

– А у вас имеются подозреваемые других национальностей? – поинтересовался он. – Например, Итальянцы, Русские или Голландцы Номер Один и Номер Два? Или, раз мы находимся в Нью-Йорке, Ирландцы или Американцы Номер Один и Номер Два?

По залу прокатился смех. Маккласки поднял руку, призывая соблюдать тишину:

– Позвольте мне внести ясность. Примерно в одно время с Камиллой Грин бар покинул только один человек, и, по свидетельству двух других девушек, которые встречались с ним несколькими неделями ранее, он говорил с сильным французским акцентом. В настоящее время мы пытаемся выяснить, кто это мог быть.

Джордж Уоткинс наклонился к Ардженти:

– Вы сейчас смотрите на покойника.

– Почему? – удивился Джозеф. – Он серьезно болен?

– Я имел в виду, в плане карьеры. Он не нажил себе друзей, так как слишком много распространялся насчет некомпетентности британской полиции, на чью помощь мы сейчас очень рассчитываем, поскольку англичане располагают чрезвычайно важной информацией о сходных по почерку преступлениях. Уж если кто и некомпетентен в этом мире, так это мы – со всей этой чушью по поводу всяких Французов. Поэтому-то я и показал вам сегодня утром письмо – чтобы привлечь вас к этому делу.

– Вы хотите, чтобы я помог Маккласки в расследовании?

– Нет. Я хочу, чтобы вы взяли расследование на себя. На днях я разговаривал на эту тему с комиссаром Лэтамом.

Ардженти ничего не ответил. Ему следовало догадаться, что здесь не все так просто. Личная встреча с Уоткинсом в «Вандоме», затем тот факт, что мэр сидит сейчас с ним в заднем ряду, а не по правую руку от Маккласки…

Джордж поморщился.

– Послушайте. Будем говорить откровенно. Дни Маккласки сочтены. И не только из-за фиаско, которое он потерпел в этом расследовании, но и из-за настоящей волны коррупции, буквально захлестнувшей его отдел. Как вам известно, Майкл Тирни нагревает руки на доках, пивных, борделях и половине строительных проектов в городе. При этом половина сотрудников мэрии и полиции куплены им – возможно, включая Маккласки. А вы не запятнаны коррупцией и всегда боролись с ней.

Уоткинс бросил взгляд на выступающего инспектора и добавил:

– И поверьте мне, это не осталось незамеченным.

Джозеф кивнул.

– До вас доходили слухи, что Тирни назначил цену за мою голову – за то, что я осмелился идти против него?

– Да, я слышал об этом. Это лишнее доказательство вашей принципиальности.

Уоткинс испытующе смотрел на детектива. Он знал, что у Ардженти есть жена и трое детей.

– Понимаю, вам нелегко принять это решение, – сказал он осторожно.

В свете газовых фонарей медленно плавали густые клубы табачного дыма. А на сцене Финли Джеймсон зачитывал комментарии к произведенным им ранее вскрытиям:

– …Чтобы внести ясность, удушение не было причиной смерти, оно лишь привело жертву в бессознательное состояние. Ее вероятной причиной явилось повреждение внутренних органов с последующей потерей крови.

– И это похоже на результаты прошлых нападений Потрошителя в Лондоне? – спросил кто-то из журналистов.

– Да, причиненные травмы почти идентичны тем, что были получены жертвами, по крайней мере, четырех предыдущих убийств.

– Имеет ли какой-нибудь смысл метка, которую убийца, по его словам, оставил на теле Камиллы Грин?

– Похоже, это буква «Х» или римская цифра десять на ее левом плече. А может быть, и нечто иное.

– А на других телах имелись метки?

– Нет. По крайней мере, они не были обнаружены. В настоящее время тела жертв вновь осматривают в Лондоне.

На несколько секунд в зале воцарилась тишина – журналисты делали записи в блокнотах. Затем поднял руку репортер «Геральд трибьюн»:

– А та девушка, которую разрезал пополам трамвай на прошлой неделе? Она не могла быть еще одной жертвой? Убийца мог просто положить тело на рельсы, чтобы скрыть следы своего преступления.

– Нет, это невозможно, – покачал головой Финли. – Я видел ее тело вскоре после того, как его осмотрел коронер. По всем признакам она попала под трамвай при жизни.

Уоткинс повернулся к Ардженти:

– Какое впечатление производит на вас Джеймсон? Вы могли бы сработаться с ним?

Джозеф окинул англичанина взглядом. Немного за тридцать, аккуратно постриженные усы и борода… ничего примечательного, разве только светло-серые глаза – чрезвычайно подвижные, проницательные, отмечавшие все, что попадало в поле их зрения. И еще постоянно игравшая на его губах легкая, подкупающая улыбка.

Удивительно, но спустя всего несколько часов после публикации адресованного ему письма этот человек выглядел деловитым и совершенно невозмутимым. Он либо обладал острым умом, способным абстрагироваться от эмоций, либо почему-то не испытывал никаких эмоций – что было бы хуже.

– Наверное, как и с любым другим, – уклончиво сказал детектив.

Он не видел особого смысла в том, чтобы откровенно говорить очевидное – что они с Джеймсоном находятся на разных полюсах по культуре и манерам. Но, поймав на себе внимательный взгляд Джорджа, Ардженти почувствовал, что его вопрос далеко не праздный.

– Похоже, вы получите такой шанс раньше, чем я предполагал, – ответил ему мэр. – Появился новый свидетель: подруга Камиллы Грин. Я хочу, чтобы вы с Джеймсоном встретились с ней и побеседовали.

– Вы узнали о ней в отделе Маккласки?

– Нет. От знакомого из агентства Пинкертона. Он некоторое время наблюдал за девушками из того самого бара.

– Это не будет расценено так, будто мы наступаем на пальцы Маккласки?

– Оставьте Маккласки мне и комиссару Лэтаму. – Уоткинс повернул голову и с грустью взглянул на сцену. – Говорю вам, через месяц он не сможет опереться на ногу, не то что на пальцы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю