Текст книги "Вторжение. Битва за рай"

Автор книги: Джон Марсден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

4

На следующий день мы не слишком усердствовали. Проснулись мы то ли в десять, то ли в одиннадцать утра. И первым, что мы обнаружили, был пакет из-под бисквитов, который мы не заметили, когда убирали продукты в рюкзаки накануне вечером. Пакет был пуст. Благодаря нам какой-то проворный зверёк стал теперь заметно жирнее.

Завтрак плавно перешёл в ланч и продолжался за полдень. Мыв основном просто лежали и лениво, не спеша ели. Кевин и Корри обнимались на спальном мешке Кевина, а мы с Фай сели у ручья, опустив ноги в холодный поток, и стали рассуждать о том, что мы будем делать после того, как окончим школу и уедем из Виррави. Ли читал книгу «На Западном фронте без перемен». Робин нацепила наушники и включила плеер. Только Гомер не сидел на месте: он вскарабкался на дерево, пошарил в ручье на предмет золота, набрал кучу сушняка для костра, попытался найти змей. Когда я наконец набралась сил, то присоединилась к нему в поисках тропы, чтобы выяснить, куда она ведёт дальше. Но никаких признаков тропы мы не нашли. Со всех сторон мы натыкались на густой кустарник. Но что самое странное, мы не увидели никаких следов хижины, пещеры или просто навеса, но ведь что-то должно было здесь быть, если тот старик действительно тут жил.

Наконец нам надоели попытки пробиться сквозь пренеприятнейшие заросли, мы сдались и вернулись на поляну. Когда мы туда пришли, Гомер и наткнулся на змею. Было уже шесть вечера, почва начала остывать. Гомер подошёл к своему спальному мешку и снял ботинки, потом удобно вытянулся, держа в руке пакет с кукурузными чипсами.

   – Отличное местечко! – сказал он. – Просто идеальное.

Должно быть, именно в этот момент змея, забравшаяся в его спальник, пошевелилась, потому что Гомер подпрыгнул и отскочил метров на десять в сторону.

   – Боже мой! – закричал он. – Там что-то есть! Там змея, в моём спальнике!

Даже Кевин с Корри перестали обниматься и подбежали к нам. Разгорелся отчаянный спор, сначала насчёт того, не выдумал ли это Гомер, потом, когда все увидели, как шевелится змея, – насчёт того, как её вытащить с наименьшим для всех вредом. Кевин предложил бросить мешок в ручей и подождать, пока змея не вывалится и не утонет. Гомеру это не понравилось. Ему нравился его спальник. К тому же мы не были уверены, что змея не укусит нас сквозь мешок. В детстве я слышала от одного стригаля овец ужасную историю о том, как его сына змея укусила сквозь одеяло, когда тот спал в своей кровати. Не знаю, правда ли это, но история мне запомнилась.

Мы решили довериться тем знатокам, которые с детства твердили нам, что змея куда больше боится людей, чем люди её. Мы рассчитали, что если встряхнём мешок с одной стороны, то змея выскочит с другого конца и, скорее всего, уползёт в противоположном от нас направлении, прямиком в заросли кустов. Поэтому мы приготовили две крепкие палки, Робин держала одну, Кевин – другую. Они осторожно подсунули их под мешок и начали медленно приподнимать его. Сцена была захватывающей, куда интереснее, чем смотреть телевизор. С минуту ничего не происходило, хотя мы все отчётливо увидели контуры змеи, когда ткань мешка натянулась. Змея явно была здоровенной. Робин и Кевин пытались поднять спальник так, чтобы она сама выскользнула через отверстие на землю. Действовали они весьма слаженно, как настоящая команда. Но потом палки почему-то разошлись слишком далеко одна от другой, Корри вскрикнула, ребята заметили ошибку и попытались её исправить, но Робин на мгновение ослабила хватку... И это мгновение оказалось решающим. Спальный мешок соскользнул на землю, как живой, и из него выскочила некая весьма взбешённая змея. Единственной моей мыслью в тот миг была почему-то мысль о том, боится ли Кевин змей так же, как он боится насекомых. Он застыл на месте, бледный и дрожащий, и вид у него был такой, словно он собирался заплакать. Наверное, его буквально парализовало страхом, настолько, что он мог бы позволить змее заползти вверх по его ноге и укусить, куда ей вздумается. И это казалось забавным, учитывая то, как решительно он орудовал палкой, поднимая мешок, думая, что ему ничто не грозит.

Но вообще-то, в тот момент времени для рассуждений не оставалось, зато иррациональная часть моего ума не дремала. Она велела мне паниковать, и я запаниковала. Велела мне бежать в сторону, и я побежала. Велела не обращать ни на кого внимания, я и не обратила. Лишь через какое-то время я огляделась вокруг, чтобы проверить, всё ли в порядке. И где, собственно, змея?

Кевин оставался на том же самом месте. Робин стояла в нескольких метрах впереди меня и занималась тем же, чем и я: просто таращила глаза, задыхаясь и дрожа. Фай оказалась в ручье, понятия не имею почему. Ли залез на дерево, примерно на шесть метров над землёй, и продолжал подниматься. Корри весьма умно спряталась за костром, используя его как защиту. Гомера нигде не было видно. Змеи тоже.

   – Где она? – пискнула я.

   – Туда уползла, – ответила Корри, показывая на кусты. – Она погналась за мной, но я перепрыгнула через костёр, и она повернула в другую сторону.

Для человека, которого только что преследовала взбешённая змея, Корри выглядела невероятно спокойной.

   – А Гомер где? – спросила я.

   – Туда пошёл. – Корри показала в противоположную сторону.

Это выглядело вполне разумно, даже для Гомера. Я постепенно успокоилась и вернулась к костру. Ли, выглядевший чуть глуповато, начал спускаться с дерева. Вскоре и Гомер появился, он осторожно вышел из плотных зарослей кустов.

   – Эй, ты почему стоишь в воде? – спросила я Фай.

   – Чтобы спрятаться от змеи, конечно.

   – Но, Фай, змеи умеют плавать!

   – Нет, не умеют... Что, правда? Ох боже мой! Боже мой... Я могла погибнуть! Спасибо, что сказали мне, ребята.

Так закончились волнения этого дня, если не считать колбасного сюрприза, который Гомер и Кевин приготовили к чаю. Это и в самом деле был сюрприз – то, что они напихали в колбаски, – и без него я могла обойтись точно так же, как без змеи. Спать мы улеглись довольно рано. День был из тех, что ужасно выматывают, хотя ты ничего не делаешь. Я забралась в спальник примерно в половине десятого, после того как самым тщательным образом осмотрела его и убедилась, что в нём никого нет. К этому времени не спали только Фай и Гомер, они о чём-то тихо разговаривали у костра.

Обычно я сплю крепко и спокойно и в эту ночь спала гак же. В какой-то момент я проснулась, но который был час, понятия не имела, – возможно, три или четыре часа. Ночь была холодной, мне понадобилось отойти по естественным надобностям, но я ещё минут десять пыталась эти надобности преодолеть. Просто мне казалось ужасным выбираться из тёплого уютного спальника. Я даже прочитала себе строгую нотацию: «Ну же, ты ведь знаешь, что должна пойти, ты себя будешь чувствовать гораздо лучше, когда сходишь, и прекрати скулить; чем скорее ты это сделаешь, тем скорее вернёшься в своё тёплое гнёздышко».

Наконец это сработало: я с мрачным видом выползла из мешка и отошла метров на десять, к подходящему дереву.

Возвращаясь обратно через пару минут, я остановилась. Мне показалось, что я слышу далёкий гул. Я подождала, всё ещё неуверенная, но гул становился громче и отчётливее. Забавно, насколько искусственные шумы отличаются от естественных. Прежде всего, искусственные звуки более ритмичные и ровные, я так думаю. А этот шум был определённо искусственным – нечто вроде самолёта. Я подождала, глядя в небо.

Небо высоко в горах совсем другое. И эта ночь была такой же, как любая ясная тёмная ночь в горах: небо усыпано невероятным количеством звёзд, одни крупные и яркие, а другие похожи на крохотный булавочный след; одни мигали, другие окружало нечто вроде туманного гало. Большинство пейзажей мне постепенно надоедает, но ночное небо в горах не надоедает никогда. Я просто теряюсь в нём.

Внезапно громкое гудение превратилось в рёв. Я просто поверить не могла, как быстро звук изменился. Наверное, дело было в высокой стене гор, окружавшей нашу стоянку. И над моей головой, очень низко, промчались похожие на наконечники стрел чёрные реактивные аппараты, визжавшие, как летучие мыши. Их шум и скорость, их чернота испугали меня. Я вдруг заметила, что припала к земле, словно меня кто-то хотел ударить. Потом выпрямилась. Вроде бы они улетели. Шум быстро затих, по крайней мере, я его больше не слышала. Но кое-что осталось. Воздух уже не казался таким чистым и прозрачным. И атмосфера стала другой. Свежесть пропала, обжигающая прохлада сменилась странной влажностью. Я чуяла запах топлива реактивных самолётов. Мы-то думали, что принадлежим к числу первых людей, проникших в эту впадину, но человеческие существа вторгаются куда угодно и когда угодно. Им незачем тащиться пешком, чтобы ворваться в какое-нибудь место. И даже Ад от этого не защищён.

Я вернулась к своему спальнику, и Фай сонно спросила:

   – Что это был за шум?

Похоже, только она одна и проснулась, хотя в это трудно было поверить.

   – Самолёты, – ответила я.

   – Мм... я так и подумала, – пробормотала Фай. – Наверное, возвращаются с парада в честь Дня поминовения.

Конечно, подумала я. Так оно и должно быть.

Я снова погрузилась в сон, беспокойный и наполненный тревожными видениями. Но мне всё ещё не приходило в голову, что есть нечто странное в том, как несколько десятков самолётов несутся в ночи на малой высоте, без огней. Я вообще не сразу сообразила, что сигнальных огней на них не было.

Утром, во время завтрака, Робин сказала:

   – А кто-нибудь ещё слышал те самолёты ночью?

   – Да, – ответила я. – Я как раз вставала. Мне нужно было в туалет.

   – Они всё гудели и гудели, – заявила Робин. – Их как будто было несколько сотен.

   – Их было шесть групп, – сказала я. – Шли очень близко друг к другу и уж очень низко. Но я думала, вы всё это проспали. Только Фай что-то сказала тогда на этот счёт.

Робин уставилась на меня:

   – Шесть групп? Да их были десятки и десятки, они всю ночь летели! А Фай спала. Я думала, ты тоже спишь. Мы с Ли их считали, но все остальные храпели себе, и всё.

   – Боже... – пробормотала я, начиная понимать. – Наверное, я видела другой отряд...

   – Я ничего не слышал, – сообщил Кевин, срывая обёртку со второго батончика «Марса».

Он утверждал, что всегда съедает на завтрак две шоколадки «Марс», и пока что так и делал.

   – Наверное, это начало Третьей мировой войны, – сказал Ли. – Наверное, в нашу страну кто-то вторгся, а мы и не знаем ничего.

   – Да, – откликнулась Корри из спального мешка. – Мы же тут от всего отрезаны. В мире вокруг может произойти что угодно, а мы и не узнаем ничего.

   – Ну, думаю, это и хорошо, – предположил Кевин.

   – Представьте, что, пока мы ушли на несколько дней, началась ядерная война и ничего нигде не осталось, а мы теперь единственные выжившие, – заговорила Корри. – Кто-нибудь, бросьте мне батончик мюсли.

   – Яблоко, клубника, абрикос? – спросил Кевин.

   – Яблоко.

   – Если бы началась ядерная война, мы бы не выжили, – сказала Фай. – Вся эта гадость уже сползла бы на нас. Как лёгкий дождь с небес. А мы бы и не заметили ничего.

   – Помнишь ту книгу, что мы читали в прошлом году на уроках английского? – спросил Кевин. – Как-то она... на «Кс», что ли, начинается...

   – На «3». «Захария».

   – Точно, она! Хорошая вещь. Единственная приличная книга, что мы там читали.

   – Нет, а если серьёзно, – сказала Робин, – как вы думаете, зачем летали эти самолёты?

   – Возвращались с парада в День поминовения, – повторила Фай свою ночную версию. – Вы же знаете, там всегда что-нибудь такое бывает.

   – Если бы кто-нибудь задумал вторжение, лучше дня не выбрать, – сказал Ли. – Все веселятся и празднуют. И армия, и военный флот, и воздушные силы устраивают парады в городах, всякие представления. А кто охраняет страну?

   – А я бы это сделал на Рождество, – возразил Кевин. – В середине дня, когда все спят.

Наверное, это была самая обычная болтовня, но почему-то она заставила меня занервничать. Я встала и ушла к ручью, где обнаружила Гомера. Он сидел на выступе берега и плоским камешком перебирал гальку.

   – Что это ты делаешь? – спросила я.

   – Ищу золото.

   – А ты что-нибудь об этом деле знаешь?

   – Нет.

   – Нашёл что-то?

   – Ага, целую кучу. И складываю всё за деревьями, чтобы никто не увидел.

   – Весьма эгоистично.

   – Ну, я такой и есть. Ты же меня знаешь.

В одном Гомер был прав: я действительно хорошо его знала. Он мне как брат. Будучи соседями, мы выросли вместе. И хотя у него имелось множество дурных привычек, эгоистом он никогда не был.

   – Эй, Эл! – заговорил Гомер, когда я уже несколько минут сидела рядом с ним и наблюдала за его раскопками.

   – Да?

   – Что ты думаешь о Фай?

Я чуть не свалилась в ручей. Когда вам задают такой вопрос, да ещё таким тоном, это может означать лишь одно. Но услышать подобное от Гомера! Он ведь восхищался только женщинами на картинках в журналах! А к настоящим девушкам относился как к пустому месту.

Да ещё и Фай, не кто-нибудь!

Но всё же мне хотелось ответить на его вопрос, не обидев его.

   – Мне нравится Фай. Она иногда кажется... такой безупречной.

   – Да, знаешь, ты, наверное, права...

Гомер явно смутился, сделав такое признание, и ещё несколько минут перебирал камни в поисках золота.

   – Наверное, она думает, что я изрядное трепло? – произнёс он наконец.

   – Я не знаю. Представления не имею, Гомер. Но не думаю, что ты ей противен. Вы вчера вечером болтали, как парочка старых попугаев.

   – Ну да... – Гомер откашлялся. – Я как раз тогда в первый раз... я как-то понял... Ну, впервые по-настоящему её заметил. С тех пор, как был маленьким. Я всегда думал, что она просто самодовольная воображала. Но она не такая. Она действительно хорошая.

   – Это я и сама могла бы тебе сказать.

   – Да, но, понимаешь, она живёт в большом доме и разговаривает, как миссис Гамильтон, а я и мои родные... я хочу сказать, мы для таких людей, как она, просто греки-крестьяне...

   – Фай не такая. Ты должен дать ей шанс.

   – Не сомневайся, я ей дам шанс. Проблема в том, что я не знаю, даст ли она шанс мне.

Гомер задумчиво уставился на гальку и, вздохнув, поднялся на ноги. И вдруг его лицо изменилось. Гомер покраснел и принялся вертеть головой, как будто его башке стало неудобно на шее, которая столько лет скрепляла её с туловищем. Я огляделась, пытаясь понять, что его так взбудоражило.

Это оказалась Фай – она шла к ручью, чтобы почистить свои безупречные зубы. Невозможно было удержаться от улыбки. Я уже видела людей, которых внезапно поразила любовь, но никогда не думала, что такое может произойти с Гомером. А уж то, что его предметом стала Фай, и вовсе ошеломило меня. Я совершенно не представляла, что она могла об этом подумать и как отреагировать. Мне пришло в голову лишь одно: Фай, наверное, сочла бы всё это отличной шуткой, вежливо и быстро послала бы Гомера куда подальше, а потом вместе со мной от души посмеялась надо всем. Нет, она бы стала смеяться не от грубости – просто никто не мог слишком серьёзно отнестись к Гомеру. Он заставлял людей думать, что у него вообще нет чувств, и часто повторял: «У меня сердце из радия, ему нужно пять тысяч лет до полного распада. Что, я женоненавистник? И это всё, что вы можете придумать? Ну, есть варианты и поинтереснее».

Девчонки злились всё сильнее и сильнее, а Гомер смеялся и продолжал их дразнить. Все прекрасно понимали, что он делает, но удержаться не могли.

В общем, через какое-то время мы начали ему верить, когда Гомер говорил, что он слишком крут, чтобы обладать чувствами. И казалось забавным, что именно Фай, наиболее хрупкая из всех девушек нашего возраста, как будто заставила его раскрыться, если это действительно было так.

Я немного прошлась в обратную сторону по тропе, к последней из Ступеней Сатаны. Солнце уже нагрело гигантскую гранитную стену, и я прислонилась к ней, полузакрыв глаза, думая о нашем походе, о тропе, о человеке, который её построил, и обо всём этом месте, называемом Ад. Почему люди называют провал Адом? Я не понимала. Да, все эти скалы и камни и вся эта растительность выглядели совершенно дикими. Но это же не означает ад. Дикие места зачаровывают, они труднодоступны и прекрасны. Никакое место не представляет собой ад, никакое место не может быть адом. Это люди так говорят, и причина здесь лишь одна. Люди имеют обыкновение вешать ярлыки на разные места, а потом уже никто не в состоянии видеть всё правильно. Каждый раз, когда они смотрят на такое место или думают о нём, первое, что они замечают, это большой ярлык, сообщающий: «Частная школа», или «Церковь», или «Мечеть», или «Синагога». И, увидев обозначение, больше этим местом не интересуются.

То же самое было и с Гомером, он как будто все эти годы носил на шее большой ярлык, а я, как последняя дурочка, продолжала его читать. Звери и те умнее. Они не умеют читать. Собаки, лошади, кошки – им наплевать на всякие ярлыки. Они пользуются собственными мозгами, у них есть своё суждение.

И название «Ад» не имело никакого отношения к этому месту, всё придумали люди. Может, люди как раз сами и есть ад.

5

Мы объедались и разленились, отдыхая на этой поляне. Каждый день кто-нибудь говорил: «Ладно, сегодня мы уж точно поднимемся наверх, это будет отличная прогулка», и все соглашались: «Да, согласен», «Да, мы уж слишком здесь задержались», «Да, хорошая идея».

Но почему-то никто не спешил эту идею осуществить. Обеденное время подползало незаметно, а потом как-то хотелось вздремнуть, кто-то немножко читал или бродил вдоль ручья, а потом вдруг день подходил к концу. Мы с Корри, наверное, были самыми энергичными. Мы предприняли несколько прогулок обратно к мосту, к разным скалам, чтобы поговорить наедине. Мы болтали о мальчиках и просто о друзьях, о школе и родителях, ну, обо всех обычных предметах. Мы решили, что когда окончим школу, то полгода будем зарабатывать деньги, а потом вместе отправимся за море. Мы искренне желали этого.

   – Я хочу уехать на много-много лет, – мечтательно говорила Корри.

   – Корри! Да ты затосковала по дому, когда мы были в школьном лагере для младших, летом, всего-то четыре дня!

   – Это не было настоящей тоской по дому. Просто Ян и его дружки слишком меня доставали.

   – Ой, они настоящие чудовища! Я их просто ненавидела.

   – Помнишь, как они нас бомбардировали растопкой? Они просто сумасшедшие. Но всё-таки с тех пор они исправились.

   – Нет, Ян всё такой же балбес.

   – Ну, теперь я ничего не имею против него. Он нормальный.

Корри умела прощать гораздо быстрей, чем я. Была более терпимой.

   – А родители отпустят тебя на другой континент? – спросила я.

   – Не знаю. Могут отпустить, если я буду долго к ним приставать.

   – Твоих родителей легче уговорить.

   – Да и твоих нетрудно.

   – Иногда и мне так кажется. Но это только когда папа в настроении. А он ведь ужасный женоненавистник. Что мне пришлось вытерпеть, чтобы меня отпустили на этот раз! Если бы я была мальчиком, никаких проблем бы не возникло.

   – Ну-у... Мой папа в общем неплох. Я его перевоспитала.

Я улыбнулась. Большинство людей недооценивают Корри. Она просто тихо, незаметно воздействует на людей, пока не получит то, что ей нужно.

Мы принялись обдумывать будущие маршруты. Индонезия, Таиланд, Китай, Индия, потом Египет. Корри хотелось оттуда отправиться в Африку, но я жаждала попасть в Европу. Корри считала, что должна увидеть всё, вернуться домой, выучиться на сиделку, а потом отправиться работать в страну, где она была бы нужнее всего. Я ею восхищалась. Лично меня куда больше интересовали деньги.

В общем, так и шло время. Даже в наш последний день, когда уже кончалась еда, никому не хотелось проделывать обратный путь к «лендроверу» за новыми запасами. Вместо того мы импровизировали и смешивали вместе го, что в других условиях выбросили бы в мусор. Мы ели то, что я и курам бы не стала давать. У нас не осталось ни масла, ни сухого или консервированного молока, потому что мы все его давно высосали, в первый же день. Даже фруктов, чая и сыра не осталось. И шоколада – а вот это уже было серьёзно. Но не настолько серьёзно, чтобы заставить нас оторвать от места свои задницы.

   – Если бы у нас был шоколад, – объяснял Кевин, – у меня хватило бы энергии взобраться наверх и принести из «лендровера» что-нибудь ещё. А так... не думаю, что я смогу одолеть хотя бы первую ступень.

И все мы думали так же.

Гомер продолжал восхищаться Фай, ему постоянно хотелось говорить со мной о ней, и он старался как бы случайно оказаться поблизости от неё, но при этом отчаянно краснел каждый раз, когда она с ним заговаривала. А вот Фай меня разочаровывала. Она вообще не желала обсуждать со мной всё это и даже делала вид, что не понимает, о чём я говорю, хотя не понять мог только впавший в кому болван.

Но в общем мы семеро провели эти пять дней без каких-либо серьёзных споров, что было очень хорошо. Ну, должна признать, немножко мы всё-таки спорили. Даже ссорились. Был момент, когда Кевин набросился на Фай из-за того, что та совсем не готовит еду и не моет котелок. Это было сразу после Великой змеиной истории, – думаю, Кевин был смущён тем, что не слишком оправдал общее доверие. Его колбасный сюрприз тоже вызвал недовольство, так что он, наверное, почувствовал себя задетым. Но ведь все замечали, что Фай вдруг исчезает, когда нужно поработать, так что Кевин не слишком-то ошибался.

Ну и ещё время от времени Корри кричала во всё горло: «Это не смешно, Гомер!» – когда он, например, плескал холодной водой в её спальный мешок или жестоко обходился с каким-нибудь крупным жуком, а потом совал ей за ворот паука или когда он вырвал последнюю страницу из её книги и спрятал, так что Корри не смогла узнать, чем дело кончилось. Корри была одной из любимых жертв Гомера: ему стоило лишь показать ей красную тряпку – и она тут же бросалась в бой. Каждый раз. Повезло Гомеру, что Корри не помнит зла.

И если я хочу быть честной до конца, то должна признать, что тоже раз-другой вызвала у кого-нибудь раздражение. Кевин мне говорил, что я строила из себя всезнайку, рассуждая о том, как обращаться с костром. На самом деле костёр не раз доставлял мне немало трудностей. Наверное, я уж слишком старалась. Когда огонь немного угасал или дым начинал тянуться не в том направлении, а котелок висел боком, я тут же бросалась к огню с палкой, «поправляя» его. Ну, то есть это я так называла свои действия. Остальные говорили, что я «черт знает чем занимаюсь».

А самый жаркий спор, в который я ввязалась, был воистину глупым. Ну, не знаю, возможно, все споры воистину глупы. Мы заговорили о цветах автомобилей, о том, какие краски сильнее бросаются в глаза, а какие меньше. Кевин сказал, что самый броский цвет – белый и наименее заметный – чёрный. Ли стоял на жёлтом и зелёном, а я заявила, что это красный и хаки. Не помню, что говорили остальные, но вдруг все ужасно разгорячились.

   – А почему, как ты думаешь, «скорая помощь» и полицейские машины всегда белые?! – почти кричал Кевин.

   – А почему, как ты думаешь, пожарные машины всегда красные? – кричала я в ответ.

   – А почему тогда так много жёлтых такси? – Ли тоже повысил голос, хотя и не думаю, что его действительно это взволновало.

И это продолжалось и продолжалось. Я считала, что стою на твёрдой почве, защищая цвет хаки, ведь именно этот цвет использует армия, но Кевин рассказал какую-то длинную историю о том, как он чуть не столкнулся с какой-то чёрной машиной через неделю после того, как получил права.

   – Это не доказывает, что чёрный цвет трудно заметить, – возразила я. – Это говорит только о том, что тебя не следовало выпускать на дорогу!

Совершенно не помню, чем закончился этот спор, а это также доказывает его бессмысленность.

Но в ту последнюю ночь, когда мы сидели вокруг костра, играя в «ужасную исповедь», Робин вдруг заявила:

   – А мне не хочется возвращаться. Это лучшее место в мире, и это была наилучшая неделя.

   – Да, – вздохнул Ли, – здорово было.

   – А я жду не дождусь, когда наконец смогу принять горячий душ, – сказала Фай. – И нормально поесть.

   – А давайте это повторим, – предложила Корри. – Вернёмся сюда, на это же место, в той же компании.

   – Да, точно, – поддержал Гомер, явно думая о том, чтобы ещё пять дней провести, восхищаясь Фай.

   – И никому об этом месте не расскажем, – сказала Робин. – А то сюда все потащатся и быстро тут всё испортят.

   – Здесь отличное место для лагеря, – поддержала я. – Но в следующий раз нам надо всерьёз поискать, где жил тот Отшельник.

   – У него прямо здесь могла быть какая-то хижина, просто она уже развалилась, – предположил Ли.

   – Но он же так здорово построил мост. Вряд ли он свой дом построил бы хуже.

   – Ну, может, он жил в какой-нибудь пещере или ещё где-то.

Мы вернулись к игре, но я ушла спать до того, как меня вынудили признаться во всём том, чем мы занимались со Стивом. Я решила, что я уже и так сказала достаточно, поэтому постаралась исчезнуть вовремя. Но заснуть не смогла. Я уже говорила, что обычно спала как сурок, но в последние ночи сон ко мне не шёл. К собственному удивлению, я осознала, что мне хочется поскорее вернуться домой, узнать, как там дела, убедиться, что всё в порядке. Меня терзала непонятная тревога.

Утром все начали собираться спозаранку, но, как это обычно бывает, девяносто процентов дел вы можете сделать в первый час, зато остальные десять процентов растягиваются по меньшей мере часа на два. Это «Закон Элли». В общем, было уже почти одиннадцать часов, когда мы были готовы двинуться в обратный путь. Солнце начинало пригревать. Мы в последний раз проверили, хорошо ли погашен костёр, с сожалением окинули взглядом нашу тайную поляну – и отправились.

Подъём был крутым, и вскоре мы начали понимать, почему нам не слишком хотелось отправляться назад к Тейлор-Стич, ведь идти придётся целый день. Нас прежде всего подталкивало вперёд желание – кроме желания Фай принять горячий душ и нормально поесть – узнать, где же эта тропа выходит наверх. Непонятно, почему мы – и множество других людей за долгие годы – умудрились её не заметить. И потому мы продолжали тащиться по тропе, потея и ворча на самых трудных участках, иногда подталкивая друг друга, когда пробирались сквозь узкую щель в Ступенях Сатаны. Я заметила, что Гомер постоянно держится поближе к Фай, поддерживая её, когда ему эго удаётся, и что та ему улыбается, отчего он сразу краснеет. А что, может быть, Гомер действительно ей нравится, думала я. Или её просто забавляет, что он крутится рядом? Гомеру это пошло бы на пользу. Одна девушка могла отомстить ему за всех нас.

Наши рюкзаки стали намного легче, поскольку мы почти всё съели, но всё равно через какое-то время они стали казаться нам такими же тяжёлыми, как прежде. Но мы ведь должны были уже скоро добраться до гребня, и это нас воодушевляло. Вот только вопрос был в том, насколько мы близки к концу пути. Тропа внезапно повернула от Ступеней Сатаны и растворилась на голой части склона, на месте давней осыпи. Мы в первый раз очутились на открытом месте с того момента, как покинули наш лагерь. И нам понадобилось несколько минут, чтобы снова отыскать тропу по другую сторону осыпи, потому что там она стала более узкой и незаметной. Тропа шла по открытому месту, но для того, кто стоял бы на гребне, она оставалась невидимой. Да если бы кто-то на неё и наткнулся, то, скорее всего, принял бы за звериную тропку.

Но тропа упорно поднималась вверх и наконец закончилась у огромного эвкалипта, рядом с горой Вомбегону. Последнюю сотню метров нам пришлось пробираться через такие густые заросли, что мы были вынуждены сгибаться вдвое, чтобы пройти там. Это было похоже на какой-то туннель, но устроено весьма умно, потому что люди, смотрящие с Вомбегону, увидели бы только непроходимый кустарник.

Эвкалипт стоял у основания нагромождения голых камней, которые тянулись отсюда до вершины Вомбегону. Дерево было весьма необычным, потому что имело несколько стволов, исходящих от одного корня, – видимо, они каким-то образом разделились в самом начале роста и теперь росли чашей, как лепестки мака. И тропа на самом-то деле заканчивалась прямо в середине этого дерева, она хитроумно заманила нас в чашу, нырнув под одним из стволов. Чаша эта была так велика, что мы всемером без труда устроились в ней. По обе стороны от дерева и внизу под ним мы видели дикие заросли Ада, наверх уходили голые камни, на которых, как сказала Робин, не могло остаться никаких следов. В общем, местечко было спрятано идеально.

Мы немножко отдохнули, но не слишком долго, потому что у нас практически не осталось еды и мы оказались слишком ленивы, чтобы взять с собой воды из ручья. А до нашего преданного «лендровера» идти было ещё минут сорок. Но в конце концов мы дошли до него, машина стояла там же, где мы её оставили, притаившись под тенистыми деревьями, терпеливо ожидая нас. Мы с восторженным криком подбежали к «лендроверу» и первым делом набросились на воду, а уж потом на еду; мы слопали даже ту здоровую пищу, от которой с пренебрежением отказались пять дней назад. Просто удивительно, как быстро могут меняться ваши предпочтения. Я помню, как однажды слышала по радио рассказ о том, как в конце Второй мировой войны военнопленные в момент их освобождения были благодарны за любую кроху еды, а уже через два дня жаловались на то, что им дают куриную лапшу, а не томатный суп.

Так и с нами было... и гак оно и есть. В тот день возле «лендровера» я мечтала о мороженом, которое выбросила из холодильника неделю назад, потому что в нём было слишком много кристалликов льда. А в этот момент всё бы отдала за то, чтобы это мороженое очутилось в моих руках. Просто поверить не могу, с какой лёгкостью я его выбросила. Но думаю, что, очутившись дома, через час-другой могла бы снова его выбросить.

Когда мы добрались до машины, то всем как будто снова расхотелось возвращаться домой. День был жаркий, душный, по небу плыли низкие облака. Мы совсем не видели берега. Погода была из тех, что совершенно лишает вас энергии. Впрочем, ко мне это не совсем относилось. Я по-прежнему чувствовала себя непонятно, мне хотелось поскорее вернуться, убедиться, что ничего не случилось. Но этим утром Робин сказала мне, что я держусь уж очень по-командирски. Меня немного задело её замечание, в особенности потому, что сказала это именно Робин, которая обычно никому не говорила неприятного. Так что я помалкивала, пока все растянулись на солнышке, разомлев от количества съеденного.