Текст книги "Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции"

Автор книги: Джон Перкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Сами выпускники Школы двух Америк, Торрихос и Норьега хорошо представляли себе огромное влияние этого антидемократического института. В итоге школа осела в Форт-Беннинге, штат Джорджия, а в 2001 году, чтобы избежать нарастающей критики, это одиозное заведение было переименовано в WHINSEC.

В один из дней, когда разгоралась полемика в El Comercio, я получил по электронной почте весточку от Марты Рольдос из Эквадора. Она сообщала, что собирается в Штаты и надеется встретиться со мной, чтобы поговорить о смерти ее отца, Хайме Рольдоса, президента Эквадора. Он погиб в авиакатастрофе 24 мая 1981 года. В новостях сообщалось, что его самолет врезался в гору. Однако более информированные источники сомневались, что это была случайная катастрофа.

Решимость Рольдоса положить конец произволу нефтяных компаний, которой он не скрывал, рождала подозрения, что за этим несчастным случаем стоит ЦРУ. В книге «Исповедь» я писал: «Помимо того, что он вызывал ненависть у Вашингтона и нефтяных компаний, многие обстоятельства его гибели говорили в пользу этих обвинений»[37]37
  Джон Перкинс. Исповедь экономического убийцы: Пер. с англ. – М.: Претекст. 2007.


[Закрыть].

Марта хотела обсудить эти самые обстоятельства.

16 марта 2006 года она прилетела в Майами, и мы встретились в скромном ресторане неподалеку от моего дома в округе Палм-Бич. Я пришел со своей дочерью Джессикой (в то время ей уже исполнилось 23 года). Мы заняли столик в патио и проговорили несколько часов подряд.

Марта сообщила, что приехала в США главным образом в поисках помощи в ее начинании – она хотела создать библиотеку имени своего отца Хайме Рольдоса. Это была бы первая в Эквадоре мемориальная библиотека памяти знаменитого президента, трагически погибшего на своем посту.

«Что-то наподобие библиотеки Дж. Ф. Кеннеди», – сияя, пояснила Марта.

Еще она под большим секретом рассказала, что в библиотеке будет храниться никогда прежде не публиковавшаяся информация о гибели ее отца, и добавила: «Нисколько не сомневаюсь, что это было спланированное убийство. За штурвалом сидел один из лучших летчиков страны, да к тому же друг отца. У него тоже остались семья, дети. Он был очень предан моей матери, которая тоже была на борту. Совершенно не верю, чтобы он мог допустить случайную оплошность. Что бы там ни писали газеты, по нашим эквадорским меркам рельеф местности, над которой они летели, вовсе не считался особо сложным, да и нельзя сказать, чтобы погода была плохой».

Потом она рассказала о некоторых обстоятельствах, которые в те дни были скрыты от внимания общественности. Сразу после крушения самолета место катастрофы оцепили эквадорские военные, а местную полицию туда не допустили – только американских военных специалистов. Два главных свидетеля погибли в автомобильной аварии еще до того, как их успели допросить в ходе разбирательства причин гибели самолета. Один из двигателей позже направили на экспертизу в швейцарскую лабораторию. Как там установили, двигатель заглох еще до удара «о склон горы».

Когда случилась эта трагедия, Марте было всего 17. В одночасье лишившись обоих родителей, она долго не могла оправиться от удара и заставить себя сделать хоть что-то, чтобы выяснить правду. Прошло много времени, и вот ей уже 41 год – она достигла того же возраста, что и ее отец в момент гибели. Марта решила, что настало время действовать.

«В книге вы пишете, что смерть моего отца сильно подействовала на Омара Торрихоса, и я знаю, что это правда. Я вышла замуж за его племянника, у нас подрастает десятилетняя дочь. Омару не давало покоя то, как погиб отец. Нам с мужем, да и многим в своем окружении он не раз говорил о своем предчувствии, что его ждет такой же конец. И добавлял, что готов умереть, потому что исполнил свое предназначение: передал канал в руки панамцев и выгнал из страны Школу двух Америк».

Действительно, Омар Торрихос погиб в авиакатастрофе менее чем через два месяца после Рольдоса, 31 июля того же года.

После встречи с Мартой я тщательно записал ее рассказ. Боясь упустить что-нибудь важное, я привлек к этому делу и Джессику. Мы трудились целую неделю, а после, рассчитав, что Марта должна уже вернуться в Эквадор, я выслал ей свои записи по электронной почте. Ответа не последовало.

Я пытался связаться с ней еще несколько раз, но Марта так и не откликнулась. Потом наступил июнь, и мы с женой перебрались в наш летний дом в Новой Англии. Там я тоже предпринял попытку связаться с Мартой, отправив коротенькое послание с просьбой уточнить ее электронный адрес. «Да, это моя почта, все правильно», – написала она. Тогда я еще раз направил ей запись нашей беседы и спросил, не хочет ли она что-то поправить в тексте, но так и не получил ответа.

Потом недели через две, когда я открыл свой электронный почтовый ящик, там обнаружилось письмо. Обратный адрес указывал, что оно от Марты. Обрадовавшись, что она наконец-то ответила, я тут же открыл письмо. Но увы, мои надежды опять не оправдались: я оказался всего лишь одним из многих адресатов, которым был разослан календарь театральных событий Эквадора! Ударив по кнопке «Ответить», я в который раз запросил замечания на сделанную мною запись. В ответ – ни слова.

А жизнь шла своим чередом. Одна из средних школ пригласила меня принять участие в актовом дне. Планировалось, что я обращусь к выпускникам с напутственной речью. И вот 11 июня 2006 года я направился в школу близ Нортхэмптона в штате Массачусетс. Участвуя в торжествах, я разговорился с учителем испанского языка, эквадорцем по происхождению. Звали его Хуан Карлос Карпио.

Оказалось, что он племянник доктора Хайме Галарза Савала, известного эквадорского интеллектуала, уважаемого автора нескольких книг, одна из которых называлась «Кто убил Хайме Рольдоса» (Who Killed Jaime Roldуs). Кроме того, доктор Савала был президентом отделения Дома эквадорской культуры (одного из ведущих просветительских учреждений страны) в провинции Эль-Оро, главного поставщика бананов на экспорт. В августе 2006 года Хуан Карлос сообщил, что его дядя прибыл в Нью-Йорк для участия в конференции и хотел бы повидаться со мной.

14 августа мы с Уинифред отправились в ресторан La Cazuela в Нортхэмптоне, где была назначена встреча. Как всегда по воскресным вечерам, народу в ресторане почти не было, и все же я не сразу увидел Хуана Карлоса и его спутника. Они заняли столик в дальнем углу зала, в стороне от других посетителей. «Что это? – мельком подумалось мне. – Простое совпадение или эквадорцы намеренно обосновались подальше от лишних ушей?»

Первое время мы говорили на отвлеченные темы, а потом Хайме Савала заметил, что моя «Исповедь» потрясла жителей Эквадора и всколыхнула буквально всю страну. Почти с самого начала ее практически невозможно было купить, добавил Хайме и пояснил: «Как только книга поступает в книжный магазин, тут же появляется некто, кто на корню скупает все экземпляры». Он криво усмехнулся: «Такое происходило и с некоторыми из моих книг, в том числе и с той, где есть намеки, что в убийстве Хайме Рольдоса замешаны и ЦРУ, и израильское правительство, и эквадорская военная верхушка, и наши правые».

Мы заговорили о Рольдосе. По словам Савалы, который называл себя «добрым другом Хайме», Рольдос, как и он сам, в свое время был профессором университета Гуаякиля. После того как Рольдос был избран президентом, в доверительных беседах он не раз говорил Савале, что опасается покушения на свою жизнь. Потом наш собеседник поделился с нами рассказом об одном событии, которое, по его словам, должно быть мне небезынтересно.

«В мае 1981 года Хайме Рольдос летал в Хьюстон, чтобы тайно встретиться с представителями нефтяных компаний. Его сопровождали несколько высокопоставленных чиновников из правительства, один из которых в прошлом работал на нефтяные компании. Рольдос очень рассчитывал, что тот поможет ему отстаивать на переговорах их позиции.

Рольдос видел в нем своего сторонника и возлагал на него большие надежды. Как же он ошибался! – Доктор Галарза печально покачал головой. – Да, так оно и было: с одной стороны – эквадорцы, с другой – люди из нефтяных компаний, которые настаивали на соблюдении строжайшей секретности. Никакой информации в СМИ, никаких официальных сообщений. Американцы изложили свое предложение.

Они, правда, знали, что одним из предвыборных обещаний Рольдоса было положить конец их безраздельному господству в нефтяной промышленности Эквадора, но все же надеялись убедить его сохранить прежние условия, аналогичные тем, к которым они привыкли в других странах региона. За проведение начальных геологоразведочных работ они требовали оплаты либо деньгами, либо нефтью.

На это Рольдос ответил, что готов оплачивать услуги долларами, особенно если цена будет разумной, но категорически отказался предоставлять в качестве оплаты сырую нефть. “Я намерен построить в нашей стране нефтехимические комплексы, что позволит использовать полученную прибыль на благо моего народа, – заявил Рольдос. – Мы хотим сами распоряжаться нашей нефтью”. Американцы пришли в ярость. К такому варианту они явно не были готовы – предшественники Рольдоса были гораздо покладистее. Кроме того, его намерения совершенно не укладывались в глобальную политику нефтяных гигантов.

Как мне потом рассказывал Хайме, после его заявления переговоры превратились в безобразный скандал с обвинениями и угрозами. Наконец Хайме решил, что с него хватит, и поднялся, чтобы покинуть стол переговоров. Он-то рассчитывал, что его спутники последуют за ним, но обманулся – они остались.

Хайме вернулся в Кото один и тут же созвал совещание со своими ближайшими советниками. Они предупреждали президента, что, бросив вызов нефтяным компаниям, он поставил свою жизнь под угрозу. Но Хайме это не устрашило. Он выступил по национальному телевидению с предупреждением, что национализирует иностранные компании, если те не согласятся сотрудничать с ним в его планах проведения социальных реформ на благо народа Эквадора. Потом он произнес пламенную речь на олимпийском стадионе Атахуальпа, четко сформулировав свою программу действий. Он страстно говорил, что помогать своему народу, особенно бедным и обездоленным, – суверенное право государства.

Вскоре после этого и произошла трагедия. Рольдос и его жена взошли на борт их маленького самолета, собираясь совершить поездку в один из уголков страны. Но им не суждено было добраться туда. Их жизни унесла авиакатастрофа 24 мая 1981 года – это случилось меньше чем через месяц после секретных переговоров в Хьюстоне. Не возникает ни малейшего сомнения, что все это было подстроено и речь идет о политическом убийстве».

Никто из нас четверых, сидевших за столиком массачусетского ресторана, долго не мог проронить ни слова. Перед моим мысленным взором возник образ Рольдоса, каким я его запомнил при первой встрече, на одном из приемов в Кито. Тогда огромное впечатление на меня произвели его твердость, обаяние, чувство юмора и глубокая решимость не жалеть сил, чтобы вырвать Эквадор из рядов беднейших стран Западного полушария.

Наконец мои мысли вернулись к действительности, и я рассказал доктору Галарза о встрече с Мартой Рольдос. Я вкратце пересказал некоторые из ее подозрений, которые подтверждали его версию о политическом убийстве президента Эквадора.

«Не правда ли, странно? – обратился Галарза к своему племяннику. – Нашу собственную полицию не подпускают к месту гибели нашего президента, а представителям американских властей никаких препятствий не чинят. Следствие по делу ведет кто угодно, только не эквадорские следователи. Каково, а?»

Потом я рассказал, что неоднократно пытался связаться с Мартой по электронной почте, чтобы обсудить ту нашу беседу. «Я хотел, чтобы она посмотрела сделанную мною запись разговора и, может быть, что-то поправила или дополнила, но она так ни разу и не отозвалась».

В ответ Галарза рассмеялся: «Ее молчание вполне объяснимо. Ведь ее дядя Леон, брат Хайме, выставил свою кандидатуру на президентских выборах, а сама Марта претендует на одну из государственных должностей. После того как Марта и ее брат осиротели, Леон всячески опекал и поддерживал их, став для них вроде приемного отца. Понятно, что случившееся стало для них большим горем, ударом, потрясением. К тому же дети были страшно напуганы. В Эквадоре слишком многое произошло с того времени, когда вы с Джессикой последний раз беседовали с Мартой. Страна бурлит. После изгнания Гутьерреса его место занял бывший вице-президент Паласио, а это человек противоречивый. Никто не может заранее знать, чью сторону он примет в тот или иной момент. Ничего удивительного, что Марта и Леон боятся бередить прошлое. Уж кому-кому, а им хорошо известно, что за убийством ее отца стоят могущественные глобальные интересы. Конечно, теперь Марта не рискнет обсуждать с вами свои подозрения».

28
Какие уроки преподала Латинская Америка

В декабре 2006 года по приглашению Филиппе Диаса и Бет Портелло с киностудии Cinema Libre Studio я приехал в Боливию для участия в съемках документального фильма о корнях бедности в Боливии. Для меня это была возможность из первых рук узнать, как ощущают себя боливийцы через год после того, как их избранник Эво Моралес занял президентский пост.

Я читал его официальные речи и интервью, но приглашение на студию давало прекрасный шанс узнать, что думают сторонники президента и его оппоненты.

Я много беседовал с представителями самых разных слоев боливийского общества: владельцами небольших магазинчиков, таксистами, официантами и владельцами ресторанов, безземельными крестьянами, бывшими шахтерами, организаторами массовых забастовок, благодаря которым в 2003 году был изгнан президент Санчес, известной актрисой Карлой Ортис и человеком, на глазах которого его родной брат в муках умирал от солдатской пули во время подавления массовых волнений. Я брал интервью у правительственных чиновников – сторонников Моралеса, у недовольных его политикой бизнесменов, а также у экс-президента Хорхе Кирога Рамиреса по прозвищу Туто, который возглавлял оппозицию.

Встречи и беседы с боливийцами явно показывали, что президент Моралес сталкивается с множеством проблем и вызовов. В среде промышленников и высших слоев общества программа намеченных им экономических и социальных реформ вызывала резкое неприятие и сопротивление. А сторонники Моралеса, в том числе этнические сообщества, ждали от него резкого разворота от той государственной политики, которая велась на протяжении столетий. Более того, я сильно подозревал, что в довершение всех этих атак с разных сторон Моралес стал объектом запугивания и подкупа со стороны экономических убийц. Ему следовало помнить, что «шакалы» только и ждут своего часа.

Как-то раз в одной из огромных гостиных президентского дворца я беседовал с боливийским вице-президентом Альваро Гарсия Линера. Я уже знал, что хотя Моралес олицетворял власть в глазах общества, его вице-президент обладал большим закулисным влиянием.

Нашу съемочную группу проводили в помещение, более всего напоминающее какой-нибудь из залов Королевского дворца в Мадриде, – вызывающе роскошное, с потолками, уходящими на два этажа вверх. Как я заметил, там были устроены три разделенные свободным пространством переговорные комнаты с богато инкрустированной мебелью XVIII века в стиле французского барокко – стульями, диванами, кушетками. Пол устилали персидские ковры. Здесь, думал я, в этом зале, более подходящем для королей и прочих царственных особ, мне предстоит встреча с человеком, который в свое время участвовал в партизанском движении и четыре года провел за решеткой. А теперь судьба вознесла его к вершинам власти.

Появление Гарсии Линера только подчеркнуло эту несообразность. Худощавого телосложения, стройный и гибкий, он появился в отутюженных черных брюках, черной же сорочке с расстегнутым воротом и твидовом пиджаке спортивного покроя. Его изящные руки, казалось, смотрелись бы куда уместнее на клавишах рояля, нежели на прикладе винтовки партизана-революционера.

Первое время мы обсуждали некоторые аспекты политики боливийского правительства, а потом заговорили на тему роли Боливии как модели, которой могли бы следовать и другие страны региона. С глубокой убежденностью вице-президент заявил: «Либо все должны быть свободны, либо никто не свободен». А потом, продолжая следовать этой логике, заметил: «Чтобы ваш и мой народ жил в условиях стабильности, надо, чтобы везде в мире была стабильность». Затем Линера поделился со мной своим определением «посткапиталистического общества». Его главная цель – обеспечить достойную жизнь всем гражданам. «Государство больше не будет служить интересам кучки богачей и крупных корпораций. Оно призвано служить своему народу, в том числе самым бедным и обделенным».

В многочисленных интервью и беседах самые разные люди часто выражали уверенность в том, что возврат к прошлым временам угнетения и подавления стал невозможен, порукой чему были перемены в политической обстановке на континенте. Как сказала одна простая женщина-боливийка, «раньше я стеснялась, что я аймара, а теперь нет. Эво научил нас гордиться тем, что мы индейцы». А ее муж добавил: «Больше мы никогда не согласимся быть рабами – ни испанцев, которые владеют огромными поместьями, ни американских корпораций».

В то же время мне открылась и оборотная сторона медали. Многие из тех, кто поддерживал Моралеса, опасались, что он уступил давлению Вашингтона и не собирается выполнять свои предвыборные обещания. При этом постоянным рефреном звучала фраза: «Он – не Чавес».

Если сторонники Моралеса опасались, что их лидер в отличие от Чавеса поддастся давлению экономических убийц, то его противники не меньше того боялись, что Моралес, наоборот, станет чересчур активно сближаться с президентом Венесуэлы. Многие из них говорили, что Моралес позволяет использовать себя как трамплин, с помощью которого президент Венесуэлы Уго Чавес сможет реализовать свои политические амбиции и завоевать положение лидера всего континента. «Сначала Боливия, потом Эквадор, потом будут Перу и Колумбия, – делился подозрениями один из моих собеседников. – Чавес желает добиться контроля над всеми нефтяными и газовыми ресурсами Южной Америки. Он вообразил себя Симоном Боливаром наших дней».

Новогодние праздники застали меня в Боливии, и я получил приглашение на праздничный прием в президентский дворец. Перед полуночью в зале ненадолго появился Эво Моралес и пообещал отметить приход нового, 2007 года, пресс-конференцией, на которой собирался озвучить некоторые пункты своей новой программы.

Потом он отправился на телевидение, а я в очередной раз окинул взглядом зал с его пышным убранством и присутствовавших на празднике людей. Вот стоит англичанка из журнала The Economist, а это – американец, он работает в Associated Press, а вон и внушительная группа представителей латиноамериканских СМИ. Вместе со всеми я подошел к огромному телеэкрану, по которому как раз транслировалось выступление Моралеса. На его лице, как мне показалось, проступали явные признаки внутреннего напряжения.

Я попытался представить себе, что в эту минуту чувствует человек, в одиночестве стоящий перед множеством камер. Человек, который из самых низов сумел пробиться на самый верх и возглавить страну, человек, чьи слова дают теперь пищу для новостных программ на всей планете. Яснее всего было только одно: его президентству не суждено быть легким.

Возвращаясь самолетом из Ла-Паса в Майами в первый день 2007 года, я вспоминал все перипетии своей поездки в Гватемалу в 1992 году и общение с Пепе Харамильо. Сейчас я понимаю, что те события имели гораздо большее значение, чем я тогда предполагал. Я направился в эту страну как представитель американской корпорации, которая поручила мне определить, как бы получше эксплуатировать природные ресурсы, принадлежащие народу майя. Однако в то время я уже тесно сотрудничал с некоммерческой организацией, у которой была прямо противоположная цель: помочь майя защитить свою землю от разорения и сохранить свою культуру. Но в те дни я не конца осознавал двойственность своей тогдашней роли, как не понимал и противоречий, насквозь пронизывающих мою жизнь, – тех самых, что отражали противоречия моей страны.

Я был воспитан в традициях культуры, которая проповедует уважение к правам человека и в то же время вольготно пользуется материальными благами, созданными за счет эксплуатации других народов. Я родился и вырос в стране, граждане которой, составляя лишь 5 % населения мира, умудряются потреблять 25 % его ресурсов; я живу в обществе, которое провозглашает принципы бережного отношения к окружающей среде, но вместе с тем является источником 30 % вредных отходов, наносящих самый большой вред нашей планете. Когда авиалайнер нес меня из Майами в Гватемалу, он сжигал топливо из нефти, выкачанной из недр чужой страны. Кое-что из моей одежды могло быть произведено на потогонных фабриках.

Оглядываясь назад и оценивая прошлое с моих сегодняшних позиций, готов утверждать, что это превосходный пример того, о чем говорил старый шуар в 1991 году, во время моего путешествия по Эквадору вместе с Эхудом Сперлингом. «Твой народ мечтал, чтобы было много огромных фабрик, высоких зданий и столько машин, сколько капель в этой реке, – сказал он мне тогда. – Теперь вы начинаете понимать, что ваши мечты оборачиваются сплошным кошмаром».

Помню, Пепе говорил, что опасается местного населения, коренных индейцев. Дальнейшее наглядно показало, что его страхи были оправданны. На мой вопрос, как изменить положение вещей, старый шуар поделился со мной своим рецептом лучшего будущего: «Это очень просто, – отвечал он. – Все, что требуется, – изменить мечту… Надо только бросить в почву другое семя, научить ваших детей грезить новыми мечтами».

Как показывает жизнь, латиноамериканцы очень серьезно отнеслись к этой идее. Под водительством коренных народов, городской бедноты и крестьян они как на словах, так и на деле изменили свою мечту. Они организовались в общественные движения в защиту своей культуры и своих земель. Они прогнали прочь диктаторов и отдали голоса президентам, которые требовали, чтобы природные богатства их стран шли на благо их народов. Возможно, сами того не желая, они сумели защитить и народ нашей страны – от нас самих. Решительно выступив против диктата корпоратократии, они заставили нас оглянуться вокруг, осознать, что происходит в мире. Всем нам, и американцам, и народам других стран, они подали пример, которому стоит последовать.

Одновременно латиноамериканцы сделали и еще кое-что, но уже не к югу от Рио-Гранде, а прямо у нас, в Штатах. Долгое время американцы были пассивны – мы только и могли, что жаловаться на сокращение бюджета, на то, что урезаются пенсии, субсидии на образование, социальное обеспечение, бесплатную медицинскую помощь престарелым; что расходы на войну в Ираке растут; что власти Нового Орлеана предали его жителей. А выходцы из Латинской Америки не побоялись выйти на улицы американских городов с протестами против несправедливых законов об иммиграции.

Пока мы в домашнем уюте предавались безделью, щелкали пультами телевизоров и оплакивали положение, в котором находится наше государство, они на деле реализовали гражданские права, которые закреплены конституцией. Они возвышают свой голос и шагают маршем на Вашингтон. И неважно, согласны вы с их требованиями или нет, все равно это заставляет вас обратить внимание на то, что делается вокруг, и уважать этих людей за мужество и готовность действовать.

В странах Ближнего Востока люди тоже не сидят сложа руки. Однако их методы борьбы с американской империей обусловлены их историческим развитием и поэтому в корне отличаются от тех, что использовали жители Латинской Америки.