Текст книги "Песня для зебры"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 5

Известно, что мысли самого лояльного новобранца накануне битвы мечутся в самых непредсказуемых направлениях, порой откровенно бунтарских. Не буду притворяться, будто оказался исключением из этого правила, тем более что интерьер, вентиляция и система освещения нашего летательного аппарата без окон куда больше подошли бы для перевозки племенных кобелей, а оглушительный вой двух его двигателей завораживал, превращаясь в целый хор голосов, которые мне не хотелось слышать, с Пенелопой в роли ведущей солистки. Вместо мягких кресел у нас были железные клетки, выходящие в центральный проход и снабженные мрачными тюремными матрасами. Оранжевые гамаки свисали с потолка, и страховочные поручни имелись для удобства желающих прыгнуть в неизвестность. Слегка успокаивало присутствие Антона и Бенни, занимавших “камеры” по обе стороны от меня, но Бенни увлекся подсчетом чего-то вроде домашнего бюджета, а Антон с головой погрузился в преклонного возраста порнографический журнал.

Кабина экипажа, каковую принято считать святая святых самолета, была отгорожена только истрепанной лентой. Оба наши пилота, немолодые, грузные, небритые, так старательно игнорировали пассажиров на борту, что возникало искушение осведомиться: а известно ли им вообще, что они везут людей? Если же ко всему этому добавить цепочку синих лампочек над проходом, похожих на такие же лампочки в одной из больниц Северного Лондона, то нечего и удивляться, что мои мысли о высоком предназначении сменились метаниями туда-сюда по только что открывшемуся маршруту между Пенелопой и Ханной.

Уже через несколько минут после взлета вся наша группа, почти до единого, пала жертвой африканской сонной болезни, используя вещмешки вместо подушек. Исключение составляли Макси и его приятель-француз: угнездившись в хвостовой части самолета, они без конца передавали друг другу какие-то бумаги, точно супружеская пара, получившая грозное предупреждение от ипотечной компании. Француз снял берет, обнаружив орлиный профиль, проницательный взор и лысую макушку, окруженную соломенными волосами. Мне удалось вытянуть из немногословного Бенни его имя – месье Джаспер. “Где вы видели француза по имени Джаспер?” – недоумевал я про себя. Но возможно, он, как и я, путешествовал под псевдонимом.

– Как думаешь, может, мне пойти предложить им свои услуги? – спросил я у Антона, поскольку подозревал, что им непросто находить общий язык.

– Командир, если ты Шкиперу понадобишься, он сам тебя припашет, – бросил тот, не отрываясь от журнала.

Об остальных членах нашей группы, кроме одного, я ничего не могу рассказать. Мне они запомнились как хмурые типы в дутых куртках и бейсбольных кепках, прекращавшие все разговоры, едва я подходил поближе.

– Что, старик, с женой разобрался? Меня, кстати, ребята Шкипером зовут.

Я, наверное, задремал, потому что, подняв голову, обнаружил, что на меня в упор глядят увеличенные очками голубые глаза Макси, который присел рядом со мной на корточки, на арабский манер. Я тут же воспрял духом. Сколько раз брат Майкл потчевал меня историями о ратных подвигах полковника Т. Е. Лоуренса и других великих англичан. Как по мановению волшебной палочки салон нашего самолета превратился в шатер бедуина. Гамаки над головой стали крышей из козьих шкур. В моем воображении сквозь щели между ними к нам заглядывали звезды пустыни.

– С женой полный порядок, спасибо, Шкипер, – доложил я, подражая его энергичной манере разговаривать. – Рад сообщить, что с этим больше никаких проблем.

– А как там приятель ваш болящий?

– А, да умер вообще-то, – ответил я столь же небрежно.

– Бедняга. Впрочем, когда твое время пришло, нет смысла плестись позади всего стада… Наполеоном увлекаешься?

– Да не то чтобы очень. – Мне не хотелось признаваться, что мои исторические штудии пока что ограничиваются “Кромвелем”.

– Когда дошел до Бородина, он уже лыка не вязал. По Смоленску бродил ночами, как лунатик, к Бородину окончательно съехал с катушек – а начал сдавать в сорок. Ссать не мог, мысли путались. Значит, мне еще три года осталось. А тебе сколько?

– Двенадцать, – ответил я, про себя удивляясь человеку, практически не знающему французского, но выбирающему своим кумиром Наполеона.

– Все провернем по-быстрому. Андерсон тебе говорил, нет? – Не дожидаясь ответа, он затараторил: – На цыпочках заходим, договариваемся с ребятами из Конго, получаем их подписи и тихонечко на выход. Они у нас максимум шесть часов будут. Каждый по отдельности уже согласен, теперь только нужно, чтобы они сказали “да” друг перед другом. Официально все они находятся в других местах, где и должны оказаться, прежде чем часы пробьют полночь. Сечешь?

– Секу, Шкипер.

– Это ведь твой дебют, да?

– Боюсь, что да. Боевое крещение, если угодно, – признался я с покаянной улыбочкой, означавшей, что я осознаю свои недостатки. Но любопытства сдержать не смог: – Вряд ли вы сочтете возможным объяснить мне, куда мы направляемся, не так ли, сэр?

– На один северный островок, где нас никто не побеспокоит. Меньше знаешь – крепче спишь. – Тут Макси позволил себе немного расслабиться. – С этими заданиями вечно одно и то же. Сначала “Беги и жди”, потом “Где тебя нелегкая носит?”. И не успеешь оглянуться, как в забеге еще десяток засранцев, твоих ребят раскидало по всей планете и до кучи задняя шина лопнула.

Его беспокойный взгляд остановился на одинаковых черных ящиках размером с обычный чемодан, поставленных один на другой и привязанных к решетке возле кабины. У основания этой колонны лежал на матрасе, свернувшись клубком как новорожденный теленок, гномоподобный человечек в стеганой жилетке и плоской матерчатой кепке – казалось, он спал так же крепко, как и все остальные.

– Эй, Паук, а из этого барахла хоть что-нибудь работает? – гаркнул Макси на весь салон.

Гном, как только к нему обратились, акробатическим прыжком вскочил на ноги и изобразил перед нами пародию на стойку “смирно”.

– Не думаю, Шкип. На вид сущий мусор, – бодро откликнулся он. Мое чуткое ухо синхрониста тотчас уловило валлийские интонации. – Всего двенадцать часов на сборку, чего ты еще хотел за эти деньги?

– А как у нас насчет пожрать?

– Ну, Шкип, раз об этом речь зашла, тут один анонимный благожелатель прислал корзинку от Фортнэма[14]14
  “Фортнэм энд Мейсон” – эксклюзивный гастроном на Пикадилли. Еще при королеве Виктории прославился своими наборами для пикников в особых плетеных корзинах с крышками.


[Закрыть]. Ну, по крайней мере для меня анонимный: сколько ни искал, имени не нашел, даже карточки не приложено.

– И чего там в корзине?

– Пустяки, прямо скажем. Целый йоркширский окорок, по-моему. Около килограмма паштета из гусиной печенки. Несколько копченых лососей, холодный ростбиф из вырезки, сырное печенье, огроменная бутыль шампанского. Червячка толком не заморишь. Я чуть было все это назад не отослал.

– На обратном пути употребим, – приказал Макси, прерывая его монолог. – А что еще у нас в меню?

– Китайская лапша. Лучшая, какая нашлась в Лутоне. Наверняка уже холодненькая – красота!

– Мечи на стол, Паук. Да, познакомься вот с толмачом. Его зовут Брайан. Напрокат дали, из Говорильни.

– А-а, из Говорильни… Что ж, было дело, помню-помню. Плантации мистера Андерсона. Он все еще баритон, а? Не кастрировали его, часом?

Человек по кличке Паук улыбнулся мне сверху вниз, сверкнув глазками-пуговичками, и я тоже улыбнулся в ответ, уверенный, что по ходу нашего великого предприятия приобрел еще одного друга.

– С военными штучками справишься? – Макси вытащил из своей противогазовой сумки старинную металлическую фляжку в футляре цвета хаки и пачку крекеров. Во фляжке, как я узнал позже, была малвернская вода[15]15
  Родниковая вода с Малвернских холмов на северо-западе Англии, славится своими целебными свойствами.


[Закрыть].

– С какими именно, Шкипер?

Моя китайская лапша была холодной и клейкой, однако я твердо решил ее осилить.

– Вооружение, артиллерия, огневая мощь, калибр и прочая фигня, – пояснил он, откусывая крекер.

Я заверил его, что благодаря опыту работы в Говорильне у меня накопился богатый запас технической и военной терминологии.

– Вообще, если в местном языке нет эквивалента для подобного понятия, его заимствуют из языка ближайшей колониальной державы, – прибавил я, воодушевляясь. – Для конголезцев это, разумеется, французский. – И меня понесло: – Если, конечно, их не обучали военному делу в Руанде или Уганде. Тогда употребляются и английские заимствования, например, “магазин”, “засада” или “РПГ” – реактивный противотанковый гранатомет.

Казалось, Макси слушает лишь из вежливости.

– Значит, если муньямуленге захочет потрепаться с бембе, он скажет “полуавтоматический” по-французски?

– Ну, это если предположить, что они вообще смогут завязать разговор, – возразил я, желая блеснуть эрудицией.

– То есть как?

– Допустим, кто-то из бембе способен общаться на киньяруанда, однако это вовсе не означает, что он может полностью перейти на киньямуленге.

– Ну и как же они тогда?.. – Макси вытер рот рукой.

– По сути, им придется с грехом пополам обходиться тем, чем владеют оба. Каждый будет понимать другого, но только до определенной степени.

– И как быть?

– Они что-то скажут на суахили, что-то на французском. На самом деле все зависит от того, что они знают.

– Если только ты не окажешься рядом, верно? Ты же говоришь на всех этих языках?

– Ну, в данном примере да, – скромно отвечал я. – Но я бы, конечно, не стал навязывать им свои услуги. Подождал бы, пока станет ясно, в чем затык.

– Получается, на каком бы языке они ни говорили, мы его знаем лучше их, так? Вот мы молодцы… – протянул Шкипер. Но его тон подсказывал, что не так уж он и доволен. – Вопрос, нужно ли им это знать? Может, поступить хитрее? Придержать железо в рукаве?

Железо? Какое еще железо? Или он имел в виду мои познания в военной технике? Я осторожно выразил недоумение.

– Да твое железо, горе луковое! Твой лингвистический арсенал. Младенцу ясно, хороший воин не станет хвастать своими возможностями перед противником. То же и с твоими языками. Зарой их поглубже, замаскируй, пока не потребуется выйти на передовую. Элементарный здравый смысл.

Макси, как выяснялось, обладал опасным, неотразимым магнетизмом. Ему ничего не стоило заставить тебя воспринимать самый безумный план как совершенно нормальный, даже если еще и не знаешь толком, в чем этот план заключается.

– Давай-ка покумекаем, – предложил он, будто идя со мной на некий компромисс, который удовлетворит моим завышенным стандартам. – Допустим, мы объявим, что ты знаешь английский, французский и суахили, и все? Этого больше чем достаточно для кого угодно. А малышей спрячем до поры. Годится? Интересно? Совсем ведь иной расклад для тебя. Новый.

Если я его правильно понял, меня такой расклад совершенно не устраивал, однако ответил я иначе:

– В каком конкретно контексте, Шкипер? В каких обстоятельствах мы это скажем? Или не скажем, – добавил я, изобразив, как мне хотелось думать, мудрую улыбку. – Не хочу быть занудой, но все же: перед кем мы все это разыгрываем?

– Перед всеми участниками переговоров. В интересах операции. Ради успеха конференции. Вот смотри. – Он выдержал одну из тех театральных пауз, которые всегда делают специалисты, пытаясь разъяснить что-то профану. В свое время, признаться, я и сам был не чужд подобному высокомерию. – Вот у нас два Синклера, – он держал передо мной свои пуленепробиваемые ладони, по одной на каждого Синклера, – один над поверхностью воды, выше ватерлинии, – левая ладонь поднялась, – а другой ниже ватерлинии, – правая ладонь опустилась на колени. – Выше ватерлинии лишь верхушка айсберга: ты владеешь французским и разными вариантами суахили. Ну и по-английски, разумеется, говоришь со своими. Вполне нормально для среднестатистического переводчика. Понимаешь, к чему я?

– Пока да, Шкипер, – кивнул я, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным.

– А вот ниже, – я теперь глядел вниз, на его правую ладонь, – под ватерлинией у нас девять десятых айсберга, то есть все остальные твои языки. Ты ведь сможешь притвориться, а? Ничего сложного, если взять себя в руки и постараться.

С этими словами Макси сунул в рот еще один крекер, дожидаясь, пока до меня дойдет.

– И все-таки, Шкипер, я, кажется, не совсем понимаю, – признался я.

– Хорош ломаться, Синклер, все ты понимаешь! Это просто, как табуретка. Я вхожу в комнату переговоров. Я тебя представляю. – На своем чудовищном французском, одновременно пережевывая крекер, он провозгласил: – Же ву презант месье Синклер, нотр энтерпрет дистенге. Иль парль англэ, франсэ э суахили[16]16
  Хочу вам представить месье Синклера, нашего замечательного переводчика. Он говорит по-английски, по-французски и на суахили (фр.).


[Закрыть]. И все дела! А если кто в твоем присутствии станет разглагольствовать на любом другом языке – ты типа их не понимаешь. – Несмотря на все мои усилия, выражение моего лица его по-прежнему не устраивало. – Да боже ж ты мой, подумаешь, великое дело – прикинуться тупым. Куча народу запросто проворачивает это изо дня в день. Потому что они и правда тупые. А ты наоборот! Ты охеренно талантлив. Вот и используй свой талант. Для сильного молодого мужика вроде тебя это раз плюнуть.

– Так когда же понадобится применить другие мои языки, Шкипер? Те, что под ватерлинией? – не унимался я.

Те языки, которыми я больше всего горжусь, думал я. Те, что выделяют меня на общем фоне. Те, что в моем сознании вовсе не утоплены, а, напротив, спасены от забвения. Языки, которые, с моей точки зрения, как раз и должны звучать во всеуслышание.

– Когда прикажут, не раньше. Для тебя есть секретные инструкции. Сегодня первая часть, вторая – утром, как только нам окончательно подтвердят, что спектакль состоится. – Тут, к моему облегчению, мне досталась его скупая улыбка, ради которой можно пересечь пустыню. – Ты – наше тайное оружие, Синклер. Звезда представления, не забывай об этом. Сколько раз в жизни выпадает шанс дать пинка истории?

– Однажды, если повезет, – миролюбиво отозвался я.

– Везение – всего лишь другое название судьбы, – поправил меня Макси, чьи глаза, так похожие на глаза Буки, таинственно мерцали. – Либо ты сам творишь свою судьбу, либо сидишь в дерьме и не чирикаешь. У нас тут не сладкожопый тренинг какой-нибудь. Нам нужно внедрить демократию в Восточном Конго, хоть под дулами автоматов. Стоит только грамотно организовать общественную поддержку, дать им достойных руководителей, и все население Киву сбежится на зов.

Моя голова уже кружилась от этих первых кадров его великого провидения, а дальше он сказал то, что сразу же запало мне в душу – и, не сомневаюсь, запало бы в душу Ханны:

– Величайший грех, который лежит на совести всех крупных игроков в Конго, это безразличие, так?

– Так, – горячо согласился я.

– То есть они влезали, если могли что-то по-быстрому захапать, а потом скорей катились на хер перед следующим кризисом. Верно?

– Верно.

– В стране застой. Бесполезное правительство, все эти ребята сидят и ждут выборов, которые то ли будут, то ли нет. И если выборы все же произойдут, то ребята не будут меньше зарабатывать. Значит, есть вакуум, верно?

– Верно, – опять эхом отозвался я.

– Вот мы его и заполняем. Чтобы всякие другие типы его не заполнили. Ведь и они все тоже туда же – и янки, и китайцы, и французы, и мультинациональные корпорации, все, кому не лень… Все пытаются влезть до выборов. А мы вмешиваемся, но и остаемся. Но только на этот раз повезет уже целой стране, всему Конго.

Я было попытался еще раз выразить свою признательность Макси за его слова, однако он перебил меня:

– Конго уже пять веков истекает кровью. Арабы-работорговцы его имели, как хотели. И собратья африканцы тоже. И ООН, и ЦРУ, и христиане, и бельгийцы, французы, британцы, руандийцы, а еще – алмазные компании, золотодобывающие, компании по добыче руды, потом половина всех дельцов и биржевых спекулянтов со всего мира, потом и собственное правительство в Киншасе. Еще немного – их поимеют и нефтяные компании. Пора дать им вздохнуть свободно, и именно мы этого добьемся.

Его беспокойный взор вдруг упал на месье Джаспера, который поднял руку вверх точь-в-точь таким жестом, каким обычно кассирша у нас в мини-маркете показывает, что у нее нет мелочи.

– Часть вторая завтра, – объявил Макси и, подхватив свою противогазовую сумку, ушел в хвост самолета.

*

Под гипнозом Макси мозг отключается. К тому же все, что он говорил, звучало музыкой для моего слуха. Однако, придя в себя, я стал размышлять и вскоре засомневался – беспощадный голос разума вещал вполне отчетливо на фоне неравномерного рева двигателей.

Я ведь отвечал Макси “Верно”, так? Но разве это означало “Да, я согласен”?

“Нет” я не произносил.

Но тогда с чем же я согласился?

Разве мистер Андерсон говорил мне, описывая суть моего задания, что оно связано с превращением в лингвистический айсберг, девять десятых которого находится ниже ватерлинии? Не говорил. Он сказал, что есть возможность заняться настоящим делом. И что он отправляет меня на передовую, где придется жить двойной жизнью и на время распрощаться с библейскими истинами, на которых нас с ним воспитали. Но про ватерлинию, жизнь под водой и контролируемую шизофрению – ни слова.

Хорош ломаться, Синклеру это просто, как табуретка… Насколько же просто, Шкипер? Притворяться, будто ты услышал что-то, чего на самом деле не слышал, – довольно легко, согласен. Такое со всеми происходит сплошь и рядом. А вот, услышав что-то, притворяться глухим очень даже трудно, на мой взгляд. Ведь синхронист высшего класса реагирует спонтанно, не раздумывая. Уловив сказанное, он включается мгновенно, а дальше – дело техники. Конечно, потом он оценит информацию. Однако мастерство заключается в моментальной реакции, а не в анализе сказанного.

Вот примерно такие мысли одолевали меня, когда один из наших небритых пилотов крикнул, чтобы мы за что-нибудь держались, да покрепче. И вскоре самолет содрогнулся, будто в него попал зенитный снаряд, потом еще раз. Приземлившись, он тяжело покатился по земле и через несколько секунд остановился. Дверь салона распахнулась, внутрь тут же ворвался порыв ледяного ветра, и я порадовался, что на мне пиджак из плотного твида. Наш Шкипер первым исчез в дверном проеме, за ним – Бенни со своим вещмешком, потом и месье Джаспер с портфелем. Подталкиваемый Антоном, я отправился следом, держа перед собой сумку. Спрыгнув на мягкую землю, глубоко вздохнул – воздух был пропитан ароматами моря.

В нашу сторону по летному полю уже двигались две пары фар. Сначала подъехал военный грузовик, за ним микроавтобус. Антон и Бенни тут же запихнули в него нас с Джаспером. Позади парни в куртках-“алясках” перегружали черные ящики из самолета в грузовик. Нашим водителем была женщина в платке и подбитой мехом куртке, похожая на постаревшую Бриджет. На ухабистой дороге не было ни разделительных полос, ни дорожных знаков. По правой стороне мы ехали или по левой? В неярком свете фар по сторонам дороги на нас таращились овцы. Микроавтобус поднялся на гребень горы и начал было спуск, как вдруг из темноты, из глубин беззвездного неба, возникли две гранитные опоры для ворот. Мы прогремели по решетке – преграде для скота, объехали заросли молодых сосен и остановились посреди вымощенного булыжником двора, окруженного высокими стенами.

Дом почти полностью скрывала ночная тьма. Мы двинулись гуськом за нашим водителем – к неярко освещенному каменному крыльцу высотой метров семь. На нем выстроились ряды высоких резиновых сапог, на которых белой краской были написаны размеры. Семерки перечеркнуты посередине, как это принято в Европе. На стене висели старинные снегоступы, похожие на перекрещенные теннисные ракетки. Кто же ими пользовался? Шотландцы? Шведы? Норвежцы? Датчане? Или хозяин этого дома просто собирал всякое старье? Надо же: один островок на севере, где нас никто не побеспокоит. И чем меньше мы знаем, тем крепче спим. Женщина-водитель шла впереди нас. На бирке ее мехового воротника значилось имя – Глэдис. Мы всей толпой ввалились за нею в просторный холл с накатным потолком. Из него во все стороны шли коридоры. Стояли наготове титан с горячей водой и холодные закуски. Еще одна женщина, улыбчивая, по имени Дженет, если судить по ее бирке, показывала, кому куда идти. Мне она предложила присесть на расписную скамью.

Старинные напольные часы в форме большой луковицы показывали британское время. Уже шесть часов прошло, как я расстался с Ханной. Пять – как уехал с вечеринки Пенелопы. Четыре – после разговора с мистером Андерсоном. Два часа, как мы вылетели из Лутона. И полчаса с того момента, когда Макси заявил, что мои наиболее выигрышные языки должны скрываться под ватерлинией… Тут Антон, мой добрый пастырь, потряс меня за плечо. Пока я тащился за ним вверх по винтовой лестнице, даже успел уверовать, что мне вот-вот предстоит получить заслуженное наказание от отца попечителя приюта…

– Ну вот и приехали, командир, – ухмыльнулся Антон, открывая какую-то дверь. – Как, не соскучился еще по жене да по тапочкам?

– Да нет, Антон. Самую малость разве… В нашем положении… – сдуру добавил я.

– Да нормальное положение, командир… Ладно бы первый раз…

Я вдруг понял, что с момента, когда я неудачно пытался дозвониться до Ханны, мы с ним и словом не перекинулись, вот и попытался укрепить наше знакомство, спросив его:

– А ты в самом деле женат, Антон? – И засмеялся: вспомнил, что, по его словам, он с женой вот уже восемь лет не разговаривал.

– Время от времени, командир. То да, то нет.

– Между заданиями, что ли? – не понял я.

– Вот-вот, что ли… Как получится. Смотря по обстоятельствам…

Я еще раз попытался вызвать его на откровенность:

– Ну а что ты делаешь на свободе? В смысле, когда не занят всем этим?

– Да по-разному, командир. Когда хватает терпения, все по тюрьмам… В Кейптауне недурно. Не в тюрьме, на взморье. Иногда девушка какая-нибудь приглянется, ну сам понимаешь… Пора, однако, помолиться перед сном, ведь завтра долгий день, а если ты напортачишь, у нас все пойдет наперекосяк, и Шкиперу это не понравится.

– А ты его заместитель, – восторженно предположил я. – Такое мероприятие ведь не так-то просто провернуть.

– Ну, скажем так: невозможно влезать во все дыры и чтобы никто не подстраховывал…

– А я тоже в любую дыру влезу? – неожиданно для самого себя спросил я Антона.

– Командир, с твоим-то ростом, если хочешь знать мое скромное мнение, да с твоими бархатными ресничками, да со всеми дамами, которые вокруг тебя крутятся, ты вроде как целая компания персонажей под одной шляпой, оттого и с языками так лихо управляешься.

Закрыв за Антоном дверь, я присел на кровать. Меня охватило счастливое изнеможение. Скинув чужую одежду, я вновь очутился в горячих объятиях Ханны. Правда, не раньше, чем поднял трубку телефона, стоявшего у изголовья, и убедился в том, что он и в самом деле бутафорский.