Текст книги "Песня для зебры"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Сальво, как и когда ты украл эти пленки и блокноты?

Я описываю свой последний визит в бойлерную, неожиданное появление Филипа и как я чуть не попался.

– А во время обратного перелета на тебя никто не смотрел с подозрением? Никто не спрашивал, что у тебя в сумке?

Нет, никто.

– Ты уверен?

Совершенно уверен.

– А кто сейчас уже знает, что ты украл пленки?

Я медлю с ответом. Если Филип вернулся в бойлерную после нашего отъезда и еще раз покопался в мусорном мешке, то они знают. Если Паук по возвращении в Англию проверил свои записи перед тем, как передать их в архив, то они знают. Если кто-то, кто принял у него пленки, решил их прослушать – они знают. Сам не понимаю, отчего я с этого момента вдруг взял снисходительный тон. Скорее всего, в целях самозащиты.

– Так или иначе, – провозглашаю я, подражая многоречивым адвокатам, коих мне иногда приходится переводить, – независимо от того, знают они или нет, формально я, вне всяких сомнений, серьезно нарушаю Закон о государственной тайне. Впрочем, так ли это? Я хочу сказать: насколько государственные эти тайны? Если меня официально не существует, тогда, получается, и тайн тоже. Как можно обвинить несуществующего переводчика в краже несуществующих секретных материалов во время работы на безымянный Синдикат, который сам всячески подчеркивает, что его нет в природе?

Мог бы и догадаться, что Ханну мое ораторское искусство нисколько не впечатлит.

– Сальво, ты стащил у влиятельных работодателей нечто очень для них ценное. Вопрос стоит так: узнают ли они об этом и что с тобой сделают, когда поймают? Ты говоришь, они собираются напасть на Букаву через две недели? Откуда такая уверенность?

– Мне Макси сказал. В самолете, по дороге домой. Им главное захватить аэропорт. В субботу проводятся футбольные матчи. Белые наемники прилетят на швейцарском самолете, а черные будут изображать приезжую футбольную команду.

– Значит, у нас уже не две недели, а тринадцать дней.

– Да.

– И тебя уже разыскивают. Не факт, но вполне возможно.

– Пожалуй, так.

– Тогда надо ехать к Батисту.

Она обнимает меня, и на некоторое время мы забываем обо всем на свете, кроме друг друга.

*

Лежим на спине, разглядываем потолок, она рассказывает мне о Батисте. Он патриот Конго, выступает за объединение Киву, недавно вернулся из Вашингтона, где участвовал в форуме по вопросам африканского самосознания. Руандийцы уже не раз посылали своих головорезов выследить и убить его, но смекалистому Батисту всегда удается их перехитрить. Ему известны все организации конголезцев, в том числе и те, что встали на дурной путь. В Европе, в Америке и в Киншасе.

– В Киншасе сидят тузы-воротилы, – напоминаю я.

– Верно, Сальво. Но кроме них, там есть и немало хороших, серьезных людей вроде Батиста, тех, кому небезразлична судьба Восточного Конго и кто готов пойти на риск, чтобы защитить нас от врагов и эксплуататоров.

Мне хочется безоговорочно соглашаться с каждым ее словом. Мне хочется быть таким же настоящим конголезцем, как она. Но крыса ревности, как выражался брат Майкл, грызет мне нутро.

– Значит, даже несмотря на то, что Мвангаза заключил грязную сделку с Киншасой, – осторожно начинаю я, – или за него это сделал Табизи или его подчиненные, по-твоему, ничего страшного, если мы явимся к представителю Мвангазы в Лондоне и обо всем ему доложим? Ты ему настолько доверяешь?

Ханна поворачивается на бок и, приподнявшись на локте, пристально смотрит на меня.

– Да, Сальво. Настолько я ему доверяю. Если Батист узнает все, что мы знаем, и решит, что Мвангаза запятнал себя, в чем я все-таки до конца еще не убеждена, тогда он, человек честный, мечтающий о мире для Киву не меньше нас с тобой, сможет предупредить кого надо, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Она снова ложится на спину, и мы продолжаем изучать потолок миссис Хаким. И я задаю неизбежный вопрос: а как она познакомилась с Батистом?

– Его группа как раз организовала ту поездку в Бирмингем. Он из племени ши, как и Мвангаза, поэтому, естественно, видит в нем будущего лидера. Но это не означает, что он закрывает глаза на недостатки Мвангазы.

Нет-нет, конечно, не означает, заверяю я.

– А в последний момент перед отъездом он совершенно неожиданно ворвался в наш автобус и произнес зажигательную речь о перспективах достижения мира, гармонии и справедливости для единого Киву.

– Лично перед тобой? – ехидно уточняю я.

– Да, Сальво. Лично передо мной. В автобусе сидело тридцать шесть человек, а он обращался ко мне одной. И я, разумеется, была голая.

*

Против моего кумира лорда Бринкли Ханна поначалу возражала столь категорически, что я словно воочию увидел перед собой непреклонную сестру Иможен.

– Но, Сальво, если эти мерзавцы вовлекают нас в войну и расхищают наши природные богатства, как же среди них могут быть более виновные и менее виновные? Уж конечно, все они одним миром мазаны – общее ведь дело делают.

– Но Бринкли не такой, как другие, – терпеливо объяснил я. – Он символическая фигура, как и Мвангаза. Он из тех, за чьей спиной обычно прячутся всякие охотники за наживой.

– Но ведь именно он смог сказать “да”.

– Правильно. Но он же, если помнишь, был шокирован и выразил негодование, а заодно чуть ли не прямым текстом обвинил Филипа в двойной игре. – И я пустил в ход последний довод: – А если он мог снять трубку и сказать “да”, точно так же может позвонить и сказать “нет”!

Чтобы закрепить свою позицию, я стал приводить примеры, основываясь на богатом опыте работы с корпоративными клиентами. Как часто, говорил я, мне доводилось сталкиваться с ситуациями, когда люди на самом верху представления не имеют о том, что делается от их имени, – они слишком заняты привлечением капиталов и наблюдением за рынком. Ханна постепенно начала соглашаться с моими аргументами, понимая, что в некоторых вещах я разбираюсь лучше ее. Для полноты картины я напомнил ей о моей краткой беседе с Бринкли в доме на Беркли-сквер:

– А как он отреагировал, когда я назвал ему имя мистера Андерсона? Он никогда не слыхал о таком человеке!

Я замолчал, ожидая ее ответа и искренне надеясь, что в нем не прозвучат новые хвалы в адрес Батиста. Напоследок я показал ей письмо Бринкли, в котором он благодарил меня за поддержку. “Дорогой Бруно”, – начиналось оно, а в конце стояла его личная подпись под словами “Всегда Ваш, Джек”. Но даже после этого она не сдалась до конца:

– Если Синдикат анонимный, как же он может считать Бринкли своим номинальным лидером?

У меня не нашлось на это достойного возражения, и она продолжила:

– Если тебе так уж нужно поговорить с кем-то из своих, пойди хотя бы к мистеру Андерсону, которому ты доверяешь. Расскажи все ему и положись на его милость.

Но мне вновь удалось одержать верх, на этот раз благодаря своей осведомленности в мире секретных служб:

– Андерсон умыл руки в отношении меня еще до того, как я покинул его явочную квартиру. Официально ему ничего не известно ни об операции, ни о моем в ней участии. Ты что же, думаешь, он не открестится от меня, если я вдруг появлюсь перед ним и сообщу, что все мероприятие оказалось профанацией?

Усевшись перед моим ноутбуком, мы принялись за дело. На интернет-сайте лорда Бринкли не был указан его домашний адрес. Письма рекомендовалось отправлять на адрес палаты лордов. Тут и пригодились мои газетные вырезки статей о лорде Бринкли. В некоторых упоминалось, что Джек женат на некоей леди Китти, аристократке, наследнице крупного состояния, известной своей благотворительной деятельностью в пользу нуждающихся сограждан, что, разумеется, вызвало симпатию Ханны. И у леди Китти имелся собственный сайт. Помимо списка благотворительных организаций, пользующихся ее покровительством, и адреса, по которому желающие могли присылать чеки, на сайте висело уведомление о встрече в ближайший четверг у нее дома за утренним кофе, куда спонсоры приглашались только по предварительной договоренности. Дом находился в Найтсбридже, в самом сердце лондонского “золотого треугольника”.

*

Прошел еще час. Сон не идет ко мне, голова кристально ясная. Ханна, приученная отключаться, как только предоставляется возможность, спит как убитая. Я бесшумно натягиваю рубашку и брюки, беру мобильник и спускаюсь в гостиную, где миссис Хаким убирает со стола. После стандартного обмена любезностями мне удается выскользнуть в садик, окруженный высокими коричневыми стенами соседних зданий. Я могу в точности предугадать сегодняшний, как сказали бы наши инструкторы, “деловой маршрут” Пенелопы. После бурного уикенда с Торном она наверняка объявилась сегодня утром в “Норфолк Мэншнс”, чтобы привести себя в божеский вид перед началом трудовой недели. Больше всего она любит звонить из такси, которое ей оплачивает газета: Как подобает уважающему себя журналисту, она тщательно продумала вводную фразу:

И тебя туда же, Сальво, лапушка! Выждал бы еще недельку, и я бы сама тебя от хлопот избавила. Не хочу даже знать, где ты шлялся все выходные после того, как сделал меня посмешищем в глазах владельца газеты! Надеюсь только, что она того стоит, Сальво. Или, может, он? А то Фергюс говорил, что стесняется с тобой в сортир ходить.

Возвращаюсь в номер. Ханна лежит в той же позе, в какой я ее оставил. Жарко, и ее прикрывает лишь простыня, будто специально наброшенная художником на одну грудь и между бедер.

– Ты где был?

– В саду. Разводился.

Глава 15

Ханна с присущей ей твердостью убедила меня не брать с собой пленки и блокноты в дом Бринкли. А поскольку она не менее решительно настроилась проводить меня до входа и дождаться моего возвращения, мы в результате достигли компромисса: она посидит с похищенными мною уликами в кафе на углу, а я позвоню ей с мобильного, когда сочту момент подходящим, после чего она незаметно подбросит сумку на крыльцо, а сама вернется в кафе и будет там поджидать меня.

В начале шестого мы покинули владения мистера Хакима и, соблюдая надлежащие меры предосторожности, сели на автобус до станции метро “Финчли-роуд”. В начале седьмого мы уже изучали изысканные особняки Найтсбриджа, а в шесть двадцать я усадил Ханну за столик у окна в кафе. Пока мы ехали в автобусе, она успела растерять запал, тогда как я, напротив, преисполнился оптимизма.

– Через пару часов все наши беды останутся позади, – заверил я Ханну, массируя ей спину, чтобы успокоить, но она ответила только, что будет молиться за меня.

Подойдя к нужному дому, я оказался перед выбором – спуститься к черному ходу в полуподвальное помещение или подняться к парадной входной двери с колоннами по бокам, украшенной старомодным колокольчиком со шнурком. Я выбрал последнее. Открыла круглолицая горничная-латиноамериканка в черном платье с белым воротничком и передничке.

– Будьте любезны, милочка, мне нужен лорд Бринкли, – заявил я, подражая повелительному тону своих клиентов из высшего общества.

– Он работа.

– А леди Китти? – спросил я, одной рукой придерживая дверь, а другой вынимая из кармана визитную карточку Брайана Синклера. Под псевдонимом я заранее написал “Бруно Сальвадор”. А на обороте добавил “Переводчик Синдиката”.

– Не ходи, – отрезала горничная и на этот раз, следуя своим изначальным намерениям, ухитрилась захлопнуть дверь у меня перед носом, однако в следующий же миг дверь отворилась, и открыла ее для меня сама леди Китти.

Возраст не угадаешь, как у всех великосветских дам. Короткая юбка с поясом от “Гуччи”. Волосы прямые, пепельного оттенка. Среди нескольких ярусов тончайшей бижутерии на ее запястьях я углядел миниатюрные часики “Картье” из белого и желтого золота. Белые холеные ноги обуты в элегантные итальянские туфельки. Голубые глаза испуганно распахнуты, словно им постоянно видится нечто жуткое.

– Вам нужен Бринкли, – констатировала она. Ее взгляд нервно метался с визитной карточки на мое лицо и обратно, как будто она писала мой портрет.

– Я для него на выходных выполнял важную работу… – начал было я, но осекся, не зная, насколько жена посвящена в его дела.

– На этих выходных?

– Мне нужно переговорить с ним. По личному вопросу.

– А позвонить вы не могли? – осведомилась она, еще шире распахивая глаза.

– Увы, нет. – Я ухватился за Закон о государственной тайне. – Это было бы неблагоразумно… э-э-э, неконфиденциально, – прозрачно намекнул я. – По телефону не полагается. Нам нельзя.

– Кому это – вам?

– Тем, кто выполнял задание лорда Бринкли.

Мы поднялись в длинную гостиную с высоким потолком, красными стенами и зеркалами в позолоченных рамах, где пахло, как у тетушки Имельды в Виллоубруке, – сухими цветочными лепестками и медом.

– Располагайтесь, – сказала она, провожая меня в гостиную поменьше, точную копию первой. – Он вот-вот придет. Принести что-нибудь выпить? Не надо так не надо. Тогда газету, что ли, почитайте.

Она оставила меня одного, и я принялся осторожно оглядываться. У стены стоял старинный секретер с изогнутыми стенками. Запертый. На нем – фотографии сыновей Бринкли, выпускников Итона, и лидеров стран Центральной Африки. Маршал Мобуту в парадной форме: “Pour Jacques, mon ami fidèle[47]47
  Жаку, моему верному другу” (фр.).


[Закрыть], 1980”. Дверь открылась. Леди Китти прошествовала к серванту, вынула серебряный шейкер для коктейлей и бокал.

– Эта его секретарша такая нахалка, – пожаловалась она, изображая просторечный выговор. – “Джек на совещании, Китти!” Боже, как они мне надоели! Какой смысл быть лордом, если тебя всякий может назвать Джеком? А поставишь их на место – по судам затаскают. – Она аккуратно устроилась на подлокотнике дивана, положив ногу на ногу. – Я ей сказала, что это аврал. Так ведь?

– Если успеем, все обойдется, – утешил я ее.

– Успеем непременно. Бринкли мастер на эти штуки. Всегда все успевает вовремя. А кто такой Макси?

В жизни нештатного тайного агента порой без откровенной лжи не обойтись.

– Никогда не слышал этого имени.

– Слышали-слышали, иначе не стали бы так смешно хмуриться. А я вот, знакомы вы там или нет, на него последнюю рубашку поставила. – Леди Китти задумчиво потрепала свою дизайнерскую блузку. – Как есть, бедняга… Вы женаты, Бруно?

Снова все отрицать? Или же придерживаться правды, насколько позволяют соображения безопасности?

– Женат.

На Ханне, не на Пенелопе.

– Выводок очаровательных деток?

– К сожалению, пока нет.

За исключением Ноа.

– Будут, еще будут. Дайте срок. Вы же, наверное, день и ночь стараетесь. А жена работает?

– О да.

– Работа тяжелая?

– Очень.

– Бедненькая. Ей хоть удалось выбраться с вами на выходные куда вы там ездили ишачить на Бринкли?

– Что вы, это же не светское мероприятие, – ответил я, прогоняя из головы образ обнаженной Ханны, сидящей рядом со мной в бойлерной.

– И Филип был с вами?

– Филип?

– Да, Филип. Не валяйте дурака.

– Боюсь, Филипа никакого не знаю.

– Еще как знаете. Он ведь у вас там самый главный. Бринкли пляшет под его дудку.

Вот-вот, в том-то и проблема, подумал я, по-своему благодарный, что мои опасения подтвердились.

– Филип, когда звонит, ни за что не оставит сообщения. Как и все ваши. “Просто передайте, что звонил Филип” – вот и все! Как будто на свете один-единственный Филип. Ну, опять скажете, что не знаете его?

– Я уже говорил.

– Говорить говорил, а сам-то покраснел, ах, как это мило. Он, наверное, приставал к вам, да? Бринкли зовет его “Африканский киса”. А с каких языков вы переводите?

– Прошу прощения, не имею права разглашать эти сведения.

Тут взгляд леди Китти остановился на моей сумке, которую я поставил рядом с собой на пол.

– Ой, а что это у вас там, кстати? Бринкли говорит, надо всех обыскивать, кто в дом приходит. Он над парадной дверью установил целую батарею видеокамер, так что самому приходится девок таскать через черный ход, чтобы не попасться.

– Там только магнитофон, – отчитался я и предъявил его.

– А зачем?

– На случай, если у вас нет.

– Дорогой, мы ту-ут!

Она раньше меня услышала, что вернулся муж. Быстро вскочив с места, леди Китти мигом убрала в сервант свой бокал и шейкер, попрыскала чем-то себе в рот из ингалятора, оказавшегося у нее в кармане блузки, и с видом провинившейся школьницы подлетела к двери в большую гостиную.

– Его зовут Бруно, – жизнерадостно доложила она приближающимся шагам. – Он знает Макси и Филипа, но притворяется, будто не знаком с ними, женат на женщине, которая трудится в поте лица, хочет детишек, но пока не получается, и у него с собой магнитофон на случай, если вдруг у нас нету.

*

Момент истины приближался. Леди Китти исчезла, а передо мной вырос ее супруг, одетый в приталенный темно-синий двубортный костюм в тонкую полоску по моде конца тридцатых годов. Всего метрах в ста отсюда Ханна ждала моего сигнала. Я заранее набрал ее номер на мобильном. Всего через несколько минут, если все пойдет по плану, я представлю Джеку Бринкли доказательства того, что вопреки своим благородным намерениям он вот-вот сведет на нет все добрые дела, которые совершал для Африки на протяжении многих лет. Его взгляд скользнул по мне, потом внимательно изучил комнату, потом снова задержался на моей особе.

– Это ваша? – Он держал мою визитную карточку за самый уголок, словно она мокрая.

– Да, сэр.

– Так как же вас все-таки зовут?

– Синклер, сэр. Но это для официальных целей. Под этим псевдонимом я работал на выходных. Вам, наверное, лучше знакомо мое настоящее имя – Бруно Сальвадор. Мы с вами переписывались.

Я решил не упоминать о рождественских открытках, ведь они были не личного свойства, но не сомневался, что он помнит мое письмо в поддержку его деятельности. Очевидно, и впрямь помнил, так как поднял голову и с высоты своего немалого роста оценивающе уставился на меня поверх очков в роговой оправе, ни дать ни взять судья с трибуны: ну-ка, что мы тут имеем?

– Ну хорошо, Сальвадор, давайте-ка первым делом избавимся от этой штуковины.

Лорд Бринкли забрал у меня магнитофон, убедился, что пленки в нем нет, и вернул его; помнится, это и заменило нам рукопожатие.

Он отпер ключом пузатенький секретер, уселся перед ним боком и принялся изучать свое письмо ко мне, с постскриптумом от руки, где он выражал надежду когда-нибудь со мной встретиться и сожаление, что я не проживаю в его избирательном округе (он тогда был членом палаты общин). В конце стояли два восклицательных знака, что меня особенно умиляло. Лорд Бринкли читал письмо с таким добродушным выражением лица, словно сам получил его и несказанно этому рад. Дочитав, он, по-прежнему улыбаясь, положил его на стол перед собой, как бы давая мне понять, что намерен еще вернуться к нему позже.

– Так что же у вас за проблема, Сальвадор?

– Прошу прощения, сэр, но это скорее ваша проблема. Я всего лишь переводил.

– Правда? А что переводили?

– Да все, что требовалось, сэр. Для Макси, само собой. Он ведь ни одного языка не знает, ну, кроме английского. А у Филипа суахили слабенький. Так что я угодил, так сказать, под перекрестный огонь. Изворачивался как мог. И над ватерлинией, и под ней.

Тут я виновато улыбнулся. Признаться, я рассчитывал, что лорду уже доложили о моих подвигах в его честь, каковые в целом безусловно заслуживали внимания, пусть и вышло так, что я совершал их не по ту сторону баррикад. Это я и собирался объяснить ему, чтобы хоть отчасти восстановить свое доброе имя в его глазах.

– Ватерлиния? Какая еще ватерлиния?

– Вообще-то это выражение Макси, сэр, не мое. “Под ватерлинией” я сидел в бойлерной. Прослушивал разговоры делегатов во время перерывов. У Макси есть один подчиненный по кличке Паук… – Тут я сделал паузу, чтобы проверить реакцию собеседника, но, похоже, он слышал об этом впервые. – Паук – профессиональный слухач. У него куча допотопного оборудования, которое он наспех смонтировал перед отъездом. Прямо набор “Сделай сам”. Но вы, полагаю, и об этом ничего не знали.

– О чем конкретно?

Пришлось начать заново. Утаивать что-либо было бессмысленно. Дело обстояло куда хуже, чем я опасался. Филип скрыл от лорда Бринкли все что только можно.

– Сэр, весь остров был утыкан жучками. Даже беседка на холме. Когда, по расчетам Филипа, переговоры достигали переломного момента, он объявлял перерыв, и я мчался в бойлерную подслушивать, а потом пересказывал основное Сэм, чтобы Филип и Макси держали ситуацию под контролем к началу нового заседания. По мере необходимости они консультировались по спутниковому телефону с Синдикатом и с друзьями Филипа. Вот почему мы в результате занялись Хаджем. То есть не мы, а Филип. С помощью Табизи, надо думать. А я невольно послужил орудием…

– А кто такой Хадж, позвольте спросить?

Невероятно, но факт! Как я и предполагал, даже будучи единственным человеком, уполномоченным сказать роковое “да”, лорд Бринкли не имел ни малейшего представления о том, что творилось под его эгидой.

– Хадж – один из делегатов, сэр, – объяснил я как можно мягче. – Всего их было трое. Два командира вооруженных формирований – полководцы, если угодно – и Хадж. Это он вытянул из вас еще три миллиона долларов, – напомнил я с сочувственной улыбкой, причем Бринкли, кажется, понимающе улыбнулся в ответ, что неудивительно – ведь по телефону он так возмущался.

– И что же за командиры такие? – пожелал уточнить он, все еще недоумевая.

– Франко, представитель маи-маи, и Дьедонне из племени баньямуленге. У Хаджа вооруженных отрядов как таковых нет, однако он способен в любой момент собрать хоть целую армию. В Букаву он владеет конторой, продающей минеральное сырье, еще ему принадлежит пивной завод, несколько гостиниц и ночных клубов, а его отец, Люк, – крупный предприниматель в Гоме. Ну, это-то вам и без меня известно, правда?

Бринкли с улыбкой кивал, давая понять, что мы наконец говорим на одном языке. По-хорошему он должен был бы уже нажать кнопку связи и вызывать к себе того незадачливого исполнителя, по чьей вине произошло все это безобразие, но поскольку он явно ничего подобного делать не собирался, а, наоборот, оперся подбородком о сложенные ладони, настроившись выслушать долгую историю, я рассказал все с самого начала, как Ханне, только гораздо более сжато, да и чувства высокопоставленного слушателя беспокоили меня куда меньше. А зря, с ужасом понял я, когда мы подошли к болезненному моменту истины, то есть к применению пытки.

– Ну и что же, по-вашему, следует предпринять? – спросил Бринкли, все так же доверительно улыбаясь. – Каковы ваши выводы, Сальвадор? Обратимся лично к премьер-министру? Или к президенту США? Или к членам Африканского союза? Или ко всем сразу?

Я позволил себе утешительную улыбку.

– Нет, сэр, не думаю, что это необходимо. Честно говоря, мне кажется, нам вообще не нужно куда-либо обращаться.

– Ну что ж, вы меня успокоили.

– По-моему, достаточно немедленно скомандовать отбой и на сто процентов удостовериться, что операция не состоится. У нас еще есть полных двенадцать дней, прежде чем исполнители приступят к делу. Хватит времени и отменить военные действия, и отказать в поддержке Мвангазе, пока он не найдет себе добросовестных, честных союзников, – таких, как вы, сэр, – и аннулировать договор…

– А что, разве есть и договор?

– И еще какой! Весьма темный, если можно так выразиться, сэр. Составил его месье Джаспер Альбен из Безансона – вы ведь в прошлом пользовались его услугами, и ваши люди, видимо, решили привлечь его снова, – а на суахили перевел не кто иной, как ваш покорный слуга.

Меня уже немного заносило на поворотах. Наверное, предвкушение нормальной, без игры в прятки, жизни с Ханной вскружило голову.

– А у вас, случайно, нет экземпляра этого договора?

– Нет, но я его, разумеется, видел. И целые пассажи запомнил наизусть, у меня это… вроде безусловного рефлекса, если честно.

– А почему вы решили, что договор “темный”?

– Он фиктивный. Видите ли, я худо-бедно в договорах разбираюсь. Он гипотетический. Как бы о сельском хозяйстве, а на самом деле о поставках оружия и боеприпасов для развязывания локальной войны. Но когда это в Конго бывали локальные войны? Это все равно что немножко забеременеть, – отважился я процитировать Хаджа и был вознагражден поощрительной улыбкой собеседника. – А доходы от рудников, так называемая Доля Народа, вообще чистая липа, – продолжал я. – Мошенничество, прямо скажем. Населению не достанется ни гроша. Не будет ни Доли Народа, ни прибылей – ни для кого, кроме вашего Синдиката, Мвангазы и его прихлебателей.

– Какой ужас, – пробормотал лорд Бринкли, скорбно качая головой.

– Только поймите меня правильно, сэр. Мвангаза – во многих отношениях великий человек. Но он уже стар. То есть стар для такого поста, прошу прощения. Он уже сейчас похож на марионетку. И до такой степени себя скомпрометировал, что лично я не понимаю, как ему удастся выйти сухим из воды. Мне очень жаль, сэр, но это правда.

– Да уж, обычное дело, издавна повелось…

Мы вспомнили еще нескольких африканских лидеров, которые поначалу казались даром божьим, но всего через несколько лет превращались в черт знает что, хотя мне, например, не очень-то верится, что Мобуту, чей портрет красовался на секретере, когда-либо вообще подавал надежды. Зато у меня мелькнула мысль, что если лорд Бринкли сочтет уместным вознаградить меня за своевременное вмешательство, а заодно, раз уж на то пошло, и оставить меня при себе, предложение о работе в его организации как нельзя лучше устроило бы нас обоих: должен же кто-то, видит бог, вычищать для них авгиевы конюшни!

Поэтому его следующий вопрос совершенно огорошил меня:

– И вы вполне уверены, что видели меня в тот вечер?

– В какой вечер, сэр?

– Ну как вы там говорили… В пятницу вечером, не так ли? Я что-то запутался. Вы видели меня в пятницу вечером в каком-то доме на Беркли-сквер.

– Да.

– А не помните, во что я был одет?

– Элегантно, но без претензий: бежевые брюки, замшевый пиджак и легкие кожаные туфли.

– А дом помните – что-нибудь, кроме номера, который вы не то не заметили, не то забыли?

– Конечно. Все помню.

– Опишите, пожалуйста. Своими словами.

Я приступил к описанию, но голова шла кругом, и трудно было выбрать наиболее характерные детали.

– Там был огромный вестибюль, с раздвоенной лестницей…

– Раздвоенной?

– …и орлы над дверями…

– Живые орлы?

– И множество других людей, кроме вас. Прошу, не делайте вид, будто вас там не было, сэр! Я ведь подходил к вам. Благодарил за вашу позицию в отношении Африки.

– Можете назвать какие-либо имена?

И я назвал, пусть и без свойственной мне самоуверенности. Я уже закипал, а когда я закипаю, то плохо владею собой. Извольте: корпоративный рейдер, прозванный Адмиралом Нельсоном за черную повязку на глазу. Знаменитый телеведущий. Молодой пэр, скупивший кучу недвижимости в аристократическом Вест-Энде. Живущий в изгнании бывший министр финансов одной из африканских стран. Индиец-мультимиллиардер. Владелец крупной сети супермаркетов, который недавно приобрел одну из наших великих общенациональных ежедневных газет “в качестве хобби”. У меня уже не хватало сил на все это, но я держался до последнего.

– И еще тот, кого вы назвали Марселем, сэр! – выкрикнул я. – Африканец, который был вам нужен во время телефонной конференции…

– А Киса там был?

– Вы имеете в виду Филипа? Вы же его называете Африканским кисой? Нет, его там не было. Приходил Макси. А Филип появился только на острове.

Я не собирался повышать голос, это получилось само собой, и в ответ лорд Бринкли заговорил тише.

– Что это вы все про какого-то Филипа да про какого-то Макси, словно это мои друзья-приятели, – пожаловался он. – Я не знаком с ними. Никогда не слышал о них. Понятия не имею, о ком вы толкуете.

– Так спросили бы у жены своей придурочной!

Да, я сорвался. Невозможно описать слепую ярость тому, кто сам ее не испытывал. Она сопровождается физическими симптомами: покалывает губы, кружится голова, мутнеет в глазах, накатывает тошнота, теряется способность различать цвета и находящиеся рядом предметы. И вдобавок вы не уверены, что именно высказали вслух, а что только вертелось на языке, но наружу не вылетело.

– Китти! – заорал лорд Бринкли, распахнув дверь. – Мне нужно кое-что спросить у своей придурочной жены. Ты не присоединишься к нам на минуточку?

*

Леди Китти стояла недвижно, как часовой, и молчала. Ее синие глаза, лишенные всякого блеска, в упор смотрели на мужа.

– Китти, дорогая моя. Блицопрос. Два имени. Я тебе их сейчас назову, а ты сразу, не раздумывая, скажешь, какие у тебя с ними ассоциации. Макси!

– Никогда о таком не слышала. Ни разу. Последний Макс, которого я знала, умер давным-давно. Да и то его только в лавке звали Макси.

– Филип. Наш юный друг утверждает, будто я прозвал его Африканским кисой, что, как мне кажется, для нас обоих весьма оскорбительно.

Она нахмурилась и приложила указательный палец к губам.

– М-м, извини, и Филипа не знаю. Есть Филиппа Перри-Онслоу, но она женщина. Во всяком случае, так она всегда говорила.

– И еще, дорогая, раз уж ты все равно здесь… В прошлую пятницу… В котором часу, вы сказали?..

– Как раз в это время, – ответил я.

– Да, ровно трое суток назад, чтобы быть точным… По пятницам, помнится, мы с тобой обычно на природу выезжаем, но пока об этом забудь, не хочу давать тебе подсказок. Так вот, скажи мне, где мы тогда были? – И лорд Бринкли демонстративно взглянул на часы. – В семь часов десять минут вечера. Подумай хорошенько, будь добра.

– Ехали в Мальборо, конечно.

– А с какой целью?

– Отдыхать, зачем же еще!

– И ты, если понадобится, готова подтвердить это в суде под присягой? Просто вот этот молодой человек – очень одаренный и обаятельный, исходящий, не сомневаюсь, из самых лучших побуждений, – упорствует в весьма серьезных, весьма опасных для всех нас заблуждениях.

– Конечно, милый. Что за глупости!

– А как мы ехали в Мальборо, дорогая? На чем?

– На машине, разумеется. Бринкли, ты к чему вообще клонишь?

– За рулем сидел Генри?

– Нет, машину вел ты. У Генри был выходной.

– В котором же часу, по-твоему, мы выехали?

– Господи, дорогой мой, да что с тобой?! Знаешь ведь прекрасно: я все собрала и была полностью готова еще к трем, но ты, как всегда, задержался на деловой встрече, и мы вляпались в совершенно немыслимую пробку, вот и доехали только к девяти, так что ужин был испорчен.

– А кто составил нам компанию на уикенд?

– Гас и Тара конечно же. Они любят за наш счет отдохнуть. Пора бы им уже пригласить нас в “Уилтонс”[48]48
  “Уилтонс” – дорогой ресторан в фешенебельном лондонском районе Белгравия.


[Закрыть]. Вечно они обещают, а воз и ныне там, – объяснила леди Китти, обращаясь ко мне, словно рассчитывала на мое сочувствие.

Я несколько поостыл к тому моменту, однако, встретив ее ничего не выражающий взгляд, тут же вновь взбеленился.

– Но вы же там были! – выпалил я лорду. И, повернувшись к его жене, добавил: – Я же, черт подери, поздоровался с ним за руку! С вашим мужем! И Макси там тоже был! Он считает, будто способен помочь Киву, да только ничего подобного! Макси вояка, а не интриган. Они заседали на острове, планируя войну чужими руками, чтобы Синдикат смог захватить рынок колтана и сыграть на понижение. Они пытали Хаджа! Погонялкой для скота, которую для них соорудил Паук. У меня есть доказательства!