Текст книги "Песня для зебры"

Автор книги: Джон Ле Карре

Для пущей наглядности он изображает звуки пальбы, каких я уже наслушался под ватерлинией: “Бах! Та-ра-рах! Тра-та-та-та!” А потом падает на стол, лицом вниз, будто мертвый, раскинув руки, и тут же вскакивает как ни в чем не бывало.

*

Макси намерен захватить аэропорт Букаву, а кто вздумает встать на его пути, может катиться ко всем чертям. Аэропорт называется Кавуму, находится в тридцати пяти километрах к северу от города и представляет собой ключ к успеху нашего предприятия. Вот его аэрофотоснимок на доске. Был ли в Букаву аэропорт двадцать лет назад? У меня в памяти лишь неровное, заросшее травой поле, где пасутся козы, да серебристый биплан, которым управлял бородатый польский священник отец Ян.

– После захвата аэропорта все Южное Киву – как на блюдечке. Взлетно-посадочная полоса два километра. Можно забрасывать что хочешь, кого хочешь, когда хочешь. Плюс таким образом у вас блокирован единственный аэродром, куда Киншаса могла бы прислать серьезное подкрепление. – Бильярдный кий Макси отщелкивает нужную информацию. – Из Кавуму можно экспортировать товары на восток в Найроби, – щелк! – на юг в Йоханнесбург, – щелк! – на север в Каир и дальше. Или можно вообще забыть про Африку южнее Сахары и рвануть напрямую на европейские рынки. “Боинг-767” долетает без посадок с сорока тоннами груза на борту. Элементарно утрете нос руандийцам, танзанийцам и угандийцам. Примите к сведению.

Я перевожу, все принимают к сведению, особенно старательно – Хадж. Обхватив голову руками, устремив беспокойный взгляд на Макси, он невольно принял точно такую же позу, как погруженный в размышления Дьедонне.

– Никаких вам посредников, бандитов, рэкета, ни таможни, ни военных, которым тоже надо отстегивать, – заверяет Макси, а вслед за ним и я. – Обслуживать свои рудники можете на месте, а руду направлять прямиком покупателям, так что даже Киншасе кусок пирога не достанется. Громко и четко, по слогам, старик, – давай!

Что ж, по слогам так по слогам. Слушатели под впечатлением – все, кроме Хаджа, который встревает с очередным дурацким возражением:

– Но в Гоме полоса длиннее, – перечит он, выбрасывая руку вперед.

– Там один конец покрыт лавой. – Макси пощелкивает кием по целой группе вулканов.

– Но у нее же два конца, так? – не унимается Хадж. – Как у любой взлетно-посадочной полосы.

Хохот Франко напоминает собачий лай. Дьедонне в кои-то веки позволяет себе нормально улыбнуться. Макси переводит дух, я тоже. Как бы мне хотелось пять минут поговорить с Хаджем на его родном ши, как мужчина с мужчиной! Чтобы популярно объяснить ему, какой опасности подвергают всю операцию его мелочные придирки.

Макси решительно произносит:

– Нам нужен Кавуму, и точка. – И резко вытирает губы сжатым кулаком, прежде чем продолжить. Боюсь, Хадж не на шутку его достал. – Теперь я хочу услышать их мнение, пусть говорят по очереди. Они с нами или нет? Как поступаем – с налету захватываем Кавуму или тратим время на полумеры, позволяя конкурентам перехватить инициативу, и теряем реальный шанс на прогресс для Восточного Конго, первый за хрен знает сколько лет? Начнем с Франко.

И я начинаю с Франко. Как обычно, он отзывается не сразу. Буравит хмурым взглядом меня, потом карту, потом Макси. Но больше всех достается его несчастному соседу Дьедонне.

– Мнение моего генерала таково: господин полковник высказался разумно, – сквозь зубы цедит он.

– Нет, так не пойдет, мне нужен прямой ответ. И я обращаюсь ко всем присутствующим. Будем захватывать аэропорт Кавуму до того, как двинемся на города и рудники? Прошу дать конкретный ответ на конкретный вопрос. Спроси его еще раз.

Спрашиваю еще раз. Франко разжимает кулак, долго разглядывает свою ладонь, потом снова сжимает.

– Мой генерал исполнен решимости. Сначала надо взять аэропорт, затем рудники и города.

– Как коалиция? – не унимается Макси. – Плечом к плечу с баньямуленге? Как братья по оружию, забыв многолетние распри?

Я гипнотизирую бутылку “Перье”, чувствуя, как обжигающий взгляд Хаджа мечется туда-сюда и в итоге останавливается на мне.

– Договорились.

Дьедонне, по-видимому, не верит своим ушам.

– Даже с нами? – тихо уточняет он. – Вы примете баньямуленге как равноправных партнеров?

– Надо – значит, примем.

– А после, когда мы победим? Будем совместно поддерживать мир? Мы действительно об этом сейчас договариваемся?

– Мой генерал сказал – с вами, значит, с вами, – рычит Франко. И, чтобы отрезать все пути назад, извлекает из своего неистощимого запаса очередную пословицу: – Друзья моих друзей – мои друзья.

Теперь черед Дьедонне. Он дышит с трудом, судорожно ловя воздух ртом, и смотрит только на Франко.

– Если твой генерал сдержит слово… И ты сдержишь свое… И Мвангаза – тоже… Тогда баньямуленге будут участвовать в этом начинании, – еле выговаривает он.

Все взоры – в том числе и мой – обращаются к Хаджу. Понимая, что очутился в центре внимания, он сует руку во внутренний карман пиджака, наполовину вытаскивает золотой портсигар. Заметив предупредительную надпись “Не курить!”, досадливо кривится, бросает портсигар назад, пожимает плечами. Тут Макси не выдерживает.

– Передай-ка кое-что от меня Хаджу, старик.

К твоим услугам, Шкипер.

– Не слишком мне нравится вся эта херня: с одной стороны, с другой стороны… Мы здесь собрались, чтобы создать коалицию, а не сидеть на долбаном заборе свесив ноги. Если парень замещает отца, пусть и выполняет его волю, вместо того чтобы раскачивать нам лодку. Сумеешь донести в не слишком хамской форме?

Существует, однако, предел тому, насколько даже самый ловкий переводчик способен смягчить удар, особенно когда его наносит такой резкий человек, как Макси. Я стараюсь изо всех сил, но, достаточно познакомившись с истерическим характером Хаджа как над ватерлинией, так и под ней, готовлюсь к неизбежному взрыву. Представьте же мое изумление, когда выясняется, что переводить мне надлежит ряд идеально выстроенных и продуманных контраргументов блестящего выпускника Сорбонны. Его речь продолжается добрых пять минут, но не припоминаю, чтобы он хоть раз помедлил или повторился. Да, в его словах звучит вызов, но вызов бесстрастный, хладнокровный. В них нет и намека на то, что он обсуждает судьбу своего (и моего!) любимого города. Ниже привожу краткое содержание:

Разработка месторождений не может осуществляться без согласия местного населения.

Военных сил как таковых недостаточно. Для любого долгосрочного решения проблем требуется продолжительный период времени без войны – то, что принято называть мирной жизнью.

Поэтому проблема, стоящая перед делегатами, заключается не в том, чтобы определить, даст ли план полковника оптимальные возможности для добычи и экспорта руды; нет, главный вопрос в том, сможет ли Мвангаза со своим Путем золотой середины выполнить данные людям обещания и достичь общественного согласия. Проблема доступа. Хадж имеет в виду не только физический доступ к рудникам, но и юридический. Разумеется, предполагаемая новая администрация Киву во главе с Мвангазой предоставит Синдикату все необходимые разрешения, права и полномочия, какие требуются по местным законам.

Однако как быть с законами Конго? Пусть Киншаса и на расстоянии двух тысяч километров от Киву, но так или иначе это столица. На международном уровне она выступает от имени всей Демократической Республики Конго, и ее юрисдикция в отношении восточных провинций освящена конституцией. В долгосрочной перспективе Киншаса остается ключевым звеном.

Хадж обращает свои глаза навыкате в сторону Филипа.

– Мой вопрос, мзе Филип, заключается в следующем: как ваш Синдикат предлагает обойти власть Киншасы? Мвангаза говорит о Киншасе в издевательском тоне. Полковник только что сообщил нам, что Киншаса не получит никакой финансовой выгоды от переворота. Но когда пыль уляжется, последнее слово будет за Киншасой, а не за Мвангазой.

Филип внимательно выслушал Хаджа, и, если только его восторженная улыбка о чем-то может свидетельствовать, выступление ему очень понравилось. Легким жестом он как бы приглаживает свою волнистую седую шевелюру, умудряясь, однако, до нее при этом не дотронуться.

– Для этого понадобятся сильные люди с железной волей, Хадж, – с улыбкой поясняет он. – Такие, как Мвангаза или ваш уважаемый отец. На это уйдет какое-то время, как же иначе. С определенными этапами процесса переговоров разбираться нужно только по мере их достижения. И с Киншасой разберемся своевременно.

Хадж прикидывается потрясенным. На мой взгляд, он даже переигрывает. Но зачем?

– Вы хотите сказать: никаких побочных предварительных договоренностей с воротилами из Киншасы? Вы уверены?

– Именно так.

– И вы не собираетесь подкупать их сейчас, пока они еще продаются по дешевке?

– Разумеется, нет! – смеется воплощенная добродетель в лице Филипа.

– Да вы что, рехнулись? Если ждать, пока они вам понадобятся, они с вас потом десять шкур сдерут.

Однако Филип стоит на своем, чем вызывает мое восхищение.

– Нет, Хадж, увы, никаких предварительных переговоров с Киншасой, никаких сделок на стороне, никаких откатов, никаких кусков пирога. Может, позже нам это и аукнется, однако подобные махинации противоречат всему, за что мы боремся.

Тут Макси вскакивает, будто к нему внезапно вернулись силы. Кий указывает на Гому, затем спускается вниз, вдоль дороги, ведущей на юг, по западному берегу озера Киву.

– Мзе Франко, я слышал, что время от времени отдельные группы ваших выдающихся вооруженных сил устраивают засады вдоль этого шоссе.

– Что ж, и такое говорят, – осторожно отвечает Франко.

– Мы просим на рассвете назначенного дня устроить на ней побольше засад, чтобы полностью перекрыть движение транспорта в обоих направлениях.

Протестующий вопль Хаджа:

– А как же грузовики моего отца? Наши грузовики с пивом, следующие на север?

– Придется вашим клиентам пару дней пострадать от жажды, – парирует Макси и возвращается к Франко: – Я также слышал, что ваш досточтимый генерал поддерживает связь с крупными отрядами маи-маи, находящимися вот здесь – между Физи и Барака.

– Возможно и такое, – неохотно признает Франко.

– И еще на севере, близ Валикале, силы маи-маи велики.

– Это военная тайна.

– Я прошу, чтобы в назначенный день отряды маи-маи сошлись в Букаву. У вас также есть формирования вокруг Увиры. Они должны тоже подойти на помощь.

И снова Хаджу неймется. Уж не пытается ли он подорвать авторитет Макси? Или это случайно так выходит? Боюсь, что первое.

– Прошу прощения, но я хотел бы знать, каков в точности план полковника по захвату аэропорта Кавуму. Хорошо, допустим, правительственные солдаты вконец одурели от пьянки и наркотиков. Они недовольны, им не платят жалованья. Но у них есть оружие, и им нравится стрелять по людям.

Макси отвечает ровным голосом, без тени раздражения:

– Я предполагаю использовать небольшую группу наемников-профессионалов, одетых так, чтобы не привлекать внимания. Они достаточно опытны и дисциплинированны, чтобы обманом проникнуть куда нужно без единого выстрела. Пока все понятно?

Хадж кивает своим налакированным завитком. Подперев подбородок, он подается вперед, изображая преувеличенное внимание.

– Они либо войдут в аэропорт утром вместе с обслуживающим персоналом, либо же подкатят вечером в субботу под видом футбольной команды, которая ищет, с кем бы сыграть. Там два футбольных поля, бесплатное пиво потечет рекой, из окружающих поселков набегут девицы, так что обстановка будет неформальная. Это тоже ясно?

Хадж опять кивает.

– Очутившись у цели, ребята никуда не бегут, не торопятся, держатся непринужденно, оружия не показывают. Улыбаются, машут руками. Но через десять минут в наших руках и диспетчерская вышка, и взлетно-посадочная полоса, и склад боеприпасов. А дальше мы всем раздаем сигареты, пиво, деньги, всех гладим по шерстке, договариваемся с администрацией, уточняем детали сделки. С точки зрения местных начальников ничего особенного не происходит: мы просто негласно берем аэропорт в аренду, чтобы завезти несколько партий горного оборудования, не побеспокоив таможню.

Тон Хаджа делается неестественно подобострастным:

– При всем уважении к стратегическому таланту господина полковника хотелось бы все же знать, кто именно войдет в эту команду профессиональных наемников?

– Специалисты высшей категории, прошедшие подготовку в Южной Африке, в отрядах специального назначения. Каждый будет отобран индивидуально.

– Разрешите уточнить, они чернокожие, господин полковник?

– Да, зулусы и овамбо, их привезут из Анголы. Все ветераны, ни одного новичка. Лучшие бойцы в мире.

– Сколько же их будет, господин полковник?

– Не более пятидесяти, не менее сорока, во всяком случае, пока так.

– А кто поведет в бой этот замечательный отряд?

– Я поведу. Лично. Сам. А ты думал? – Макси рубит фразы все короче. – Плюс Антон. Плюс пара надежных товарищей.

– Но господин полковник, я очень извиняюсь, белый.

Макси засучивает правый рукав, секунду мне и впрямь кажется, что он сейчас врежет Хаджу. Но он всего лишь рассматривает свою руку.

– Черт подери, и в самом деле! – восклицает он, вызвав смех облегчения за столом переговоров, причем Хадж веселится как-то чересчур бурно.

– А ваши надежные товарищи, господин полковник? Они тоже белые?

– Как снег.

– Тогда не соблаговолите ли объяснить нам, каким же образом небольшая группа белоснежных иностранцев сумеет организовать внезапное нападение на аэропорт Букаву, не привлекая к себе лишнего внимания тех, кому меньше повезло с цветом кожи?

На этот раз никто не смеется. Слышны лишь крики чаек, вороний грай да шорох теплого ветра в траве.

– Элементарно. В назначенный день, – похоже, этот ярлык Макси намертво приклеил к дате начала переворота, – некая швейцарская машиностроительная компания, которая специализируется на системах управления воздушным движением, будет проводить в аэропорту натурное обследование, намереваясь впоследствии по собственной инициативе подать заявку на контракт по поставкам оборудования.

Тишину нарушает только мой перевод.

– Самолет компании с техническим оборудованием неустановленного назначения на борту, – я тщательно воспроизвожу ударение на нужных словах, – будет отбуксирован на стоянку поблизости от диспетчерской башни аэропорта. Швейцарские инженеры, разумеется, белые. Среди них я, Антон и Бенни, которого вы мельком видели. По моему сигналу команда отборных наемников, к тому моменту проникшая в аэропорт через главный вход, взойдет на борт самолета, где получит крупнокалиберные пулеметы, ручные противотанковые гранатометы, люминесцентные опознавательные браслеты, паек и более чем достаточное количество боеприпасов. Если по ним откроют огонь, они будут стрелять прицельно, чтобы свести жертвы к минимуму.

Дальнейшие действия Филипа в моих глазах совершенно логичны. В конце концов, на чьей же стороне Хадж? Долго еще мы будем терпеть его мелочные придирки? А ведь его лично никто сюда и не приглашал. Он всего лишь заменил в последний момент больного отца. Пора уже поставить зарвавшегося юнца на место.

– Господин Хадж, – вкрадчиво начинает Филип, подражая тону, каким Хадж произносил “господин полковник”. – Хадж, дорогой мой мальчик. При всем уважении к вашему любезному батюшке, которого нам здесь так не хватает… Какая досада, что до сих пор мы уделяли столь мало внимания, точнее, не уделяли вовсе вашему личному бесценному вкладу в поддержку кампании Мвангазы. Как вы намерены подготовиться к великому Пришествию в Букаву, являющемся, по сути, вашей вотчиной? Не кажется ли вам, что сейчас самое время просветить нас на этот счет?

В первый момент Хадж как будто не слышит ни вопроса Филипа, ни моего перевода. Потом шепчет несколько слов на языке ши, до странности напоминающих грубую версию боевой мантры тщедушного джентльмена в траттории в Баттерси: “Господи, помоги достойно ответить этому мешку дерьма…” – и так далее. Не подавая вида, что понял его, я усердно рисую какие-то невинные каракули у себя в блокноте.

А дальше Хадж, кажется, окончательно сходит с ума. Вскакивает с кресла, делает несколько па, щелкает пальцами, дергает головой. И, слово за слово, на ходу сочиняет ритмический ответ на вопрос Филипа. А поскольку слова – моя единственная музыка и в отношении эстрады Конго я полный невежда, то даже сегодня не могу сказать вам, какого исполнителя, какую группу или хотя бы какой жанр он пародировал.

Зато остальные могли бы. Кроме меня и Макси, в котором я сразу почуял такую же музыкальную бездарность, все нашли исполнение Хаджа виртуозным, мгновенно узнаваемым и невероятно забавным. Суровый Дьедонне смеется до упаду и восторженно хлопает в такт, могучий торс Франко раскачивается в экстазе. А ваш покорный слуга, обученный работать в любых экстремальных условиях, тем временем на автопилоте продолжает переводить то на французский, то (повинуясь требовательному взгляду Макси) на английский. Вот текст, очень неуклюже и приблизительно восстановленный по моей лихорадочной стенограмме:

 
Солдат – купим,
Учителей и врачей – купим,
Начальника гарнизона в Букаву – купим,
и шефа полиции,
и его заместителя.
Ворота тюрьмы вышибем и на каждом гребаном перекрестке
грузовик халявного пива поставим
да накатим сверху “Семтекса”[40]40
  “Семтекс” – пластиковая взрывчатка, которую производят в Чехии и используют, в частности, для терактов (одно из составляющих – гексоген); так же называется популярный энергетический напиток чешской фирмы “Пинелли”.


[Закрыть] для кайфа.
Свистнем тем руандийцам, кто против Руанды,
и подарим им новые клевые пушки,
у кого еще нет – подходи, не стесняйся.
Раздолбаям и психам, кто налево-направо
по прохожим палит, чья не нравится рожа,
и пивка мы нальем, и стволы дадим тоже.
А католикам набожным в том же Букаву,
преподобным отцам да невестам Христовым,
кто не хочет бузить и вообще не умеет —
без того, мол, приличных людей не хватает, —
им мы скажем: уж скачет в Нью-Иерусалим
славный Князь Нищеты на вонючем осле!
Так налей себе, детка, еще, не жалей,
дядя Молотов, сделай нам новый коктейль,
бей витрины и старые счеты своди,
потому как, гляди-ка, вон там впереди
полыхает геенна, копыта-рога —
это Рай для Народа грядет – бу-га-га!
 

Вот уже и Филип смеется, изумленно качая головой, и звонит в колокольчик, объявляя второй перерыв. Я тем временем исподтишка разглядываю Табизи. Его лицо – застывшая маска еле скрываемого бешенства. Черные как ночь глаза, точно два ружейных ствола, целятся из-под тяжелых век прямо в лоб Хаджу, напоминая мне о том, что многие арабы глубоко презирают своих чернокожих соседей по континенту.

Глава 11

Сэм, куда они все подевались? У меня в наушниках гробовая тишина.

Сейчас проверю, дорогой. Потерпи немного.

Я и так терплю. В наушниках по-прежнему лишь громкие помехи, пока Сэм консультируется с Антоном, а затем с Филипом.

Так, Франко нашелся.

Где?

В королевских покоях. Они там с Мвангазой закладывают за воротник.

Ну что, туда? – с излишним рвением спрашиваю я.

Ни в коем случае, Брайан, спасибо. Они чудненько посидят без тебя.

Тут в наушниках слышится шарканье ботинок из крокодиловой кожи по тропинке, сопровождаемое еще чьими-то шагами, – по-моему, это Дьедонне. Сэм незамедлительно подтверждает мою догадку: наблюдатели сообщили, что Хадж, схватив Дьедонне под руку, буквально тащит его за собой вверх по холму. Еще интереснее, что Хадж прижимает палец к губам, требуя от Дьедонне молчания, пока они не отойдут подальше от дома. Я в полном восторге. Нет большего счастья для слухача-мазурика, чем фразочки вроде “Давай куда-нибудь выйдем, где нас никто не услышит” или “Подожди, сейчас найду телефон-автомат”.

Правда, несмотря на свой профессиональный восторг, я все же испытываю прилив сочувствия к Дьедонне, которого только что грандиозный план Макси увлекал в одну сторону, а теперь оторва Хадж тянет в другую.

Когда они достигают ступеней, ведущих к беседке, и начинают подъем, Хадж принимается танцевать. Одновременно он что-то говорит, отрывисто, в неровном ритме – рэп под чечетку. Слух у мазуриков Говорильни не хуже, чем у слепых, но порой они и видят точно так же, внутренним взором. Именно это и происходит сейчас со мной: я вижу все четко, в красках. Болотные штиблеты Хаджа легко скользят по каменным ступеням: шлеп-щелк, шлеп-щелк. Подскакивает локон на лбу, тонкое тело выгнулось назад, а руки, как два шелковых шарфа, взлетают на фоне прозрачной лазури неба. Он старается заглушить свои слова стуком крокодиловых ботинок. И если тело его дергается в дикой пляске, то голос звучит твердо, уверенно, и чем тише он говорит, тем громче выстукивает чечетку по ступенькам, тем резче вертит головой, дробя каждое предложение, по кусочку скармливая невнятицу маленьким хищным микрофонам.

На каком языке он говорит? На родном ши, которым по удачному стечению обстоятельств владеет и Дьедонне. Так вот что он задумал: помогая себе жестами и время от времени вставляя французские словечки, объясниться на языке, которого совершенно точно не поймет подслушивающий. Но я-то его понимаю.

И я двигаюсь вместе с ним. Я слежу за ним так настойчиво, что, когда закрываю глаза, отчетливо вижу его перед собой. Все время, пока Хадж скачет по ступенькам, а Дьедонне едва поспевает за ним, отплевываясь и хрипя, ас-переводчик Сальво незримо присутствует рядом с ними, в наушниках и с блокнотом. Когда Хадж замирает и Дьедонне стоит недвижно, я отдыхаю. Еще одна ступенька – и Хадж уже прыгает по траве, и я вместе с ним. Он знает, что я рядом. И я знаю, что он знает. Он приглашает меня поиграть в угадайку, и я принимаю его правила. Он ведет зебру в безумном танце, и зебра не отстает ни на шаг – со ступеньки на ступеньку, подскок-поворот и так далее.

Не учитывает он одного – какое примитивное у нас оборудование. Он ведь современный человек и, готов спорить, помешан на технике. Он-то думает, у нас тут полный арсенал суперсовременных игрушек из Говорильни: микрофоны направленного действия, лазерные и спутниковые технологии и тому подобное. И ошибается. Здесь тебе не Говорильня, Хадж. Микрофоны Паука стационарные, а его старая добрая замкнутая система не допускает никаких утечек, поэтому зебра от нее в восторге.

Здесь у нас все по-честному. Хадж против Сальво, один на один, и Дьедонне – случайный свидетель. Здесь, с одной стороны, – язык ши, приправленный чечеткой Хаджа, с другой – звериные слух и чутье Сальво. Штиблеты Хаджа гремят не тише деревянных башмаков по булыжнику. Он делает пируэты, повороты, его голос то тише, то громче; фраза начинается на ши, заканчивается на киньяруанда плюс французские жаргонные вкрапления, чтоб сверх меры усложнить слухачу задачу. Я слушаю сразу с трех микрофонов, по три раза переключаюсь с языка на язык на протяжении одного предложения – прием такой же бешеный, как сам объект. И я мысленно танцую вместе с ним. Я там, наверху, на каменной лестнице, мы с Хаджем – два дуэлянта со шпагами, и всякий раз, когда он позволяет мне перевести дыхание, я спешно выдаю информацию Сэм, левой рукой прижимая блокнот к подлокотнику кресла, а правой, в которой зажат карандаш, безостановочно черкаю по страницам в заданном Хаджем ритме.

Не обязательно так кричать, Брайан, дорогой. Мы тебя прекрасно слышим.

Запись длится всего девять минут, то есть две трети перерыва. И за эти девять минут зебра ставит рекорд своей жизни.

*

ХАДЖ: И что, ты сильно болен? (Ботинки выбивают дробь: вверх на пару ступенек, вниз на три, потом тишина – остановился.) Совсем беда? (Ответа нет. Новый залп чечетки.) И жены тоже? И дети? (Дьедонне кивает в ответ? Видимо, так.) Мать твою! Сколько ж тебе осталось? (Ответа нет.) На ком поймал-то?

ДЬЕДОННЕ: На ком, на ком… На девчонке, а ты что подумал?

ХАДЖ: А когда?

ДЬЕДОННЕ: В девяносто восьмом.

ХАДЖ: На войне?

ДЬЕДОННЕ: Где ж еще?

ХАДЖ: Пока дрался с руандийцами? (Опять незримый кивок.) Мочил руандийцев и трахался во имя единой и неделимой Демократической Республики Конго?! Мама родная! Тебя за это хоть кто-нибудь поблагодарил?

ДЬЕДОННЕ: За что? За то, что чуму подхватил?

ХАДЖ: За то, что сражался в очередной бессмысленной войне. (Снова вверх-вниз по ступенькам.) Вот черт… Тьфу! (Дальше непечатные ругательства.) Этот Синдикат без имени мечтает вас поиметь, понимаешь? (Неразборчиво.) У баньямуленге лучшие воины, прекрасная дисциплина, мотивация и лучшие запасы полезных ископаемых… золото и колтан на плоскогорье… и вы их даже не добываете… слишком любите своих долбаных коров!

ДЬЕДОННЕ (непрерывно кашляя, хладнокровно): Тогда диктовать условия будем мы. Придем к Мвангазе и скажем: сначала дай нам все, что обещал, иначе не станем за тебя воевать, а выступим против тебя. Так и скажем.

ХАДЖ: К Мвангазе?.. Ты в самом деле думаешь, что тут всем Мвангаза заправляет? Вот уж герой так герой! Мирового уровня… про-све-титель! Бескорыстный друг обездоленных, мать его! Да у него самая захудалая на свете вилла в Испании за десять миллионов долларов. Уж мой папа знает… В каждой уборной по плазме… (Яростный перестук штиблет, речь становится невнятнойу потом опять слышно хорошо. Неожиданно ласково): Дьедонне… Послушай меня внимательно. Ты хороший человек. Ты мне нравишься.

ДЬЕДОННЕ: (неразборчиво).

ХАДЖ: Не умрешь. Я не хочу, чтобы ты умер. Договорились? По рукам? Ни ты, ни кто-либо еще из баньямуленге. Хватит уже. Ни из-за войны, ни от голода, ни от последствий войны, ни от СПИДа. Если непременно желаешь отбросить коньки, лопни от пива. Обещаешь?

ДЬЕДОННЕ (мрачно смеется): От пива и антиретровирусных препаратов.

ХАДЖ: Понимаешь, не хочу я, чтобы в Конго люди помирали. Хочу, чтобы все жили долго-долго, а если какому-нибудь ханурику уж очень приспичит, то пусть… тихо-мирно… от пива… С тебя пот льет, как со шлюхи при исполнении. Сядь-ка.

Теперь лучше слышно. Антон сообщил через Сэм, что Дьедонне устроился на каменной скамье под буком, чуть ниже беседки. Хадж вьется вокруг него, в радиусе двух-трех метров. Я по-прежнему там, с ними.

ХАДЖ: …руандийцы сильнее нас, ты ведь знаешь, да? сильнее, чем… баньямуленге, сильнее громил маи-маи. (Пыхтит и ревет, изображая гориллу.) Да они куда сильнее, чем всё… Киву, вместе взятое… Так ведь? Согласись.

ДЬЕДОННЕ: Может, и так.

ХАДЖ: Так, так, и ты прекрасно это понимаешь. Послушай… (Наклоняется к Дьедонне, шепчет ему на ухо – прием стопроцентный, наверное, от микрофона, закрепленного на нижних ветках бука.) …Люблю отца своего, как подобает африканцу. Почитаю его. У тебя отец жив еще? Ну, значит, ты почитаешь его дух. Ты разговариваешь с его духом, повинуешься ему, он тебя ведет по жизни. Мой-то жив еще, так? Три жены у него и шлюх сколько влезет… Владеет добрым куском Гомы, и пятьдесят один процент моего бизнеса принадлежит ему, а руандийцы воруют у него сделки, во всяком случае, он так считает.

Антон опять сообщает через Сэм, что Хадж то пропадает позади бука, то появляется. Это подтверждает и звук в моих наушниках: то слышно, то нет.

ХАДЖ: Значит, вызывает он меня к себе пару месяцев назад… По торжественному поводу, кхе-кхе… в офис, не домой… не хочет, чтоб жены подслушивали у замочной скважины… И сообщает про этот замечательный “Новый курс” для Конго, на который он тоже подписался… и что еще до выборов, от которых нечего ждать, кроме гражданской войны, его давний приятель Мвангаза влезет на престол, выкинет всех, кто ему неугоден, а любимчикам набьет кошельки. Народ наш тоже разбогатеет, потому что за Мвангазой стоит этот распрекрасный бескорыстный Синдикат и у них куча денег, благие намерения, оружие и боеприпасы. Звучит заманчиво, отвечаю я. Точь-в-точь то же самое говорил король Леопольд, когда впервые объявился в Конго. Папа, естественно, давай орать… Ну, я подождал, пока он отойдет немного… уже на следующий день… (Звук прерывается, потом восстанавливается.) …тем временем плохи. Хуже некуда… Я проконсультировался с парочкой весьма темных личностей… в Киншасе… Знал бы папа, что я с ними якшаюсь, прибил бы на месте… с такими лучше быть повежливее, если не хочешь утром на том свете проснуться… (Снова очень неразборчиво.) …что они сказали, эти парни? Взяв с меня клятву молчать как рыба о страшной тайне, которую я сейчас тебе солью? Киншаса – в курсе. В доле. Киншаса свое получит, и мало никому не покажется…

Слышимость безупречная. Сэм докладывает, что Хадж и Дьедонне сидят рядом на скамейке, микрофон на высоте двух метров над ними и на улице ни ветерка – никаких помех.

ХАДЖ: Так вот, возвращаюсь я к нему и говорю: отец, я тебя люблю и благодарен за то, что ты оплатил мне возможность вырастить в голове кучу долбаных мозгов, и уважаю твои добрые побуждения относительно Мвангазы и Восточного Конго. Поэтому позволь на основании моего профессионального опыта сказать тебе, что в данном случае ты дважды осел, да еще какой. Во-первых, продавшись этому бесхвостому Синдикату, ты и твой приятель Мвангаза продешевили примерно на тысячу процентов. А во-вторых, уж прости мою дерзость, но кому нужна очередная блядская война? Наш с тобой бизнес полностью зависит от Руанды. Руандийцы вывозят наши товары и отправляют их по всему миру. Кто угодно, кроме конголезцев, увидел бы в этом прочную основу для прибыльного и дружеского торгового союза. А не поводом убивать жен и детей друг друга или водружать в кресло правителя дряхлого, неопытного в политике лидера, который к тому же, как бы хорошо мы с тобой к нему ни относились, торжественно обещает вышвырнуть вон из Конго все и вся, что только пахнет Руандой. И что, дальше я рассказываю ему про своих нехороших друзей из Киншасы? Хрена лысого. Зато рассказываю про моего хорошего друга Мариуса, жирную голландскую задницу, делившую со мной университетскую скамью в Париже.

Звук временно пропадает. Ребята Сэм сообщают, что объекты медленно прохаживаются за беседкой. Звук возвращается, но очень плохой.

ХАДЖ: …сорок лет… (две секунды неразборчиво) …куча денег от разных организаций… африканский [?] вице-президент… (семь секунд неразборчиво) …И сказал отцу… (четыре секунды неразборчиво) …выслушал меня… кричал, что я его самая большая ошибка в жизни… опозорил наших предков… потом спросил, где бы встретиться с этим Мариусом, чтобы… объяснить, что, только перекрыв границу Конго с Руандой, можно разумно уладить все мировые проблемы… Так папа выражается, когда не хочет, чтобы ты сообразил, что он готов пересмотреть свое решение.

Металлический скрежет, скрип подушек, четкость звучания восстановилась. Сэм сообщает, что они уселись в беседке, лицом к морю. Хадж говорит с горячей настойчивостью.

ХАДЖ: В общем, садится папа в свой частный самолет и отправляется в Найроби повидать Мариуса. Люк обожает Найроби. У него там роскошная телка. И Мариус ему симпатичен. Выкуривают они вместе пару сигар. Симпатия взаимна, поэтому Мариус популярно разъясняет отцу, в какую он сел лужу. Вас, говорит, совершенно точно описал ваш непутевый сын. Вы мудрый и тонкий человек. Так зачем же вы со своим Мвангазой собираетесь изгонять руандийцев из вашего Киву? Чтобы они больше не могли вас эксплуатировать? Прекрасная идея, если бы не одно обстоятельство. Вы что же, всерьез полагаете, они не заявятся снова, чтобы вытрясти из вас душу и с процентами вернуть все, что вы у них отобрали? Разве не так они всякий раз поступают? Так отчего бы не сделать по-настоящему умный ход? Почему бы не совершить немыслимое в кои-то веки? Вместо того чтобы вышвыривать руандийцев вон, посмотритесь в зеркало, улыбнитесь во весь рот и изобразите дружелюбие. Вы же все равно с ними дела ведете, нравится вам это или нет, – так пусть лучше нравится! Тогда, возможно, моя компания выкупит у вас долю, а то и все предприятие целиком. Посадим в совет директоров молодых смышленых ребят вроде вашего непутевого сыночка, с Киншасой договоримся полюбовно и, вместо того чтобы посылать на смерть еще три миллиона человек, наладим хоть какую-то мирную жизнь.