Текст книги "Введение в теоретическую лингвистику"

Автор книги: Джон Лайонз

Жанр:

Языкознание

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Назад к карточке книги

1.3.7. РОЛЬ ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ В РАЗВИТИИ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

Воображение ученых было поражено открытиями в области индоевропейских языков, и они чувствовали необходимость определить надежные методологические принципы для выявления других языковых семей (некоторые были названы выше). Однако индоевропейская семья занимала и, вероятно, всегда будет занимать особое место в сравнительно-историческом языкознании. Это объясняется отнюдь не какими-либо внутренними свойствами индоевропейских языков, но обилием древних письменных памятников на этих языках, возраст которых исчисляется веками и даже тысячелетиями. Родственные языки в своей основе происходят из одного общего языка [праязыка]; поэтому чем дальше мы уходим в древность, тем меньше обнаруживается различий между сравниваемыми языками. Некоторые соответствия между языками индоевропейской семьи могут быть выявлены на основе сравнения современных языков; однако другие, более конкретные соответствия обнаруживаются лишь в результате внимательного изучения древних текстов.

1.3.8. ЗАИМСТВОВАНИЯ

На основании сказанного выше у читателя могло сложиться впечатление, что свидетельством родства языков могут служить лишь такие совпадения в словарном составе и грамматическом строе, которые нельзя объяснить случайными факторами. Подобное утверждение давало бы крайне упрощенную картину реального положения вещей: оно не учитывает заимствования слов. Хорошо известно, что языки, находящиеся в географических и культурных контактах, легко заимствуют слова друг у друга; это объясняется тем, что часто те или другие реалии или понятия, перенимаемые одним народом у другого, сохраняют свои исходные названия. Поэтому многие словарные совпадения двух языков объясняются заимствованиями либо одного языка у другого, либо обоих рассматриваемых языков у какого-либо третьего языка. Достаточно вспомнить, какое огромное количество слов латинского и древнегреческого происхождения можно обнаружить в словаре любого современного европейского языка. (Отметим также, что если рассматривать в качестве заимствований не только те слова, которые были непосредственно взяты из древних языков, но и те, которые сконструированы в новое время из греческих и латинских корней, то в число заимствований попадет едва ли не вся современная научная терминология, а также названия многих новых изобретений: телефон, телевизор, автомобиль, кинематограф и т. п.) Именно заимствованием из классических языков объясняются многие наиболее очевидные совпадения слов в современных европейских языках. Кроме того, европейские языки в разные периоды истории в той или иной степени заимствовали лексику друг у друга, и этот процесс продолжается в настоящее время. Располагая нынешними знаниями о языках и учитывая общее развитие европейской культуры, мы можем легко распознавать заимствования в словарях современных европейских языков. Очевидно, однако, что, если бы мы не умели отличать исконные слова от заимствований, наше представление о степени близости языков было бы, вероятно, сильно преувеличенным. Основоположники сравнительно-исторического языкознания прекрасно понимали, что слова легко переходят из одного языка в другой, но у них не было надежных критериев, с помощью которых в словаре можно выделить заимствования. Поэтому при установлении языкового родства они опирались преимущественно на грамматические соответствия, привлекая лексические соответствия весьма осторожно и, как правило, рассматривая только слова основного словарного фонда, то есть те слова, которые известны носителям языка с детства и постоянно используются ими. Однако при языковых контактах, как известно теперь, языки могут влиять друг на друга и в отношении грамматического строя. Разумеется, нельзя отрицать, что так называемые «культурные» слова заимствуются охотнее других слов; однако факт существования основного словарного фонда, неподвижного и не подверженного заимствованиям, безусловно, вызывает сомнение. Впрочем, этот вопрос не столь важен, как это может показаться, поскольку для тех языков, в исследовании которых компаративистика достигла наибольших успехов, туманное понятие сходства было заменено более точным понятием системного соответствия.

1.3.9. ЗАКОН ГРИММА

Примеры системных соответствий между звуками эквивалентных слов в разных языках были отмечены еще ранними компаративистами. В 1822 г. Якоб Гримм, вслед за датчанином Расмусом Раском, указал на ряд звуковых соответствий в индоевропейских языках. В частности, он заметил, что в германских языках: (i) звуку f обычно соответствует p других индоевропейских языков (например, p в греческом и латинском); (ii) звуку p соответствует b; (iii) звуку th соответствует t; (iv) звуку t соответствует d и т. п.; см. таблицу 1, в которой представлены – несколько упрощенно и не полно – некоторые звуковые соответствия между готским (самым ранним из германских языков, имеющим достаточно представительные письменные памятники), латынью, греческим и санскритом:

Таблица 1


Латинский	p	b	f	t	d	th	k	g	kh
Греческий	p	b	ph	t	d	th	k	g	kh
Санскрит	p	b	bh	t	d	dh	ś	j	h

(Знак θ в готском обозначает глухой фрикативный звук типа английского th в словах thick, thin и т. п. – в отличие от звонкого фрикативного в английских словах then, there и т. п.; сочетания букв th, ph, kh, dh, bh, используемые в нашей транскрипции для греческого и санскрита, обозначают придыхательные смычные; о различиях между фрикативными согласными и придыхательными смычными см. § 3.2.6.) Примеры слов, иллюстрирующих указанные соответствия:


fotus	pedis	podós	padas	'нога'
taíhun	decem	déka	daśa	'десять'

NB: в латинском языке с обозначает звук k.

Для объяснения этих соответствий Гримм постулировал закон передвижения согласных в доисторический период германских языков. В соответствии с этим законом исходные индоевропейские придыхательные согласные bh, dh и gh перешли в непридыхательные b, d и g, исходные звонкие b, d и g перешли в глухие р, t и k, а исходные глухие р, t и k перешли в f, θ и h соответственно. Следует иметь в виду, что данная выше система звуковых соответствий не вполне точно передает закон германского передвижения согласных в формулировке Гримма. Во-первых, вместо терминов традиционной грамматики мы используем термины современной фонетики – «звонкий/глухой согласный» (см. § 3.2.6); во-вторых, мы проводим фонетическое различие между исходными индоевропейскими и германскими придыхательными; в-третьих, в данной нами формулировке не учитывается второе верхненемецкое передвижение согласных, которое Гримм считал частью общего процесса, происходившего в течение многих столетий. Кроме того, наша формулировка не точна еще и потому, что она ограничена соответствиями только между готским и тремя другими индоевропейскими языками. Тем не менее она передает суть того, что впоследствии получило название «закона Гримма», самого известного из звуковых законов сравнительно-исторического языкознания, и поэтому для наших целей вполне достаточна.

Гримм и его современники видели, что соответствия, подобные описанным выше, выполняются далеко не для всех слов. Они, например, отмечали, что если слова со значением 'брат' абсолютно регулярны с точки зрения звуковых соответствий (ср. гот. broθar : лат. frater; b = f, θ = t), то для слов со значением 'отец' звуковые соответствия выполняются лишь частично (ср. гот. fadar : лат. pater; f = р, но d = t). Однако подобного рода исключения их не смущали, так как они не считали звуковые соответствия строго обязательными во всех случаях. Сам Гримм писал по этому поводу: «Передвижение звуков объясняет большинство случаев, но для отдельных случаев может и не выполняться; некоторые слова сохраняют свою исходную форму, и звуковые изменения их не затрагивают».

1.3.10. МЛАДОГРАММАТИКИ

Примерно пятьдесят лет спустя группа ученых, считавших себя революционерами в науке и с удовлетворением принявших ироническое название, данное им их противниками, – «младограмматики» или «неограмматики», предложила принципиально новый подход к исследованию языка. Основной принцип младограмматиков Вильгельм Шерер сформулировал следующим образом (1875 г.): «Звуковые изменения, наблюдаемые в истории языков, подчиняются незыблемым законам, а кажущиеся исключения всегда объясняются действием других законов». Тезис о том, что все звуковые изменения могут быть объяснены действием законов, не знающих исключений, был весьма смел, но теперь он уже вполне отвечал духу времени. В самом деле, период между 1820 и 1870 гг., отмеченный колоссальным числом исследований, посвященных звуковым изменениям в самых различных ветвях индоевропейской языковой семьи, ознаменовался блестящими и разнообразными открытиями, объяснившими многие звуковые соответствия, которые казались ранним компаративистам нерегулярными и случайными.

1.3.11. «ЗАКОН ВЕРНЕРА» И ДРУГИЕ «ЗВУКОВЫЕ ЗАКОНЫ»

В 1875 году датский лингвист Карл Вернер опубликовал статью, получившую широкий отклик, в которой было показано, что соответствия типа «готское d = латинское t» (например, гот. fadar = лат. pater), противоречившие закону Гримма, становятся регулярными и хорошо объяснимыми, если переформулировать этот закон с учетом места ударения в соответствующих санскритских словах; см. таблицу 2 (ударение отмечено знаком ´):

Таблица 2

Санскрит	bhrā́tar-	pitár-
Готский	brōθar	fadar
Латинский	frāter	pater
	'брат'	'отец'

Вернер предполагал, что в санскрите сохранилось место раннего индоевропейского ударения и что германское передвижение согласных предшествовало сдвигу ударения к началу слова, происшедшему в дописьменный период германской языковой группы. На основе этого предположения упомянутые исключения из закона Гримма – случаи готского d (в интервокальной позиции звучавшего, вероятно, как звонкий фрикативный, наподобие англ. th в слове father) – легко объясняются следующим образом: глухие придыхательные согласные f, th, h, получающиеся в результате действия закона Гримма, сохранялись в готском, если на предшествующий слог падало ударение (отсюда гот. brōθar), но озвончались в противном случае, соответственно переходя в b, d, g (отсюда гот. fadar и т. п.). Следует добавить также, что совпадение интервокальных согласных в английских словах father 'отец' и brother 'брат' объясняется особенностями истории английского языка; в древнеанглийском эти согласные различались. В современном немецком в соответствующих словах (ср. Vater : Bruder) мы также имеем разные интервокальные согласные t и d, получившиеся из готских d и θ соответственно, в результате второго верхненемецкого передвижения согласных, происшедшего в сравнительно недавний период и затронувшего лишь немецкий язык.

Кроме закона Вернера, в рассматриваемый период был установлен ряд других важных звуковых законов, которые хорошо объясняли некоторые из наиболее досадных отклонений от найденных ранее звуковых соответствий между индоевропейскими языками. Эти звуковые законы в значительной мере прояснили картину относительной хронологии в пределах различных ветвей индоевропейской языковой семьи и укрепили веру в принцип регулярности звуковых изменений. Когда этот принцип был провозглашен младограмматиками, он подвергся яростным нападкам; однако к концу XIX в. его приняли большинство компаративистов.

Методологическое значение принципа регулярности звуковых изменений огромно. Благодаря ему языковеды стали обращать особое внимание на исключения из ранее найденных законов, что заставляло их либо формулировать эти законы более точно (подобно тому как Вернер уточнил закон Гримма), либо искать удовлетворительных объяснений для тех слов, которые почему-либо не подпали под действие того или иного закона.

1.3.12. ИСКЛЮЧЕНИЯ, ОБЪЯСНЯЕМЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯМИ

Многие очевидные исключения из звуковых законов можно объяснить тем, что соответствующие слова, якобы нарушающие определенный звуковой закон, были заимствованы из соседнего родственного языка или диалекта уже после завершения действия данного закона. Примером может служить латинское слово rufus 'красный'. Данные других индоевропейских языков и применение соответствующего звукового закона (на котором мы не будем останавливаться) заставляют ожидать в данном слове b вместо f. Однако в латыни есть другое слово с тем же смыслом – ruber, содержащее ожидаемое b (оно принадлежит к другому словоизменительному типу, но это для нас сейчас не важно). Наличие в латыни этой пары слов можно с большей степенью вероятности объяснить тем, что слово rufus было заимствовано из близкородственного диалекта, где, по имеющимся свидетельствам, в данном слове ожидается именно f.

1.3.13. РОЛЬ АНАЛОГИИ

Многие исключения из звуковых законов младограмматики объясняли с помощью другого важного фактора – аналогии. Давно было замечено, что в развитии языка значительную роль играет тенденция создавать новые формы по аналогии с привычными и регулярными языковыми моделями. (Та же самая тенденция лежит в основе создания детьми, говорящими по-английски, таких форм, как flied вместо flew 'летел', goed вместо went 'шел', tooths вместо teeth 'зубы' [ср. детские формообразования в русском языке: сплишь, ребенки, хорошéе и т. n.].) Поскольку считалось, что вследствие этой тенденции язык засоряется неправильными формами, аналогия рассматривалась как один из факторов, вызывающих «ухудшение» языка в века упадка и необразованности. Бытовало мнение, что, подобно тому как родители и учителя должны поправлять детей, образующих по аналогии неправильные формы, грамматисты должны обращать внимание взрослых носителей языка на образуемые ими по аналогии неправильные формы, если последние грозят получить широкое распространение. Однако в XIX в., когда внимательному изучению подверглись классические и новые европейские языки во все периоды их развития, стало ясно, что «аналогия» – это важнейший фактор изменения языков во все времена, а не только в века упадка и распада.

Объяснительная сила аналогии применительно к исключениям из звуковых законов может быть проиллюстрирована на примере одной группы существительных в латыни. Рассмотрим следующие существительные: греч. génos, лат. genus, скр. janas – в именительном и родительном падежах единственного числа (эти слова, которым родственно английское kin, означают 'семья', 'раса', 'вид' и т. п.) : греч. génos, génous; лат. genus, generis; скр. janas, janasas. На основе соответствий, представленных в этих (а также многих других) словах, можно наметить следующий звуковой закон для объяснения развития исходного индоевропейского звука *s:

(i) в санскрите исходный *s сохраняется (во всех случаях, существенных для рассматриваемого примера);

(ii) в греческом исходный *s

(a) сохраняется перед согласными и после них, а также в конце слова;

(b) переходит в h в начале слова (ср. греч. heptá, лат. septem, скр. sapta, англ. seven 'семь');

(iii) в латыни исходный *s

(a) сохраняется перед согласными и после них, а также в начале и в конце слова;

(b) переходит в r между гласными (отсюда * genesis → generis).

Таким образом, греч. génos и лат. genus регулярны с точки зрения намеченного звукового закона. (При его изложении мы использовали астериск – в соответствии с практикой компаративистики – для обозначения реконструированных звуков или форм в отличие от звуков или форм, зафиксированных в сохранившихся текстах.) Хотя приведенные выше правила касаются только развития индоевропейского *s, все звуки в рассмотренных формах объясняются некоторыми законами развития исходных индоевропейских согласных и гласных. Однако как в греческом, так и в латыни имеются исключения из сформулированного выше звукового закона. Рассмотрим в качестве примера латинское слово со значениями 'честь', 'почет', 'уважение'. В классических текстах встречаются разные формы этого слова в именительном падеже единственного числа – honos у ранних авторов и honor у более поздних авторов, – тогда как формы косвенных падежей у тех и других совпадают – honoris, honorem и т. д. Формы косвенных падежей honoris, honorem, ... регулярно выводятся из форм *honosis, *honosem, ... с помощью приведенного закона – правило (iii b), так же как ранняя форма именительного падежа единственного числа honos выводится по правилу (iii а). Для объяснения же формы honor обратимся к тому факту, что в латыни многие существительные регулярно сохраняли исходное индоевропейское *r: cultor, cultoris, cultorem и т. д. Форму honor можно объяснить действием аналогии, а именно заменой в форме honos конечного s на r, которая ставит пару honor : honoris в один ряд с парами типа cultor : cultoris. Действительно, форма honor – лишь один из примеров большого класса латинских существительных (amor 'любовь', labor 'работа', timor 'страх' и т. п.); этот класс можно противопоставить односложным существительным классической латыни – flōs : flōris 'цветок', mōs : mōris 'обычай' и т. п., в которых в именительном падеже единственного числа s регулярно сохранялось. (Для читателей, знающих латынь, укажем, что данное выше объяснение развития латинских слов несколько упрощено – в нем не учитывается долгота гласного о в последнем слоге, играющая определенную роль в изменениях по аналогии.)

Ряд законов, выявленных младограмматиками и их последователями, имеет исключительно узкую сферу действия; в других законах предлагались необоснованные и малодостоверные изменения по аналогии; некоторые формы объявлялись заимствованиями без указания соответствующего языка или диалекта. Сравнительно-исторические исследования последних восьмидесяти лет показали, что младограмматики слишком грубо и прямолинейно разграничивали звуковой закон, заимствование и аналогию. То или иное звуковое изменение может иметь своим источником одно или несколько слов, заимствованных, скажем, из соседнего диалекта, а затем распространиться по аналогии на более широкий класс слов. После этого соответствующее изменение можно описать посредством некоторого общего закона. Но это вовсе не означает, что данное изменение является результатом лишь одного частного закона, действующего вне связи с другими частными законами [то есть результатом либо звукового закона, либо заимствования, либо аналогии].

1.3.14. ПОЗИТИВИЗМ ЛИНГВИСТИКИ XIX ВЕКА

Понятие эволюции было одним из основных научных понятий XIX в., хотя оно и не было новым. Идея эволюции была с энтузиазмом подхвачена романтиками в противовес классической традиции. После выхода в свет труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» (1859) понятие целенаправленности или телеологии было заменено принципом естественного отбора; благодаря этой работе в эволюционной биологии появилась возможность трактовать явления природы с механистической, или позитивистской, точки зрения, и общее понятие эволюции стало более обоснованным, так как под него был подведен более прочный научный фундамент. Многие характерные черты лингвистической мысли XIX в. объясняются влиянием эволюционной биологии; останавливаться на них мы не считаем нужным. Следует подчеркнуть, что, поскольку позитивистская точка зрения оказалась продуктивной в области биологии, вслед за последней и все общественные науки также занялись поисками законов эволюции. В своих попытках построить теорию изменения языка на основе считавшихся надежными позитивистских принципов точных и естественных наук младограмматики шли в ногу с общественными науками того времени. Современная лингвистика свободна от позитивистской концепции науки[22]22
Это утверждение автора нуждается в коррективах двоякого рода. Во-первых, поскольку младограмматическая концепция находит себе последователей и ныне, постольку позитивизм все еще сохраняет свои позиции в лингвистике. И, во-вторых, следует учитывать, что позитивизм преобразовался в неопозитивизм, от которого свободны далеко не все направления в науке о языке. – Прим. ред.

[Закрыть], и вопросы эволюции, как мы увидим, ныне уже не занимают в исследовании языка столь важное место, как в XIX в.

1.3.15. СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ И ОБЩАЯ ЛИНГВИСТИКА

Задачей сравнительно-исторического языкознания как ветви общей лингвистики является объяснение явлений языка. Оно призвано объяснить тот очевидный факт, что языки изменяются и что разные языки связаны друг с другом в различной степени. Факты изменения языка и большей или меньшей степени родства языков находят свое объяснение в тех или иных лингвистических гипотезах, которые – подобно любым научным гипотезам – могут быть пересмотрены в результате открытия новых фактов или принятия новой трактовки фактов и нового способа их классификации. Вследствие указанных причин «индоевропейская гипотеза» постоянно видоизменялась. В настоящее время мы понимаем термин «эволюция» не так, как ряд языковедов XIX в.; мы несколько иначе интерпретируем такие понятия, как «звуковой закон», «реконструкция», «аналогия»; мы сознаем, вероятно, отчетливее, чем наши предшественники, что изменение языка не является простой функцией времени, но определяется общественными и географическими условиями; наконец, мы допускаем, что при тех или иных условиях языки могут «сходиться» или «расходиться» (конвергенция и дивергенция языков). Однако ни одно из этих разногласий между современной лингвистикой и компаративистикой XIX в. не может полностью зачеркнуть ни методы последней, ни ее выводы.

Поскольку в этой книге история лингвистики сама по себе нас не интересует, мы не будем углубляться в принципы сравнительно-исторического метода, выработанные в XIX и XX вв. Настоящий раздел мы завершим обсуждением того вклада, который внесло сравнительно-историческое языкознание в становление принципов современной теоретической лингвистики.

Одним из важнейших и наиболее непосредственных следствий интереса компаративистики XIX в. к языковой эволюции было осознание того, что разного рода изменения (например, в пределах слова или словосочетания), засвидетельствованные в письменных текстах или древних надписях, обычно могут быть объяснены (посредством тех или иных звуковых законов) на основе установленных или гипотетически выводимых изменений в устной речи. Ранние компаративисты унаследовали классическую точку зрения, что письменная речь в определенном смысле первична по отношению к устной; они по-прежнему описывали звуковые изменения как изменения букв в составе слов. Однако вскоре они поняли, что любое последовательное описание того или иного языкового изменения должно как теоретически, так и практически опираться на принцип, согласно которому буквы как элементы письменного алфавита – это не что иное, как символы для соответствующих звуков устной речи. Как мы увидим в следующем разделе, одно из основных положений современной лингвистики состоит в том, что в языке первичен именно звук, а не письменный знак. Сравнительно-историческое языкознание дало мощный толчок для развития фонетики (обусловленный, в частности, знакомством с теориями индийских грамматистов, ср. § 1.2.10), а фонетика в свою очередь способствовала выработке более общих и точных звуковых законов.

Чрезвычайно важным было также постепенное осознание (примерно с середины XIX в.) истинного соотношения между языком и диалектом. Интенсивные исследования классических и современных европейских языков убедительно показали, что разнообразные местные диалекты отнюдь не являются несовершенными и искаженными вариантами стандартного литературного языка (как часто полагали ранее), но развиваются более или менее независимо. Диалекты столь же систематичны с точки зрения грамматической структуры, произношения и словаря и столь же пригодны для общения (в пределах их использования), как и литературный язык. Действительно, стало ясно, что различия между языками и близкородственными диалектами носят скорее политический и культурный, нежели лингвистический характер. С чисто лингвистической точки зрения общепризнанные литературные языки (латинский, английский, французский и т. д.) – это всего лишь «диалекты», которые – по исторической случайности – приобрели в свое время важное политическое или культурное значение. Так, для лингвистики является случайным и внешним тот факт, что именно диалекту Рима и его окрестностей суждено было с ростом Римской империи распространить свое влияние и стать тем, что именуется латинским языком; в самой же структуре этого языка нет никаких особенностей, предопределяющих такое его распространение. Разумеется, использование какого-либо диалекта в таких важных областях, как литература, политика, философия и т. д., обычно приводит к расширению словаря и появлению все более детальных и тонких лексических различий, что необходимо для удовлетворения нужд всех этих областей. Однако это является не причиной, а следствием того важного статуса, который приобретает речь в определенном обществе. Обычно стандартным языком страны становится тот диалект, на котором говорят наиболее влиятельные или правящие классы этой страны.

Другим результатом исследований местных диалектов (в тех областях лингвистики, которые называются диалектологией и лингвистической географией) является выяснение того факта, что между диалектами одного и того же и соседствующих языков нет резких границ. В тех местах, где границы между разными странами часто менялись или были открыты для торговли и общения людей, диалект одного языка мог более или менее незаметно перейти в диалект другого языка. Например, некоторые диалекты, на которых говорят по обеим сторонам голландско-немецкой границы, в равной степени отстоят как от литературного голландского, так и от литературного немецкого языка. Если же мы воспринимаем эти диалекты как диалекты одного из двух языков, то в данном случае мы оказываемся жертвами традиционного взгляда на взаимоотношения между языком и диалектом. Можно добавить, что подобные суждения бывают часто обусловлены политическими или националистическими предрассудками.

Положение о том, что все языки имеют одну и ту же грамматическую структуру (см. § 1.2.7), в современной лингвистике уже не является общепринятым. Этот принцип был подорван, в частности, достижениями сравнительно-исторического языкознания XIX в., убедительно показавшего, что языки постоянно изменяются. Особенно разителен пример классического греческого и латинского языков: с лингвистической точки зрения они представляли собой лишь определенные стадии в развитии языка, и большая часть их грамматической структуры может быть выведена – посредством сокращения и расширения – из более ранней системы грамматических противопоставлений. Было также показано, что различные языки, а также различные хронологические стадии в развитии одного языка могут значительно варьироваться в отношении грамматической структуры; стало ясно, что языки не укладываются в жесткую рамку традиционных грамматических категорий. Этот вывод был подтвержден исследованиями широкого круга языков, бывших недоступными для тех ученых прошлого, которые считали традиционную грамматику универсальной и неопровержимой. Как мы увидим, современная лингвистическая теория основывается на значительно более общих положениях, чем принципы традиционной грамматики.

Назад к карточке книги "Введение в теоретическую лингвистику"