Текст книги "Белая дорога (др. перевод)"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Когда я вернулся, в отеле меня ждало сообщение. Фил Поведа хотел, чтобы я ему перезвонил. Растерянности или страха в его голосе не было – даже наоборот, какое-то облегчение. Впрочем, вначале я позвонил Рэйчел. Как раз в это время на кухне у нас сидел патрульный из Скарборо Брюс Тэйлор, угощался кофе с печеньем. Я с некоторых пор испытывал облегчение оттого, что к нам домой, как обещал Макартур, заезжали полицейские, а где-то в доме, наряду с прочим, не переносит лактозу «Клан-киллер».

– Уоллас тоже несколько раз заскакивал, – сказала Рэйчел.

– Да? И как дела у мистера Одинокое Сердце?

– Ездил за покупками во Фрипорт, обзавелся в «Ральфе» парой пиджаков, нахватал каких-то новых рубашек с галстуками. Так что процесс идет, хотя поле еще непаханое. И Мэри ему, похоже, в самом деле подходит. А теперь прости-прощай: у меня тут симпатичный мужчина в форме, которого надо ублажать.

Нажав на рычажок, я сразу набрал Поведу.

– Это Паркер, – сказал я, когда он взял трубку.

– Ага, это вы, – повторил он. – Спасибо, что позвонили.

Голос у него звучал жизнерадостно, можно сказать, бесшабашно – совсем не тот Поведа, что грозил мне позавчера пистолетом.

– Вот, привожу в порядок свои дела: завещание, то-се. Я, оказывается, человек очень даже состоятельный; сам того не знал. Правда, чтобы извлечь из этого выгоду, придется умереть, ну да это ерунда.

– Мистер Поведа, с вами все в порядке?

Вопрос был из разряда никчемных. Фил Поведа, по-видимому, чувствовал себя не просто нормально, а на изрядном позитиве – увы, потому, по всей вероятности, что у него откровенно ехала крыша.

– Да-да. – Впервые в голосе у него засквозило что-то вроде сомнения. – Наверное, да. Вы были правы: Эллиота больше нет. Нашлась его машина. В новостях сообщили.

Я молчал.

– Как вы и сказали, остаемся лишь мы с Эрлом – только у меня, в отличие от Эрла, нет такого паника и дружков-нацистов, которые бы меня охраняли.

– Вы имеете в виду Бауэна?

– Ага, Бауэна и его выродка-арийца. Но они не смогут оберегать его вечно. Когда-нибудь он окажется один, и тогда… – Неожиданно осекшись, Поведа сменил тему: – Скорее бы все это кончилось.

– Кончилось что?

– Да все: убийство, вина. Черт, в основном все-таки вина. Если у вас есть время, можно об этом поговорить. У меня время есть. Хотя не так чтобы много. Для меня время истекает. Время истекает для всех нас.

Я пообещал ему тотчас подъехать. Хотелось еще сказать, чтобы он держался подальше от шкафчика с лекарствами и от острых предметов, но к тому моменту недолгий проблеск рассудка уже успел угаснуть.

– Отлично, – буркнул он и бросил трубку.

Я упаковал вещи и выписался из отеля. Как бы события ни складывались дальше, в Чарльстон ближайшее время я возвращаться не собирался.

Фил Поведа вышел на звонок в шортах, мокасинах и белой майке, на которой Христос, приоткрывая одежды, демонстрировал обвитое терниями сердце.

– Иисус мой спаситель, – пояснил он. – Всякий раз, как гляжусь в зеркало, мне вспоминается этот факт. Он готов меня простить.

Зрачки у Поведы были с маковое зернышко. Что бы он ни принял – штука наверняка сильная. Такую впору раздавать на «Титанике»: народ скрывался бы в волнах, улыбаючись. Меня он провел на уютную, отделанную дубом кухню и налил мне и себе кофе без кофеина. Весь следующий час его кружка так и простояла нетронутая. Довольно скоро отставил свою и я.

А после рассказа Поведы ни еда, ни питье в меня уже точно бы не полезли.

Бара «Обис» больше нет: снесли. Это был придорожный кабаку Блафф-роуд – место, где чистенькие пригожие мальчики из колледжа могли за пятерку дать за щеку неимущей черной или малоимущей белой – прямо среди деревьев, что покато спускались в темную котловину берегов Конгари; дать, а затем с глумливым видом возвратиться к товарищам и под общее ржание чокнуться с ними ладонями, в то время как женщина мыла рот под краном во дворе. А недалеко от того места, где было это заведение, теперь стоит новое – «Болотная крыса», в ней последние часы перед своей смертью провела с Атисом Джонсом Мариэн Ларусс.

В «Обисе» нередко гуляли сестры Джонс, даром что Адди едва исполнилось семнадцать, а старшенькая, Мелия, по странной причуде природы выглядела еще моложе. К той норе Адди уже разродилась сынишкой, Атисом, – плод, как оказалось, злополучной маминой связи с одним из преходящих ухажеров, ныне покойным Дэвисом Смутом по кличке Сапог; связи, которую можно было квалифицировать как изнасилование, сочти Адди нужным заявить на Смута в полицию. И вот Адди стала растить сына у бабушки, так как родная мать ее больше видеть не желала. Но вскоре не желать видеть ей будет некого, поскольку в одну ночь все следы Адди и ее сестры на этой земле бесследно потеряются.

Они были пьяны и, выходя из бара, слегка покачивались, а в спину им ветром в хмельные паруса неслись улюлюканье и скабрезные остроты. Адди запнулась и шлепнулась на задницу, а сестра рядом скорчилась от смеха. При попытке помочь младшенькой у нее задралась юбка, заголив тело; поднявшись наконец, они увидели автомобиль с тесно сидящими в нем молодыми людьми; те, что на заднем сиденье, алчно пялились, припав лицами к стеклу. Смутившись и струхнув даже во хмелю, молодые женщины перестали смеяться и, опустив головы, двинулись к дороге.

Не прошли они и десяти метров, как сзади послышался шум мотора и их, оттеняя на дороге камни и хвою, выхватили из темени фары. Женщины оглянулись – фары вблизи полыхали буркалами монстра. Машина встала им наперерез, открылась задняя дверца. Оттуда высунулась рука, хищной клешней потянулась к Адди и порвала ей платье, оставив на предплечье параллельные борозды.

Сестры бросились бежать в подлесок, на запах воды и гниющей растительности. Машина замерла у обочины, фары погасли; раздались посвист и боевые клики погони.

– Мы, помнится, звали их давалками, – рассказывал Поведа, сверкая по-прежнему неестественно яркими глазами. – Да они, в сущности, такими и были, кем же еще. Лэндрон видел их насквозь. Потому мы и брали его в свою компанию: он знал всех шлюх, которые могли дать за шестибаночную упаковку пива, а потом помалкивать, если перед тем их малость припугнуть. Как раз Лэндрон и рассказал нам насчет сестренок Джонс. У одной из них был ребенок, которого она снесла от силы лет в шестнадцать. А вторая, Лэндрон говорил, аж стонет, чтоб ее отодрали – делай с ней что хочешь во все дырки. Черт, да они даже трусиков не носили. Лэндрон говорил, специально для того, чтоб мужикам было удобнее. Ну а кто они, по-вашему, если не вылезают из баров, а под юбчонками даже ничего нет? Для чего все напоказ выставляют, если не на продажу? Им, может, даже понравилось бы, послушай они нас. Да мы бы и заплатили, у нас были деньги. Не за бесплатно же.

Он был уже не нынешний Фил Поведа, программист под сорок, с животиком и ипотекой, а тогдашний юнец. Взахлеб дыша, несся с остальными загонщиками, а под ногами хрустела длинная трава, и мучительно сладко дыбилось в паху.

– Э, стойте! – кричал он. – Стойте, соски, у нас сосульки есть!

А вокруг него прыскали со смеху остальные, потому что это же Фил, он знает, как можно позабавиться. Где Фил, там всегда веселуха. Фил насквозь прикольный парень. Юморной.

Девок они загнали в Конгари и бежали за ними вдоль Сидар-Крика. Трюетт, помнится, оступился и влетел в воду; Джеймс Фостер его вытащил. Беглянок они настигли там, где вода набирает глубину, возле первого из больших, с разбухшими стволами кипарисов. Мелия запнулась о торчащий корень и упала, а пока сестра помогала ей встать, охотники уже тут как тут. Адди ударила ближнего, мелким кулачком угодив ему в бровь; на это Лэндрон Мобли саданул так, что сломал ей челюсть, и девка шмякнулась на спину, оглушенная.

– Ах ты гребаная сука, – процедил Лэндрон. – Кошелка грошовая!

Было в его голосе что-то угрожающе-звериное, отчего остальные невольно приостановились, даже Фил, пытавшийся в эту секунду сладить с Мелией. И тут они поняли, чем это все должно закончиться. Поняли, что обратного пути нет. Эрл Ларусс с Грейди Трюеттом держали для Лэндрона Адди, в то время как остальные раздевали ее сестру. Эллиот Нортон, Фил и Джеймс Фостер переглянулись, после чего Фил толкнул Мелию на землю и вскоре, войдя в нее, уже жадно сопел, ритмично двигаясь бок о бок с Лэндроном под жужжание ночных насекомых, слетевшихся на их запах и припадающих и к мужчинам, и к женщинам, смакуя кровь, уже сочащуюся на землю.

Все вышло из-за Фила. Он, тяжело переводя дыхание, вставал с девчонки и смотрел в сторону ее изувеченной сестры (теперь, сняв напряжение, начинал соображать, что они такое творят), и тут ему вдруг прилетело в пах, да так, что он, охнув, завалился набок. А Мелия была уже на ногах; более того, она уносилась с болота прочь, в сторону ларуссовской просеки, где дальше идет шоссе.

Первым за ней пустился Мобли, потом Фостер. Эллиот, разрываясь между своей очередью к девчонке и досадной необходимостью гнаться за ее сестрой, потоптался в нерешительности, после чего устремился за друзьями. Грейди с Трюеттом в это время шутливо перепихивались: кто скорее попадет к «спортивному снаряду».

Покупка карстового пласта оказалась для семейства Ларусс во всех смыслах дорогой ошибкой. Земля была изъедена подземными ручьями и пещерами (в карстовую воронку чуть не провалился грузовик). Вскоре после этого открылось, что залежи известняка здесь мизерные и даже не окупают вложений в разработку. Хотя тем временем вполне успешно функционировали месторождения в Кейси, что в двадцати милях вверх по реке, и в Уинсборо – по автостраде № 77 в сторону Шарлотта. Плюс к этому надавили экологи: мол, реликтовый заповедник в опасности. Поэтому Ларуссы переключились на другие направления, бросовую землю оставив себе как напоминание, чтобы больше в подобные дела не влезать.

Мелия проскочила упавшую ржавую секцию ограды с изрешеченной пулями табличкой «Проход запрещен». Истерзанные ноги кровоточили, но она не сбавляла хода. Там, за участком, находятся дома. Там помогут и ей, и ее сестре. За Адди придут, заберут туда, где безопасно…

Мелия слышала: преследователи настигают, причем быстро. Она мельком оглянулась на бегу, и тут ее ноги вдруг утратили соприкосновение с твердой землей и зависли над каким-то глубоким, темным местом. Она отчаянно замахала руками на самом краю карстовой воронки. Откуда-то снизу в ноздри ударил запах грязной воды; Мелия, не удержавшись, сорвалась вниз. Упав в воду с гулким, огласившим своды пещеры всплеском, через секунду-другую она вынырнула и закашлялась; вода жгла глаза, кожу, интимные места. Поглядев вверх, на фоне звезд она различила троих мужчин. Медленными взмахами Мелия поплыла к краю воронки. Там она попыталась зацепиться, но пальцы все время срывались со скользкого камня. Слышно было, как те трое наверху о чем-то переговариваются; один из них исчез из виду.

Мелия как могла держалась на поверхности затхлой, клейкой воды. Сверху вдруг полыхнуло; Мелия посмотрела как раз в тот момент, когда там вспыхнула тряпка, а вниз будто в замедленном темпе полетела канистра с бензином…

За годы карстовые воронки превратились в свалку ядов и химикалий; постепенно те отходы просачивались в водопровод, а со временем попадали и в Конгари, поскольку все эти сокрытые от глаз ручьи в конечном итоге сообщались с главной водной артерией – большой рекой. Многие вещества, которые сбрасывались в дыру, были откровенно опасны. При этом у большинства тех отходов было общее свойство – они легко воспламенялись.

Трое мужчин отшатнулись от ударившего из недр пламени, которое обдало светом деревья, каменистую землю, брошенную технику и лица парней, потрясенных и вместе с тем восхищенных таким эффектом.

Один из них вытер испачканные бензином руки об остатки старой простыни, изорванной на фитиль.

– Да и хрен с ней, – сказал Эллиот Нортон. Тряпку он обмотал вокруг камня и запустил его в рукотворную геенну. – Пойдем отсюда.

Какое-то время я молчал. Поведа указательным пальцем чертил на столе нераспознаваемые узоры. Эллиот Нортон – человек, которого я считал своим другом, – участвовал в изнасиловании и сожжении молодой женщины, совсем еще девчонки. Я пристально смотрел на Поведу, а того занимали исключительно узоры от пальца. В нем что-то мучительно прорвалось наружу – то, что мешало ему жить после содеянного, – и вот теперь Фил Поведа тонул в приливе воспоминаний.

Я видел, как человек сходит с ума.

– Продолжайте, – сказал я. – Заканчивайте.

– Кончай ее, – сказал Мобли.

Он смотрел сверху на Эрла Ларусса, который, стоя на коленях возле ничком лежащей женщины, застегивал ширинку.

– Че? – У Эрла полезли на лоб брови.

– Кончай ее, – повторил Мобли, – прибей.

– Я не могу, – с видом маленького мальчика сказал Эрл.

– Трахнуть-то ты ее запросто смог, – усмехнулся Мобли. – А сейчас, если ее тут оставить, кто-нибудь ее найдет, и она все разболтает. Обязательно всех нас сдаст. На вот.

Он поднял камень и кинул в Эрла, больно попав ему по ляжке.

– А почему я? – захныкал Эрл, потирая ушибленное место.

– А почему не-ет? – рассерженно сымитировал его нытье Мобли.

– Не, я не буду, – заупрямился Эрл.

Мобли на это вынул из-под рубахи нож.

– Делай, – бросил он. – Иначе я тебя кончу.

Неожиданным образом власть в компании сместилась, и все встало на свои места. На самом деле Мобли был у них за вожака. Мобли добывал травку и ЛСД, Мобли подтаскивал женщин, и Мобли был тем, кто в душе всегда проклинал своих приятелей. Быть может, думалось позднее Филу Поведе, это и было его всегдашним намерением: проклинать стайку богатеньких белых юнцов, которые им помыкали, обижали словом, а затем взяли под свое крыло, когда увидели, что через него можно получать пользу – думая, впрочем, что рано или поздно нужда в нем отпадет и его просто спустят, как дерьмо в унитазе. И из них Ларусс был всегда самым избалованным, эдаким манерным рохлей-везунчиком, самым ненадежным; так что теперь именно он пускай и прикончит эту девку.

Ларусс расплакался.

– Пожалуйста, – униженно молил он, – ну пожалуйста, не заставляй меня это делать.

Мобли молча поднял блеснувший под лунным светом нож. Медленно, дрожащими руками, Ларусс взял камень.

– Ну пожалуйста, – протянул Ларусс в последний раз.

Стоящий справа Фил отвернулся было, но Мобли рывком развернул его обратно.

– Нет, ты смотри. Ты во всем этом участвуешь, так что гляди, чем оно закончится. Ну! – снова обратился он к Ларуссу. – Ты, дерьмо трусливое, давай кончай ее! Кончай ее, щенок гребаный, если только не хочешь податься к своему папаше и рассказать, что ты тут отчебучил, припасть к нему и разныться, как пидор, какой ты на самом деле и есть, и умолять, чтобы он тебя отмазал. Давай же, кончай ее. Ну?!

Ларусс сотрясался всем телом, поднимая камень, и опускал его женщине на лицо неверной рукой. Тем не менее было слышно, как что-то треснуло и она застонала. Ларусс выл в голос от страха, по щекам катились слезы, смешиваясь с грязью, осевшей на щеках, пока он насиловал. Он поднял камень снова и ударил, уже резче. Треснуло на этот раз тоже громче. Опять замах – еще более быстрый, – и удар под мяукающий вопль Ларусса. И еще, и еще, и еще. Ларусс молотил в слепом неистовстве; его, перемазанного грязью и кровью, пришлось даже оттаскивать от тела. При этом камня он не выпустил, а выпученные глаза окаменело белели на красной физиономии.

Женщина на земле была давно уже мертва.

– Молодец, хорошо справился, – хмыкнул Мобли, уже спрятавший нож. – Да ты прямо заправский киллер, Эрл, – потрепал он ревущего приятеля по плечу. – Киллер, серийный маньяк-убийца.

– Мобли ее забрал, – рассказал Поведа. – На огонь сходился народ, пора было сматывать удочки. Папаша у Лэндрона был в Чарльстоне могильщиком. Как раз накануне он вырыл могилу на «Магнолии», так что Лэндрон с Эллиотом ее туда скинули, присыпали сверху землей, утоптали. А назавтра сверху положили жмура. Он в роду был последним, так что никто на том участке больше рыть не собирался, – Поведа сглотнул. – По крайней мере, пока на могиле не нашли самого Лэндрона.

– А Мелия? – спросил я.

– Сгорела заживо. В том костре невозможно было выжить.

– И никто об этом не узнал? Вы больше никому не рассказывали?

Он покачал головой.

– Все осталось между нами. Девушек потом искали, но так и не нашли. Да и нечего было искать: дожди все смыли.

Известным осталось лишь то, что сестры Джонс бесследно исчезли с лица земли.

– Но кто-то все же прознал, – заключил Поведа. – Кто-то заставляет нас расплачиваться. Убита Мариэн, покончил с собой Джеймс. Грейди перерезали горло. Убит Мобли, за ним Эллиот. Кто-то нас поочередно отлавливает и карает. Следующий я. Потому и привожу в порядок свои делишки. – Он улыбнулся. – Все завещаю на благотворительность. Как вы думаете, хорошее это дело? Я думаю, что да, хорошее.

– Вы могли бы пойти в полицию. Рассказать о том, что сделали.

– Нет, этого точно не надо. Лучше просто дождусь своей участи.

– В полицию могу обратиться я.

Он пожал плечами.

– Можете, но я скажу, что вы все выдумали. Адвокат вызволит меня за пару часов, если только я вообще попаду под стражу. И я опять буду дожидаться конца здесь.

Я встал.

– Иисус меня простит, – нахохлившись, сказал Поведа. – Он всем прощает. Разве нет?

В его глазах что-то блеснуло – последний отсвет вменяемости, скрывшийся во мгле безумия.

– Не знаю, – сказал я. – Не знаю, наберется ли во вселенной столько милосердия.

И ушел.

Конгари. Череда недавних смертей. Связь между Эллиотом и Атисом Джонсом. Т-образное распятие в груди Лэндрона Мобли и уменьшенная его копия на шее человека с поврежденными глазами.

Терей. Надо разыскать Терея.

Все так же сидел на крыльце меблирашки старик, покуривая трубку и глядя на поток транспорта. Я спросил у него номер комнаты Терея.

– Номер-то восемь, – ответил он на мой вопрос, – да только его там нету.

– Дед, – воскликнул я, – ты для меня просто символ неудачи! Как ни прихожу, Терея нет, а ты занимаешь почем зря место на крыльце.

– Думал, ты будешь рад видеть знакомое лицо.

– Да, но только Терея.

Я миновал его и пошел вверх по лестнице. Старик смотрел мне вслед.

Я постучал в дверь с восьмеркой, но никто не ответил. Из дверей по соседству наперебой кричали приемники, а ковер и стены коридора пропахли кухонным чадом. Я взялся за ручку и повернул; дверь открылась легко, явив взгляду незаправленную односпальную кровать, убогую тахту и газовую плиту в углу. Между плитой и кроватью едва хватало места, чтобы мог протиснуться к чумазому оконцу худой человек. Слева от меня находился туалет со стойкой душа, все достаточно чистое. В общем, комната хоть и голая, но не запущенная. Терей как мог здесь обустроился: вон на леске карниза новые занавески, а на стене дешевенькая репродукция, розы в вазе. Не было ни радио, ни телевизора, ни книг. Сорванный с кровати матрас валялся в углу, одежда была разбросана по комнате, но кто бы ни устроил кавардак, он вряд ли нашел то, чего искал. Какими бы ценностями ни обладал Терей, он хранил их в другом месте, в своем подлинном доме.

Я уже собирался уходить, когда дверь у меня за спиной открылась. Повернувшись, я увидел большого мясистого афроамериканца в цветастой рубахе. Он стоял в дверном проеме, держа в одной руке сигарету, а в другой бейсбольную биту. За спиной у него виднелся старикан с трубочкой.

– Чем-нибудь помочь? – угрожающе спросил мужик с битой.

– Вы, наверно, старший по дому?

– Я хозяин. А вот вы нарушитель.

– Я тут кое-кого искал.

– Его здесь нет, а у тебя нет права самовольно сюда проникать.

– Я частный детектив. Меня звать…

– Как тебя звать, мне абсолютно по боку. Убирайся отсюда, пока я не прибег к вынужденной самообороне в ходе несанкционированного проникновения!

– Несанкционированное проникновение, – ехидным попугаем хихикнул у него за спиной старикан. – Обхезаться. – Он весело крутнул головой и пустил из трубки клуб дыма.

Я подошел к двери; мужик с битой чуть потеснился, пропуская. Он по-прежнему загромождал почти весь проход; мне пришлось сделать глубокий выдох, чтобы протиснуться. Мужик пах очистителем для труб и дешевым дезодорантом.

– Можно вас кое о чем спросить? – спросил я, выбравшись к лестнице.

– Ну?

– Почему эта дверь была не заперта?

Лицо у мужика озадаченно сморщилось.

– Как, а разве не ты ее открыл?

– Нет, она была уже открыта, и кто-то успел здесь пошариться.

Владелец повернулся к старикану:

– Кто-нибудь еще здесь спрашивал Терея?

– Нет, сэр, только этот вот мужчина.

– Послушайте, я никому здесь не желаю неприятностей, – продолжал я. – Мне просто надо поговорить с Тереем. Когда вы в последний раз его видели?

– Несколько дней тому назад, – без особой охоты ответил хозяин. – Часов около восьми, после того как он вернулся с работы. Терей был с каким-то свертком, сказал, что на пару дней уезжает.

– А дверь тогда была на замке?

– Он на моих глазах ее запер.

То есть кто-то зашел в здание уже после смерти Атиса Джонса и проделал, возможно, то же, что сейчас я: проник в жилье в попытке найти или самого Терея, или что-то с ним связанное.

– Спасибо, – кивнул я.

– Да не за что.

– Несанкционированное проникновение, – повторил старый курилка. – Не, правда обхезаться.

К моменту моего прибытия в «Лап-ланде» уже кучковались вечерние извращенцы, среди которых пожилой дяденька в рваной рубашке, потирающий вверх-вниз пивную бутылку с намеком, что он тут уже истосковался в одиночестве, а женщины пока лишь грезятся, и парень за тридцать, в неряшливом деловом костюме с галстуком на отлете и пустой водочной стопкой на столике. Возле ног у него сиротливо притулился пустой распахнутый кейс, очевидно, выпал из рук. Интересно, когда бизнесмен наберется храбрости сказать жене, что потерял работу и последние дни проводит в созерцании стриптизерш в кабаках да фильмов на уцененных дневных сеансах; что гладить для него рубашки теперь необязательно, потому что, черт возьми, в них некуда больше ходить. И даже вставать по утрам против воли уже не нужно, а если ты, блин, имеешь что-то против, то смотри шевелись быстрей, а то как бы дверь не шарахнула по заднице.

Лорелей я застал сидящей у стойки в ожидании очереди танцевать. Радости при виде меня она не выразила, ну да я к такому привык. Бармен вышел было мне наперехват, но я упреждающе поднял палец:

– Я Паркер. Если есть проблемы, звони Вилли. А иначе отлезь.

Он отлез.

– Скучновато перед вечером, – сказал я Лорелей.

– Оно всегда так, – отозвалась она, демонстративно отворачиваясь: мол, разговаривать с тобой нет настроения. Да и немудрено: в прошлый раз босс наверняка сделал нахлобучку за словоохотливость, и теперь ей не хотелось повторить ошибку. – Эти лохи дают только мелочь, четвертаки у них и те канадские.

– Что ж, значит, будешь танцевать из любви к искусству.

Лорелей, покачав головой, кинула на меня через плечо не очень приязненный взгляд.

– Думаешь, ты прикольный? Или даже обаятельный? Я вот что скажу: ничего этого в тебе нет. Таких, как ты, я здесь вижу каждый вечер, и всяк сует мне между ягодицами доллар. Они-то небось думают, что все из себя такие-разэтакие, а я им в подметки не гожусь; может, даже грезят, что я на кого-нибудь из них западу и даже денег не потребую, а утащу его к себе и затрахаю до умопомрачения. Но этому не бывать, и уж если я им не даю за бесплатно, то тебе не дам и подавно, а если ты чего-то от меня хочешь, то предъяви зелень.

В ее словах был смысл. Я положил на стойку пятьдесят баксов, при этом осмотрительно прижав купюру пальцем.

– Назови меня перестраховщиком, – сказал я, – но в прошлый раз ты нашу договоренность нарушила.

– Это, что ли, когда ты хотел перетереть с Тереем?

– Да. Только к нему мне пришлось пробиваться через твоего босса. В буквальном смысле. Так где Терей?

Она насупилась.

– Запал ты на него, что ли? Не надоело прессовать людей?

– Послушай, я бы предпочел вообще сюда не заходить. И не разговаривать с тобой в такой вот манере. Я не считаю себя лучше, чем ты, но уж во всяком случае не хуже, так что не будем об этом и говорить. Не хочешь моих денег? Дело твое.

Музыка на сценке закончилась, танцовщица под жидкие аплодисменты собрала раскиданные предметы своего туалета и подалась в гримерку.

– Твоя очередь, – кивнул я на шест и потянул полусотенную к себе, но ладонь Лорелей шлепнулась на другой кончик купюры.

– Он нынче утром не приходил. И вообще его уже два дня не было.

– Так, понял. А где он?

– У него халупа в городе.

– Его там уже сто лет не видно. Говори, или я пошел.

Бармен объявил выход прекрасной Лорелей; сделав недовольную гримасу, она встала со стула. Купюра по-прежнему терпела проверку на прочность между нами.

– У него есть место возле Конгари, какая-то частная земля в заповеднике. Там и ищи.

– Где именно?

– Тебе что, карту нарисовать? Откуда мне знать? Да там во всем парке частной земли только одна полоска.

Я выпустил купюру.

– В следующий раз мне будет все равно, сколько денег ты принесешь. Слова от меня не дождешься. Лучше пару баксов с уродов иметь, чем тысячу за сдачу тебе хороших людей. И вот еще добавка, за бесплатно: ты не один спрашиваешь о Терее. Были тут вчера двое парней, только Вилли их прогнал к чертовой матери. Назвал их гребаными нацистами.

Я кивнул в знак благодарности.

– И все равно мне они понравились больше, чем ты, – с победным видом заявила Лорелей.

С этими словами она пошла к сцене, а сидишник в баре уже выдавал первые такты «Love Child». Пятьдесят долларов Лорелей не упустила.

Очевидно, завтра ей предстоит начать жизнь с чистого листа.

Той ночью Поведа сидел за столом у себя на кухне, безмолвно глядя на нетронутые кружки с остывшим кофе, когда дверь за спиной отворилась и послышались тихие, мягкие шаги. Он поднял голову; в глазах заплясали огни лампы.

– Простите, – сказал он, неловко поворачиваясь на стуле.

Над головой у него покачивался крюк. Напоследок ему вспомнились слова Христа, сказанные Петру и Андрею у Галилейского моря: «Я сделаю вас ловцами человеков».

С губ Поведы слетели последние в этой жизни слова:

– Это же не больно, да?

И крюк опустился.