Текст книги "Фея"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА XI
Пурпурный карнавал

Гиперион многими считался прелестнейшим из всех двенадцати регионов Геи. Хотя на самом деле немногие попутешествовали столько, сколько требуется для обоснованного сравнения.

Впрочем, Гиперион и вправду был прекрасен: земля мягкая и плодородная, омытая пасторальным светом вечного дня. Не высилось там никаких зазубренных гор, зато текло множество рек. (О Гиперионе всегда говорили в мужском роде, хотя ни один из регионов Геи не относился ни к роду мужскому, ни к роду женскому. Свои имена они получили в честь титанов, первенцев Урана и Геи.) Прежде всего там протекал Офион – на большей своей части широкий, мутный и медленный. В него впадали девять главных притоков. Их назвали в честь девяти муз. К северу и к югу земля постепенно приподнималась, как и во всех регионах Геи, пока не заканчивалась утесами трех километров высотой. На вершинах утесов располагались относительно узкие полки, известные как нагорья. Здесь можно было увидеть животных и растения, оставшиеся неизменными со времен юности Геи. Земля там продолжала подниматься, пока не наступал момент, когда скалистому панцирю уже не за что было держаться. На свет выступало нагое тело Геи, поднималось еще выше, делалось вертикальным, а затем загибалось и нависало над оставшейся внизу землей, полностью накрывая ее прозрачным окном для пропуска солнечного света. Воздух на такой высоте холодным не был, зато холодными становились стены. Скапливавшиеся там водяные пары замерзали, образуя толстую ледяную полоску. Она постепенно обламывалась, разбиваясь о склоны нагорья, таяла, стекала вниз узкими каскадами, выбрасывалась с высоких утесов и продолжала мирное течение в реках Муз. В конце концов, как все и вся, воды эти стекались в объединяющем токе Офиона.

Западные и срединные земли Гипериона затянуты были дремучими лесами. На некоторую часть своей длины Офион становился скорее озером, нежели рекой, вытягивая палец болот от места крепления центрального вертикального троса на северо-восток. Однако большую часть поверхности Гипериона покрывали прерии – то была земля покатых холмов, просторного неба и растительности, очень похожей на янтарные волны хлебов. Звалась эта земля Титанидскими равнинами.

«Хлеба» росли, как им нравилось, титаниды – тоже. Они владели своими равнинами, не насилуя их. Отстраивались они мало, предпочитая пасти всевозможных животных, приспособленных к тому, чтобы сосать молоко Геи. Серьезных соперников в борьбе за жизненное пространство у них не было, естественных врагов – тоже. Переписей населения никогда не проводилось, но цифра в 100 000 представлялась довольно близкой. Будь их 200 000, земля была бы существенно перенаселена. Цифра же в полмиллиона неминуемо означала бы голод.

Гея скопировала титанид с человеческих созданий. Они любили своих детей, которых, между прочим, не нужно было учить ходить и разговаривать – и которые, следовательно, требовали куда меньше заботы, чем человеческие младенцы. Титанидский ребенок был полностью независим в возрасте двух земных лет, а в возрасте трех – уже достигал половой зрелости. Едва дитя покидало родовое гнездо, родитель тут же стремился завести следующее.

Детей могли иметь все титаниды без исключения.

Причем все без исключения титаниды хотели иметь детей – и чем больше, тем лучше. Детская смертность была низкой – немногие болезни, несчастные случаи. А продолжительность жизни – весьма высокой.

Такое соотношение вполне могло бы привести к катастрофе. Но, тем не менее, титанидское население держалось на одном уровне уже семьдесят лет, и причиной тому был Пурпурный Карнавал.

Реки Гипериона – Офион и Музы – делили землю на восемь участков, известных как Ключи – районы свободного самоуправления, аналогичные земным графствам. Границы Ключей существенного значения не имели. Любой мог в любое время перейти из одного Ключа в другой. Но титаниды, не испытывая особой тяги к путешествиям, предпочитали жить там, где родились. Самым важным подразделением внутри рода титанид были аккорды, несколько напоминавшие человеческие расы. И, подобно представителям различных человеческих рас, представители различных аккордов могли свободно между собой скрещиваться. Правда, в отличие от людей, у титанид не было расовой неприязни. Всего было девяносто четыре четко разделенных аккорда. Они жили бок о бок, распространяясь на все восемь Ключей Гипериона.

Крупнейший Ключ Гипериона ограничивался реками Талией, Мельпоменой, а также направленным к югу изгибом Офиона. То был Ключ Ми, и именно в нем находились Титанополь и Место Ветров. К югу от него располагался Ключ Ре минор; к западу – До-диез и Фа-диез минор.

В двадцати километрах к северу от Титанополя, в Ключе Соль, высилась одинокая скала, что располагалась меж болотом и широкой, плоской равниной, окольцованной невысокими холмами. Скала эта звалась Амарито-Рока. Она составляла 700 метров в вышину и примерно столько же в ширину. Отвесные ее склоны были, впрочем, вполне доступны для подъема. Амарито-Рока рухнула сюда невесть откуда во время Океанического бунта множество мегаоборотов тому назад. Кратероподобная область, над которой она возвышалась, получившаяся, когда Амарито-Рока подпрыгнула, прежде чем осесть, была известна как Грандиозо.

Раз в каждые десять килооборотов – 420 земных дней, период, также нередко именуемый Гейским годом, – титаниды всех Ключей Гипериона шумными, цветастыми караванами стекались к Амарито-Рока, прихватывая с собой столько провизии, чтобы с лихвой хватило на длящееся два гектаоборота празднество. Чуть ли не весь Титанополь сворачивался. Титаниды складывали свои палатки, оставляя туристов самих заботиться о себе. В поход направлялись все до единой титаниды, но что до людей, то грандиозный фестиваль могли посещать лишь местные жители и паломники.

Пурпурный Карнавал был главным событием в жизни всех титанид, одновременно совмещая в себе Рождество, Марди Грас, Чинчо-де-Майо и Тет в одном поразительном празднестве – как если бы все народы Земли вдруг собрались вместе ради недели возлияний и пения.

То было время отчаянной радости и горьких разочарований. Мечты, взлелеянные еще десять кило-оборотов назад, могли дать урожай на очередном Пурпурном Карнавале. Чаще всего мечты эти так мечтами и оставались. Толпам, запрудившим Грандиозо в первый день Карнавала, очень скоро предстояло отсеяться до немногих избранных, а караваны, уходящие в последний день, были куда более подавлены, чем те, что со смехом и песнями прибывали в первый. Но отчаяния никто не выказывал. Кто-то находил, кто-то терял – все зависело от того, как повернется Гея.

Приз, который разыгрывался в чаше Грандиозо, заключался в праве зачать ребенка.

Начинался Пурпурный Карнавал с переложения марша в ключе Ми, исполняемого Первоклассным маршевым оркестром, численностью в 300 титанид. На сей раз это был марш «На параде» Джона Филипа Соузы. Робин, расположившаяся на выступе в пятидесяти метрах вверх по красно-бурой стене Амарито-Роки, понятия не имела о том, чему ей предстоит стать свидетельницей. Она выслушала первые Такты – сольный вызов трубы, исполненный потрясающей четкости, затем покрепче ухватилась за скалу, когда вступил весь оркестр – фортиссимо, с тремя нотами нисходящей гаммы, что пропали, казалось, еще не зазвучав, но которые, тем не менее, обладали чистотой и объемом, близкими к подлинному чуду. Воздух все дрожал, словно сам изумленный тем, что взрастил в себе такое совершенство. Затем труба повторила свою удивительно четкую фразу – затем лишь, чтобы ее снова поглотило вступление множества духовых – и на сей раз по-настоящему.

Первоклассный оркестр и слыхом не слыхивал ни о какой униформе. О дирижере, между прочим, тоже. Первую они терпеть не могли, а во втором просто не нуждались. В оркестровой музыке – музыке, записанной для строгого исполнения, – все, в чем нуждалась любая титанида, были лишь ритмические взмахи руки или хвоста. Все остальные было зафиксировано на бумаге и представлялось в точном соответствии с записью – столь же идеально в первый раз, что во все последующие. Титаниды никогда не нуждались в репетициях. Они изобретали и мастерили свои собственные инструменты, могли играть на любой трубе, скрипке, барабане и любых клавишных после пятиминутного ознакомления. Более того, они сами сработали несколько подобных инструментов.

Музыка заворожила Робин. Для музыкантов оркестра это было серьезнейшее достижение, хотя они о нем и не подозревали; Робин никогда не любила маршевую музыку, связывая ее с алчными милитаристскими парадами, с агрессией и солдатчиной. Благодаря титанидам, она теперь увидела все ее богатство, всю ее яркую, звонкую жизненность. Растирая гусиную кожу на руках, Робин подалась вперед, буквально впитывая в себя каждую ноту.

Такое празднество было ей очень понятно. В воздухе висело некое обещание, живое возбуждение, казавшееся столь несравненным на вкус. Робин почувствовала эту атмосферу даже раньше, чем столкнулась с облаком пыли, сопровождавшим титанидскую колонну на пути к Грандиозо, почувствовала вопреки все еще не прошедшему потрясению от полета, от встречи с ангелом, от своей долгой беспомощности на берегах Офиона. Шествовавшие на празднество титаниды безоговорочно приняли ее в свои ряды. Невесть откуда всем было известно, что она паломница, хотя сама Робин сильно сомневалась в обретении ею подобного статуса. Тем не менее, титаниды завалили ее дарами из лакомств, питья, песен и цветов. Они несли Робин на своих спинах, где ей пришлось делить соседство с седельными вьюками и мешками с провизией, везли ее на своих фургонах, которые скрипели и покачивались под непомерными грузами. Робин недоумевала, что же такое, во имя Великой Матери, можно перевозить на прочных двенадцатиколесных фургонах, влекомых упряжками от двух до двадцати титанид, чтобы те едва не рассыпались на части.

Теперь, оглядывая чашу Грандиозо, Робин решила, что догадывается о содержимом фургонов. Добрую часть груза наверняка составляла декоративная бижутерия. Совершенно голые, титаниды порой сверкали будто неоновый калейдоскоп. Впрочем, для титаниды любой блеск был недостаточен. Даже в городе, по самым обычным будням, они таскали на себе в среднем кило всяких браслеток, камушков, ожерелий и колокольцев. Голую кожу они размалевывали во все цвета радуги; волосы же подкрашивали, заплетали в косички, выбеливали. Они протыкали свои длинные уши, ноздри, соски, губы, крайнюю плоть – и носили там все, что блестело или бренчало. Они также сверлили дырки в своих адамантовых копытах – прозрачных и красных будто рубины – и вставляли туда драгоценные камни контрастных цветов. Редко можно было встретить титаниду без вплетенного в волосы или заткнутого за ухо свежего цветка.

Но все это, очевидно, было лишь прелюдией. В пору Пурпурного Карнавала титаниды срывались с цепи и украшались до невозможности.

Музыка достигла грохочущей кульминации – и вдруг исчезла, хотя и осталась вториться в скалах. Робин подумалось, что существу столь живому, как этот звук, нельзя позволить умереть – и что он на самом деле не умер. Оркестр рванул «Государственный герб», сочинение И. И. Бегли. С этого момента перерывов в музыке уже не стало.

Однако во время краткой паузы Робин успела заметить, что кто-то собирается к ней присоседиться. Вмешательство ее раздосадовало – наверняка придется разговаривать с этой женщиной в поношенных кожаных ботинках, в зеленых штанах и рубашке. А ведь она только-только приготовилась хорошенько послушать. Может, лучше уйти? Но как раз в этот момент женщина подняла голову и улыбнулась. На лице у нее, казалось, было написано: «Можно я с тобой?» Робин кивнула.

Женщина определенно была сноровиста. Работая руками, она мигом одолела участок скалы, на подъем по которому у Робин ушло минут десять.

– Привет, – сказала она, садясь рядом с Робин и свешивая ноги с полки. – Надеюсь, я не очень помешала?

– Да ладно. – Робин все еще следила за оркестром.

– На самом деле они, конечно, не маршируют, – заметила женщина. – Музыка так их возбуждает, что они уже неспособны попадать в ногу. Если бы Соуза на них посмотрел, завопил бы как резаный.

– Кто-кто?

Женщина рассмеялась.

– Ты только титанидам такого вопроса не задавай. Джон Филип Соуза у них в хит-параде где-то между сексом и добрым вином. И будь оно все проклято, если они своим исполнением даже меня не заставляют его полюбить.

Робин не определила бы правильной маршировки даже если бы ее увидела – и не слишком об этом беспокоилась. Ее вполне устраивали титанидские подскоки и пританцовывания. Соуза – это, наверное, тот, кто написал этот марш, решила она. Это, впрочем, тоже было неважно. Женщина сказала, что музыка трогает ее вопреки всему – то же самое происходило и с Робин. Она повернула голову, чтобы получше разглядеть свою соседку.

Женщина оказалась ненамного выше Робин, и это ее порадовало. С тех пор как Робин прибыла на Гею, ей уже попалось слишком много гигантов. Лицо женщины в профиль выглядело безмятежным, овеянным какой-то странной невинностью, которая противоречило тому, как она владела своим телом. На вид она была всего несколькими годами старше Робин, но та почему-то решила, что это вовсе не так. Светло-коричневый цвет ее гладкой кожи наводил на мысль о загаре. Сейчас, когда женщина сидела на полке, двигались только ее глаза. И глаза эти явно ничего не упускали. Сидела она так расслабленно, что казалась вообще без костей; но то была иллюзия.

Позволив Робин достаточное время себя поразглядывать, женщина слегка повернула голову и резко переключила внимание. Глаза ее улыбнулись раньше губ, а когда губы подоспели, под ними обнажились ровные белые зубы. Она протянула руку, и Робин ее пожала.

– Меня зовут Габи Мерсье, – сказала женщина.

– Да объединит нас священная менструация… – Глаза Робин широко распахнулись.

– Как, меня еще помнят в Ковене? Быть не может. – Ее улыбка сделалась еще шире, она еще сильнее сжала руку Робин. – А ты наверняка Робин Девятипалая. Я тебя весь день ищу.

ГЛАВА XII
Брачный выбор

Крис прочухался в самой середине пляски. Работая на каком-то механическом уровне, тело его продолжало двигаться – и двигалось оно те несколько секунд, которые потребовались Крису, чтобы его остановить – в тот самый миг, когда сзади на него наскочила здоровенная голубая титанида. На лице у Криса застыла дурацкая ухмылка. Он поскорей от нее избавился.

Но тут кто-то ухватил его за локоть и вытащил из рядов танцующих. Развернувшись, Крис уткнулся лицом прямо в груди еще одной титаниды.

– Я же сказала – надо идти немедленно, иначе я опоздаю на смотр, – сказала она и опустила свою крупную руку в непонятном жесте. Когда Крис никак на это не отозвался, она пригладила другой рукой свои длинные розовые волосы и вздохнула. – Ну ступай же сюда, Крис! Поехали!

Что-то заставило его поднять босую ногу и поставить ее титаниде на ладонь. Назовем это призрачным рефлексом, сказал себе Крис. Тело помнило ту операцию, которую сознание уже успело забыть. Все вышло как надо. Титанида подняла руку, ухватившись за ее плечи, Крис уселся ей на спину. Кожа ее была безволосой, преимущественно желтой, но испещренной бурыми пятнышками наподобие спелого банана. Голыми ногами Крис чувствовал нормальную температуру и текстуру кожи титаниды – совсем как человеческая, только натянута на другой каркас.

Титанида наклонилась и одной рукой обняла Криса за плечи. Большие миндалевидные глаза ее блестели от возбуждения. К вящему изумлению Криса, она смачно поцеловала его в губы. Губы титаниды были так велики, что он показался себе шестилетним ребенком.

– На счастье, любимый. Партнеры и форма у нас уже есть. Теперь нужна только удача. А это ты, мой ненаглядный. – Титанида радостно взвыла, взбрыкнулась и бросилась в неистовый галоп. Крис едва успел ухватиться за ее талию и повиснуть.

Откровенно говоря, происходящее не было так уж для него непривычно. Множество раз он прочухивался от амнезии прямо на бегу или в полушаге – так что Крису часто казалось, что он уже готов чуть ли не ко всему.

Ко всему. Но только не к такому.

Весь мир вокруг был полон яркого солнечного света, пыли, титанид, палаток и музыки. Особенно музыки. Прокатывались целые ее волны, где было нечто, явно сочиненное людьми, но еще больше того, что принадлежало самим титанидам. По всему из этого полагалось выйти законченному акустическому безумию – но ничего такого не было и в помине. Каждая группа прекрасно осознавала, что в этот самый миг делают соседние. Импровизация при этом получалась воистину виртуозная. Группы подыгрывали друг другу, принимали темы, перерабатывали и возвращали для дальнейшего улучшения – более стройные, более благозвучные. Крис с титанидой летели сквозь целые музыкальные семейства: рэгтайм рядом с кекуоками, шаффл рядом со свингом и девятнадцатью разновидностями прогрессивного джаза – каждое как бы с кармашком, откуда время от времени вынималась толика нечеловеческой странности – то ли приглушенная, то ли проясненная.

Какая-то часть этой музыки была Крису просто недоступна. В лучшем случае он мог подумать – да, занятное было бы дело, будь музыка такой. Виды же музыки, которыми располагали земляне, представлялись при этом лишь уголком театра, всего-навсего подмножеством единого музыкального разнообразия. Одна тема, услышанная Крисом, состояла просто из длительных нот, сгруппированных по три-четыре, где каждая группа располагалась в нескольких периодах от тоники. Титанидам удавалось обращать результирующие ритмы, разницу и совокупные тоны в музыку – и только в музыку!

Продвижение по сумятице Пурпурного Карнавала напоминало вояж по внутренностям 50000-канального саунд-микшера с живой электроникой. Казалось, некая Главная Титанида управляет громадной панелью с переключателями, выделяя тут, приглушая там, выбирая одну мелодическую линию, чтобы она почти тут же пропала и сменилась следующей.

То и дело что-то продевалось в адрес его спутницы. (Или вернее назвать ее своей ездовой лошадью? Или конем?) Она обычно махала рукой и отвечала краткой песнью. Затем одна из титанид крикнула по-английски:

– Что это ты везешь, Валья?

– Надеюсь, клевер с четырьмя листиками, – крикнула в ответ Валья. – Мой пропуск к материнству.

Хорошо хоть, теперь Крис знал, как ее зовут. А то выходило так, что она его знает, причем чуть ли не как облупленного, а он нет. – Наверняка она ожидает, что и Крис с нею, по крайней мере, знаком. И уже в сто первый раз он задумался, чего же такого он успел натворить. И что его теперь ждет.

Местом их назначения оказался кратер с выветренными стенами, примерно полкилометра в диаметре. Крис принялся шарить в уме в поисках названия, которое вертелось где-то совсем рядом, и наконец выплыло: «Грандиозо». Дурацкое название – и тем не менее оно казалось верным, как это часто бывало после очередного эпизода. Скала, что возвышалась на краю кратера, тоже имела название, но его Крис вспомнить не мог.

С края Грандиозо он сумел оглянуться и разглядеть лагерь титанид – дикую перебранку, подобную настройке тысяч инструментов, безумное многоцветье, от которого по воздуху отплывала большая пыльная слива.

Внутри чаши оказался совсем другой мир. Там тоже хватало титанид, но они были весьма далеки от анархического разгула тех, что остались снаружи. Покрывающий Грандиозо коврик зеленой травы размечен был решеткой белых линий. Титаниды разбились на небольшие группки, не более четырех на квадрат – будто фишки в какой-то настольной игре. В некоторых квадратах были возведены довольно затейливые, но временные на вид строения, похожие на цветочные плоты. Другие квадраты были почти что голые. Войдя в лабиринт, Валья миновала три квадрата, потом еще семь. Наконец, она присоединилась к двум другим титанидам в квадрате, сравнительно скромно украшенном цветочными венками и набором отполированных камушков. Все это образовывало некий узор, вид которого Крису ничего не говорил.

Валья представила его остальным, причем имя его при этом прозвучало как Фартовый Мажор. Интересно, чего он ей такого наболтал? Одна из двух других титанид была самкой по имени Гитара (Лидийское Трио) Прелюдия. Последним же был самец с более чем странным именем Хичирик (Фригийский Квартет) Мадригал. Валья, как понял Крис, тоже принадлежала к аккорду Мадригал. Их отличала желтая кожа и волосы будто из «сахарной ваты». Ее среднее, заключенное в скобки, имя было Эолийское Соло. Крис сообразил, что эти средние имена титанид указывают на происхождение. Но дальше начинался просто темный лес.

– Значит, вот это?.. – Крис намеренно оборвал фразу, надеясь таким образом сохранить тайну своего полного невежества в этом вопросе. Он обвел рукой белые линии, камушки и цветы. – Так про какую форму ты говорила?

– Двухбемольное Миксолидийское Трио, – ответила она, явно нервничая. Видно, не хотелось ей болтать о чем попало, тем более, что все это, наверное, уже обсуждалось раньше. – Вот там на табличке все нарисовано. Понимаешь, на самом деле все, конечно, не так – в музыкальном отношении Двухбемольное Миксолидийское Трио – полная бессмыслица; это просто набор английских слов, которым мы пользуемся, чтобы заменить те слова, которые вам не пропеть. Да, кажется, я не говорила, но это значит, что Гитара была передоматерыо, а Хичирик – передоотцом. Если дело выгорит, Гитара будет задоотцом.

– А ты – задоматерью, – уверенно заявил Крис.

– Верно. Они сделали яйцо, и Гитара вставит его мне.

– Яйцо, значит.

– Ага. Вот оно. – Валья сунула руку в сумку – как же удобно иметь такой вшитый карман, подумалось Крису, – и бросила ему какую-то штуковину размером с мячик для гольфа. Он чуть было эту штуковину не уронил, а Валья только расхохоталась.

– У него нет скорлупы, – сказала она. – Но разве ты такого раньше не видел? – Она слегка нахмурилась.

Крис и понятия не имел. Яйцо было крепкое на ощупь, явно твердое. Идеальный шар – бледно-золотистый с бурыми пятнами наподобие отпечатков пальцев. В его прозрачных глубинах виднелись молочно-белые области. Кроме того, на яйце была отпечатана целая строка титанидских букв.

Крис вернул яйцо Валье, затем взглянул на табличку, про которую она уже упоминала. Десятисантиметровая металлическая пластинка лежала прямо на земле. На ней изображались всякие значки и черточки.

– Буква Ж означает женский род, – сказал кто-то у него за спиной. Обернувшись, Крис увидел беседующих между собой двух землянок. Обе были низенькие и довольно симпатичные. У той, что пониже, на лбу был нарисован зеленый вытаращенный глаз. На руках и ногах заметны были части других рисунков. Выглядела она очень молодо. Голос другой, той, что потемнее, показался ему знакомым. Он не смог определить ее возраст, хотя выглядела она вроде бы от силы на тридцать с хвостиком.

– A M, понятное дело, – мужской. Звездочка справа означает полуоплодотворенное яйцо, произведенное передоматерью, а стрелочка, идущая от нижнего ряда, демонстрирует первичное оплодотворение. Таким образом, перед тобой оказывается Двухбемольное Миксолидийское Трио, где, стало быть, передоматерь является также задоотцом. Миксолидийские ансамбли требуют непременного участия двух самок, если не считать Эолийских Дуэтов, где весь ансамбль – женский. Лидийские формы включают в себя одну самку и одного, двух или трех самцов, а Фригийская форма, из которой получается только квартет, включает в себя трех самок и одного самца, который становится передоотцом.

Крис отошел в сторонку, когда та из женщин, что пониже, наклонилась повнимательнее разглядеть табличку. Ему теперь хотелось выяснить, как он сам в эту картинку вписывается. Причем выяснить это было желательно простым подслушиванием чужих бесед. Такой тактикой он успешно пользовался в прошлом после провалов в памяти; более того, подобная тактика вообще была популярна среди людей с помрачениями рассудка, почти универсальным желанием которых всегда оставалось скрыть всю глубину своего несчастья.

Наконец женщина выпрямилась и вздохнула.

– Все-таки я, кажется, что-то упустила, – сказала она с легким акцентом, происхождение которого Крису определить не удалось. Она указала на Криса, будто тот был мраморной статуей. – А он-то здесь каким боком?

Женщина постарше рассмеялась.

– Вот этот? Да никаким. По крайней мере в Миксолидийском Трио. Есть только две формы, куда включаются люди – Дорийская и Ионическая, – но сегодня здесь таких вообще нет. Их редко увидишь. Нет, раз уж на то пошло, то он – часть декорации. Идол плодородия. Счастливый талисман. Титаниды на Карнавале страшно суеверны.

Говоря все это, женщина не сводила с Криса пристального взгляда – и вот глаза их впервые встретились. Казалось, она что-то искала, а не найдя, улыбнулась. Потом протянула руку.

– Я, впрочем, не думаю, что ты все еще талисман, – сказала она. – Меня зовут Габи Мерсье. Надеюсь, я тебя не оскорбила.

Криса удивила сила ее рукопожатия.

– Меня зовут…

– Крис Мажор. – Она снова рассмеялась. Смех ее был совершенно невинен, и ничего неладного Крис в нем заподозрить не смог. – Хотя зря я сказала. Теперь ты наверняка сообразил, что я кое-что о тебе знаю. Впрочем, раньше мы не встречались.

– А мне кажется… хотя нет, ничего. – Крис подумал, что имя ему знакомо, но раз она сказала, что они не встречались, он решил эту тему не поднимать. Если он всерьез займется прояснением похороненного у него в голове опыта, ему вообще больше никогда ничего не сделать.

Габи, словно читая его мысли, кивнула.

– Вот-вот. Я тебе потом больше расскажу. Увидимся. – По-прежнему улыбаясь, она помахала ему пальцами правой руки и вернулась к своей спутнице. – Воспринимай верхний ряд знаков как одну титаниду, – продолжила она объяснения. – Задние ноги слева, голова справа. Верхний ряд представляет самку: влагалище сзади, пенис в середине, еще одно влагалище между передними ногами. Второй ряд также самка, а третий ряд – самец. Теперь понятно? Верхний ряд – передомать и задоотец, средний ряд – задомать, нижний ряд…

– Что это она тебе говорила?

Крис обернулся и увидел встревоженную Валью.

– А я-то что тебе говорил?

– Что ты страшно удачлив и что ты… так значит, это неправда? – Глаза ее округлились, и она приложила ко рту ладонь.

– Похоже, временами я бываю страшно удачлив, – сказал Крис. – Хотя полагаться на это не стоит. И еще я не помню, как мы познакомились, о чем говорили и что делали. У меня провал в памяти начиная с… пожалуй, последнее, что я помню, это разговор с Геей в большом зале в ступице. Извини. Я, часом, не давал никаких обещаний?

Но Валья вместо ответа вернулась к двум своим партнерам. Они соприкоснулись головами и запели сладкозвучную стонущую мелодию. Крис понял – они обсуждают, что делать дальше. Вздохнув, он огляделся в поисках Габи и ее спутницы, но они уже ушли далеко по ряду, направляясь к большой белой палатке, что стояла на краю смотрового поля.

Валья попросила Криса быть рядом, когда начнется смотр. Она спросила, не приносит ли он несчастья, когда не безумен, и Крис сказал, что, скорее всего, нет. Ясно было, что три титаниды порядком расстроены и не знают, что делать. Крис подумал, что лучше бы ему смешаться с толпой, не обременяя их тем, что ему самому казалось сопровождавшим его черным облаком обреченности. С таким намерением он неспешно побрел по полю, изучая группировки титанид.

Теперь многое стало понятным. В каждом квадрате располагался ансамбль, целью которого было стать избранным для размножения. Ради этой цели титаниды формировали свои предложения в соответствии с собственными малопонятными Крису правилами. Они группировались по двое, по трое и по четверо, выстраиваясь согласно одной из двадцати девяти возможных форм деторождения, и у каждой группы уже имелось полуоплодотворенное яйцо – первая стадия титанидского сексуального менуэта.

Медленно бредя меж групп, Крис гадал, сколько предложений будет сегодня приведено в действие и кто принимает решения. Не требовалось больших прозрений, чтобы понять, что Гея – мир весьма ограниченный. Крис предположил, что, по мере индустриализации, Гея смогла бы содержать много больше разумных существ, чем теперь, но и тогда предел был бы очень скоро достигнут. Отсюда следовало, что лишь очень немногому числу расположившихся на Грандиозо групп будет позволено разродиться. Крис попытался сделать максимально скромную прикидку о числе таких групп – и, как впоследствии выяснилось, перебрал аж впятеро.

Подобное соревнование всегда вызывает стресс, а стресс ведет к безрассудству. Будь титаниды людьми, Карнавал состоял бы из сплошных драк, но титаниды между собой не враждовали. Неудачники просто удалялись рыдать в одиночестве. После периода скорби они появлялись, чтобы напиваться до чертиков, танцевать и без конца болтать о следующем разе. Но до поражения они хватались буквально за все, украшая свои квадраты фетишами, амулетами и талисманами. На время они становились безумно суеверными, подобно игрокам на скачках или дикарям, что сознают свои статус жалких людишек, изо всех сил стараясь привлечь внимание всемогущего божества.

Для подкрепления своего запроса титаниды создавали целые витрины, стиль которых различался от барокко до минимализма. Крису попался на глаза один дуэт, который возвел невысокую пагоду, украшенную битым стеклом, цветами, пустыми консервными банками и прекрасными керамическими вазами. Еще один квадрат был устлан белыми перьями, зачем-то окропленными кровью. Некоторые практиковали живые картины или краткие скетчи; другие жонглировали ножами, стоя при этом на задних ногах. Была там и предельно простая витрина, которую Крис нашел воистину неотразимой: на истертом сером камне лежало яйцо, а рядом были воткнуты прутик и два блеклых цветочка.

В одном из квадратов оказалась всего одна титанида. Крис вначале подумал, что остальная часть ансамбля просто еще не прибыла, но, изучив табличку предложения, оказался в полном недоумении.

Согласно Габиным объяснениям, каждый ряд представлял одну титаниду. Далее, табличка, судя по всему, указывала, что эта самочка намеревается быть своему ребенку передоотцом, передоматерью, задоотцом и задоматерью. Крис внимательно на нее взглянул. Титанида была прелестным созданием, сплошь покрытым снежно-белым пухом. На траве перед ее шишковатыми передними коленками лежало прозрачное зеленое яйцо. Крис не смог удержаться от вопроса.

– Простите. Кажется, я просто не понимаю, как…

Титанида улыбнулась Крису, но и ее взгляд тоже выражал непонимание. Она пропела ему несколько нот, затем красноречиво пожала плечами и покачала головой.