Текст книги "Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)"

Автор книги: Джон Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Он наблюдал. Перевертыш видел, как детали из прошлого ввинчиваются в настоящее и закручиваются в будущее. Он не пытался выяснить, куда приведут эти вращающиеся загадки причины и следствия. Он не мог этого разглядеть, да его это и не заботило. Были другие, что безустанно следили за подобными вещами, и как их природой было предсказание и придание формы, так природа Перевертыша состояла в сбивании с толку, запутывании, порче. Такова была бесконечная прихоть и жестокость его повелителя.

Он наблюдал за тем, как мальчик растет на планете, которая однажды погибнет. Мальчик стал существом превыше человека и открыл внутри себя силы. Горечь и ошибки привели мальчика, который стал теперь воином, к разрухе. Круговорот жестокости и гордости был приятным – или был бы приятным, если бы Перевертыш мог чувствовать.

Он наблюдал, и миновали тысячелетия, и время не проходило вовсе. А затем событие, которого он так ждал, наконец-то случилось.

Оно было крошечным, совсем незаметным.

На корабле уснул человек. Он был мужчиной, который родился и состарился на этом корабле. Человек не знал, что умирает. Его тело ослабло за годы натягивания цепей, которые поднимали снаряды из отверстия в полу и через проем в палубе над головой. Грязная вода и дрянная еда доделали остальное. Через неделю ли, через месяц или через год он упадет, когда будет тянуть цепь, и больше не поднимется. Вот только ничего подобного не произойдет.

Перевертыш проник в сон мужчины, и он больше не проснулся.

Человек не знал, что был одаренным. Как и у мальчика, который стал воином, в нем были семена экстраординарности, но семена эти не взошли, и мужчина так и не узнал, что сны, посещавшие его все три десятилетия жизни, принадлежали не ему.

Перевертыш проснулся вместо человека, когда ударил колокол, знаменующий начало смены. Он вздрогнул под покрывалом и закашлялся, в точности как это делал каждое утро смертный, чью кожу он теперь носил.

– Подъем! – раздался машинный голос, и палубу лизнула плеть.

Перевертыш сбросил покрывало и побрел вперед. Вокруг было много шума, много потной и торопящейся плоти. Он пристально наблюдал, подыскивая следующего носителя.

Кончик плети хлестнул человеческое лицо Перевертыша. Он отшатнулся, ощутив, как из рассеченой щеки брызнула свежая кровь.

– Живее! – произнес голос над ним.

Перевертыш поднял глаза и встретился взглядом с огромным мускулистым надзирателем, чья нижняя челюсть была железной. Мышцы человека блестели от масла. Плеть свернулась обратно в металл его правой руки. – Будешь пялиться дальше, и я тебе лицо сдеру.

Перевертыш опустил голову и заторопился прочь.

Ему придется подождать еще, прежде чем принять обличие надзирателя, но не слишком долго. Когда корабль достигнет Просперо, он должен носить нужную маску.

Кнекку рыскал по городу, но никак не мог найти Башню Циклопа. Он и не ожидал, что найдет. Скользивший в воздухе диск под его ногами представлял собой круг из блестящего серебра. На его краях подрагивала кайма тонких щупалец. Кнекку слышал, как диск бормочет и шепчет ему, двигаясь в ответ на импульсы воли. Мимо проносились мостики и непрерывно меняющиеся улицы. Толпы мутантов и рабов падали на колени, когда Кнекку пролетал над ними. Он ощущал, как с их губ срываются ритуальные слова, но не оглядывался. Его взгляд оставался устремленным вдаль.

Лес башен изменялся у него на глазах. Кроме того, они начали менять свою форму и размеры. Стекло затуманивалось в гранит, а стены отращивали пушки и клинки. На границах города разверзались пропасти. Регионы планеты теперь разделялись утесами из черного газа. Вокруг минаретов и пирамид клубился густой серебристый туман, по своей прихоти скрывавший и открывавший их детали, и даже вторым зрением Кнекку не мог разглядеть ровным счетом ничего. Оттуда доносились крики, высокие смеющиеся ноты, звучавшие как жестокость и голод. В эфире крутились и пели в варп исполинские колеса остроты и шипов. Кожа между реальностью и нереальностью стала такой тонкой, что временами он даже видел сквозь нее. Планета Колдунов превращалась в крепость, ее защита вставала на место, словно шестеренки единого механизма.

«Все бессмысленно, – подумал он, – все ради защиты пустого трона».

Происходящее разворачивалось и разрасталось с неудержимой инерцией. Теперь его занимала лишь одна мысль.

+Король приходит и уходит, когда пожелает+, – так сказал Сар’ик.

«Но где вы, владыка? – размышлял он. Его взгляд прочесывал город, но из дымки не вырастала черная башня. – Почему вы не тут? Час близится. Вы должны быть здесь. Где вы?»

Ответа не было, а город не кончался, проносясь размытым пятном и вырастая заново перед ним.

«Что, если в защите нуждается не этот мир? Что, если это вы? Что, если вы желаете защитить нас от большей правды?» – Кнекку боролся с этой мыслью днями и неделями, пока остальные готовились к войне. Она досаждала ему, и он ничего не мог с этим поделать. Не помогали даже медитации и упражнения с копьем. Каждое мгновение он ожидал услышать призыв в своем разуме и, взглянув на город, увидеть черную башню. Но никто не звал, и вопрос, что тикал в голове, становился все громче.

«Где вы?»

Колдун облетел башню, отрастившую себе шипы из серебра. Перед ним раскинулась круглая площадь, растянувшаяся на полкилометра до противоположной стены башен. Центр ее покрывала золотая печать в форме лучащегося солнца. Кнекку замедлился, увидев фигуры, разбегавшиеся от центра печати, их сине-белые одеяния развевались на ветру, с уст срывались тревожные возгласы. Но бежали не все. На краю диска стояли худощавые силуэты в красном. Над ними извивались ореолы из плотьметаллических щупалец, словно анемоны, фильтрующие океаническую воду. Из-под капюшонов взирали хромированные черепа.

Он остановился, поняв, что происходит. От лязга содрогнулась земля. Кнекку увидел, как стоявших на краю золотой печати сбило с ног. Техноремесленники, замкнувшие кольцо, воздели головы и щупальца к небесам, и он услышал, как из их глоток вырвались статические вопли. Печать раскололась. Огромные металлические лепестки опустились и свернулись с грохотом крутящихся шестерней. Издалека донесся звук, повторившийся девять раз по всему городу. Из-под поверхности начала вырастать фигура, постепенно выпрямляясь в полный рост. По ее панцирю, словно околоплодные воды, стекал синий огонь. Механизмы высотой с человека вздрогнули и затряслись, когда машина развернула оружие. Последней поднялась ее голова с длинным клювом из металла и кости, а также красными светящимися глазами. Она оглядела площадь и окружающие башни, а затем обратила безбрежный взор на парившего в воздухе Кнекку.

Демонический титан взревел, и его голос сотряс эфир.

Диск Кнекку дернулся, прежде чем он успел успокоить его.

+Приветствую тебя, Цзетерртихор+, – послал Кнекку, его мысль была спокойной, но властной.

Титан качнул головой, и второй беззвучный рев прокатился по городу. Ему ответили другие крики, грохочущие скованной яростью и гордостью. Кнекку увидел, как Цзетерртихор сделал шаг назад, и пластины его брони замерцали разными цветами. Машина посмотрела на Кнекку и со скрежетом металла склонила голову.

Кнекку кивнул в ответ и увидел, как демоническая машина покидает площадь, ведя за собой караван фигур в красном.

+Кнекку… – Колдун застыл, услышав в черепе звук мысли. – Кнекку…+

Он медленно повернулся, по его коже внезапно побежали мурашки. Он упустил, что вело его по городу. Наблюдая за подъемом титана, он позабыл о своей тревоге и ее причине.

+Владыка? Лорд Магнус?+

Черная башня была там, вздымаясь над вершинами остальных шпилей. Она казалась тонкой, как будто была выше и дальше, чем он когда-либо видел ее.

+Кнекку, я…+

Он взмыл, и диск опалил воздух, рванувшись к черной башне. Кнекку не сводил своих чувств с растущих перед ним очертаний. Ему не хотелось думать о том, что он расслышал в призыве Магнуса. Голос в его черепе звучал напряженно, надтреснуто, сломленно. Звучал так, словно тот, кому он принадлежит, умирал.

IX

Голоса

Калькулус логи прим Лене Марр проводил дни и ночи, следя за пустотой космоса вокруг «Вечного воителя». Антенны ауспиков и эфирные сита направляли данные в его уши и глазные разъемы. Сотни меньших сенсоров тянулись чувствами в пустоту и переводили поступающие данные в нервные окончания, соединенные с его ушами и кожей. Он получал отфильтрованный анализ входящей информации со всех третичных сенсоров и временами лично проверял качество работы подчиненных. Всего на корабле было тридцать пять калькулус логи, разделенных на четыре градации, и сидели они на нижних уровнях кафедры сенсориума. Марр занимал место на самой вершине; в его глаза были воткнуты толстые узлы кабелей, свисавших с потолка мостика, пальцы покоились на подлокотниках кресла, подрагивая в симпатической связи с ответными сигналами, бегущими по нервам. Время от времени он жевал язык – старая привычка, от которой прим никогда не пытался избавиться. Это никак не влияло на его функцию, каковая состояла в том, чтобы видеть, ощущать и чувствовать все, что движется вокруг корабля. Марр выполнял эту функцию шестьдесят один год.

«Вечный воитель» удерживал позицию на протяжении семидесяти часов. Он был не один, но в качестве единственного боевого крейсера в сторожевой группе играл роль ядра, вокруг которого кружилось с полдюжины других тяжелых и легких крейсеров и фрегатов. Ближайшее – и единственное – звездное тело было планетой-сиротой, находившейся в пустоте без солнца, вокруг которого она могла бы оборачиваться, и луны, которая бы вращалась вокруг нее. Ближайшие звезды были отдаленными точками света, их излучения едва хватало, чтобы вызывать гул в сенсорах. Это было мертвое пространство космоса, лишенное всего, кроме облаков пыли и газа, а также громады одинокого планетоида. Ничто в радиусе миллионов километров не двигалось без абсолютной предсказуемости.

Космос, за которым следил Марр, казался ему спокойным. Хуже того, он казался ему скучным. Много времени миновало с тех пор, как прим слышал смертный крик реакторов и чувствовал, как прицелы пытаются навестись на мишень. Они дрейфовали здесь без всякой причины. Конечно, если не считать того факта, что охранять этот участок «Вечный воитель» и его братьев направила сама Инквизиция. Причин для такого решения Марр не ведал. Знать свыше того, что требовалось для службы, грозило чистоте души, но это не означало, что у него не было на данный счет своих догадок. Как-никак, его функцией и предназначением было слушать и наблюдать. Марр слышал сигналы и видел нечастые прибытия и отлеты других кораблей, что заходили в это безрадостное место.

А еще здесь присутствовали аномалии. За время караула «Вечного воителя» во мраке космоса несколько раз вспыхивали облака света, клубясь меж звезд, будто грозовой фронт, скрывавший за собой небо. Засечь их удавалось лишь немногим военным кораблям, но Марр их видел. Он мельком замечал в облаках огромные лица, запечатленные в моменты ярости и боли.

Еще здесь были голоса, но слышал их не один Марр. Зачастую это были просто вопли – холодные, и пронзительные, и наполненные обещанием крови и льда. Они прокатывались по коридорам военного корабля, будя мужчин и женщин видениями желтых глаз и заостренных зубов. Комиссары не сводили глаз с команды. Марр видел, как младшего офицера застрелили на месте, когда тот сказал, что слышит крики постоянно.

Когда же появились настоящие голоса, они оказались еще хуже – звучали так реально, всегда так близко, но неизменно за границами зрения. Они умоляли. Они просили. Они кричали.

И не только эти инциденты происходили на «Вечном воителе» и его братьях. Объекты двигались, когда на них никто не смотрел. Статуи в часовнях плакали серебром и кровью. Ржавчина и копоть складывались в узоры на стенах корпуса, узоры, от вида которых к горлу подкатывала желчь, а в глаза впивалась боль. После таких инцидентов по кораблям ходили Черные жрецы, бормоча и рассыпая по палубам пепел и разбрызгивая воду. Они были странными людьми, облаченными в угольно-черные одеяния и вооруженными прямыми мечами с серебряными кромками. Марр предположил, что их прислала Инквизиция. Они ему совсем не нравились – там, где ходили Черные жрецы, даже комиссары отступали в сторону и отводили глаза – но наблюдение за ними и прослушка открыли Марру секрет: «Вечный воитель» и его боевая группа охраняли ворота к чему-то иному, к чему-то запретному для всех остальных.

Этот факт льстил Марру. Он придавал его существованию смысл: прим был глазами и ушами часового из металла и огня, и ничто не проскользнет мимо него незамеченным. Или так он себя убеждал.

Когда нечто все же случилось, он не замечал первого знака несколько секунд.

На пределе дальности его сенсоров начали двигаться два куска межзвездного мусора. Каждый из них представлял собой неровный осколок пыли со льдом, размерами не больше танка. Вокруг планетоида-сироты дрейфовали целые облака подобных обломков. Они были слишком маленькими и слишком немногочисленными, чтобы представлять угрозу для чего-либо крупного, а их движения – слишком медлительными и предсказуемыми, чтобы Марр уделял им пристальное внимание.

Но теперь два обломка пришли в движение. Прим увидел, как один из них заскользил в сторону, а затем обратно, после чего задрожал на месте, все сильнее и сильнее.

Он потянулся сенсорами, приказывая технопровидцам подать больше энергии на его аппаратуру. За это время зашевелились новые куски мусора, содрогаясь и скользя в вакууме, словно бусинки по боку туго натянутого барабана. Завихрились пылевые облака, поначалу медленно, а затем постепенно ускоряясь. Черноту накрыли переливающиеся полотнища. Марр почувствовал, как открывается его рот, чтобы выкрикнуть предупреждение. Обломки и пыль кружились, пелены света пылали зелено-бирюзовыми цветами. Его язык зашевелился. И застыл.

+Нет. Боюсь, этого не случится+, – голос был негромким, и казалось, раздается прямо у него за спиной.

Марр попытался обернуться, вытащить сенсорные кабели из глаз. Тщетно. Его тело осталось на месте, безвольное и неподвижное, как все последние семнадцать часов вахты. Он не мог пошевелить и пальцем, в состоянии только наблюдать, и от увиденного его сковало льдом.

Каскад света поглотил звезды. На его глазах там разверзлась щель, затем еще и еще. Из них бесшумно выскользнули темные очертания, волоча за собой обрывки тошнотворных оттенков.

Военный флот. На мостике не раздалось ни единого сигнала тревоги, ни один голос не выкрикнул приказа готовиться к бою, не последовало никаких предупреждений, никакой паники.

+Предупреждения не будет, – снова прозвучал голос. Марр услышал звон и понял, что это дребезжат в гнездах разболтавшиеся заклепки, скрепляющие кафедру. – Ты, и твои подчиненные, и весь твой род на других кораблях немы. Вы видите все, однако ни один этого не расскажет+.

«Но астропаты и навигаторы, – подумал Марр. – Они почувствуют смещение в варпе. Они увидят…»

+Навигаторы уже не проснутся, а астропаты умирают прямо сейчас+.

И Марр внезапно почувствовал, как в его разум проникают иные образы, словно сон, разворачивающийся во время бодрствования. Прим увидел покои в анклаве навигаторов и питательные трубки, опутавшие спящие тела. Он увидел, как те дернулись, и жидкость внутри затуманилась кровью. Он узрел залы астропатов и изможденных мужчин и женщин, пытающихся подняться, когда из их ртов хлынул дым, а кожа начала чернеть и покрываться волдырями.

«Нет, не может быть! Кто-то должен заметить, кто-то должен понять!»

+Никто не поймет. Никто не узнает, что мы здесь. Мы зашли слишком далеко, чтобы подобные тебе встали у нас на пути+.

«Почему? – подумал он. – Почему ты говоришь мне это?»

+Потому что если твои сенсоры умрут, кто-нибудь на мостике твоего корабля заметит это. Поэтому, как сам понимаешь, ты должен жить и наблюдать чуточку дольше+.

Марр обнаружил, что корабли уже полностью вышли из дыр, пробитых ими в реальности. Он увидел, как в их двигателях нарастает жар, и ощутил, что в его сознание потекли данные, когда их орудия начали заряжаться. А на мостике по-прежнему царило спокойствие.

«Но зачем мне это рассказывать?»

Он услышал смешок и почувствовал в нем отголосок жестокости.

+Потому что кто-то должен знать, что мы возвращаемся домой, даже если свидетель этому лишь ты, Ленс Марр+.

Прим смотрел, как вдоль хребтов и носов приближающихся кораблей вспыхивают огни, когда те выпустили в пустоту торпеды и снаряды.

+Меня зовут Азек Ариман, и мы – сыны Просперо. Мы вернулись домой+.

Первые снаряды попали в «Вечного воителя». Марр обнаружил, что может кричать, за мгновение до того, как его зрение затопило ослепительно-белым огнем.

Сильван вел корабль в одиночку. Ни Ариман, ни остальной Круг не вторгались в его разум. Они были с ним, когда бросили остовы имперских кораблей догорать у пороговой точки. Они все еще были с ним, когда флот снова прыгнул в варп, к Просперо. Он ощутил, что колдуны оставили его, лишь когда их корабли помчались по каналу сквозь клокочущие волны. Они смотрели его глазами, а затем спрыгнули, один за другим, пока не осталась только одна аура присутствия на границе восприятия, а вскоре навигатор оказался и вовсе один на один с бурями, что окутывали Просперо.

Скорбь и ярость бросали «Слово Гермеса» в разные стороны. Для Сильвана волны походили на монолитные черно-белые утесы, без устали разбивающиеся и поднимающиеся заново. Иногда коридор между ними исчезал почти полностью, и рваные края бури касались корабля. Тогда Сильван начинал задыхаться, его выворачивало наизнанку. Он видел лица, тысячи и тысячи лиц, измазанных кровью, озаренных огнем, плавящихся под обжигающим дождем.

«Почему это случилось?»

«Пожалуйста, позвольте ей жить, пожалуйста…»

«Зачем вы делаете это с нами?»

«Ты подохнешь здесь, пес».

«Почему?..»

С каждым новым голосом и видением он ощущал все больше смятения, и злости, и ярости. Возможно, остальные корабли флота были с ним, а может, и нет. Без психического соединения с Ариманом и Кругом каждое судно на волнах было само по себе. Но это не имело значения. Все они направлялись в одно место.

Он и корабль неслись сквозь бурю, мечась в вихре ярости, и горечи, и сожаления. Он хотел остановиться, но продолжал двигаться, чувствуя, как судно размером с город трещит и поет вместе с голосами убитого мира.

– Мне жаль…

Он понял, что шепчет буре, и в уединении своего разума, и в озаряемом варпом сумраке навигационного зала Сильван Йешар рыдал, сам не зная почему.

Ариман встал, наблюдая за тем, как свет масляной лампы омывает стену. Секунду он изучал переплетение тени и пламени, пытаясь обнаружить смысл и значение. Их не оказалось. Пламя было просто пламенем, а тень – всего лишь узором на стене.

Комната застыла в неподвижности. Даже гул двигателей и щитов был приглушенной ноткой на границе слуха. Гелио Исидор следил за ним со своего места рядом с дверью. Тело воина Рубрики было скупым наброском во мраке, золото и ляпис-лазурь его доспехов тускло поблескивали.

Члены Круга замкнулись в уединении собственных разумов, сделав последний шаг в путешествии. С тех пор как они превратили имперские сторожевые корабли в обломки, никто из них не проронил ни слова насчет того, что они делают и куда направляются.

«Наконец-то, – подумал Азек, – мы снова увидим дом».

Ариман отложил свой посох на оружейную стойку. Внутренним взором он видел, что чернота его ядра сжалась в узкую полоску. Создание Черного Посоха было сложной задачей, почти такой же тяжелой, как поиски Атенеума. Но, несмотря на время, усилия и кровь, которых стоили ему эти затеи, они были лишь составными частями большего целого.

«Просперо изменился, но изменились ли мы еще сильнее?»

Он стянул шлем с головы.

«Дороги назад нет. Ее никогда и не было».

Ариман резко оглянулся, когда ему показалось, будто он что-то услышал.

Там был лишь Гелио Исидор, неподвижный, как статуя, смотревший, но не видевший.

«Некоторые части тебя уже не вполне твои, – однажды сказала ему Иобель, – части, которые мыслят и дремлют вне твоего черепа».

– Ты там? – спросил он во мрак, и звук собственного голоса показался Азеку пустым. – Если и есть подходящее время, чтобы явиться мне, то вот оно.

Ничто не шелохнулось, и единственным ответом был гул его доспехов. Ариман ждал, но фигура в красном плаще из теней так и не вышла. Наконец он опустил глаза и подошел к небольшому сундучку, стоявшему в углу пустой комнаты.

Колдун опустился на колени и осторожно поднял крышку. На него взирал шлем, чей нос почернел от копоти. Ариман достал его и аккуратно поставил на пол. Затем он откинул кусок ткани и посмотрел на два предмета, которые лежали под ней.

Рука колдуна задрожала, когда он потянулся к серебряному дубовому листку, но, взяв его, ничего не ощутил – ни вспышки былой боли, ни чувства потери. Секунду он разглядывал его, а затем спрятал в маленький шелковый мешочек и привязал к поясу.

Когда же Ариман взял скарабея, то уже не колебался – воля колдуна окаменела, едва пальцы сомкнулись на фигурке. Он увидел, как тусклый свет играет в трещинах и сколах, усеявших нефрит. Азек медленно потянулся своей волей к камню, ощущая слои нюансов, из которых тот был сотворен. Он ощутил неспешные колебания тектоники, приведшие к рождению камня, и лязг металла, который вынес его на свет. И среди бормотания прошлого колдун почувствовал отголосок прикосновения, миг единения между скарабеем и разумом Магнуса Красного. В тот момент ему дали цель, и цель эта оставалась внутри до сих пор. Он был частью сети, что связала всех легионеров Тысячи Сынов в мгновение, когда те перенеслись с Просперо в свое убежище в Оке Ужаса, на Планету Колдунов.

Ариман стиснул ладонь. Форма его разума изменилась. Скарабей начал разогреваться. Азек мысленно произнес слово и поднес раскаленный камень к броне над сердцами. В груди вспыхнул жар, и доспехи предупреждающе запищали, когда их поверхность стала плавиться. Он надавил сильнее, и скарабей погрузился в металл и керамит. Мысль завершилась. Вопли о повреждениях стихли. Азек разжал руку. Резной нефрит уже остывал, становясь из красного темно-зеленым, а оплавившиеся доспехи растеклись спиралью, удерживая скарабея в груди.

+Ариман…+

Он вскочил и вихрем развернулся, в его пальцах сформировалась шаровая молния, глаза рыскнули по комнате в поисках фигуры в красном плаще… и встретились со светом в глазных линзах Гелио Исидора.

+Ариман…+

Он услышал скрежет доспехов, когда воин Рубрики медленно сделал шаг.

+Стой+, – приказал колдун.

+Ариман…+

По спине пробежался холодок.

+Стой!+

Гелио Исидора сковало льдом. Ариман ощутил, как борется дух внутри его доспехов и как по связи между ними прокатилась волна неконтролируемой паники.

+…А… ри… ман+, – продребезжал голос, и рубрикант, вздрогнув, замер.

Ариман влил волю в приказ остановиться, умолкнуть, вновь смотреть, но не видеть.

+Они… – то был натужный выдох психического смысла; Ариман почувствовал, как из Гелио Исидора изливаются отчаяние и смятение. – Они… голоса… зовут… меня…+

Рубрикант снова застыл. Ариман медленно вздохнул, и из его рта вырвался морозный пар.

+Мне жаль, брат+.

Он прислушался, но единственным звуком было слабое гудение доспехов и корабля. Кроме… кроме того, что на краю восприятия появился еще один – бормотание, похожее на донесенный ветром крик.

Голоса.

Голоса, которые он узнал, из времен теперь уже настолько давних, что они казались почти нереальными.

– Мы идем, братья, – сказал он мертвецам. – Мы идем.

– Я не хочу возвращаться.

Ктесий почувствовал, как сглотнул после последнего слова. Атенеум глядел в пустоту над правым плечом призывающего демонов. Его губы шевелились, но с них не слетало ни звука.

Ктесий кивнул, будто фигура в клети ответила. Он сидел на полу, прислонившись спиной к двери, его доспехи находились в цикле низкого расхода энергии.

– Я думал, мне будет все равно. – Он хмыкнул. – А почему нет? Я ведь родился не на Просперо. Время, что я там провел, именно этим и было – проведенным временем. Не так, как у тебя. – Он замолчал, а затем кивнул. – Прости, я хотел сказать, не так, как у Санахта. Он родился там и научился тому, как взирать на вселенную с вершин его пирамид. Просперо дал ему имя, кровь и легион. Для Санахта он что-то значил. То же, что и для Аримана, и Гауматы, и всех остальных.

Ктесий покачал головой и позволил ей откинуться на воротник доспехов.

– Возможно, если бы я разделял то общее начало, то мог бы стать другим. Возможно, я мог бы стать одним из них, вхожим в высшие круги легиона во времена Великого крестового похода, одним из избранных, почитаемых не только за силу, но и за мудрость. – Он засмеялся, издав сухой звук, который перерос в кашель. – А может, и нет.

Он выдохнул и почувствовал, как невольно задрожали его веки.

– Я не хочу возвращаться. Я не хочу этого. – Ктесий покачал головой. – Но разве есть у меня выбор? – Он задумчиво кивнул. – Да-да, все верно. У меня тот же выбор, что и всегда. Его нет. Нет. И не только у меня. Покажи мне живую душу, верящую, будто у нее есть хоть какой-то выбор, и я покажу тебе величайшего глупца во вселенной.

Большие сферические клети зазвенели на самой границе слуха. Волны варпа становились дикими и мощными. По крайней мере, обереги и оковы, наложенные на зал, еще сдерживали самое худшее. По крайней мере, здесь не было голосов.

– Ариман так уверен, – спустя некоторое время продолжил призывавающий. – Он видит спасение. Для него оно уже реально. Нам лишь нужно сотворить его, превратить из замысла в реальность.

Он зажмурился, когда в висках запульсировала тупая боль. Приложенные им усилия во время последних приготовлений все еще взимали свою плату. Это была одна из причин, по которой, как убеждал себя Ктесий, он пришел в Зал Клетей – по правде говоря, в единственное место на всем корабле, где он хотел находиться, хотя и сам не знал почему.

Он снова покачал головой и достал из мешочка на поясе камушек. Тот был маленьким, серым и совершенно невзрачным, за исключением того, что был родом с острова гор в мире океанов и льда. По нему извивалась резная змея, сжимающая в челюстях руну. Она не всегда принадлежала Ктесию, но пробыла у него дольше, чем у первого владельца. Куда дольше. Он начал катать камушек между пальцами, не глядя на него, не глядя ни на что.

– Все хуже, чем прежде, – сказал Ктесий. – Хуже, чем когда мы готовились наложить заклятие Рубрики в первый раз. Он более уверен, чем тогда. Подобная вера похожа на огонь, что способен превратить все в пепел. Другие… Иногда мне хотелось бы видеть действительность так же, ведь вера куда более удобна, чем сомнение. А Ариман так уверен… Не только в том, что ему по силам это сделать, но и в том, что он увидел все вероятности и устранил все изъяны. Думаю, за это мы должны поблагодарить тебя. Понимание, которое требовалось ему, чтобы разобраться в искусстве и познаниях Магнуса… Полагаю, определенная уверенность все же оправданна.

Он хмыкнул, но звук был тихим и безрадостным. Камушек неспешно пощелкивал между пальцами.

– Должно быть, Санахт верил ему. Хотя он встал на сторону Амона, в нем по-прежнему оставались семена веры в Аримана. Иначе почему тогда он сделал то, что сделал?

Атенеум чуть повернул голову, и его незрячие глаза уставились на Ктесия. На мгновение беззвучное бормотание прекратилось.

– Я завидую ему. Он верил. Я же просто подчиняюсь.

Старик потер переносицу.

– Знаешь, а меня никогда не волновало, что Волки пришли за нами. О, меня волновало то, что они сожгли место, давшее мне знания и способное дать еще больше. Но я никогда не считал случившееся несправедливым. Это было совершенно оправданно.

Он рассмеялся.

– Меня даже не заботила глупость их шаманских путей. Мы были и остаемся колдунами, и мы живем ради силы и того, чтобы сделаться еще более могущественными. Мы были такими тогда, остаемся такими и сейчас. Большинству просто нравится думать, будто у нас есть лучшие причины для того, что мы совершили.

Камушек все еще был у него в руке. Он подбросил его и поймал между указательным и большим пальцами.

– Я отнял его у одного из тех, кто пришел сжечь мою пирамиду. Это почти все, что от него осталось, когда я закончил. Тогда я думал только о том, что в случившемся была вина Магнуса, его и остального Сехмета. Они допустили, чтобы это случилось, Волки были лишь ответной реакцией. Помню, я думал, что на их месте не был бы так слеп. Я бы сделал все, что диктовала необходимость, а не идеалы. Я думал об этом, разрывая Волков на куски. У последнего была секира с крюком и волосы, стучавшие о доспехи вплетенными камнями. Я забрал лишь этот один. С тех пор я его не терял. Но никогда и не пытался сохранить. Почему-то он до сих пор здесь, со мной. – Между его пальцами и камушком щелкнул слабый разряд психической энергии. – Думаю, таков порядок вещей. Кое-что остается, несмотря на все ожидания.

Он замолчал, а Атенеум продолжал бормотать, не отвечая.

Сильван выдернул корабль из шторма в равной мере благодаря как инстинкту, так и осознанию, что они достигли конца. Корпус заискрился, когда свернулись поля Геллера. Он вышел в пустоту, окаймленный молниями, звезды позади скрылись за клубами газа и пыли, двигавшимися быстрее, чем что-либо в космосе. Звезда в сердце системы представлялась тошнотворной желтой точкой. Навигатор обмяк внутри своего навигационного купола, его глаза оставались открытыми, но не были сфокусированы.

«Шторм следовал за нами», – подумал он. Вихрящиеся облака энергии катились прямо под поверхностью вакуума, заполняя взор его третьего ока. Или, возможно, шторм всегда был там, и он только сейчас… только сейчас заметил.

Череп заполнила сжатая в шар масса усталости и боли. Нужно найти инжекторы с наркотиками, пока не стало хуже. Сладкая пустая бессознательность – он заслужил это. Выполнил свою задачу. Другим кораблям потребуется время, чтобы догнать их, а затем у них уйдут дни на пересечение залива между местом, где они вышли из варпа, и планетой. За это время столь много еще могло случиться, но в том, что происходило сейчас, он больше не принимал участия.

Дрожащими пальцами он нашел переключатель комма и открыл вокс-канал.

– Говорит Сильван, – он помолчал и слизнул с губ горькую слюну. – Мы на месте.

Ариман шагал по коридору, отдавая по пути мысленные приказы. Гелио Исидор шел за ним шаг в шаг.

Корабль казался напряженным.

+Когда мы отправимся на планету?+ – послал Игнис, поравнявшись с Ариманом.

В поверхностных мыслях магистра Разрухи кружились сплошные образы. Азек отметил, что Игнис не использовал название их места назначения.