Текст книги "Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)"

Автор книги: Джон Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Дальше, среди устоявших башен, турболазерные залпы обстреливавших поверхность кораблей встречались с кинетическими щитами километровой ширины. Башни отрывались от каменных оснований и копьями возносились к судам, жаля их срывавшимися с верхушек лучами мерцающего света. Над всем этим, словно воронье, кружили демонические машины.

Обитатели планеты повсеместно пробуждались и вступали в бой.

Издали сражение походило на расширяющийся круг разрушения. Только сердце этого круга оставалось неподвижным, будто глаз бури.

Но неподвижность эта была ложью.

Ариман видел битву, принесенную им во владения своего отца, и чувствовал, как его последнее и величайшее заклинание прорывается наружу.

Оно произносилось словами, символами, вспышками боли. Там были слова, что были взрывами болтерных снарядов, символы, что были привкусом крови во рту умирающего мутанта, уколами ощущений, когда серебряная башня рухнула на землю и разбилась. В нем было все, до самых незначительных деталей, до самой сущности вещей, слишком маленьких и странных, чтобы облечь их в названия. Он видел все.

Он был здесь прежде, но в тот, первый раз Рубрика была спланирована, подготовлена и проведена со всей возможной тщательностью. На этот же раз она была первобытным ревом энергии.

Он был не способен ни на что.

Он был способен на все.

Вселенная была чистым холстом.

Время было нитью между его пальцами.

Он был центром глаза, который видел бытие и превращал его в реальность благодаря тому, что видел.

Ментально он не чувствовал братьев по отдельности, не мог отличить разумы союзников от врагов, не мог дифференцировать варп от самого себя.

«Я – не бог, – пришла мысль, ощущавшаяся как послание. – Я не такой прозаичный».

«Я, – воля, и взор, и сила смертных, наделенных мощью бессмертных».

«Бойтесь меня».

Он чувствовал, как его естество тянется все дальше, и дальше, и дальше.

«Ненавидьте меня».

Теперь он нуждался в них. В последних из братьев. Он нуждался в Ктесии, Игнисе, Киу, Гильгамоше и Гаумате. Они были нужны ему здесь. Подле него.

«Жалейте меня».

Рубрика ширилась, ее ореол поднимался под железными тенями военных судов. Это было творение не годов, не веков, не тысячелетий, но самого бытия. Он накладывал заклятие всю свою жизнь, и теперь находился в конечной точке, в ее суммировании.

Рубрика… слово, что в древних преданиях означало «установленное правило». Императив. Повеление.

– Обновление, – промолвил он в тишину.

И реальность услышала. И подчинилась.

XXI

Начала

У Иобель ушли годы, чтобы достичь города. Когда инквизитор наконец узрела его – вздымающийся перед ней, будто пальцы коралловой раны в серебре и бронзе, – то поначалу не поверила, что он реален. Она просто стояла, пошатываясь, под палящим солнцем и синим небом.

Ее одежда превратилась в лохмотья. Синева ткани стала тускло-серой. Годы скитаний от горных пещер до пустынных равнин, от лишенного света мрака до яркого солнца – Иобель чувствовала каждый свой шаг и видела каждую смену солнца и луны. Большую часть этого времени она брела без какой-либо цели, слова Алого Короля почти стерлись из памяти. Она остановилась и опустилась на песок, не двигаясь месяцами, позволяя ночи и дню омывать ее.

Сколько времени миновало для Аримана с тех пор, как она прошла через Лабиринт? Годы? Дни, часы, секунды? Не больше, чем ему потребовалось, чтобы моргнуть?

Она думала о том, чтобы умереть, но подобные мысли не играли никакой роли, как и все ее попытки утопиться в зыбунах или вскрыть себе вены. У нее не было ни легких, которые она наполняла бы воздухом, ни крови, дабы увлажнить песок. Иобель не знала, кто она такая, но не могла умереть. Ни земля, ни странствие не позволили бы ей этого.

И она брела дальше, паломник без цели, а слова Алого Короля шли вместе с ней.

«Это начинается там же, где и все…» – разносился голос на ветру.

Она пыталась возвратиться по своим следам обратно к входу в Лабиринт. Горы были там же, иззубренные тени на краю мира, но они никогда не становились ближе, неважно, как долго она шла либо как долго всматривалась в них. Город раскинулся на противоположной стороне земли и неба. Иобель пыталась уйти от него, но всякий раз, стоило ей моргнуть или отвести глаза, а затем взглянуть снова, он оказывался там же.

«Это начинается с крови и вины, – говорило воспоминание. – Это начинается изнутри».

«Изнутри».

Она бросила попытки прогнать город из поля зрения.

«Разве это неизбежно? Есть ли у меня выбор? Зачем я послушалась Алого Короля?»

Она была инквизитором. Она существовала, чтобы совершать выборы, непосильные для всех прочих, – между возможностями ужасными и еще худшими.

«Ты – правосудие», – сказал он, но если она и была правосудием, то не помнила этого. Она просто была, осколок, затерявшийся во снах, удерживаемый упрямством и привычкой, а также в равной мере силой воли. Не стоило верить словам Алого Короля. У них был привкус змеиного яда и ощущение шкатулки с секретом, наполненной острыми лезвиями. Дели и возможности таились на каждом пути, какой бы она ни выбрала, и она была не вполне уверена, который из выборов именно тот, правильный.

«Если мне нужно остановить Аримана, как мне сделать это изнутри его разума?»

«Изнутри…»

И с этой мыслью город стал ближе, вырастая у нее на глазах. Она сделала шаг, не сводя с него взгляда, пока тот раскидывался за ближайшим барханом. Город вырос так, как будто один ее шаг был тысячей. Она ступила еще раз, и еще, и еще, и еще, каждое ее движение – размытое пятно, песок – клубящееся облако у нее за спиной. Башни поднимались все выше и выше. Солнечный свет заиграл на окнах и мостиках из бронзы, и вот она уже бежит, сама не зная почему, песок жалит ей глаза.

Иобель застыла. Ее босая нога стояла на мраморной ступеньке, приятно холодившей кожу. Дворец воспоминаний Аримана исчез. Ему на смену пришел город из черного стекла. Башни вздымались и опадали, словно разбивающиеся об утес волны. Мостики и каменные здания изменялись. В стенах распахивались и исчезали двери.

Мгновение Иобель колебалась, а затем начала подниматься по ступенькам. В конце лестницы ждали распахнутые двойные створки. Приблизившись, инквизитор увидела, что они висят на петлях, их черное дерево растрескалось и состарилось. Двери выглядели так, словно когда-то играли значимую роль, но оказались погребены под вещами куда более важными. Оказавшись у порога, она подняла глаза. Знания, изваянные в виде камней и опор, тянулись к далекому солнцу.

«Где это началось? – подумала она и поняла, что у нее в руке снова очутился обломок резного дерева. – Где все началось для Аримана?»

Иобель переступила порог и оказалась в прохладной тени. Она пошла по мраморным коридорам. Через окна, прикрытые сетками, струился солнечный свет. По плитчатому полу бежали трещины. Она проходила мимо створок из крашеного дерева, шероховатого железа и вихрящегося стекла. Каждая была отличной от других, каждая была уникальной. Она узнала коридоры и их холодный пыльный запах, пусть даже никогда раньше не видела ни одной из этих дверей. Чем дальше Иобель удалялась от входа, тем сильнее в ней разрасталось странное чувство уюта. Она уже бывала здесь прежде, это место было ей знакомо.

Инквизитор выбирала повороты не глядя, без раздумий поднимаясь и спускаясь по лестницам, но ни разу не сумела дойти до края города воспоминаний, – впереди были только новые коридоры и двери. И запах пыли времен.

Из-за дверей доносились звуки – голоса, крики, плач. Она узнавала их, ибо проходила эти этажи прежде. Она не глядела на деревяшку, которую когда-то дал ей мальчик у костра в пустыне. Теперь Иобель знала, что это такое. Ей стоило догадаться раньше.

По дороге она нашла несколько разбитых створок – некоторые без косяков, некоторые снятые с петель, некоторые расколотые надвое, словно от удара топором. Ни на одной из них не было резьбы в форме птиц или солнца, и она не нашла ни единой целой двери, которая бы сходилась с тем куском, что она сжимала в руке.

В конце пути оказалась черная створка, нашедшая ее первой. Иобель свернула за угол и увидела ее. Она была обсидиановой, ее поверхность – отполированной до зеркального блеска, без ручек или петель. Она словно манила Иобель к себе. Женщина ощущала позади нее что-то, от чего у нее по коже бежали мурашки и смывало мысли о том, что она делает. Она поняла, что стоит перед створкой, протягивая руку к ее жидко-черной поверхности.

– Тайны, – раздался голос позади.

Она обернулась. В противоположной стене зияла дыра. Разбитые и расколотые куски черного дерева обрамляли вид на широкий балкон и раскинувшуюся за ним пустыню. На краю балкона сидела небольшая черноволосая фигурка, подбрасывавшая в воздух и ловившая разноцветные камушки. За ним она увидела отпечатки ног, пересекавшие далекие дюны.

– Тайны – вот что за этой дверью, – сказал мальчик. Он подбросил камушек в воздух, и тот застыл перед ним. Он повернулся к ней и открыл глаза. Камушек упал. Он поймал его, не сводя с нее взгляда. – Тебе не стоит видеть их. Вот почему они – тайны.

Инквизитор пристально посмотрела на него, а затем на разбитую дверь между ними. По треснувшей панели, свисавшей с остатков косяка, поднимались птицы. Она достала из кармана свою деревяшку и протянула ее, держа между большим и указательным пальцами.

– Твое?

Мальчик фыркнул:

– Просто кусок двери.

Иобель перешагнула разбитый косяк и пересекла балкон. Мальчик свесил ноги через край, когда она присела возле него.

– Начало всего?

Мальчик кивнул и улыбнулся, но улыбка на юном лице принадлежала старику.

– Да.

– И конец.

Он пожал плечами и окинул взглядом пустыню. Инквизитор посмотрела тоже. В пространстве между дюнами и небом расцветало черное пятно.

– Шторм… – сказала Иобель и нахмурилась, когда на горизонте вспыхнула молния.

Ноздри наполнились теплым ароматом электрического разряда.

– Я бегу впереди этого шторма, – сказал мальчик, вновь подбросив и поймав камушек. – Он огромен, настоящее чудовище.

– Если эта комната – часть воспоминаний Аримана, что значит этот шторм?

Мальчик лишь пожал плечами. Он смотрел не на нее, но на два небольших камушка, которые катал между пальцами. Иобель заметила, что оба они были вовсе не гладкими, а вырезанными в форме скарабеев. Лицо мальчика дернулось и нахмурилось пуще прежнего.

– Он – мой брат, знаешь ли. И кем бы еще он ни был, это – самое главное. – Его глаза расширились, когда он посмотрел на нее. – Он – мой брат.

– Ты это всерьез, – затаив дыхание, сказала она, – да? Ты не воспоминание о воине из легиона. Ты – настоящий брат Аримана, его брат по…

– Крови, – закончил вместо нее мальчик. – Да, хотя я был и его братом по легиону, но это случилось… позже. Мы родились тут, в Архамидской империи Терры. – Он посмотрел на приближающийся шторм. – Наше крошечное царство поклялось в верности Повелителю Человечества, когда Он превратил Терру в Тронный Мир Империума. Мы отдали Ему свою верность, и отдали Его Великому крестовому походу своих детей. Мы стали маленькой частью великой мечты. – Он прервался и закусил губу, направив взгляд на что-то, что видеть мог только он. – Нас обоих отдали в легион. Мы перенесли испытания вместе и лишились своей человечности тоже вместе. Мы познали войну, и честь, и воинское братство вместе.

Он остановился и положил камушки-скарабеи на пол возле себя – один синий, другой зеленый.

Увидев камни, Иобель нахмурилась и покачала головой:

– Когда я была живой, то прочла все существующие записи о Тысяче Сынов. В них не упоминалось о родном брате Аримана. И я не видела тебя в других его воспоминаниях.

Мальчик рассмеялся, и смех его был звонким и чистым.

– Базовая природа реальности – утрата, медленное изменение и еще более медленный распад. Этот закон действует и на знание тоже. Во время моей жизни на Терре были руины, странные монолиты в песке. Никто не знал, кто их создал или как долго они стояли. Может, они насчитывали века или даже тысячелетия. Никто не знал ответов. Никто даже не знал, где начинать искать ответы.

Он замолчал. На горизонте вспыхнула ветвящаяся молния.

– Как тебя зовут? – спросила Иобель.

– Ормузд, – ответил мальчик. – Меня звали Ормузд.

Кнекку бежал по Лабиринту. Авениси впереди него был размытым пятном меха и мышц. Он чувствовал, как биение сердец в груди замедляется.

– Сколько еще?! – крикнул он.

Авениси не ответил. Мимо них проносились хрустальные стены и ступени. Их преследовали голоса и отражения. Слова Магнуса были топотом его ног и дыханием.

– Рубрику не остановить, – сказал Магнус.

– Должен быть…

– Ее не остановить, ибо она уже началась. – Слова заставили Кнекку замереть, застыть. – В мире, где твое тело лежит с кинжалом в сердце и замерзшей в воздухе кровью, она началась девяносто одну секунду назад.

Стены Лабиринта вопили и менялись. Коридоры разделялись. Перед ним открывались и исчезали двери. Полы и потолки вращались, пространства складывались подобно оригами. Единственной точкой стабильности был Авениси перед ним, чей мех переливался.

– Ее можно остановить, – сказал он. – Мы можем разрушить Круг, уничтожить…

– Это не сработает, – оборвал его Магнус, качая головой. – У этой Рубрики теперь есть собственное ускорение, ускорение, благодаря которому, так или иначе, она достигнет конца. Варп не допустит иного исхода.

– Тогда в том, что ты сказал мне, нет смысла.

– Смысл есть, – ответил Магнус, и Кнекку показалось, будто на иссеченном шрамами лице промелькнуло нечто похожее на скорбь. – Рубрика достигнет конца, но этот конец можно… подправить.

– Как?

Авениси рванулся за угол. Кнекку бросился следом за демоном. Впереди вырисовывалась дверь из хрусталя, перетекающего в серебро. Он остановился. За ней зияла черная бездна. Авениси без раздумий нырнул вперед, и его мех замерцал переливающимися огненными цветами. Кнекку не шевелился. Демон повернулся перед порталом.

– Пойдем. Время на исходе.

Кнекку сделал шаг и вновь остановился.

– Вторая Рубрика иная во многих отношениях, – сказал Магнус, – но в ее основе лежит единственный шанс, затмевающий все прочее.

Авениси нетерпеливо зашипел, но Кнекку оставался неподвижным.

– Первая Рубрика была заклятием по изменению природы реальности. Вторая также ее изменит, но она – не просто ритуал. Это жертва.

Колдун закрыл глаза. Он всегда верил в своего отца и повелителя. Он видел и делал много вещей, чтобы поддерживать эту веру, вещей, для которых ему требовался весь ментальный контроль.

– Ариман собирается предложить что-то в обмен на то, во что верит.

Кнекку не прервал повисшее молчание. Он чувствовал ответ даже без необходимости озвучивать вопрос. Магнус кивнул, будто услышав невысказанные мысли.

– Он собирается предложить себя. Он умирает – и легион живет.

Кнекку открыл глаза и пошел к двери. Два шага – и он перешел на бег. Авениси прыгнул первым. Колдун окунулся в пелену черноты и начал падать сквозь ничто.

– Он умрет?

– Если да, то обречет и меня, и Алого Короля, и легион, который хочет спасти.

– Но если ты прав, и все уже началось…

– Да, началось, но не закончилось, – произнес Магнус. – Пока нет.

– Я был настоящим, Иобель, – сказал Ормузд. – Я жил, и истекал кровью, и сражался за своего Императора, а также за идеалы, которые на моих глазах изменяли человечество.

Инквизитор выдохнула и обвела взглядом балкон и разбитые двери в город-воспоминание.

– Почему он хранит память о тебе здесь, Ормузд?

– Потому что меня больше нет. Во времена, когда нас еще не возглавлял примарх, в легион пришло Изменение Плоти. – Ормузд сделал глубокий вдох и вновь стал мальчиком, говорившим со старческой горечью. – Оно вырезало наше сердце, обратив лучших из нас в монстров… Мы делали все возможное, чтобы сдержать его, но все было тщетно. До тех пор, пока мы не нашли Просперо. Пока не нашли Магнуса.

– Знаю. Я видела те времена глазами Аримана, а также читала записи, оставшиеся с тех пор. Магнус не спас вас. Он обрек вас на проклятие.

Ормузд кивнул:

– Да. Именно это он и сделал. Продал наши души и купил нам будущее. По крайней мере для некоторых из нас.

Он вновь умолк.

– Изменение Плоти… – произнесла Иобель, и он опять кивнул.

– Оно пришло за мной, и я не выжил. Я умер, но продолжил жить в своем брате, став шипом вины в его душе, семенем цели.

Женщина вздрогнула:

– Ты… ты – начало.

Мальчик провел рукой над камнями, и те завращались вокруг его ладони. Он наблюдал за ними, не отводя глаз.

– В каждой катастрофе, обрушивавшейся на легион, он видел меня. В каждой неудаче, в каждом шансе спасти генетических братьев, в каждом повороте судьбы он видел меня и тот факт, что не сумел сберечь меня. Ариман хранил меня здесь, в глубочайшем месте своей памяти, запертого за дверью, которой никогда не открывал. Все прочие воспоминания обо мне он со временем выбросил, пока я не остался лишь одним моментом в его прошлом.

– Когда вы были детьми, до легиона…

Ормузд улыбнулся:

– День, перед тем как мы отправились в легион, последний день перед тем, как все изменилось. Этот день… – указал он на пустыню и балкон. Шторм стал ближе. Неровные хребты света прыгали по грязной стене туч. – Я был узником его сознания, жемчужиной вины и самопрезрения в его сердце.

– Но теперь ты свободен.

– Свободен?.. Никто из нас не свободен, Иобель. Мы – лишь сны людей, неважно, что мы думаем или чувствуем. Я Ормузд, верно, но также я Ариман. Как и призрак Амона там, в пустыне, тоже Ариман. Как и ты – Ариман.

– Нет, – сказала инквизитор. Шторм уже поглотил дальние дюны. Ей в лицо дохнул ветер. Она чувствовала в воздухе разряды молний. – Нет… я – Селандра Иобель. Я – отклонение, я – призрак. Я прошла по Лабиринту варпа. Я говорила с Алым Королем. Я…

– Поверила в ложь. Ты – метафора части разума столь разделенного и сложного, что он способен отправить частицу самого себя в странствие по своим глубинам и даже за их пределы. Магнус разбит на множество частей в царстве варпа, но Ариман был разбит внутри давным-давно. Ты – всего лишь частица его, закутавшаяся в украденный плащ воспоминаний.

Иобель судорожно вдохнула, пытаясь подняться на ноги. Шторм был непроницаемой охряной завесой, закрывшей небо и пустыню. Упали первые тяжелые капли дождя. Ее забила дрожь. Она должна уйти отсюда. Она…

…замерла.

Над балконом разразилась буря. Небеса расколола вспышка молнии. С барханов потекли ручьи, соединяясь в коричневые потоки. Она не двигалась. Ей не требовалось двигаться.

Теперь она все поняла – и свое желание найти Магнуса, и необъяснимую волю, которая толкала ее на поиски ответов, на поиски ответа о тайне Аримана.

Женщина взглянула на мальчика и кивнула.

– Я знаю, – сказала она. – Думаю, я всегда это знала. С тех пор как умерла. Я просто…

– Позволила себе верить в иное.

– Ты, Амон, пустыня…

– Странствие в поисках решения, спор внутри разума Аримана под слоями сознания.

– Алый Король – это…

– Отец, разговаривающий с изгнанным сыном через единственную частицу его разума, которая стала бы слушать.

– И что я за часть его?

– Та часть, которая судит себя. Часть, которая желает, чтобы он все еще был верным слугой Империума. По крайней мере, я так думаю.

– А ты?

Их накрыл шторм. Солнечный свет растворился в дождливых сумерках.

– Я – две вещи, – сказал Ормузд. – Я – его вина, а она – начало всего, чем он является. И как я – его начало… – очередная вспышка молнии выхватила его глаза. Они сияли, словно глаза шакала, крадущегося на границе света от костра; словно серебро монет, – так я – его конец. Я – то, что ведет его к гибели и придет за его душой. Вот в чем смысл одержимости. В конце тебе всегда приходится платить ту единственную цену, которая по-настоящему важна.

– Почему я здесь? Алый Король сказал, что я должна остановить Аримана. Он сказал, что Рубрика все еще имеет изъян, что она принесет в будущем еще больший вред.

Ормузд улыбнулся сквозь хлещущий дождь, а затем запрокинул голову и рассмеялся.

– Будущее… больший вред… Теперь ты слышишь его в своих словах? – Его глаза стали неподвижным и непроницаемым серебром. – Ты здесь потому, что перед тобой стоит выбор. Алый Король знал это, и он знал, что не позволит этому выбору стать безальтернативным, только если обратится к тебе.

Мальчик поднялся и отряхнулся, словно собака. Он склонил голову набок и улыбнулся, показав розовый язык. Инквизитор ощутила, как защипало ее омываемую дождем кожу. Рядом с балконом ударила молния. Тьма исчезла в белом свете. Иобель подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Когда инквизитор опустила ее, мальчик оказался ближе. Рваная завеса воды размывала его очертания. Он сделал еще один шаг, его спина выгнулась, но каким-то образом он казался только выше. Серебряные глаза ярко блестели над розовой улыбкой.

– Что за выбор? – спросила она, и железо в ее голосе разлилось по конечностям.

– Последний и единственный выбор, Иобель, – произнес он, и она увидела, что дождь стекает с черного меха, а лицо удлинилось в острозубую морду. – Жизнь – или смерть.

XXII

Потери

Ариман… Ариман… Ариман…

Он слышал свое имя. Оно было повсюду вокруг, сплетая свой путь сквозь имена всех его братьев. Рубрика была теперь единым хором голосов. Он был ее центром, но также и краем. Он парил, но не сквозь материю, а сквозь само бытие. Он видел все. Он чувствовал все – каждый атом и то, как он там оказался, каждую нить причинности и ее окончание.

Теперь все они чувствовали это. Каждый из Тысячи Сынов почувствует это, неважно, где они сейчас находятся или какая бездна времени и пространства отделяет их от него. Времени больше не было. Пространства больше не было. Они слились в одно, а остальное не имело ни смысла, ни власти. Он был Сар’иком, летавшим на оперенных крыльях над черной башней в километре отсюда. Он был Киу, охранявшим его. Он был Хайоном, стоявшим на мостике корабля и на миг закрывшим глаза, когда его мыслей коснулась мимолетная боль.

Он удерживал их всех в своем сознании и на мгновение узрел их всех – от величайшего воина-мага до последней пустой оболочки рубриканта.

А затем упала тишина.

Вихрь видений иссяк, и голоса внутри него затихли.

По всей Планете Колдунов пальцы замерли на спусковых крючках, дыхание застыло на языках.

«Вот он – пик», – подумал Ариман и понял, что это единственная мысль, двигавшаяся среди миллионов разумов вокруг него.

Рубрика достигла своей высочайшей и наиполнейшей точки. Она была стянутой пружиной, ждущей, чтобы ее спустили, ждущей, чтобы стать тем, что он хотел.

К нему пришли тихие шепоты из шквала слов и имен.

«Я не хочу умирать», – произнес слабый голос внутри него.

«Ты не заслуживаешь смерти», – раздался другой.

«Это ли то спасение, которое ты ищешь?» – спросил голос Магнуса.

«Это – единственное мое спасение».

Иобель рассмеялась. Больше ей ничего не оставалось. Существо, что было Ормуздом, ринулось вперед. С его шкуры слетали капли дождя. Дыхание паром вырывалось между клыками. Руки удлинились, ногти превратились в костяные клинки.

– Скажи мне, – сказала инквизитор ледяным от привычного презрения тоном, – если это война по установлению веры в себя внутри мира снов и метафор, то почему ты думаешь, будто имеешь преимущество?

Ормузд рассмеялся, и звук этот был рокотанием грома. Он напрягся, а затем прыгнул. Иобель видела, как он вздымается на фоне дождя, широко распахнув челюсти и выставив пальцы-лезвия. Она прыгнула ему навстречу. Вокруг нее в полете сформировались доспехи. Мышцы скрылись под серебряно-черными пластинами брони. Во влажный воздух вырвались вороньи крылья. В руке Иобель возникла булава, и она размахнулась. Ормузд попытался увернуться, но инквизитор была быстрой, быстрее мысли. Булава врезалась в открытую пасть. Во все стороны разлетелись выбитые зубы. Сила удара прокатилась сквозь череп. Он отлетел назад, из остатков челюсти хлестала черная кровь. Инквизитор расправила крылья, чтобы удержаться в воздухе, пока Ормузд падал на балкон.

Его рука метнулась вверх, и Иобель почувствовала, как когти рассекли броню на ноге и оцарапали плоть. Ормузд кубарем полетел сквозь дождь, утягивая ее за собой.

Они врезались в каменный балкон и в брызгах крови покатились к двери. Инквизитор взмахнула рукой, ухватила Ормузда за сломанную челюсть и изо всех сил потянула вниз. Он взвыл. Иобель занесла булаву и опустила на его череп. Он лягнул ногой и отбросил ее назад. Крылья инквизитора поймали воздушный поток, и она воспарила. Ормузд, скрежеща костями, тяжело поднялся на ноги, сквозь выбитые зубы пузырилась кровь. Он схватился за челюсть и с хрустом вправил ее.

– Ты знаешь, что не должна биться со мной?! – крикнул Ормузд, его голос был влажным рыком. – Он был твоим врагом. Разве ты не желаешь ему смерти?

Небеса над ними расколола молния. Инквизитор потянулась, силой воли изменяя мир, и поймала разряд. Тот засверкал у нее в руках. Ее глаза стали черными провалами. Иобель метнула молнию. Ормузд замерцал, исчезнув из бытия. Разряд ударил по тому месту, где он стоял всего мгновение назад, выбив из пола куски мрамора. Существо пригнулось на другом конце балкона, его глаза были неподвижными и немигающими.

– Разве он не заслуживает этого наказания? – прорычал Ормузд. – За легион, который он уничтожил, за всех, кого он растоптал в пыль под своей пятой. Мы заслуживаем того, чтобы увидеть, как он возвратится в прах, из которого пришел.

Иобель нырнула вперед, ее булава взвилась дугой шипованного железа. Ормузд также пришел в движение. Под ударом раскололся пол. Инквизитор поднялась и развернулась, но он набросился на нее и полоснул по боку когтистой лапой.

Серебро доспехов окропил багрянец.

Вспыхнула боль, которую она не могла прогнать.

Яркие огоньки, словно звезды, замерцали на границе зрения.

В судорожном дыхании появился привкус влажного железа.

«Это не на самом деле, – подумала женщина. – Все это не на самом деле».

Она выпрямилась, сложив крылья.

Ормузд кружил, не сводя с инквизитора глаз и расслабленно опустив когти.

Она натянула на лицо печальную улыбку.

– Я увижу, как Ариман и весь его легион изменников сгорят, и с радостью спляшу на углях, – сказала Иобель. Булава стала казаться неподъемной. Она чувствовала, как в груди трутся сломанные ребра. Боль дыхания казалась почти реальной. – Но я служу высшей цели, и поэтому мои желания не имеют никакого значения.

Иобель ринулась вперед. Булава превратилась в размытое пятно, когда она нанесла по дуге нисходящий удар. Тяжесть оружия и инерция потащили ее от одного удара к другому. Ормузд оказался на полу, пытаясь отползти назад. Она ощущала встряску от каждого движения, чувствовала воздух, с шипением вырывающийся сквозь оскаленные зубы. Ярость внутри нее была молниями и ревом бури. Она не позволит Ариману победить, не позволит ему обрести спасение в смерти, не позволит…

Когти мелькнули быстрее вспышки света в небе.

Иобель выронила булаву и посмотрела вниз. Кровь. Река крови хлестала из ее разорванной шеи. Внезапно, впервые за долгое время, ничто больше не казалось настоящим.

Она начала падать, но Ормузд поймал ее. Иобель подняла глаза. На нее смотрело лицо мальчика. По нему стекали струйки дождя. Его глаза были темными. Он потянулся и нежно коснулся ее щеки.

– Все кончено, – произнес он.

Ее последним ответом стал задыхающийся хрип, скрывший поток проклятий.

Перевертыш приготовился и окутал себя телекинетической оболочкой, когда сигналы тревоги достигли крещендо. По десантно-боевому кораблю, заложившему вираж над землей, прошла психическая ударная волна. Он упал сквозь глаз огненного урагана и летел на малой высоте к эпицентру ритуала. Затем с неба копьем обрушилась энергетическая цепь. Секундой позже прокатилась отдача. Загорелись предупредительные огни. По всему отсеку завыли сирены. На фюзеляже заплясали дуги пурпурных молний. Пилот-сервитор забормотал бессмысленную статику, когда его синапсы перегорели. Боевой корабль ушел в штопор, словно отброшенная игрушка. Пилот издал последний вскрик электронной боли.

Машина врезалась в поверхность, сдирая с брюха металлическую обшивку. Из-под нее брызнуло отколовшееся стекло. Двигатели натужно взревели. Хвост машины захлестнуло пламя, когда на раскаленный металл попало топливо. Оторвавшиеся крылья поймали поток воздуха и взмыли вверх, словно бумага. Нос черкнул землю, фюзеляж опрокинулся и рухнул огненным шаром.

Перевертыш выбрался из-под обломков корабля и пошел сквозь огонь. Окружавшая его телекинетическая сфера зашипела, встретившись с пламенем. Он не чувствовал Аримана, но этого ему и не требовалось – ревущий столб энергии варпа походил для него на знамя. Нужно было спешить. Его время почти истекло.

Огненный ураган исчез прежде, чем Ктесий погрузился в него. Диск вращался у него под ногами, подчиняясь единственному отростку воли, который он пока еще мог удерживать в голове.

«Ариман… Ариман… Ариман…» – имя было веревкой, волочившей его обратно через расплавленные руины к сердцу Рубрики.

Его кожа ощущала каждый порыв ветра. Имя исходило у него изо рта, искажая воздух вокруг губ, принося на язык привкус корицы и сахара. Ктесий стоял на коленях, вцепившись руками в серебро и мясо диска. Возле него в судорогах бился Атенеум. Из глаз и рта существа лился красный свет. По его плоти расходились трещины. Кожа обугливалась и отслаивалась.

А имя все выходило и выходило из разума Ктесия, вытягивая из глубин варпа нечто огромное. Теперь он ощущал его формы, слышал его нечеловеческие мысли, пробивавшиеся в бытие. Он знал, что оно такое, знал, что поселилось у него в разуме и призывалось через Атенеума.

«Почему? – хотелось закричать ему. – Почему это происходит? Почему я призываю в бытие Алого Короля?»

Но вопросы исчезли, а диск продолжал нестись над выжженной равниной к сердцу Рубрики. К Ариману. И следующая часть бессмертного имени Магнуса возопила над его разрушенным миром.

Кнекку закашлялся. По полу застучал лед. Его легкие наполнились воздухом, и вместе с ним череп пронзила боль. Пальцы по-прежнему сжимали рукоять ножа в груди. Он вырвал его. Еще один одышливый кашель. По груди потекла наполовину замерзшая кровь. От столкнувшихся в глазных яблоках образа Лабиринта и заостренных очертаний реальности у него кружилась голова. Кнекку рывком поднялся на ноги. Нож выпал из онемевших пальцев. Сквозь двери в зал лился свет битвы. Он сделал шаг вперед. Рана в груди уже исцелялась – разум закупоривал кровеносные сосуды и сращивал кости.

+Быстрее, глупец+, – прошипел голос, пробившийся сквозь боль в голове.

Авениси сбросил с себя кошачье тело, которое носил в Лабиринте. Он подлетел ближе, и Кнекку увидел нечто, похожее на наполовину освежеванную летучую мышь. Биение ее крыльев искажало струящийся свет, а из подрагивающего скорпионьего хвоста сочился молочно-белый яд.