Текст книги "Капкан для призрака"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11

Если бы Марион не смеялась…

Гарт не испытывал совершенно никакого желания говорить ей то, что должен был сказать. Однако случайность, как это описывается в учебниках, все меняет. Никакие физические и душевные заболевания чужого пациента не должны выводить врача из состояния равновесия, в противном случае его заключение будет ошибочным. Врач не имеет права заниматься тем, что слишком тесно соприкасается с его собственной жизнью.

В этот момент раздался ужасный смех; он был бессердечен, в нем ощущалась жестокость. Марион сидела выпрямившись, ее блестящие волосы были собраны в искусную прическу. Вся комната была пропитана ею.

Она сидела в кресле со спинкой из горизонтальных планок, стоящем у белой оштукатуренной стены между двумя зарешеченными окнами. В ее глазах отражалось пламя свечи. Внезапно она закинула руки за голову локтями вперед, пальцами сжала столбики спинки, с кошачьей грацией откинулась на спинку кресла и скрестила ноги.

– Ну, в чем дело, Дэвид? Почему вы не говорите мне, что я не должна повышать голос? Почему вы не говорите мне, что я должна только шептать? Почему вы не говорите мне, что вокруг полно людей, которые просто дрожат от желания вызвать скандал?

– А вы не думаете, что все это была бы правда?

Казалось, Марион представила себе подобную картину с таким жадным нетерпением, что могла выразить это лишь проклятием или молитвой.

– Не бойтесь. Нас никто не услышит. Здесь довольно толстые стены. И никто не видел, как я сюда проскользнула. А может быть, вы имеете в виду Винса?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

– Винс спит. Я добавила ему в виски бром. – Дерзкая и вместе с тем вкрадчивая, агрессивная и одновременно располагающая к себе неуверенной нежностью, Марион понизила голос. Однако, казалось, она по-прежнему кричит, что все это сплошная несправедливость. – Не будьте глупцом, Дэвид. Я хочу быть ласковой с вами. А вы не хотите облегчить мне эту задачу. Разве не так? Иногда я готова убить кое-кого из моих знакомых мужчин!

– А пока что вы попытались убить женщину, – сказал Гарт.

Марион опустила руки и снова выпрямилась.

В углу комнаты низким голосом скорее шелестели, чем тикали, высокие напольные часы. Гарт вернулся к двери. На двери стояла новая защелка, но засов был деревянным. Гарт остановился и посмотрел на него.

Гарт запер дверь, он закрыл себя и Марион в номере.

Почти в центре комнаты стоял большой круглый стол, а возле него еще одно кресло со спинкой из горизонтальных дощечек. На этот стол Гарт поставил свечу, а сам уселся напротив Марион. Теперь свет свечи лишь слабо падал на ее лицо, но Гарту необязательно было видеть его. Раздутые ноздри и широко раскрытые глаза Марион гротескно контрастировали с соблазнительным запахом ее духов.

– Полагаю, – сказал Гарт, – Винс сообщил вам о том, что случилось здесь сегодня днем?

– Об этом убийстве? Господи, вам это, должно быть, очень неприятно!

– Да, это неприятно. Глайнис Стакли была убита в… – он замялся, – в павильончике на пляже за домиком Бетти. Все свидетельствует о том, что ее задушила либо Бетти, либо я.

– Это особенно неприятно.

– Еще бы! Но для кого? Сомневаюсь, что даже инспектор Твигг, полицейский, который не может спокойно слышать обо мне, верит, что эту женщину убил я. Он подозревает Бетти. А Бетти невиновна.

– Почему вы думаете, что она невиновна?

– Потому что я знаю это. Чего бы я стоил в своей профессии, совершенно ничего, если бы не разбирался во внутреннем мире людей. Или, если хотите, в человеческой душе!

Лунный свет посеребрил зарешеченное окно. В тишине лишь был слышен звук часов, такой же безразличный и неторопливый, как и само время.

– Твигг – человек простой, Марион. Однако Каллингфорд Эббот – совсем другой. Вряд ли он обладает большей сообразительностью или у него больше воображения, чем у Твигга, но у него намного больше опыта в обращении с людьми, которых Твигг не переносит. Он сразу же подумал о том, что нужно допросить миссис Монтэг. И он сделает это как можно скорее. И, вероятно, узнает от нее правду. А после разговора, который состоялся у меня с ним сегодня вечером, он непременно захочет допросить вас.

– Так, значит, вы ему сказали, – прошептала Марион. – Все эти гадости, которые вы думаете обо мне, – ведь этот венский доктор утверждает, не правда ли, что самые тайные наши страсти объясняются различными формами сексуальных представлений.

– Пусть утверждает все, что угодно, но я убежден, что в вашем случае это справедливо. Если говорить о вас, это наверняка объясняется определенной формой сексуальных представлений.

– Вы негодяй! – прошептала Марион, с трудом переводя дыхание. Она вскочила из кресла. – О Боже, как может быть, чтобы существовал такой негодяй, как этот тип, которого я считала своим другом и другом Винса?

– Сядьте, Марион, – сухо сказал Гарт. – Вы просто перепуганы. Я ничего ему не сказал.

– Неужели?

– Я ничего ему не сказал! Я обещал, что буду вас защищать, и выполню это обещание. Но сейчас я должен думать о других людях.

– Вы сумасшедший! Вы просто глупец! Вы, наверное, вбили себе в голову, что это отвратительное создание в домике вашей возлюбленной сегодня днем убила я?

– Нет, что вы!

– Почему же, в таком случае…

– Я не говорю, что вы ее убили, хотя вы могли это сделать. Ни в чем нельзя быть уверенным. Я имел в виду другой инцидент, инцидент, который связан с этим убийством; который, вероятно, в конце концов и привел к этому убийству, однако который был независимым поступком и служил для того, чтобы запутать следы. Я говорю о попытке задушить миссис Монтэг в пятницу вечером. Марион, скажите, та женщина, которую она назвала шлюхой, были вы, не так ли?

Высокие часы продолжали свое «тик-так».

– Эта часть вашего рассказа звучала правдиво. Как она вас срочно вызвала, отослав всех слуг, и как эта пожилая женщина выкрикивала в полутемном доме: «Шлюха, шлюха, шлюха!». Это звучало правдиво. Однако что могло так разъярить Глайнис Стакли? В конце концов разве она когда-нибудь притворялась, что представляет собой нечто другое? Нет. Однако это приводит в ярость вас, потому что вам кое о чем напоминает.

Марион Боствик, гибкая, в красивом белом халате со сборками, побежала к двери. Старые половицы заскрипели и затрещали. Пламя свечи заколебалось. Однако Марион не убежала далеко; возможно, она и не собиралась далеко убегать. Она остановилась и легким быстрым шагом вернулась к Гарту.

Гарт не пошевелился. Он сидел, облокотившись на стол, и правой рукой прикрывал глаза от слабого света свечи.

– Извините, Марион.

– В чем же вы меня обвиняете? В чем?

– Вы серьезно хотите, чтобы я вам это сказал? Все?

– Да!

– Бедняга Винс никогда в жизни не встречался с Глайнис Стакли. Однако вы встречались с ней. Ее жертвой был не он, а вы. Из этого должны исходить все наши рассуждения. Надеюсь, вы понимаете, к каким дальнейшим выводам это приведет?

– Нет, не понимаю.

– Так дело не пойдет. В таком случае, не станем продолжать. Вернемся к тому, что вчера вечером в действительности произошло в Хэмпстеде.

Он опустил руку и посмотрел на Марион.

– Когда миссис Монтэг вышла из себя и начала выкрикивать обвинения, вы тоже потеряли над собой контроль. Я знаю, что вы не хотели убивать ее. Однако едва не зашли слишком далеко. А потом вам пришлось как-то объяснить все это.

Глайнис Стакли вообще не была в доме. Но в тот вечер вы где-то видели ее и поэтому смогли описать, как она была одета. Об этом я могу только догадываться, но что касается остального, то, к сожалению, это уже не только догадки.

Вы не обладаете слишком большим воображением, Марион. Тем не менее вы сообразительны и отличаетесь коварством. Вы всегда полагаете, что смелости вам не занимать. В данном случае вы сумели оценить возможные для себя выгоды и потом неуклонно придерживались выдвинутой версии. Если бы вы обвинили Глайнис Стакли в нападении на миссис Монтэг, разве она смогла бы опровергнуть это? Разве кто-нибудь поверил бы этой шантажистке, обвини она вас во лжи? Наверняка бы на вашу защиту, хотя бы из страха перед скандалом, встала и миссис Монтэг, и, если бы вы предоставили ей достаточно времени на размышления, она подтвердила бы ваш рассказ.

Вы были уверены, что она поступит именно так. Собственно, так вы и сказали. Это чувствовалось в каждом слове, произнесенном вами в моем присутствии вчера вечером в Хэмпстеде, Вам поверила даже родная сестра Глайнис. Вы помнили о том, что дверь подвала нужно открыть изнутри. Если бы вы не забыли о двух задвижках и открыли бы их тоже, я сам поверил бы вам. Но если бы это было все, в чем можно было вас обвинить…

– Все? – перебила его Марион. – Все? Вы произносите это слово просто так или действительно утверждаете, что это не все?

– Вы, конечно, прекрасно знаете, Марион, что это не все.

Ее быстрое тихое дыхание звучало в полутемной комнате почти пугающе. Короткие вздохи напоминали тихое непрерывное тиканье часов.

Гарт вскочил из кресла, теперь он был так же бледен, как и она.

– Прошу вас, мадам, не говорите, что я читаю вам нотацию. Вы не «злая», такие слова мы оставим тем, кто никогда не разбирался в людях. В вас есть лишь жестокость капризного ребенка, пинающего всех вокруг, чтобы получить то, что он хочет, а когда это ему не удается, он зовет на помощь весь мир взрослых. А если это не поможет, вы, не задумываясь, воспользуетесь каким-нибудь оружием, оказавшимся у вас под рукой, – возможно, свалите все на кого-нибудь другого. Именно этим оружием вы пытались и до сих пор пытаетесь воспользоваться в данном случае.

– Как вы смеете!..

– Прекратите этот театр, Марион. Я говорю вам правду.

– Тетя Бланш…

– Вот именно. Мы не должны забывать о ней. Не должны забывать о том, что она вам сказала. Как и все дети, вы, Марион, тоже, когда хотите, способны видеть все в неискаженном свете. Если бы миссис Монтэг назвала вас шлюхой и больше ничего не сказала, вряд ли это напугало бы вас до такой степени, чтобы вы набросились на нее. Она сказала вам кое-что другое. Что именно?

Марион прошептала совершенно другим тоном:

– Кто-то подслушивает под дверью.

Стало тихо, как после пощечины. Окна были закрыты. Пламя свечи в полном безветрии не колебалось совсем. Под черными балками было почти невозможно передвигаться бесшумно – из-за выщербин в старом полу. Гарт подошел к двери, высвободил защелку и осторожно отодвинул засов.

В комнату проник лишь лунный свет, проходящий через зеленое стекло окна в конце коридора.

Это окно, когда Гарт выглянул наружу, находилось слева от него, за дверью номера. Справа от Гарта было шесть или семь метров коридора, заканчивающегося верхней площадкой крутой лестницы, ведущей вниз, в холл гостиницы. Запах старого дерева и камня, вычищенных решеток и средств для чистки латуни в коридоре напоминал о давно прошедших временах. Откуда-то издалека, через какое-то другое, открытое окно сюда доносился многоголосый шум деревьев.

К двери действительно кто-то мог подкрасться, если, конечно, это не было очередной выдумкой коварной Марион. Однако вновь закрыв дверь и обернувшись, Гарт обнаружил, что Марион прекратила притворяться. Она с подавленным видом сидела в кресле, согнувшись и упираясь одним плечом в спинку из прутьев. Ее судорожный страх еще более усугубился тем, что все это она считала несправедливым.

– Дэвид, что мне делать? Помогите мне! Не стойте там, как истукан. Помогите мне! О боже, что мне делать?

– Не знаю.

– Кто это был там снаружи? Это был?..

– Никто! Там никого не было. Но если вы не понизите голос, то наверняка переполошите весь дом. – Гарт ждал, ему то становилось жарко, то он чувствовал озноб. – Вы хотя бы понимаете, что едва не совершили убийство, Марион? Что едва не убили женщину, которая всегда была к вам так добра?

– Ах! К чему все эти слова? Разве непонятно, что я вынуждена была это сделать?

Гарт внимательно поглядел на нее.

– Что вы так смотрите? Считаете, что я не должна была так поступать? Возможно, и не должна была, но что мне оставалось делать? Вы сказали, что не хотите читать мне нотации.

– Я не буду читать вам нотации. Вы, очевидно, думаете, что до вас никто никогда не лгал. – Он взял себя в руки. – Нет, нет, если учесть ваши взгляды на жизнь, вы действительно не могли поступить иначе. Речь идет о том…

На большом круглом столе стояла деревянная шкатулка, наполовину заполненная сигаретами марки «Салливан». Гарт оставил ее здесь в пятницу, забыв переложить сигареты в портсигар. Он взял из шкатулки сигарету, поднял свечу, чтобы прикурить, и с ужасом почувствовал, что у него дрожит рука. Ему удалось прекратить это, приложив значительные усилия. Марион искоса смотрела на него затуманенными от слез глазами, так, словно то, что он закурил сигарету, было наихудшим предательством по отношению к ней.

– Постарайтесь собраться, – сказал он. – Как получилось, что вы смогли описать наряд Глайнис Стакли в пятницу вечером?

– Какое это имеет значение?

– Ответьте мне.

– Я видела ее. Она была там.

– Где?

– Она сидела в кэбе на боковой улочке за домом дяди Сэла. Я видела ее, когда шла туда пешком, но сделала вид, что не заметила. Она выжидала.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, что тетя Бланш попросила ее прийти в то же время, на которое она позвала меня. Однако эта ужасная женщина, очевидно, догадалась, что визит для нее опасен; она обостренно чувствовала опасность, боялась, что ее могут поймать с поличным. Поэтому она выжидала. Однако я знала, что ей никогда не удастся доказать, что она не была в доме, покажи я под присягой, что она там была. Кэбмену тоже не поверили бы. Возможно, мне не удалось бы отправить ее на виселицу, но я, по крайней мере, могла бы засадить ее в тюрьму до конца ее дней.

– Марион, побойтесь Бога, что вы говорите!

– Но ведь вы хотите, чтобы я сказала вам правду, разве не так? Чего вы, собственно, хотите?

– Значит, вы видели Глайнис или встречались с ней раньше?

– Конечно! Вам ведь это известно!

– Когда вы впервые увидели ее?

– Когда я была в Париже с… Когда я была в Париже.

– Она шантажировала вас?

– У нее не было возможности. Но она хотела шантажировать меня.

– Почему? Что она знала о вас? Это было…

И тут, на самом пороге победы, Гарт заколебался. Из глаз Марион потекли слезы.

У него были веские причины для колебаний, и эти причины не имели ничего общего с чуткостью или деликатностью, тем не менее он проклинал себя за это. За завесой слов, сказанных Марион, притаился другой человек, способный в отличие от Марион совершить насилие до конца, человек, которого ничто не смогло бы остановить перед убийством, если бы возникла угроза его образу жизни.

И все же Гарт колебался. Марион, всегда бдительная, всегда настороженная и внимательно следящая за настроением окружающих ее мужчин, немедленно это заметила. И уже была на ногах, в роли настоящей просительницы.

– Я знаю, о чем вы хотите спросить. Но я лучше умру, чем отвечу вам. Я не допущу, чтобы люди говорили… ну, то, что они говорили бы, если бы узнали об этом. Вам это известно, Дэвид, и поэтому из милосердия или сострадания ко мне вы не захотите унижать меня до такой степени, чтобы я призналась сама. У меня давняя связь с этим человеком.

Гарт посмотрел на горящую сигарету. Бросил ее на пол и растоптал каблуком. Отвернулся от Марион, а затем снова устремил на нее взгляд.

– Вы не можете так поступить со мной, Дэвид. Хорошо знаете, что не можете. И без того уже все плохо. Что мне делать?

– Повторяю вам: я не знаю. Очевидно, в этом не только ваша вина. В жизни каждого из нас хватает лжи и уверток. А Винс любит вас, об этом нужно помнить прежде всего. Если бы имелась хоть какая-нибудь возможность скрыть все это и одновременно уговорить полицию оставить в покое Бетти…

– А разве нет такой возможности? Действительно, нет?

– Очевидно, есть. Мне нужно все обдумать. Это будет нелегко. Однако если бы кто-нибудь посторонний услышал разговор, который мы сейчас ведем, и понял его…

Он замолчал и быстро повернулся.

То, что послышалось Марион минуту назад, могло быть чем угодно, однако относительно того, что они оба услышали сейчас, не оставалось ни малейших сомнений. Шаги в коридоре были легкими и крадущимися. Но одна туфля задела краем подошвы за выступающую у стены половицу. И потом уже не донеслось ни единого звука.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ТЕМНОТА

«В Англии, как известно, воскресенье по традиции посвящают отдыху и богослужениям. Магазины, увеселительные заведения и рестораны в Сити закрыты целый день, а все остальные рестораны открыты лишь с 1 до 3 часов дня и с 5 до 11 часов вечера. Однако многие музеи и картинные галереи в воскресенье открыты».

Путеводитель Бедекера «Лондон и его окрестности», 1908 г.

Глава 12

В этот теплый воскресный день, благодаря яркому солнцу, освещающему воду, набережную и приморский парк, Фэрфилд был оживленным и красочным.

Правда, после трех часов (уже начинался отлив) пляж был пустынен. В воскресенье купаться не разрешалось. А праздничный наряд, в котором ходили в церковь, был de rigueur ^[6]и для дневной прогулки, поэтому от памятника Флоренс Найтингейл в северной части набережной и до Королевского аквариума в южной под жарким солнцем непрерывно приподнимались цилиндры и церемонно наклонялись зонтики.

И все же это было вдохновляющее зрелище.

На Виктория-авеню, тянущейся за парком параллельно ему, высились башенки и маркизы двух больших фэрфилдских отелей с надписями золотыми буквами высотой в полметра – «Палас» и «Империал». По Виктория-авеню проезжали автомобили, впрочем так осторожно, что лошадей пугали лишь трубные звуки клаксонов. В парке круглые и треугольные клумбы пурпурных пеларгоний и сине-белых лобелий окружали оркестровую беседку в стиле рококо, где громоздкие духовые инструменты, похожие на артиллерийские орудия, готовились к исполнению первого номера традиционного воскресного концерта.

Воскресенье, шестнадцатое июня. И героя нашей истории мы видим в наряде, в котором предписано появляться в утренние часы.

Дэвид Гарт обогнул аквариум, огляделся на набережной и внимательно осмотрел парк. Он словно надеялся кого-то встретить и одновременно избежать встречи с кем-то другим.

Он поднялся по сделанным из песчаника ступенькам Королевского аквариума. Остановился, повернулся спиной к декоративным металлическим украшениям фасада; смотрел на тех немногих людей, которые входили и выходили в дверь, и снова переводил взгляд на парк. Он уже вторично взглянул на часы, когда заметил, как к нему приближается Каллингфорд Эббот, в блестящем цилиндре, со свежей гарденией в петлице.

– Послушай, дружище, – сказал Эббот, медленно поднимаясь по ступенькам аквариума, – почему здесь? Почему именно здесь? – Он водрузил на место монокль и принялся изучать фасад. – Знаешь, с эстетической точки зрения это такой ужас, что – ей-богу! – он мне даже нравится. – Он пристально посмотрел на Гарта. – Кстати, раз уж мы говорим об ужасе с эстетической точки зрения…

– У меня была скверная ночь. Я совсем не спал.

– Ты выглядишь так, словно не спал целый месяц. Неужели все так плохо?

– Да. Это одна из причин, по которым я тебе позвонил.

Даже в этом достойном Фэрфилде вокруг них разносились невнятные веселые голоса. В воздухе звучали звонки велосипедов. На стене аквариума у двери какая-то афиша красными буквами сообщала, что в Уэйбридже открывается новый Бруклендский автодром.

Почти каждое публичное сообщение приносило в этом году похожие известия о скорости и прогрессе; например, о том, что пассажирский лайнер «Мавритания» компании «Кьюнард» получил Голубую ленту Атлантики благодаря рекорду, который потом не могли побить в течение целых двадцати лет; или о том, что синьор Маркони перебросил мост через тот же океан с помощью своих пугающих сигналов. Тем не менее люди, совершающие эту дневную прогулку, были заняты – так же как и Гарт – своими собственными заботами.

– Скажи мне, – продолжил Гарт, – сколько у тебя людей в уголовном отделе?

– Гм. Столько, сколько требуется.

– Насколько я понимаю, дело Глайнис Стакли поручено Твиггу?

– Да. – Эббот насторожился. – А почему ты об этом спрашиваешь?

– Войдем внутрь, – сказал Гарт.

Из музыкальной беседки в парке доносились звуки настраиваемых инструментов. Там начала собираться толпа. Внутри Королевского аквариума, из-за его высоты, было невероятно темно и влажно.

– Одна из причин, по которым я выбрал именно это место, – продолжал Гарт, – состоит в том, что Твигг, очевидно, не станет искать меня здесь и я смогу построить какую-нибудь защиту.

– Защиту?

– Ну, ты ведь знаешь, какой способ защиты является наилучшим. Ты можешь пойти мне навстречу и кое о чем договориться со мной?

– Что ты имеешь в виду?

– Мне необходимо, чтобы ты нейтрализовал Твигга. Мне необходимо, чтобы ты запретил ему допрашивать Бетти или Марион – обеих – в ближайшие двадцать четыре часа. Кроме того, мне необходимо, чтобы ты сам тоже не допрашивал их.

Они прохаживались по аквариуму, в котором каждый шаг отдавался эхом. Люди, которых привлек концерт в парке, уже ушли отсюда. Однако ни Гарт, ни Эббот не смотрели на стеклянные аквариумы, они внимательно глядели друг на друга. Они остановились, и Эббот присвистнул.

– Дорогой друг! Тебе не кажется, что ты требуешь слишком много?

– Согласен, но…

– Ладно, не нервничай, – улыбнулся Эббот. – Я не раб инструкций. Но ты ведь хочешь, чтобы я перешел на твою сторону, в лагерь противника.

– Нет, этого я не хочу. Я предложил тебе договориться со мной.

– И что же ты предлагаешь мне в качестве вознаграждения?

– Думаю, я смогу предложить тебе убийцу. Подожди! – быстро добавил Гарт. – Я понимаю, что в нормальных обстоятельствах такое заявление звучит полной бессмыслицей. Любитель, который думает, что способен соперничать с полицией, встречается только в книгах и больше нигде. Однако это дело представляет собой исключение из тысяч других дел. Такое дело только я мог придумать.

– Вот именно. Твигг убежден, что ты все это и придумал.

– Я хотел сказать, дело, которое я мог придумать для романа.

– Конечно. Это почти то же самое.

Они снова принялись прохаживаться мимо глуповато выглядевших рыб. Измученное, отчаявшееся лицо Гарта отражалось в стекле радом с улыбающимся лицом Эббота.

– Черт возьми, мне нравится твоя смелость! Честное слово. Секундочку! Единственное, что мне бы хотелось знать, удастся ли вообще это сделать? Сомневаюсь. Твигг полагает, что тебе нельзя верить; что ты, как он выражается, фальшивая монета. Он даже во мне не уверен. – Эббот заколебался. – Что нового после прошедшей ночи?

– После прошедшей ночи начался настоящий ад. Знаешь, что это такое, когда у тебя на шее две обезумевшие женщины одновременно?

– Ну, это замечание можно истолковать по-разному, дружище.

– Да, извини. – Гарт закрыл глаза, снова открыл их и на ходу продолжил: – Я уже утратил чувство юмора, точно так же, как утратил чувство меры и правдивости. Неприятность состоит в том, что в любую минуту может произойти взрыв. Твигг приехал сегодня утром из Лондона в Равенспорт. Кстати, почему в этом деле такую роль играет равенспортская полиция? Почему именно там расположена ваша штаб-квартира? Ведь дом Бетти находится в фэрфилдском округе.

– Технически да. Однако фэрфилдская полиция слишком похожа на жителей Фэрфилда. Равенспорт гораздо более современный город, хотя и основан в средние века. Да, так что ты говорил о Твигге?

– Твигг обнаружил одну улику, вернее, несколько улик, с которыми он ничего не поделает; максимум, расскажет о них Бетти. Первая улика имеет отношение к ее велосипеду…

– Ну?

– Вторая имеет отношение к какому-то обрывку белого шнура от лампы или занавесок, оставшемуся в ее спальне, которой Глайнис Стакли уже не смогла воспользоваться. Как было в действительности, я не в состоянии установить. Если об этом Твигг собирается сказать Бетти, мне, он, вероятнее всего, ничего не скажет.

Эббот задумался.

– Гарт, – сказал он, – предположим, я приму твое фантастическое предложение. Погоди!

– Да?

– Предупреждаю тебя, я не думаю, что это удастся осуществить. Но допустим, что я соглашусь. Это значит, что отныне я не буду лично участвовать в этой охоте и вынужден отказаться от удовольствия поскорее снова встретиться с миссис Боствик…

– Я не запрещаю тебе встречаться с Марион. Эта встреча даже является частью моего плана.

– А, черт. – Ледяная улыбка появилась на устах Эббота. – В таком случае ты должен дать мне хотя бы какой-нибудь шанс, раз я иду на такой риск! В чем состоит твой план?

Фэрфилдский оркестр, всех музыкантов которого можно было живо себе представить, начал вступительные такты увертюры.

Эббот, казалось, возмутился, когда их накрыла лавина музыки. Так как они были недалеко от входа, он решительно направился туда и, не спросив ни у кого разрешения, захлопнул большую входную дверь Королевского аквариума. Все звуки смолкли, слышно было только, как где-то капает вода. Эббот и Гарт остались почти вдвоем в помещении, которое теперь казалось еще более влажным и темным. Однако у Дэвида Гарта наконец-то появилась надежда.

– Сегодня утром после завтрака, – ответил он, – я зашел на главный почтамт в Равенспорте. Так, как ты мне и советовал.

– Ага! И ты отправил телеграмму юному Филдингу?

– Я передумал отправлять телеграмму. Майкл вряд ли получил бы ее вовремя, а возможно, и не получил бы вовсе. Существовала возможность, что он до самого вечера мог быть в больнице Святого Варфоломея. И он действительно находился там. Я разговаривал с ним по телефону.

– Ну и?..

– Эббот, я смотрел на это дело, как порядочный глупец. Если такой невинный ягненок, как Майкл, связался с покойной Глайнис – или, точнее говоря, если она его выбрала, – это вовсе не была случайность. В этом деле не было ничего случайного. И если Майкл сможет ответить нам хотя бы на два вопроса, то это будет первый из тех ходов, с помощью которых мы загоним убийцу в угол. Но я не могу ждать. Меня преследует Твигг.

– Допустим. Однако до сих пор ты не изложил мне свой план нападения. Так в чем же он состоит?

Гарт вынул из кармана часы, посмотрел на них и положил в карман.

– Майкл едет поездом, который должен прибыть в Фэрфилд через двадцать минут. Бетти встретит поезд и привезет Майкла в кэбе в отель «Палас», в котором ты остановился. Если я буду стоять перед отелем, это будет означать, что ты согласился помочь мне в осуществлении моего плана, и в этом случае она остановит кэб. Если меня не окажется перед отелем, они встретятся со мной в другом месте.

– Еще что-нибудь?

– Да. Там также будут Винс и Марион. Эббот, – с отчаянной искренностью добавил Гарт, – извини за то, что я ставлю тебя в такое положение. Извини, потому что это должно напоминать тебе фарс и мелодраму…

– Мой дорогой друг, – перебил его Эббот и внезапно коротко рассмеялся сквозь стиснутые зубы, – не проси прощения ни за набережную, ни за мелодраму, которую ты, вероятно, имеешь в виду. Ты мне нравишься. Нравишься, черт возьми!

Они стояли в нескольких метрах от большой двери и смотрели друг на друга.

– Если собрать такую компанию, – продолжил Эббот, – можно будет добиться впечатляющего эффекта.

– Надеюсь, что так оно и будет.

– А мистер и миссис Боствик непременно должны присутствовать на этом совещании?

– Да. Вряд ли оно им понравится. Оно не понравится никому, а Бетти меньше всех. Позволь мне упомянуть еще об одном факте, который для тебя пока что не будет иметь никакого значения, однако его следует назвать хотя бы из-за горькой иронии. Марион Боствик не имеет ни малейшего понятия, кто совершил убийство.

– А почему, черт возьми, она должна иметь какое-нибудь понятие об этом?

– Извини, – сказал Гарт. – Мне не следовало сейчас говорить это, а возможно, к этому вообще никогда не нужно возвращаться.

– Послушай, если тебе это не удастся…

– Если мне это не удастся, – сказал Гарт, – полиция потеряет всего лишь двадцать четыре часа. А если мне повезет, по крайней мере три человека сохранят то, что ценится больше всего на свете. Ну, так что ты скажешь?

– Договорились. Я согласен.

Внутри было очень жарко. По влажному, выложенному плиткой полу пробежала полоса солнечного света, когда кто-то снаружи быстро открыл дверь. В холл вошел Хэл Ормистон, сопровождаемый оглушительной музыкой оркестра, которая стала немного тише, когда он закрыл за собой дверь.

– Возьми это, – сказал Хэл, подходя к Гарту и протягивая ему два смятых в комочек пятифунтовых банкнота. – Мне вообще не следовало поднимать их. Я возвращаю их тебе.

Эббот, которого очень немногое могло вывести из равновесия, широко раскрыл глаза, так что монокль выпал из глазницы и болтался внизу на шнурке. Лицо Хэла оставалось в тени, поэтому Гарт ничего не мог прочесть на нем. Юноша был расфранчен по последней моде: кремовый костюм с высоким воротником, карманы и лацканы которого отделаны черным пике, и широкий синий галстук.

– Да, – почти пролаял Хэл, – кроме того, я больше не буду называть тебя дядюшкой.

– Спасибо. Мне сразу полегчало. Но деньги можешь оставить себе, если испытываешь в них крайнюю нужду.

– Ну вот, ты снова начинаешь! – упрекнул его Хэл. – Не только мне, но и тебе нужно перемениться и вести себя прилично. Ты, очевидно, не понимаешь, что способен дьявольски обижать людей. Не пациентов, нет! Это немощные старики. Но молодежь ты не понимаешь. Молодежь действует тебе на нервы. Ты, наверное, был стар уже тогда, когда родился на свет.

– Да, возможно.

– Твой автомобиль исправен, – сказал Хэл. – Я поговорил с одним приятелем здесь, в Фэрфилде, и он починил его, несмотря на то, что сегодня воскресенье. Я приехал из Лондона только ради этого. Ну так как, старина? Возьмешь эти десять фунтов или я должен засунуть их тебе в карман?

Таков уж характер человека, что Гарт машинально ответил:

– Я сказал, оставь их себе! Оставь и делай с ними все, что хочешь! Я и без того рад этой удивительной перемене…

– О нет, я не изменился. Это начинаешь изменяться ты, и, кажется, в лучшую сторону.

– Хэл, скажи мне только, что…

– Да, Бет – вернее, леди Калдер – находится в безвыходном положении. Я не имел понятия, насколько это серьезно, пока около получаса назад снова не поговорил с инспектором Твиггом. Этот чертов полицейский сроду не скажет, о чем идет речь, когда требует дать ему какие-то показания. А я хочу тебе помочь. Думайте, что хотите, ваше горделивое высочество, но у меня тоже есть совесть.

– Молодой человек, – вмешался в разговор Каллингфорд Эббот, с отвращением поднимая свой монокль, – вы с таким же рвением жаждали помочь, когда анонимно звонили в равенспортский полицейский участок?

– Если я не захочу, дорогой мистер Эббот, то ни в чем не признаюсь.