Текст книги "Капкан для призрака"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Первое, что он увидел, даже раньше лица женщины, стоявшей снаружи, был дамский велосипед.

Велосипед лежал как минимум метрах в четырнадцати, там, где велосипедная дорожка, поднимающаяся к северной стороне дома, заканчивалась на травянистом склоне.

– Хэл… – начала Бетти запыхавшимся голосом.

– Что с Хэлом?

– Я встретила его на дороге. Он выглядел…

Бетти замолчала. На ней была соломенная шляпка, темная юбка и шелковая блузка с высоким кружевным воротничком, серая, как голубиное оперение; жакета на ней не было. Жизнь снова наполнилась чем-то реальным, снова завладела этими двумя людьми и начала швырять их с быстротой, не уменьшавшейся до тех пор, пока не прозвучало последнее слово об убийстве.

– Бетти, к тебе приехала твоя сестра?

– Да, она все еще здесь.

– Где?

– Наверно, в доме. Она уже должна была вернуться с пляжа. Два часа назад мы ужасно поссорились. Мы визжали друг на друга, как две базарные торговки. Я осыпала ее ругательствами, которые до смерти испугали бы твоих друзей. Потом я убежала, вернее, уехала на велосипеде и старалась как можно быстрее крутить педали. Однако в твоем письме было написано, что ты будешь здесь в шесть часов, поэтому я не могла…

– В моем письме? Каком письме?

Дыхание Бетти стало ровнее, однако румянец все еще пылал на ее щеках. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами; взгляд ее был неестественным, словно в ожидании озарения. Она уже хотела что-то сказать, но передумала и протянула к Гарту левую руку ладонью вверх.

Из серой кожаной перчатки выглядывал маленький листок бумаги, сложенный в несколько раз.

Гарт обернул шнур шторы вокруг заржавевших крючков, чтобы скатанная материя осталась наверху.

– Когда мы познакомились, – сказала Бетти, повысив голос, – ты послал мне два или три письма. Я сохранила их, хотя они были отпечатаны на машинке. Это ведь твоя пишущая машинка, да? Но почему ты меня обо всем этом расспрашиваешь? Ты видел Глайнис? А Хэл видел ее?

– Бетти, я не хочу тебя пугать…

Она стояла на влажном песке у трех ступенек, ведущих ко входу в павильончик, и смотрела на него странным взглядом, словно была в столбняке.

– Я не хочу тебя пугать…

– Ответь мне на один вопрос. Пожалуйста, прошу тебя, ответь мне на один вопрос. Ты ответишь мне?

– Если это возможно…

– Что-то случилось? – спросила Бетти. – Нечто такое, чего я боялась?

– Да.

На мгновение ему показалось, что Бетти сейчас потеряет сознание. Ее глаза стали какими-то бесцветными. Он спустился по ступенькам, обнял ее за талию и крепко держал. Она вся дрожала.

Если кто-нибудь видел, как они там стоят, у него могло создаться впечатление, что они одни на всем белом свете, точно так же, как они были одни на этом пляже. В определенном смысле так оно и было. Левую руку с письмом, засунутым в перчатку, Бетти опустила вниз. Гарт все еще так и не прикоснулся к этому листочку бумаги.

– Бетти, послушай меня! Твоя сестра мертва. Она лежит в одной из комнаток этого павильончика, той, что справа, если смотреть на море. С ней произошло то, что вчера вечером едва не случилось с миссис Монтэг. Ты в состоянии меня слушать?

– Со мной все в полном порядке. Ведь я ненавидела ее.

– Вот именно. Поэтому нам предстоит защищаться. Мы окажем друг другу плохую услугу, если не посмотрим фактам прямо в глаза. Ты понимаешь меня?

– Ах, Дэвид, прости меня! – воскликнула она. – Ради бога, прости меня, мой любимый!

– За что я должен тебя простить? Тебе ведь не за что просить у меня прощения, любимая. Я уверен, что ты этого не сделала.

– Нет! Нет! Я хотела, но знала, что не смогла бы это сделать. Я всего лишь хотела сказать…

– Я знаю, что ты хотела сказать. Это неважно.

Бетти быстро обняла его двумя руками. Потом с судорожным усилием выпрямилась. Гарт по-прежнему говорил медленно, ласково, так, чтобы она приободрилась.

– Это безумие, – сказала она после короткого молчания. – Пожалуйста, спрашивай меня, о чем хочешь.

– Хорошо. Эта ссора с твоей сестрой, как она произошла? Когда ты видела Глайнис живой?

– Более двух часов назад, – ответила Бетти со спокойствием, которое, возможно, было напускным, но вместе с тем уверенным. – Точного времени я не помню, а часов у меня нет. Возможно, было без десяти четыре. Это произошло у нее в спальне…

– У нее в спальне?

– Да. – Бетти пристально вглядывалась в недавнее прошлое. – Глайнис внезапно появилась сегодня утром. Веселая и бодрая, она пришла с фэрфилдского вокзала. Она была с чемоданчиком и заявила, что на один или два дня останется здесь. Потом рассмеялась и сказала: «Но ты только не подумай, котик, что у тебя появляется такая желанная возможность. Ну уж нет! Я оставила в Лондоне письмо, которое нужно вскрыть, если со мной произойдет что-нибудь нехорошее».

Гард довольно резко сказал:

– У твоей сестры явно была патология.

– Какого сорта?

– Это уже не имеет значения.

– В таком случае не говори.

– Извини. Ты сказала, что…

– К счастью, – быстро продолжила Бетти, – там не было миссис Хеншью. – Фигура этой невероятно почтенной экономки напомнила Гарту фигуру безупречной и целомудренной миссис Грэнди из пьесы Мортона. – В Банче заболела дочь миссис Хеншью. Поэтому вчера вечером, перед тем как Хэл и я выехали на этом твоем гадком автомобиле в Лондон, я разрешила миссис Хеншью навестить дочь и вернуться только в понедельник. Я по-своему так же поверхностна и вульгарна, как Глайнис, Дэвид. Я даже и представить себе не могу, чтобы кто-то знал о том, что Глайнис иногда бывала здесь. До этого она навещала меня только тайно, однако на этот раз решила приехать открыто. Ну а потом, когда с дневной почтой я получила твое письмо…

– Ага, понятно, мое письмо. Я могу взглянуть на него?

Бетти посмотрела на Гарта.

– Я подумала, что ты меня уже простил! – воскликнула она. – Это ведь ты писал?

– Конечно, я; несомненно, это писал я. Но все же не мог бы я на него взглянуть?

Бетти выдернула листок бумаги из перчатки, развернула его и протянула Гарту. Сейчас был неподходящий момент, чтобы сказать ей, что этого письма он никогда не видел и ничего о нем не знает.

«Любимая, – было напечатано на машинке, – я буду у тебя в субботу в шесть часов. Как всегда твой». Даты не было. А в качестве подписи стояла только буква «Д», написанная чернилами.

Однако письмо не было напечатано на служебной машинке, которой пользовался Майкл Филдинг, когда рассылал счета. Кто-то напечатал его на личной машинке Гарта, которая находилась в его квартире на Харли-стрит и которую он оставлял для своей другой жизни; теперь эта жизнь казалась ему очень комичной, очень гротескной.

– Бетти, ты сохранила конверт, в котором пришло это письмо?

– Конечно, сохранила. – В голосе Бетти звучал почти упрек. – Могу тебе сказать, что на штемпеле стояло: «Запад, 12.30». Могу показать тебе этот конверт. Но какое это имеет значение? Если его послал ты…

– Любимая, я ведь уже сказал тебе, что это письмо послал я. А сейчас я размышлял о другом.

Он размышлял о странном выражении на одном молодом лице вчера вечером на Харли-стрит и о романе в красном переплете, который кто-то положил, причем предусмотрительно открыв его, в комнате ожидания.

– Главное, спокойствие! Ты слишком торопишься! – Он вернул ей письмо. – Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло сегодня днем в твоем домике. Что же было дальше?

Ветер трепал волосы Бетти.

– Я предоставила в распоряжение Глайнис большую спальню на первом этаже в тыльной части дома. – Она сделала неопределенный жест в направлении домика. – Когда я получила это письмо, то долго размышляла, а потом в конце концов побежала к ней в комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и как раз надевала его. Я сказала ей: «Ты не пойдешь на пляж. Ты опозоришь меня, разрушишь все то, чего я смогла добиться». Глайнис сказала: «Что с тобой, котик? Ты не хочешь, чтобы со мной встретился твой друг?» Я ответила: «Я не хочу чтобы тебя здесь кто-нибудь даже увидел», а Глайнис мне на это: «Если ты не оставишь меня в покое, котик, то я отправлюсь на пляж вовсе без купального костюма. Спорим, что ты и сама несколько раз так делала». Мы начали кричать друг на друга. И я убежала.

– Ты сказала ей об этом моем письме?

– Нет! Конечно, нет!

– Так, значит, она надела твой купальный костюм, Бетти. Два свидетеля видели, как она спускается на пляж и входит в воду. Они сказали, что это была ты.

– Но я бы не сделала такую…

– Спокойствие! Я знаю, что это была не ты. Однако нам трудно будет это доказать. – Гарт закрыл глаза, мысленно представил себе кое-что другое и снова посмотрел на Бетти. – Ты уехала отсюда на велосипеде около четырех. Куда ты поехала? В Фэрфилд?

– В сторону Фэрфилда, но не в город. Я поехала на запад от него. Иногда я ехала, но большую часть времени шла пешком и просто вела велосипед. Я так ужасно разволновалась, что забыла даже о твоем письме.

– Ты встретила кого-нибудь из знакомых?

– Об этом всегда спрашивают в романах, да?

– Ты встретила кого-нибудь из своих знакомых?

– Не знаю. – Взгляд ее карих глаз, застенчивых, нервных и пробуждающих столько фантазии, был устремлен ему за спину, на павильончик. – Там было ужасно мало людей, невероятно мало. Это все потому, что дело шло к дождю, и вся местность казалась такой пустынной, словно там было привидение.

– Привидение? – повторил Гарт.

– Да, это звучит глупо, но думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Это такое чувство, какое иногда тебя охватывает, особенно в сумерки, в некоторых из средневековых зданий в Равенспорте. Я пила чай в каком-то загородном трактирчике, на котором снаружи была вывеска «Ночлег и завтрак», а ниже было написано: «Свежие яйца», как вдруг поглядела на часы и вспомнила о твоем письме. Поэтому назад я неслась с таким энтузиазмом, что теперь у меня возникло ужасное ощущение, будто я вся вспотела. Возле Фэрфилда я встретила Хэла Ормистона, который ехал навстречу в твоем автомобиле и выглядел ужасно злым.

– А Хэл тебя видел?

– Конечно. Он должен был меня видеть. Мы были едва ли в двух метрах друг от друга, к тому же он ехал не слишком быстро, хотя и не особенно смотрел по сторонам. А это… это очень важно?

– Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.

– Со мной все в порядке. Ну, я слушаю тебя.

Гарт показал рукой себе за спину.

– Твою сестру задушили в этом павильончике, – сказал он. – Ее убили, по моему мнению, приблизительно без двадцати минут шесть. Но в медицинских свидетельствах о возможном времени смерти всегда имеется множество противоречий. Поэтому нам не стоит обращать на это особого внимания и пытаться точно установить время. Однако имеется доказательство, что кто-то, тот, кого в павильончике уже нет, должен был находиться там, скажем, двадцать минут назад.

– Кто-то?

– Я имею в виду убийцу. В комнатке, где умерла Глайнис, есть керамический чайничек, полный на одну треть, и этим чаем до сих пор можно ошпариться, настолько он горяч.

– Я не понимаю тебя, любимый. Клянусь, не понимаю! Разве… разве Глайнис сама не могла заварить этот чай?

– Да, могла. Дело не в том, кто заварил чай и пил либо не пил. Но в то время, когда эту женщину могли убить, в то время – при любом возможном расхождении в медицинских свидетельствах – был отлив, и кромка воды находилась почти на таком же удалении, как и сейчас. Посмотри вокруг себя. Посмотри на верхний конец пляжа. В сторону моря. Посмотри на сваи павильончика.

Морской ветерок по-прежнему трепал волосы Бетти и прижимал юбку к ногам. Бетти быстро оглянулась, посмотрела вокруг себя и так же быстро снова перевела взгляд на Гарта.

– Здесь есть твои следы, – продолжил Гарт, – ведущие сюда со склона, где ты оставила велосипед. Здесь есть мои следы, – он протянул руку и показал, – которые ведут сюда от задней стены домика. Однако нигде нет никаких других следов. Видишь?

– Дэвид, я…

– Ты видишь, любимая?

– Да.

– Но ведь убийца должен был уйти из павильончика после того, как убил Глайнис. Теперь его там уже нет. Это означает, что каким-то образом, объясни это как хочешь, этот мужчина, или эта женщина, или какой-то проклятый демон отлива сумел уйти оттуда, не оставив на поверхности мокрого песка ни единого следа.

Около минуты никто из них не произносил ни слова.

Единственный принесенный ветром звук, слышимый ими, был тихим шелестом или шепотом недалекого моря. Но отлив уже закончился. Шум на кромке воды скоро сменится мягким ритмичным гулом накатывающегося прилива.

В этот миг с противоположной стороны до них донесся другой звук. Стук и дребезжание открытого экипажа, расшатанного экипажа, из тех, которые легко можно обнаружить у вокзалов в приморских городках и который в довольно энергичном темпе ехал по шоссе от Равенспорта.

– Нет, Бетти! – Гарт смотрел на возницу и двух его пассажиров. – Оставайся на месте! Я знаю обоих этих мужчин. Нам не удастся избежать встречи с ними.

После того как экипаж исчез за домиком, им не пришлось долго ждать. Двое мужчин прошли через просторный холл и почти сразу появились в открытой застекленной двери, выходящей в сторону павильончика.

Мужчины быстро огляделись по сторонам, однако не обменялись ни словом до тех пор, пока не подошли по песку к Гарту и Бетти. Монокль блестел, хотя не было солнца, которое могло вызвать этот блеск.

– Милый друг, – полным участия голосом сказал Каллингфорд Эббот, – нам сообщили, не знаю, верно или по ошибке, что здесь произошло нечто весьма и весьма неприятное. Надеюсь, поскольку ты уже здесь, то, что мы слышали, – неправда?

Второй мужчина вел себя очень сдержанно.

– Смотрите-ка! – воскликнул детективный инспектор Джордж Альфред Твигг, качая головой и избегая взгляда Гарта. – Кто бы мог подумать, а? Вы только посмотрите!

Глава 8

Часы в этой части побережья пробили девять – различными голосами и в таком же неодинаковом ритме.

В домике Бетти Калдер, где сумерки уже переходили в ночь, их звуки были слышны приглушенно, дисгармонично. Так же приглушенно, мягкими волнами приближался шум прилива.

Тем не менее атмосфера в гостиной, где Каллингфорд Эббот смотрел на Гарта, не слишком настраивала на спокойный лад. В задней части этого кирпичного дома с обеих сторон центрального холла располагались две длинные комнаты с низким потолком, каждая с тремя окнами, выходящими на воду, с шумом подымавшуюся за площадкой с чахлой травой и за пляжем. Комната слева предназначалась в качестве спальни для Глайнис Стакли. Справа была гостиная – тесноватая, с кружевными занавесками и мягкими обтянутыми ситцем креслами, где Бетти провела много времени в мечтах над книгами.

Под потолком висела керосиновая лампа с желтым абажуром. Из открытых окон гостиной виднелся фонарь. Однако Гарт сидел в кресле спиной к морю и смотрел на Каллингфорда Эббота, расположившегося перед камином.

Хотя их разговор был по-прежнему вежливым, даже после трехчасовых расспросов, в нем уже ощущалось некое скрытое раздражение.

– Мой дорогой друг, – говорил Эббот, удерживая монокль в глазнице, от чего половина его лица казалась сморщенной, – больше ты нам ничем помочь не можешь? Серьезно, не можешь?

– Я сказал тебе правду. Ручаюсь за каждое слово. Если ты мне не веришь…

– Я не говорю, что не верю тебе. Дело вовсе не в этом.

– Благодарю.

– Ах! К чему этот сарказм?

– Это был не сарказм, – откровенно ответил Гарт. – Я рассчитываю на твою деликатность. Рассчитываю на то, что ты позволишь мне и леди Калдер поужинать в «Олене и перчатке».

– Надеюсь, ты понимаешь, что я был вынужден составить вам компанию?

– Конечно, понимаю.

– Отлично. Итак?

Эббот, невысокий, но статный, был в пиджаке и красивом пластроне. Седые усы над уверенным ртом были подкручены, а седые волосы коротко подстрижены. Вряд ли его можно было назвать франтом. Казалось, что блеск его монокля вызван скорее блеском глаза за этим моноклем, а не светом лампы в гостиной.

– Имеется множество причин, – сказал он, – по которым я хочу вести честную игру. Мы совершили одну ошибку в деле леди Калдер. Я честно признаюсь в этом.

Гарт кивнул.

– Леди Калдер не шантажистка, как мы раньше думали, – продолжил Эббот. – Это не она пять лет назад довела банкира Далримпла до такого состояния, что он пустил себе пулю в голову. Однако хочу заметить, что особенно упрекать нас в этом нельзя. В то время, когда Далримпл совершил самоубийство, Глайнис Стакли прикрывалась именем своей сестры. Кстати, Глайнис Стакли пользовалась не только ее именем, но и титулом, когда в 1906 году вернулась в «Мулен Руж».

С этим все ясно. Мы приступили к поискам, как только вчера вечером хэмпстедская полиция узнала от леди Калдер об этой истории. У нас уже были отпечатки пальцев шантажистки, полученные (неофициально, это нужно признать) после смерти Далримпла. Тогда отпечатки пальцев еще не могли фигурировать в качестве доказательства, к тому же и заявление подано не было. Мертвая женщина в этом павильончике – та, за кем мы приехали.

– Слава богу!

– Аминь. Однако ты не понимаешь, милый Гарт, – Каллингфорд Эббот говорил рассудительно, убеждающим тоном. Одновременно с этим он приподнял лацкан пиджака, чтобы понюхать гардению, – что все это совершенно несущественно.

– Несущественно?

– Если речь идет о вопросе, действительно ли леди Калдер задушила свою сестру, которая довела ее до отчаяния. Инспектор Роджерс слышал вчера вечером в Хэмпстеде, как она угрожала это сделать. «Если она попытается совершить еще хотя бы одну подлость, Бог мне свидетель, я убью ее и понесу любое наказание». Разве тебя там не было, когда она это сказала?

– Я там был.

– А какую подлость она хотела совершить сегодня? Что об этом говорит сама леди Калдер? – Эббот сделал паузу. – Послушай, дружище! Я все время стараюсь предоставить тебе все преимущества. Потому-то и разговор мы ведем с глазу на глаз. Мне бы не хотелось, чтобы тобой занялся Твигг, если, конечно, в этом не будет настоятельной необходимости.

– Нет, позови Твигга, обязательно позови его. Жаль будет, если ему не представится такая возможность.

Лицо Эббота утратило свою благожелательность. Он расправил плечи движением, которое перенял у сэра Эдварда Генри.

– У Твигга еще будет возможность проявить себя. Некоторые люди считают неразумным допрашивать свидетеля сразу. Пусть вначале он немного попотеет, говорят они. Твигг, насколько мне известно, придерживается того же мнения. Ты меня слушаешь?

– Конечно. И я все время говорю правду.

– Черт возьми, неужели ты не можешь немного помочь мне?

– Как?

– Так, как если бы тебя самого кто-то поставил в затруднительное положение. Сегодня днем, перед тем как отправиться сюда, я разговаривал с миссис Боствик в Гайд-Парк-Гарденз.

– Хорошо развлекся?

– Вот именно, развлекся. – Эббот пригладил усы. – Это очаровательная молодая дама, весьма очаровательная. Я с такими не часто встречаюсь при исполнении служебных обязанностей. Ты вчера подверг эту бедняжку чертовски тщательному допросу. Мне следовало бы подвергнуть тебя еще более тщательному допросу – Твигг с удовольствием позаботился бы об этом – однако я считаю тебя честным человеком. Впрочем, теперь не знаю, должен ли так считать. Почему ты не можешь помочь мне?

– Я пытаюсь помочь тебе.

– Ну, хорошо. В таком случае у тебя есть шанс. Миссис Боствик рассказала тебе абсолютно ясную историю, подтвержденную всеми доказательствами. Какая-то женщина едва не задушила миссис Монтэг, а потом убежала через не запертую и не закрытую на задвижки дверь в подвале. Все верно, не так ли? Ты согласен?

– Да.

– Однако ты, тем не менее, как сказала мне миссис Боствик, по какой-то причине не поверил ни одному ее слову и довел эту бедняжку до такого состояния, что она едва не сошла с ума. Почему ты подверг сомнению ее рассказ?

– Я не могу сказать тебе это по профессиональным причинам, Эббот.

– Значит, нет! Тебе не следовало говорить Твиггу, что ты как врач консультируешь миссис Боствик, Она это отрицает. По правде говоря, она сыта тобой по горло и больше не хочет иметь с тобой ничего общего.

– Это мы еще посмотрим!

– Значит, ты с этим не согласен. – Монокль блеснул, как глаз дракона. – И не говори, что полиция подозревает, будто бы на миссис Монтэг напала леди Калдер. В этом мы ее не подозреваем. Мы точно установили, что на эту даму напала Глайнис Стакли. Так почему же ты не поверил рассказу миссис Боствик?

– Эббот, ты задал этот же вопрос мистеру Винсенту Боствику?

– Да. Он тоже этого не понял. Почему ты не поверил Марион Боствик?

Гарт уставился в пол.

Он положил руки на колени и начал подниматься, но тут же передумал. Посмотрел на желтый шелковый абажур лампы, потом перевел взгляд на открытые книжные полки вдоль стен. Позади него, за кружевными занавесками и открытыми окнами, на краю пляжа накатывался и разбрасывал водяные брызги монотонный прибой. Еще дальше, там, где волны периодически разбивались о сваи, в темной воде дрожали отблески света из павильончика.

Эббот по-прежнему смотрел на Гарта.

– Послушай, я буду с тобой абсолютно честен, – внезапно сказал он. – Ты умный человек, Гарт. И я о тебе высокого мнения. Но я не стану требовать от тебя, по крайней мере, сейчас, чтобы ты внес хотя бы незначительные исправления в свой рассказ о том, что произошло в павильончике…

– Эббот, я в последний раз говорю тебе…

– Повторяю, я не стану этого требовать, – перебил его Эббот, – если ты будешь честен со мной во всем остальном. Договорились?

Эббот сделал несколько шагов к центру комнаты. На каминной полке у него за спиной в беспорядке, без всякой системы, в присущем Бетти стиле стояли фотографии в серебряных рамочках. На одной из них, моментальной фотографии, как заметил Гарт, была изображена женщина – не кто иная, как Глайнис, а рядом с ней Бетти. Обе были намного моложе. Во всем, что принадлежало Бетти, чувствовалась ее натура, хотя сама она, перепуганная и почти больная, ждала в одной из комнат второго этажа.

– Договорились?

– Да, договорились. Если ты обвиняешь меня в том, что я запугивал Марион Боствик…

– Значит, ты ее не запугивал?

– Не знаю. Когда я думаю о Бетти, – он показал на каминную полку; Эббот вытянул шею, чтобы посмотреть туда, а у Гарта внезапно появилось такое чувство, словно холодные пальцы сжали ему горло, – я мысленно спрашиваю себя, как часто мы причиняем вред нашим пациентам вместо того, чтобы помочь им.

Нет ничего отвратительнее на свете, чем хладнокровно запугивать человека с таким выражением лица, словно нам все известно, недоверчиво покачивать головой и предупреждать его, что он немедленно пожалеет, если не сделает то, что ему приказывают. Поэтому я не переношу инспектора Твигга. Он ужасно напоминает моего племянника. Кстати, ты тоже кое-кого напоминаешь мне, Эббот.

– О чем ты говоришь, черт возьми? О том, как я выгляжу…

– Я имею в виду не то, как ты выглядишь. Твигг тоже выглядит совершенно не так, как Хэл Ормистон. Но если говорить о том, как кто выглядит, то ты скорее похож на Фрэнка Гарриса.

Впервые Эббот не смог сдержать раздражения.

– На Фрэнка Гарриса? Этого неотесанного болвана, который неоднократно выступал с речами в «Кафе Ройал» и хвастал, как он нравится женщинам?

– Извини. Я всего лишь хотел…

– Вот именно. Ты снова хотел перевести мое внимание на что-нибудь другое. Больше так не поступай. Мне нужна информация. Например, когда я хотел поговорить с миссис Монтэг, мне сказали по телефону, что ее нет в Хэмпстеде.

– Ты хочешь сказать, что ее увезли в лечебницу?

– Нет, нет, дружище, этого я сказать не хотел. Я всего лишь хотел сказать, что миссис Бланш Монтэг тоже сейчас находится в Фэрфилде.

– В Фэрфилде? Это невозможно!

– Почему? Ты имеешь в виду, что это невозможно с медицинской точки зрения, после того как ее пытались задушить?

– Нет, с медицинской точки зрения это вполне возможно.

– Почему же, в таком случае?

– Эббот, я не осматривал эту даму. Однако у нее было множество ушибов, а возможно, и какая-нибудь более серьезная травма. В таких случаях всегда имеется риск edema laryngos. ^[4]

– Что это означает на нормальном языке?

– Если пациент разозлится и повысит голос или выпьет горячего чаю либо что-нибудь слишком холодное, у него могут так распухнуть голосовые связки, что ему спасет жизнь только операция. Я удивлен, что ее врач вообще позволил ей встать.

– По словам Марион Боствик, – сказал Эббот, – ее врач не разрешил ей это делать. Кстати, она разговаривала на повышенных тонах. У миссис Монтэг есть родственники в Фэрфилде; она, как я слышал, относится к тому типу женщин, у которых всегда имеются родственники в Фэрфилде. Она непрерывно кричала, чтобы ее увезли из Хэмпстеда, и в конце концов полковник Селби разрешил отправить ее сюда. Полковник Селби находится в отеле «Империал», а она у своих родственников, и те по распоряжению здешнего врача следят, чтобы ее никто не допрашивал. Я не знал об этом и специально приехал из Лондона в Фэрфилд, чтобы расспросить ее кое о чем.

Когда мне не удалось этого сделать, я отправился вслед за Твиггом в Равенспорт (туда меня любезно отвез твой племянник), чтобы поговорить с местной полицией, вплоть до последнего времени наблюдавшей за леди Калдер. Они сняли наблюдение сегодня утром по моему приказу из Лондона, поэтому все произошло по моей вине. Нам казалось, что уже нет необходимости не спускать с нее глаз, однако около шести часов какой-то аноним по телефону предупредил полицию, что в доме леди Калдер что-то произошло.

– Какой-то аноним… по телефону… – повторил Гарт. – Все понятно.

– Ты это серьезно, дружище? – живо спросил Эббот. – Однако вернемся к миссис Бланш Монтэг. Что знает эта женщина? Что она сказала Глайнис Стакли, если это, конечно, была Глайнис Стакли, из-за чего эта Стакли так разъярилась? Мы ведь раньше думали, что шантажируют твоего приятеля Винсента Боствика…

– А теперь вы уже так не думаете?

– Нет, теперь уже нет. Вчера вечером, когда мы разговаривали с тобой по телефону, я вынужден был признаться, что мы не располагаем ни одним реальным доказательством того, что Винсент Боствик имеет что-то общее с танцовщицей из «Мулен Руж». А сегодня утром наши люди провели опрос там, где жила Глайнис Стакли. Никто не видел ее ни с Винсентом Боствиком, ни с каким-либо другим мужчиной, кроме…

– Ну?

– Кроме одного молодого человека, – Эббот направил монокль прямо на Гарта, – который служит у тебя и которого зовут Майкл Филдинг. Не мог бы ты рассказать мне все, что тебе известно о Майкле?

Наступила пауза. Прибой с гулом накатывался на пляж.

Гарт не имел права выходить из себя. Он должен быть спокойным, спокойным, спокойным…

– Майкл Филдинг, – ответил он, – проходит студенческую практику в лечебнице Барта. По завещанию какого-то дядюшки, который был священником, он получает незначительный доход и дополнительно подрабатывает у меня. Он сообразительный, вовсе не самоуверенный, внимательный и довольно неуравновешенный. Однако он не убийца, так же, как и леди Калдер. Эббот, почему ты не хочешь оставить в покое Бетти?

– Более чем вероятно, что эту шлюху-шантажистку, как утверждает Твигг, задушила именно она.

– И ты действительно в это веришь?

– Да, к сожалению, да. Если одна сестра способна совершить попытку убийства, то наверняка и другая тоже на это способна. У них ведь одна и та же кровь. Почему ты забыл об этом? Благодаря ее красивым глазкам?

– Нет, – ответил Гарт. – Благодаря тому, что ты и твой проклятый Твигг постоянно ошибаетесь. Вы ошиблись, когда подумали, что Бетти шантажистка. Ошиблись, когда считали Винса Боствика ее жертвой. Ты никогда не докажешь, что Бетти принимала какое-либо участие в этом убийстве, могу поспорить с тобой. Впрочем, можешь попытаться!

Эббот посмотрел на него.

– Ты так полагаешь? – заметил он, потом очень осторожно вытащил из петельки в лацкане гардению и бросил ее в пустой камин. – Ну, как хочешь. Поступай по своему усмотрению. Я не буду тебе помогать.

Внезапно открылась дверь в холл, и в комнату вошел инспектор Твигг.

– Ага! Вы звали меня, сэр?

Между дверью и открытыми окнами возник сквозняк. Он надул пузырем занавески, раскачал лампу с шелковым абажуром и захлопнул дверь с треском, прозвучавшим словно эхо грохочущего прибоя под павильончиком.

– Вы звали меня, сэр?

– Нет, но я собирался это сделать. Продолжайте допрос. И проводите его так, как считаете нужным.

– Ага! – сказал Твигг. – С удовольствием признаюсь, что мне это подходит на все сто процентов.

– Мне это тоже подходит, – сказал Гарт и энергично встал.

– Одно маленькое предупреждение, инспектор! – добавил Эббот, уже с ледяным бесстрастием, уверенно и официально. – Проведете этот допрос согласно полицейским инструкциям, известным как «Уголовный кодекс». И все время помните об этих инструкциях.

– Я буду помнить о них, сэр. Я буду помнить о них! Однако доктор Гарт тоже должен понимать, что оказался в очень серьезной ситуации. Его, возможно, ждет арест, если не что-нибудь похуже. Так что пусть не воображает, что ему удастся кем-то манипулировать, как он захочет.

– Приступайте к допросу, мистер Твигг, – процедил Гарт. – И перестаньте планомерно угрожать свидетелю, которому не сказали еще и десяти слов!

– Значит, я планомерно угрожаю, да?

– Прекратите! – крикнул Эббот.

Воцарилась напряженная тишина. Никто не шевелился. Потом Гарт снова уселся в кресло у окна и откинулся на спинку, намеренно демонстрируя полнейшее безразличие. Твиггу, у которого котелок по-прежнему был сдвинут на затылок, понадобилось чуть больше времени, чтобы выражение его лица стало достаточно вежливым и приятным.

– Итак, мистер, – доброжелательно сказал он, – мне это тоже подходит.

– В таком случае, начинайте, – поторопил Эббот.

– Да, но сначала позвольте сказать, сэр! – добавил Твигг, словно неожиданно что-то вспомнил и тщательно подбирал выражения. – Не исключено, что мне уже пришлось нарушить некоторые ваши приказы.

– Как это понимать?

– Ну, сэр, это все из-за леди Калдер. Она пыталась удрать. Мне пришлось задать ей пару деликатных вопросов раньше, чем это намеревались сделать вы, и, возможно, я говорил с ней чуточку резковато. Но вы ведь сами знаете, сэр, что у женщин легко начинается истерика.

– Сядьте, Гарт! – зарычал Эббот. Его большие усы на внезапно побагровевшем лице непримиримо ощетинились. – Инспектор, если вы хотя бы на йоту преступили…

– Ну что вы, я придерживался «Уголовного кодекса». Сами спросите у этой дамы, придерживался я его или нет. Однако можно сказать, что большого выбора у меня не было. К тому же у меня и сержанта Бейнса на дворе есть свидетель, который не самого лучшего мнения об этой даме, чтобы не сказать больше.