Текст книги "Капкан для призрака"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Гарт подал знак Винсу, и тот отошел в сторону.

Однако он не мог позволить, чтобы она ушла. Он решительно не мог позволить, чтобы в Фэрфилд она вернулась одна. Все то дьявольское, что было в этом доме, навалилось на Дэвида Гарта на следующий день в шесть часов вечера.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НЕВОЗМОЖНО

«Точно так же, как в Париже говорят „s’il vous plait“, в Лондоне, как правило, когда делают заказ в кафе или ресторане или о чем-нибудь спрашивают, говорят „пожалуйста“ или „прошу вас“. Английские вежливые формы вовсе не так изысканны или церемонны, как французские».

Путеводитель Бедекера «Лондон и его окрестности», 1908 г.

Глава 6

Фэрфилд даже в воскресный июньский день вряд ли можно было назвать городом развлечений. На песчаном пляже не бренчали никакие банджо, не пели никакие менестрели с багровыми лицами и никакие странствующие проповедники не излагали, что есть плохого на свете, и не впадали во время этих своих лекций в транс. Хотя многие горожане были пожилыми или инвалидами, здесь все же жили в основном люди состоятельные и степенные.

Когда начинался прилив, в море вкатывали несколько передвижных купален – этих удивительных пережитков восемнадцатого века, думал Гарт, выглядевших, как низкие сарайчики на колесиках, – чтобы заботящиеся о своей репутации любители купания не показывались на пляже в купальных костюмах, а могли раздеться внутри и погрузиться в воду. Но сейчас был отлив, обнаживший широкую полосу серого ила, поблескивающего под мрачным, покрытым тучами небом.

Правда, вдоль моря построили набережную с высокими фонарями, украшенными металлическим орнаментом. Здесь был также небольшой, очень красивый парк, со скамьями и выкрашенной в золотистый цвет оркестровой беседкой, из которой при случае звучали мелодии из опер Гилберта и Салливана. Однако в это время, в шесть часов теплого летнего вечера, большинство жителей еще нежилось дома после дневного чаепития.

Если бы не две или три нервные собаки, которые иногда лаяли, можно было бы сказать, что Фэрфилд отдыхал в абсолютной тишине.

Чуть дальше к северу на побережье находился больший по величине и более известный курортный городок под названием Банч. Время от времени ветер приносил оттуда обрывки мелодий, скрип карусели и стук мячей, однако жители Фэрфилда все это игнорировали. Сам Гарт из этих двух городков скорее выбрал бы Банч. По крайней мере, там никто бы ему ничего не сказал, если бы видел, как он сейчас идет по набережной в южном направлении, где посреди пустынной береговой равнины вырисовывался у моря домик Бетти. А еще дальше к югу находился третий курортный городок – Равенспорт.

Гарт снял свой профессиональный наряд, цилиндр и сюртук и надел выходной твидовый костюм и мягкую шляпу. Он все еще выглядел мрачным и озлобленным, думая о прошлой ночи и резких правдивых словах, прозвучавших незадолго до ухода Бетти из дома в Хэмпстеде.

Она еще была там, в кабинете, ее допрашивал инспектор Роджерс, когда Винс Боствик произнес удивительные слова.

– Перестань все время повторять это свое «невозможно!»– обидчиво сказал он Гарту за минуту перед этим. – Ты что, все еще пытаешься найти объяснение для этой двери, закрытой изнутри на две задвижки?

– Да. Ты будешь изумлен, но я пытаюсь найти объяснение.

– Ну так знай, – сказал Винс, – я могу это объяснить.

Это заявление, сделанное в неподходящую минуту, привело к тому, что Марион едва не вскрикнула.

Поскольку инспектор Роджерс воспользовался кабинетом для допроса Бетти, трое остальных перебрались в гостиную. Марион ходила взад-вперед, иногда разглаживала на бедрах платье.

– Я подумал о человеке, – сказал Винс, при этом его взгляд был направлен словно внутрь самого себя, – который пишет о загадочных вещах. О Фантоме. Кто бы он ни был, но соображать он умеет. Так вот, Фантом…

– Если вы не прекратите говорить о романах, – перебила его Марион, – я сейчас совершенно, да, совершенно сойду с ума. Романы! Романы! Романы! – При каждом повторении этого слова ее голос становился все выше и выше. – Эти ваши смешные романы не имеют ничего общего с тем, что здесь произошло.

– Я в этом не уверен, малышка, – ответил Винс. – Если ты говоришь правду, то, как утверждает Дэвид, кто-то устроил какой-то фокус с этой запертой дверью.

– Что за выдумки! Кто?

– А что если это был я?

Марион сделала глубокий вдох и уставилась на него. Казалось, все предметы в комнате – от индийских ковриков и до светлой дубовой мебели – ярко заблестели. Винс направил длинный указательный палец на Гарта.

– Когда я стучал в парадную дверь, – продолжил он, – ты и Марион были слишком погружены в спор, чтобы меня услышать. Парадная дверь была не заперта. Пожалуйста. Вот вам объяснение! А что если дверь в подвал тоже была не заперта и не закрыта на задвижки, как это и утверждает Марион? Что если я проскользнул в дом через другой вход? Что если я хотел доказать, что моя дорогая женушка лгунья, и устроить ей неприятности с полицией? Что если я закрыл эту дверь на задвижки, потом пробрался наверх и наделал в холле немного шума, словно только что пришел через главный вход!

– Это нечестно! – вскричала Марион. – Это нечестно!

Она довольно резко попятилась, нащупала поручень одного из кресел и села.

– Значит, ты отомстил мне, Винс, да? – обвинила она его. – В тот вечер, когда мы смотрели ту музыкальную комедию, «Веселую вдову», я… я чуточку поддразнивала тебя и подшучивала над тобой совсем по другому поводу. А теперь ты, значит, взял реванш. – Выражение ее лица изменилось. – Но ведь на самом деле ты этого не делал, разве не так?

– Нет, черт возьми, ясно, что я этого не делал! С такими вещами я бы не стал шутить.

Выражение лица Винса тоже изменилось. Он сделал несколько шагов и положил руку на плечо Марион.

– Ты просто большой ребенок. Я, как и прежде, влюблен в тебя, хоть и не люблю признаваться в этом. – Черты его вытянутого лица стали резче от беспокойства. – Я этого не делал, однако, наверное, это сделал кто-то другой. Кто-то, наверное, хотел захлопнуть капкан и устроить так, чтобы полицейские установили, что дом был заперт.

– Но полиция это не установит. Инспектор… ну, как же его зовут?., верит всему, что мы говорим.

– Гм, возможно. Ты никогда не умеешь думать на два хода вперед.

– Но, Винс…

– А ты что скажешь на это, Дэвид? Это разумное объяснение?

– Ну что ж, – сказал Гарт, – отчасти такое объяснение возможно. Когда я впервые подумал о нем…

– Так, значит, ты уже думал об этом? Ты думал обо мне?

– Да, о тебе. Ведь это очевидно.

– В таком случае, могу сказать, что с твоей стороны это не очень красиво! – обиженно воскликнул Винс, забыв обо всех шутках. – Так, значит, ты считаешь, что это сделал я?

– Нет, я не думаю, что это сделал ты. Но я также не думаю, что это сделал кто-то другой. Дом похож на резонатор; каждая половица громко скрипит, я уж не говорю об этой деревянной лестнице в подвал. Марион и я были здесь вдвоем. И хотя нам хватало волнений, я не могу представить себе, что совершенно ничего не услышал бы, если бы происходило что-то в таком роде. Имеется еще целый ряд причин, но сейчас я не стану их называть. Я могу почти поклясться, что это неправильное объяснение.

И позднее они обнаружили, причем при весьма мрачных обстоятельствах, что Гарт был абсолютно прав. Однако в тот момент он, весь измученный, видел лишь выражение лица своего друга.

– Но, Дэвид, ради бога!..

– Что с тобой, Винс? Ты ведь всегда относился ко всему легко. Что же теперь с тобой случилось?

– Ничего. Я размышляю. Если все произошло не так, то оно не могло произойти вообще. Это абсолютно невозможно!

– Вот, значит, как! Раз уж ты наконец пришел к такому выводу, Винс, мы можем продвинуться еще на шажок вперед. Кто-то в самом деле ладит для нас ловушку. Если это так, мы должны подготовиться, чтобы не попасть в нее.

– Как?

В глубине холла энергично распахнулась дверь кабинета. Лампа бронзовой Дианы, стоящей на столбике, закачалась. Однако Бетти шла медленно, и по ее опущенным плечам было видно, что теперь она в еще большем отчаянии. Инспектор Роджерс проводил ее до входной двери.

– На сегодня достаточно, миссис. Но я боюсь, что только на сегодня. Сожалею, что эта женщина ваша сестра. – Бетти сделала быстрый жест, однако инспектор продолжил: – Конечно, если это именно она, та, с которой наши люди хотят поговорить и по другим причинам (как вы говорите), тут уж ничего нельзя поделать, а возможно, это и к лучшему.

– Ее посадят в тюрьму?

– Этого я вам не могу сказать, миссис. Покуда не дойдет до очной ставки, покуда миссис Боствик не скажет либо «да», либо «нет», не имеется ни одного доказательства, что это именно она напала наверху на бедную старушку. Теперь у меня есть ее адрес, Роджерс похлопал по блокноту в нагрудном кармане мундира, – и я передам его в Скотленд-Ярд. – Потом он добавил: – Прошу вас, не сердитесь, но остается еще один вопрос, который я вынужден вам задать.

Когда он произносил эти слова, его тон почти не изменился. Он держал дистанцию, но со своими пышными седыми усами был похож на отца. Бетти остановилась как вкопанная посреди холла. В двери гостиной она заметила Гарта, покраснела и повернулась лицом к инспектору.

– Слушаю вас, – сказала она.

– Существует ли какая-либо особая причина, миссис, по которой вы сегодня вечером возвращаетесь в свою загородную виллу?

– Но ведь я… я живу в этом домике все лето. Живу там уже с середины мая.

– Вы, случайно, не должны встретиться там со своей сестрой?

– Нет! Решительно, нет! – воскликнула Бетти с явным изумлением. – Глайнис в Лондоне. Я ведь дала вам ее адрес в Кенсингтоне.

– Я имею в виду вот что. Не угрожает ли вам какая-нибудь опасность со стороны этой вашей сестры? А может, вы сами собираетесь с ней расквитаться и готовы совершить какой-нибудь сумасбродный поступок.

Гарт быстро направился к ним. Однако взгляд инспектора Роджерса остановил его. Хотя Роджерс разговаривал с Бетти, его слова явно адресовались Гарту.

– Я обещал вам, что мы не будем обременять доктора Гарта, чтобы он отвез вас на вокзал Чаринг-Кросс в своем автомобиле. Констебль отправился вызвать кэб, он сейчас будет здесь. Однако я хочу сказать…

– В таком случае, пожалуйста, говорите.

– Я слышал от вас, что вам угрожала ваша сестра. Она угрожала отобрать у вас деньги и то, что вам принадлежит, вообще все. Она говорила о вилле, а также о каком-то павильоне. Прошу прощения, что я вас спрашиваю, но что это такое, этот павильон? Что-то похожее на курортный павильон в Брайтоне?

– Да нет, что вы! Я бы сказала, что это что-то вроде неподвижной и немного более сложной купальни на колесиках, такое сооружение, величиной с небольшой сарайчик, с двумя кабинками, чтобы оба пола были разделены.

– Простите?

Бетти рассмеялась, как раньше этим же вечером смеялась Марион.

– Чтобы мужчины и женщины имели свои отдельные кабинки; естественно, они очень маленькие. – Смех Бетти, безо всяких следов истерии, волнующе звенел, но затем она тяжело вздохнула. – Извините, мистер Роджерс. Это вовсе не смешно. Люди, которые построили домик, десять или двенадцать лет назад забили в песок сваи и возвели павильончик.

– Ага, понятно.

– Теперь уже никто не пользуется павильоном для переодевания. Когда у меня гости, они переодеваются прямо в доме. Но из павильончика мы спускаемся в воду, а с маленькой веранды смотрим на море и иногда внутри пьем чай. А когда павильончик занят, мы поднимаем особый флаг.

– У вас бывает много гостей, миссис?

– Нет. Разве я не сказала вам, что люблю одиночество? У меня бывают только доктор Гарт и… мистер Хэл Ормистон. – Бетти помолчала. – А почему вы об этом спрашиваете? Разве это имеет какое-нибудь значение?

– Нет, нет. Просто я надеюсь, что вы примете мой добрый совет. Постарайтесь сохранить ясную голову, когда пойдете купаться одна.

– Что вы имеете в виду?

Снаружи на песчаной дорожке послышались шаги.

– Кэб прибыл, инспектор, – доложил констебль.

Каждое слово, каждый оттенок голоса – все еще было живо в памяти Гарта. Вся эта сцена непрестанно была у него перед глазами, когда вечером следующего дня он шел по приморской набережной в Фэрфилде и ветер теребил его шляпу.

Он так углубился в воспоминания, что едва не споткнулся о ступеньки Королевского аквариума, гладкие стены и чеканные металлические украшения которого завершали набережную. Море лежало справа. Для того чтобы вернуться на дорогу, идущую дальше вдоль моря, Гарт должен был обойти аквариум слева, а потом снова идти прямо по Севастополь-авеню до границы Фэрфилда, где все заасфальтированные дорожки переходят в проселочную дорогу, вьющуюся вдоль берега моря.

Здесь во впадине между кентскими скалами, от Банча на севере до Равенспорта на юге, простирался на расстояние почти в пять миль пляж. Равенспорт, когда-то маленький, но оживленный порт, уже в середине века впал в летаргию; в нем сохранилось только несколько живописных достопримечательностей и два из лучших трактиров в Англии.

На околице Фэрфилда Гарт миновал гостиницу «Олень и перчатка». Он постоянно снимал здесь номер. Однако на этот раз он оставил автомобиль в Лондоне и приехал поездом. В гостиницу заходить не стал. Еще десять минут быстрой ходьбы, и он у домика Бетти в пустынной местности.

А потом?..

Он был настроен решительно.

«Есть один вопрос, настолько очевидный, что вчера вечером каждый забыл задать его тебе. И потом, поскольку речь идет о шантаже, это, может быть, вообще самый важный вопрос».

Часы на церкви Фэрфилда над уродливыми домиками, стоящими на террасах позади, пробили без четверти шесть.

Однако у него так и не нашлось возможности задать Бетти этот важный вопрос. Когда спустя десять минут он добрался до поворота дороги и увидел домик Бетти, в голове его уже были другие мысли.

Эту виллу лишь по многолетней привычке неправильно называли домиком. На самом деле это было солидное кирпичное здание, довольно длинное и невысокое, с красной черепичной крышей. Оно стояло возле самой дороги – за низкой стеной и весьма высокой вечнозеленой живой изгородью. Пляж, который был виден как с северного, так и с южного конца участка, тянулся за домом под склоном, покрытым сухой травой. Справа на участке была велосипедная дорожка – Бетти с удовольствием ездила на велосипеде, хотя опытной велосипедисткой не была, – ее узкая колея вела от дороги через луг вниз к пляжу.

А перед домиком, словно желая напугать Гарта, стоял его собственный автомобиль.

Гарт остановился и уставился на него.

Автомобиль стоял, развернувшись капотом к Фэрфилду. Его мотор, работающий на низких оборотах, гудел и постукивал в мертвой тишине. Некоторые фирмы уже начали конструировать автомобили с защитным стеклом и с намеком на что-то вроде крыши против пыли, однако у «паккарда» не было ни того, ни другого. На кожаных сиденьях лежал толстый слой пыли, и кто-то бросил на них полотняный плащ, пару перчаток с высокими крагами и кепи со зловеще выглядевшим слюдяным защитным козырьком.

– Привет, дядюшка, – раздался самоуверенный голос. – Добрый день, дядюшка. Разве сегодня не добрый, приятный день, а?

Мотор по-прежнему стучал.

По дорожке от домика Бетти шел к деревянной калитке в живой изгороди мистер Генри Ормистон, худощавый молодой человек с бледной кожей; нос у него торчал вверх, очевидно, чтобы уравновесить выдающийся вперед подбородок. Канотье на затылке, узкие брюки из белой фланели. Руки он держал в карманах пиджачка в красную и белую полоску.

– Ты что-то задумчиво выглядишь, дядюшка. Над чем-то задумался?

– Честно говоря, я действительно задумался. Я размышляю над тем, есть ли в нашем языке более гадкое слово, чем «дядюшка», пусть даже им пользуются в качестве уменьшительного вместо «дядя» или еще как-то иначе.

– Мне кажется, что ты считаешь гадким также многое другое, дядюшка.

– В таком случае тебя можно привести в качестве примера. Что ты здесь делаешь?

– Мой дорогой дядюшка, – спокойно сказал Хэл, – тебе не стоит насмехаться надо мной и играть передо мной роль важного господина доктора. Мне это не импонирует, да и тебе это ни к чему. Я уж не говорю о том, что с твоей стороны попросту некрасиво делать такие замечания в мой адрес.

– Я спросил, что ты здесь делаешь.

– Да, ты об этом спросил. – Хэл, совершенно не выведенный из равновесия, улыбнулся и сделал небольшую паузу. – Когда сегодня утром, довольно рано утром, я зашел на Харли-стрит, твоя экономка сказала, что ты уже ушел и был словно сам не свой. Куда ты ушел, она не знала. Или по крайней мере утверждала, что не знала. Однако сообщила, что сегодняшний день ты планировал провести здесь.

– И поэтому ты взял мой автомобиль?

– Естественно. Кстати, мне пришлось купить бензин. Две полные канистры находятся в багажнике. Что скажешь насчет скромной десятки?

– Ты уверен, что десяти фунтов достаточно?

– Недостаточно, но пусть тебя это не волнует. Ты зря тратишь на меня свой сарказм, дядюшка. Он у тебя очень тонкий, однако на меня совершенно не действует.

В кирпичном доме не было никаких признаков жизни. Гарт начинал волноваться – из-за страха и страстного желания встретиться с Бетти. Он готов был пожертвовать какой-нибудь суммой денег, чтобы немедленно избавиться от Хэла, потому что чем дальше, тем сложнее это было бы сделать. И Гарт совершил ошибку: он поднял руку к карману, где лежал бумажник.

– Хотел бы я знать, – тотчас же сказал Хэл и прищурился, – с чего это вдруг ты стал таким щедрым. Такие вещи всегда меня удивляют. Кроме того, я бы хотел знать, удастся ли сыночку твоей покойной сестры заставить тебя стать еще щедрее. Кстати, ты уже встречался когда-нибудь с благородным и уважаемым полицейским, которого зовут Джордж Альфред Твигг?

– Он тоже случайно оказался на Харли-стрит?

– Очевидно, да. Не знаю, что ты ему сделал, дядюшка, но, по-моему, он тебя недолюбливает. Мне кажется, что Бетти тоже не слишком ему симпатична.

– Где Бетти?

– Ага, я так и думал, что ты захочешь это знать. Я полагал…

Потом Хэл Ормистон сделал нечто странное. Стоя у калитки, он приподнял канотье и держал его в горизонтальном положении над своими прилизанными светлыми волосами. На первый взгляд казалось, будто он собирается перекреститься, потом – что он нашел дополнительную выгоду для себя, а затем – словно его охватила неуверенность. Гарт знал, что невозмутимое спокойствие Хэла объясняется его неопытностью. В отвратительной самонадеянности этого вздернутого носа и выдвинутого вперед подбородка, вероятно, была какая-то брешь.

Однако на фоне пустынной местности этот жест выглядел весьма таинственно.

– Она мне очень нравится, это очаровательная особа, – заявил он. – К тому же у нее имеются деньги. Я бы вполне мог отбить ее у тебя, дядюшка, если бы у нее не были точно такие же взгляды, как у той, другой женщины, которая…

Гарт не стал дальше слушать. Он распахнул калитку и быстрым шагом направился по песчаной дорожке к дому. Однако Хэл, вновь надевший канотье, опередил его. Почти одновременно они подошли к большой входной двери с латунным молоточком в форме гнома. Она была открыта, и за ней начинался просторный холл с низким потолком, простирающийся на всю глубину дома вплоть до большой застекленной двери в задней стене. Через эту застекленную дверь внутрь проникал бледный дневной свет.

– Звать ее громко нет смысла, – сказал Хэл. – Я уже пытался. Ее здесь нет.

– Где она?

Хэл заколебался. В холле пахло старым деревом и камнем. Он направился к застекленной двери, ведущей к пляжу и морю, и открыл ее.

– Она пошла искупаться, – ответил Хэл, – и до сих пор не вернулась. Надеюсь, с ней ничего не случилось.

Глава 7

– Но ведь сейчас отлив, – сказал Гарт. – Ты хочешь убедить меня в том, что Бетти пошла плавать во время полного отлива?

Хэл выглядел почти нормально, если не считать слегка приподнятого уголка рта.

– Со мной, старина, эти твои штучки не пройдут. Бетти ушла два часа назад, а отлив начался меньше часа назад. Самый высокий прилив будет не раньше чем в девять часов вечера.

– Ну, в таком случае все в порядке, – уже не так громко сказал Гарт. – В это время Бетти обычно идет поплавать: в четыре, до чаепития. Чай она частенько пьет в павильончике.

– Это я знаю, дядюшка. Об этом ты можешь мне не говорить. Однако обычно она не бывает там так долго, верно?

– Я всего лишь говорю тебе…

Оба посмотрели на море, над которым до самого горизонта клубились серые тучи.

Снаружи, сразу за застекленной дверью, была площадка с редкой чахлой травой, через три или четыре метра плавно спускающаяся к пляжу. Пляж, раскинувшийся перед ними, чем-то напоминал географическую карту. Песок выше границы максимального прилива был белым, ниже этой черты он был влажным, плотным и грязно-серым; за павильончиком уже только был ил.

Море лежало, как живое существо, выдыхающее сквозь болотистую равнину соленый воздух и резкий запах йода. Однако не только на море люди должны думать о морских чудовищах. Павильончик на темных деревянных сваях стоял не далее чем в десяти метрах от границы максимального прилива. Пляж имел такой незначительный уклон, что казалось – этого уклона вовсе нет. За павильончиком серая равнина тянулась еще на шестнадцать метров. Нигде на песке не было никаких следов ног.

Тогда этот факт не привлек внимания Гарта; он не думал, что это имеет какое-то значение. Ведь следы любого человека, входившего в воду два часа назад, уже должны быть смыты отступающим морем. Однако у Гарта было такое ощущение, словно воротничок стал ему тесен и ему трудно дышать этим соленым воздухом.

– Хэл, откуда тебе известно, что Бетти пошла к морю?

– Я видел ее.

– Ты ее видел оттуда?

– Ты поступишь лучше, старина, если не будешь постоянно меня перебивать. Нет! Я ехал в твоем автомобиле вот там, по той дороге, – Хэл показал рукой назад и влево, – по направлению к Равенспорту. Я видел, как она спускается на пляж и идет к павильончику. На ней был ее обычный купальный костюм и большая резиновая купальная шапочка с оборками.

– Ты разговаривал с ней?

– С такого расстояния? – Хэл снова оттопырил губу. – Неужели ты полагаешь, что это возможно? Я окликнул ее, а она подняла руку и помахала мне. И нет смысла утверждать, будто бы я лгу. У меня имеется свидетель, который тоже видел ее. Это свидетель, которого я случайно подвозил в Равенспорт.

– Ну-ну. И кто же это был?

– Твой друг из Скотленд-Ярда. Каллингфорд Эббот.

Гарт быстро обернулся.

– А что здесь делал Эббот? Зачем ты вез его в Равенспорт?

– Вот именно! Интересный вопрос, не так ли? Если говорить о том, что он здесь делал, мне очень жаль, но, очевидно, к тебе это не имеет отношения. В конце концов я сам об этом не знаю. Он держал язык за зубами, как все эти полицейские. – Хэл нахмурился. – Я высадил его в Равенспорте. Потом провел пару приятных часов в трактирчике «У церковного сторожа». Вернулся сюда, потому что ожидал найти тебя здесь, однако появился лишь на пару минут раньше тебя. Надеюсь, этого достаточно?

Гарт снова посмотрел на море.

– Бетти! – крикнул он.

Никакого ответа.

– Бетти!

Звук его голоса разнесся над пустынным пляжем, и снова стало тихо, если не считать стука и урчания автомобильного мотора у калитки.

– Когда ты вернулся из Равенспорта сюда и выяснил, что Бетти нет в доме, почему ты не спустился к павильончику?

– Потому что не хотел набрать в туфли песка и запачкать их грязью. Да ладно, старина! Я что, ненормальный? Меня это не касается… Погоди, дядюшка! Еще секундочку! – быстро добавил Хэл, когда Гарт шагнул в траву. – Прежде чем позволить тебе помчаться к твоей любимой, я должен тебе кое о чем напомнить. Если я возьму твой автомобиль, тебе ведь наверняка это не помешает. Остается лишь уладить мелкое дело насчет тех десяти фунтов.

Они смотрели друг на друга. Гарт вынул из кармана бумажник, достал оттуда два пятифунтовых банкнота, сложил их маленьким прямоугольничком и бросил его в траву к ногам юноши. И словно с песчаной отмели к нему вернулся его собственный крик. Только голос Хэла неожиданно стал высоким и тонким.

– Вы вульгарный грубиян, доктор Гарт. Однако, возможно, пройдет не так уж много времени, когда вам станет стыдно, что вы так поступили.

Гарт, больше не обращая внимания на Хэла, побежал вниз.

Он оставлял за собой отчетливые следы. Сильный стук автомобильного мотора позади него сменился фырканьем, усилился, а потом перешел в гул. Гарт оглянулся через плечо как раз в тот момент, когда зеленый автомобиль с рычанием преодолевал небольшой пригорок, направляясь на север, в сторону Фэрфилда. Гарт потерял равновесие на скользкой грязи, однако не упал.

В павильончик, пол которого находился над уровнем пляжа, вели три деревянные ступеньки. Они заканчивались входом, закрытым отвесно свисающей красно-белой полосатой шторой, купленной год назад. Ее можно было поднимать или опускать изнутри с помощью шнуров. Сейчас штора была наполовину опущена, и Гарт не стал тратить время на подъем. Он согнувшись протиснулся под ней и тут же выпрямился.

Теперь он стоял в тесной полутемной прихожей, спиной к наружной, обращенной на сушу стене. В ней были две совершенно одинаковые деревянные двери, как обычно, приоткрытые; они вели в две комнатки павильончика. Между этими двумя дверями к стене была прикреплена парусиновая занавеска, служащая ширмой.

– Бетти! – снова крикнул Гарт.

Ему ответила лишь тишина.

Он открыл левую дверь, низ которой терся о доски пола. Комнатка была пуста. В каждой комнатке была еще одна дверь, с матовым стеклом в верхней части, ведущая на небольшую веранду, обращенную к морю.

В слабом дневном свете Гарт увидел одну или две табуретки, маленькое зеркальце на стене и полдюжины крючков для одежды. Гарт стоял, вдыхая запах заплесневелого дерева, соли, песка, морского воздуха и духоты, накопившейся здесь за целый день; запах, от которого у человека сжимаются легкие на каждом деревянном пирсе.

Прежние владельцы домика использовали этот павильончик для приемов с купанием. Большая фотография в рамке, сделанная приблизительно в 1897 году и оставленная на стене в гостиной Бетти, изображала две маленькие весельные лодки, в одной из которых были три наряженные дамы, а в другой – три разодетых джентльмена. Компанию вытащили на пляж во время самого высокого прилива. После того как фотограф сделал снимок, им, очевидно, пришлось налечь на весла и доплыть по мелководью обратно до павильончика, чтобы не промочить ноги.

Этих людей здесь уже не было. Остались только их призраки. Гарт медленно сосчитал до десяти. Потом открыл застекленную дверь на веранду.

Веранда была пуста. Лишь чуточку правее, недалеко от двери в другую комнатку, стояло деревянное кресло-качалка с высокой спинкой. Кроме этого кресла, на полу стояли блюдечко и чашка с остатками чая, более свежего и явно не относящегося к 1897 году.

– Бетти!

Дул ветер. Казалось, что давно пропитавшееся влагой дерево втягивает в себя звук так же, как воду. Гарт не слышал даже звука собственных шагов, когда шел ко второй двери. И затем, словно в конце вечности, нашел ее.

Прошло несколько секунд, прежде чем он решился войти в комнатку. Бледный дневной свет падал на темно-коричневый купальный костюм, обнаженные бедра, икры и полотняные тапочки, которые Бетти всегда надевала, когда шла плавать. Головой в купальной шапочке она лежала к столику у стены, на котором стояли чашки и блюдца, коробочка с чаем и незажженная спиртовка. Гарт не видел лица этой женщины, но в этом не было необходимости. Она была задушена.

Он внезапно вспомнил слова, которые неделю назад сказала Бетти, когда читала вслух так называемые модные советы в каком-то журнале.

– Поношенную мохеровую юбку, – цитировала она, – можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. – И добавила: – Фу!

На какое-то мгновение он оцепенел при виде этой сцены насилия, чего с ним как с врачом не должно было бы произойти. Однако это, подумал он, нечто совсем другое. «Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно…»

Он подошел к бездыханному телу, наклонился и, нежно прикоснувшись к нему, повернул голову лицом вверх. Посмотрел на опухшее, посиневшее лицо; притронулся к белому шнуру, при помощи которого опускаются шторы, глубоко врезавшемуся в шею, с надежным узлом. И очень быстро выпрямился.

Эта женщина была не Бетти.

Однако не только этот факт, сам по себе, привел его в состояние сильного волнения. Не только этот факт заставил его быстро встать и оглядеться в полутемной душной комнатке, где произошло насилие. У тела была еще почти нормальная температура. Капельки крови в ноздрях еще не совсем высохли. Кто бы она ни была (а Гарт был убежден, что угадал, кто она), эта женщина была мертва не более пятнадцати минут.

Пятнадцать – двадцать минут!

Он вытащил из кармана часы и открыл их. Невероятно, они показывали шесть.

Гарт спрятал часы и стоял неподвижно. Двигались лишь его глаза.

Открытая дверь на веранду была прямо напротив полуоткрытой двери, ведущей в прихожую на стороне, находившейся ближе к берегу. Этот пляжный павильончик предназначался для скрытой от чужих глаз частной жизни: в нем не было ни одного окна. Если смотреть на дверь, ведущую на веранду, столик с приборами и чаем стоял у стены справа. Среди разбросанного фарфора и ложечек кроме спиртовки стояли также двухлитровый кувшин, в котором Бетти держала воду для чая, котелок, керамический чайничек и банка сгущенного молока.

Гарт поглядел на противоположную стену. На одном из крючков висел длинный саржевый купальный халат, коричневый, в поперечную желтую полоску. Он принадлежал Бетти, Гарт это знал, однако она очень редко его надевала. Гарт подошел к этому халату, обыскал его карманы и обнаружил платочек с инициалами «Г. С.».

Глайнис Стакли.

Да, у нее и у Бетти очень похожие фигуры. Лица – нет, из-за этого прокушенного языка, выпученных глаз и посиневшей кожи; нет, о лицах этого сказать нельзя. Он снова быстро склонился над трупом Глайнис Стакли и повернул его лицом вниз, точно в то положение, в котором обнаружил.

Потом осмотрел столик. Протянул вперед руку, положил ладонь на чайник и отдернул ее, словно обжегся. При этом движении он сбил со стола чашку, которая, словно маленькая бомба, с дьявольским грохотом разбилась об пол и разлетелась на мелкие фарфоровые осколки.

В этот момент снаружи его окликнул по имени знакомый голос; затем снова позвал его, на этот раз громче, и пробудил в нем настороженность и желание сопротивляться тому, чему он должен был сопротивляться. Он поспешил в прихожую, к отверстию, которое можно было назвать парадным входом в павильончик; красно-белая парусиновая штора по-прежнему была наполовину опущена. Гарт дернул за шнуры и поднял штору.