Текст книги "Капкан для призрака"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

– Зачем ты вспоминаешь это? – спросила Бетти. – Они уже ушли. Уже все ушли. Зачем ты это вспоминаешь?

На дорожку перед домиком ночной ветерок приносил прохладу, приятную уставшим глазам и мышцам Гарта. Он был настолько измотан морально, как мог быть измотан физически, если бы только что закончил первый этап альпинистского восхождения.

И у него за спиной действительно остался первый этап, а отнюдь не вершина.

– Бетти, – сказал он, – сегодня ты не можешь оставаться одна на ночь. Конечно, почти исключено, чтобы в «Олень и перчатку» пустили в качестве гостя одинокую женщину, но мы попытаемся их уговорить. Побыстрее уложи чемодан.

– Я спросила тебя…

– Бетти, умоляю, побыстрее уложи чемодан.

– Я уже надоела тебе, да? Это неудивительно. Если ты тоже считаешь…

– Бетти, я знаю, что ты не убивала ее. Мне кажется, я знаю, кто это сделал, и я начинаю верить, что знаю также, как это произошло. А на твой вопрос, надоела ли ты мне, ответ будет: «Нет!» Напротив, я люблю тебя, очень люблю. Но давай оставим это до тех пор, пока я, как говорится, не буду в своей тарелке. Поторопись, прошу тебя. Уложи чемодан.

Бетти кивнула.

В этом тусклом свете ее глаза казались огромными.

Несмотря на то, что она уже сняла велосипедные туфли на низком каблуке, когда ранее ходила вместе с Гартом и Эбботом в «Оленя и перчатку», на ней по-прежнему были темная юбка и серая блузка, надетые днем. Она повернулась и побежала по дорожке к дому.

Часы Гарта показывали двадцать минут двенадцатого. Если о доме, в котором имеются только керосиновые лампы, можно сказать, что он сияет, то именно в этот момент домик действительно сиял. Все злые силы попрятались в заливе. Ни один демон или привидение не подкрадывались по пляжу, чтобы задушить кого-нибудь, не оставляя после себя никаких следов. Труп Глайнис Стакли уже унесли.

Однако Твигг, как всегда, вездесущий и, как всегда, бодрствующий…

Гарт отогнал это видение и направился по дорожке к дому.

Несмотря на то, что несколько лет Бетти была женой губернатора Ямайки, она по-прежнему считала, что салоном следует пользоваться лишь в каких-то, главным образом неприятных, случаях и только изредка использовать эту комнату для чего-нибудь другого. Собственный опыт лишь убеждал ее в справедливости такого мнения.

Слева от холла, в фасадной части дома, находилась столовая, отделанная в лучшем стиле 1907 года. Справа был салон, по своим размерам соответствующий гостиной в тыльной части дома, а деревенский вид ему призваны были придавать цветы в глазурованных горшочках, известных как jardinieres. ^[5]

Когда Гарт проходил мимо салона, кто-то тихонько свистнул. Под лампой, свисающей с потолка, в комнате стоял Винсент Боствик в визитке и полосатых брюках. В поднятой левой руке он вертел цилиндр, в правой держал прогулочную трость с серебряным набалдашником. Свет лампы подчеркивал прямой пробор на голове Винсента и делал более резкими черты его обветренного лица.

Гарт, который в этот момент был уже готов к любой неожиданности, с порога уставился на него.

– Как ты сюда попал, Винс?

– Пешком, – Винс воспринял этот вопрос буквально. – До Фэрфилда недалеко, а до «Оленя и перчатки» еще ближе. Марион и я тоже остановились в «Олене и перчатке», дружище.

– Давно?

– Ни о чем не спрашивай! Об этом ты узнаешь позже. Мы…

– Значит, мы все здесь? Мы все в Фэрфилде?

– Да, – подтвердил Винс, водя кончиком трости по одной из жардиньерок. – Это можно назвать встречей легионеров, или, если воспользоваться терминами геральдики, стаей грифов. – Он снова постучал тростью по подставке цветочного горшка. – Я не хочу встречаться с этими субъектами в синих мундирах. И у меня на то есть свои причины. Все уже ушли?

– Ты имеешь в виду полицию? Надеюсь, ушли. Ты знаешь, что произошло?

– Да. Я встретил на дороге Хэла, которого Каллингфорд Эббот выставил отсюда.

– Какое облегчение слышать, что кто-то встретил его на дороге. Ты видел Бетти?

– Вблизи нет. Однако именно об этом я и хотел тебя спросить. Я подслушал вас, хотя и против своей воли. Дэвид, стоит ли тебе свою… леди Калдер брать с собой в «Олень и перчатку»? Может, ей будет удобнее в «Палас-отеле» или в «Империале»?

– Нет. Ей сможет составить компанию только Марион. Однако если Марион все еще сыта мною по горло…

– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, – сказал Винс, глядя Гарту в глаза. – Это было недоразумение. Ты просто неправильно понял.

– Теперь мне все это говорят, – в отчаянии сказал Гарт. – Вероятно, это правда. Винс, ты можешь для меня кое-что сделать? Вернись в гостиницу «Олень и перчатка» и скажи Фреду Истербруку (это тот толстяк в переднике официанта, которому принадлежит гостиница), что приблизительно через полчаса я приведу туда леди Калдер. А тем временем…

– Да, дружище?

– Один полицейский по фамилии Твигг, по-моему, только что сделал открытие, которое его изумило. Он думает, что догадался, чем я занимаюсь. А я должен выяснить, что он думает, не то он снова загонит меня в тупик.

– Вижу, что все это не только сплошное блаженство, не так ли?

– Что, все?

– Так потерять голову, сердце и вообще. – Винс замолчал, и на висках у него запульсировали вены. – Ну, хорошо, – добавил он уже с бесстрастным выражением лица, – я поговорю с этим мистером Как Его Там Зовут. До встречи завтра утром.

Он надел цилиндр и направился мимо Гарта к входной двери.

Твигг! Мой золотой Твигг!

Гарт вернулся в гостиную, где кресла и диваны, обтянутые ситцем в розочках, были в таком же порядке, как и душевное состояние присутствующих. В окно он видел, что фонари в павильончике уже погасли. Осталось лишь темное море, искрящееся в свете восходящей луны.

Стоя в дверях, он посмотрел на полки с книгами и на целомудренную наготу на картинах мистера Максфилда Парриша. Увлечение Бетти этими картинами выражает не склонность к сладострастию, а скорее радость – как у многих других женщин – от экзотических снов и сказок. Правда, это новое венское учение даже на любовь к загадкам смотрит с подозрением, впрочем, оно, черт возьми, с подозрением смотрит на многие вещи.

Внезапно он осознал, что глядит на фотоснимок в рамке, висящий на стене над этим множеством фотографий на каминной полке. Это был снимок «приема с купанием», сделанный в 1897 году; снимок, который оставили здесь прежние владельцы. На нем были изображены две весельные лодки, полные празднично одетых людей, которые приняли такие позы перед фотографом, что казались чучелами.

Он вспомнил, как недавно спросил Бетти:

– Почему ты оставила здесь эту глупую сцену? Ты ведь не знаешь никого из этих людей. Этот снимок не может вызывать у тебя какие-либо приятные эмоции.

– Нет, конечно же нет, – ответила Бетти. – Сама не знаю, зачем я ее здесь оставила, наверное, потому, что она такая смешная. Но если ты хочешь, я сниму ее.

Теперь он был рад, что она не сняла эту фотографию.

Днем, когда он стоял над мертвой женщиной, у него неясно промелькнула ужасная мысль о том, что могло произойти в павильончике. Это был всего лишь проблеск. Всего лишь странное предчувствие. Но оно исчезло так же неожиданно, как и появилось, в тот момент, когда он разбил чашку.

Та же неясная мысль, разбуженная выцветшей фотографией и воспоминанием о полотняной ширме, установленной перпендикулярно к стене между двумя соседними дверями, теперь, после одиннадцати часов вечера, снова промелькнула у него в голове в гостиной Бетти.

Он тут же отогнал прочь эту мысль. У инспектора Твигга в этой комнате тоже промелькнула какая-то мысль. Гарт подошел к полкам с книгами слева от камина. Он протянул руку к одной из полок точно так же, как это сделал Твигг, и в этот момент открылась и энергично закрылась дверь в холл.

– Можно войти? – спросил голос Каллингфорда Эббота и после паузы добавил: – Извини, если я напугал тебя. Я этого не хотел.

– Ничего. Входи.

У Гарта были так натянуты нервы, что он обрадовался появлению Эббота. Эббот был искренним человеком и вызывал ответную искренность. Гарт никогда не ощущал этого так сильно, как сегодня вечером. Цилиндр Эббота смешно сбился набок, что означало: он испытывает определенную растерянность. Его монокль болтался на шнурке, прикрепленном к белому жилету. Эббот схватил это стеклышко, поместил его, сделав соответствующую гримасу, в надлежащее место и насупился.

– Послушай! Я полицейский и горжусь этим. Я вовсе не жду, что ты мне поверишь, но все же скажу тебе: Твигг не знает, что я здесь. Я вернулся в том же самом экипаже.

– Твигг… – начал Гарт, близкий к состоянию исступления.

– Твигг – честный малый. Ты, возможно, придерживаешься другого мнения, но это так. Правда, иногда он умеет быть таким же высокомерным и нетерпимым, как ты.

– Сегодня уже второй раз меня упрекают в том, что я высокомерен. Высокомерен! Ты можешь мне сказать, почему так думаешь?

– Мой милый друг! Конечно, могу. Ты умеешь понимать и переносить почти любого, почти у всех ты умеешь вызывать симпатию. Однако когда изредка ты встречаешь человека, которого не можешь выносить, так как совершенно не понимаешь его, то сразу приходишь в ярость. Как в случае с Твиггом. Или с твоим племянником. Не скажу, что я тоже смог бы быть терпимым по отношению к молодому мистеру Хэлу, нет. Однако…

Эббот, небольшого роста, но крепкий, так что даже казался выше ростом, снова принялся расхаживать возле камина.

– Этот случай околдовывает меня чем дальше, тем больше. Послушай, леди Калдер не имеет никакого отношения к этому убийству, ведь так?

– Нет, не имеет. Если ты теперь наконец-то убежден в этом…

– Ну, лично я убежден в этом.

– Надеюсь, не ради ее красивых глаз? Как ты сам выразился. Не потому, что она произвела на тебя впечатление, как раньше на тебя произвела впечатление Марион Боствик?

– Какого черта, – взорвался Эббот, застигнутый врасплох точно так же, как минуту назад он застиг врасплох Гарта, – ты все время упоминаешь о Марион Боствик?

– А разве это не правда? Разве она не произвела на тебя сказочного впечатления?

– Честно говоря, да. И мне льстит, – с достоинством сказал Эббот, – что я произвел на нее такое же впечатление. – Он пригладил усы. – Впрочем, это к делу не относится. Мы должны доказать невиновность леди Калдер. Так?

– Да.

– Из Твигга я не могу вытянуть ни слова. Если бы я сказал ему, что он пытается вести себя, как Шерлок Холмс (что он и делает), а вовсе не как Лестрейд или Грегсон (чего он делать не умеет), он бы разъярился и заявил, что у него нет времени на пустую болтовню. Однако вместе с тем он стоял вон там и протягивал руку к какой-то книге.

– Верно. Он протягивал руку к этой книге.

С края второй полки Гарт вытащил книгу в мягкой обложке, изданную в этом году в шестипенсовой серии издательством «Дейли-Мейл». Он протянул книгу Эбботу.

– «Тайна желтой комнаты», – прочел вслух Эббот, – автор – Гастон Леру. Она именно об этом?

– В ней речь идет о загадочном убийстве, одном из самых ужасных убийств. Вначале там происходит нечто очень похожее на убийство в павильончике…

Эббот вскинул седую голову.

– Нет-нет! – поправился Гарт. – Этот павильончик находится во французском замке, он не имеет ничего общего с нашим сарайчиком. Однако выясняется, что все двери и окна заперты изнутри. Позднее, в самом напряженном эпизоде этого романа, убийца исчезает на глазах у четырех свидетелей.

– Гм, – произнес Эббот.

– А если ты посмотришь на эту полку, – Гарт показал пальцем, – то чуть дальше увидишь еще одну книгу. На сей раз в твердом переплете. Она тоже вышла в этом году: «Думающая машина». Автор – Джекьюс Футрелл.

– Опять француз?

– Нет. Джекьюс Футрелл американец. В этой книге собраны его рассказы. И в этих лучших рассказах речь идет о происшествиях либо невозможных, либо на первый взгляд сверхъестественных, которые в конце объясняются вполне естественным образом.

– Гм, – вторично произнес Эббот.

Он нагнулся и буквально задрожал от нетерпения, пробегая взглядом по ряду книг.

– Я люблю такую литературу, – сказал он, – но леди Калдер, очевидно, испытывает к ней особое пристрастие.

– Не делай поспешных выводов! Эти полки полны историй о тайнах, крови и подобных вещах, потому что их подарил ей я. Можно даже сказать, что я навязал ей эти книги.

– Однако непохоже, дружище, что они ей не нравятся. Взгляни! Вот эти несколько романов, четыре или пять, в красных переплетах, которые написал некто Фантом. У них такой вид, словно их перечитывали несколько раз, и они превратились почти в тряпку. А почему, собственно, они не могут нравиться этой даме? Я тоже прочел несколько романов этого Фантома. Конечно, это чушь, но чушь первоклассная.

Гарт выпрямился. У него было такое чувство, словно над ним смеются все могущественные боги.

– Огромное спасибо, – сухо сказал он. – Этот Фантом – я. Я написал эти книги в красных переплетах. Это тайна моей двойной жизни, тайна, которую, как я думал, вы двое, ты и Твигг, разгадали. Именно об этом я и подумал вчера, когда у вокзала Чаринг-Кросс ко мне подошел Твигг. – Он несколько секунд помолчал. – Ну, смейся, пока не лопнешь.

Он собрал все свои силы, когда Эббот тоже выпрямился.

За моноклем Эббота действительно появился какой-то ледяной блеск и искорки веселья, которые могли разлететься по всему лицу. Однако от Эббота, очевидно, не ускользнули горечь и напускной беззаботный тон его собеседника.

– Черт возьми, дружище, но ведь тебе нечего стыдиться!

– Нечего?

– Нет, решительно нечего! Почему ты не писал это под своим собственным именем?

– Я думаю, что Британское медицинское общество не дало бы на это согласия. Я даже сомневаюсь, что оно дало бы мне на это согласие, если бы случайно узнало об этом сейчас.

– Ишь ты! Ведь есть и другие врачи, которые…

– Есть. Но они оставили медицину, когда занялись литературным трудом. Они могут полностью посвятить себя книгам. Но главное состоит в том, что при этом не получается так, чтобы одни лечили людей от нервных болезней, а другие, под псевдонимом Фантом, пугали людей.

– Гм. Это верно. Я, кажется, уже понимаю. – Эббот стиснул зубы. – Кто об этом знает?

– Я надеялся, что никто. Я действовал при посредничестве деликатного литературного агента. Но вчера вечером я готов был поклясться, что Твигг знает или догадывается об этом.

– Почему ты так решил?

Гарт махнул рукой.

– На свою беду, вчера днем, когда я уезжал поездом в Лондон, я забыл здесь в доме портфель. Этот портфель был заперт на замок, в нем было всего лишь несколько отпечатанных на машинке страниц нового романа об убийстве, совершенном на вершине абсолютно неприступной башни.

– Ну и?..

– Ну, этот портфель весьма импозантен. Бетти решила, что там какие-то медицинские записи, и привезла его мне в Лондон. Там портфель попался на глаза Твиггу. Он выглядел очень зловеще, когда я отказался открыть портфель. И все это время я мысленно спрашиваю себя: знает ли он об этом?

– А леди Калдер знает об этом?

– Нет, к счастью, нет.

– Гм. Эти книги так истрепаны, словно…

– Нет, говорю тебе, нет. Одно из самых сильных желаний мужчины – это страсть к хвастовству перед женщиной, которую он любит. Мне удалось удержаться от этого хвастовства. Но только потому, – скромно добавил Гарт, – только потому, что мне нечем было хвастать.

– Черт возьми, парень! Если ты испытываешь такие угрызения совести, зачем продолжаешь писать? Насколько я знаю, тебе не нужны…

– Нет, деньги мне не нужны. Я занимаюсь этим по той же причине, по которой ты работаешь в полиции, хотя у тебя нет нужды ни в какой доходной службе. Просто мне это доставляет удовольствие. И я могу лишь надеяться, что читателям это тоже доставляет удовольствие, хотя бы на десятую часть от того удовольствия, которое получаю я.

– Ты хочешь сказать, что получаешь удовольствие оттого, что пугаешь их?

– О боже, да нет же! Это всего лишь предлог для истории. Конечно же, на Пикадилли-Серкус мы не сталкиваемся с привидениями. Это просто упражнение для смекалки, то, как ты ставишь западню и западню против западни, та игра, в которую ты в каждой главе играешь с сообразительным читателем.

– Значит, сегодня вечером именно поэтому ты сам не свой? – очень учтиво поинтересовался Эббот.

– Будет лучше, если мы забудем об этом. Хорошо? Вовсе не смешно, когда вымышленная ситуация внезапно превращается в реальность. Я мог прекратить все это с самого начала, когда выслушал историю Марион Боствик об исчезнувшей женщине и пугающей двери. Правда, тогда я не понимал того, что сейчас понимаю совершенно ясно. Однако мне следовало это понять.

– Пожалуйста, ответь мне, – сказал Эббот, взмахнув «Тайной желтой комнаты», которую держал в руке, – почему у нас с тобой постоянно в центре внимания такая привлекательная женщина, как миссис Боствик?

– Потому что, по крайней мере, в одном отношении Марион является центром всего этого дела. Она является центром всего.

Эббот бросил книгу на одно из кресел. Гарт на несколько секунд перестал уделять ему внимание, подошел к ближнему окну и посмотрел наружу, на павильончик и по-прежнему сияющую луну. Потом он обернулся.

– Эббот, неужели ты забыл, зачем в первую очередь приехал в Фэрфилд?

– Нет, но…

– Прошло не так много времени с тех пор, как ты в этой комнате проявлял большое беспокойство относительно миссис Бланш Монтэг. «Что знает эта женщина? Что она такого сказала Глайнис Стакли, если, конечно, это была Глайнис Стакли, что эта Стакли так разъярилась?» – Гарт прикусил нижнюю губу. – Если я все излагаю верно, то Марион тоже это знает. Она знает это лучше, чем кто-либо другой. И к счастью, она здесь.

– Здесь?

– Марион Боствик находится в «Олене и перчатке», куда я хочу на сегодняшнюю ночь отвести Бетти. Независимо от того, доставляет ли мне радость эта перспектива или нет, но я должен поговорить с Марион по душам. А в том случае, если Твигг готовит еще какую-нибудь неприятную неожиданность, этот разговор нельзя откладывать надолго.

Эббот вздохнул.

– Делай, как знаешь, дружище. Однако вместе с тем…

– Да?

– По-моему, я как-то в Лондоне читал одну книгу Фантома, которая называлась «Орудия темноты». И еще одну: «Чьей рукой?». Будь осторожен, чтобы твое увлечение не превратилось в реальность! Я ведь говорил тебе, что Глайнис Стакли (мы тогда думали, что речь идет о ее сестре) вступила в одну сатанинскую группу в Париже. Помнишь?

Порывы ветра утихли. Кружевные занавески и лампа с желтым абажуром были сейчас так же неподвижны, как книги на полках.

– Эббот, ты, надеюсь, не относишься к этому серьезно?

– Тебе кажется, что нет?

– Ты увлекаешься оккультизмом, но ведь не ожидаешь встретить каких-нибудь духов. Ты ведь не веришь, что эта женщина была убита сверхъестественным способом?

– Я избавлю тебя, – невозмутимо начал Эббот, – от затрепанной цитаты, начинающейся словами: «Есть многое, мой друг…», а отошлю к книге, – и он показал на книжную полку, – уровень которой намного выше твоих романов. Ее действие происходит в поместье под названием Баскервиль-Холл. И моя цитата будет звучать следующим образом: «Представитель дьявола может быть из мяса и крови, разве не так?»

В холле раздались быстрые шаги. Бетти Калдер энергично распахнула дверь. На ней были коричневая твидовая юбка и куртка, такие же простые, как и повседневный наряд, в котором она была днем, а также шляпка, украшенная белой лентой. Она не заметила, что в комнате присутствует Эббот, и прямо с порога начала говорить:

– Милый, я уже уложила чемодан. И погасила свет. Везде, даже в той комнате. Везде уже темно… Ой! Простите, я вас не заметила.

Она испуганно попятилась. Эббот запоздало снял с головы цилиндр и невероятно церемонно поклонился.

– Нет-нет, леди Калдер! Это я прошу у вас прощения.

– Разве вернулась полиция? Уже сегодня? Извините, но я больше не вынесу…

– Пожалуйста, успокойтесь, мадам. Мой визит совершенно неофициален. Я уже сказал доктору Гарту, что приехал в экипаже с равенспортского вокзала. Я намерен переночевать в «Палас-отеле» в Фэрфилде. Надеюсь, вы позволите мне отвезти вас в гостиницу «Олень и перчатка»?

– С вашей стороны это очень любезно, мистер Эббот. Однако я не уверена, что…

– Это действительно очень любезно с твоей стороны, Эббот, – быстро сказал Гарт. – Мы с радостью принимаем твое предложение.

Он видел, что силы Бетти на исходе. Когда Эббот сделал это предложение, ее карие глаза, как обычно, спросили Гарта, должна ли она согласиться или ей следует отказаться. Хотя она явно почувствовала облегчение, когда он заговорил, по ее глазам было видно, что она внезапно подумала о чем-то другом, и в этих глазах снова появилась почти паника.

– Да, конечно, – прошептала Бетти. – Заднюю дверь я уже заперла. Остается еще вот это.

Застегивая перчатку, Бетти повернулась к двери. Слева от крючка возле двери тянулся сквозь скобы вдоль дверного косяка до блока в центре потолка шнур, которого почти не было видно на фоне золотисто-белых обоев и белого потолка. При помощи этого шнура можно было опускать или поднимать лампу, когда ее должны были зажечь или задуть. Гарт сделал шаг вперед, чтобы помочь Бетти, однако голос Эббота заставил его остаться на месте.

– Гарт, ты поможешь мне в этом деле?

– В каком деле?

– Ну, относительно свидетельницы. – Эббот явно был в нерешительности, он не знал, стоит ли произносить имя Марион Боствик. – Той дамы, о которой мы говорили. Если она утаивает какую-то информацию, а тебе эта информация уже известна, почему ты сразу не сообщаешь ее мне?

– Поверь мне, имеются причины, по которым я не могу сообщить ее тебе. Эти причины медицинского характера, хотя ты, наверное, этому не веришь.

– Черт побери, с чего ты взял, что я тебе не верю? Я всегда верил тебе. Вспомни, как я остановил Твигга…

– Я знаю. Извини.

– У меня просто такое предчувствие, что я должен присутствовать, когда ты будешь ее расспрашивать. Кроме того, в это дело, оказывается, замешан молодой Филдинг.

– Майкл? Ручаюсь тебе, Эббот, что Майкл не играл никакой заметной роли в этом деле, а если и играл какую-то роль, то совершенно неосознанно.

– Ага! Значит, ты допускаешь, что какую-то роль во всем этом деле он все же играл?

– Не знаю. Не могу сказать. – У Гарта опять начала болеть голова. – Завтра, если хочешь, я отправлю телеграмму Майклу и попрошу его приехать сюда. Нет! Завтра воскресенье, и я не смогу отправить телеграмму.

– Думаю, сможешь, если поедешь на главный почтамт в Равенспорт. Что ты на это скажешь?

В этот момент Бетти едва не вскрикнула.

Она опускала лампу. Гарт, который всегда старался смотреть одновременно в нескольких направлениях, еще раньше заметил, что взгляд Бетти направлен на кресло, где лежит книга «Тайна желтой комнаты». Но сейчас ее взгляд оторвался от этого кресла и устремился вверх.

Белый шнур от лампы скользил по потолку. То, что в глазах Бетти блеснула догадка, Гарт определил тогда, когда эта догадка зародилась и у него в мозгу. Похожие шнуры были здесь почти в каждой комнате. А так как этот шнур висел весь вечер прямо над головой, Гарту раньше ни разу не пришло в голову, что в горло мертвой Глайнис Стакли врезался короткий отрезок именно такого шнура.

– Позволь, я помогу тебе, – сказал он и встал рядом с Бетти.

Опасности, что лампа, которая висела на шнуре, перекинутом через блок, упадет на пол и разлетится на мелкие осколки, не было; этому препятствовал узел на шнуре, который задержала бы одна из скоб. Тем не менее Гарт видел, как у Бетти дрожит рука, а с ее лица исчезают все краски.

– Эббот, этот экипаж стоит возле дома?

– Естественно! – довольно нетерпеливо ответил Эббот.

– Будь так любезен, проводи к нему леди Калдер. Я должен погасить лампу. Мы ведь не можем спотыкаться здесь в темноте.

– Как тебе угодно. Но ты слышал, что я сказал? Есть ли настоятельная необходимость допрашивать эту даму уже сегодня ночью? Нельзя ли подождать?

– Да, вероятно, это может подождать. Винс и Марион наверняка уже спят. Да и я устал. Я не чувствовал себя настолько уставшим даже после преторийской кампании во время южноафриканской войны, по крайней мере я такого не помню.

Гарт был готов сказать все, что угодно, лишь бы только заставить замолчать Эббота. Ему отчаянно хотелось поговорить с Бетти с глазу на глаз. Но в данных обстоятельствах это было невозможно. А о том, что ждет ее под другой крышей, он не имел понятия.

Лампа была погашена, домик остался далеко позади. Стук и дребезжание экипажа разносились по залитым лунным светом окрестностям и, наверное, долетали до «Оленя и перчатки». Поселиться там было довольно трудно, тем более в июне. Гарт заказал для себя номер, состоящий из спальни и гостиной, в северном крыле прямоугольного дома, черные балки и белая штукатурка которого помнили конец пятнадцатого века. Винс и Марион уже удалились в такой же номер в другом крыле. Номер Бетти во флигеле был, правда, не так просторен, но намного комфортабельнее.

Каллингфорд Эббот по-прежнему был с ними.

Бетти, теперь уже настолько хладнокровная и уравновешенная, что производила впечатление совсем другой женщины, в конце концов разговорилась. Доставив Гарта и Бетти в гостиницу, Эббот велел вознице отвезти его в «Палас-отель». А перед нашей парой появился расторопный мистер Фред Истербрук и, словно воплощение вежливости и уважения, начал обхаживать Бетти.

«Я из Фэрфилда, соблаговолите понять, – как бы говорили глаза владельца гостиницы. – У меня в баре ни один человек из низших слоев не смеет напиться так, чтобы буянить. Если одинокой даме и одинокому джентльмену срочно требуются номера – пожалуйста, в этом нет ничего плохого, я считаю, что это в порядке вещей. Лишь бы…»

Все это ясно читалось в его красноречивом взгляде, когда он встретил их в гостиничном холле с черными потолочными балками и нагревателями на стенах.

– Больше вам ничего не нужно, сэр?

– Нет, ничего, спасибо.

– В таком случае соблаговолите взять свечу, она уже зажжена. Не желаете ли шотландского виски с водой, сэр? Мистер Боствик заказал для себя.

– Не сейчас, спасибо. Это все.

– Меня это вовсе не затрудняет, сэр. После полуночи моя жена и дочь уже спят, но я всегда на ногах. Так, может, желаете шотландского виски с водой?

– Мистер Истербрук…

– В таком случае вот зажженная свеча для спальни леди Калдер. Если позволите, милостивая госпожа, и вы, сэр, я лично провожу вас в ваш номер. Сюда, милостивая госпожа.

Железные законы традиций невозможно было обойти, даже если дело касалось расставания на ночь. Гарт поклонился. Он смотрел, как они поднимаются на лестничную площадку у входа и затем идут по галерее во флигель.

Потом он тоже поднялся по старой лестнице, дубовые ступеньки которой были уже порядочно стерты. Повернул налево в северное крыло и пошел по коридору, в конце которого было окно с зеленым, словно бутылочным, стеклом. Открыл дверь своего номера и обнаружил, что там в темноте кто-то его ждет.

Он почувствовал, что там кто-то есть, еще до того как вошел внутрь. Закрыл за собой дверь. Поднял в руке металлический подсвечник с горящей свечой и подошел к креслу, стоящему в простенке между окнами. Марион Боствик, в красивом халате со сборками и в домашних туфлях, неподвижно сидела в кресле и, высоко вскинув голову, смотрела на него.