Текст книги "Убийство арабских ночей"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Давайте поразмышляем вместе, – предложил он. – Скажите, вы что-нибудь знаете о Багдаде?

– Нет.

– Гробница Зобейды, любимой жены Гаруна аль-Рашида, предполагаю, что вы имеете в виду именно ее, – находится в Старом Городе, недалеко от могилы шейха Мааруфа. Это один из главных монументов Багдада; он был возведен более тысячи лет назад, и его ревниво восстанавливали последующие мусульманские правители. Но гроба Зобейды никто не видел. Мусульмане редко разрешают его лицезрение; даже паломники к гробу Магомета в Медине должны смотреть на него сквозь ограду, за которой размещается гробница пророка. И никто ничего не знает о захоронении Зобейды, кроме того, что ее похоронили в свинцовом саркофаге, внутри которого был золотой гроб. И мысль, что кто-то мог бы… нет-нет-нет!

Он решительно замотал головой.

– Только представьте себе, что кто-то похитил гроб адмирала Нельсона из собора Святого Павла или вообще гроб какого-то общественного деятеля, захороненного в публичном месте. Сам по себе поступок носил бы кощунственный характер, и обвинение в осквернении было бы для него самой мягкой характеристикой… Господи! Мусульманская святыня! Как вы знаете, она не имеет ничего общего с Древним Египтом; ислам – это живая религия. Не говоря уж о полной невозможности ограбить такую гробницу… – Он распростер руки и пожал плечами. Хотя за стеклами очков блеснула какая-то искорка, мне показалось, что манера его поведения наиграна несколько больше, чем того требовала обстановка, когда, посмотрев на остальных, он добавил: – Конечно, это полный абсурд. Но меня удивляет, как Маннерингу пришла в голову эта идея.

– Хотя мне бы хотелось, чтобы она была истиной, – с мрачноватым юмором заметил Бакстер. Пропустив в очередной раз порцию виски, он оживился. Засунув руки в карманы и не спуская глаз с бутылки, он откинулся на спинку стула. – Я лично считаю все это просто восхитительным. Помню эту гробницу – из кирпича и конус на макушке. Старик лично показал ее мне, когда я облетал Каир. Это было куда лучше, чем слоняться вокруг…

– Вокруг чего? – спросил я. – Если это был не гроб, то что вы собирались исследовать в музее?

Холмс с юмором посмотрел на собравшихся:

– Вы когда-нибудь слышали об Антуане Галланде, инспектор?

– Нет.

– И тем не менее весь мир знает о его трудах. Между 1704-м и 1712 годами он перевел с арабского на французский сказки «Тысячи и одной ночи», и до нас дошел его французский перевод. Мистер Уэйд особенно интересовался сказками, ибо он разделял ту точку зрения, по которой их прямой источник – это персидский текст, известный как «Тысяча сказок», хотя они и подверглись арабскому влиянию. Поэтому, когда ему представилась возможность купить первые двести страниц оригинальной рукописи Галланда вместе с его заметками и примечаниями…

– Стоп, – сказал я. – Вы намекаете, что ваша компания собралась лишь для того, чтобы бросить взгляд на несколько рукописных страниц?

Надо признаться, что сказал я это с сожалением, ибо, хотя всегда считал себя спокойным и трезвомыслящим человеком, меня, честно говоря, заинтересовал весь бред этого вечера, а объяснение Холмса разочаровало. Тот с удивлением посмотрел на меня:

– Да, конечно. Вот почему тут должен был присутствовать доктор Иллингуорд. Вы понимаете, мы получили заметки и примечания…

– И это все?

Джерри Уэйд, который наблюдал за всем происходящим с искренним и живым интересом, наклонился вперед.

– Вашу руку, инспектор, – сказал он. – Я чувствовал точно то же самое. Под вашим синим мундиром бьется сердце подростка (образно говоря), который читал «Остров сокровищ». Я сочувствую вам, и провалиться мне, если это не так – ведь ваши мечты о гробе рассеялись; и если у этого зануды есть хоть какое-то чувство…

– Во всяком случае, у меня есть чувство благопристойности, – возразил Холмс. Тон у него был ледяной, и я сразу же снова обрел здравый смысл. – Не забывай, что тут было совершено убийство, самое настоящее убийство. – Он повернулся ко мне с обеспокоенным выражением лица. – «Это все?» – спрашиваете вы. Господи, как вы не понимаете… Страницы рукописи Галланда! – Он рассеянно отмахнулся, словно я спросил его, что такое цивилизация, или задал вопрос, неподъемный для ответа. – Они могут пролить свет истории на…

– Свет истории может и подождать, – заметил Джерри Уэйд. – И я не буду особенно огорчаться. «Тут было совершено убийство». Хорошо. Но это еще не повод для инспектора Каррузерса с подозрением смотреть на нас потому, что мы не сокрушаемся и не скорбим по поводу смерти человека, о котором никогда даже не слышали. Я склонен, не чинясь, принять нормальную человеческую точку зрения, что все это очень интересно, когда оживают Арабские Ночи. Ваша беда в том, что сказки, как таковые, вас не интересуют. Вас интересует лишь классная шумная история вроде того, как султан убил шестерых своих жен, – но лишь потому, что она проливает свет на брачные обычаи Басры в 1401 году, когда там правил Хасан Чулочник. Но я уже почерпнул от вас и от Старика достаточно сведений, чтобы рассуждать на эту тему и помогать Ринки Батлеру в писании детективных историй. Но в глубине души я доподлинно знаю об этих азиатах только то, что они носили смешные одежды, говорили об Аллахе и убивали людей, которые покушались на священные реликвии. Мне этого вполне хватает. Я понятия не имею, чем персидские мусульмане отличаются от индуистов. Но я знаю, что мне достанется от гоблинов, если я не буду глазеть по сторонам, в чем и заключается секрет веселой жизни.

– Успокойтесь, мистер Уэйд, – вмешался я, когда он стал подпрыгивать на стуле, тыкая пальцем в Холмса. – Означают ли в таком случае ваши слова, что вы не… м-м-м… не связаны с музеем?

Холмс улыбнулся:

– Означают. Единственное занятие нашего Старика – это чтение: поглощать книгу за книгой, накапливая никому не нужные знания. Оттуда и идет его отношение – психологи называют это защитным механизмом. Для него мир – это набор достаточно привычных вещей и явлений, которые слегка сошли с ума; викарии лазают по водосточным трубам своих церквей, а лорд-мэр Лондона внезапно говорит королеве «Нет!», когда ее кортеж хочет въехать в пределы Сити.[3]3
  Одна из давних английских традиции. Чтобы подчеркнуть независимость Сити, которое в Средние века было свободной общиной, королева, въезжая в сто пределы, испрашивает на то позволения у градоначальника Лондона.


[Закрыть] Чушь! Я сто раз говорил ему, что вещи не станут более интересными, если перевернуть их вверх тормашками. А главное, Старик, заключается в том, что реальный мир не таков…

– В самом деле? – спросил я. – А я склонен согласиться с мистером Уэйдом.

Наступило краткое молчание, и Гарриет Кирктон в крайнем удивлении нервно повернулась ко мне.

– Господи, можете ли вы наконец сказать, что вам от нас надо? – вскричала она. – Почему вы все время ходите вокруг и около, и… и… я не знаю, но все это как-то странно… Почему?

– Потому, мисс, – сказал я, – что, возможно, один из вас врет. Что же до странностей, то викарий, карабкающийся по водосточной трубе, не более странен, чем смотритель музея, танцующий вокруг ящика с грузом и распевающий о жене Гаруна аль-Рашида. Или труп с кулинарной книгой в руке. Вы уверены, что и сейчас вам нечего мне сказать?

– Уверена!

Я кратко изложил набор фактов. Бакстер что-то бормотал, постукивая кулаком по столу. Но окончательно вывело их из равновесия упоминание о кулинарной книге. Холмс, продолжая сдерживаться, хотя на лице его ясно читалось выражение тихой ярости, повернулся к Джерри Уэйду.

– Успокойся, Рон, – с неожиданной для него резкой властностью бросил Бакстер. Он повернул голову. – Послушай, Старик. Нравится тебе это или нет, но я должен сказать…

– Можешь верить или не верить, – торопливо перебил его Джерри Уэйд, – но я ровно ничего не знаю. – Тем не менее, он очень нервничал. – Кулинарная книга недостаточно живописна для моего стиля. И да поможет нам Господь, но!.. С этим надо что-то делать. Вы можете не приставать ко мне, пока я пораскину мозгами? А может, этот тип был главой итальянской мафии?

– Но и в таком случае, – пробурчал Бакстер, – он вряд ли стал бы таскать с собой книгу миссис Как-ее-там с рецептами домашних блюд. Согласен? Они знают только, как готовить суфле и другие сладости. Разве что это криптограмма или какой-то шифр? То есть «бифштекс с луком» означает «немедленно скрывайся, все пропало». Очень удобный способ…

Холмс встал.

– Вы что, ребята, окончательно надрались? – с подчеркнутым спокойствием спросил он. – Или вы действительно ведете себя как дети, или просто не в состоянии вбить себе в головы, что это все очень серьезно?

– Если хочешь знать правду, – так же спокойно ответил Джерри Уэйд, – мы чертовски напуганы. Если у вас в рукаве есть еще какие-то карты, выкладывайте их, инспектор! Коль уж мы не можем покончить с историей об этом викарии, который лазал по трубам…

Он запнулся, глядя на дверь, и все остальные последовали его примеру. Я стоял сбоку от входа, и в первый момент новый гость не заметил меня. Ибо сначала в дверном проеме показалась голова в полицейском шлеме.

Он оказался высоким грузным констеблем с белой служебной повязкой на рукаве и, появившись на пороге, оглядел собравшихся.

– Есть у кого-нибудь три шестипенсовика? – осведомился он. – Надо расплатиться с такси. Ну и ночка! Даже пьется плохо, так что кончайте таращиться и вытаскивайте мелочь! Ясно?

Глава 7
ПОЛИЦЕЙСКИЙ, КОТОРЫЙ ПНУЛ СВОЙ ШЛЕМ

Прежде чем он увидел меня и до того, как я оценил ситуацию, гость снял шлем, подкинул его, как футбольный мяч, и пинком ноги послал через комнату. Он чуть не сбил лампу, ударился о стену и откатился к моим ногам. Гарриет Кирктон вскрикнула.

– Убирайся отсюда, идиот! – заорала она. – Тут настоящий…

Вошедший резко развернулся. Я увидел цифры на воротнике его мундира и все понял. Передо мной стоял крепкий молодой человек с круглым добродушным лицом, покрытым испариной от утомления. Длинные пряди темных волос скрывали намечающуюся лысину, и часть из них падала ему на лоб. В уголках светло-серых глаз появились тревожные морщинки, и углы полных губ опустились. При всей его ленивой расслабленности от него исходило какое-то ощущение опасности. Но его тут ждали. Его вид помог мне найти решение хотя бы части этого кошмара, и я теперь понимал, как сложить воедино несколько наиболее загадочных кусков этой головоломки. Увидев меня, он замер на месте, коротко глянул на остальных и подтянулся в явном старании придать физиономии бесстрастное, как у маски, выражение. Вздернув подбородок, он отвесил мне насмешливый поклон; длись он чуть дольше, с него сталось бы засунуть большие пальцы в проймы воображаемого жилета.

– Итак! – совершенно другим голосом напористо начал он. – Итак…

– Итак, хуже некуда, – сказал я. – Я из полицейского участка на Уэйн-стрит. Из какого вы отделения?

Он застыл на месте, тяжело переводя дыхание.

– Да, – явно не к месту сказал он. – Да, конечно. Видите ли…

– Такого обозначения, как ZX105, не существует. Кто вы такой и где вы достали форму? К чему весь этот маскарад?

– Кто-нибудь, дайте мне сигарету, – из-за плеча бросил лжеполицейский, поднимая руку и шевеля пальцами. – В чем, собственно, дело, офицер? Это всего лишь шутка, вот и все. Меня зовут Батлер – Ричард Батлер. Кстати, вполне добропорядочный гражданин. – Он попытался смущенно улыбнуться. – Что тут вообще за шум? Вечеринка с переодеванием никому не причинила вреда.

– Где она состоялась, эта вечеринка?

– Ради бога, Ринки, будь осторожен, – пробормотала Гарриет Кирктон. Не зная, что делать, она растерянно ерзала на диване. – Он рассказал нам об убийстве, которое, по всей видимости, произошло в музее; а мы ему объяснили, что ничего не знаем и около музея не были, но он все еще думает…

– Ох, – из-за плеча у меня выдохнул Батлер.

– Так где она была, эта вечеринка с переодеванием?

– А? Ну, видите ли, просто несколько друзей… – Он снова запнулся, и лицо его помрачнело. – Эй, какого черта вы смотрите на меня так, словно я кого-то убил? Чего это вы на меня накинулись, не успел я войти?

– Если вы проследуете со мной, сэр, я вам незамедлительно все объясню. Я ухожу, и если вы вместе со мной пройдете до музея Уэйда, что займет несколько минут…

– Ага, – тем же самым хриплым голосом повторил Батлер и повел плечами под мундиром. – А предположим, я не пойду?

– Вы не обязаны никуда идти, – холодно бросил Холмс. – И если я позвоню адвокату мистера Уэйда…

– Решать мистеру Батлеру, – сказал я, – но все же, думаю, ему стоит пойти, и я готов рискнуть нарваться на неприятности от вашего адвоката. Кроме того, – посмотрел я на Холмса и Джерри Уэйда, – попрошу и вас, джентльмены, проследовать с нами. – Вольер опять разразился криками. – Да послушайте же вы, молодые идиоты, черт бы вас побрал! Помолчите и послушайте меня. Я могу всех вас доставить в участок и задержать там, но к чему вам излишние неприятности? Да вы из чистого любопытства должны оказать нам всемерное содействие; а если откажетесь, то власти будут разговаривать с вами куда серьезнее – не говоря уж о том, что вы услышите от старого мистера Уэйда.

Старика я упомянул очень к месту. Холмс заткнулся, взъерошил волосы и с серьезным видом кивнул. Джерри Уэйд, мрачно задумавшись, извлек из губной гармоники пару тактов мелодии «Он чертовски хороший парень». Батлер, продолжая вытирать рукавом взмокший лоб, издал смешок. Похоже, он был обуян зловещей радостью, предвкушая умственную дуэль. Выражение его застывших светло-серых глаз было достаточно многообещающим, хотя вел он себя вполне корректно.

– Вы правы, старина, – согласился он. – Понятия не имею, что там за убийство и почему это я вдруг вам спешно понадобился. Но я тихо и спокойно проследую с вами, если кто-нибудь ссудит мне мелочь для такси. Водитель все еще ждет внизу, а портье нет на месте, так что расплатиться некому…

– Ринки! – заорала девица. – Неужели ты не понимаешь, что он допросит водителя? Неужто до тебя не доходит, почему он хочет отвести тебя вниз?

– И это все? – отмахнулся Батлер. – Я и сам хочу, чтобы он допросил водителя; может, он еще и расплатится за меня. Эй, кто даст мне быстренько хлебнуть перед уходом?

– Мы все пойдем, – воодушевившись, словно его пригласили на вечеринку, сообщил Бакстер. – Мы все пойдем и выступим единым фронтом.

Я не без труда остановил их; мне не нужны были ни Бакстер, ни девица, и я уже начал злиться. Мои трое подопечных (Батлер напялил шлем и успел пропустить хорошую порцию спиртного) прошли вперед. В молчании мы спустились вниз, посматривая друг на друга с тем откровенным интересом, который присущ людям, стиснутым в лифте лицом к лицу. Таксист – жутковатая личность с сутулой спиной и красным носом – не оставил пассажиру никаких шансов скрыться; он ждал внизу в холле. Когда Уэйд расплатился, за таксиста взялся я:

– Где вы посадили этого пассажира?

– А, значит, он не коп, – сказал шофер с гордым видом человека, чьи подозрения подтвердились, – а коп – вы. Я-то знал. Ха-ха. У отеля «Оркни», на Кенсингтон-Хай-стрит.

– Как давно?

– Минут двадцать назад.

– Он вышел из отеля?

– Нет. Прохаживался по тротуару. А в чем дело, сэр?

Я посмотрел на Батлера, чье спокойное лицо выражало полную безмятежность.

– Нет, в отеле я не был, – сказал он. – Послушайте, водитель, этот Роберт Пиль[4]4
  Пиль Роберт – представитель консервативней партии тори, в 1821–1830 гг. был министром внутренних дел Великобритании и реорганизовал английскую полицию, придав ей современный вид. Кличка английских полицейских «бобби» пошла от его имени.


[Закрыть] не верит, что я был на маскараде. Просветите его, идет?

Шофер оказался довольно рассудительным.

– В общем-то он вполне мог там и быть, сэр Роберт, – сообщил он мне. – На Пеннингтон, через несколько домов от гостиницы, в самом деле проходил какой-то костюмированный бал, но только он состоялся гораздо раньше. Союз любителей плетеных корзинок или что-то такое…

Это лишь косвенно подтверждало теорию, которая только начала у меня формироваться, но я все больше убеждался, что теория должна быть верна. Хотя я задал шоферу еще несколько дополнительных вопросов, ничего нового он мне не сообщил, и я отпустил его, на всякий случай записав имя и номер. Мы продолжили наше шествие; Уэйд и Холмс шли в нескольких шагах сзади, так, чтобы я мог расспрашивать Батлера.

Пэлл-Мэлл редко доводилось видеть столь странную процессию. Эта троица была в предельном Нервном напряжении, которое давало о себе знать. В какой-то мере их поведение подтверждало справедливость слов Батлера; но я думал, что оно объяснялось главным образом тем, что первый раз в жизни их ожидала встреча с настоящей жертвой убийства: на редкость неприятное зрелище, когда кровь – не красные сценические чернила и не эктоплазма мистических рассказов; они были потрясены до глубины души и отпускали нервические шуточки. Джерри Уэйд не расставался со своей губной гармоникой; он подбирал мелодию «Звери шагают в шеренгу по двое», и я поймал себя на том, что все мы, как солдаты, идем в ногу. Хотя сдержанный Холмс не позволял себе никаких замечаний, которые не соответствовали бы его черному галстуку и аккуратному котелку, он с бессмысленным энтузиазмом заливался смехом, слушая реплики своих спутников. Эта сероватая в свете заходящей луны улица была полна идиотского веселья, ибо в конце ее предстояло лицезрение смерти; и было уж совсем не смешно, когда Батлер внезапно повернулся и гаркнул «Бу!» в ухо почтенному пожилому джентльмену, спускавшемуся по ступенькам своего клуба.

– Веселитесь? – спросил я, заставив их прекратить неуместный галдеж. – Что ж, пока еще у вас есть время. Кажется, вы говорили, что были на балу любителей плетеных корзинок. Почему?

– Я в самом деле там был. Дело в симпатичной светленькой любительнице этих корзинок… – Он увидел мою реакцию и замолчал. Палице его снова мелькнуло выражение сосредоточенности; пусть и впустую, но он продолжал готовиться к дуэли. – Послушайте, инспектор, сыщик вы классный, и я вам расскажу всю правду. Я в самом деле пошел на этот бал – строго говоря, его организовывала какая-то автомобильная компания – и чисто случайно познакомился с симпатичной блондиночкой, которая согласилась завтра где-нибудь встретиться со мной. Но этот мундир мне был нужен главным образом как предлог.

– Предлог?

– Да. Дело вот в чем: я пишу приключенческие рассказы, этакие страшноватые истории для американской макулатуры – то есть для бульварных журнальчиков – и Старик Уэйд от случая к случаю помогает мне. Музей – просто бесценный источник информации относительно Проклятия Кали и тому подобного. И мне захотелось проверить, в самом ли деле удастся поймать вдохновение, бродя по ночным улицам. И вот я вас спрашиваю: неужели есть лучшая возможность взглянуть в пылающие глаза опасности, нежели как в полицейской форме нырять в самые…

Он воодушевленно излагал эти свои идеи, которые, могу ручаться, пришли ему в голову лишь за последние несколько минут, и сам же завороженно слушал модуляции своего выразительного голоса. Когда он повернулся посмотреть на мою реакцию, то уставился на меня гипнотическим взглядом; несмотря на его широкую улыбку, у меня побежали мурашки по коже, когда я остановился на пустой улице, залитой лунным светом.

– Все это, – сказал я, – подтверждает ваше заявление, что сегодня вечером вы не были около музея Уэйда?

Он осекся на полуслове:

– Около… Что? Да. Нет, я не был.

– Можете ли вы доказать, что были в другом месте?

– Это будет трудновато. На балу – а потом на улице – все были в масках, хотя блондинку можно было бы найти, но… – пробормотал он как бы про себя. – Черт побери, в таком случае можете ли вы доказать, что я был около музея? Да что тут вообще делается? Я даже толком не знаю, что мне надо объяснять. Сэм Бакстер нес ахинею о каком-то человеке по имени Пендерел, который был убит кинжалом с рукояткой из слоновой кости, но я понятия ни о чем не имею. Можете ли вы доказать, что я там был?

– Возможно. Вы знаете, что вас там видели.

Он запнулся в полном смысле слова и, поведя широкими плечами, развернулся на месте, но я подтолкнул его, чтобы шедшие сзади не натолкнулись на нас. Гармоника напевала, как мы плывем по лунному заливу, но физиономия Батлера представляла собой разительный контраст с безмятежностью мелодии.

– Меня видели? – повторил он. – Это грязная ложь. Кто говорит, что видел меня? Кто меня видел?

– Человек со светлыми накладными бакенбардами. Он появился из-за музея и влез на стенку. А теперь слушайте! Он натолкнулся на сержанта из моего участка, у которого точно такое же телосложение, как у вас, да и внешне он похож на вас, за исключением усов. Этот человек впотьмах увидел сержанта, который проверял двери музея. Он заорал: «Это ты убил его, и тебя повесят, мой милый обманщик! Я видел тебя в карете». Как мне представляется, он с кем-то спутал сержанта… Кто это мог бы быть?

Батлер, который еле передвигал ноги, глядя прямо перед собой, отреагировал как-то странно.

– Вы рассказывали другим об этом? – спросил он.

– Нет.

– А где этот свидетель с накладными бакенбардами?

– Он исчез.

– Вы знаете, кто он такой?

– Пока еще нет.

Батлер с несказанным облегчением повернулся ко мне:

– Превосходно, инспектор! Убедительная версия, тщательно продумана – но толку от нее как от промокашки. Не срабатывает. По такому обвинению вы ровно никого не можете задержать. О чем оно говорит? У вас есть некий благородный и незапятнанный свидетель (которого, кстати, вы не можете предъявить) со склонностью к фальшивым бакенбардам, который лазает по стенам и набрасывается на сержанта полиции. Исходя из нескольких, мягко говоря, бессмысленных слов этой эксцентрической личности вы из восьми миллионов жителей города выбираете одного, которому этой ночью довелось побывать на костюмированном балу, и доказываете, что речь идет именно о нем. Остальные участники маскарада тоже были в костюмах, но на них можно не обращать внимания. Из этого вытекает, что я убил человека, о котором никогда не слышал, и в том месте, где никогда не бывал. Можете ли вы предъявить не фантома, а свидетеля во плоти и крови, который был на месте преступления и возьмется утверждать, что я находился в музее? Имеется, например, старый Пруэн, который двадцать лет служит семье Уэйдов и десять лет в музее. Что он говорит? Тоже утверждает, что я вечером был в музее?

– Ну, в данный момент…

Батлер презрительно мотнул головой:

– Честно говоря, старина, все это не выдерживает критики. Про себя вы можете думать, что я там был. Но я там не был, и дискутировать на эту тему нет смысла. И чтобы вы ни считали, можете ли вы это доказать? Хватит ли у вас смелости предстать перед судом с этими доказательствами? Господи, – разразился он новым потоком красноречия, – да посмотрите вы объективно на это дело! Вы утверждаете, что я заколол этого незнакомца и затащил его тело в карету, что стоит в зале…

– Неужто? О наличии кареты в зале я не обмолвился ни словом. Откуда вы о ней знаете?

Он продолжал с невозмутимым спокойствием смотреть на меня:

– Не сомневаюсь, что Сэм или Старик что-то оборонили на эту тему во время болтовни. И вы собираетесь поддеть меня на это идиотское свидетельство, спрашиваю я вас?

– Когда все дело носит идиотский характер, таковы и свидетельства. Вот мы и пришли.

Огромные бронзовые двери музея не были полностью прикрыты, и на тротуар падала полоска света. Верхние окна светились; хотя вся округа была погружена в сон, тут продолжалась лихорадочная активность. Одна вещь мне решительно не понравилась: полицейская машина, в которой вместе с Маннерингом должен был сидеть констебль Мартин, была пуста. Уйдя отсюда, я совершил ошибку, но если, несмотря на мои указания, Маннеринг получил возможность переговорить с Мириам Уэйд, это может грозить большими неприятностями. Но сначала мне пришлось иметь дело с полудюжиной журналистов и фотографов, уже столпившихся у дверей; я пообещал им, что вскоре выложу, всю историю и, если не удастся опознать мертвеца, я выступлю в эфире. Батлер проскользнул незамеченным, как настоящий констебль, но несколько вспышек ослепили Уэйда и Холмса; первый, нервничая, все же соблюдал благодушие, а куратор музея разъярился.

Хоскинс, за спиной которого стоял констебль Коллинс, ждал нас внутри. Сержант удивленно уставился на Батлера, который четко отдал ему честь. Но этому натужному веселью пришел конец. Тут слишком гулко отдавалось эхо, искусственный лунный свет действовал сильнее, чем настоящий; вдоль белых стен вились цветные переливы ковров; вереница карет застыла в молчаливом ожидании, как и мертвец, продолжавший лежать распростертым на спине. На лице Джерри Уэйда отразилась неподдельная растерянность, а Холмс снял шляпу.

Они начали перешептываться. Дав указания, что им предстоит опознать тело, после чего эту пару надлежит доставить в помещение под присмотр констебля Коллинса, я отозвал Хоскинса в сторону:

– Где Маннеринг?

Хоскинс замялся:

– Видите ли, сэр, я думал…

– То есть вы его оставили в комнате с Мириам Уэйд?

У сержанта изменилось лицо.

– Но я подумал, сэр, что теперь-то уж ничего страшного, – сообщил он. – Вы же сами решили, что она тут не замешана. И она стала просить меня… даже плакать… что никто не пострадает, разве что только она, коль скоро этот парень окажется убийцей; да и кроме того, Мартин почти все время присутствовал при них. Они все еще в комнате куратора. – Хотя Хоскинс стоял руки по швам, казалось, он хочет горестно взмахнуть ими. – Послушайте, сэр! Я пытался выбить что-нибудь из Пруэна, как вы меня специально проинструктировали…

– Сейчас это уже не важно. Что-нибудь узнали?

– Нет, сэр, боюсь, что нет. Он ни словом не обмолвился. Только «Я не знаю» или «Никогда не слышал», даже когда спрашиваешь, как его зовут. Но кое-что все же удалось выяснить…

– Да?

Хоскинс стал загибать пальцы:

– Во-первых, этот ящик. Как вы мне говорили, я вскрыл его. Там точно что-то оказалось внутри. Какая-то штука типа гроба, можно сказать, очень старого на вид, отлитого из свинца; весь засыпан опилками. Кто-то наложил печати по той линии, где надо открывать. Дальше вскрывать я его не стал; решил, что вы сами захотите это сделать.

Трудно было сказать, являлось ли это подтверждением моих мыслей, или же мы столкнулись с еще одним осложнением. Я на ходу прикинул, что от содержимого ящика особых открытий ждать не приходится; все это составная часть какого-то обмана или жульничества, что и объясняет злобную радость Пруэна. Снова раздался спокойный голос Холмса, объяснявшего, что только полный дурак может надеяться найти тот гроб, на который я рассчитывал; тем не менее атмосфера, создаваемая Холмсом, носила какой-то фальшивый оттенок. Он врал – или поддерживал чье-то вранье, в силу которого Пруэн и танцевал вокруг непонятного гроба в своем сумасшедшем музее.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Так точно, сэр! – отрапортовал Хоскинс. – Угольная пыль! Уголь! Идемте со мной.

Если стоять лицом к задней стене музея, то, как я уже объяснял, справа, за линией колонн, тянутся две открытые арки с позолоченными надписями над ними – «Галерея Восьмого Рая» и «Галерея Базаров». Первое название, которое привлекло мое внимание, и с которым я хотел разобраться, было ближе к стене. Второе располагалось поближе к бронзовым дверям. Хоскинс провел меня под арку, которая была десяти футов в ширину, но так высока, что ширина ее почти не чувствовалась. Когда под ней зажегся свет, у меня создалось впечатление, что, покинув Лондон, вы очутились на Востоке или, если вы более прозаичны, в подземной галерее музея восковых фигур, где сами фигуры отсутствовали.

Длинное помещение было оформлено в виде улицы, куда выходили другие кривоватые улочки, небо над которыми было заплетено сучьями и ветками. Это было доподлинным изображением восточного базара; искусное освещение имитировало иллюзию вечернего неба в проемах ветвей, и больше всего я запомнил причудливое сплетение теней. В нишах, врезанных в стены обожженного красновато-желтого кирпича, поблекшего от времени, располагались лавки и магазинчики, входы в которые были прикрыты настоящими грязноватыми занавесками. Здесь было много того, о чем стоило бы рассказать. Я запомнил лотки с оружием, с бусами и витрину с блестящей медной и глиняной посудой, среди которой стоял большой стеклянный кальян хука, а за ней располагался диван, так и манивший курильщика зайти. Тени над головой казались густыми и загадочными. Иллюзия была великолепной и столь убедительной, что я невольно оглянулся на ряд карет в зале.

– Удивительное местечко, не так ли? – заключил Хоскинс, почесывая подбородок. – Если они должны были где-то убить этого типа, удивляюсь, почему его не прикончили прямо в витрине. Я подумал о своих мальчишках; приведи я их сюда, лучшего места для игры в прятки, чем в этих магазинчиках, им не найти. Итак, сэр! Коллинс обошел тут все вдоль и поперек. Ничего! Ничего особенного, хочу я сказать – если не считать вот этого.

Он показал на высокий выступ стены, под которым к нам поворачивала декорация улицы. Над покосившимся навесом, прикрывавшим выкладку медной и глиняной посуды, на красновато-желтой стене красовалось черное пятно, напоминавшее звезду. Пятно было оставлено углем. Навес был усыпан блестящими угольными крошками. Куски валялись и на полу, отломившись от большой глыбы угля, остатки которой лежали рядом с хукой.

– Видите? – вопросил Хоскинс. – Вот! Судя по всему, кто-то стоял рядом с тем местом, где мы сейчас находимся. Взяв большой кусок угля, он – банг! – запустил его в стену над этой нишей. А? Но зачем? Чего ради кому-то пулять углем в стену? Куда он целился? Там наверху ничего нет, и, чтобы залезть туда, надо весь магазин перевернуть вверх тормашками. Вы же не предполагаете, что тут кто-то затеял шуточное сражение с кусками угля, не так ли, сэр? Понятия не имею, что это означает, но, когда Коллинс увидел это пятно, я подумал, что лучше показать его вам. Парень стоял вот тут, – показал Хоскинс, который любил доводить ситуацию до полной ясности путем неоднократных повторений, – и банг! Кусок угля разлетается от удара о стену…

– Да, я понимаю. Спрашивали Пруэна об этом?

– Пруэн понятия не имеет об угле. Так он говорит. Вообще ничего не знает об угле.

Я задумался.

– Сержант, то ли здесь, то ли бог знает где должно быть некое разумное объяснение, которое свяжет все воедино. О том, почему кому-то понадобилось запустить куском угля в стену, я знаю не больше вас. Как вы видите, никто не мог пробраться сюда незамеченным… Есть что-нибудь еще?

– Есть, сэр! – со зловещей улыбкой объявил сержант и решительно мотнул головой. – А теперь прошу сюда.

Мы снова вернулись в зал. Группа из Уэйда, Батлера, Холмса и Коллинса, стоявшая вокруг тела неизвестного мужчины, начала рассасываться. Первая троица отошла в сторону. Холмсу было явно не по себе, Уэйд демонстрировал свой цинизм, Батлер сохранял бесстрастность.

– Никогда не видел его! – заорал Джерри Уэйд через зал, и ему ответило такое неожиданное эхо, что он подпрыгнул. Затем, понизив голос, он стал дурачиться: – И что вы теперь от нас хотите? Мы готовы ответить на все ваши вопросы. Если у вас нет возражений, Рон хотел бы заглянуть в комнату куратора и проверить, все ли в порядке.