Текст книги "Убийство арабских ночей"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Часть третья
ШОТЛАНДЕЦ И АРАБСКИЕ НОЧИ
Показания суперинтенданта Дэвида Хэдли

Глава 18
ПОКРОВ СНЯТ С НОЧИ, НО НЕ С УБИЙЦЫ

Кто убил Раймонда Пендерела? Я могу вам это сказать. Убийцей был человек, на которого сначала не падало никаких подозрений; и я уверен в этом, и главный прокурор уверен, и министр внутренних дел – и даже сэр Герберт. Если не брать во внимание возможные отклонения в ходе судопроизводства, в данный момент убийца Пендерела будет… нет, не собираюсь утверждать, что его отправят на виселицу, ибо ни полиция, ни жюри присяжных не станут переживать из-за смерти жиголо и шантажиста, но, самое малое, ему вынесут суровый приговор.

Только вот в чем сложность. Считать ли себя знаменитой ищейкой, как меня аттестовал сэр Герберт, или нет, но должен признаться, что никогда не испытывал особой склонности тут же брать след и кидаться в погоню. Если бы вся эта история естественным порядком завершилась поражением, генеральному прокурору пришлось бы поставить на ней крест и отнести в разряд нераскрытых. Но ничего подобного не произошло. Юстиция, которой продуманно показали нос, оказалась в сложном положении, ибо у нас не было возможности найти убийцу и сказать: «Ату его!» Такое положение дел было нетерпимо, и надо было искать выход – хотя бы для начала найти лжесвидетеля. Этого настойчиво требовал министр внутренних дел, хотя на первых порах я отнюдь не рвался взваливать на свои плечи неподъемный груз. Но поскольку личному составу пришлось бы рано или поздно заняться этим делом, я решил приложить все силы и одержать победу.

Поскольку в нашем распоряжении имелись лишь устные рассказы, должен признать, что не посягаю ни на изысканную иронию Каррузерса, ни на ворчливое добродушие сэра Герберта. Не претендую я также на пылкое и многословное воображение Иллингуорда; сдается мне, что пожилой пастор слишком серьезно увлекся почетной ролью повествователя. Я верю четкому, ясному и логичному изложению, в котором наличествуют эти три требования; например, в результате беседы сэра Герберта с Пруэном мы получили запутанную историю, которую можно прояснить, лишь только если удастся выделить в ней самые важные аспекты. Ясность, ясность и ясность! Единственный писатель, которого я могу постоянно читать и перечитывать, – это лорд Макколей,[15]15
  Макколей, Томас Бабинпоп (1800–1859) – английский историк, поэт и политический деятель. Был членом парламента, военным министром. Среди его творческих работ стоит отметить непревзойденную «Историю Англии» И «Законы Древнего Рима».


[Закрыть] ибо у него никогда не встречается предложений, к которым необходимо возвращаться, чтобы понять их смысл. Доктор Фелл может подтвердить, что я люблю патетические и звонкие фразы (как и Макколей), но и они должны быть подчинены правилам ясности и логики.

Убежден, что никогда еще не встречалось дела, в котором было бы столько возможностей воспользоваться чистой логикой. Причина – в обилии странностей. Но логика, джентльмены, не теряется в их среде, а, напротив, прекрасно себя чувствует. В обычных обстоятельствах при встрече со стандартной головоломкой могут быть десятки объяснений, так что, если детектив выбирает неправильное, дело с самого начала обречено на провал. Однако при столь необычных обстоятельствах, как правило, есть только одно возможное объяснение; и чем более странными кажутся детали и подробности, тем уже перечень мотивов, которые вызвали их к жизни. Например, взять историю с кулинарной книгой, которая получила столь простое объяснение, но сколько она успела вызвать туманных предположений. Логика же докажет, что тут может быть только одно объяснение – и довольно простое. Но пока его нельзя уловить в силу естественного человеческого стремления отбрасывать логику и очертя голову кидаться искать ответа на стороне. Сталкиваясь со столь сложной проблемой, мы считаем, что решение ее должно быть таким же сложным.

Так что, имея на руках целый ряд событий, я предлагаю шаг за шагом искать ответ на них. Как сообщил сэр Герберт, это дело было поручено мне в субботу, так что до понедельника я не занимался ни детальным расследованием, ни допросами. Но я тщательно перечел все доступные мне рапорты и донесения и провел двухчасовое совещание с Каррузерсом, в ходе которого меня поразили некоторые бросающиеся в глаза факты. Пока не буду говорить, к каким я пришел выводам; скажу лишь, что они касались обуви мертвеца и его пенсне. И все же меня заинтересовало это дело, исключительно заинтересовало, и мне очень хотелось обсудить его с доктором Феллом, которому стоило бы быть рядом, а не блаженствовать под небом Южной Франции. В субботу во второй половине дня сэр Герберт послал за мной. Он только что вернулся из музея Уэйда, выслушав там то, что сейчас рассказал вам. Он вручил мне список пунктов, вызывавших сомнения. Неоценимый Попкинс (порой он ведет себя как чопорный идиот, но в здравомыслии ему не откажешь) успел его составить. С самого начала в нем прослеживалась откровенная поддержка первого предположения в рапорте Каррузерса.

Не случайно мое второе имя звучит как Коушн,[16]16
  Осторожность, предусмотрительность (англ.).


[Закрыть] и пока я предпочел промолчать. Вместо этого я попытался установить контакт с самыми разными людьми, имеющими отношение к этой истории. Несмотря на хвастливое заявление Джеффри Уэйда, что он всех притащит за шиворот, публика эта разбрелась кто куда. Мириам Уэйд была в доме своего старика в Гайд-парке, приходя в себя от нервного потрясения; во всяком случае, два навещавших ее врача сказали, что она нуждается в покое, как минимум, на двадцать четыре часа. Они же сообщили, что Гарриет Кирктон чувствует себя несколько лучше. Молодой Бакстер, смертельно пьяный, пребывал в своей квартире на Дюк-стрит. Остальные, похоже, воспринимали ситуацию с большим легкомыслием – но все же по-разному. Когда я позвонил домой старику, к телефону подошел Джерри Уэйд, который и сообщил мне последние новости.

Так, состоялась еще одна стычка (которая, верьте или нет, закончилась мирным исходом) между Батлером и Маннерингом. Вы помните рассказ Каррузерса о том, как предыдущей ночью Маннеринг одним ударом в челюсть отправил Батлера в нокаут? Ранним субботним утром Батлер ждал в холле дома Маннеринга, когда тот спустится. Как только Маннеринг вышел из лифта, Батлер подошел к нему и сказал: «Доброе утро. Вам кто-нибудь объяснял, что нельзя бить человека, который держит руки в карманах?» Маннеринг бегло глянул на него и ответил: «Разве сейчас вы тоже держите руки в карманах?» – после чего без всяких церемоний снова врезал ему. Но на этот раз Батлер был готов к нападению и встретил Маннеринга прямым ударом по зубам. Между ними завязалась драка, они катались по полу в холле, вызвав большой интерес у портье, который предпочел наблюдать со стороны. Но когда этот скандал стал привлекать чрезмерное внимание, и портье все же пришлось вмешаться, дуэлянты решили, что получили по заслугам. Батлер посмотрел на Маннеринга, потом на себя и рассмеялся; через минуту и Маннеринг расплылся в улыбке и сказал: «Поднимемся наверх и выпьем». – «Отлично», – согласился Батлер. Похоже, наверху они уладили недоразумение и решили, что ничего страшного не произошло, хотя я считал, что чувства юмора у Маннеринга не больше, чем у этого чемодана.

Этот инцидент мог что-то скрывать в себе или ровным счетом ничего, но я отложил его в сторону, когда решил, что в воскресенье буду заниматься не столько конкретными делами, сколько тщательным обдумыванием всех показаний. Так что весь воскресный день я провел дома – заперевшись в кабинете, курил трубку и рассматривал факты со всех возможных точек зрения. Особое внимание я уделил перечню Попкинса, которому наконец решил отдать должное. Он содержал много действительно ценных предположений, ведущих к истине, и я хотел бы обратить на них ваше внимание – вместе с моими примечаниями.

«I.

1. Что относительно следов угольной пыли сразу же за входной дверью музея, чьи размазанные отпечатки Каррузерс нашел на полу?

Примечание. Поскольку слой угольной пыли был найден на подошвах обуви убитого мужчины, по всей видимости, он же и наследил. Где он был перед тем, как войти в музей, на белом мраморе которого оставил следы?

Ответ. Он был в подвале и в хранилище для угля. Войдя в музей примерно в 9:50, он спрятался, и в промежуток времени между 10:00 и 10:10, когда Пруэн не наблюдал за дверью в подвал, Пендерел спустился туда. В 10:15 остальная группа разделилась – Батлер и Холмс поднялись наверх, Бакстер прошел в «Галерею Базаров», а две женщины направились в кабинет куратора с Джерри Уэйдом.

В 10:18 или несколько позже (время дается приблизительно) женщины вышли из кураторской, столкнувшись с Батлером, который спустился вниз в поисках гвоздей. Хотя Пруэн, который точно знал, где лежат гвозди, предложил сбегать и принести их, Мириам Уэйд настояла, что она сама пройдет в подвал. Что она и сделала, а Гарриет Кирктон поднялась наверх с Батлером.

Мириам Уэйд покинула подвал в 10:25 или чуть позже; Батлер как раз спустился по мраморной лестнице выяснять, что ее задержало. Мириам Уэйд походила у лестницы несколько минут и зашла в «Персидскую галерею»; затем она второй раз направилась в подвал, но оставалась там очень недолго. Наверх она поднялась в 10:35, когда в музее появился доктор Иллингуорд. После чего она прошла наверх, где присоединилась к Холмсу, Батлеру и Гарриет.

Все это время Пендерел продолжал оставаться в погребе. Должно быть, незадолго до 10:45 он прошел в хранилище для угля, через люк вылез на улицу и предстал у дверей музея, словно никогда раньше тут не был.

Это дает нам раскладку времени – вместе с ответом. Тем не менее придерживайся я метода Попкинса, то должен был бы добавить комментарий. Он был бы очень простым. А именно: почему? Почему Пендерел выбрался через угольный люк и снова вернулся в музей? Если хотите, можете сами ответить. Он поступил так потому, что Мириам убедила его сделать вид, будто они никогда не были знакомы; что их вместе не должны увидеть в подвале, что он должен тайно покинуть музей и явиться в него, словно в первый раз. Пока я не могу опровергнуть данный тезис».

Пункт второй из перечня – о проблеме записки, начинающейся словами «Дорогой Г. Здесь должен быть труп…» и так далее, – получил исчерпывающее объяснение и в данный момент может быть отложен в сторону. Мы же продолжаем.

3. Что относительно куска угля, который, как обнаружил Каррузерс, без всякой видимой причины был брошен в стенку «Галереи Базаров»?

Примечание. Ни доктор Иллингуорд, ни кто-либо другой об этом не упоминал, и, похоже, угольное пятно не имеет отношения к данной истории. Задать этот вопрос необходимо Пруэну, перед глазами которого был весь зал, и Бакстеру, который находился в «Галерее Базаров» в 10:35 (примерно), когда доктор Иллингуорд явился в музей.

Ответ. Этот факт был упомянут Пруэном, и он по-прежнему не согласуется со всей историей. По раскладке времени бросок куском угля состоялся после появления доктора Иллингуорда. Пруэн говорит, что слышал треск «спустя три или пять минут» после визита Иллингуорда; давайте несколько округлим и скажем, что треск раздался в 10:40.

Пруэн слышал, что этот звук донесся из «Галереи Базаров». Но хотя дверь в эту галерею все время была у него перед глазами, он не видел, чтобы туда кто-то входил – кроме Бакстера, который находился в ней с 10:15.

Пруэн немедленно пошел туда разобраться, что случилось, но в галерее никого не обнаружил. Осмотревшись, он услышал за своей спиной в зале шаги, которые описал как «быстрые и стремительные». Затем он увидел следы раздробленного куска угля. Пока он рассматривал их, из-за витрин или навесов в галерее появился Бакстер. Он утверждает, что находился в соседнем помещении «Восьмого Рая» и ровно ничего не знает ни о каком угле. Затем Бакстер расстается с Пруэном, пересекает зал и заходит в «Персидскую галерею».

Наконец, пока Пруэн продолжает рассматривать следы в «Галерее Базаров», в 10:45 раздается звонок в двери и появляется Пендерел.

Где были все остальные между 10:40 и 10:45? Насколько нам известно, с определенной долей уверенности можно утверждать, что Бакстер находился наверху вместе с Холмсом, Батлером, Гарриет и Мириам. Джерри Уэйд был в обществе Иллингуорда.

Кто бросил уголь в стену и зачем?

Ибо очень важны эти полчаса между 10:15 и 10:45 – Пруэн не видел перед собой весь зал лишь в те минуты, когда пошел в «Галерею Базаров» разобраться в причинах шума».

Наш восхитительный Попкинс старается все изложить на бумаге, пусть даже сам чего-то не понимает. Обращаю ваше внимание на его развернутые примечания, которые я не стал сокращать. Я думаю, они содержат ключ ко всей этой истории. Попкинс, по всей видимости, и сам так считает, ибо он вполне логично объясняет следующий пункт.

«4. Что за история с накладными черными усами?

Примечание. По словам Холмса, предполагалось, что усами воспользуется Бакстер. Вместе с кинжалом Холмс в начале вечера оставил их на какой-то ступеньке лестницы. И похоже, они пропали вместе с кинжалом. Позже они были найдены Бакстером на полу музея; далее мы теряем их из виду, пока Каррузерс не обнаружил их в запертой витрине, где экспонировался кинжал. Что это значит? Спросить Пруэна, который дежурил в музее.

Ответ. Пруэн был опрошен, и теперь мы можем проследить все перемещения этих усов – кроме самых важных. Подтверждается заявление Холмса, услышанное доктором Иллингуордом; он положил кинжал и усики на нижнюю ступеньку лестницы примерно в 10:15, когда Бакстер отказался ими воспользоваться.

Что вызывает следующие вопросы:

(а) Когда исчезли кинжал и усы?

(б) Почему было украдено и то и другое?

Бакстер, похоже, заметил их отсутствие, но мы до сих пор не знаем, когда именно. По сути, впервые он упомянул о них незадолго до одиннадцати, когда Иллингуорд оказался запертым в лифте и в музее воцарился переполох. Иллингуорд увидел, как он поднял их с пола рядом с экипажем, и слышал, как он спросил Холмса, куда делся кинжал. Далее Бакстер в момент паники, чтобы избавиться от них, сунул усы в стеклянную витрину и запер ее ключами Холмса. Но время от 10:15 до 11:00 остается под вопросом.

Тем не менее, мы должны предположить, что кинжал и усы были похищены не после появления Пендерела в 10:45, поскольку убийство было совершено почти незамедлительно. То есть они, скорее всего, исчезли в промежуток времени от 10:15 до 10:45, в этот получасовой интервал.

Налицо две альтернативы.

Если они были украдены между 10:15 и 10:40, то в данном случае это произошло на глазах Пруэна, и, значит, Пруэн знает, кто их похитил, и сознательно врет. Или же они исчезли между 10:40 и 10:45, и бросок угля в стенку был предлогом, позволяющим отвлечь внимание Пруэна от действий этого вора и убийцы.

Тем не менее мы до сих пор не можем внятно объяснить, зачем были украдены два этих предмета».

Мне показалось, что наш друг Попкинс слишком углубился в исследование этой темы. Моя идея о причинах похищения этих двух предметов только начала выкристаллизовываться. Но я сказал себе, что не должен торопиться, поскольку еще не опросил никого из подозреваемых о тех пятнадцати минутах – от 10:45 до 11:00.

Естественно, для моей версии они были исключительно важны, хотя, должен предупредить вас, не совсем в том плане, как вам кажется. Если исходить из рассказа Пруэна, то где была вся эта публика между появлением Пендерела в музее в 10:45 и 11:00, когда его труп был преждевременно обнаружен Батлером в экипаже? И опять-таки основываясь на словах Пруэна, мы знаем, что Пендерел прошел в зал, был остановлен кем-то, скрывавшимся в тени карет, – и исчез. Спустя короткое время, пока Пруэн пытался понять, что произошло, но никто не откликался на его тревожные вопросы, он начал волноваться. Он снова услышал эти загадочные быстрые шаги. Он подошел посмотреть на ряд карет с другой стороны, но ничего не увидел.

Когда он стал звать, чтобы кто-то подошел к нему, из «Персидской галереи» внезапно вышел Холмс. Переговорив с Пруэном, Холмс направился в кураторскую проведать Иллингуорда – но дверь захлопнулась у него перед носом, когда Иллингуорд внезапно в полной мере вошел в роль детектива-инспектора Уоллеса Берри. Как раз в это время Бакстер и Батлер стаскивали вниз упаковочную клеть, а за ними спускались Мириам и Гарриет.

Конечно, меня волновала мысль, что, пока в нашем распоряжении не окажется еще одного совместного алиби, у каждого члена группы, собравшейся наверху, могла быть возможность убить Пендерела. На втором этаже расположены несколько галерей. Из одной из них вниз, в затемненную «Персидскую галерею», ведет узкая железная лестница. Кто-то мог спуститься по ней, пройти в соседнюю «Египетскую галерею» – где, как вы помните, тоже было темно, – выйти из ее дверей в зал, притаиться в полумраке за каретами и, оставаясь невидимым для Пруэна, дождаться Пендерела. Но кто это был?

Я не случайно остановился на этих трех пунктах из перечня Попкинса. Вместе с отчетом инспектора Каррузерса они дали основания для предположений, которые ведут к убедительным доказательствам против убийцы. Если хотите, можете просмотреть весь список, но на все остальные вопросы получены исчерпывающие ответы. По мере того как история расширялась, один фактор подчеркивался с особой убедительностью, и сэр Герберт уже коснулся его: кто бы ни совершил убийство, оно не могло быть делом рук Мириам Уэйд.

Взять, например, пятый и шестой пункты: почему она вернулась в музей после убийства и почему, позвонив Гарриет, говорила искаженным голосом? Вернулась она потому, что уехала раньше, чем все остальные. Будучи очень расстроенной, она, чтобы успокоиться, покружила по городу, а вернувшись и поставив машину на привычное место, увидела свет в окнах музея. Так что она предположила, что все остальные еще не ушли. Как указал сэр Герберт, ее поведение, когда был обнаружен труп, – она заторопилась звонить подруге и изменила голос, чтобы поговорить только с ней об их общем секрете, – было нехарактерно для женщины, виновной в убийстве. Но значение самого важного факта, вытекающего из этих двух пунктов, похоже, от всех ускользнуло. Интересно, Фелл, видите ли вы сейчас, насколько он важен? А факт таков: у мисс Мириам был ключ от задних ворот музея.

Обдумайте его, пока я кончаю свое вступление. Он столь же неоспорим, как мое тихое воскресенье в Кройдоне. Ибо с утра понедельника эти непонятные события начали набирать темп.

Когда в девять утра я пришел в свой офис, мне было доложено, что меня ждет Гарриет Кирктон, которая заявила, что должна поговорить со мной.

Глава 19
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ УКРАЛ КИНЖАЛ

Погода продолжала оставаться сырой и дождливой, и в моем кабинете горел камин. Стены офиса, выкрашенные коричневой клеевой краской, никогда не вызывали подъема духа – и тем более в такой день, когда окна сочились дождем. Я оставил девушку ждать на стуле перед кабинетом, пока просматривал утреннюю корреспонденцию. Включил еще одну настольную лампу. Я никогда не верил в глупые приемы, что, например, свет должен бить человеку в лицо, но всегда старался расположить свидетеля так, чтобы он сидел чуть ниже хозяина кабинета. Обычно, когда гостю приходилось смотреть снизу вверх, это оказывало соответствующее положительное воздействие. Затем я приглашал посетителя.

Пока Гарриет Кирктон старалась приступить к разговору, я внимательно рассматривал ее. Каррузерс был совершенно прав, сказав, что у нее было лицо Просыпающейся Души или как у пасхального ангелочка, но глуповатым назвать его было нельзя ни в коем случае. Мне показалось, что в мелочах эта девушка может быть легкомысленной, но, сталкиваясь с серьезными проблемами, ведет себя очень продуманно. У нее стройная, спортивная фигура – такие вам знакомы, чем-то ее линии напоминали гончую; на переносице было несколько веснушек и самые большие выразительные голубые глаза, которые я когда-либо видел. На ней были плащ и влажная фетровая шляпка, из-под которой выбивались светлые локоны. Она сидела, наклонившись вперед и время от времени постукивая кулачком по краю стола. Когда женщина нервничает, она не сглатывает судорогу в горле и не заикается; заметить ее состояние можно только по напряженному взгляду и легкому подрагиванию голоса, когда, завязывая разговор, она от одной несущественной темы переходит к другой. Но поскольку мисс Гарриет испытывала предельное напряжение, то сразу же перешла к делу. Глаза ее блестели и искрились.

– Я должна была увидеть вас, – сказала она.

Я покатал карандаш по крышке блокнота и вежливо-вопросительно отозвался:

– Да?

– И я пришла ради Мириам, – продолжила она, не сводя с меня больших глаз. – Она себя не очень хорошо чувствует и не может выходить из дому. Мистер Хэдли… я хотела бы выяснить, что вы знаете. Подождите! – Она вскинула руку, хотя я ровно ничего не сказал. – Я знаю, в полиции не полагается задавать такие вопросы, но тут особое дело, и вы должны сказать мне…

– Да?

– Значит, так. Я знаю, что в документах ничего нет об этом… этом деле. Но вчера позвонила какая-то жуткая баба по фамилии Рейли и заявила, что хочет поговорить с Мириам о чем-то важном, касающемся «Р. П.». Вроде у нее остались какие-то… вещи, чемоданы или что-то такое. – Она остановилась. Говорила она тихим быстрым голосом, не отрывая взгляда от края стола, но при слове «вещи» поперхнулась, словно рыбной косточкой. – Кроме того, она сказала, что разговаривала с заместителем комиссара и тот обо всем знает. Вы понимаете, о чем я говорю, мистер Хэдли?

– Да, понимаю.

– Так вот, можно ли положить этому конец? – с силой вскричала она, хотя продолжала отводить взгляд. – Можно ли положить конец? Возможно ли это? Только ради бога, не говорите, что нас и дальше будут мучить!

В такой ситуации начинаешь чувствовать себя чертовски неудобно. На ее щеках зардел яркий клюквенный румянец, хотя вообще-то она была покрыта восковой бледностью. Ей не мешало бы немного поправиться. Ей нужно больше спать, меньше пить, но уже утром она пропустила несколько порций виски.

– Никто не собирается преследовать вас, мисс Кирктон, – сказал я. – Послушайте меня. Я буду с вами совершенно откровенен. Все мы люди. Как и вы, мы не испытываем склонности к скандалам. Но нравятся они нам или нет, мы обязаны найти убийцу, и вот в чем сложность: почти доподлинно известно, что убийство совершено непосредственно из-за мисс Уэйд… или из-за вас.

Медленно переведя дыхание, она застыла на месте.

– Значит, вы тоже знаете об этом, – не столько спросила, сколько сообщила она, обращаясь к краю стола.

– Минутку, мисс Кирктон. Вы понимаете, что не обязаны сообщать мне что-либо, если на то нет вашего желания. В данный момент нам тоже не нужно общественное внимание – оно будет только мешать расследованию, пока мы не выдвинем обвинение против кого-нибудь. Но тогда это станет неизбежно, пусть даже у нас не будет достаточно доказательств для ареста. Только не стоит возлагать на это большие надежды. К сожалению, выводы делает коронер. Многие из них сотрудничают с нами, играют в наши игры и помогают замалчивать вещи, которые мы пока не хотим выносить на поверхность. Однако кое-кто из них – сущие идиоты, которые предпочитают действовать строго официально; им нравится быть в свете рампы, и поэтому они копают все, что только могут, пусть даже это идет во вред следствию. И вам не повезло: Виллертон, который ведет это дело, – один из таких. Я могу только предупредить вас об этом.

Предельно глупо помогать свидетелю, который придерживается таких взглядов. Если же говорить тихо и спокойно, словно что-то объясняешь ребенку, обычно удается выяснить то, что хочешь узнать. Девушка была настолько расстроена, что окончательно потеряла дар речи.

– Но… – словно ничего не понимая, наконец сказала она, – но… что же в таком случае делать Мириам? Эта миссис Рейли…

– Пусть вас это не беспокоит. Мы займемся миссис Рейли. Если вы – то есть все вы – полностью доверитесь мне, я посмотрю, что можно для вас сделать. Но это предполагает полную и предельную откровенность. Вы это понимаете, мисс Кирктон?

Она поежилась, но кивнула.

– Решать вам, – продолжил я. – Увы, все ваши приятели уже предстали в дурном свете, поскольку напропалую врали о том, что произошло в музее в ночь на пятницу…

Она пнула стол.

– И насколько я понимаю, это привело к новым неприятностям, – мрачно сказала она.

– О, вы услышите от коронера немало ехидных замечаний на этот счет. Правда, если вы будете с нами абсолютно откровенны, у вас не будет особых оснований волноваться.

– Я расскажу вам все, что вы хотите знать, – тихим, бесцветным голосом, который почти не отличался от шепота, ответила она. – Все и вся, да поможет мне бог, – с отчаянием решилась она. – Да, я доверюсь вам. Вы выглядите… надежным человеком. Да. Что вы хотите знать?

– Очень хорошо. Пока оставим в покое мисс Уэйд. Перейдем непосредственно к делу. Вы были любовницей этого Пендерела, не так ли?

– Да. То есть нет. Нет, любовница – это не то слово. То есть оно словно предполагает… длительные отношения, понимаете? Да? Я провела с ним всего лишь только один уик-энд. И больше не могла его выносить! – Решив привести себя в порядок, она резким гневным движением открыла сумочку и вынула пудреницу. У нее дрожали руки. – Я сказала себе: чего ради я из-за этого так переживаю? В общем-то все мы раз-другой позволяем себе такие поступки, верно? Наверное, дело в том, что он был такой… елейный и вкрадчивый. Вы понимаете?

– Он пытался получить у вас деньги?

– Нет. Он знал, что у меня их нету.

– Сколько человек знали о романе?

– О моем романе, хотите вы сказать? Мириам знала. Это он ей рассказал. Понимаете, он знал меня еще до встречи с Мириам, и никто из нас – ни Мириам, ни я – не подозревали, что другая тоже знакома с ним. Я видела, что жутко запуталась, вы понимаете меня? Затем, когда Мириам обнаружила… поняла, что беременна, и сказала ему, чтобы он убирался и что она больше не хочет его видеть, он рассмеялся и нагло заявил, что она как миленькая будет видеться с ним. И чтобы стало совсем уж смешно, он рассказал ей обо мне.

– Она все еще… была увлечена им?

– Мириам? – Гарриет презрительно выдохнула, словно готовясь издать смешок, что-то вроде «Ха!», и повела плечами, как бы избавляясь от насекомого. – Мириам? Ни в коем случае.

– Теперь чисто личный вопрос. Вы влюблены в Ричарда Батлера?

– Да.

– Он знает о вас и о Пендереле?

– Да.

– С каких пор?

– Сегодня с утра. Я ему рассказала. – Распахнув глаза, она с интересом уставилась на меня; ее так колотило, что было видно, с каким трудом она удерживается на грани настоящего истерического смеха. – О господи! Вы же не думаете… не думаете, что Ринк мог убить его? Послушайте! Должно быть, вы ужасно старомодны. Он мог считать, что такие типы, как Пендерел, оскверняют собой человечество, но никогда не решился бы убить его. Ведь вы же так не думаете?

Я не сказал ей, о чем думаю, так же как не хочу пока рассказывать и вам. Не скрывая растущего восторга, она продолжала смотреть на меня:

– Я вам больше скажу, мистер Хэдли. Кто бы ни хотел убить Пендерела, я расскажу вам о тех, кто не убивал его и не мог убить. Четверо из нас – четверо! – все время были наверху. Ринк – он-то и рассказал мне, как нашел труп… ну, вы знаете… в одиннадцать часов… – она тяжело дышала, – но он не мог этого сделать, и вы это отлично знаете. То есть он не мог убить его. Ринк, Рон Холмс и я – все мы были наверху с примерно двадцати минут одиннадцатого и до одиннадцати. Мириам присоединилась к нам еще до четверти одиннадцатого, и до одиннадцати все мы не расставались. Все четверо. Что вы об этом думаете?

Я не считал себя обязанным говорить ей, о чем думаю. Но она продолжала смотреть мне в глаза, и ее взгляд горел то ли искренностью, то ли открытым вызовом. Я так и не разобрался, чего в нем было больше.

– Могу ли я полагаться на ваши слова, – сказал я ей, – или это очередное совместное алиби?

– Можете положиться, мистер Хэдли. Это правда, клянусь вам, чистая правда!

Я открыл ящик стола и вынул схему музея, сделанную Каррузерсом:

– Вот план нижнего этажа. Покажите мне, в каких именно помещениях верхнего этажа вы были, имея в виду – над какими помещениями они располагались. Понимаете?

– Да. Конечно. Вот! Видите, наверху четыре основные галереи, точно так же, как и внизу. Всех их огибает что-то вроде балкона. Мы были в «Арабской галерее», которая прямо над той, что называется «Египетской».

– Куда ведет дверь из «Арабской галереи»?

– Это называется «Зал Шалей».

– Прямо под ним – «Персидская галерея»?

– Да, конечно.

– А вы знали, что в одном углу «Зала Шалей» расположена винтовая металлическая лестница, которая ведет прямо в «Персидскую галерею»? – Когда она кивнула, продолжая не сводить с меня взгляда, я предложил: – Давайте четко определимся. Значит, вы готовы поклясться, что между, скажем, без двадцати пяти одиннадцатью, когда мисс Уэйд, поднявшись, присоединилась к вам, она, вы, Холмс и Батлер все время были в «Арабской галерее» на глазах друг у друга – до какого времени?

– Примерно до без пяти минут одиннадцать, – уверенно ответила она. – Рон и Ринк успели упаковать тот сундук. Как раз к нам снизу поднялся Сэм Бакстер; вот он-то и воспользовался лесенкой в «Зале Шалей». Затем Ринк и Сэм, как самые сильные, потащили эту клеть вниз. Рон… да, Рон слышал, как Пруэн что-то кричит снизу. Поэтому он спустился по лесенке выяснить, в чем там дело, а Ринк и Сэм тащили ящик вниз по главной лестнице. Не знаю, известно ли вам все, что случилось…

Из замкнутого и напряженного свидетеля она превратилась в чрезмерно болтливого, и я осторожно вернул ее в русло разговора:

– Давайте снова зададимся тем же вопросом, мисс Кирктон. Значит, вы уверенно утверждаете, что с десяти тридцати пяти до без пяти одиннадцать вы, мисс Уэйд, Холмс и Батлер все время были на глазах друг у друга?

Простое повторение вопроса нередко приводит к удивительному результату: свидетель не то чтобы меняет показания, но вспоминает факты, которые, казалось, были давно забыты и похоронены. Гарриет Кирктон была далеко не дура. Она вцепилась в край стола, и было видно, что девушка лихорадочно пытается понять, не допустила ли она ошибки. Наконец она кивнула, но выражение раскрасневшегося лица не изменилось.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – медленно произнесла она. – Вы же говорили с Пруэном, не так ли? Вы хотите сказать, что этот старый смешной доктор Иллингуорд явился в музей примерно в то же время, когда к нам наверх поднялась Мириам, и что это было примерно в десять тридцать пять. Так? Я об этом не подумала. Сразу же после этого Рон Холмс вышел на балкончик, крикнул Пруэну и спросил у него, явился ли актер… Вы это имели в виду?

– Ну и?..

Она поджала губы:

– Рон выходил из помещения секунд на двадцать. Он был сразу же за дверью. Мы слышали его шаги, слышали его голос и слышали, как он вернулся. Можно считать, что практически он все время был в поле зрения. Разве не так?