Текст книги "Тепло твоих рук"
Автор книги: Джон Данн Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Вздохнув, я с улыбкой произнес:
– Я не слишком очарован тем, как вы себя держите, молодой Поль.
– Прошу прощения?
– Моя жена, которую я очень сильно люблю, как это ни странно, всем сердцем любит это чудовище Макейрэна. Она совершила шестьдесят грустных путешествий в Харперсберг. Она не в силах поверить, что он совершил что-то предосудительное. Если бы полиция Брук-сити поддалась нажиму Хейнемэна, а также Кермера и подстроила бы Макейрэну обратное водворение в тюрьму либо так бы его затравила, что ему пришлось бы убраться из города, я был бы поставлен перед выбором: моя жена или моя работа. Я бы выбрал Мег, а не должность. Лэрри Бринт знает, что я лучший из тех, кем он располагает, или, возможно, даже из тех, кем он будет располагать, что я логический кандидат на его место в дальнейшем. Но даже с учетом всего этого, исходя из целесообразности, он мог бы сыграть по вашим правилам, однако вы чересчур сильно жали на него. А он ведь человек упрямый. Вот он меня и поддержал, оказал поддержку моему браку, представил Макейрэну убежище. Поэтому, если мы хотим придать конструктивность нашей беседе в этот жаркий день, давайте забудем, как все это могло быть, как все должно было происходить, по мнению вашего отца и вас, и будем придерживаться фактов.
Облизав губы и оттянув ворот рубашки, он попытался сделать глоток из уже опустевшего бокала.
– Разумеется, вы… говорите правильные вещи, лейтенант Хиллиер.
– И я сознаю, что говорю это единственной газете, крупнейшему банку, крупнейшей из двух радиостанций и различным капиталовложениям тут и там.
Откашлявшись, он проговорил:
– Вы поймите, что мне сложно свыкнуться с мыслью, что блюститель закона предоставляет комнату в своем доме лицу, которое… умертвило мою сестру.
– Разве мы не закрыли эту тему?
– Да. Разумеется, да. Мой отец был информирован, что ровно неделю назад Макейрэн по собственной воле уехал из нашего города.
– Именно так.
– Он приобрел скоростной автомобиль и массу… туристского снаряжения, а затем отбыл.
– Именно так он поступил.
– Где он?
– Не имею ни малейшего представления.
Мне показалось, что он попытался взглянуть на меня с угрозой, но это больше напоминало гримасу от желудочных коликов.
– Разве в ваши обязанности не входит знать об этом?
– Что вы имеете в виду?
– Разве полиции не положено знать местонахождение такого человека, как он?
– Бог мой, Хейнемэн, нельзя же угнаться и за тем, и за другим, правда? Если бы мы его выгнали из города, то тогда бы не смогли держать его в поле зрения. Когда он находился тут, мы знали о его передвижениях. И удачно, что он направился в сторону холмов.
– Разве не имеется закона, предписывающего, чтобы он ставил полицию в известность, где он находится?
– Он не отпущен на поруки или под подписку о невыезде. Он не обязан никого извещать о себе. Он утратил некоторые свои гражданские права, например, права участвовать в голосовании или занимать должность в государственном учреждении, или право получать паспорт для зарубежной поездки. Вероятно, ни одна акционерная компания не включит его в число своих акционеров. Сверх этого для него существует ровно столько же ограничений, сколько и для вас. Нам бы очень хотелось узнать, где он находится, но у нас в этих холмах столько же осведомителей, сколько в горах китайского Туркестана.
– Мы с моим отцом желаем, чтобы его нашли и арестовали.
– За что?
– За это, – проговорил он с нотками девичьего возмущения и достал из внутреннего кармана пиджака открытку, которую передал мне.
Это была шутливая открытка, выполненная в цвете: сидящая в маленькой качалке шимпанзе, в цилиндре и с сигарой, глупо ухмылялась, глядя в объектив. Ее отправили накануне из Полксберга, городка вполовину меньше Брук-сити, расположенного в девяносто милях к югу, там, где возвышенность вновь переходит в равнину. Адресована она была старшему Хейнемэну, адрес и текст были написаны крупными красными печатными буквами, почерк был с уклоном влево, а вместо точек над «i» стояли маленькие кружочки. Текст был такой: «Скоро увидимся, Попси». Подпись отсутствовала.
– Это почерк не Макейрэна.
– Я знаю. Это почерк Милред.
Окружающие предметы стали расплываться.
– Почерк кого?
– Это имитация почерка Милред. Она всегда писала красными чернилами, толстым пером, с наклоном влево. Это не слишком хорошая имитация, но почерк достаточно похож, чтобы это… породило тревогу. К тому же она единственная называла его «Попси».
Последнее слово он произнес с заметной неприязнью.
Злобная выходка была столь тонко задумана, несла в себе так много подтекста, что я почувствовал, как у меня поползли мурашки, и мне, приходилось лишь гадать, какой эффект она произвела на старика.
– Сдается, вы употребили неточное слово, – сказал я. – Вы сообщили, что вашего отца Макейрэн «интересует». По всей видимости, он его в высшей мере тревожит.
– Отец – человек не робкого десятка. Мы хотим, чтобы Макейрэна арестовали.
– По обвинению в чем?
Он вопросительно взглянул на меня.
– За отправку данной открытки.
– Давайте попробуем быть реалистами. Серьезного обвинения нам не выдвинуть. Факта мошенничества нет. Нет ничего непристойного. Даже если кто-то докажет, что открытку отправил именно он. Слава Богу, сейчас не феодальные времена, и мы не ваша личная вооруженная стража, которую вы можете послать выпороть одного из ваших слуг за дерзость или неповиновение.
– Излишне говорить такие вещи. Жизнь моего отца под угрозой.
– Утверждение слишком зыбкое, чтобы выдвинуть его в суде.
– Не слишком зыбкое, лейтенант. И мы желали бы обратиться за защитой к полиции.
– У нас нет свободных сотрудников, говоря откровенно.
Он посмотрел на меня столь торжествующе, как будто я подкинул ему козырную карту.
– Не будет ли тогда более эффективным попросту арестовать его?
– Если он находится на нагорье, то это территория шерифа Фишера.
– А как насчет полиции штата?
– В давние времена у полиции штата был уголовный отдел. Но законодатели его прихлопнули, а деньги разделили между окружными шерифами и следовательским управлением при прокуратуре штата. Сотрудники этого управления помогают округам дожимать тех, кого обвиняют в совершении тяжких преступлений.
– А… ФБР? – тихо произнес он.
– А также национальная гвардия, стратегические военно-воздушные силы и Центральное разведывательное управление впридачу. Их наверняка очень волнует эта открытка.
– Вам нет необходимости грубить, Хиллиер.
– Поймете ли вы наконец, что обратились к нам с невыполнимой просьбой?
– Нам будет обеспечена защита полиции или же нет?
– Отчего бы вам и вашему отцу не отправиться попутешествовать немного?
– Это исключено.
– Сохранит ли ваш отец обычный распорядок дня?
– Разумеется.
– Подле вашего дома мы устроим специальный контрольный пункт, куда будут подъезжать по ночам патрульные машины. – Я написал имя и адрес, вырвал листок из блокнота и передал ему. – Шесть месяцев назад Джо Уилси был вынужден уйти по возрасту на пенсию. Живет вдвоем с дочерью. Скучает по работе. Пожилой, крепкий человек с хорошей реакцией. Снайпер. Ему известно, как организовать охрану и как действовать в экстремальных ситуациях. Когда он особенно разговорится, то за день может произнести с десяток слов. За шестьдесят долларов в неделю вы можете обеспечить себе безопасность. Пусть он станет на время водителем у вашего отца. Подберите ему место, где бы он мог спать.
– А вы не могли бы… выделить для этого штатного сотрудника?
– Я не стану этого делать, и вам не рекомендую. Однако Лэрри Бринт может принять иное решение. Вас смущают шестьдесят долларов в неделю?
Он возмутился:
– Разумеется, нет! Причина – в том, как к этому всему относится мой отец. Дело от этого осложняется. Он полагает, что вы действовали неверно, дав Макейрэну такой небольшой срок и затем позволив возвратиться сюда. Поэтому он считает, что ответственность лежит на вас. Если же он будет вынужден за охрану платить, то это почти признание собственной вины. Отец же мой никогда, никогда в жизни не признавался в собственной неправоте. Ему очень сложно что-нибудь объяснить. Так было всегда, но усугубилось еще больше после того, как Милред… скончалась. Боюсь, что он намерен… потребовать охраны.
– Ему необходимо знать, кто платит Джо Уилси?
Молодой Поль устремил на меня пустой взор, в котором неожиданно появилась признательность.
– А этот офицер Уилси – он в состоянии… понять?
– Он в высшей степени сообразителен, поверьте мне. Ему такая договоренность будет по душе, поскольку облегчит его работу. Ваш отец станет делать то, что ему скажет Джо – потому что будет думать, что Джо все еще в нашей платежной ведомости. Потолкуйте с Джо. Если почувствуете у него какое-то сомнения, скажите, чтобы позвонил мне.
Совершенно для меня неожиданно молодой Поль захотел пожать мне руку.
– Со мной так не разговаривают, как говорили вы, лейтенант Хиллиер.
– Я должен был объяснить, как мы к этому подходим, как я к этому отношусь.
– Начинаю понимать, почему мистер Бринт столь высоко вас ценит. Вам никогда не приходила мысль о… некой иной работе, которая приносила бы несколько более высокий доход?
– Благодарю, нет. – Мы стояли возле столика. – Дайте мне сразу же знать, если что-то вновь станет известно о Макейрэне.
Он ответил, что так и поступит, и вышел на улицу, под лучи теплого солнца. Я стоял в зале, где разливали пиво, в полумраке, прямо под стареньким вентилятором на потолке, еще с деревянными лопастями, размышляя, что для меня важнее – собственная жажда, которую могла бы утолить вторая кружка пива, или тридцать пять центов, в которые она мне обойдется.
– Беру для вас, – послышался хрипловатый голос с доверительными нотками.
Я глянул вниз и увидел повернутое ко мне лицо Кида Джилберта. Рассказывают, что когда он выступал на ринге, то сразу же ввязывался в ближний бой, одновременно нанося боковые удары обеими руками, при этом от удовольствия постоянно улыбался. Если бы он выступал в более тяжелой весовой категории, он бы сейчас лежал в больнице либо был бы уже мертв. Но он выступал в легчайшем весе, весил тогда 118 фунтов, участвовал более чем в сотне боев и свыше двенадцати лет назад ушел с ринга. Сейчас весит не менее полутора сотен фунтов. Выглядит так, как будто его обработали бейсбольными битами и сапожными молотками, затем натравили на него рой пчел и оставили лежать на земле. Откуда-то из руин на вас смотрят маленькие голубые глазки. Он шут при Джеффе Кермере, играет роль придурка, то ли петрушка, то ли проныра, в любом случае – пользуется полным доверием. Он в точности передает нам то, что Кермер считает нужным сообщить, но с ним надо держать ухо востро, иначе он от вас получит больше информации, чем вам передаст.
Опасности быть замеченным вместе с ним нет. Хотя даже в контролируемом городе осторожность не мешает. Он не сидел. У него две собственные автостоянки и три автоматические прачечные, дважды в день он их все объезжает, чтобы забрать деньги. Уверяет, что не является владельцем. Якобы он лишь подставное лицо. Но нам известно, что владелец именно он.
Я оглядел заведение Шиллигэна, чтобы посмотреть, кого может заинтересовать тот факт, что я веду разговор с Кидом, и обнаружил, что у стойки Стью Докерти болтает с двумя сотрудниками дорожного управления округа. Вновь сев за столик, я позволил Киду заказать для меня вторую кружку.
– Джеффи получает приветы от старого дружка, – сказал Кид.
– На открытке? – спросил я его.
Впервые я с уверенностью мог сказать, что застиг Кида Джилберта врасплох. Он поперхнулся первым же глотком, тыльной стороной ладони вытер свои искореженные губы и уставился на меня.
– На открытке из Полксберга? – продолжал я. – С обезьяной в цилиндре?
– Значит, почтальона потрясли, так? Сказали бы сразу.
– Никакого почтальона, Кид, простая догадка.
Несколько мгновений он пристально на меня смотрел.
– Другие тоже получили открытки.
– По всему городу, – сказал я.
– Так вот я и говорю – пару раз Джеффи пытается законтачить с ним, там, в Харперсберге, объяснить, что да как следует делать, может, обнадежить – как удачу на свою сторону перетащить. Законтачить не удается, и он бьет отбой. Джеффи начинает волноваться, когда не получается все расставить по своим местам.
– Это его весьма огорчает.
– А? Должно быть. Точно. Ну вот, он уже в вашем доме окопался, Джеффи все ждет, но никак не законтачит. Он и посылает Лупо предложение сделать, ничего особенного, но, сами понимаете, дельце клевое. Тоже об этом знаете?
– Нет. Он ничего об этом не говорил.
– Ну, Лупо и ждет, когда в доме никого, кроме Макейрэна, звонит по телефону, пару кварталов от вашего дома. Макейрэн в порядке, подходит, говорит, к задней двери. Усек, что у Лупо для него предложение. Этот, значит, стучит в заднюю дверь. Дверь нараспашку и тут же захлопывается, а Лупо лежит на спине посреди двора, нос у него вот такой ширины, а толщиной в лист бумаги. В три сотни обходится нос переделать, да все равно не тот, что был. А Лупо-то вы знаете, рад-радешенек, когда его с Грегори Пеком на одну доску ставят. Ненавидит теперь себя. Вот такой ответ несет он назад. Джеффи в друзья больше не лезет, как в старые времена. Изводится он, ведь у него почти все по закону, и вот так жить ему не по нутру, он думает, может, дело важное такое, что кому-то встрять пора. Он так считает, что у Макейрэна, вроде, крыша поехала.
– Но он лучше себя почувствовал, когда узнал, что Макейрэн из города уехал.
– До этой открытки.
– А что в ней написано было?
– Просто написано «У нас свидание», и подпись «Милли». Шлюха эта не любила, когда ее кто звал Милли, и вот Джеффи с Макейрэном доставали ее этим именем, она на стенку броситься была готова. Джеффи очень огорчен.
– Что ему хочется узнать?
– Не все понятно? Когда он в городе был, перед тем, как смотаться, вы на хвосте у него сидели.
– Разве?
– Когда он вернется, наверное, вам не стоит этого делать. Сразу не надо.
– Если он вернется.
– Джеффи так думает, что он вернется. Через парочку деньков садитесь ему на хвост, если сумеете найти его. Ладно, бежать мне пора.
Он исчез. Послание Кермера было достаточно ясным. По сути дела, Кермер мне передал: «Макейрэн причиняет сейчас мне столько хлопот, что я буду чувствовать себя гораздо лучше, если он будет навсегда изъят из обращения. Я приглашаю кое-кого для решения этой проблемы. Дело осложнится, если полиция станет следить за Макейрэном. Позвольте мне это сделать так, как я планирую, и у вас не будет даже забот с его телом».
Я мог себе представить эту механику. Им бы пришлось отвезти тело минимум на расстояние в сорок миль, найти место, где прокладывают дорогу и где бульдозеры уже закончили выемку грунта, а щебень только укладывают. Разгрести щебенку несложно, а углубление большим быть не должно. Спустя несколько месяцев автомобильный поток будет мчаться по асфальту поверх могилы. Согласно оценкам, под главной магистралью Нью-Джерси покоится от трех до пятнадцати трупов. Возможно, метод этот и не так нов. Не исключено, что кости спрятаны и под дорогами Древнего Рима. Во всяком случае, такой способ несравненно удобнее, нежели вся эта волокита с проволокой, грузом и лодкой.
Через Кида Джилберта я мог бы передать Кермеру, чтобы как-то его подготовить, что Макейрэн, вероятно, находится с небольшой группой закоренелых профессионалов.
Закрыв глаза, я допил холодное темное пиво, а открыв их, увидел сидящего напротив меня Стью Докерти, чем-то напомнившего мне работника британского консульства, готового начать вас убеждать в необходимости приобретать в больших количествах твид и автомобили «ягуар».
– Даете консультации сегодня? – спросил он.
– Обращайтесь с вашими проблемами к доктору Хиллиеру.
– Доктор, я хотел бы услышать ваше мнение по поводу болезни, которой болен один город.
– У меня было время обследовать пациента. Он в тяжелом состоянии, открыт к любой инфекции.
– Особенно к вирусной?
– Да, к той, что имеет пятилетний инкубационный период.
– Когда я вошел, Фенн, вы с молодым Полем такие рожи друг другу корчили. У нас с вентилятором что-то стряслось в типографии, воздух не гонит, вот и информация ко мне не прилетела. Не стоит ли меня ввести в курс дела?
– Ты не сможешь об этом написать.
– Ты можешь себе представить, на что бы стал похож наш город, если бы я писал обо всем, что знаю?
Тогда я ему рассказал о шутейных открытках. Посоветовал отправиться к молодому Полю и изобрести способ заставить его показать ему эту карточку.
Докерти утрированно изобразил изумление.
– Боже ж мой, дорогой друг! Я не веду бесед с Хейнемэнами. Старший говорит младшему, который говорит главному редактору, который говорит помощнику главного редактора, который говорит редактору отдела городских новостей, который затем говорит мне.
– Стало быть, ты любуешься Хейнемэнами издали.
– Уцелевшими – да. Более тесные отношения были у нас с Милред. Давным-давно, когда она решила быть репортершей – это так занятно и весело, они мне сунули ее под крыло. Двух месяцев ей хватило, чтобы понять, насколько это скучная работа. Фенн, а этично поделиться воспоминаниями о твоей даме, если она уже на небесах?
– Ты бы без повода не спросил бы ведь об этом?
– Конечно. Конечно, нет. Ты знаешь, она казалась одиноким зверьком. Была склонна преувеличивать ценность ее щедрот. От меня ожидалась трепетная благодарность. С помощью своей благосклонности, которой пользовалась как дубинкой, стремилась доводить всех мужчин до рабского состояния, чтобы они эту благосклонность постоянно вымаливали. Но талантам ее не сопутствовала минимальная разборчивость, и такому старому похотливцу, как я, это было особенно не по вкусу. Она лишила меня удовольствия долгих ухаживаний. Тогда я не отдавал себе отчета, что это трансформируется в сбор материала. Наши маленькие радости дали мне возможность быть очень точным, когда я написал о ее убийстве для двух журналов, подписавшись двумя разными фамилиями и заработав в общей сложности пятьсот пятьдесят долларов.
Шлюху эту я изобразил гораздо более привлекательной, нежели она была на самом деле. Теперь до меня доходит, что из всех, кто был допущен до ее прелестей, возможно, лишь Макейрэн и я отчалили прежде, чем она собралась нам дать от ворот поворот, а это для нее было самым чудовищным оскорблением. Двигали нами, вероятно, идентичные мотивы – отвращение к присвоению женщиной нашего примитивного права на агрессивность. Я тоже однажды ее стукнул. Давай, давай, дорогой мой, изображай изумление. Прав ты. В образ не вписывается. Она подстерегла меня около моего дома, пьяная была, оскорблениями сыпала, в истерике билась. Я вошел вместе с ней, попробовал ее успокоить. Исцарапав меня и изрядно отделав ногами, она стала так вопить, что мои терпеливые соседи вызвали полицию. И когда она вновь завопила, я очень аккуратно ей вломил, обмотав кулак кухонным полотенцем и – коротким правым в челюсть, подхватил ее, как она стала валиться, и уложил на кровать. Спустя десять минут она захрапела. Было половина первого ночи. Я позвонил молодому Полю, чтобы он ее забрал, захватив при этом кого-нибудь, кто бы отогнал обратно ее машину. Мне показалось неудобным при этом присутствовать, поэтому я предупредил, что оставлю дверь не запертой. Она проснулась до того, как он приехал, и вовсю шуровала бритвенным лезвием в моем гардеробе. Разумеется, мы уладили это дело, не обращаясь в суд. Я тщательно подсчитал ущерб, купил вещи взамен испорченных и предъявил им счет.
– Милая девчушка.
– Больная девушка. Болезнь более тяжелая, чем все мы считали, так мне думается. Лицо Прекрасной Елены привело к гибели тысячи кораблей. Макейрэн – это посланец Милред в этом мире, Фенн. И от ее имени он призван выполнить еще не одну миссию. Почтовые открытки – это какое-то безумие.
– Мне тоже так сдается.
– Но Мег ты об этом сказать не можешь, так ведь?
– Не могу.
– Но если тебе придется его отыскать, Фенн, если ты будешь принужден это сделать, то единственным человеком, который мог бы туда отправиться и найти его, окажется Мег, только с ней станут они говорить. Такая мысль не приходила тебе в голову?
– Стараюсь гнать эту мысль от себя.
– Тебе бы пришлось ее как-то обмануть?
– Все это будет зависеть от того, в связи с чем он нам понадобится.
– По сути, ключевая фигура не ты, Фенн. Это Мег. Лэрри знает, что она способна его отыскать.
– Об этом он не говорил.
– Когда припрет, ему придется.
– Припрет – это как, Стью?
– Ммм. К примеру, такая кучерявая ситуация. Он проскальзывает в город, убивает славного старину Джеффи Кермера и растворяется среди своих холмов. Однако все это видит некий свидетель.
– Значит, он будет знать, что разыскивается за убийство? И ты полагаешь, я попытаюсь послать за ним Мег? Она, возможно, кого-нибудь, кто ей скажет, где искать Макейрэна, и найдет. Но не получит никакой информации, если будет не одна. Мег так уверена, что ее любезный братец не причинит ей никакого вреда. Но я-то в этом не уверен, Богом клянусь. Не думаю, что он вред причинит кому-то, кого он может использовать, однако, на мой взгляд, он убьет любого, кто может таить в себе для него опасность. Все, на что я когда-либо отважусь, это попробую уговорить ее постараться узнать, где он обретается, чтобы мы могли отправиться его взять. Мне следует вести с ней честную игру, а не заманивать ее туда хитростью, чтобы затем следовать за ней по пятам. Да и не думаю, что она захочет участвовать в поимке Макейрэна. Лишь для того, чтобы она не отвергла с порога саму эту мысль, потребуются весьма и весьма веские доказательства, и я не думаю, что нам их удастся добыть в случае с Макейрэном.
– Если же ты не сможешь убедить ее, то со стороны будет казаться, что ты покрываешь Макейрэна.
– Похоже, Докерти, тебе все это удовольствие доставляет? Пузыри от радости пускаешь?
– Стараюсь доказать, что я друг тебе. Если Макейрэн что-то учинит здесь и скроется на своих холмах, на тебя такое давление окажут, какого ты в жизни не испытывал. Поэтому, старина, приготовься к этому. Заранее спланируй, куда ты отпрыгнешь и насколько. «Дейли пресс» станет с воплем требовать ваших скальпов – твой и Лэрри Бринта.
– Извини. Вовсе не хотел задевать тебя, Стью.
– Хочу, чтобы ты выжил, лейтенант. Если вышвырнут тебя вместе с Лэрри, мне придется иметь дело с болванами и дикарями. Возможно, тебе понадобится любая помощь. Даже моя.
9
В следующий вторник в Харперсбергской тюрьме произошел давно назревавший взрыв насилия. Время было выбрано самое верное. Когда это случилось, до полудня оставалось десять минут – момент, когда максимальное число заключенных оказывается вне камер. Восставшие воспользовались сильнейшей грозой, во время которой вырубилось электричество и охрана оказалась полупарализованной на своих вышках и галереях. В стене тюрьмы было три входа: один для людей, через второй завозили продукты и вывозили произведенную в тюрьме продукцию, через третьи ворота проходила железнодорожная ветка, которой не пользовались уже несколько десятков лет. Ворота для въезда и выезда грузового транспорта были так укреплены, что проломить их не могла никакая машина, к тому же с внутренней стороны на подъезде к ним была сооружена невысокая стенка с изгибом, заставлявшая грузовики двигаться на малой скорости. Двойная дверь для прохода людей была слишком узка, чтобы попытаться проломить ее с ходу на машине. Однако было позабыто, что уязвимы ворота неиспользуемой железнодорожной ветки. На использовании этого слабого места и базировался безумный замысел пробиться на машине сквозь эти ворота.
Последующие расследования показали, что подавляющее большинство заключенных не было знакомо с планом побега, их подбили на бунт, чтобы они отвлекали на себя внимание, пока происходил побег.
В первых же жестоких схватках погибли трое охранников и двое заключенных. В четвертом блоке заперли одиннадцать заложников. Прачечную, штамповочный цех, склад краски охватило пламя. Под прикрытием бури и черного удушливого дыма, в ситуации общей растерянности, один из заключенных, подбежав к тяжелому грузовику, стоявшему под погрузкой, напрямую соединил зажигание, завел двигатель и, набирая скорость, устремился к железнодорожным воротам. Пробив первые стальные ворота, грузовик проломил и наружные, в которых и застрял. Тридцать один человек рванулись в ту сторону. Они бросались по шпалам и проползали между колесами грузовика. К тому моменту, когда путь к свободе обнаружили и другие, разбитый грузовик уже полыхал, и жар не позволял приблизиться к нему. Человек, управлявший грузовой машиной, рисковал, но действовал с расчетом. После его поимки выяснилось, что он прежде был шофером при автомагазине и знал, что повреждения он может получить лишь в том случае, если ворота не поддадутся, выдержав удар автомобиля. Если удастся пробить ворота насквозь или хотя бы сделать в них заметную трещину, корпус машины испытает меньшие перегрузки. Он рассказал, что, лежа на сиденье рядом с местом шофера, он одной рукой нажимал на акселератор, а другой держал руль, и только в самый последний момент тесно прижался к задней спинке. От удара дверцы заклинило. Он выскочил, опустив боковое стекло, и успел присоединиться к первой группе, проползавшей перед передней осью. К тому времени, когда языки пламени блокировали этот путь за пределы тюрьмы, сигнал тревоги уже ревел, соревнуясь с раскатами весенней грозы, и все полицейские службы в этом районе были поставлены на ноги, чтобы согласно существующему на подобный случай плану перекрыть дороги.
К часу дня деморализованная охрана получила подкрепление, и всех заключенных удалось оттеснить в один из блоков. Через ворота для транспорта было подвезено все необходимое для тушения пожаров. Когда вооруженные люди производили осмотр административных помещений, то обнаружили в полубессознательном состоянии и утратившего способность членораздельно говорить заместителя начальника тюрьмы Бу Хадсона, наполовину съехавшего под свой стол. Он издавал визгливые предсмертные стоны, а из глубокого разреза, который тянулся от горла до паха, вываливались внутренности. К этому моменту к месту драмы мчались бригады фоторепортеров и телевизионщиков, прервав передачи, радиостанции передавали срочные сообщения, спешили рассказать о событии телеграфные агентства, уже сорок минут подле заградительных сооружений на дорогах находились стражи порядка, подтягивались подразделения национальной гвардии, а к нам в полицию по телетайпам поступали все новые и новые сообщения.
К двум тридцати с помощью брандспойтов и слезоточивого газа было подавлено сопротивление во всех частях тюрьмы кроме четвертого блока, куда оттеснили заключенных. Еще один из них был убит и семь ранено. Одиннадцать человек из тридцати одного сбежавших были к этому времени уже задержаны полицией штата и округа. Однако поскольку до наведения порядка в четвертом блоке невозможно было произвести подсчет заключенных, число находящихся в бегах также нельзя было установить, равно как их имена и приметы. В первых сообщениях говорилось о сотне доведенных до отчаяния людей, бродящих по сельской местности.
Представитель заключенных, осажденных в четвертом блоке, заявил, что хочет вести переговоры, но только не с начальником тюрьмы Уэйли. Одного из взятых в заложники охранников отпустили, чтобы он передал это сообщение. Этот охранник рассказал, что один из отбывающих пожизненное, дебил и деревенщина, пообещал лично перерезать глотки остальным заложникам, если требования будут игнорироваться. К этому времени на сцене появился начальник управления тюрем и исправительных учреждений штата, готовый приступить к привычной игре в переговоры, к этой бессмысленной процедуре, в ходе которой представители властей выслушивают жалобы и требования, а затем с деланной неохотой соглашаются принять требования. Поскольку о требованиях сообщается в печати, у заключенных появляется слабая надежда на то, что общественное мнение не позволит властям увильнуть от исполнения своих обещаний. Порой условия в тюрьмах действительно улучшают – на период от двух до трех недель. Чаще они становятся хуже. Как только заложников освобождают, представители властей с гордостью заявляют, что им удалось перехитрить тюремную шпану.
В три часа дня в мой кабинет вошел Джонни Хупер. У меня работало радио, настроенное на волну Харперсберга, программу вел диск-жокей, который регулярно зачитывал последние сообщения, причем делал это минут за десять до того, как мы их получали по телетайпу. Мальчишеское лицо Джонни было озабочено. Присев на угол моего стола, он сказал:
– Я вот о чем подумал, Фенн. Когда они наконец установят, кто же исчез, ставлю доллар, что я смогу назвать три фамилии.
– Дэйтуоллер, Костинак и Келли, – сказал я.
– Ага, и ты так считаешь?
– Да. Потому что я тоже не верю в совпадения.
Несколько минут мы в упор смотрели друг на друга.
– А он купил этот гоночный фургон, – проговорил Джонни.
– Чтобы он их ждал в условленном месте.
– Скажи, Фенн, он мог проехать до того, как были установлены заграждения на дорогах?
– Сомневаюсь. Их расставили так далеко, что ни одна машина не могла бы покрыть это расстояние за то время, что их воздвигали. Более вероятно, что у Макейрэна имеется в машине одежда, есть удостоверение личности, и он попробует проехать через пост у заграждения.
Джонни покачал головой.
– Чтобы они вчетвером ехали вместе? Как бы этих парней ни нарядить, они все равно странно смотреться будут, шеф. Действовать им надо как-то по-другому. К примеру, Макейрэн может одеться, как фермер, и запихать их под мешки с морковкой или еще чем-нибудь в этом роде.
Неожиданно мы заметили, что, сосредоточенно глядя друг на друга, оба киваем головами. И оба усмехнулись. Я послал его за дорожной картой. Как будто сделавшись телепатом, мой друг диск-жокей вдруг снова возник с сообщением, что у пяти постов на дорогах выстроились вереницы машин, при этом он назвал местонахождение постов. Я записал их. Когда Джонни развернул карту, я пометил на ней эти места.
– Сейчас легко перекрыть пути из этой долины, – заметил Джонни. – Других дорог там нет. Только эти пять. Отлично.
– У меня возник целый ряд «если», которые я попытаюсь связать. Послушай. Если те трое на свободе, и вся эта затея была задумана, чтобы дать им вырваться, если Макейрэн отправился туда их поджидать и если поставил машину на такое близкое расстояние от тюрьмы, какое счел бы безопасным, если бы они прямиком рванулись к этому условленному месту, и если он намеревался привезти их в свое укрытие, которое устроил в знакомых ему холмах, то рассуждая логически, самый короткий путь будет пролегать через Полксберг, откуда послали те почтовые открытки. Другой путь будет длиннее, причем ему придется практически въехать в Брук-сити до того, как он сможет повернуть на шоссе номер 882. Значит, он должен был бы проехать через вот этот пост в Мелтоне. Это, дай-ка мне измерить, примерно восемнадцать миль от Харперсберга. Предположим, они сели в автомобиль и тронулись спустя несколько минут после полудня. Поехал бы он, конечно, не превышая разрешенной там скорости. К посту подъехал примерно без двадцати час. К этому моменту контрольно-пропускной пункт работал минут пятнадцать. А это нам подспорье.
