Текст книги "Современная ирландская новелла"

Автор книги: Джон Бэнвилл

Соавторы: Уолтер Мэккин,Фрэнк О'Коннор,Шон О'Фаолейн,Джеймс Планкетт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Для Кейт это решение было ужасным ударом, хотя, казалось, с чего бы, ведь она давно говорила соседям, что надо бы дать Джимми приличное образование и вообще пора ему жить среди людей своего круга. А теперь, выходит, она такая же ревнивая и такая же собственница, как все. Кейт никогда не осуждала мать Джимми и никому этого не позволяла, но теперь чего только о ней ни говорила.

– Когда он ей не был нужен, она о нем и не всщ>' минала, а теперь вдруг понадобился, – жаловалась ойа миссис Сомнерс.

– Что же делать, надо решать по справедливости, – глубокомысленно отвечала та.

– По справедливости? С чего это мне быть справедливой? – вскипала Кейт. – У них все есть, пусть и по» каясут, какие они справедливые. А у кого все отнято, молчать не обязан!

Да и Джимми огорчал ее. Он и раньше то скисал, то загорался, а теперь так зажегся мыслью о новой прекрасной жизни, что о Кейт и Джеймсе даже думать забыл. Со счастливой улыбкой уверял, что всегда будет приезжать на каникулы, и начал утешать Джеймса, что и тот в свой черед уедет в Лондон.

– Уедет, уедет, – подхватила Кейт и заплакала, – а что со мной будет, ьам и дела нет.

Услышав это, Джимми вышел из себя и закричал:

– Ладно, никуда я не поеду, раз ты не хочешь!

А она напустилась на него, срывая гнев и досаду:

– Кто тебе сказал, что не хочу? Да разве я могу тебя держать, у меня ведь нет ничего! Убирайся! У них дом полная чаша, и шубы, и машины! Там уж о тебе позаботятся как надо.

И все же, когда за Джимми приехал отчим и увез его с собой, Кейт почувствовала громадное облегчение. Она понимала, что ей самой с Джимми не справиться. Слишком уж он стал непослушный, слишком большой, шумный и требовательный; нужен мужчина, чтобы держать его в узде, а она старая, неповоротливая, полуслепая, даже хозяйство ей вести не под силу. Вот, бывало, надумает, что им с Джимми неплохо бы полакомиться, отправится в город за хорошим куском мяса для жаркого, а вернется и вдруг соображает, что забыла, как его готовят. «Господи, помоги, – говорила она тогда, закрыв глаза, – как же я его делала, когда была помоложе? Еще бедный Джек похваливал: «пальчики оближешь!»

С Джеймсом было куда проще, этот и не замечал, что ему ставят на стол: жаркое, кастрюльку супа или кружку чаю, – все равно, лишь бы в кармане водилась мелочь на тетрадки. Сейчас он бредил музыкой и целыми часами терпеливо линовал страницы, выводя там какие‑то значки, про которые говорил, что это оперы, а потом пел их Кейт своим глухим голосом. Сидя над тетрадями, он испортил себе глаза, и Кейт пришлось купить ему темные очки. В школе у него тоже не ладилось, потому что директор, который жил на большой улице, знал про него все, и ему не нравилось, что такой мальчик учится в его благопристойной католической школе.

Однажды Джеймс вернулся домой и ровным, как всегда, голосом сказал:

– Мам, знаешь, как назвал меня сегодня мистер Кленси? «Джеймс Маони или как тебя там на самом деле?» Ведь нехорошо так говорить, правда, мам?

У Кейт в душе что‑то перевернулось. Сперва она чуть не бросилась к настоятелю жаловаться на м – ра Кленси, но, подумав, решила, что м – р Кленси и настоятель – два сапога пара, и, если она хочет добиться справедливости, ей не на кого положиться, кроме как на себя. Поэтому она натянула пальто, нахлобучила старую шляпу, схватила зонтик вместо трости и отправилась к большому дому директора школы. Когда он вышел к ней, она спросила, какое право он имеет оскорблять ее сына, а он обозвал ее наглой старухой и захлопнул дверь у нее перед носом. Тогда она принялась стучать дверным молотком и ручкой зонтика и честить его до седьмого колена. Заметив, что занавески в соседних домах заколыхались, она поняла, что у нее есть слушатели, и не преминула вспомнить, что мать м – ра Кленси была известна на всю Угольную набережную как «Норри – бесштанная плясунья», что она владела домами в трущобах и отказывалась ставить двери в уборных. Слов нет, Кейт и впрямь показала себя старой грубиянкой, и после этого Джеймсу пришлось перейти в школу к монахам. Тех не интересовало, кто его мать, поскольку вскоре они с удовольствием убедились, что Джеймс словно создан для успешной сдачи экзаменов, а это было им на руку.

Потеряв Джимми, Кейт почувствовала, что и Джеймс может ускользнуть от нее, и, сидя по вечерам с ним вдвоем, заводила разговор о том, кем он станет, когда вырастет. Из этих бесед она узнала, что у Джеймса только одна мечта – стать памятником. Он помнил все городские памятники наперечет и первое время был слегка обеспокоен тем, что памятники ставят только героям, отдавшим жизнь за Ирландию, поборникам трезвости и основателям религиозных сект, а ни одно из этих поприщ его не устраивало. Но потом он вычитал в библиотечной книжке, что можно пробиться в памятники, если сочинять книги или музыку. Тут‑то он и взялся всерьез за свои оперы. Кейт глядела на его круглое, важное лицо, освещенное огнем, пылавшим в очаге, и думала, что Джеймс уже сейчас немного похож на памятник.

Джимми здорово умел заставить людей смеяться, особенно над ним самим, и Джеймс, зная, как это нравилось Кейт, тоже старался ее рассмешить. Но Кейт, хоть убей, не могла выдавить из себя улыбку на все его остроты. И в то же время она знала, что Джеймс привязчивее, мягче и внимательнее, чем Джимми. «Джимми, тот огонь, зато у Джеймса есть характер» – так отзывалась она о них.

Но вот однажды рано утром в двери Кейт отчаянно застучали, и она в страхе вскочила с кровати, уверенная, что с Джимми стряслась беда. Уже неделю он не выходил у нее из головы, и она попрекала Джеймса, что тот портит себе глаза над старыми книжками и не хочет написать брату, узнать, как у него дела. Казалось, с чего бы ей беспокоиться, ведь она сама похвалялась тем, что, слава богу, избавилась от Джимми, но ход ее мыслей никогда не отличался последовательностью. Не спросив даже, кто там, она распахнула дверь и увидела Джимми. У нее все поплыло перед глазами от радости и облегчения:

– Сыночек ты мой! – воскликнула она, обнимая его. – А я уж думала, ты никогда не придешь! Как же ты добрался‑то до нас?

– Шел пешком почти всю дорогу! – ответил он с обычным своим удальством.

– Ну еще бы! Ты ведь у нас такой! – приговаривала она торопливо, и вдруг голос ее даже сорвался от возмущения. – Да ты в хороших штанах!

– Кто там, мам? – нетерпеливо закричал сверху Джеймс.

– Спускайся скорей, сам увидишь! – отозвалась Кейт, принимаясь возиться у огня, и Джеймс в ночной рубашке спустился в кухню.

– Ну что, Джеймс, небось не рад, что я вернулся? – усмехнулся Джимми, протягивая руку.

– Нет, Джимми, я очень рад, – ответил Джеймс тихо.

– Ну‑ка, быстро оденься, чертенок ты этакий! – закричала Кейт. – Сколько раз тебе говорить, чтобы не разгуливал з ночной рубахе по двору и позсюду… Ох ynt этот мне малый, – пожаловалась она Джимми, – просто сердце от него заходится. Только успевай за ним подбирать, все теряет да раскидывает.

Потом они все втроем уселись завтракать, а солнце как раз добралось до красного песчаника в карьере и румянило щеки Джимми, пока он рассказывал о сзоем ночном путешествии. Кейт дивилась в душе, «как ока, помня рассказы Джимми, могла все это время слушать Джеймса. О чем бы ни говорил Джеймс, все у него начиналось или кончалось одним: «Мам, ведь я правильно сделал, да?» А вот Джимми, тот обычно выставлял себя простачком, иной раз вовсе дураком, но всем было совершенно ясно, что это совсем не так.

– Ну а деньги на дорогу ты куда дел? – спросила Кейт подозрительно. – Небось потратил?

– Какие деньги? – вспыхнул он.

– Дала же тебе мать деньги на поезд?

– А я ей ничего не сказал.

– Не сказал? – медленно повторила Кейт. – Ага, понятно, ты с ней поругался и удрал из дому! Ей – богу, вечно ты что‑нибудь натворишь!

– А ей все равно, что я делаю, – вызывающе передернул плечами Джимми.

– Ну еще бы! – насмешливо отозвалась Кейт. – Она, значит, мало о тебе думает? А теперь во всем буду виновата я, теперь она скажет, это я тебя испортила. И правильно скажет. Все я виновата, паршивец ты этакий! – Она распахнула дверь во двор и стала смотреть на огромный, залитый утренним солнцем каменный лоб карьера. – Ну и день сегодня выдался, слава тебе господи!

Полчаса спустя до слуха Кейт донесся непривычный здесь шум автомобиля, и она встревоженно подняла голову. Машина остановилась возле дома. Кейт круто повернулась к Джимми, который побледнел не меньше, чем она.

– Полиция? – спросила она гневным шепотом. Она знала, что спрашивает зря, но Джимми будто и не слышал. Он сразу сник.

– Если это дядя Тим, я с ним не поеду, – заявил он угрюмо.

Кейт пошла к дверям и увидела мужа Нэнс, приятного розовощекого молодого человека, – о таких Кейт обычно говорила «кровь с молоком».

– Вот мы снова у вас, миссис Маони, – сказал он добродушно.

– Входите, входите, сэр, – захлопотала Кейт, вытирая руки о свой сшитый из мешковины передник, и сразу превратилась из гордой матери семейства в старую служанку, пойманную с тем, что ей не принадлежит.

Молодой человек вошел в кухню, словно к себе домой, и остановился как вкопанный, увидев сидящего у окна Джимми.

– Нет, вы подумайте, и как это я догадался первым делом приехать прямо к вам? – спросил он весело, – Знаете, миссис Маони, из меня вышел бы первоклассный сыщик. Тим – следопыт, вот кто я такой. Преступники содрогаются, услышав мое имя.

Джимми не отозвался, и Тим с упреком Ескинул голову.

– Ну так как, Джимми? – спросил он.

Кейт видела, что Джимми и любит, и боится его.

– Я не поеду с вами, дядя Тим, – запальчиво сказал он, но в голосе его звучали просительные нотки.

– Придется, Джимми, – ответил ему отчим, по-прежнему без тени раздражения. – Без тебя мне в Лимерик возвращаться не стоит. А если ты думаешь, что остаток своих дней я проведу, гоняясь за тобой по всей Ирландии, то ошибаешься. С меня и этой поездки вполне довольно. – Он сел, и Кейт увидела, что он совсем измучен.

– Не выпьете ли чаю? – спросила она.

– С удовольствием, миссис Маони! Готов выпить хоть целый чайник! – ответил он. – Из‑за этого молодца я даже позавтракать не успел.

– Я не хочу возвращаться, дядя Тим! – вскипел Джимми. – Я останусь здесь!

– Вы только послушайте его, миссис Маони, – Тим скосил глаза на Кейт, – оскорбляет Лимерик, да еще где? В Корке!

– Ничего я не оскорбляю! – в отчаянии закричал Джимми и вдруг опять стал ребенком, безоружным перед хитрыми уловками взрослых. – Я хочу остаться здесь!

Кейт снова наполнила чайник и, ставя его на стол, прищурилась, обдумывая, как бы помочь Джимми.

– Похоже, сэр, он просто хочет устроить себе небольшие каникулы, – сказала она робко, но от этих слов Джимми совсем взвился.

– Не надо мне никаких каникул! – закричал он. – Я хочу остаться здесь насовсем. Мой дом здесь, я так и матери сказал.

– А тебе не кажется, Джимми, что твоей матери было довольно горько это слышать? – сухо спросил отчим.

– Но это же правда! – сердито ответил Джимми.

– Садитесь, выпейте чаю, сэр, – пригласила Кейт, стараясь разрядить обстановку. – Еще выпьешь, Джимми?

– Нет, – ответил Джимми и расплакался. – Не то что я не люблю ее, только она взяла меня слишком поздно. Не надо было ей так тянуть, дядя Тим.

– Возможно, тут ты и прав, сынок, – устало отозвался отчим и придвинул стул к столу. – Такие вещи нельзя чересчур затягивать, наверно, ты уже слишком большой и не можешь привыкнуть к матери. Но ты должен вести себя по – другому.

– Ну ладно, – всхлипнул Джимми, сдаваясь. – Что же мне делать?

– Не убегать, как бы тяжело тебе ни было, – сказал отчим, принимаясь за скудный завтрак – чай с хлебом. – Ведь ты причиняешь боль другим людям. Поговори с матерью, объясни ей, что у тебя на душе. Может, и правда тебе лучше вернуться сюда и поступить в приличную школу, только пусть она все это сама устроит. Знаешь, тебе, наверно, и представить трудно, чего стоило матери взять тебя к себе. Вероятно, этого не следовало делать, вероятно, это была ошиб ка, но не хочешь же ты, чтоб она решила, будто вся ее жизнь – сплошные ошибки.

– Послушай его, Джимми, он дело говорит, – сказала Кейт, уловив глубокое чувство в голосе Тима. – Не вернешься к матери сейчас, больше тебе к ней не вернуться, столько пойдет разговоров! А если вернешься, всегда сможешь приезжать к нам на каникулы.

– Ну ладно, – в отчаянии сказал Джимми.

Кейт знала – это не притворство, Джимми и правда в отчаянии. Конечно, немножко он и напускал на себя. Не захотел поцеловать ее на прощание, а когда Джеймс весело сказал: «Ну недельки через две ты опять будешь с нами!» – Джимми глубоко вздохнул и ответил: «Может, буду, а может, и нет», – давая понять, что он не исключает возможности самоубийства.

Но Кейт видела, что он и в самом деле не хочет уезжать, что только ее дом он считает родным, и теперь могла всласть похвастаться перед соседями:

– Это ж надо подумать! Четырнадцать лет всего парню, ни разу в жизни из дому не уезжал, а тут всю ночь шел пешком, не ел, не спал, ну скажите, разве второго такого найдешь?

В конце концов Джимми расстался со своей матерью, и они снова зажили втроем, почти так же, как прежде. Переменилось только одно. Через несколько дней после возвращения Джимми сказал:

– Больше я не буду звать тебя мамой.

– Ишь ты! И как ты собираешься меня называть? – спросила Кейт с горькой усмешкой.

– Буду звать бабушкой, иначе получается глупо.

А немного погодя и Джеймс, до сих пор звавший ее

«мама», вдруг тоже сказал «бабушка», как будто по ошибке, но тут Кейт, не на шутку разозлившись, накинулась на него:

– Радовался бы, что тебе есть кого называть матерью! – кричала она. И хотя она понимала, что мальчики правы, ей это совсем не нравилось. Как и те молодые женщины, что на первых порах протестовали против Джимми и Джеймса, она чувствовала, что сполна заплатила за свое «звание».

4

Через год Кейт попала в больницу с ревматизмом и бронхитом, и Нора с Молли договорились взять Джимми и Джеймса к себе, но, когда дошло до дела, мальчики наотрез отказались. Они остались в доме одни, и раза два в неделю кто‑нибудь из дочерей Кейт наведывался к ним, чтобы навести порядок. Нора и Молли рассказывали матери, что кавардак в доме страшный, правда, сразу можно разобраться, кто в чем виноват – ведь Джимми хоть и неряха, но совесть у него есть, он сгребает все в одну огромную кучу, видно, надеется, что за ним приберет Санта – Клаус, а Джеймс бросает вещи там, где стоит, едва только какая‑нибудь мысль поразит его воображение. Кончилось тем, что Кейт вернулась из больницы не долечившись, но все равно опоздала, потому что Джимми успел набедокурить – потихоньку бросил школу и устроился работать в упаковочную фирму.

– Ах ты, мерзавец, – вздыхала Кейт нежно. – Так я и знала, стоит мне отвернуться, и ты что‑нибудь выкинешь. О господи, да разве за тобой углядишь! Извольте завтра же отправляться в школу, дорогой сэр! А не то сама туда оттащу. Не в первый раз.

– Как же я вернусь в школу? – возмутился Джимми. – Ведь если я не предупрежу за месяц об увольнении, меня накажут по закону.

Джимми знал, что Кейт больше всего на свете боится полицейских, судей, инспекторов и даже теперь, на старости лет, вечно трусит, как бы ее не упрятали в тюрьму ни за что ни про что.

– Я сама поговорю с управляющим, – предложила она. – Как его звать?

– С ним нельзя поговорить, – возразил Джимми, – он уехал в отпуск.

– Ну и врун же ты, – пробормотала она со счастливой улыбкой. – Чего только не придумаешь! Говори сейчас же, как его звать, бездельник несчастный!

– Все равно мне надо устраиваться на работу, – заговорил Джимми, совсем как взрослый. – Случись что с тобой, кто позаботится о Джеймсе?

– Нет, ты чистый дьявол! – сказала Кейт, ведь она сама все время об этом думала, и вот, на тебе, Джимми угадал ее заботы. Но, с другой стороны, Кейт знала, что Джимми любит командовать и не преминет выставить напоказ, какая на нем ответственность, а на самом деле у него на все свои причины, о которых никому не догадаться до поры до времени.

– Не завидую я бедному Джеймсу, если ему придется полагаться на тебя, – закричала она. – А своей матери ты написал?

– Интересно, было у меня время писать? – ответил он обиженно, уязвленный такой несправедливостью.

– Когда денежки нужны, так время находится, – понимающе кивнула Кейт. – Сядь‑ка сейчас да напиши, лодырь ты лодырь. Вижу, сам натворил дел, а хочешь все на меня свалить.

Джимми со страдальческим видом уселся за стол и стал вымучивать письмо к матери.

– Как пишется «учреждение», Джеймс?

– Ага! – закричала Кейт злорадно. – Хочет школу бросить, а сам не знает, как простое слово написать!

– Раз ты знаешь, сама и напиши! – не остался он в долгу.

– В мое время бедняки в школу не ходили, – ответила Кейт с достоинством. – Нам see доставалось с трудом, не так, как нынче, и мы ценили, что имели, не з пример теперешним. Пиши и не разговаривай!

Снова приехал отчим Джимми и долго убеждал его. Он терпеливо объяснял, что, если Джимми не закончит школу, он не сможет поступить в колледж, и тогда ему придется всю жизнь быть простыв: рабочим. Джимми знал, что отчим желает ему добра, и расплакался, но на него нашел упрямый стих, и он не мог отступиться. Он все твердил, что хочет сам зарабатывать. Когда отчим собрался уезжать, Джимми проводил его до машины, и они еще долго разговаривали. Кейт это насторожило.

– О чем вы говорили? – спросила она.

– Да ни о чем, – небрежно отозвался Джимми. – Я его спросил, кто мой отец, а он говорит, что не знает.

– Раз говорит, значит, не знает, – отрезала Кейт. – Ну и любопытный ты стал.

– А он говорит, я имею право узнать, – рассердился Джимми. – И велел спросить у Нэнс (временами он называл свою мать «мама», временами по имени, но и то и другое выходило у него неловко).

– Спроси, спроси, – ответила Кейт насмешливо. – Она, верно, спит и видит, как бы скорее тебе рассказать!

Однако в следующий раз Джимми вернулся от матери с торжествующим видом и поздно вечером похвастался:

– Ну, я все‑таки разузнал, кто мой отец.

– Быстро ты расстарался, – ответила Кейт. – Как же тебе удалось?

– Дядя Тим помог, – сказал Джимми. – Я как раз спорил с Нэнс, а он вошел. Ох и разозлился он! Только и сказал: «Джимми, выйди!» Я вышел. Через полчаса он пришел ко мне и говорит: «А теперь ступай к матери!» Она сидела и плакала.

– Еще бы! – дернула плечом Кейт. – Ну и что же? Кто твой отец?

– Да вообще‑то не ахти кто, – уныло признался Джимми. – Зовут его Кридон, у него была бакалейная лавка в Северном Корке, но он ее давно бросил. Нэнс думает, сейчас он в Бирмингеме. Ну, это я выясню.

– Для чего? – спросила она. – Какой тебе прок, если ты его найдешь?

– Надо же мне с ним повидаться, – вскинулся Джимми.

– Повидаться?

– Ну да, – проворчал он с некоторым сомнением в голосе. – Нельзя, что ли?

– Чего же нельзя? Он ведь о тебе так заботится! – усмез улась Кейт. – Мозги у тебя набекрень, вот что!

И правда, ей иногда так казалось. То Джимми целыми месяцами будто и не вспоминал о своих родителях, то начинал бредить ими днем и ночью и доводил себя до полного исступления. Когда на него это находило, Кейт боялась, как бы он чего не выкинул. Он был на все способен, и хоть она понимала, что до рукоприкладства дело вряд ли дойдет, но день за днем ждала, как бы случайно брошенное кем‑то слово не показалось Джимми нестерпимо обидным.

Однажды он уехал. Какой‑то матрос патрульного рыбачьего судна устроил ему бесплатное плавание. Пока его не было, Кейт места себе не находила, а

Джимми, конечно, был верен себе, даже открытки не прислал, где он. В глубине души Кейт надеялась, что ему не удастся разыскать отца, что тот переехал, но, зная, каким упрямым становится Джимми, когда хочет чего‑то добиться, она мало в это верила. Она все пыталась представить себе, как встретятся отец с сыном, и молила бога, только бы отец не сказал ничего такого, что выведет Джимми из себя.

– О господи, господи, – вздыхая, говорила она Джеймсу. – Мало ли что взбредет Джимми в голову, он еще убьет его.

– Ну что ты, бабушка, – уговаривал ее Джеймс скучным голосом. – Не для того Джимми поехал в Англию, чтобы его убивать. Он умнее, чем ты думаешь.

– А зачем он поехал? – допытывалась она. – Раз уж ты все про него знаешь, скажи мне зачем?

– Из любопытства, только и всего, – отвечал Джеймс. – Джимми всегда ищет то, чего нигде нет.

И однажды, осенним утром, когда Джеймс уже отправился в школу на другой конец города, в дом ввалился Джимми весь грязный и взъерошенный. Он ничего не ел со вчерашнего вечера, и Кейт начала неуклюже возиться в кухне, стараясь побыстрее накормить его и проклиная свою старость и слепоту, из‑за которой теперь все ей было трудно. Но в душе она ликовала. Она ведь сама себя обманывала, когда боялась, как бы Джимми не поссорился с отцом, на самом деле для нее было б куда страшнее, если бы они поладили.

– Ах ты, бродяга, – ласково сказала она, наклоняясь над кухонным столом и заглядывая ему в лицо, чтобы получше рассмотреть. – Где же ты был?

– Да всюду.

– Ну и нашел его?

– Ясно, нашел. Пришлось ехать за ним в Лондон.

– Ну теперь ты на него поглядел и что скажешь? – спросила она с деланной беззаботностью.

– Человек как человек, – ответил Джимми небрежно, но и его голос прозвучал неискренне. – А вообще‑то он долго не протянет. Он так пьет, что скоро ему крышка.

Кейт тут же устыдилась своей ревности и мелочности – теперь, когда Джимми был с ней, она могла себе это позволить.

– Ох, Джимми, не надрывай себе из‑за них душу! – воскликнула она горестно. – Не стоят они того. И никто этого не стоит.

Она просидела с ним на кухне два часа, совсем как в тот раз, когда он убежал к ней от своей матери. Он выкладывал ей все: как скитался по Уэльсу и Англии, как добрые люди подвозили его, как один шофер грузовика накормил его обедом и еще дал пять шиллингов, когда Джимми рассказал ему про себя. Кейт казалось, что она видит все это своими глазами, видит, как Джимми входит в обшарпанный дом, как стучит в дверь, как ему открывает небритый человек с печальными воспаленными глазами и подозрительно вглядывается в Джимми, будто давно привык, что с добром к нему не приходят.

– Что же ты ему сказал? – спросила Кейт.

– Да просто: «Узнаете меня?» – произнес Джимми, будто каждое слово врезалось ему в память. – А он сказал: «Рад бы, да не имел чести с вами встречаться». И тут я сказал: «Я ваш сын».

– Господи, – вскричала Кейт, взволнованная до глубины души, ей уже стало немного жаль отца Джимми, хотя она заранее твердо решила его ненавидеть. – А он что?

– А он заплакал, – Плакал бы лучше пятнадцать лет назад, – в негодовании выкрикнула Кейт.

– Я ему говорю: «Да ладно, что было, то прошло». А он: «Нет, не прошло и никогда не пройдет. Твоя мать ничего не потеряла, потеряв меня. Я всегда всем только жизнь портил, а теперь вот порчу самому себе».

– Ишь как он себя жалеет, – вставила Кейт.

– И есть за что, – отозвался Джимми и стал рассказывать, как неделю прожил у отца в нищенской комнатушке, как они спали вдвоем на неприбранной постели, ходили вместе в трактир, чтобы поставить на лошадь несколько шиллингов, и по тому, как он вспоминал о неожиданных вспышках озорного остроумия, прерывавших пьяное самобичевание отца, Кейт почувствовала, что Джимми немного им гордится. Но Джимми оставался Джимми, он не мог удержаться от смеха, вспоминая, что на прощание отец дал ему только со вет, да какой! – предостерег от тотализатора и пьянства, а главное, наказывал быть верным самому себе.

– Ну и наглец! – закричала Кейт, не видевшая в этом ничего смешного. – Жаль, меня там не было! Я бы ему, подлому обманщику, нашла что сказать!

– Да зачем? – пожал плечами Джимми. – Он мне понравился.

Тут Кейт не нашла что ответить, уж больно это было несправедливо. Она приходила в ярость при мысли о том, что Джимми после всех этих лет, проведенных с нею, мог бы забыть ее ради отца, человека, который палец о палец не ударил, чтобы помочь сыну, даже знать не хотел, жив тот или нет. Но она понимала, что сердится от страха, – ведь никогда не была она так близка к тому, чтобы потерять Джимми.

5

Когда у Джимми появилась девушка, Кейт сперва не обратила на это внимания. Она решила, что это просто так, но, понаблюдав с полгода, как Джимми каждую пятницу вечером отправляется с ней куда‑нибудь, она забеспокоилась. Она пожаловалась миссис Сомнерс, что опасается, как бы Джимми не взял жену «ниже себя». Когда это дошло до родителей девушки, они рассердились не на шутку, поскольку сами боялись, как бы их Мэри не связалась с неровней. «Про парня никто не знает, чей он и откуда взялся, – твердили они всем и каждому. – Да что эта миссис Маони, из ума выжила?»

Поэтому Кейт со страхом ждала пятниц. Джимми приходил с работы, брился, мылся под краном на заднем дворе. Потом наряжался в свой лучший синий костюм, мазал волосы бриллиантином, а Кейт мрачно и неодобрительно следила за каждым его движением.

– Ты не поздно придешь? – спрашивала ока.

– А почему нельзя поздно? – интересовался Джимми.

– Ты же знаешь, мне не заснуть, пока тебя нет. (Так оно и было, хотя в другие вечера она засыпала сразу.)

В конце концов за нее взялся Джеймс. Как‑то вечером в пятницу он закрыл книжку, поднял очки на лоб и заявил:

– Бабушка, хватит тебе переживать из‑за Джимми и этой девушки. Джимми умнее, чем ты думаешь.

– Как же, – огрызнулась Кейт. – Ума у него не больше, чем у тебя. А видит бог, не так уж это много. Пошел бы ты да поиграл в мяч, как другие ребята.

– Мяч тут ни при чем, – ровным голосом ответил он. – Я знаю Джимми лучше, чем ты. С Джимми все в порядке, только он никогда на себя не полагается и легко попадает под чужое влияние. Вот он и старается водить компанию с теми, кто поглупей, чтобы чувствовать свое превосходство. Но голова у него хорошая, только ему лень ее утруждать.

Тревожило Кейт и еще одно – когда же Джимми наконец повзрослеет и перестанет волноваться из‑за своего происхождения. Их ближайшие соседи давным-давно обо всем забыли, а если и вспоминали, так разве чтобы похвалить Джимми. Он был для них своим, так же как дети, родившиеся от законных браков и выросшие в этих местах. Но Джимми, по всей видимости, никак не мог забыть, что он незаконный, прежняя блажь снова и снова находила на него, и каждый раз он откалывал что‑нибудь новое, чем приводил Кейт в полную растерянность. Однажды он укатил на велосипеде за восемь – десять миль в маленький городишко, где жил его дядя – владелец небольшой бакалейной лавки.

Дядя посылал отцу Джимми переводы на мелкие суммы, а тот сразу просаживал эти деньги на скачках.

Дядя встретил его не слишком приветливо, заподозрив без всяких к тому причин, что Джимми рассчитывает получать такие же переводы, а кроме того, ему не очень‑то хотелось рассказывать всему городу, откуда у него взялся племянник. Несмотря на прохладный прием, Джимми вернулся домой в приподнятом настроении и пресмешно изображал Кейт и Джеймсу, как дядя, умный, но запуганный изжелта – бледный маленький человечек, поучал Джимми, разъясняя ему, что страна летит ко всем чертям, народ забыл бога, все хотят поменьше работать и побольше получать. Джимми считал, что взял верх над дядюшкой, но на рождество дядюшка взял верх над ним – прислал ему малеиь – кий перевод. Джимми это очень тронуло, и Кейт о Джеймсом несколько раз замечали, как он доставал квитанцию из кармана и, улыбаясь, вчитывался в нее, будто в длинное любовное послание.

Но еще почище номер он выкинул летом, когда, захватив велосипед, воспользовался помощью все того же дружка – матроса и зайцем уехал на патрульном рыбачьем судне. На этот раз он пересек на велосипеде всю Южную Англию и добрался до маленького городка в Дорсете, где когда‑то Нэнс произвела его на свет, не имея рядом ни мужа, ни возлюбленного, ни друзей, которые могли бы ее поддержать. Кейт эта затея показалась очень странной, и она ворчала – у Джимми, мол, мозги набекрень, но в глубине души догадывалась, что он старается найти себя, свое место в жизни. И она знала, что говори не говори, а он все равно до конца дней будет носиться с мыслью о том, как бы все было, если бы он родился и вырос в нормальной семье.

Джеймс тоже следил за Джимми не без интереса, но с решительным неодобрением. Он никогда не проявлял особого любопытства насчет своих кровных родственников, хотя знал, что у него есть братья и сестры, которые учатся в лучших английских школах, и всем) своим видом давал понять, что, по его мнению, Джимми унижает себя, разыскивая с таким рвением свою родню.

– Просто я всегда жил слишком близко от своих родных, – объяснял Джимми. – Если б мои были так далеко, как твои, я бы сроду не стал их искать.

– Ну не знаю, – ворчал Джеймс, – я не считаю, что надо их избегать. Я не прочь встретиться с матерью, сестрами, братьями. В этом нет ничего странного. Но пока я этого не хочу.

– Ну и правильно, спешить некуда, – согласился Джимми, вдруг сникнув. – Будут смотреть на тебя сверху вниз – другого от них не дояадешься. То есть они, конечно, будут любезны и вежливы, но все равно станут относиться к тебе свысока.

– Вечно ты всего нагородишь, – недовольно сказал Джеймс. – Ты просто не уверен в себе, вот и думаешь, что на тебя смотрят свысока. Тебе всегда мерещится, будто с тобой что‑то не так, а на самом деле ничего подобного. Неладно‑то как раз с ними. Они слиш – ком беспокоятся, что о них подумают. Вот когда я стану государственным служащим или преподавателем в университете, они будут рады со мной познакомиться. Такие люди всегда ценят тех, кто им может пригодиться.

Хоть Кейт и смешили эти мальчишеские поучения, она сознавала, что в словах Джеймса, как ни грустно, есть житейская мудрость. Если Джимми с его обаянием и слабостями, унаследованными от отца, может оказаться обузой для других, Джеймс будет упорно трудиться, копить и начнет знакомиться со своими родными, только когда сам захочет, а не когда им вздумается. И уж он‑то не допустит, чтобы кто‑нибудь из его родни смотрел на него сверху вниз. Кейт стала совсем дряхлой, и ее привязанность к жизни заметно ослабла, но одного ей хотелось от всей души – посмотреть, как Джеймс обойдется со своими родственниками.

И все же Кейт знала, что увидеть это ей не суждено. Она снова слегла, и Молли переехала к ним, чтобы ухаживать за матерью, а Нора с мужем, иногда прихватив еще мужа Молли, приходили помогать по вечерам. При Молли дом Кейт сразу преобразился. Молли была проворная, умелая, она успевала и накормить мальчиков и рассказать о больной соседям, с которыми беседовала, стоя в дверях и сложив руки на груди; только время от времени она украдкой выскакивала во двор или в гостиную и на несколько минут давала волю безудержным слезам, все равно как другая выскальзывала бы тайком, чтобы приложиться к бутылке. Пришел священник, и Молли поговорила с ним о делах прихода, словно ничто другое не занимало ее мыслей, а потом поспешила к матери. Кейт попросила позвать Джимми и Джеймса. Те молча поднялись по лестнице и встали по обе стороны большой кровати. И каждый взял ее за руку.